Тимур... и моя команда. Горечь победы

       История с тимуровцами получила свое продолжение еще через год, когда мы заканчивали пятый класс. В мае объявили месячник по сбору металлолома. Объявили по просьбе наших шефов – комбайнового завода, которому зачем-то понадобился никому не нужный металлический хлам. Это можно было понять, если бы это был какой-то сталеплавильный гигант, но мартеновских печей на заводе не было, сталь он не выплавлял. Был там, правда, небольшой литейный цех, расположенный как раз на окраине Конного двора, где я жил. Между собой мы звали его  литейкой.
       Скорее всего, металлолом был нужен для нее. Вот там – да, металл плавили и заливали в заранее приготовленные формы – опоки, засыпанные песком. Когда металл остывал, формы кантовали и заготовки выбивали. Это были и крышки для каких-то колодцев, и колосники, наверное, для других печей, печные плиты и дверцы, что я запомнил, несколько раз заглядывая в литейку во время изучения и освоения территории Конного двора. Суровые металлурги относились к нашим посещениям весьма дружелюбно, ведь большинство из них жили здесь же, в бараках, один из которых так и вовсе стоял прямо через дорогу.

       Чтобы не превратить такое нужное дело в простую формальность, о месячнике объявили на специальной линейке пятых, шестых и седьмых классов, кто и должен был собирать металлолом. Восьмые и десятые классы сдают экзамены, а мальчишки девятых едут на сборы в военные лагеря. Так что оставались только мы, поскольку начальной школе доверяли собирать только макулатуру.
       Директор школы Алексей Иванович рассказал, что наши шефы обещают отправить победителей месячника на экскурсию в Ульяновск, на родину Ленина, где можно будет посмотреть и Дом–музей Ленина, и гимназию, где он учился, и набережную, где он гулял, и много что еще. Там чуть ли не на каждом доме мемориальная табличка. Так что будет интересно, и самое главное – почетно.
  В этот замечательный город в соседней области можно было добраться на автобусе или на поезде, но нам обещали незабываемую экскурсию на теплоходе по Волге. После этих слов по рядам пробежал гул одобрения.

       После описания радужных перспектив для победителей объявленного конкурса Алексей Иванович вернулся к вещам более прозаичным. Рассказал: где, как и когда.
       Металлом можно приносить и складировать на школьном дворе прямо под открытым небом, не бумага, не размокнет. Ни в коем случае не тащить все эти дырявые кастрюли, сломанные велосипеды, проржавевшие гантели и прочее прямо через школу, а заносить все сразу в школьный двор со стороны улицы Ульяновской. Ворота будут открыты до семи вечера, даже в выходные. Взвешивать металлолом будет в учебные дни или учитель труда или механик гаража, в выходные – сторож. Да, самое главное, сегодня ничего приносить не надо. Весы для взвешивания металлолома шефы привезут только завтра.
       На этом торжественная часть закончилась.

       Вернувшись в класс слегка обалдевшие от вырисовывающихся перспектив, мы решили обсудить свои шансы на победу. Нашего нового классного руководителя, Ольги Михайловны, поскольку мы распрощались с начальной школой, а значит и с нашей классной мамой Ниной Григорьевной, с нами не было. Сразу после линейки она ушла вести урок английского где-то в другом классе.
       Поехать в Ульяновск, где, как выяснилось, никто из нас еще не был, да на теплоходе по Волге, было очень заманчиво. Дело за малым – собрать больше всех металлолома. А с учетом того, что в месячнике будут принимать участие и семиклассники наши шансы на победу были весьма туманными. Мы понимали, что каждый из этих верзил за раз может принести металла больше, чем каждый из нас. Но сдаваться не собирались. Значит что? Значит, нам за это же время надо сходить два раза.
       Так постепенно мы стали решать, что надо сделать, чтобы поплыть на теплоходе по любимой реке. Скорее, для нас это было важнее, чем посещение дома-музея, но мы об этом помалкивали, демонстрируя пионерскую смекалку.

       Самой первой, как обычно, заговорила председатель совета отряда, отличница Люба Енотова. Ее речь в основном свелась к призывам: надо постараться, обязательно, всем вместе, мы справимся и так далее. Все настолько уже привыкли к ее призывам, что особо на них уже никто не обращал внимания.
       Мне пришла в голову интересная мысль, с которой я, дождавшись когда Люба угомонится, поделился с друзьями.
       - Нам надо разбиться на группы, хотя бы по три – пять человек. Металлом штука тяжелая. Если попадется что-то солидное, одному и не справиться. А в компании и искать интереснее, и таскать легче.
       Мысль признали разумной, но спешить делиться на тройки и пятерки пока не торопились. Гена Петроченко пошел еще дальше.
       - Сегодня или завтра металлом еще приносить не надо. Так? Пусть сегодня каждый посмотрит у себя, что есть дома, во дворах, в подвалах, а завтра скажет, сколько ему человек надо в помощь, чтобы все донести.
       Это было разумно, но, на мой взгляд, только на первых порах. Через пару дней все, что лежит на поверхности, мы переносим, а вот потом надо будет уже искать, искать упорно, искать в самых заброшенных местах и сразу забирать и тащить.

       Пока я добирался домой, в уме все прикидывал, где разжиться заветным металлоломом. Центр города, где стояла наша школа, с его пятиэтажками и заасфальтированными дворами, холеными парками и центральной площадью с памятником Ленину это вам не Конный двор. Здесь надо очень постараться, чтобы представить валяющийся металлолом у ног Ильича вместо цветов. Да и то вряд ли получится. А на Конном дворе одних свалок целых две. А там еще и кузня, и литейка, и две конюшни. Да и комбайновый завод рядом. Вы что, думаете там металлолома нет? Это вряд ли…

       Идти до дома из школы мне было не близко, по времени что-то минут тридцать, так что я успел себе представить много всяких перспективных мест.

       Прежде всего, конечно, кузня, где подковывали лошадей из наших конюшен. Обе конюшни стояли метрах в тридцати от нашего барака и были отгорожены небольшим забором с широким проходом. Кузня располагалась с другой стороны дома, за сараями, метрах в пятидесяти, куда вел довольно узкий проход между сараями и нашим садом. Пройти человеку и провести здесь лошадь можно было совершенно свободно.
       Самый короткий путь из конюшен в кузню был как раз через наш двор, которым возчики долгое время пользовались и водили лошадей для перековки, пока жителям всех четырех квартир барака не надоело убирать навоз за лошадями, который нет-нет да оставался на дворе после их походов. Тогда двор для лошадей перегородили. Прибили приличный по толщине брус прямо к сараю, а второй конец прикрутили проволокой прямо к ограде нашего сада, стоящего за домом. Человек легко мог поднырнуть под эту жердь, а вот лошадь уже нет. Пришлось возчикам обходить наш барак или с одной стороны мимо садов за ним, или с другой, мимо огородов. Всего-то метров сто прибавилось, зато во дворе стало чище и навозом больше не пахло.

       Кузня представляла собой небольшой дом, больше похожий на сарай с широкой дверью на фасаде и двумя маленькими окошками по бокам от нее, зарешеченными самодельной кованой решеткой. Командовал там дядя Ваня, совершенно не похожий на кузнеца. Был он невысок, худощав, хотя мышцы на плечах бугрились серьезные, и прическа у него была совсем не взрослая, напоминала мою, мальчишескую, с чубчиком. Ходил он по кузне в серо-синей майке и широких брезентовых брюках прикрытых таким же тяжелым брезентовым фартуком до самых стоп.
       А вот его помощник Слава был настоящим богатырем – молотобойцем: на голову выше дяди Вани, с роскошной кудрявой светлой шевелюрой, широкий в плечах он легко стучал тяжеленным молотом по тем местам на заготовках, куда своим маленьким молоточкам показывал дядя Ваня. Он тоже носил такой же брезентовый фартук.
       Эти металлические заготовки сначала нагревали в пламени горна до багрово-красного цвета, просто положив их на разгорающуюся кучу угля. Пламя в печи раздувал огромным мехом с ручками тот же Слава, который иногда давал и нам поупражняться и покачать мускулатуру. Правда, долго соревноваться с ним мы не могли. Потом дядя Ваня брал красную полоску клещами с длинными ручками, клал на наковальню, стоящую в центре кузни, перехватывал клещами поменьше и, обстучав окалину, уже начинал творить чудеса. А Славка ему помогал.
       Изготовленную и все еще горячую вещь дядя Ваня теми же клещами бросал в чан с водой, стоящий в углу и напоминающий низенькую деревянную, но очень широкую бочку, стянутую металлическими обручами. Было интересно смотреть, как та же новенькая подкова или крючок для запора рассерженно шипят, падая в воду и выпуская струи белого пара.
       Ковал он много чего, но больше мне нравилось смотреть, как он подковывает лошадей.

       Перед кузней стоял специальный станок, куда заводили лошадей, нуждающихся в ремонте. Это были четыре массивных столба очень прочно врытые в землю, но скрепленные между собой только по бокам, да небольшой двускатной крышей. Зачем была нужна крыша я и сейчас не понимаю – в дождь лошадей не подковывали.
       В середине двух первых столбов были просверлены или выдолблены большие отверстия, через которые просовывали толстую круглую жердь, а к ней уже уздечкой коротко привязывали взнузданную лошадь, заводимую в станок. Кроме того ее еще фиксировали подведенными под брюхо ремнями и немного приподнимали с помощью ворота, так что она едва касалась копытами земли. Лошадь уже не могла серьезно мотать мордой, биться в станке, если процедура ей не нравилась.
       У каждого столба сзади была коротенькая деревянная ступенька. К ней фиксировали ремнем согнутую ногу лошади, на которой нужно было заменить подкову. Дядя Ваня сначала клещами легко и быстро срывал изношенную, чистил копыто, обрезал края его с помощью изогнутого ножа, обрабатывал рашпилем, потом подбирал подкову по размеру и прибивал ее специальными плоскими гвоздями, которые сам же делал в кузне. Напильником обрабатывал еще раз уже и новую подкову и копыто, чтобы края их совпадали. Если было необходимо, затем брался за другую ногу. После экзекуции лошадь, раскрутив ворот, опускали, отвязывали уздечку, вынимали брус из отверстий и спокойно выводили лошадь, сверкающую новыми подковами.

       Больше всего сейчас мне нравилось, что дефективные изношенные подковы, да и кое-какой другой брак своего производства кузнец бросал за торец кузни, где этот явный металлолом зарастал бурьяном. Правда, периодически, когда брака набиралось много, приезжал на телеге с крутыми бортами кто-то из возчиков, грузил все отходы в телегу и увозил их в ту же литейку, откуда взамен привозил заготовки металла разных размеров и формы.

       Ждать вечера, когда кузнец с помощником уйдут и закроют кузню, сил не было. Бросив портфель, и переодевшись в свою любимую уличную одежду, которую не жалко и изгваздать, я направился в кузню, вернее за нее. Нельзя было демонстрировать свой повышенный интерес к изношенным подковам, и я предварительно обошел кузню по широкой дуге, подобрался к ней со стороны задней стены, где никаких окошек не было. Куча старых подков была на месте, была внушительной и я, успокоенный, отправился домой. Теперь можно и подождать.  Недолго…
       Ждал я до вечера. После того как кузнец с подручным ушли и закрыли свою мастерскую на огромный навесной замок, я подождал для верности еще с часок, прихватил старенькое ведро и отправился на промысел.

       Старая подкова весит грамм двести, пять штук уже килограмм, а пятьдесят… У лошади четыре ноги, следовательно четыре подковы. Лошадей у нас где-то штук тридцать, умножаем на четыре… В месяц хотя бы раз их перековывают. Если здесь подковы за месяц, то по весу это будет больше двадцати килограммов. А если за два? Или за три? Оценить сразу вес этого металлического кургана хотя бы приблизительно было сложно, поскольку большей частью он зарос высоким бурьяном и подковы, да и другое металлическое барахло, приходилось в буквальном смысле разыскивать, выдирая траву. Нет, здесь явно запасы больше чем за месяц – трава-то вон какая высокая.

       Металлолом я решил складировать в собственном огороде, попасть куда чужому будет проблематично. У калитки внутри сидел мой любимец Дон, немецкая овчарка, купленная отцом после того как через огород в сарай залезли воры и что-то там утащили. Теперь Дон будет и мой металлолом охранять, если вдруг дяде Ване вздумается поискать куда пропали его подковы.

       После кузни я решил заглянуть на небольшую мусорную свалку, расположенную под дамбой, куда выбрасывали всякий разный мусор все, кто жил поблизости. Здесь металлические огрызки и обломки пришлось искать еще тщательнее, перелопачивая и тряпки, и траву, обрезанные ветки деревьев и всякую деревянную труху, во что превращались со временем разобранные сараи, подгнившие парники и все подобное. Кое-что нашел, но с подковами, конечно, никакого сравнения.
       После свалки я решил остановиться. И остановила меня одна мысль – как это все нести на школьный двор? Даже если я попрошу пять человек помощников, нести эти подковы, да и остальное барахло будет крайне неудобно. Не на проволоку же подковы вешать, а проволоку цеплять себе на шею…
       Нужен был транспорт. Я вовремя вспомнил,  что у отца моего приятеля по двору Мишки Бирюкова, тоже дяди Вани, есть такая маленькая тележка с высокими бортами, на которой половину собранного мною добра легко увезти за один раз. И помощник мне нужен будет всего один. Я даже знаю кто.

 Сразу после школы я потащил Албая к себе. Родители его работали в первую смену, и мы за пару часов должны были успеть вывезти весь металлолом на тележке, которую я выпросил без особого труда. Тележка уже нагруженная и готовая к передислокации в школьный двор, стояла в огороде охраняемая верным Доном.
       Горестные воспоминания годичной давности о недополученной благодарности за победу в сборе макулатуры да несанкционированное тимуровское рвение постепенно забылись. Вовка, несмотря на то, что именно по его милости, мы целую недели служили предметом то ли шуточных, то ли не очень, обсуждений всего класса, неизменно оставался моим напарником во всяких мальчишеских делах.
       Металлолома он в своем дворе, как и ожидалось, найти не смог. Те две крышки от пятилитровой кастрюли и стирального бачка не в счет, что это за металлолом… Когда я рассказал ему о своем металлоломном Эльдорадо, тот загорелся, видно вспомнив, что победу в сборе макулатуры в четвертом классе одержал не кто-нибудь, а именно мы вдвоем.

       Тележку пришлось тащить вдоль железной дороги к переезду у проходной комбайнового завода. Перенести ее прямо через пути, ныряя под вагонами, что я делал ежедневно кроме выходных, чтобы сократить путь в школу, было невозможно, весила она со своим грузом явно больше четверти центнера. Идти пришлось два раза.
       Когда школьный механик – водитель взвесил на больших напольных весах весь наш металлолом, он даже присвистнул:
       - Ну, вы, пацаны, даете. Вы вдвоем притащили столько же, сколько вся школа сегодня, ну, или чуть поменьше.
       В углу двора за крылом, где располагался школьный спортзал, начинала вздыматься металлическая куча из самых разных, необычных и трудно узнаваемых предметов, но подков там точно не было. Откуда в центре города подковы?
       - Вы что? Конюшню ограбили и всех лошадей поразували? – смеясь, интересовался он, но на нас смотрел с уважением.

       Воодушевленный его словами Албай, не отвечая, схватил тележку за прочную веревку и быстро подался в сторону Кузнецкого парка, явно намереваясь идти еще раз на Конный двор за металлом, хотя домой ему было совсем в другую сторону. Я вовремя его остановил.
       - Володь, хватит на сегодня. Запасов больше нет, искать надо будет, а это долго. Да и уроки делать надо. А то если даже и победим, с двойками и тройками все равно в Ульяновск не возьмут.
      Володька задумался, потом все же признал мою правоту и передал веревку мне.
       - Завтра возьми одежду погрязнее да кеды какие-нибудь старенькие, у меня переоденемся да поищем, собирать начнем. Наберем – опять увезем.
       На том и порешили.

       На следующий день на перемене стихийно возник разговор о похождениях во время сбора металлолома. Кому повезло, кому не очень. Из рассказов стало ясно, что не повезло ни одному Албаю. В квартирах ненужных металлических залежей не было ни у кого. Во дворах, собственно, тоже, так, отдельные фрагменты разных непонятных деталей, если не считать все тех же крышек кастрюлей, которых на удивление оказалось много. Наверное, каждый третий из ребят, живущих в многоэтажках, притащил по крышке.
       А вот в подвалах домов нашлось чем поживиться: обрезки проржавевших труб водоснабжения и канализации, которые в свое время заменили, да так и оставили в подвалах, рама сломанного велосипеда без колес, теперь уже дырявые кастрюли без крышек, и самое удивительное – нашелся проржавевший глушитель автомобиля. Кто его спрятал в подвале и для чего, было совершенно непонятно. Скорее всего, неохота было тащить в мусорку. Личных автомобилей в пользовании было в то время очень немного.

       Я помалкивал. Албай, глядя на меня, тоже не спешил с красочными рассказами о металлической стране Эльдорадо, куда надо было идти не по простенькой багровой тропе, а тяжело нырять под вагонами, которые того и гляди тронуться. А это куда страшнее индейцев с их ядовитыми стрелами да копьями. Может, потому, что индейцев мы никогда в глаза не видели,  а вагоны, вот они, тут, да такие огромные.
       Вовка понимал, что металлом-то нашел и собрал не он, поэтому помалкивал. И тут неожиданно высказалась Люба, председатель совета отряда. Она особо похвастать тоже ничем не могла, да и что взять с девчонки, но вот ситуацию со статистикой взяла под контроль. И когда успела?
       - Ребята! У нас в классе есть отличившиеся, кто принес больше всех металлолома, но вот почему они молчат, непонятно, - совершенно неожиданно для меня, заявила она.
       Повернулась к нам с Вовкой – мы сидели рядышком, так что всем стало ясно, что речь идет о нас.
       - Вы чего молчите, партизаны? Дело-то одно делаем. Может, вместе мы больше соберем, вместе и по Волге поедем, - помолчала и чуть тише добавила, - если выиграем, конечно.
       Странно… В первый день никаких сомнений в ее голосе не было. Пришлось рассказывать.

       После моего рассказа о Конном дворе и примерном перечислении перспективных мест – залежей металлолома там, все стали с недоумением переглядываться – как же такая простая мысль никому не пришла в голову. Ведь козе понятно, что на окраине города металлолома всяко-разно должно быть больше, чем в центре. Надо было сразу на окраину топать.
       Дошло до того, что уже сегодня практически все пацаны собрались мчаться на Конный двор, бить рекорды по сбору никому не нужного металла. С трудом удалось их отговорить, вернее, уговорить подождать.

       Прежде необходимо провести разведку и получить необходимую информацию.  Мои рассказы еще не истина в последней инстанции, может быть, я желаемое за действительное принимаю. Придем мы человек пятнадцать на Конный двор, а том уже все подчищено. И что?
       Вон, сосед мой, Филя, в параллельном классе учится, он ведь тоже металлолом собирать должен. А может уже весь собрал? О том, что я его в последние дни не только в поисках ржавого железа, а вообще на улице не видел, я промолчал.
       Разведка дело тонкое, деликатное.
       Решили, что кроме нас с Албаем пойдут еще три человека, с кем мы и произведем рекогносцировку, а будет возможность что-то пособираем и в кучку у меня во дворе сложим. А вот потом, когда дело до вывоза – выноса дойдет, тогда всем огромное «пожалуйста».

       Дорогу ко мне кроме Вовки  не знал никто. Поэтому разведкоманда, которая автоматически попадала под мое предводительство, собралась у железнодорожного вокзала, а потом уже пошагала по известному  Албаю маршруту. Этот черт выбрал самый сложный, в смысле страшный маршрут, по которому сам ходил всего пару раз под моим чутким руководством. Я ведь говорил ему, чтобы не лез под вагоны с пацанами, обошел через переезд, так ведь нет. Скорее всего, какой он крутой показывал. Впрочем, мальчишки от него не отстали, а если и струхнули малость, ныряя под вагоны, большинство из которых было грязнючими цистернами с мазутом, то вида не подали.

       Я встречал их у самой окраины комбайнового завода, там, где он подходил к Жареному бугру. Только широкая разбитая дорога отделяла завод и Конный двор от самого разбойничьего района города. Она же была границей. Между нами и жаренобугровскими был негласный, вооруженный нейтралитет, установленный совсем недавно: они не трогали нас, когда мы ходили к ним в магазин, бывший единственным в округе, мы не трогали их, когда они шли на пляж, самая короткая дорога к которому шла через наш Конный двор. А вот компании незнакомых мальчишек, которые по какому-то стечению обстоятельств все как один были далеко не богатырями, запросто могли навешать звездюлей. Проще говоря - отлупить. Какое-никакое, а развлечение в скучной жизни городской окраины.

       Мне все бугровские были по барабану. Саня Галкин, самый старший из четырех братьев Галкиных, заправляющих всеми пацанами на бугре, ходил к моему отцу – учился играть на баяне, так что я попал под его неофициальную опеку и  в магазин ходил как к себе домой, даже нахально здоровался с бугровскими. Так что своих пацанов, в случае чего, я надеялся отстоять, но, к счастью, не пришлось.

       Обогнув угол завода, метров через двести мы подошли к той самой литейке, которая в моем списке заповедных мест занимала второе место после кузни. Кузню мы удачно почистили вечером, а сейчас-то день и литейка работает полным ходом. Собирать прямо сейчас металлолом возле цеха очень проблематично, а вот внимательно и осторожно осмотреться, нужно. Я же говорил – разведка дело деликатное.
       Деликатничать пошли мы с Вовкой Железниковым. Меня в литейке если и не знали, то видеть, наверняка, видели и сразу не прогонят. А это мой родственник, приехал из… Алупки, и в литейке никогда не был. Надо же родственнику такую мужественную красоту показать, настоящий дворец чугуна, где работают истинные герои. Язык у меня благодаря книгам был хорошо подвешен уже тогда.
       А троица разведчиков, пока мы вешаем лапшу металлургам и отвлекаем внимание, пробежится по округе, оценит залежи и соберется у моего огорода, до которого было всего метров пятьдесят. Потом будем решать, что делать.

       Все прошло на удивление гладко, и в цеху мы задержались даже дольше, чем планировали. Нам только сказали, чтобы мы от порога не отходили и под горячие искры и капли металла не лезли. Посмотреть было на что.
       Литейщики как раз разливали тяжеленными ковшами на длинных ручках выплавленный жидкий метал по приготовленным формам. Был он завораживающего бело-оранжевого цвета и выливался из ковша с небольшим носиком так легко и мягко, что буквально хотелось подставить руки под эту волшебную струю. Но даже здесь, у порога, ощущался неимоверный жар, который отбивал всякую охоту подойти ближе к формам - опокам, не говоря уж о самой печи у противоположной стены цеха.
       При заливке иногда летели искры, поэтому все литейщики ходили в прочных брезентовых робах и как они выдерживали такую жару мы, кому было жарко даже у чуть приоткрытой двери, понять просто не могли. Мокрые от макушек до пяток, словно побывавшие в бане, но довольные, просто зачарованные увиденной красотой, мы ретировались на живительный воздух. Непередаваемые ощущения…

       Ребята нас уже ждали, сидели на травке, прислонившись к забору. Так… И что там у нас?..
       Метал, назвать который металлоломом не поворачивался язык, был. Были куски рассыпавшихся при заливке каких-то заготовок, были чугунные крышки, плиты и другие непонятные детали с трещинами, с пузырями, кривые и косые. Одно слово – брак. И лежал этот брак всего в десяти метрах от забора у задней глухой стены литейки, где не было ни одного окна. Причем некоторые из бракованных заготовок были тяжелыми настолько, что поднять их можно было только вдвоем или втроем.
С одной стороны это было хорошо – весомый вклад в победу, с другой – а как таскать? Средь бела дня корячиться на виду у всех, да еще с остановками… Проблема…

         И тут Генка, не к месту вспомнивший прошлогоднюю эпопею с горе – тимуровцами, сказал, обращаясь ко мне:
      - Ну, Тимур, давай, командуй… Чего сидеть, надо что-то делать.
       Причем имя «Тимур» звучало у него не как-то ехидненько, как в прошлом году, а вполне так серьезно, словно я действительно мог решить все сегодняшние проблемы.
       - Значит, так… - польщенный, я захотел разложить все по полочкам. – Дыра там в заборе есть, раз вы сюда вылезли. Идете не все сразу, лучше по двое… Самое тяжелое не берете, чтобы не загреметь случайно. Там хоть и глухая стена, а вдруг кто во двор выйдет…
       Да и оставить там что-то надо… Литейка работает круглосуточно, смены разные. Кто там знает, у кого сколько брака… Может кто и без брака смену отработал… Все сносите за дом…

       Метрах в двадцати от литейки стоял небольшой домик, где жил Тагир, мой дружок по двору, с матерью и старшим братом. Практически до самого забора, где была заветная дыра, от дома тянулись кусты, спрятаться в которых при случае было несложно. Самыми опасными были эти несчастные десять метров во дворе литейки.
       - Несете через кусты все за дом на эту сторону, только за огородом, сзади. Так хоть и дальше, но никто не увидит. Я иду за тележкой и захожу уже с этой стороны. Телегу грузим, чтоб не развалилась, и закидываем сверху травой. Спокойно все увозим.
       Мысль настолько понравилась мне самому, прежде всего своей похожестью на правду, что я чуть не зааплодировал себе. Отец действительно несколько дней назад купил трех кроликов, которых поселил в сарае в клетках, и траву для них приходилось рвать и мне и брату. Все соседи видели, так что ничего необычного в телеге с травой не будет.

       Через час за шесть ходок мы перетащили почти весь уворованный металл, не забыв немного оставить металлургам для переплавки, ну, и для отвода глаз. Какие-то угрызения пионерской совести нас совершенно не мучили. Какая разница, когда металлический литейный брак снова переплавят? Завтра или через месяц, когда мы металлолом сдадим. А нам, глядишь, и приятный бонус будет.
Сейчас эта металлическая куча разместилась у меня во дворе возле сарая, прикрытая сорванной травой. Вечером предстояло объясняться с родителями – откуда она и когда исчезнет.

       Уже после того как ребята отправились домой и я проводил их чуть не до самой железной дороги, мне в голову пришла мысль, которой никто из нас не озадачился. А как это все доставить в школу? На руках ведь даже всем классом не унесешь. Тяжело…
       Эта мысль целиком поглотила меня, я все думал, думал, но придумать ничего дельного не мог. И тут мне помог отец. Причем, совершенно не напрягаясь, словно ответ у него был заготовлен заранее. Наверное, он хотел побыстрее избавиться от этой мусорной кучи, которая портила весь вид во дворе.
       Когда я объяснял, что во дворе складированы запасы металлолома, который надо будет увезти в школу, но вот как это сделать я не знаю, он не раздумывая, заявил:
        - Да ты деда попроси… Он на телеге тебе за раз все увезет.
       Дед как раз работал возчиком на конюшне.

       Грузить и разгружать металлолом в школьном дворе в выходной пришлось всей нашей команде. Справились. А дед даже не задал ни одного вопроса - откуда такой металл. Помочь внуку – святое дело.

      Объектом номер три, где мы решили разжиться халявным металлоломом был сам комбайновый завод, кто и затеял весь этот проект для пионеров с вишенкой на торте в конце в виде поездки на теплоходе. Деревянный забор из соснового горбыля и необрезного теса, который отгораживал территорию завода от нашей петляющей между бараков улицы, стоял метрах в тридцати за кузней, убегая в стороны, и смотрелся очень здорово. Такая яркая желто-коричневая абстрактная картина. Когда-то, когда я еще не учился в школе, здесь было озеро, где в изобилии водились раки. А завод располагался еще дальше, за озером.
       Иногда наши отцы устраивали охоту на раков с помощью бредня и варили свою богатую добычу тут же на берегу, на костре в большом закопченном ведре. Тогда и нам доставалось по нескольку штучек этого чудесного лакомства.
       Потом территорию завода решили расширить и озеро волшебным образом исчезло. Его замыли с помощью земснаряда, для чего проложили длинный трубопровод от самой Волги. Донный грунт, преимущественно песок, засасывался в трубу и в виде полужидкой каши - пульпы подавался к нашему озеру со стороны того самого Жареного бугра. Избыток воды с противоположной стороны озера уходил вместе с раками и карасями через другую специально проложенную трубу для сброса опять в Волгу.

       Через месяц уже ничего не напоминало об этом чудесном озере, зато желтого песка, такого же мелкого и чистого, здесь стало как на городском пляже, в избытке. Потом появился деревянный забор, а потом и сторожевые вышки с крутыми лестницами и площадками вокруг. Правда, охранников мы на них так и не увидели.
       Отец рассказывал, что сначала на этом песчаном пятачке хотели устроить открытый склад для хранения выпускаемой техники, но почему-то передумали. И вместо комбайнов, сеялок, веялок и  кормоизмельчителей сюда, поближе к окраине стали свозить разбитую, поломанную и неисправную технику. Наверное, поэтому охранников на вышки и не поставили – кому нужны старые развалины, которые и годны только на металлолом.
       Оказывается – нужны, и именно нам, пятому «Б».

       Операцию по экспроприации металлолома на объекте номер три  проводили уже практически все мальчишки нашего класса. Узнав, что в очередной раз с Коннодворского «Эльдорадо» поступила очень значительная часть залога нашей будущей победы, все прямо-таки воспылали единственным желанием внести свой вклад в достижение этой заветной цели.
       Двенадцать человек собрались у меня во дворе. Хорошо, что был выходной. Во-первых, кузня, да и возчики на конюшнях не работали, а конюх если и выходил покурить, то только до лавочки возле ворот. Лишние глаза нам ни к чему. Во-вторых, из жильцов двора в выходной мало кто оставался дома: кто-то подался в город на рынок или путешествовал по магазинам, а кто-то, наоборот, решил отдохнуть на пляже. Во всяком случае, явного внимания к себе мы не привлекли, тем более, что соблюдали некую конспирацию. К забору, где дырок было больше чем досок, подходили по одному, по двое и располагались небольшими кучками на песочке, вроде как загорали или играли в ножички. Потом стали просачиваться на территорию завода.

       Хотя, какое там просачиваться. Раздвигай доски да иди спокойно по тропе, протоптанной по песку среди многочисленных зарослей сорняков прямо к виднеющимся вдалеке цехам. Во всяком случае, отец на работу ходил именно так, может быть он и протоптал самую заметную тропу к своему девятнадцатому цеху.
       Иногда зимой, когда мела метель или поджимал заметный морозец, идти в школу вдоль завода и нырять под вагонами не хотелось. Тогда все мальчишки с нашего двора пользовались этими дырами и спокойно выходили с территории  завода через центральную проходную прямо у Пионерского спуска, откуда до школы было всего ничего. Вот зайти с улицы на территорию было невозможно, а выйти – пожалуйста. Охранники на проходной искренне считали, что раз идет человек с территории завода, значит здесь он на законных основаниях, значит его запустили где-то на другой проходной. Эта необычная логика помогала нам, но мы все же старались ею не злоупотреблять.

       К цехам, которые частично работали и в выходные, мы не пошли. Практически рядом с забором пылились безжизненные, занесенные песком, когда-то самостоятельно передвигающиеся агрегаты. Это были и полуторки военных лет без стекол и дверей, более современные пятьдесят первые газоны, стоящие прямо на осях, была пара тракторов, скорее всего ДТ – 54, без гусениц, зарывшихся в песок до середины катков.
       Интересно, как они в таком виде без колес и гусениц добрались до забора? Не проще ли было разрезать их на металлолом где-нибудь поближе к цехам, чем тащить непонятно как сюда, где про них, похоже, все забыли. Даже администрация завода, раз объявила месячник, не видя тонны металлолома у себя под носом.

       Ну, да ладно. Нам это только на руку. Со стороны цехов решили не светиться, а, разбившись на группы, стали методично осматривать технику со стороны забора, стараясь как можно больше деталей оторвать, открутить, отломать, и таскали их в густую траву за кузней.
       Кое-что удавалось, и куча припрятанного металла постепенно росла, но хотелось большего. Повезло Албаю. Он крутился рядом с искореженными тракторами, все стараясь понять куда же делись гусеницы детушек, каждая из которых могла весить больше тонны. Вот только о том, что нам и полгусеницы не поднять и не унести, совершенно не задумывался.
       Ковыряя носком ботинка песок рядом с одним из тракторов, он действительно наткнулся на что-то металлическое, как оказалось действительно части гусеницы. Занесенные песком здесь были и отдельные траки, и ролики, и какие-то диски, даже ведущая звездочка, слетевшая со своего места, лежала здесь же. Это было везенье.
       Мы устроили настоящие раскопки, наподобие раскопок легендарной Трои, историю которой изучали совершенно недавно.  Вокруг второго трактора раскопки велись еще более интенсивно. Вот только искали мы не археологические памятники, а металлические артефакты. Ну, может быть, и не совсем современные, самое главное – металлические.
       Траки таскали по двое, а звездочку понесли вчетвером.

       Бедный дедушка. Придется ему пожертвовать еще одним выходным.

       Больше таких добычливых мест как первые три объекта на Конном дворе встретить нам не довелось. У меня была надежда на хорошую добычу еще в одном местечке, но туда надо было идти чуть не с километр.
       За дамбой, как раз напротив озера, где из него убегала вода вместе с карасями и раками, когда его замывали песком, в свое время была вполне приличная бухта, небольшая, но глубокая, где вода во время разлива поднималась чуть не до середины бетонных плит. Так вот, в самый разлив, когда вода была высокой, в эту бухточку загнали, наверное, старый военный корабль, чтобы разрезать его на металлолом. Нам он казался огромным красавцем, выкрашенным серо-синей краской с белой полосой по бортам, и совсем не старым. Возможно, это был не корабль, а какой-то бронекатер, но самое главное, что на палубе у него было орудие, были пулеметы, и выглядел он очень грозно.

       С корабля сняли и вывезли все, что можно было снять и вывезти. Военные с него ушли, а когда вода спала, сюда тоже подогнали земснаряд и всю бухту замыли, да так, что корабль остался стоять на песке. Именно стоять практически вертикально, а не лежать, и мы легко бегали по его палубе, «стреляли» и из пушки,  и из пулеметов, воевали и друг с другом, и с общими невидимыми врагами. Куда-то вниз, в трюмы, в машинное отделение, где было темно и, что греха таить, страшновато, мы особо не спускались, а вот палубу и все надстройки излазили лучше любого разведчика – следопыта.
       В таком виде корабль простоял год, потом его буквально за месяц разрезали на металлолом. Как только наш красавец стал превращаться в кучу металлического хлама, мы перестали туда ходить. Не хотелось видеть нашего друга в таком жалком виде.

       Я рассказал об этом ребятам, предупредив, что возможно там из металлолома ничего и не осталось, но всем почему-то захотелось посмотреть на это удивительное место, где стоял настоящий военный корабль. Мы поднялись на дамбу и потопали к бывшей бухте, где все же рассчитывали найти хоть что-нибудь из остатков корабля, не забыв прихватить для этого тележку дяди Вани. Эта тележка в последнее время практически переселилась ко мне. Правда, через Мишку, своего дворового дружка, я периодически уточнял – не нужна ли тележка хозяину, и каждый раз к своему удовольствию получал отрицательный ответ.
       Как я и думал, вместо бухты был такой же унылый песчаный пейзаж с разросшимися сорняками, как на комбайновом заводе. Кое-где можно было рассмотреть старые масляные пятна, но вот металла как такового, как мы ни старались, не увидели,  если бы опять не Албай, которого после этого случая стали звать «археологом», а кое-кто называл и «металлическим археологом».

       Чуть в стороне, где песок уже мешался с нанесенной весенним паводком землей, любопытный Вовка, резво бегающий по округе, разглядел что-то серо-синее, торчащее краешком из песчанно - земляного бархана. Это был точно металл и, судя по краске, точно часть корабля. Цвет его я запомнил хорошо. Раскопки длились долго, разгребать песок и землю приходилось руками и ногами, потому что кроме тележки у нас ничего не было, ни лопаты, ни простого обрезка доски, который бы сейчас нас здорово выручил.
       Наконец перед нами лежали две створки металлической двери, не очень большие, но и не так, чтобы уж очень маленькие. Вполне возможно, что кто-то из рабочих присмотрел их себе в хозяйство и припрятал в сторонке, но потом передумал, поскольку толщины они были неимоверной. Ну, или почти неимоверной, потому что каждая из половин весила, килограммов, наверное, под тридцать.
       С одной стороны это радовало – наш поход оказался не напрасным. С другой встал вопрос – а как это все дотащить, пусть не до школьного двора, а хотя бы до моего, где куча металлолома выросла до вполне приличных размеров. Глядя на нее, отец кривился как от зубной боли, но молчал. Не мог же он, коммунист, запретить сыну выполнять свой пионерский долг.
       Вытаскивать створки дверей на дамбу пришлось вручную. Облепили как муравьи – хорошо, что сегодня нас было много, и вытащили на твердую  дорогу, где колеса тележки в песке уже не вязли.

       Еще несколько дней большая часть мужской половины нашего класса рыскала по Конному двору и его окрестностям в надежде на достойную, много килограммовую добычу. Но, увы… Мы обшарили вторую свалку, расположенную недалеко от дороги на Жареный бугор, старый заброшенный собачий питомник, который когда-то был здесь, но как я ни старался, вспомнить когда там были собаки, так и не смог.
       Прошерстили обе конюшни, правда, только снаружи и по чердакам, весь конный двор, но не улицу, а закуток рядом с конюшней в полгектара, где ставили телеги после работы. Но, еще раз, увы…

       Металлолома собиралось все меньше и меньше и, наконец, мы приняли решение, что делать здесь больше нечего. Наши неудачи в последние дни нас особо не напрягали, потому что статистик - учетчик Люба Енотова во время своих почти ежедневных отчетов заверяла нас, что мы четко идем впереди и опережаем ближайшего преследователя – седьмой «А», почти на сто килограммов. И это радовало. Остальные плелись где-то далеко позади.

       Катастрофа разразилась совершенно неожиданно.

 Двадцать пятого мая должен был состояться «последний звонок» у десятиклассников, где мы, как и вся школа, должны были присутствовать обязательно. Да еще каждый из нас должен был явиться с букетом цветов для будущих выпускников. Мирило нас с этим то, что на праздничной линейке обещали огласить результаты месячника и объявить победителя, ну, конечно, и то, что когда-то и нас будут так же провожать в «большую жизнь».

       Беда пришла откуда не ждали. Да еще тогда, когда времени для борьбы с ней практически не оставалось. Имеющийся запас прочности в сотню килограммов, когда весь металлолом в округе выбран подчистую и нового взять просто не откуда, позволял нам чувствовать себя уверенно и  надеяться на то, что на линейке именно нас объявят победителями. Но за два дня до торжества отец кого-то из семиклассников, наших главных конкурентов «ашников», возглавлявший городское автохозяйство, решил помочь любимому сыну и пригнал в школьный двор средь бела дня грузовичок, чуть ли не наполовину загруженный металлоломом. Причем разгружали его двое рабочих, которые и приехали на этом грузовике.
Это было нечестно.

       Да, мне тоже дед помогал. Несколько раз привозил металлолом на телеге, но искали и собирали его мы, грузили мы, разгружали тоже мы. А здесь? Мы бы так и не узнали ничего, если бы не уроки труда в этот день, да не перемена, когда мы высыпали на школьный двор. Вот тогда все и увидели.
       И грузовик, и рабочих, и нашего механика Александра Петровича, который вроде бы и не знал, что делать – рядом с рабочими никого из школьников не было, но все же после разговора с ними вписал новые цифры в свою толстую тетрадь с показателями.
       А может быть, эти рабочие не только разгружали, но и загружали металлолом, а может быть и собирали по всей автобазе по просьбе – приказу своего начальника? Им какая разница?
       Разница была для нас. Когда мы поинтересовались новыми, практически финальными цифрами, наше благодушное настроение сразу сменилось на ожесточенное, потом пришла растерянность. Мы сразу отстали от седьмого «А» больше чем на восемьдесят килограммов и где взять хотя бы девяносто, чтобы стать первыми,  никто из нас не знал.  И все из-за этого папаши – начальника.

       Все остальные перемены мы просидели в классе. Не было больше веселых разговоров, смеха, радости от предстоящего лета, не было ощущения легкого вечернего ветерка на палубе белого теплохода, красивых, круглых иллюминаторов, веселой пенистой дорожки за кормой, прячущегося в воде солнца, о чем мы постоянно болтали в последние дни. Как все было красиво… поэтично…
       И как все стало уныло… Огорченные больше некуда мы просто сидели и большей частью молчали, понимая, что наше горячее желание накрывается медным тазом. Перебрасывались ничего не значащими фразами, искоса поглядывая на ехидно улыбающиеся рожи заглядывающих в наш класс семиклассников. Они тоже все узнали и, в отличие от нас, радовались. Их все устраивало.
       Где же взять эти злосчастные девяносто килограммов? И всего за два дня… Даже за полтора… Сережа Трошин, пытаясь хоть немного приподнять упавшее настроение, пошутил:
       - Давайте скинемся по полтиннику, да купим этот центнер? Сколько металлолом может стоить?
       - Ага, у седьмого «А», - невесело шуткой на шутку ответил кто-то из ребят.
       Натянутый смех не смог обмануть никого из нас. Тоска, уныние, равнодушие охватили практически всех и лишали возможности думать, искать выход из этой непростой ситуации.
        Люба, наш ответственный председатель попыталась побороть неудачно сложившуюся обстановку в привычном ей ключе и заикнулась:
       - Я на линейке скажу, что это не честно. Пусть что хотят думают… Им рабочие металлолом разгружали…
       Идею встретили без энтузиазма. Вот это уж никуда не годилось. Сдать семиклассников, чтобы самим поехать на родину Ленина, честнейшего человека?.. Да они просто скажут, что собранный металлолом привезли тогда, когда машину дали. А не разгружали, потому что не знали когда машина придет, на уроке были. Это точно не аргумент.

       Мне было очень горько. И обидно… Я вспоминал скептический взгляд отца, когда он оценивающе смотрел на кучу металлолома во дворе, мечтая об одном – быстрее бы увезли. Вспоминал качающую головой мать, когда она в очередной раз брала в руки мои изодранные штаны, порванные в «боях за металл», но ничего укоряющего не говорила. Вспоминал деда, которой в свой законный выходной вместо рыбалки, до которой был большой любитель, возил наш металлолом в школу.
       И теперь это все напрасно!?
       Мысли крутились в голове с невероятной скоростью, метались из стороны в сторону, бились как птицы в клетке, не находя выхода, но придумать хоть что-то доброе, чем-то помочь нам всем, я не мог.

       Генка, который в последнее время стал бывать на Конном дворе гораздо чаще, чем того требовал проводимый месячник, и даже познакомился с нашими пацанами, повернулся к нам с Албаем:
       - Нам поможет только чудо, - в раздумье произнес он, помолчал и неопределенно добавил, - или Тимур… - и уже с каким-то отчаянием в голосе сказал, обращаясь непосредственно ко мне, - ну, ты чего молчишь?.. Придумай же что-нибудь!

       Сердце, которое и без того молотило как отбойный молоток, от неожиданности замерло, потом поскакало еще быстрее. Не ожидал… Потом с удивлением прислушался к тишине, внезапно наступившей в классе. Вместо привычного смеха – напряженная тишина. Еще больше не ожидал…
       Все словно замерли в ожидании если не чуда, то чего-то подобного, вроде зайца в шляпе фокусника.
       Я встал, уперся руками в парту и неожиданно для самого себя сказал:
       - Есть одна идея… - помолчал вместе с классом, - но ее проверить надо...
       Радостный гул голосов заставил меня уже пожалеть о своих легкомысленных словах, хотя зачатки идеи действительно крутились где-то на задворках памяти. Надо все же быть реалистом.
       - Я ничего не обещаю… но… попробую, - направился к выходу и, предваряя все возможные вопросы, повторил, - завтра, все завтра.
       Уже в дверях я заметил, как Генка шпыняет Албая в бок, кивая головой в мою сторону, мол, беги, разузнай, но и Вовку я отправил домой.

       Пять лет назад первого сентября в первый класс нас с моим дружком Филей отводил его отец дядя Филипп. Накануне на торжественной линейке я был с матерью, а первого была ее смена и с работы, несмотря на праздник, не отпустили. Вел отец Фили нас до школы самой безопасной, но и самой длинной дорогой вдоль железнодорожных путей, мимо комбайнового завода до самого переезда у центральной проходной. Так было проще. Провожать каждый день пусть и первоклассников в школу ни времени, ни возможностей у наших родителей не было. Один раз показали, дальше крутитесь сами. Путь  через переезд было все же безопасней, чем мимо  вокзала, где надо было нырять под вагонами, надеясь выиграть время.
       Мы добросовестно пользовались этой дорогой недели две, а потом махнули рукой и следом за нашими дворовыми пацанами, кто был чуть старше, стали шустро пролазить под вагонами или перебираться через открытые грузовые тамбуры. Какой – никакой, а опыт в этом деле у нас все же был, и по времени мы выигрывали минут десять.

       Учились мы с Филей в параллельных классах, поэтому возвращаться вместе из школы удавалось не всегда. В один из таких дней, когда перебираться через пути под вагонами мы еще опасались, вскоре после переезда у меня прихватило живот. Да так конкретно, что мне срочно потребовалось нырять в кусты, густо растущие у забора комбайнового завода.
       После того, как проблема была решена, я прямо перед глазами увидел огромный металлический вал, напоминающий шнековый механизм гигантской мясорубки, наполовину вросший в землю. Сразу в глаза он мне не бросился – не до этого было. Сейчас я рассматривал его с интересом и думал – для чего же нужен такой тяжелый и большой предмет, названия которому я так и не придумал, и откуда он здесь взялся. Между ребрами его, толщиной, наверное, в два пальца взрослого человека, свободно помещались два моих кулака, а длиной он был с меня ростом.
       Пять лет назад поглазел и забыл, так и не поняв, для чего он и откуда взялся. Сейчас - вспомнил, как будто молнией ударило. А что? Если его выкопать да прикатить в школу… Главное, чтобы он на месте был, да еще бы это место найти…

       Заросли кустов у забора превратились в настоящие лесные дебри, и толщина стволов была уже не меньше толщины руки взрослого спортсмена – тяжеловеса. Пришлось периодически нырять между деревьями, разгребая вымахавшую чуть не с меня ростом траву, стряхивая с лица и школьной формы паутину и сухие ветки. Через десять минут я был грязный, мокрый, но счастливый. Я нашел свою «мясорубку». Просто тупо запнулся за металлическое ребро, когда уже желание «найти» подленько уступало желанию «отказаться» от всего этого бедлама.
       Шнек врос в землю еще основательнее, в траве с трудом можно было разглядеть только верхние грани ребер. Ну какой же он красавец, этот вал или шнек… Да фиг с ним, как его назвать, главное, что он тяжелый. Это было заметно даже по оценке его видимой части.
       Надо было откапать остальное, и я отправился домой за лопатой.

        Утром в классе меня сразу встретили вопросом:
       - Ну, что?.. – но я отмахнулся, пообещав рассказать, когда соберутся все, чтобы не повторяться.
       Про шнек, и тем более про то, как я нашел его пять лет назад, говорить не стал. Сказал, что возможно мы решим нашу проблему, если очень постараемся все вместе, имея в виду мальчишек. Сбор после школы в четыре часа у переезда в грязной одежде. Да, еще…  пусть кто-нибудь прихватит топор.
После этого заявления все стали чесать затылки, но на время от меня отстали.

       Мы стояли рядом с этим металлическим монстром и продолжали чесать затылки – как же его вытащить на дорогу да прикатить в школу? Длиной больше метра, высотой до середины бедра, одних ребер десять штук, да лежит еще в ямке, из которой достать его та еще проблема.
       Албай подскочил к шнеку первым и попытался толкнуть тяжеленный вал, но, несмотря на его потуги и руками и ногами, не смог даже пошатнуть. Я про себя ужаснулся. А что если ничего не выйдет? Если не вытащим? Ребята так надеялись, верили, а здесь… вот это… да еще за деревьями, которые надо вырубить. Хотя, это-то самое простое.
       Топор, не надеясь на друзей, я прихватил из дома, понимая, что в благоустроенной квартире топора может и не оказаться. Но, нет. Генка тоже прихватил, правда, маленький, туристский.

       Деревья, чередуясь, вырубили быстро и сразу попытались вытолкнуть нашего монстра из ямы, половчее пристраиваясь и больше мешая друг другу. Не получилось, но хоть согрелись. Да и вал пошатнулся. Это уже радовало. А дальше нас было не остановить.
       - Применим закон Архимеда, - после первой же попытки заявил Генка.
Поднял вверх указательный палец и, дождавшись, когда все притихнут, как будто открывая нам великую тайну, способную спасти всех нас, чуть ли не прошептал:
       - Рычаг…
       Есть все же польза от точных наук.

       Палки – рычаги вырубили из деревьев, мешавших пути в радостное будущее, которое опять   замаячило на горизонте. Правда, получилось их всего четыре, но должно было хватить. Толщина срубленных деревьев была приличной, да и давить на конец рычага можно вдвоем - втроем.
       Сила коллектива великая вещь. Всего через полчаса наш добрый, но тяжелый друг лежал на дороге. Время было уже пять, а катить его предстояло еще с полкилометра.
       До переезда добрались относительно быстро, а дальше чуть не случилась катастрофа. Дежурный по переезду, вредный, тщедушный мужичок, никак не хотел пропускать нас через переезд «с вашей бандурой, которой вы все путя раскурочите». Так и сказал «путя», деревня. Или, может, профессиональный жаргон. Уговорить его удалось с трудом, но, в конце концов, он даже помог нам, используя вместо рычага лом из своей будки. Не такой уж и вредный, оказался.

       Подъем по Пионерскому спуску оказался едва ли не тяжелее, чем баталия с деревьями и ямой в самом начале нашего сегодняшнего пути к торжеству справедливости. Эти полтораста метров затяжного подъема, названного непонятно почему «Пионерским спуском», отняли у нас еще почти час. После этого мы дружно решили переименовать улицу в «Пионерский подъем».
       Проблема была в том, что удержать металлического монстра, в которого через полчаса пути по относительно ровной дороге и прыжкам по переезду превратился наш металлический друг, можно было с трудом. С большим трудом. Мы понимали, что за раз его не закатим, а удержать его на спуске будет сложно, даже если подкладывать кирпичи под его толстые ребра на время отдыха. А отдыхать приходилось все чаще и чаще. Рубашки промокли, горько-соленый пот катил градом по лицу и немилосердно щипал глаза, дышали мы как астматики со стажем.
       Но не сдавались. Особенно когда видели недоумевающие или ухмыляющиеся лица проходивших мимо людей. Лучше бы помогли...

       После Пионерского спуска – подъема пути оставалось всего ничего – мимо драмтеатра, через площадь у памятника Ленину, через Кузнецкий парк, и вот она – школа. Родная, желанная…
       Уже на площади, стараясь быстрее убраться из-под подозрительных взглядов Ильича – «А что это вы такое тащите, товарищи пионеры? Уж не разрушаете ли вы наш социалистический асфальт?», мы с ужасом увидели, что до семи вечера, когда будут закрыты ворота на школьный двор, остается всего пятнадцать минут. И что? Все наши титанические усилия, до которых Гераклу со своими подвигами как до Северного полюса из пустыни Сахара, напрасными окажутся? Не бывать этому! Генка и Вовка Железников побежали через парк в школу с заданием любыми путями задержать механика или трудовика, кто уж будет, пока мы не приедем. Вернее, приедет-то наш друг, в которого опять превратился металлический монстр, а мы приплетемся.
       Интересно, а во времена Ленина был асфальт? Если поедем в Ульяновск надо будет обязательно узнать.

       Ну, что сказать? Механик онемел, просто лишился дара речи, когда увидел, с чем мы вваливаемся в школьный двор. Уже у весов он ходил кругами вокруг нашего друга и цокал языком, а потом все же спросил:
       - А как вы его на весы поднимать будете? И вообще… Весы его выдержат?
       Почему он назвал металлическую болванку «им», было непонятно. Из мужской солидарности, что ли?
       Закатили мы нашего друга или опять тяжеленного монстра на весы по металлическим трубам, которые нашлись в куче металлолома. Весу в нем оказалось двести тридцать килограммов.

       Надо было видеть, как подозрительно озирались на меня люди на улице, когда я с глупой улыбкой на лице, беспечно помахивая топором, шагал домой.

      Утром я проснулся в ужасе… Из-за перипетий вчерашнего вечера я совершенно упустил из вида, что сегодня на торжественной линейки, до которой оставалось всего три часа, я должен быть при параде и с букетом цветов для будущих выпускников.
       Проблема была в том, что на Конном дворе никто не озабочивался разведением цветов. Выращивали огурцы, помидоры, картошку, капусту и прочие фрукты - овощи, но вот ни мои родители, ни родители моих друзей, ни соседи сознательно цветов не разводили. Ну не принято это было у нас. Может быть, ближе к осени у кого-то и появлялись в садах какие-то хризантемы, георгины или гладиолусы, но сейчас-то, в мае, я мог назвать и найти только ландыши да вездесущую сирень, которая бесхозно росла возле каждого дома.

       Тащить  в школу букетик ландышей, которые были моими самыми любимыми цветами из-за необычного аромата и прекрасных маленьких бутонов, напоминающих колокольчики, было не комильфо. Слово комильфо я вычитал где-то в книгах про мушкетеров, и мне оно понравилось, как и сами мушкетеры. От него так и веяло хорошими манерами. Но нежные ландыши и школьная линейка – это явно не комильфо. Оставалась сирень.
       Здесь тоже была проблема. К концу мая сирень на средней Волге уже отцветала и яркие фиолетовые или белые ажурные соцветия с пьянящим ароматом превращались в облезлые желто-коричневые огрызки былого великолепия, тащить которые в школу было уж совсем неудобно. Найти приятную на вид ветку сирени было сложно, но необходимо. Пришлось побегать по дворам и воплотить в жизнь лозунг «… кто ищет, тот всегда найдет».

       Нашел во дворе у Коли Машкова. Только вот ни Коли, ни его домочадцев дома не было, и выпрашивать ветку сирени пришлось у дворового пса, клички которого я, к сожалению, не знал. А если бы и знал, что это изменило бы? Все равно пришлось лезть через забор, так как суровый мохнатый привратник, не поддающийся на уговоры, охранял именно калитку. К счастью до кустов сирени пес не доставал, но нервы своим лаем попортил мне основательно. Хорошо, что дом стоял на отшибе, и никто из соседей не озаботился заливистым лаем.
       В школу пришлось практически бежать.

       «Последний звонок» прошел традиционно. Или почти традиционно. Каждый год торжественная линейка проводилась в школьном дворе, но сегодня двор был больше чем наполовину завален металлоломом, поэтому построение было в Кузнецком парке, прямо за школьным забором на небольшой площадке среди деревьев. На физкультуре мы иногда играли здесь в футбол, а дорожки парка использовали вместо беговых, сдавая нормативы по бегу. На асфальте среди деревьев еще сохранялись потертые отметки, нанесенные в начале года оранжевой краской - «60 метров», «100 метров».

       Долго звучали напутственные речи директора, учителей, родителей, пожелания успешной сдачи экзаменов, поисков верной дороги в жизни и прочее. Все как обычно.
       Веселыми были все, кроме будущих выпускников, покидающих школу. Приближался конец целой эпохи, логическое завершение их школьной жизни. Происходила смена поколений - вчерашние первоклассники становились второклассниками, а десятые классы уступали место девятым. От этого и было немного грустно.
       Наконец, напряженный от собственной значимости десятиклассник, претендент на какую-то медаль, посадил себе на плечо веселую, заливающуюся звонким смехом первоклассницу, смотреть на которую без улыбки было невозможно. Ее огромный белый бант плыл над рядами учеников и учителей, родителей, бабушек и дедушек, а колокольчик с таким же бантом, только красным, в маленькой ручке звенел пронзительно и отчаянно.

       Выпускники и большая часть присутствующих после колокольного перезвона ушли, кто в школу, кто в парк, кто к памятнику Ленину. Места для продолжения праздника каждый выбирал себе сам. Остались только мы – пятые, шестые и седьмые, ждущие директорского вердикта. Эмоции легко читались на лицах. В основном это были спокойные, беззаботные лица, по которым легко было понять, что обладатели этих лиц ждут только формального завершения линейки, поскольку им ничего не светило и они это знали.
       Седьмой «А» был нарочито спокойным. Семиклассники расслабленно перебрасывались негромкими словами, с долей пренебрежения смотрели именно на наш пятый «Б» и весь их вид говорил, что они всем делают одолжение, загорая здесь, ведь итог месячника уже известен.
       А мы были на пределе, напряженно-встревожены и, хотя и предполагали, что линейка закончится совсем не так, как думает седьмой «А», но подспудно все же боялись - а вдруг опять что-нибудь не так.

       Алексей Иванович, который уходил в школу вместе с десятиклассниками, вернулся слегка озабоченный, словно еще не отошедший от напутствий будущим выпускникам. Он бегло осмотрел наши ряды ни на ком особо не задерживая взгляда, потом посмотрел назад, где тесной кучкой расположились его коллеги: зам по воспитательной работе, которого за крутой нрав звали Крокодилом, механик Александр Петрович, трудовик, похожий на борца Поддубного, наши классные руководители и заулыбался.
       Наконец-то…
       - Ребята, - громко и уверенно начал директор, - вы знаете, что месячник по сбору металлолома подошел к концу, - сделал паузу, словно давая нам время проникнуться важностью этого сообщения. – Я должен сказать, что все вы большие молодцы. Скажу честно, никто не ожидал, что соберете столько металлолома, даже наши шефы. Они просят поблагодарить вас всех, а особенно наших победителей.
       Тут он опять сделал большую паузу, наверное, считая, что чем длиннее пауза, тем интереснее интрига, но ожидаемого имени победителя, которое само просилось на язык, не назвал.
       - Шефы сдержали свое обещание, - через минуту продолжил он. – Вопрос с поездкой класса – победителя в Ульяновск решен. Все документы подписаны и шестого июня на теплоходе «Октябрьская революция» на родину Владимира Ильича Ленина поедет…

       Здесь пауза затянулась еще дольше, но Алексей Иванович, словно нарочно испытывая наше терпенье, тянул время. Над рядами застывших школьников стояла могильная тишина. Даже небольшой ветерок, только что шевеливший банты учениц и качавший ветки деревьев затих, замер.
       Хороший бы артист из Алексея Ивановича получился.
       - Поедет… класс…, который, как надеются все учителя, не подведет, не опозорит нашу школу, и будет примером во всем, что касается поездки.
       Он повернулся к нам, улыбнулся еще шире, и закончил:
       - Поедет пятый «Б»!

       Звенящую, наэлектризованную тишину мгновенно сменил радостный вопль, да такой, что вороны, облюбовавшие себе Кузнецкий парк  в качестве запасного аэродрома, с не менее громким возмущенным карканьем мгновенно разлетелись в разные стороны. Кричали, естественно, мы. Прыгали, хлопали друг друга по плечам, обнимались, даже пытались изобразить какой-то коллективный танец, но запутались, и только наша Люба Енотова, не стесняясь, вытирала глаза ладошками.
       Многие ребята из других классов радостно гудели, даже пытались хлопать в ладоши, и только седьмой «А» замер в растерянности. Семиклассники в недоумении переглядывались, перешептывались, как-то беспокойно раскачивались, словно пытаясь найти точку опоры, потом голоса их стали звучать все громче и громче. Растерянность сменилась озадаченностью, потом озабоченностью, а потом и отчаянной решимостью. Уступать они явно не собирались.
       - Не может быть… Объясните…
       - Так не бывает…
       - Мы еще вчера выигрывали… много…
       - Когда они могли успеть?..

       Алексей Иванович стоял совершенно спокойно, ждал, и крики постепенно затихли. Он говорил уже безо всякой патетики:
       - Ребята! Вы все для нас равны, и обманывать вас здесь никто не собирается. Да, действительно седьмой «А» позавчера неожиданно вырвался вперед. И успокоился… А пятый «Б» - нет. Вспомните, он же практически всегда шел впереди. И он боролся до последнего дня. Нет даже до последнего часа, до последней минуты. Вот, Александр Петрович не даст соврать, пятиклассники вчера уже около семи вечера притащили столько металлолома, что при взвешивании весы чуть не сломали.
       Механик Александр Петрович что-то негромко подсказал директору.
       - Целых двести тридцать килограммов. Солидно? Солидно…
       Лица семиклассников мрачнели, но в глазах еще сквозило недоверие, и Алексей Иванович выложил последний козырь.
       - Даю слово фронтовика и коммуниста, что все здесь чистая правда, никакого обмана нет, - и огорченно посмотрел в сторону седьмого «А».
       Это было весомым аргументом, оспаривать который никто не решился. И уже девчонки в рядах бывших соперников, вытирали глаза, совсем как наша Люба, только слезы у них были другие.

       Чуть позднее в классе Ольга Михайловна разложила все по полочкам. Отплытие от городской пристани шестого, в одиннадцать. Сбор за тридцать минут. С собой обязательно взять пионерскую форму – белый верх, черный низ, галстуки, пионерские значки, вторую обувь, сменную одежду, ну и все остальное. Да, самое главное. Шефы оплатили дорогу, питание, проживание, но совершенно упустили из виду наши экскурсии. И хоть стоят экскурсии для школьников всего ничего, копеек десять - двадцать, но их за три дня будет не мало, поэтому каждый до тридцатого должен сдать два рубля, именно на экскурсии. Все.

       Домой я летел на всех парусах, нисколько не боясь расплескать переполнявшую меня радость. Получилось! Наши старания, наши страдания, порванные брюки, исцарапанные руки, придавленные пальцы, испорченные дедушкины выходные – все это было не напрасно! У нас все получилось!
       С таким чудесным настроением, перепрыгивая через две ступеньки по крыльцу, я влетел домой, бросил портфель на кровать, и громко прокричал матери, оторвавшейся от домашних дел:
       - Мы едем в Ульяновск! – потом уже тише добавил, - мы победили.
       Она вытерла руки о фартук, который всегда одевала, когда стряпала, обняла меня, прижала теплой ладошкой макушку и проговорила:
       - Умница ты моя…
       Мне было радостно и приятно.

       Потом, уплетая пирожки с луком и яйцами, я стал подробно рассказывать все по порядку: о «последнем звонке», о линейке, об Алексее Ивановиче, какой он замечательный актер, о седьмом «А», оставшимся с носом. Даже о возмущенных воронах и слезах Любы Енотовой рассказал. Потом конкретно о дате поездки и подготовке к ней, тогда и упомянул о двух рублях, которые надо было сдать до тридцатого мая.
       Упоминание о деньгах немного смутило ее, улыбающееся лицо на мгновенье стало задумчивым, какая-то тень мимоходом коснулась его, но тут же исчезла.
       - Ну, хорошо… Отец с работы придет, тогда и поговорим, - спокойно заявила она и продолжила заниматься своими делами.
       Я побежал на улицу делиться своей радостью с друзьями.

       Улица в конце мая, когда погода такая же ласковая, как мамина рука на затылке, а впереди всего через пять дней длинные – предлинные  каникулы, притягивает к себе как магнитом. Оббежав практически все свои заповедные места, побывав на конюшне, где удалось повидаться со своим любимцем Жетоном, сгоняв на озеро за дамбой, домой я вернулся, когда солнце, расплескав свои неповторимы краски по небу, уже наполовину спряталось за Жареным бугром.
      Отец был дома и переделывал шнур к трансформатору телевизора, наращивал его, чтобы можно было контролировать напряжение, не бегая каждый раз к тумбочке, на которой он стоял. Совсем недавно мы поменяли старенький «Рубин» на более современный «Рекорд» и отец боялся, что скачок напряжения, что было нередким явлением в то время, просто убьет его. Вот, чтобы этого не произошло, он подключал его через трансформатор.

       Родители, похоже, обсудили мою поездку, и когда я, умывшись, появился в зале, отложили свои дела и повернулись ко мне. По их лицам я понял, что сейчас будет не очень приятный разговор и в животе стало как-то тоскливо.
       - Сынок… - неопределенно начала мама, и по одному этому я понял, что что-то не так, поскольку звала она меня так крайне редко и только тогда, когда были какие-то неприятности. - Тут такое дело…
       Слова давались ей с трудом, но сказать что-то огорчительно-тяжелое она была должна и от этого поджимала губы и, не замечая, постоянно перебирала край халата. Отец тоже сидел с насупленными бровями и пока молчал.
       - Тут такое дело… У нас сейчас серьезные проблемы с деньгами… Ты знаешь, я три месяца уже не работаю, а мы вот телевизор недавно купили… Да и кроликов отец взял… На той неделе долг отдавать надо… - она замолчала, не зная как сказать мне то, из-за чего и зашел весь этот разговор, хотя я уже догадался и изо всех сил сдерживал подступавшие слезы.
       - У дедушки занять не получится, мы и так ему пять рублей должны с прошлого раза… В общем… вот так… - и она беспомощно развела руки.
      - Ну, нет денег сейчас, сын, - подвел черту отец, - так что… вот… - повторился он и смущенно хмыкнул.

       Никогда еще не было, чтобы родители оправдывались передо мной. Умом я понимал, что если они говорят «нет», значит действительно «нет», но как объяснить это душе, которая все никак не могла поверить в эту тягостную весть.
       Они никогда не жалели денег для нас с братом. У нас первых во дворе появился фильмоскоп, и частенько по вечерам в нашей квартире собиралась вся местная детвора. Рассаживались мы на полу, а экраном служила белая стена печи, выходившая в зал. Я и сейчас с удовольствием вспоминаю изумительную сказку про диких лебедей – братьев, которую, наверное, выучил наизусть именно тогда, когда читал текст под кадрами.
       Настольный хоккей, чудо шестидесятых, долгих три или четыре года тоже оставался единственным развлечением для всего двора. Играли мы обычно на крыльце и даже чертили турнирные таблицы, подобно таблицам чемпионатов мира. Кстати, всех хоккеистов нашей сборной мы знали наизусть: Фирсов, Рогулин, Альметьев, Полупанов, Коноваленко…
       Когда у Сани Алексеева, живущего в бараке возле литейки появилась гитара, такую же,  или даже лучше купили старшему брату, но постепенно она полностью перешла в мое владение, поскольку с музыкой у него не заладилось.
А «Пионерская правда», «Костер» и «Моделист - конструктор», которые мы получали с братом. Я вот не помню, чтобы Сережа Торгашев, живущий в нашем доме, Филя или Тагир, живущие по соседству получали газеты или журналы, поскольку «Пионерскую правду» они брали почитать у меня.

       Родители что-то еще пытались объяснить, как-то оправдаться, но я уже все понял и не слышал их доводов. В голове звенела одна мысль: «Я никуда не еду» и было ужасно стыдно предстоящих объяснений с Ольгой Михайловной. Пацанам-то в классе я мог ничего и не говорить, а вот ей придется.
       Молча кивая головой, соглашаясь, я посидел еще несколько минут, потом пошел к себе делать уроки. Но не смог… Слезы обиды душили меня, но виду я не показывал. Не зря же я прочитал столько книг. Тимур бы не заплакал…

       Через полчаса уже в сумерках я вышел во двор, и, не зная, куда себя деть, пошел к своему другу Дону. Дон никак не ожидавший увидеть меня так поздно, сначала обрадовался, вильнул пару раз хвостом, потом почувствовал мое безотрадное настроение, уселся на задние лапы и молча уставился на меня. Я сел рядом с ним, попытался рассказать о своей беде, но мне стало так жалко себя, что я разревелся в десять раз хуже Любы Енотовой. Застывший Дон через минуту лег и положил морду на вытянутые лапы, продолжая смотреть на меня. Его сочувствие моему горю я чувствовал на расстоянии.
       Постепенно я успокоился, понимая, что ничего не исправить, умылся теплой водичкой из бочки для полива огорода и, попрощавшись с верным Доном, обняв его за шею, отправился домой.

       В классе я пытался не участвовать в веселых дискуссиях о предстоящей поездке, но так, чтобы это не особо бросалось в глаза,  обычно отмалчивался или односложно отвечал на вопросы.
       Тридцатого я пошел объясняться к Ольге Михайловне. Рассказать ей правду, что я не еду, потому что у нас в семье не нашлось злосчастных двух рублей, я не мог. Мне было стыдно. Что не нашлось двух рублей, собственно, мне уже было наплевать, переболел, а вот признаться в этом было чудовищно тяжело. И я соврал, сказал, что не еду, потому что отец уже купил мне путевку в пионерский лагерь, что было почти правдой. Путевку он мне действительно заказал, только на второй сезон, в июле. Ольга Михайловна посочувствовала, предложила даже опоздать на пару – тройку дней в лагерь, но я все же выкрутился, оставив ее в полном неведении об истинной причине моего решения.

       Шестого в одиннадцать я стоял на дамбе, уперев подбородок в сложенные на бетонном заграждении руки, и смотрел на видневшуюся вдали Волгу. Городскую пристань отсюда было не видно, она пряталась за излучиной, а вот теплоход на реке напротив дамбы рассмотреть было можно.
       В половине двенадцатого показался трехпалубный белый красавец, направляющийся вверх по реке. Именно на нем сейчас плыли мои друзья. Вовка Албаев с кем я уже год сидел за одной партой, Гена Петроченко, который стал приходить в наш двор гораздо чаще, чем в свой собственный, Саня Валенюк, Вовка Железников да и все остальные смотрели сейчас на красавицу Волгу и наверняка поплевывали в воду. Мне даже показалось, что я вижу их на палубе. А что? Очень даже может быть. Жаль, что не было бинокля.
       В этот раз воли слезам я не дал.

       С друзьями я встретился уже в сентябре, в школе, поскольку и июль и август провел в пионерском лагере «Планета «Дружба», шефами которого был все тот же комбайновый завод. Администрация лагеря выделила мне бесплатную путевку на третий сезон в августе «за активную общественную работу». И здесь я был кем-то вроде Гайдаровского Тимура.
       Приезжавшие ко мне в «родительский день» отец с матерью рассказывали, что в начале июля заходили Вовка с Генкой и очень удивились, узнав, что я в лагере. Они считали, что мне хватит и одного, первого сезона, о котором я говорил классной. О том, что я весь июнь провел дома, вернее около дома, на Волге, они так и не узнали.

        Вовка Албаев привез мне из Ульяновска сувенир. На фоне красного знамени был выбит профиль Ленина, а ниже замысловатым шрифтом шла надпись «Ульяновск». Этот значок я приколол на коврик над койкой, но особо смотреть на него не любил, хотя Вовке был благодарен.

         За два летних месяца яркие впечатления от поездки потускнели, но ребята с теплотой иногда вспоминали и свой белый теплоход «Октябрьская революция», и красавицу Волгу, и вечерние закаты с ныряющим в воду солнцем, и ту самую пенную дорожку за кормой. А вот об экскурсиях по городу практически не говорили.
       На первой встрече в школе обрадованный Албай неожиданно разоткровенничался.
       - Ты знаешь, - как-то медленно и задумчиво, что не вязалось с его видом еще минуту назад, начал он, - все жалели, когда узнали, что ты не поехал. Все же понимали, что если бы не ты, никакого теплохода и Ульяновска не было бы. Мы тебя так и звали между собой – Тимуром… Тимур не поехал… Гена постарался…
        Слушать дифирамбы с одной стороны было очень приятно, но воспоминания и горестные сожаления опять начинали царапаться словно обидчивые кошки, да и вдруг Вовка подумает, что мне это нравиться. Поэтому я быстренько перевел разговор на другую тему и как бы невзначай спросил его:
       - А вы про асфальт случайно не узнали? - на что Вовка непонимающе вытаращил глаза, и я, видя это, махнул рукой:
       - Ладно, забей… Проехали…