Лев Толстой

Наташа способна восхищаться Элен. Ей хочется так же блистать на балах. И чтобы в неё так же влюблялись мужчины. Одним словом, девушка хочет иметь успех.
И она его добивается, хотя «её шея и руки были худы и некрасивы в сравнении с плечами Элен», а «её плечи были худы, грудь неопределённа, руки тонки». Она пленяет всех не роскошными формами, а своей «детски восприимчивой душой».
«На Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по её телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили и которой бы очень стыдно это было, ежели бы её не уверили, что это так необходимо надо».
Душа у Наташи русская, как у Татьяны Лариной. «Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала, – эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, – этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de ch;le давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, неизучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро-весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел, и они уже любовались ею. Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке». (Том 2, часть 4, глава 7).
Такие души, если они не закалены верой, оказываются беззащитными перед холодным цинизмом света. Это зло олицетворяет в романе самодовольный дурак Анатоль Курагин. Через него вошли в жизнь Наташи мучительные страдания. Но они-то и переродили её, вывели на тот путь, где человек встречается с Богом и где он только и может быть по-настоящему счастлив.
Неужели девушке с русской душой непременно надо было пройти, взрослея, через такие испытания? Видимо, да. Настоящая, чистая красота – это дар от Бога, но всякий дар Божий вызывает у растленного большинства, каинову зависть и желание присвоить его (тем самым его осквернив). 
«- Ах! как я боюсь за неё, как я боюсь, - сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Её материнское чутьё говорило ей, что чего-то слишком много в Наташе и что от этого она не будет счастлива».
Сердце матери подсказывало: её дочь из тех, кто стремится к мятежному счастью, вот только она не знала, что такое счастье доступно в России лишь тем, кто по-русски верует в Бога.
Выйдя замуж за Пьера Безухова, Наташа, казалось, непременно должна была бы найти это счастье. Но слишком много личного было заложено автором в Пьере, слишком он ассоциировал его с самим собой. А сам он, в то время когда писался роман "Война и мир", не верил больше в семейное счастье.
У читателя, успевшего полюбить Наташу, эпилог вызывает досаду своей нарочитостью.   
Впрочем, у Толстого все эпилоги к романам такого рода. Гениальный художник трудится, трудится, создавая шедевр, а в конце приходит его двойник – рассудительный логик и, дописав десяток страниц, этот шедевр портит.

***
«Пришёл Александр Петрович, я его очень холодно принял, потому что он бранил меня. Но когда он ушёл, я лишился покоя. Где же та любовь, то признание целью жизни увеличение любви, которое ты исповедуешь? – говорил я себе…»
Подобных записей, где он укоряет себя за то, что не вызвал в душе любовь, в дневниках Льва Толстого много. Это удивительно для писателя, считающегося тонким психологом. И ведь он сам писал: любовью нельзя управлять.

***
...Лев Толстой - мятежник, восставший против научного мифотворчества. "По-научному глуп" - его выдающийся афоризм.
Донаучное, поэтическое, мифотворчество было теплее, нежнее, а значит и правдоподобнее. На глубине Толстой чувствовал это. Но, дитя своего времени, он возомнил, будто способен опровергнуть науку научно. В итоге сам стал заложником холодных рационалистических суеверий.
Научный схематизм убивает художника. Художник малится - возвышается еретик.
Говорят: сам себя отлучил. А по-моему, просто был ДО БЕЗУМИЯ честен. Разница между ним и, скажем, Победоносцевым - в том лишь, что последний умел делать вид, будто не отлучён. Думается, "шелепуг" от Господа удостоился он не меньше, чем Лев Николаевич.