Дезертир

Совсем мух не ловлю - обленился капитально. Почти всё лето ничего не записываю, кроме коротеньких заметок в газету типа "Снаряды летят в цель". То времени нет, то условий. Причин было навалом. Не будешь же таскать дневник на вождение, на стрельбы или на ученья. Он барином оставался лежать под подушкой, иногда и под матрасом, для более надежной сохранности. Но каверзный случай с дезертирством, все таки, вкратце постараюсь описать.
Всё началось с командировки в Московскую область, город Подольск, с нашим зампотехом, капитаном Сергеем Ивановичем Фоминых, в середине октября этого года. Нам предстояло принять танки Т-54 в одной из частей Приволжского военного округа: обкатать их и погрузить на железнодорожные платформы до Перми.
В свободное время я, как обычно, обитался в "Ленкомнате". Прочитал литературные страницы "Комсомольской правды", "Красной звезды". Познакомился с газетой Приволжского военного округа "За Родину". Понравилась освещением будней и учебой солдат. Заметки о жизни очень живые и убедительные, не оставляют даже доли сомнения в подлинности: теплые, не равнодушные и понятные, с тонким намеком на трудности армейской службы. В этом деле наша газета "Красный боец" немного проигрывает. Признание не патриотичное, но так мне показалось.
К концу недели мы приняли все машины, предназначенные для нашей части, и готовы к погрузке.
Танк Т-54, средний танк. Это, в основном, модернизация Т-44 и опытный образец был изготовлен лишь в начале 1945 года. После чего он подвергался всевозможным испытаниям, которые с честью выдержал, но комиссия составила внушительный список замечаний по улучшениям машины. До 1947 года было изготовлено несколько опытных образцов, каждый из которых, чем-нибудь, отличался. Только после устранения большинства замечаний, наконец-то, с июня 1947 года, началось серийное производство. Главным направлением было улучшение броневой защиты, усиление вооружения. Где уже использовалась 100-мм пушка, с ней был спарен пулемет. Еще два пулемета установили на крыльях корпуса. На момент создания Т-54 был лучшим средним танком в мире. Но, так уж случается, в 1949 году приостановили выпуск и в последующие годы он использовался в качестве учебного пособия.
Наконец-то, нас перестали мурыжить, дали платформы для погрузки техники. Военнослужащие данной части быстро погрузили и закрепили, согласно правилам перевозки по железной дороге. Когда мы с капитаном Фоминых спросили: - "Как долго произойдет доставка в назначенный пункт?". Нам ответили: - "Не знаем, вероятно, за неделю или две". Вот тут-то и впилась в мой мозг авантюрная мысль: попросить разрешения у капитана, заглянуть домой, повидаться с родителями. потому что состав с техникой в любом случае, резюмировал я, пойдет через Ижевск. Я, в это время, успею сгонять на Родину. Сергей Иванович, конечно, добрейшая душа, разрешил.
Я уже где-то отмечал, что офицерский состав в армии всё делает для того, чтобы нам, солдатам, была не в тягость служба. тем более наш зампотех, прошедший войну почти "от звонка до звонка", в составе знаменитой Второй гвардейской танковой армии, будучи в одном из подразделений, ответственным за боевую готовность броневой составляющей её части. Мы уважали его как боевого участника Великой войны, опаленного огнем сражений, как специалиста, знающего все тонкости любых неполадок грозных машин.
С разрешения зампотеха и началась эта авантюрная затея, наивно думая, что всё пойдет по маслу. Но, оказалось, что расписание поездов сделано не по моим хотелкам, а по реальному потоку в том или ином направлении. Получилось так, что я до Ижевска добирался больше двух суток. Затем день ждал пригородного поезда Ижевск - Кильмезь, который отправлялся вечером.
Приехав где-то около часа ночи на станцию Ува, пришлось ночью топать пешком, почти двадцать километров с гаком до своей деревни через село Сям-Можга, мимо церкви, в которой меня крестили. По этой дороге я ходил много раз, когда учился на шофера в Увинском ДОСААФ. Только к утру добрался до дома, переполошив родителей, так как возможности не было их предупредить. Всё получилось спонтанно и не очень красиво. но что поделаешь, желание увидеть родителей и сестёр взяло верх. Тем более, отец был после операции: обрезали треть желудка и часть двенадцатиперстной кишки. Хотя он уже оклемался, но чувствовал себя не очень здоровым. Правда, внешне казался здоровым, бодрым и шутил, что "лишнее выбросили и стало легче". Всё таки пребывание в плену двадцать два месяца дает о себе знать. Хотя папа по натуре не исправимый оптимист, никогда не отчаивается.
Пока я часика два спал, мама напекла пресных шанежек, пирожков и пряников, похожих на завитушки. Папа нарубил сечкой мяса в корыте. По всей вероятности вечером будут пельмешки. Сестры убежали в школу. Я, немного прокумаркавшись, пошел к Бушмелевым, выразить соболезнование по поводу смерти Таисии. Тая одногодка со мной, работала кладовщиком уже года два или три. По крайней мере, когда я уходил в армию, она была кладовщица. Нагрянула беда и она умерла. Виной, мне кажется, пресловутое протравливание семян перед посевной химикатами. Она, видать, надышалась, заболели лёгкие и вскорости умерла от воспаления лёгких. Протравление делалось примитивным образом: к обыкновенной двухлитровой бочке приделывались две ручки, сбоку прорубалось окно, чтобы засыпать зерно, туда высыпалось определенное количество отравы и на опорах её крутили. Прокрутив несколько минут, высыпали в мешки и уносили в другой сусек. Так прокручивали всю партию зерна, необходимую для посева. Кто придумал эту дурацкую технологию, я не знаю.
У Бушмелевых кроме бабушки, лежащей на глинобитной печи, никого не было. Мария, мать Таи, была на работе. Лёня, сын, в школе, а Рита училась в городе Сарапул в техникуме, на бухгалтера. бабушке уже было много лет, кажется за девяносто, но она была в здравом уме. Мы с ней поговорили, поплакали вдоволь и сошлись в том, что ничего не поделаешь; такова судьба, она распорядилась по-своему. После таких разговоров  тяжеловато было на душе. Тая, всё-таки, моя ровесница, вместе ходили в школу. Она, правда, на один класс впереди, так как я во втором классе сидел два года. Когда начальная школа была в деревне Мокроусово, где мы жили в то время, я заболел воспалением лёгких и проболел почти всю зиму. Получилось всё из-за лыж. Раньше в деревне катались на самоделках, а тут отец однажды приехал с базара и привез мне магазинные  лыжи, как мы называли, но не беговые, а горные. Отец, видимо, в этом деле не разбирался, главное, купил сыну подарок. Я всё свободное время катался на лыжах и простыл. мать говорила "чуть-чуть выжил".
Вечером с папой сходили в баню, построенную отцом прямо под навесом сарая, по белому варианту. Раньше у нас баня была "по черному", то есть дым шел прямо в баню и выходил в открытую дверь, а теперь дым идет в дымоход, как в настоящей печке.
Переночевав одну ночку, я с Витей Ашихминым на бензовозе уехал на Уву. Он возил топливо с Увинской нефтебазы для колхозной техники. с Виктором мы вместе учились на шоферов в Увинском ДОСААФЕ; он от колхоза, а я от Селтинского военкомата. Жили все шесть месяцев на квартире у одной хозяйки. Я тогда даже увозил свою полухромку. Витя тоже был гармонистом. Правда в мастерстве от меня не далеко уехал. Тоже играл "отвори да затвори, а мы тоже напевали, по дрова поехали". Так в народе говорят про плохих гармонистов в смысле мастерства.
Вполне понятно, мы с Витей к поезду Кильмез - Ижевск опоздали, потому что он проходит через станцию Ува очень рано. Пришлось ночевать у сестры Людмилы. Вечером приходила Галина. Она по-прежнему красавица. не очень подробно рассказала о своем житье-бытье. Я понял одно, что жизнь у нее сложилась не так уж плохо: вышла замуж, недавно родила малышку. Правда отец до сих пор с ней не разговаривает, но мать приезжает часто, помогает водиться с девочкой. Я доволен тем, что жизнь у нее налаживается, дай Бог!
Поезд на станции Ува стоял больше получаса, кажись сорок минут. Я у проводников узнал, что Тося Зашихина в поездке. Я перешел в номер вагона, который мне подсказали проводники. Сначала она не узнала меня в военной форме, а потом воскликнула: "Откуда ты свалился, Леонид?!" - "Похоже оттуда" - и поднял палец вверх. Она много лет работает проводником на этом пригородном поезде. Когда я учился в пятом классе, меня дядя Вася, папин старший брат, увозил на пару недель в Ижевск на велосипеде. Там я научился ездить на велосипеде, который у меня отобрала милиция, так как не было номерного знака. Дядя Вася сходил в это отделение милиции и привел велосипед обратно. Оказалось, он работал в этом же отделении милиционером.
Всю дорогу до Ижевска я проехал в купе проводника, с разговорами о семейных делах. У них уже было четверо детей: Валентин, Галина, Сергей и Лёня. Все учились в школе. Я рассказал о своей семье. Так время до конечной остановки прошло незаметно.
На стации я узнал в грузовом отделе, когда прошел состав с танками до Перми. Оказалось, к большому сожалению, я еще до Ижевска не добрался из Подольска, а вагоны с техникой уже проскочили данную станцию. нет бы мене, дураку, когда прибыл в Ижевск заглянуть в отдел перевозок и спросить о прохождении состава, дак нет, голова была занята мыслью только вперед, домой.
Узнав это, у меня, как говорится в простонародье, очко-то тревожно засвербило. Стал представлять что мне будет за отсутствие в роте почти две недели. Вот в какую оказию я залетел. В роте считают меня беглецом или, что хуже, дезертиром. Удивительно, почему меня не ищут, чтобы арестовать беглеца?
Прибыв в Пермь, не мешкая, пулей полетел в свою часть.
В казарме появился как раз в момент вечерней проверки. Войдя в казарму, услышал из уст старшины роты свою фамилию. Заместитель командира взвода старший сержант Зырянов ответил: "Дезертир". Меня всего передернуло и даже дрожь прошибла от такого слова: тело покрылось потом и забегали мурашки. Что теперь мне светит, даже представить не могу... Может даже и тюрьма? Или какое-то более суровое наказание за дезертирство? Всё могло быть!
Ночевал на своей нижней койке. товарищи с расспросами особо не лезли. Понимали моё душевное состояние. Иногда только сочувственно поглядывали в мою сторону подумывая: "Вот влип, так влип и как из этой ситуации выкарабкиваться будешь?"
Утром, в сопровождении Зырянова отправились на гауптвахту, то есть в помещение для содержания под арестом военнослужащих.
Вечером наш взвод заступил в караул. Как только командир взвода, старший лейтенант Чувашов Сергей Петрович, завершив все положенные дела по несению караульной службы, вызвал меня в кабинет начальника караула и спросил прямо в лоб:
- Ну что, товарищ сержант, будем делать? Как вылазить из того, что ты наворотил?..
- Не знаю, товарищ старший лейтенант, ума не приложу!
Сергей Петрович долго думал, смотрел то на меня, то опускал глаза, то вдруг его что-то озаряло и он хватался за ручку ящика письменного стола. Потом резко поднялся со стула и большими шагами прошелся по кабинету. Снова сел, выдвинул ящик, достал несколько листов бумаги и твердо сказал:
- Значит так! Бери ручку, вот бумага и, не выходя из кабинета, напишешь письмо командиру части. Но лучше не письмо, а что-то типа объяснительной. Что, где, когда и почему ты оказался в роли дезертира. Понял? А завтра я твою писанину передам в штаб и будем ждать решения командира части.
Часа два я кропел над текстом послания, обливаясь потом. Описал все задержки, не зависящие от меня. Упор, конечно, сделал на неимоверное желание повидать своих родных. Письмо получилось очень внушительное по объему. Жаль, что не сделал копию, не до того было...
Чтобы не затягивать запись сообщаю: переночевав на гауптвахте одну ночку, пришло распоряжение меня выпустить. Безусловно, был рад до ушей, что так благополучно всё обошлось! Будем продолжать служить Родине!