Во Имя Твое 29. Гонимы, но не оставлены

Ольга Пономарева, Елена Кибирева
«Гонимы, но не оставлены…»
   Мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем.
   2 Кор. 4, 9

   Испытания и трудности для отца Григория и матушки Нины все росли, и возникали новые. Неожиданным стал перевод батюшки из Свято-Духовского храма, построенного, как говорится, собственными руками – храма, в котором батюшка со дня его основания был одновременно и настоятелем, и служащим, и требным священником. Он многие годы оставался единственным пастырем на весь Курган и близлежащие районы, и сам факт его перевода был никому не понятен и горек.
   Ничего не выясняя, не интересуясь хотя бы аргументацией столь неожиданного указа о переводе, отец Григорий принял его как данность и, подчинившись, стал служить на других приходах Курганской области.
   Усть-Миасс, Шадринск, Житниково, Куртамыш…
   О тех временах вспоминает раба Божия Ксения – духовная дочь отца Григория:
   «Стою я на службе в Смолино, в старой еще церкви, смотрю на иконостас и вдруг вижу (как видение), что на Богородичной иконе (на иконостасе) Матерь Божия как будто поворачивает Свою голову: налево – направо, налево – направо. Я за Ней повернула голову направо и увидела, что над полом храма (в том месте, где клирос) как бы на весу расстелено льняное серое полотно, а на этом полотне – много серых камешков… Это было накануне Прощеного Воскресенья. На следующий день отец Григорий после Литургии вышел на амвон и сказал, что его переводят на другой приход, и, заплакав, ушел в алтарь. Люди в храме заплакали навзрыд…
   И еще было одно видение. Вижу во сне, как будто стою я перед отцом Григорием и говорю батюшке: “Вот в той деревне нет священника”. А он отвечает: “Вот я бы туда и пошел”, а через неделю выяснилось, что его переводят в приход села Усть-Миасс Каргапольского района.
   Ездила к отцу Григорию на исповедь какая-то Александра из Рябково. Мы знали, что она отвозила в Свердловск кляузы на батюшку. И батюшка знал об этом, но не роптал на нее, а только все время говорил ей: “Тебе много надо молиться за это…”.
   Через несколько лет после изгнания батюшки из Свято-Духовского храма я встретила эту женщину на улице: ее раздуло, как мячик, так что она не могла даже сесть в автобус… “За «добро»”, – подумала я тогда».
   Гонения начинались мягко, почти незаметно. Это было особенно странно и больно потому, что исходили они от довольно близкого батюшке человека, многим ему обязанного. Если вдуматься, то предателями, как правило, становятся именно свои, а не чужие.
   Отец Григорий отнесся ко всему с истинным смирением. Значит, по воле Божией он должен пострадать и в чем-то пересмотреть себя, внутреннего (что, впрочем, он делал постоянно, судя по дневнику). Господу виднее, когда и почему каждый человек должен понести определенные тяготы.
   Он старался не вникать в возню за его спиной – продуманную возню человека, поставившего перед собой определенные цели, которые стали давать конкретные результаты. Как выяснилось уже много позднее, к Владыке Свердловскому и Курганскому (Курган относился тогда именно к этой епархии) стали поступать многочисленные анонимные жалобы на отца Григория. Этим во многом и объяснялись странные переводы пожилого уже священника с прихода на приход, а также – неожиданное для многих отстранение матушки Нины от многолетнего регентства в Свято-Духовском храме.
   Смирение – главная сила христианина, а смирение священнослужителя, терпеливое снесение им незаслуженных кляузнических обвинений по анонимкам – это, конечно, его особая заслуга перед Господом. Но духовные дети отца Григория не могли с этим смириться.
   Уже позднее, когда сменился правящий архиерей, после очередного перевода с прихода на приход духовная дочь отца Григория Александра Александровна Верченко, делегируемая курганцами, поехала на прием к Владыке в Свердловск. Она обратилась к нему с письмом, подписанным многочисленными духовными детьми батюшки – многолетними прихожанами Свято-Духовской церкви. В этом письме они просили разъяснить причины столь странных и беспорядочных переводов больного 70-летнего священника с прихода на приход.
   – Где же Вы были раньше?! Почему только теперь решили защитить своего батюшку?!
   Так сказал владыка Мелхиседек, архиепископ Свердловский и Курганский, показывая увесистую пачку пасквилей, пришедших в его адрес на отца Григория. Александра Александровна была потрясена. Ни она и никто другой из духовных детей отца Григория даже не могли предположить, что и в наше время могут твориться такие же подлые дела, как в новозаветной Иудее.
   Кстати говоря, совсем недавно, а именно летом 2005 года, один из глубоких почитателей отца Григория, церковный человек, обратился в Екатеринбургскую епархию с просьбой ознакомиться со священническим делом протоиерея Григория Пономарева, которое осталось в Екатеринбурге после раздела в 1993 году Курганской и Шадринской епархии с Екатеринбургской. Но, как стало известно от официального лица Екатеринбургской епархии, священническое «Дело» митрофорного протоиерея Григория Александровича Пономарева оказалось сожжено…
   ДЕЛО СОЖЖЕНО! Именно «Дело» отца Григория да еще нескольких священников.
   Беспрецедентное происшествие!
   Почему дело оказалось сожжено? Ведь это не является общепринятой практикой… Кто, интересно, так постарался? Кого так жгли анонимки, вложенные в «Дело» гонимого зауральского праведника? Или это случайность? Но что-то не верится в такие неслучайные «случайности», вопиющие нераскаянным грехом к Небу.
   Ну, а в годы гонений «выдавливание» батюшки из Кургана шло планомерно и по всем направлениям. Через два года «по состоянию здоровья» вынуждена была уволиться из Свято-Духовской церкви Нина Сегеевна. Она так и написала Его Высокопреосвященству Высокопреосвященнейшему Платону, архиепископу Свердловскому и Курганскому: «Считаю своим долгом доложить Вам, что я не могу продолжать штатную работу церковного регента». Дата написания – 15 апреля 1982 года.
   Не могу продолжать… За этими словами, конечно, скрыта горькая правда…
   Дочь репрессированного священника, матушка Нина, певшая в церковном хоре с детских лет, имела не одну благодарность за «молитвенное пение» хора, которым она руководила. Вот и тогда на ее заявлении об увольнении Владыка написал наискосок: «Выражаю благодарность за многолетнее служение церкви на посту регента. Желательно, чтобы послужили до того времени, пока найдут замену, чтобы не пострадало дело храма».
   Конечно, замену именно такому пению найти было трудно, но ее нашли. Что ж? Нужно давать дорогу молодым, ведь состарились, небось, батюшка с матушкой и трудно им уже служить в таком возрасте в единственном для Кургана храме! Только в полуразрушенных приходах области им и место. Слава Богу, что верные духовные чада всегда рядом с батюшкой. С ними можно и новые приходы поднимать, и править Божественную Литургию. Кто же еще может так верно и так жертвенно служить Господу, как не отец Григорий с матушкой Ниной – дети из семей двух потомственных родов священнослужителей? Да и когда бы еще поднялись эти храмы, если бы промыслом Божиим не суждено было направить в них истинных служителей Христовых…
   Следующий шаг после изгнания отца Григория из храма – распоряжение освободить церковный дом, в котором он и матушка Нина жили с момента их переезда в смолинский храм. Дом продали новому старосте.
   Ну вот, казалось бы, все: ни отцу Григорию, ни матушке Нине в Кургане места нет. Жить теперь тоже негде. Выдавили!
   И тут отец Григорий совершает неожиданный, не просчитанный «доброжелателями» шаг: он не просто не уезжает из Кургана, а буквально в двух шагах от своего бывшего жилища покупает дом-развалюху, состоящую из комнаты и кухни.
   Рядом с избой находилась молодежная танцевальная площадка, их разделял один полусгнивший заборчик. Вечно гремящая по вечерам и ночами музыка из динамиков, хохот, брань, визг – все эти звуки, сопровождающие деревенскую дискотеку, нагло врывались в окна нового жилища священника. Но, по милости Божией и по молитвам отца Григория, года через два-три после переезда в «новый дом» дискотеку убрали и построили на этом месте дом для семьи пенсионеров, что было, конечно, великим благом.
   Другого выхода, кроме как принять все перемены со смирением, у батюшки тогда не было. Переезжать на место нового назначения бессмысленно, так как в любой момент его снова могут перевести.
   Отец Григорий, конечно, понимал, что Господь испытывает его веру, и воспринимал все происходящее как волю Божию. Да разве он не был уже гоним? Разве его семья – семья «врага народа» – не натерпелась в те годы страха? На все выпады против него лично и трудности он не реагировал. Более того, он жалел своих обидчиков и гонителей.
   Переезжать в новое жилище отцу Григорию помогали духовные чада. Их недоумению и возмущению не было предела. Наконец перебрались. Как это тяжело! Книги, ноты, какие-то вещи, пианино, старая, полуразвалившаяся мебель… Но когда переезжаешь в лучшие условия, то переезд придает новые силы, а тут?!
   Зима прошла очень трудно. Избу, продуваемую всеми ветрами, натопить было невозможно. Не было даже желания, чтобы устроиться получше после переезда. Не было и времени, ведь каждую неделю – поездки на новое место службы, долгие, утомительные…
   Весной бывший староста Свято-Духовского храма Василий Александрович, которого отстранили от работы в одно время с отцом Григорием, насмотревшись на эту маяту и жалея батюшку, пришел к отцу Григорию и сказал:
   – Надо, батюшка, как-то благоустраиваться на новом месте. Будем менять нижние бревна дома, все утеплять. Строить сени. Ну нельзя же так жить!
   Подключив всех своих знакомых, сам имея золотые руки, он начал преображать избу. Тут и папа, вспомнив богатый северный опыт, подключился к строительным работам. Помогали все, кто мог и чем могли.
   В том доме, что подлатали к осени, невозможно было узнать купленную ими лачугу. Поменяли сгнившие бревна, утеплили. Обшили дом снаружи. Большие работы провели внутри дома. Строили всем миром. Но самой большой радостью батюшки был пристрой – маленькая холодная комнатка, сколоченная из древесноволокнистых плит с засыпанной внутрь землей. В «холодной», как ее назвали, было окно, электропроводка, изнутри она была обшитая новенькими листами ДВП и набело покрашена – чистенькая, аккуратная, светлая. Батюшка искренне радовался, ведь теперь он мог устроить себе «рабочий кабинет» – оборудовать святой уголок, поставить в комнатку письменный стол с печатной машинкой, шкаф с книгами и молитвенно трудиться во славу Божию в тишине, о чем он так давно мечтал.
   Несмотря на то, что отец Григорий уже не служил в Свято-Духовском храме, народ к нему шел нескончаемым потоком. Батюшка и матушка, если не были в поездке, не успевали принимать, провожать и вновь встречать посетителей, которым отец Григорий никогда не отказывал в общении. Как тут выбрать время для духовных трудов, зовущих к бумаге? Ритм жизни – как всегда: все сжато по минутам. Более того, размечено наперед – по часам, по минутам. Вот почему становятся особенно понятными его записи в дневнике о ценности времени, о значении каждого дня, часа и минуты.
   Он трудился постоянно. Трудился дома, в поездках. Трудился в те дни, когда не было служб, и в те дни, когда между службами у него были свободными всего несколько часов. Приезжая на новый приход и понимая, что это временный переезд, тем не менее он не мог не включиться в благоустройство вверенного ему храма. Это дом Божий, и этим все сказано; в нем должны быть чистота, уют и порядок – не важно, кто тут сегодня настоятель и на какое время. И на новом месте к нему тоже идут люди – каждый со своей бедой и заботой. Идут за советом, молитвой. Это овцы вверенного ему словесного стада, и он должен помогать их духовному росту именно сейчас и именно здесь. А на то, чтобы обдумать и реализовать творческие мысли, есть и ночь, и раннее утро…



   Иногда он трудился даже в автобусе, кое-как примостив на коленях тетрадку. Переезд на приход занимает два-три часа, зачем же терять так много «золотого» времени? Так, в архиве батюшки, например, сохранились несколько тетрадей с переписанной в них работой архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) «Дух, душа, тело». Отец Григорий несколько раз перепечатывал эту книгу на своей машинке дома, но тем не менее снова переписал ее, теперь вручную, удерживая школьную тетрадку в клеточку на своих коленях по дороге в один из сельских приходов. Даже подписал в тетрадке: «Писано по дороге…».
   Ну, а уж дома, в Смолино… трудно сказать, когда он спал. В 12 часов ночи он был еще на молитве, а в 5 утра – уже на молитве в своей любимой холодной комнатке. Батюшка вставал до 5 утра и первым делом растапливал в доме печь, заботясь, чтобы до того, как проснется Нинонька, в комнате было тепло. Постоянное внимание и заботу о матушке отец Григорий пронес через всю жизнь. Он словно стремился компенсировать ей свое шестнадцатилетнее отсутствие и те тяготы, которые упали на ее хрупкие плечи. Более любимого и дорогого, чем матушка Нина, у него не было человека.
   Утренние часы, еще ранние для посетителей, были бесценны. Истина – плод тишины. Именно в холодной комнатке, вероятно, были написаны одни из самых глубоких и серьезных работ отца Григория – богословские труды по апологетике.
   Надев на ноги валенки и накинув на подрясник зимнее пальто или куртку, он уходил в свой мир, скрытый от человеческого взора, плотно закрыв за собой дверь. Беспокоить его в это время было нежелательно – только по великой необходимости.
   Как была построена его творческая работа, трудно сказать. Но по обгоревшим свечам, по раскрытым богослужебным книгам было понятно, что работа и молитва у него чередовались или плавно перетекали одна в другую. Вот откуда такая глубина мыслей в его трудах. Он постоянно пребывал в Боге. Он и в мыслях ни на минуту не разлучался с Ним.
   Какая намоленная, бесценная была для него эта маленькая холодная комнатка! Как храм!
   Добавим еще несколько штрихов к описанию быта и милых привычек батюшки и матушки.
   Отец Григорий очень любил оформлять подарки для родных или друзей – красиво, нарядно завернуть, подписать праздничную открытку. И вообще он любил… канцелярские принадлежности: ручки, блокнотики, фломастеры, разные держатели, скрепки, какие-то папки для бумаг, тетради.



   Когда батюшка готовил кому-то подарок, то обычно печатал на отдельных листах выдержки из наставлений святых отцов или духовные рассказы. Он очень любил живые цветы, но при оформлении тетрадок ему почему-то нравилось вырезать из поздравительных открыток картинки с цветами и наклеивать их на обложках сшитых книжек. Ему казалось, что это достойное украшение его трудов. «Лилии полевые» он украшал лилиями бумажными.
   Эту часть подарка он называл «духовная крупица» или «духовная пища». Вторая часть подарка была материальной. В нее входили или комплект постельного белья, или ткань, или что-то из одежды (кому что нужнее). Матушка, когда у нее здоровье было получше, всегда ходила и покупала такие подарки по поручению батюшки. Вечерком они собирались и вместе составляли общий подарок, укладывая все так, чтобы было красиво! К этому процессу они подходили творчески.
   «Духовные крупицы» – печатные листы – нужно было сначала сшить. Кто-то сделал им маленький переплетный станок – так матушка научилась переплетать. Но иногда батюшка просто сшивал листы руками. Рядом с печатной машинкой у него всегда лежали толстые нитки типа ириса (почему-то желтые), толстая игла и шило. И вот, напечатав новую книжку, он начинал красиво сшивать. Что-то было в этом такое удивительно милое, немножко детское…
   Не всегда в Кургане можно было купить новую ленту для пишущей машинки, а у него она быстро расходовалась при такой интенсивной работе. И вот надо печатать, а ленты нет. Старые – совсем бледные, уже не видно ничего, когда печатаешь. Отец Григорий начинает изобретать: берется сажа с внутренней стороны печной дверки, растительное масло. Сажа разводится, растирается на основе масла в специальную пасту. Но самая грязная часть работы впереди. Старую ленту надо пропитать пастой, покрыть ею всю рабочую поверхность, а затем вывесить просыхать. Руки после этого – трудно описать! Батюшка моет, моет их, но под ногтями паста так сильно застряла, что ничем невозможно вычистить.
   – Папа, опять у тебя полоска сажи под ногтями, люди подумают, что ты такой неряха.
   – Ну что я сделаю, Леленька! Уж я и щеткой, а она все равно…
   Как ребенок!
   Самое интересное, что если ему удавалось правильно подобрать пропорцию сажи и масла, то потом такими самодельными лентами можно было еще долго работать. Правда, печатные странички немного пачкали друг друга, но самое главное, что можно было работать дальше. Такая неприхотливость, видимо, выработалась у него в условиях северной жизни, где он привык ко многим лишениям – всегда надо было что-то придумывать и изобретать самому.
   Описывая быт и трогательное, романтическое отношение отца Григория к матушке Нине, надо отметить, что в жизни отец Григорий был реалистом, прошедшим суровую жизненную школу. Если, к примеру, сегодня привезли дрова, то их надо немедленно напилить и наколоть. Подходит осень или весна – надо вскопать и засадить огород, а потом собрать урожай – в основном картошку. Конечно, духовные чада батюшки и просто православные люди, любившие их с матушкой, стремились облегчить этот труд. Но порой не успевали! Придут, а отец Григорий уже вскопал (весной), окучил (летом) и выкопал (осенью).
   Когда он успел?
   Вспоминает иеромонах Симон (Глущенко):
   «Один раз я и родственник отца Григория Александр Шумаков чистили у батюшки колодец. Вытащили из него большую кучу мокрого песка и глины. Кто чистил колодцы, знает, какая это тяжелая, мокрая масса.
   Через два дня я пришел к батюшке и не обнаружил этой большой кучи земли. На мой недоуменный вопрос батюшка ответил, что с Божией помощью он все вывез на тележке. Куда вывез он этот грунт, так и осталось загадкой. Ни в огороде, ни вблизи дома глины не было.
   Как-то батюшке привезли машину угля и высыпали около ворот, пообещав на следующий день перетаскать уголь во двор. Когда же вечером я привез батюшке воду, то застал его за работой. Не сразу батюшка согласился на предложение помочь ему, но потом благословил меня. Я взял его тележку, а он стал грузить в нее уголь, и делал это так быстро, что я сильно запыхался, перевозя уголь во двор. Меня поразила его сноровка, а ведь ему было уже за 80 лет. Тут проявилась, видимо, суровая школа северных лагерей».
   Он все успевал. Занимался текущим ремонтом дома – то покрасит что-то, то подправит. Конечно, в каком-то большом и серьезном деле ему помогали люди. Сколько сил на новый смолинский дом положил Николай Сергеевич Костин – главный строительный консультант отца Григория и его помощник (после ухода из жизни бывшего старосты храма Василия Александровича)!
   При всей невероятной занятости и бесконечных делах батюшка оставался очень жизнерадостным человеком, любил пошутить. Конечно, пошутить он мог, когда дома были только свои. Мария Константиновна и Александра Ивановна (духовные чада батюшки, приезжавшие к нему из Нижнего Тагила) входили в число «своих», и их он иногда даже вовлекал в свои безобидные розыгрыши.
   …За чаем идет мирная беседа обо всем. Вдруг глаза у батюшки становятся такие сияющие, веселые. Лицо серьезное, а глаза смеются. В усах тоже где-то прячется улыбка. Ясно. Батюшка что-то затевает. Так, по мелочи.
   – Ниночка! Что-то я не пойму, у нас какие-то пятна на шторе…
   Или:
   – Нинонька! Там кто-то у наших ворот стоит…
   Импровизирует, говорит первое, что пришло в голову.
   Матушка отрывается от своей чашки чая и поворачивается к окну… Смотрит. Никого нет.



   Поворачивается к столу – перед ней лежит первый, может быть, в этом году молоденький помидор, которым его угостили в церкви, или оригинальная вафелька, или конфетка. А то прямо в чашке с чаем оказывается маленький сухарик или кусочек каралечки со стола.
   Батюшка сидит с мечтательно-отсутствующим выражением. Глаза смеются.
   – Ох, Гришенька, Гришенька! Опять ты меня разыгрываешь!
   Милые мои родители! И шутки-то у них какие добрые и безобидные!
   Отсутствие воды около дома было большим неудобством. Конечно, и тут люди не оставляли батюшку. Постоянно носили воду. Но что такое два ведра воды в доме, пусть даже у пожилых людей? Это постоянное ограничение в хозяйственных делах, а уж полить что-то в огороде – просто невозможно. И вот через несколько лет после переезда отца Григория и матушки Нины в купленный ими домик батюшка решил, что надо выкопать колодец на огородном участке. Начал обстоятельно, по-шахтерски, но без привлечения какой-либо техники, рыть колодец.
   Вот где начались мамины страдания! А вдруг он надсадится, копая и перетаскивая такие объемы земли! Вдруг на него сорвется земляной пласт или прорвется вода, а он не успеет выбраться наверх! И еще тысячи всяких ужасных «вдруг» пугали ее любящее сердце.
   Неизвестно, почему они не обратились в соответствующие организации… Наверное, сказалось «северное воспитание» на кирке и лопате… Но факт остается фактом – батюшка, посоветовавшись с кем-то знающим и помолясь, выбрал место под колодец и обстоятельно и планомерно, день за днем стал выкапывать определенное количество грунта, все более углубляясь вниз. Скорее всего, у него был свой внутренний план, а именно график количества вынутых кубов земли за день.
   Все, кто ни появлялся у них, стремились вложить хоть какую-то часть своих сил в этот огромный труд. Землю отец Григорий нагребал в какую-то емкость, потом ее на веревке вытягивали наверх и уносили, частично на чердак дома, так как дом со стороны крыши тоже требовал утепления.
   Труд был тяжелейший. Отец Григорий вылезал из углубляющейся ямы совершенно взмокший: и тяжело, и тесно, и душно, да и силы теперь не те, что были…
   Углубился он уже довольно далеко, но до водоносного слоя никак добраться не мог. Наконец после долгих трудов и на достаточно большой глубине показалась вода и начала заполнять колодец. Но, очевидно, до настоящей водяной жилы он так и не добрался, уступив матушкинам уговорам. Она вся извелась от волнения, пока батюшка рыл колодец, почти перестала спать и есть. И отец Григорий, обеспокоенный ее заботами, отступил, считая, что здоровье Ниноньки важнее задуманной им цели. Тем более что вода в этом колодце оказалась удивительно невкусная, жесткая и для питья непригодная. За сутки ее набиралось не так уж и мало, так что можно было ее использовать по хозяйству и даже что-то поливать. В колодец поставили вытяжной вал, опустили трос с ведром, и какие-то функции колодец все же выполнял, но не в задуманном ранее объеме.
   Питьевую воду им до конца их дней приносили из церковного колодца добрые люди.
   Колодец же батюшка считал одной из своих строительных неудач и постепенно утратил к нему интерес. Он говорил, что если можно достать несколько ведер хозяйственной воды, то и за это слава Богу! «Меньше утруждать людей своими проблемами», – говорил отец Григорий, и это была их с матушкой жизненная позиция до самого последнего дня.
   Продолжая мысль, вынесенную в заглавие этой части книги, вспомним еще раз слова Спасителя:
   «Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем» (2 Кор. 4; 8-9).
   Так жили отец Григорий и матушка Нина. Они были гонимы людьми, но не были оставлены Богом.