Во Имя Твое 32. Снова в Нижнем Тагиле

Ольга Пономарева, Елена Кибирева
Снова в Нижнем Тагиле
   При переезде в Нижний Тагил наша жизнь мало в чем изменилась. Мама по-прежнему зарабатывала иглой. Бабушка занималась хозяйством и посещала Казанскую церковь на Вые, где она управляла правым хором.
   В военные годы маме было около тридцати лет. Она трудилась не покладая рук. По возможности ходила в церковь, чтобы помолиться, надеясь на чудо возвращения отца Григория из мест, откуда почти никто не возвращался.
   Как, откуда брала силы жить молодая женщина, объявленная женой «врага народа» и воспитывавшая маленького ребенка? Конечно, благодаря глубочайшей вере в Бога, вложенной в нее с рождения, и надежде на Его спасительный промысел. Большую помощь ей оказывали родные – ее мама Павла Ивановна, сестра и брат. Все это дало возможность продержаться маме тяжелейших шестнадцать лет, которые вместили в себя и Отечественную войну, и послевоенные трудные, голодные годы.
   Несмотря на изнуряющие хлопоты по дому, работу швеей и постоянные заботы о дочке, она находила время, чтобы петь в церковном хоре.
   Мама глубоко и искренне любила классическую музыку. Она часто слушала радио, по которому в те годы транслировалось много прекрасных концертов и опер. Знала и любила матушка Нина произведения русской и зарубежной классики и, как музыковед-профессионал, могла много рассказывать о них. Но больше всего она любила хоровую музыку. Слушая исполнение хорошего хора, мама затихала, углубляясь в себя. Глаза ее увлажнялись, и она целиком погружалась в музыкальные переливы хорового многоголосья.
   Матушка Нина могла бы стать профессиональным дирижером-хоровиком. Все данные к этому были: абсолютный слух, точная ориентация в структуре произведения (чисто интуитивная), хорошая музыкальная память, широкий музыкальный кругозор при ярко выраженной эмоциональности и ясный жест, что немаловажно для хормейстера. На протяжении одного-двух тактов она могла перейти голосом в любую партию: сопрано, альтов, теноров – в зависимости от того, где нужна была поддержка. Музыканты понимают, как это непросто.
   Только музыка врачевала постоянно кровоточащую рану от утраты любимого человека, страха за его судьбу…
   Тем временем дочка подрастала, с малых лет проявляя унаследованную способность к музыке. Матушка Нина любила вспоминать о том, как Леля, еще не умея стоять на ножках, чисто интонировала за поющими, вызывая умиление у родных и знакомых. Это приводило к мысли, что девочку надо учить музыке, развивая ее талант. Но за учебу надо платить, и матушка Нина трудилась на пределе своих сил. К этому времени она уже работала в высокоразрядном швейном ателье и была первой мастерицей по шитью мужских сорочек, так что все стремились оформить заказ именно у нее.
* * *
   Всем в послевоенное время жилось нелегко. Картошка заканчивалась очень быстро. Я хорошо помню большую кастрюлю вареной картошки величиной… с копейку. По своей детской глупости я почти с ненавистью смотрела на этот «горох», который нам с бабушкой предстояло перечистить. Чистить горячую вареную картошку всегда утомительно, да еще такую мелочь. Может, ее было не так уж и много, но тогда мне казалось, что эта работа никогда не закончится.
   Как умело вела себя в этом случае бабушка! Никаких приказов, устыжений. Она просто говорила: «Не хочешь – не делай. Правда, твои пальчики тоненькие, ловкие, они лучше справились бы с этой мелочью, чем мои, но, если тебе так неприятно – не мучайся. Только посиди немножко со мной». Она принималась за эту бесконечную работу и начинала рассказывать либо что-то из прочитанного, либо вспоминала события своей жизни. Она была великолепная рассказчица! Все оживало в ее воспоминаниях. Слушая бабушку, я механически беру картошечку и очищаю ее. Бабушка как бы между делом подвигает мне мисочку для очисток и бросает на мои колени старое полотенце. И вот через час-полтора готова кастрюля очищенной картошки и меня отпускают погулять во двор. Ни ссор, ни скандалов, а дело сделано…
   А очистки – отдельная история. Картофельную кожуру с налипшими кусочками вареной картошки бабуля, подсолив, скатывала в шарики и – в духовку. Правда, есть их было почти невозможно. Взрослые сконфуженно давились, а бабушка решительно съедала несколько штук, но, видя, что за ней с интересом следит все семейство, отступала, начиная смеяться, и порой непонятно было, смеется она или плачет.
   Еще одно тяжелейшее переживание, выпавшее на долю семьи. Старший бабушкин сын Михаил жил в то время со своей семьей в Нижнем Тагиле и работал на «Вагонке». В 1947 году, уже после войны, его столкнули с подножки трамвая. Он упал и очень ударился. Долго болел, а через год его отправили в свердловскую больницу с диагнозом «онкологическая опухоль», где он и умер. Вся наша семья тяжело пережила эту утрату, а бабушка на время потеряла память, которая вернулась к ней не сразу… Так трудно складывалась наша жизнь в Нижнем Тагиле.