Исидор и муха

Исидор Иванович поклонялся сушеной мухе.

Лежа на салфетке под саркофагом (стеклянной крышкой масленки, так удачно обнаруженной в недрах кухни), она излучала неизъяснимые – величие, полноту и скромность. Дремлющая искристость ее брюшка, переливчатого, ворсистого, сулили новую жизнь самому ИИ, которая послужит наградой верному и сильному человеку. Он старался быть именно таким, напрягая немолодое, отравленное рутиной лет сознание не сдавшегося мужчины.

Со временем оформились, став системой, ритуалы почитания отошедшей в Лету двукрылой, глубина которых вскрывалась сама собой. Довольно было придерживаться их и не отступать, особенно перед низменной усталостью или спешкой. Перед суетой недоверия.

Например, «Явление стенной тени», открытое им случайно, когда ИИ уронил фонарик (теперь он понимал, что не просто так). Тень мухи на несвежей, требующей побелки стене, многозначность пропущенного сквозь крылья света, – так точно и гармонично описывали сам мир, его перипетии, и указывали на место, которое ИИ занимает в нем, что сердце замирало от откровения.

Он даже размышлял, не жениться ли? Будет это грехом перед павшей мухой или наоборот – данью продолжения рода, посвященного прекраснейшей из diptera?

С мухой связывались его победы, его «Славные истории», как он их назвал, одну за одной записывая твердым наклонным почерком специально купленной головокружительно дорогой малахитовой ручкой «Паркер». Зеленые переливы камня так напоминали застывший в безвременье хитин…

Накопилось их множество тетрадей, для которых с полок летели на пол Толстой и Мережковский, Булгаков, Пушкин и неведомо как затесавшийся криводум Пелевин, которого ИИ обнаружил с недоумением. Должно быть, кто-то подкинул ему грязно-серый томик – подлый злопыхатель, решивший посмеяться над ним. Но кто? Лет тридцать уже не было гостей в этом доме. Верно, муха его испытывала, сотворив волшебством окаянный том.

«Славные истории, книга LXX» стали апофеозом саги, в них уже говорилось о галактиках и мирах за пределом мира, подчиненных мушиной воле. Уже сам ИИ правил звездными системами, воскрешая мертвых, укрощая время, рождая потоки плазмы большие, чем при Великом взрыве.

ИИ отложил перо, но не ощутил пустоты. Напротив, он наверняка знал, что делать – читать, начиная с первой тетради.

Открыв ее, он едва узнавал слова, ибо старые истории забывались, пока он годы писал новейшие, слышимые им из-под саркофага. В силу слабой памяти или же, действительно, продиктованные двукрылой, они представали нерукотворным конденсатом величия, уловленным ИИ в сетку слов.

Славное ощущение надежности, исходившее от ушедшего в безвременье прошлого, награждало уверенностью в грядущем. ИИ счастливо заплакал и так уснул, слившись мысленно с трупом мухи, чувствуя над собой стекло саркофага, все еще хранящее запах масла.