Ловцы душ

«Господи, дай мне спокойствие принять то, что я не могу изменить, дай мне мужество изменить то, что я изменить могу. И дай мне мудрость отличить одно от другого».
Я услышала эти слова не в церкви, а в американском сериале, одна из главных героинь которого – Бри, попавшая в клуб анонимных алкоголиков, заканчивает ими очередную серию очередного сезона. Незамысловатая, казалось бы, просьба на проверку оказывается тем, про что говорят: неисповедимы пути Господни. Но в этом же сериале есть очень занятное окончание этого: «…но иногда уж больно прямолинейны». Поэтому даже и не пытайтесь расстраиваться, когда вся ваша жизнь ломается, а вы стоите тупо в центре событий и офигеваете от того, что происходит вокруг вас. Просто дайте всему этому разрушиться.
Не думайте.
И внимательно слушайте людей, только не тогда, когда они вам что-то обещают – тогда как раз слушать не надо, причём от слова «совсем». Слова же, сказанные, как слетевшие с языка, выдают сильно скрываемое или то, нужно что принять либо от чего надо отказаться.
Первая моя поездка в Словакию была не девятью, конечно, но двумя кругами ада точно. Первый круг был пробным – судьба только щупала меня. Академия наук в приглашении указала пятнадцатое и шестнадцатое апреля как даты проведения форума, и посольство, не сильно задумываясь о том, как это может быть вообще, открыло мне визу пятнадцатого апреля и закрыло шестнадцатого. Я поинтересовалась:
– Мне что, даже голову помыть не придётся?
– Ну почему же? – совершенно невозмутимо ответил огромный, лохматый, медведеподобный – я таких словаков ни до, ни после ни разу не видела – сотрудник посольства. – У вас будет целых два дня.
После моих бурных объяснений, что ни фига не два, мы остановились на том, что я попрошу у Академии наук новое приглашение с новыми датами. Я попросила, приглашение мне выслали, и визу я получила аж на целых пять дней: один день – влететь, один – вылететь, два – потусоваться на форуме, ну и один запасной – помыть голову всё-таки. Такими суровыми не были даже литовское и польское посольства, хотя литовское тоже меня позабавило.
Второй круг ада был уже настоящим – там жизнь меня попинала. Мне сказали, что виза будет готова через две недели, и поставили меня на получение, которое пришлось на тринадцатое апреля. В назначенный день в восемь утра я с чемоданом была у посольства, на дверях которого висело весёлое объявление о том, что, видите ли, сегодня у словаков, святок – праздничный день то есть по-нашему, поэтому посольство закрыто. И оно действительно было закрыто – совсем. До десяти часов я проторчала у здания просто потому, что не могла собрать в кучу мысли и решить, что делать. Но, в общем-то, путь был только один – ехать сдавать билеты. Это была ещё эпоха билетов, покупаемых в кассе.
Мне было до всех чертей обидно. Я стояла на улице и всхлипывала, уткнувшись лицом в ладонь; ещё немного, и я, может быть, завыла, но к десяти часам в гараж пришёл личный шофёр консула. Я перестала всхлипывать и попросила мне разъяснить, что вообще произошло. У шофёра был вполне приличный русский язык. Он объяснил мне, что да, так вот бывает: сотрудники заработались, устали, не проверили дату – в общем, это жизнь. И скрылся в гараже на нулевом этаже с правой стороны здания.
Конечно же, я знала, что это жизнь – какой вопрос! Но мне надо было лететь. Чтобы было понятно: это был реально очень серьёзный выездной форум, и люди там были серьёзными, и мне вообще не хотелось никого подводить. Так что я должна была лететь по-любому.
Уже практически отчаявшись, я позвонила своему бойфренду и рассказала, умываясь слезами, всю эту грустную историю. И услышала в ответ буквально следующее:
– Слава богу, ты никуда не полетишь и вернёшься ко мне.
Ну а дальше там было что ещё про «люблю» и «скучаю», что было уже, по сути, не важно: что-то толкнуло меня в мозг.
Я, кажется, даже плакать совсем перестала от возмущения: вместо того чтобы дать дельный совет, человек выплёскивает на меня ведро своих сиюминутных эгоистичных эмоций. Именно в этот момент, хотя расстались мы несколько позже, я поняла, что отношений здесь быть не может, потому что человек чувствует только себя, а я для него мобильное приложение к этому миру.
То ли увидев моё лицо и сжалившись надо мной, то ли почему-то ещё, шофёр, выехавший из гаража на блестящей чёрной ауди, рукой подозвал меня к себе.
Я бросила телефон и подбежала настолько быстро, насколько это позволял мне чемодан. Мужчина мне в двух словах и нескольких жестах показал, где живёт консул и пожелал удачи.
Визу я получила и благополучно улетела в свою Словакию, потому что консул оказался весьма человечным человеком: он сходил до своего кабинета, несмотря на святок и остывающий святочный пирог, постряпанный женой, и принёс мне паспорт, отдал в руки.
Вечером того же дня я гуляла по усыпанному магнолиями центру Братиславы и пыталась для себя определить, почему всё так и что есть любовь. Ничего, конечно же, я определить не смогла, но почувствовала, что слова – это, чёрт побери, совсем не действия. И всё же – до чего противно.
Безусловно, будут желающие сказать мне: «Так это же всем известно!» И они будут правы, даже спорить не буду. Но не всё, что всем известно, всем же и понятно. Можно тысячу раз что-то говорить и не понять из этого чего-то совсем ничего. Пережитое же делает расхожие истины личными, персональными. Человек присваивает их себе, как будто именно он вот только что их открыл. И будет всем говорить о них с видом обладателя непререкаемой истины, и будет ему невдомёк, что другие всё это знают, а некоторые даже и понимают – вот как вы, например, сейчас.
Выдавать желаемое за действительное – это ежедневное наше занятие. Мы выстраиваем мир вокруг нас и называем его мировоззрением. Особые неудачники именуют его философией, и чем ближе мировоззрение к философии, тем ближе правда к обману, а причины к оправданиям. Мы ищем везде подтверждение тому, что всё делаем правильно, и потому мы не любим людей, диссонирующих нам, особенно реалистов, потому что все либо оптимисты, либо пессимисты, тут главное – подстроиться. Поэтому, наверное, практически никто не любит Ретта Батлера, но все любят Скарлетт О'Хару. Её «подумаю об этом завтра» соответствует одному из законов менеджмента, гласящему следующее: не пытайся решить проблему сейчас, вдруг она решится сама собой.
Не думать, не решать, не делать, не предпринимать – это как раз то, что надо судьбе. Думающие же люди – люди страдающие, и судьбы у них всегда непрямые и сложные. Вот как раз для них и существует плохая судьба, наверное. А может, и нет. На то ведь мир и существует, чтобы всё было непросто.
Моя знакомая, так себе психолог, но ничего так человек, однажды, увидев меня в ситуации сильного когнитивного раздрая, сказала: «Не парься, через год у тебя будут другие проблемы». С тех пор, когда я оказываюсь в том, что принять не могу, я отсчитываю год. Год – это срок не большой, но и не маленький. Год – это вообще срок, жизнь же сама по себе данный нам срок всего лишь условный – не тюремный, потому что каждый имеет возможность выйти из жизни, но далеко не факт, что каждый, даже в условиях сурового пребывания здесь, захочет воспользоваться этой возможностью.
Что держит нас здесь?
Наши желания. Они ловцы наших душ. Они затягивают нас, поэтому мы думаем, что мы-то точно знаем, чего хотим и как это должно быть. И идём прямо. А потом поворачиваем направо или налево и снова думаем, что вот здесь-то – это уже точно судьба. Но всё неправда, потому что правды нет нигде, есть только мнения и философии.
Молитва же про «спокойствие, мужество и мудрость» приписывается двум людям – немецкому богослову Карлу Фридриху Этингеру и американскому теологу Рейнхольду Нибуру. Так что дай людям хоть что-нибудь, чтобы отличить одного от другого.