Тельняшка. IV. Глава 22. Революция, ты научила нас

БУРСА (ЧАСТЬ IV)

РЕВОЛЮЦИЯ, ТЫ НАУЧИЛА НАС...

Кто здесь самый главный анархист?
Кто здесь самый хитрый шпион?
Кто здесь самый лютый судья?
Кто здесь самый удалой господь?

Неба синь — да земли конура!
Тебя магазин, да меня дыра…
Пока не поздно — пошёл с ума прочь!
Пока не поздно — из крысы прямо в ангелы!

Бери шинель — пошли домой!

Егор Летов & рок-группа «Гражданская Оборона», песня «Бери шинель» из альбома «Русское поле экспериментов»


Дверь в радиорубку была приоткрыта, и я чётко услышал голос, доносящийся из динамиков:
«В целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной и гражданской конфронтации, хаоса и анархии, которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза, суверенитету, территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества; исходя из результатов всенародного референдума о сохранении Союза Советских Социалистических Республик; руководствуясь жизненно важными интересами народов нашей Родины, всех советских людей»…
Я остановился у двери и стал внимательно прислушиваться:
«Мы считаем, что такие силовые методы неприемлемы. Они дискредитируют СССР перед всем миром, подрывают наш престиж в мировом сообществе, возвращают нас к эпохе холодной войны и изоляции Советского Союза. Всё это заставляет нас объявить незаконным пришедший к власти так называемый комитет (ГКЧП). Соответственно объявляем незаконными все решения и распоряжения этого комитета»…
«Да что же это такое происходит?» — пронеслось у меня в голове.
И тут я услышал приглушённый голос помполита:
— В Москве переворот, а мы в море болтаемся! Это же надо, войска ввели, танки у Белого дома, объявлено чрезвычайное положение!
— А капитан уже в курсе? — подал голос начальник рации.
— Конечно в курсе! Приказал мне следить за обстановкой! Сегодня вечером соберём общесудовое собрание. Нам, главное, избежать волнений на пароходе!
— Что верно, то верно! Мало кто и как настроен? — прошептал начальник рации. — Вот ты, Андреич, сам-то за кого?
— Ты соображаешь, чего говоришь? Я за Горбачёва, я за Ельцина! Я за весь рабочий класс!
— Ну и я за наших! Ну, то есть за Горбачёва и за Ельцина!
— Ты вот что, Кузьмич, ты у меня эту диссидентскую дурь из головы выбрось! Чай я здесь по политической части главный и вижу твоё колебание!
— Да какое колебание, Андреич! Моё дело маленькое — сиди, отправляй да принимай радиограммы.
— То-то и оно, что твоё дело сейчас самое главное! Ты, можно сказать, и почта, и телефон, и телеграф, а посему сиди у себя в рубке и не высовывайся! И я буду с тобой сидеть от греха подальше. Ты только вот что — громкость убери и дай мне наушники! Так оно спокойнее будет! Нам ещё бунта на пароходе не хватало! Вспомни, как оно раньше было — на реях офицеров вешали!
— Типун тебе на язык, Андреич! Скажешь ещё!
— А чего говорить-то? Революция — она на то и революция, чтобы беспорядки чинить! Всегда найдётся одна паршивая овца в стаде, которая других взбаламутит! Вот возьмут, да и не выпустят нас в Шанхае из-за беспорядков в стране. А ежели и выпустят, то, как пить дать, под шумок кто-нибудь из матросни возьмёт, да и попросит политического убежища! А коли такое случится, то не сносить и мне головы!
Я медленно отошёл от двери и направился в сторону трапа, ведущего на главную палубу.
Только что, спускаясь с мостика, я оказался невольным свидетелем обсуждения комиссаром и начальником рации совершенно невероятного события — государственного переворота в Москве. Подумать только, вооружённое восстание!

Жизнь на пароходе текла своим чередом, и никто из членов экипажа, за исключением, пожалуй, капитана, комиссара и начальника рации, не подозревал о событиях, происходящих в далёкой столице нашей великой Родины. Я же не стал разносить сплетни и держал язык за зубами, справедливо полагая, что капитан — он на то и капитан, чтобы принимать правильные решения. Ведь ещё неизвестно, как отнесутся к этому наши моряки…
Однако перед самым ужином помполит оповестил экипаж о том, что вечером в столовой команды состоится общесудовое собрание.
Поскольку такие собрания проводились комиссаром довольно-таки часто и по любому, даже самому пустяковому поводу, то никто из моряков не придал этому мероприятию особого значения. Мало ли что у Помпы в голове? Может, опять начнёт читать лекции о вреде курения или алкоголя. Шут его, мордатого, знает! Когда Помпе делать нечего, так он языком чешет! А, как известно, языком чесать — не мешки ворочать!
Словом, изрядно подкрепившись перед мероприятием и выкурив по традиционной цигарке, весь экипаж в полном составе, за исключением, разумеется, вахты, собрался в столовой команды.
В назначенное время в сопровождении свиты — помполита и начальника рации, в столовую вошёл капитан, облачённый в парадный китель.
Первым неладное почувствовал боцман Гаврилыч:
— Смотри, мужики! Мастер-то сегодня при параде! И комиссар белую рубашку напялил! Не иначе сурьёзное что будет?
— Верно, Гаврилыч! — согласился с боцманом Ершов. — Может, о помолвке своей дочки с третьим помохой объявит?
— Дурак ты, Ершов! У тебя только одно на уме! — возмутился Гаврилыч и в сердцах сплюнул на палубу.
Меж тем комиссар внимательно осмотрел зал, мысленно отмечая в голове тех, кто отсутствует, потом уселся за стол рядом с капитаном и откашлялся.
Выждав пару минут, когда народ утихомирится, он встал из-за стола и громко произнёс:
— Товарищи, попрошу потише! Слово предоставляется капитану теплохода «Пионер Находки». Пожалуйста, Сергей Алексеевич!
Капитан медленно встал из-за стола, внимательно оглядел всех присутствующих, затем голосом диктора Левитана громко и чётко, делая акцент буквально на каждом слове, произнёс:
— Товарищи! Вчера в столице нашей Родины — городе Москве — произошёл государственный переворот! Мятежники, так называемый комитет по чрезвычайному положению, именуемый ГКЧП, предприняли силовую попытку отстранить от власти президента СССР — Михаила Сергеевича Горбачёва. В Москву введены войска, на улицах танки. Мятежники готовятся к штурму Дома советов. Обстановка, товарищи, крайне напряжённая! Товарищи, все вы вправе выражать свою политическую волю, поскольку в нашей стране демократия! Однако попрошу не путать демократию с анархией! Мой первый помощник — Дмитрий Андреевич, будет держать вас в курсе всех событий. Я искренне надеюсь на то, что мятеж будет подавлен в кратчайшие сроки и в столице будет вновь установлен конституционный порядок!
Он окончил свою речь, вытащил из кармана кителя платок и вытер выступившие на лбу капельки пота. Буфетчица Валя принесла ему стакан воды, который он тут же осушил залпом. В зале царила мёртвая тишина. Даже болтливый Ершов прикусил язык, а боцман Гаврилыч перестал ковыряться зубочисткой во рту.
Вслед за капитаном, как и полагается, с пламенной речью перед собравшимися выступил помполит. Он долго вещал о конституционном порядке в стране, о внешних и внутренних врагах и предостерегал экипаж от неверных суждений и неадекватных поступков. После чего он вытащил из кармана брюк мятый носовой платок, тщательно вытер им свою лысину и в изнеможении плюхнулся на стул.
Моряки сидели молча, понурив головы.
— Может, кто-то из вас, товарищи, желает высказаться? — предложил экипажу комиссар.
— Разрешите мне! — поднял руку второй штурман.
— Ну что ж, заслушаем второго помощника капитана! — согласился комиссар.
— Товарищи! — громко произнёс второй штурман, поднимаясь со стула! Это что же такое получается? В стране, можно сказать, революция, а мы об этом узнаём только сейчас!
Заявление ревизора вызвало одобрительный гул среди большинства членов экипажа.
— А может, оно всё не так, как нам это преподносят, а? — продолжал он.
— Да вы соображаете, что говорите? — Помпа в ярости поднялся со стула и уставился на второго штурмана налитыми кровью белками. Вы же второй помощник капитана! Да в прежние времена за такие слова!..
— Ну же, договаривайте! Что за такие слова? — ревизор смотрел в маленькие глаза помполита с нескрываемой ненавистью. — Сейчас не 34-й год, Дмитрий Андреевич! Да и комиссары боле не в чести!
Неизвестно, чем могла бы закончится перепалка комиссара и второго помощника, если бы в их диалог не вмешался бы сам капитан:
— Товарищи! Прекратите эту безобразную перепалку. Ещё не хватало, чтобы у нас на судне начались беспорядки из-за личной неприязни двух офицеров. Своей властью запрещаю вам, Виктор Николаевич, в таком тоне высказываться о первом помощнике!
— Простите, Сергей Алексеевич, погорячился! — произнёс ревизор и сел на своё место.
Поскольку высказываться больше охотников не нашлось, то комиссар поспешно закрыл собрание и от греха подальше направился с начальником рации в радиорубку.
Помполит был явно напуган.
Ещё бы, второй штурман в таком безобразном тоне высказался в его адрес! Да как он себе мог такое позволить, молокосос! Совсем распустилась молодёжь, и управы нет на них никакой! В былые времена за такую выходку получил бы этот щенок срок по соответствующей статье, а сейчас не то что срок, даже списать его не получится по приходу — гласность и демократия, мать её! Додемократились вон в столице! Прав был Сталин — в Гулаг таких ухарей, и дело с концом! А теперь вот сиди, Дмитрий Андреевич, в радиорубке, сиди — и не высовывайся! А то и вправду повесят на мачте вместо китайского флага…
По радио передавали последние события путча. Поначалу комиссар внимательно прислушивался к голосу диктора, а затем, окончательно расслабившись, начал клевать носом. И вдруг, совершенно неожиданно, из динамиков, сквозь треск помех раздался мощный голос, который вернул помполита к суровой действительности:

Вижy — поднимается с колен моя Родина!
Вижy, как из пепла восстаёт моя Родина!
Слышy, как поёт моя Советская Родина!
Снова поднимается с колен моя Родина!

Сбpасывает цепи мой могучий наpод,
В сеpдцах светло и жаpко полыхает заpя,
От нашего дыханья тает, плавится лёд,
Под нашими ногами pасцветает земля.

Вижy — поднимается с колен моя Родина!
Вижy, как из пепла восстаёт моя Родина!
Жаpко pазгоpается во мне моя Родина!
Слышy, как поёт моя Советская Родина!