Тельняшка. V. Глава 1. Николаич

АКАДЕМИКИ (Часть V)

Вчера я был молодым, вчера я был беспечным,
Плевал свысока на приличье и такт,
И в порядочных компаниях и при жлобах,
Вёл себя я хуже, чем панк.

Видел то, что было и то, чего нет,
Не раз доставал счастливый билет,
Умирал за любовь и клялся войной,
Гулял по волнам и летал над землёй.

Армен Григорян & рок-группа «Крематорий», песня «Похмельный регтайм» из альбома «Китайский танк"


ВОДИТЕЛИ ФРЕГАТОВ
 
Снятся часто
Мне по ночам дельфины,
Снятся чайки
И мачты бригантины.
След мой волною смоет,
А я на берег с утра приду опять...
Море! Ты слышишь, море -
Твоим матросом хочу я стать!

Слова Михаила Пляцковского, музыка Александра Зацепина, песня «Ты слышишь, море»


НИКОЛАИЧ

Дверь грузового лифта со скрипом открылась, обнажая ободранные стены и затертый камбузной утварью пол. Я стянул рукав робы до самой ладони, чтобы не обжечься о ручку бачка с горячим супом, и указал второму курсанту, стоящему по ту сторону бачка, на раскрывшиеся створки.
Мы одновременно подняли пахнущий макаронами и специями бачок и аккуратно затащили его в лифт.
В лифте мы всё так же аккуратно, чтобы не опрокинуть на себя горячее варево, поставили бачок на пол и облегчённо вздохнули.
Я с интересом посмотрел на своего напарника — мы не были с ним знакомы, хотя в наряд на камбуз меня отправил ротный старшина Ясенков. Из чего следовало, что этот самый парень должен учиться в нашей роте. К тому же его лицо мне показалось до боли знакомым, где-то я его уже видел…
Он скромно молчал, и я решил первым завязать знакомство.
— Меня Игорем зовут, а тебя? — поинтересовался я.
— Николай Николаевич, — ответил он скромно и протянул руку.
— А можно я буду называть тебя Николаичем? Так ведь проще, не находишь? — ответил я, пожимая ему руку в ответ.
— Согласен, — всё так же скромно ответил Николаич и нажал кнопку лифта.
Лифт со скрежетом пошёл вверх, а мы опять подхватили бачок с обеих сторон и стояли на товсь, готовясь вытащить эту гигантскую кастрюлю наружу.

Камбузный наряд был одним из самых тяжёлых нарядов в нашем училище.
Ещё бы, с утра до позднего вечера приходилось таскать тяжёлые бачки с кипятком, грузить и разгружать продукты в мешках, флягах, банках, ящиках и прочей таре. Потом вскрывать эту самую тару различными способами и, не дай бог, ещё и фасовать её содержимое. Кроме того, после завтрака, обеда и ужина приходилось вытряхивать из бачков остатки пищи, после чего тщательно мыть эти бачки, вытравливая с щербатых алюминиевых стенок въевшийся жир, и на десерт — драить палубу, которая была вечно засаленной от копоти духовых шкафов. Словом, наряд, я вам скажу, был не сахар! Однако, несмотря на все тяготы и лишения камбузной жизни, к нашему счастью, у поваров существовало железное правило — курсант должен быть сыт!
И это самое правило притягивало бурсаков на камбуз, как медведей к ульям с мёдом. Ведь курсант-то — он вечно голодный, и лишнюю пайку ему в столовой никто не даст, а на камбузе можно было кушать, что называется, до отвала. А происходил сей процесс примерно так: открывает перед нами повариха Марья Ивановна бачок с мясом и вкрадчивым голосом вещает: кушайте, мол, сынки! Голодные, небось? А у самой при этом слёзы на глазах от умиления. Заглядываем в бачок, а там, господи, куски чистейшего мяса! Смотришь на это мясо голодными глазами, а взять его боишься…
Вы когда-нибудь наблюдали за голодными собаками, когда им сердобольный человек вынесет и положит косточку? Вот! Очень, знаете ли, схожая картина получается.
Собака вначале аккуратно подходит к кости, обнюхает её, посмотрит по сторонам — нет ли подвоха, а уж потом, время от времени косясь по сторонам, начинает её глодать.
Вот и мы смотрим, значит, на этом мясо, а сами и думаем про себя: и где же это, мол, видано, чтобы чистейшее, отборнейшее мясо курсанту отдавали? Курсанту, извините за афоризм, кости положены!
А Марья Ивановна, такая добрая в обоих смыслах женщина, ещё подбодрит: «Да вы ешьте, сынки, ешьте, не бойтесь, никто у вас не отнимет!» И только после этого начинаешь черпать ложкой мясо, а сам ненароком всё же посматриваешь на повариху.
На завтраки в нашей бурсе готовили кашу, причём кашу готовили на самом настоящем сгущённом молоке, а поскольку сгущённое молоко было моим излюбленным лакомством, то я никогда не отказывался от рутинной работы, которая заключалась в том, чтобы вскрыть пару-тройку десятков консервных банок и слить их содержимое в бачок. Остатки молока на дне и стенках банки я тщательно вылизывал, отчего получал несказанное удовольствие.
Словом, камбузная жизнь, как и всякая другая жизнь, имела свои прелести и свои сложности.
Именно при таких обстоятельствах я и познакомился с Николаичем.
И здесь у уважаемого читателя может возникнуть простой вопрос: «А кто же такой, этот самый Николаич?»
Автор ведь умышленно начал повествование в новой главе именно с этого знакомства.
Знаете, как в жизни бывает, познакомился с одним человеком, прошёл с ним часть пути, а потом в один прекрасный момент разошлось с ним, как в море корабли.
А с другим человеком — познакомился, начал общаться и, неожиданно для самого себя, сдружился, да так, что вы с ним не разлей вода и идёте вы с ним по жизни параллельными курсами. Вот именно так и вышло с Николаичем.
После морской практики остатки нашей доблестной 10-й роты расквартировали в пятом общежитии на первом этаже, где ранее располагались курсантские душевые.
Поскольку с офицерами в нашем училище было сложно, а вернее сказать, курсантов было много, а офицеров, которые должны были ими командовать, — мало, поэтому сию почётную миссию возложили, на уже известного читателю ротного старшину Ясенкова. Курировал нашу немногочисленную роту лично начальник организационно-строевого отдела (ОРСО) — капитан 1-го ранга Вовк.
В начале второго учебного курса личный состав роты пополнился десятком человек, которые перевелись с других факультетов, а также пополнили наши ряды из академических отпусков.
Николаич как раз и был тем самым курсантом, который вышел из «академки». И, как выяснилось позже, мы вместе с ним поступали в училище в 89-м году. Именно поэтому мне и показалось его лицо весьма знакомым.
Николаич приехал во Владивосток из приморского города, названного в честь легендарного российского учёного и исследователя Дальнего Востока — Владимира Клавдиевича Арсеньева. Город Арсеньев располагался в глубинке Приморского края и слыл среди жителей Приморья городом интеллектуалов. Правда, в отличие от меня, Николаич поступил в училище с первого раза, причём поступил честно, без всякого блата, что в моих глазах выглядело весьма достойно.

Нужно сказать, что в связи с нехваткой мест в общежитии, курсантам, проживающим во Владивостоке, разрешили расселиться по домам, а в немногочисленные кубрики первого этажа пятой общаги заселили приезжих ребят. Правда, среди приезжих тут же нашлись люди, у которых оказались «родственники» в городе, а посему кубрики в ротном помещении наполовину пустовали.
Поскольку Николаич был единственным и полноправным хозяином четырёхместного кубрика, то после нашего с ним знакомства я занял одну шконку в его кубрике и периодически наведывался туда на ночлег.
Оставшиеся же две шконки, забронировали мои приятели — Милый и ДВ.
Таким образом, сформировался экипаж кубрика, который мы с вышеназванными ребятами окрестили кубриком Николаича.
И хотя после зимней сессии судьба таки разбросала нас по разным группам, но мы всегда с превеликим удовольствием вспоминали «тот самый кубрик Николаича».
Что же до самого Николаича, то наша дружба с ним продолжается и по сию пору.
Летними приморскими вечерами, сидя в тайге у костра на рыбалке, мы с Николаичем нет-нет да вспомним тот самый момент нашего знакомства. А когда вспомним, тихо улыбнёмся и выпьем по чарочке — «За знакомство!»

Фото из архива автора: Пекур Николай Николаевич, Беляев Сергей Петрович, автор.