Ужас бытия

Иван страшился бытия. Не так пугают змеи и ураганы – от них хочется бежать и спастись, укрыться где-нибудь. Фокус в том, что места спасения его также до мурашек пугали. Потому что существовали на самом деле.

Закон об охранении русского бытия защищается Россией, охранении израильского – Израилем… Каждая из держав вырезает в бесконечной грибнице сущего именно свое и печется о нем не на жизнь, а насмерть. Но кто охраняет не бытие, а от бытия?!

Иван страдал, сознавая, что помощь в его случае невозможна, что само ее наличие отвергает цель, что уже родившись под этим небом он включен в некий оборот безнадежности, выход из которого недоступен. Ибо даже перестав быть, он, честный человек, производственник, друг детей и любитель кошек, не отделается от факта существования – своего, детей, кошек и завода «Сухая длань», выпускавшего бельевые сушилки пятидесяти двух видов.

Глядя вечером на одну из них, стоявшую в их семейной спальне, Иван изобретал способ выпутаться. Ему не хватало образования, потому что, зная много слов, можно что угодно запорошить до неразличимости. От этого, вероятно, ничего путного не придумывалось. Мысль сползала по скользкому высокому склону, не добравшись даже до середины, обратно в колею безнадежности.

На сушилке висела майка, ничего, кроме себя, не выражающая.

«Легко ей, – думал Иван, глядя на пятно фальшивого устричного соуса, прочно въевшееся в дешевый хлопок. – Потому что у нее нет сознания! – с легкой гордостью добавил он, тут же отравив праздник: – Есть. И сознание это – мое, которым я делюсь с ней, приписывая быть майкой. А еще Ларисы, борющейся с этим пятном, нисколько не волнующим саму майку, зато очень раздражающим благоверную… Борька! – крикнул Иван коту, развалившемуся поверх белья. – Брысь! – и добавил: – Кот считает ее подстилкой, а значит тоже наделяет бытием. И дети, когда ею играют в «сифу». Тупик».