Дамбас и Сирия не как Берлин - Вавилон

               
     Курбский щепень, шелупнясто испомещенный из выморочного наследства Борецких, доброхотно прикинувшихся вотчиной отчичей и дедичей, не давался ни на зуб, ни в малейшее понимание закончившему исследование Хозарии Гумилеву, уж и так, и эдак, и совсем наоборот, будто Твидл - Ди какой, пользовал, укатывая хроники и инкунабулы, советский историк пассионарности с трудом найденные в архивах истины давно минувших эпох, но сама дико звучащая фразеология не желала раскрыться, являя изумленному взору ту изюминку, что всегда находится в чужих словах, описывающих со слов или очевидно ушедшее навсегда, но и породившее нечто такое, чему нет наименований, хотя и имеются концы или уши Мартовского Зайца, опасливо вытарчивающие из, как казалось бы, покинутых траншей или брошенных в угол листочков бумаги, на коих кто - то умерший начертал знаки, позволяющие потомкам проникнуться и соприкоснуться. Разумеется, Гомер, вкладывая заключительные слова Ахиллесу, выражался достойнее, но на то он и Гомер, дабы превосходить коал априорно.
     - Суть в вероломстве, - подсказала мучающемуся любовнику тогда еще молоденькая Мариэтта Чудакова, со вздохом сожаления откладывая под желтый свет торшера растрепанный томик Пушкина, - феодализм же.
     - Это всем известно, - отмахнулся Гумилев, злобно расчесывая кончиком карандаша зудящий нос, - оммажи и клятвопреступления. Суть в другом, а именно в моем непонимании блудящих по чужим дворам. Ладно ежели наследники или претенденты, это ясно, тот же Тохтамыш с эмиром Тимуром раз, что ли, пять ругались и мирились, но всегда принимался в Самарканде бешеный монгол по понятиям и по чести, а вот как с такими, как Курбский ? Конфискация земель признавалась правом Московитского князя, как и анжуйского короля, как и халифа, как и кацика или сегуна, надежд никаких, пропаганда зачаточна, использовать невозможно по определению, но, тем не менее, принимали, кормили, содержали, понимая геморойность такого гостя.
     - А за ради Бога, - рассмеялась Мариэтта, бросая в Гумилева брошюрой для внеклассного чтения за пятый класс, - вот, прочти - ка еще раз формулировку новугородцев по вопросу вещего Всеслава.
     - Киян, - огрызнулся историк, возвращая брошюру прицельным броском в голову подруги, - какие, на хрен, новугородцы у поруба Изяслава, тоже, кстати, блудившего в Майнце и Линце. Я про Курбского, овца ! Хрена ты мне легитимно - законных тычешь ?
     - А Гарольд Годвинсон каким был ? - путала приятеля Мариэтта, углубляясь вглубь веков и даже эр с эпохами. - Тем более, Тости ? Но принял его Харальд Хардрада, хотя последний керль знал, что самозванная семейка, узурпаторы и говно, но говно потенциальное. Дело в потенции.
     Гумилев заглянул в свои отвисшие шкеры, скорбно качая головой, вздохнул. А Чудакова, видя впадение любовника в ничтожество, рассказала ему прелюбопытнейшую истории про Гутчинсона Американца, благо звучание Гутчинсон и Годвинсон не столь и разнятся, как может помыслить какой начитавшийся Витухновской профан, например.
     - " Спирт - всему голова ", - думал про себя Гутчинсон, прозываемый во всех стойбищах Американцем, погоняя неторопливого олешка по оттаявшей тундре. Прозвали его так то ли по родству с каким - то бывавшим о прошлом веке на зимовье боцманом с торговой шхуны из Фриско, то ли из - за носимых Гутчинсоном с форсом и шиком американских штанов, также известных как джинсы, то ли, вообще, по марке куримого табака. Курил Гутчинсон строго  "Мальборо ", врассыпную шелуша сигареты и набивая привычную трубку.
    - Сейчас, - тоскливо произнес Гумилев, зная адресата сказочки непонаслышке слитно, - ты перепутаешь императриц. Мертвый Лимонов шевельнется в урне колумбария, демоническим сарказмом брызнет Алина Александровна и даже такой ублюдок, как Бабченка, обреет свою тупорылую в конец дочурку бензопилой Паука Троицкого.
     - Мудизм не лечится, - зевнула Чудакова, с омерзением передернув плечами. Сучий же потрох, казалось, что на погани  " Пуси мать их райот " исчерпалось дерьмо вирта, ан гляди ж ты : вымырнула наследница дегенерата и стало ясно всем, что уж лучше Потупчик и Витухновская, чем такие - то вот уродицы и скудоумицы. - А Елисафет или София - Фредерика - это неважно, история не про чукчей и не о войне, история любви это.
    - К шкваркам, - мрачно заметил Гумилев, притягивая к себе мускульной тягой руки брошенную рукопись времен Курбского. - давай, баушк, короче, чую я, что все одно расколю причины приятия беглых в Средние века.
    Чудакова притворно закатила глаза и закончила сказочку цитатой. Из Пушкина, конечно.
     - Спор славян среди себя же
     Не приводит ни к чему :
     Стадо глухо, гады - гаже
     И отрыжка ни к чему.
     В книжках гуще и приятней,
     Средь кино гуляет Богарт,
     Трейси Лордс красивше, внятней,
     А Арайя - Том, не Роберт.
     И не Эдвард, не Гийом,
     Даже Генрих тут не катит.
     Гумилев ! Давай нальем,
     Выпьем. На рыбалке рыб всем хватит.