Пламя. Повесть-размышление. Глава 70

      А ТЕПЕРЬ…

А теперь возвратимся к следующему дню после событий – к 13 октября 1967 года. Весь период, предшествующий этой дате, следователь Лапшин активно занимался изобличением взяточников. В один из дней последовал неожиданный звонок от заместителя прокурора БССР Петра Дудковского:
– Алексей Витальевич! Вам нужно немедленно выехать в Слуцк. Уголовное дело, которое вы расследовали в отношении Опановича и Мутько, по всей вероятности, сгорело. Разберитесь. Если это подтвердится, то приступайте к немедленному его восстановлению.
*  *  *
Лапшин прибыл на место в то время, когда над сейфом хлопотали люди в штатском. Нашли ключи от сейфа, открыли. Надежды на то, что документы сохранились хотя бы частично, не оправдались. Толстостенный сейф от высокой температуры был настолько раскалён, что содержимое его превратилось в пепел. Можно было понять отчаяние следователя, когда три увесистых тома – плоды упорного труда – были уничтожены полностью. ЧП такого рода произошло впервые в следственной и судебной практике в Белоруссии. Как теперь судить обвиняемых?
В оперативном порядке была создана следственная группа, но фактически возникшие проблемы Лапшину пришлось решать в одиночку. К счастью, кое-какие следственные документы находились в надзорном производстве, которое всегда заводится при расследовании уголовных дел. В нём сохранились копии постановлений на арест Мутько и Опановича, списки свидетелей и их адреса, экземпляр обвинительного заключения, копии заключений экспертов. Таким образом, удалось восстановить основные документы. Пришлось в очередной раз допрашивать обвиняемых, собирать по крупицам утраченное, но всё равно вновь сшитое уголовное дело оказалось меньше прежнего в несколько раз. В таком объёме оно было направлено для рассмотрения в Минский областной суд, как когда-то Лапшин и предлагал.
Лапшин работал на износ. Одновременно с восстановлением необходимых документов ему приходилось объясняться с ответственными товарищами из «бьющих копытами рысаков», занимавшими свою нишу в деле, в котором им казалось: «мы пахали». Это были представители ЦК КПСС и союзного КГБ. Они жаждали крови! Они настойчиво допытывались у следователя: почему действия обвиняемых квалифицировались по 101-й и 106-й статьям Уголовного кодекса, а не как преднамеренное убийство, которое наказывается более строго.
Лапшину пришлось отвечать ещё на одну претензию: почему расследование он вёл довольно долго при «очевидности» вины Опановича и Мутько, как считали проверяющие.
– У меня не было подтверждения этой «очевидности», – пояснил он оппонентам. – Очевидно, что был конфликт между обвиняемыми и Борзовым. Но смертельные травмы он получил не от них, а от третьих лиц, не установленных следствием. Мне не дали до конца завершить следствие и дело передали в суд. Суд тоже согласился с моими доводами и с избранной статьёй обвинительного заключения.
Лапшин свои объяснения подтвердил конкретными документами и выразил желание во вторичном расследовании дела непременно найти одежду Борзова. Возобновившиеся допросы обвиняемых убедили следователя, что не они были последними, кто нанёс смертельные травмы жертве.
Характерна была первая встреча Лапшина с Опановичем после возобновления следствия.
В кабинет ввели внешне совершенно другого человека – похудевшего, осунувшегося, надломленного. Он спокойно отвечал на все вопросы, не пытался что-то изменить в своих показаниях, смягчить или отвергнуть. Опанович выглядел человеком, замученным жизнью и трагическими событиями, обречённым на дальнейшие страдания, с которыми смирился. В то же время он имел опрятный вид, по старой привычке иногда машинально искал в верхнем кармане пиджака расчёску и так же машинально проводил рукой по голове, по остриженным наголо волосам.
– Ответьте, Опанович, мне на главный вопрос… – не успел следователь закончить фразу, как Опанович утомлённо сказал:
– Не знаю я ответа на ваш вопрос. Не знаю, кто расправился с Борзовым. Не знаю, кто его раздел, кто сбросил тело в фонтан, и куда делась одежда. Не знаю! После пережитого мною ужаса совершённого преступления перед людьми и Богом я могу только покаяться, но не врать и не брать на себя то, что я не совершал. Ищите виновников не среди нас с Мутько.
– Я верю вам, Опанович. Едва ли выяснение истины смягчит для вас наказание, но постараюсь до неё докопаться.
Докопаться до истины Лапшин не успел. Поступило распоряжение сверху: немедленно завершить дело и передать в суд. Развязка наступила: Минский областной суд осудил Опановича и Мутько к восьми годам лишения свободы каждого.
Опанович отбыл полностью свой срок в исправительной колонии, расположенной в городе Орше. После освобождения переехал в город Барановичи и в 2006 году умер естественной смертью от старости и болезней. До последних дней своей жизни он писал стихи, неплохие стихи, но грустные…
Поджигатели суда были наказаны весьма сурово.
Бунтарство никогда добром не заканчивается. Если бы история нас учила, то и жизнь нас бы не наказывала.
Когда после завершения судебных процессов на местном партактиве произнесли итоговую фразу: «Правда – восторжествовала!», возник вывод, что правда не может торжествовать по той причине, что этого «торжества» стороны конфликта добивались всякими неправдами!