Над пропастью во лжи

Глава 1

– Чтоб к трём вернулась! - раздражённая мать захлопывает дверь, как всегда с размаху.
Сил у неё хоть отбавляй. Плотная, коренастая - как сжатый кулак. Не то, что я. В свои тринадцать выгляжу на десять. «Ножки - спички, ручки - макаронины», - любит приговаривать бабушка.
За калиткой меня ждёт компания - звонил Слава. Лето только началось, ещё не все успели приехать. Но я надеюсь, что Петя с Евой сегодня будут. Мне очень хочется поделиться с ними тем, что и жизнью-то толком не назовёшь.
Близнецов я знаю с детства. Их родители одновременно с моими купили здесь участок. Ребята научили меня кататься на велике, плавать, удить рыбу, грызть семечки, разводить костёр. В общем, всему самому замечательному. Недавно я поняла, что развесёлые лица Пети и Евы каждый раз всплывают в воображении, когда я думаю о хорошем. Для меня они давно стали иллюстрацией беззаботной жизни.
Железная калитка притягивается к столбу тугой пружиной, и мне приходится рывками вытаскивать велосипед на улицу, подпихивая задом дверцу. Делаю я это медленно, поэтому калитка уже трижды успела шарахнуть мне по ногам.
– Ну наконец-то, Лиза! Мы уж думали без тебя ехать! - Славик машет мне, не слезая с велика.
– Привет, - кряхчу я.
– Полотенце не забыла, копуша? - поддевает загорелая Света.
Её я не люблю. Она три года назад подбила ребят спрятать мой учебник по математике, чтобы я «немного повеселела». Мне тогда приходилось везде таскать его с собой, чтобы хоть как-то успевать выполнять мамины задания на каникулы. В итоге, ребята додумались засунуть учебник в канаву у моста и прикрыть его скошенной травой. Об этом я узнала уже после того, как начался ливень. Книжку спасти не удалось - она намокла и развалилась. Мама мне потом такое веселье устроила, что я месяц гулять не выходила.
На каменистой дороге валяются ещё два велика. Это Ларкиных! Где же они?
– БУУУ! - из маминых пионов выскакивают два рыжих, взъерошенных подростка.
От неожиданности рука дёргается, и велосипед падает набок. Педаль перекручивается и въезжает мне в икру.
– Блин! - я так рада видеть Ларкиных, что боль сразу уходит.
– Здарова, Лизон! - Петя чуть ли не оглушает меня своим грудным рёвом из-за плеча.
– Не прошло и года! Ха-ха-ха, - Ева бойко трясёт меня за плечи. – Помрёшь тут тебя дожидаться.
– Да там мама...
– Мама, мама. Знаем мы твою маму! - Петя подмигивает сестре, и они вместе поднимают мой  велик.
– Может, уже поехали уже? - Света нетерпеливо бренчит звонком. 
Мы рассаживаемся и выезжаем в сторону карьера. Я соскучилась по этой тряске на велике, от которой потом чешутся ладошки и зудят ягодицы. У Славы к багажнику привязан прыгалками мяч для волейбола. Света едет с корзинкой спереди. Каждый из близнецов рулит одной рукой, а второй держит пакет с арбузом, болтающийся между их великами, как маятник. Я всегда поражалась редкому умению этих выдумщиков сохранять равновесие и распределять обязанности. Мне порой кажется, что Ларкины договариваются между собой телепатически - иначе объяснить их синхронизированность я не могу.
– Ну что, как тебе новая школа? - спрашивает Ева.
– Ужасно.
– Тяжело?
– Да нет, предметы обычные. Но народ там жуткий.
– Выпендриваются?
– Ещё как! Телефонами меряются, шмотки какие-то обсуждают. Девочки злые, мальчики курят.
– Что, прям все? - удивляется Петя.
– Ну, почти. Кроме ботаников.
Близнецы многозначительно молчат.
– А у вас чего нового?
– Да вот, весной в горы ездили с родителями, - Ева мечтательно улыбается.
– Холодрыга там по ночам, конечно, - бурчит Петя.
– Но такая красота! Всё цветёт, птицы заливаются, воздух чистый, сладкий.
– Ага, и комарьё жрёт не по-детски.
– Да что ты всё жалуешься! - кипятится рыжая. – По-твоему, лучше в городе сидеть?
– Нет, конечно, но в Сочи надо ехать в мае.
Обожаю, когда эти двое начинают спорить. Они ведь всегда заодно, но им просто жизненно необходимо периодически выяснять, кто из них правее. Мы притормозили у ворот. Света машет сторожу, чтобы тот разблокировал магнитный замок. «Трынц» - и мы по одному покидаем наш СНТ. Справа, в конце лужайки с туями, стоит сельский магазин.
– Накупим мороженого? - предлагает Славик. – И колы.
– У нас арбуз, - близнецы отказываются.
– А у меня лимонад, - я киваю на рюкзак за спиной.
– Ну и хрен с вами. Ждите.
Слава бросает велик и ныряет в крохотный магазинчик, где мы раньше скупали весь фруктовый лёд за раз - порция стоила семь рублей.
– Я с тобой! - Света осекается и смущённо смотрит на нас. – Сухариков хочется.
Близнецы заговорщически переглядываются, и их широкие белозубые рты одновременно расплываются в улыбке.
– Вы чего? - удивляюсь я.
– Да Света вчера на костре слюни пускала, пока Славка на своей гитаре бренчал, - Петя небрежно поддевает пальцем звонок.
– Прямо в рот ему заглядывала, - поддакивает Ева.
– А, - мне становится грустно.
Ребята вчера сосиски жарили в лесу, отмечали начало каникул. А меня мама наказала за то, что я посуду после ужина забыла помыть - зачиталась Сэлинджером.
– А ты чего не пришла? Я ж звонил, - Петя погладил ручку моего велосипеда.
– Да так... читала.
– Что, так интересно? - Ева недоверчиво косится на меня.
– Безумно! Там про парня одного...Холдена. Он презирает свою школу, и сосед у него паршивый. Ему кажется, что всё вокруг фальшивое.
– Понятно, - Петя равнодушно пинает камешек.
– А ещё, он влюбляется!
– Удивительно, - заскучавшая Ева крутит педали в обратную сторону.
Ларкины почти ничего не читают. Стоит мне заговорить о книгах, близнецы тут же теряют интерес. Думала, за год что-то изменилось. Они говорят, что жить надо сегодняшним днём, и всё свободное время тратят на приключения. А для меня книги - единственный способ убежать от рутины. Мы с родителями никуда вместе не ходим. Они много работают и меня заставляют посещать миллион дополнительных занятий. Там, в городе, у меня почти нет времени на друзей, которых, впрочем, тоже нет. Какие там приключения? Мне, как и Холдену, уже порядком осточертела эта однообразная бессмысленная жизнь.
Славик и Света выходят из магазина счастливые. Она облизывает пальцы, он держит в зубах малиновый лёд и с характерным скрежетом открывает банку колы. Из алюминиевого отверстия вырывается фонтан кремово-коричневой пены. «Пшшш...».
– Детство в попе заиграло? - Петя смотрит на него исподлобья.
– Мне кайфово. А ты - жуй свой арбуз.
Компания трогается. Нам надо пересечь двухполосную дорогу и свернуть в «Жучки». Там, поднявшись в горку, мы проедем мимо болота и маленькой деревни. Затем выедем в поле и уже по прямой доберёмся до карьера.
Мне не нравится ездить вдоль дороги. Я боюсь машин. И людей. И собак. Но вот странное дело. С Ларкиными на душе становится спокойно. Мы с ними чего только не вытворяли. И груши воровали, и из колодца туфлю Евы доставали, и по сорокам из винтовки стреляли. Рядом с близнецами я меняюсь до неузнаваемости. Как будто их жизнелюбие и озорство передаются мне, и я моментально забываю о своих страхах и неприятностях.
– А как у тебя там с мальчишками? - Ева едет теперь слева, как бы заслоняя меня от дороги. 
Мы немного отстали, потому что я кручу педали медленнее остальных.
– Да как-то... я до весенних каникул вообще ни с кем не общалась. Старалась нагнать программу - усиленная математика и всё такое. А потом мне вдруг начал писать один парень. Учится так себе, но в волейбол играет хорошо.
– И чё он?
– Ничё такого. Гулять звал. А ты же знаешь - мама. Мне с моими репетиторами, танцами и художкой про любовь только в книжках читать.
– Невезуха.
– Знаю. А у тебя с этим как?
– У меня парень появился, прямо перед экзаменами.
– Хорошо сдала?
– Две четвёрки, тройка и пятёрка - по биологии.
Я внимательно слежу за дорогой.
– Он такой красивый! Жутко умный, кстати. Хочет ракеты строить. Мне до него далеко. А как он целуется!
– Как?
Ева закатила глаза, прикусив нижнюю губу.
– Понятно, - я вздыхаю. – Сколько ему?
– Пятнадцать. В параллельном классе учится. Федей зовут. Только Пете он не нравится.
Я угрюмо смотрю в канаву. Хорошо Еве - высокая, грудастая, свободная. Кому нужны математика и французский, когда ты можешь гулять? На даче её давно признали самой красивой девчонкой. А я что? Мышь без хвостика.
В густой траве виднеется что-то чёрное. Я присматриваюсь и понимаю, что там валяется дохлый котёнок.
– Смотри! - неуклюже притормаживаю и указываю Еве на трупик.
– Фу, кошмар какой! Сбили, видимо, и бросили.
– Похороним? Как ту птичку, помнишь?
– Да ну его, вдруг больной? Поехали лучше купаться.
– Ладно.
На душе потяжелело. Бедный малыш. Шёл себе, небось, по своим кошачьим делам, никого не трогал. Может, к маме. А тут раз - и нет его. Бабушка говорит, мёртвые кошки - к несчастью. Ай! На руке сидит комар. Откуда он тут? «Хлоп». Интересно, раздавленное насекомое - тоже к несчастью?
– Как думаешь, это нехороший знак? - почти обречённо спрашиваю я подругу.
– В такой день никаким несчастьям не бывать! - Ева резко сворачивает в сторону «Жучков».
Как бы я хотела перенять её способность «держать хвост пистолетом». Она на моей памяти несколько раз ломала руки, однажды даже чуть не потеряла глаз - и при этом всегда сохраняла позитивный настрой. Как? «Всё проходит». «Жизнь надо жить, а не ныть». Мне бы такую бойкую философию…
– Что вы там копаетесь? Жарко, - возмущается Света.
– Купаться охота, - вторит ей Славик.
– Секретничают, небось, - Петя улыбается.
Компания воссоединяется, и мы ползём в горку. Солнце жарит нещадно. На небе ни облачка. По обе стороны от пригорка растут молодые берёзки. Ни один листочек не шевелится. Тут и там отчётливо слышится разноголосая песня кузнечиков. Из-под колёс выскакивают камешки и поднимается пыль, от чего я захожусь прерывистым кашлем.
– Непоседа! - поравнявшись со мной, Петя зацепил велосипед за руль и тянет меня вверх.
– Да ладно тебе, я и сама могу. Просто дорожка скользкая, - оправдываюсь я.
– Знаю, что можешь. Но со мной будет быстрее, - он подмигивает.
Мы доезжаем до перекрёстка. Налево - церковь, направо - болото.
– Какие планы на лето? - интересуется Петя.
– До конца июля здесь. А в августе поедем во Францию.
– Ого, в горы?
– Да нет, в Ниццу - есть устриц. Мама от них без ума.
– Мама - мама. Чё ты всё время про неё говоришь? - рыжий почему-то сердится. – Постоянно!
Я не знаю, что ответить. Мама как-то наорала на Петю за то, в каком виде он привёл меня домой. Ларкин позвал меня в конюшню в «Овсянниках» смотреть, как рожает лошадь. Я тогда вся измазалась - мы прятались за кучей навоза. Испортила новое платье. С тех пор они с мамой друг-друга недолюбливают. Я, признаться, понимаю Петю.
– Чего молчишь?
– Не знаю, что сказать.
– А я знаю. Тебе пора самой решать, что делать. Вспомни, когда мы по птицам стреляли. У тебя лучше всех выходило, хотя ты в первый раз взяла в руки оружие. Это мы тебе дали, а не мамочка, которая только и делает, что указывает.
– А сейчас при чём тут «моя мамочка»?
– Я знаю, почему тебя вчера не было. Ты говоришь, книжки читала, а на самом деле тебя, как обычно, наказали. Я вообще-то - ждал.
– Пошевеливайтесь, голубки! - прикрикивает Слава, обгоняя нас.
– Сам ты голубь, осёл! - огрызается Петя и снова заговаривает со мной. – В общем, слушай. Новое лето - новая жизнь. У меня куча идей! Я столько хочу попробовать с тобой. Ну, мы с Евой хотим. Поэтому давай-ка, разбирайся со своей мамкой, и будем веселиться, ок?
– Я попробую.
От этого разговора у меня закололо в груди. Чувствую себя виноватой, хотя ничего не сделала. Можно подумать, у Ларкиных нет родителей. Всем иногда вставляют по самое не балуй. Ну и что, что мне чаще, чем другим? Как будто я могу это изменить.
Мы сворачиваем направо. Между деревьями мелькает вонючее болото. А ведь когда-то оно было прудом! Здесь по утрам дедушки ловили рыбу, а вечерами собирались с гитарой старшие ребята. Недавно сюда вывели какую-то трубу, и всё живое погибло. Но мне нравится, что тут тихо. Даже птицы не сидят на этих дубах.
Отчего в мире всё портится? Погода, люди, жизнь. Кажется, ещё вчера для счастья нужен был лишь фруктовый лёд за семь рублей. Мы обожали мокнуть под дождём, не следя за временем. А потом вдруг как затянуло - настоящая трясина внутри. Хоть вой.
Заезжаем в лесок. Ещё немного, и будет поле. Петя умотал вперёд, и теперь ко мне подкатывает Ева.
– О чём с братом болтали?
– Да так, о маме.
– Ты на него не сердись. Он в последнее время нервный. Всех критикует, меня в особенности.
– Угу, - я скисаю.
– Знаешь, похоже отец от нас уходит. Они нам ничего не говорят, но Петя чувствует. Я тоже, - Ева отшвыривает тыльной стороной ладони здоровенную стрекозу. – Фигово, когда сделать ничего не можешь.
– Вы же в Сочи ездили.
– Не помогло. Папа всё время куда-то звонил, мама решила проверить. Оказалось - женщине. Она у него давно.
– Эээ...
– Да, я так же среагировала. А Петя разозлился. Он почему-то ругает всех женщин мира, - переднее колесо велика Евы переломило дубовую ветку. – С каждым днём ведёт себя всё страннее...
Второй раз за день не знаю, что ответить. Никогда не могу найти правильных слов в нужный момент.
– Не бери в голову. Это я так, к слову. Чтобы братца оправдать, - Ева натянуто улыбается. – А ещё...ты ему, кажется, нравишься.
– Дурак он! - вырвалось у меня. Лучше б молчала.
– Согласна!
Еву почему-то мой ответ удовлетворил. Какая ж она всё-таки классная. Мы проезжаем по сельской дорожке и, миновав улицу с шиповником, попадаем в поле. Вот это простор! Целый год здесь не была. А как сладко пахнет цветами! Ничто не сравнится с огромным пустым пространством под открытым небом. У меня всегда голова кружится, когда я оказываюсь в поле. Здесь я чувствую себя свободной и счастливой. Так бы и легла посередине, затерявшись в высокой траве. И чтобы ни одна душа на свете меня не нашла.
Тропинка к карьеру спускается вниз, ехать приятно. Катишься себе, иногда докручивая педали, дышишь полной грудью. Тут уже не трясёт - земля, в отличие от бетонки, мягкая. Под колёсами шелестят сухие колосья, тёплый ветерок играет в волосах. Вот она, воля! И ничегошеньки плохого здесь случиться не может.
Стрекот кузнечиков постепенно начинают заглушать радостные возгласы купающихся. Мы подъехали к карьеру. На озере куча детей. В будние дни здесь почти нет взрослых - все работают. Водоём большой, берег песчаный, кое-где пологий. Огибаем заросший утёс с ивами и останавливаемся возле нашего любимого пляжика. Он высокий и отгорожен от посторонних глаз густыми колючими кустарниками. Тут относительно уединённо и чисто. 
– Вы как хотите, а я срочно купаться, - объявляет Славик.
– Я тоже! - Света торопливо раздевается.
– Мы сейчас, - Петя привязывает прыгалками вещи к велосипедам.
– Брось, - тянет его сестра.
– Ага, брось. Вон, сколько цыган! Опомниться не успеешь, как без трусов останешься. Так что прячьте с Лизой шмотки в рюкзак и давайте его сюда.
– Какой ты стал нудный! - ворчит Ева, но кроссовки убирает.
Все готовы плавать. Только сейчас я вспоминаю, что забыла надеть купальник. Мнусь на месте - где здесь переодеваться?
– Ты чего? - спрашивает Ева.
– На мне нет купальника.
– В нудистки записалась? - она коротко смеётся.
– Да нет, он здесь, в рюкзаке.
– Так натягивай, а я полотенце подержу.
– Вы идёте? - зовёт Петя, сверкая новыми синими плавками. Зад у него, что надо!
– Ещё насмотришься, - Ева, как фокусник, оборачивает меня в жёлтое махровое полотенце. – Давай скорее. Плечи горят.
На подруге раздельный купальник в зелёный горошек с чашечками. Он подчёркивает её грудь и бёдра. Я нехотя оголяюсь за полотенцем. Ева, не стесняясь, рассматривает меня в упор.
– О, у тебя грудь выросла.
– Это у тебя выросла, а у меня - наметилась, - я вздыхаю.
– Странно, голова у тебя чёрная, а там волосы светлые...
Поскорее бы одеться. Рядом с этой Венерой Боттичелли я чувствую себя дояркой из Хацапетовки. Наконец, Ева складывает полотенце, и я предстаю перед всем пляжем в полинявшем слитном купальнике с красными рыбками.
– Идём, - подруга тянет меня за руку.
Я осторожно спускаюсь к воде, стараясь ставить ноги бочком, чтобы не покатиться с обрыва. Ева отпускает руку, разбегается и с воплем влетает в озеро.
– Ух, хорошо! Вода - кайф!
– Холодная? - морщусь я.
– Бодрящая.
– Входи быстрее, Лиз. Так легче привыкнуть, - советует Петя, брызгающий в сестру.
– Я тебе сейчас устрою! - грозится рыжая, ложась на спину и изо всех сил шлёпая ногами по воде.
Вопреки советам, я погружаюсь медленно. Не люблю резких движений. Вода колет кожу, но через секунду это проходит, и я двигаюсь дальше.
– Ну ты и трусиха, - кричит Света, подплывая к берегу.
Она размахивается и пускает в меня залп холодных брызг. Я визжу. Света продолжает. Тогда я рывком наклоняюсь и посылаю в неё ответный фонтан. Некоторое время мы перестреливаемся. Становится весело, и я, всласть набрызгавшись, ныряю под воду. Мир замолкает. Вязкая тишина обволакивает уши. Я слышу стук своего сердца. «Будумс, будумс». Интересно, веселился бы сейчас Холден?
Выныриваю. Над водой эхом разносятся звенящий смех и истошные визги Ларкиных.
– Ты меня потопишь, монстр, - ухохатываясь, захлёбывается Ева.
– А нечего было меня поливать, - вопит Петя, не на шутку разыгравшись.
– Ах так! Ну на тебе, на, - Ева верещит и щекочет брата.
Славик со Светой поплыли на противоположный берег. Близнецы, как головастики, плещутся в озере и дёргают под водой друг-друга за ноги. Все счастливы.
– Ай! А меня за что? - от неожиданности я взвизгиваю.
Прямо перед моим лицом всплывает Петя и, выстрелив тонкой струйкой воды через моё плечо, снова исчезает. Я ложусь на спину и смотрю в небо. Появились белые кудрявые облака. У них удивительно чёткие силуэты - можно легко угадывать всякие образы. Вон, бегемот верхом на коне, а перед ним ползёт черепаха с длинной шеей. Хочется навсегда запомнить это мгновение: лето, солнце, облака, друзья рядом веселятся и на берегу ждёт арбуз. 
Мы ещё немного поплавали и теперь вылезаем на песок. Я сразу же покрываюсь мурашками и спешу добыть полотенце. Подхожу к велосипеду. Из-за него вдруг выскакивает смуглый парень лет семи и, выпучив глаза, бросается прочь. Из кустов вылетает шайка маленьких бандитов и палками гонит его к соседнему берегу. Их предводитель на секунду останавливается и показывает мне длинный язык.
– Вот засранцы! Копались в наших вещах! - я кричу им вслед.
– Ты чего орёшь? - подходит Петя.
– Да вон, цыганёнок у нас шуровал.
– Ага, за арбузом лазил, паразит. Чтоб у него эти руки воровские отсохли, - Петя сплюнул, нахмурившись.
– Перестань, он всего лишь ребёнок.
– Может и ребёнок, но такой же вор, как и его родители.
– Он играл, наверное.
– Знаю я их игры. Когда мы были мелкими - к старшим даже подходить не смели!
Я пожимаю плечами и возвращаюсь на пляж. Света со Славиком вылезли из воды и теперь заботливо обтирают друг-друга руками. И когда они успели влюбиться? Ева, как кошка, растянулась на песке и нежится в лучах июньского солнца. Петя тащит арбуз. Я открываю лимонад. Всем хорошо.
С нашего берега отчётливо видна шумная орава детей. Компания большая, человек пятнадцать. Похоже, они играют во что-то сложное и серьёзное. Разделились на две команды, в каждой по предводителю. Почти все - мальчишки, и все - цыгане.
– Откуда их здесь столько? - спрашиваю Петю. 
– А помнишь конюшню, где мы жеребёнка видели? - толстая кожура арбуза с треском лопается под ножом Ларкина.
– Да.
– Так вот, они её вроде как купили. Только бывшего хозяина никто найти не может. Тёмная история.
– Да ладно? - Света по-дурацки хихикает, потому что Славик щекочет ей шею.
– Чё ты ржёшь? - срезает Петя. – Они его, может, убили! Или съели, эти твари. Лошадей они своих, вон, едят. На одних ездят, вторых жрут.
Компания притихла. Все уставились на Ларкина.
– Братишка, поумерь-ка свой пыл и гони сюда арбуз, - утихомиривает брата Ева.
Тот с злобой вонзает мокрый нож в песок и молча раздаёт нам розовые дольки. Мы наслаждаемся сладкой мякотью, то и дело плюя друг в друга семечками. Рыжий отстранённо лакомится ягодой, упуская всё веселье. Близнецы дружили с семьёй конюха, даже учились у них ездить верхом. Не думаю, что с дядькой случилось что-то страшное. Уехал, небось, а им просто не сказал.
– Ты как? - я осторожно трогаю за руку Петю.
– Нормально. Просто не люблю цыган. Проклятый народ. Где они - там несчастья.
– Ну и не обращай на них внимания.
– Не могу - напрягают. Ты видела их чумазые хари?
– А давайте-ка сыграем в бутылочку? - предлагает Славик. – Так, для разрядки.
– Да, да, давайте! - подхватывает Света, жеманно заламывая кисти рук.
– Тебе чё, мало было того раза, когда ты без штанов по футбольному полю скакал? - ядовито огрызается Петя.
– А мы в этот раз не на желания, - отвечает Слава, сощурив левый глаз и наклонив голову вбок.
– А на что?
– На поцелуи.
Девочки хором начинают улюлюкать.
– Иди ко мне! Я тебя и без всяких бутылокчек засосууу, - Петя картинно вытягивает руки к Славику, складывая губы трубочкой.
– Не, не, не. На всё воля Судьбы! - парень отшатывается и почему-то воздевает ладони к небу.
Пока мальчишки ломают комедию, я украдкой смотрю на наручные часы Пети. Полтретьего! Чёрт возьми, мама будет в бешенстве, если я опоздаю. Она ещё со вчера на меня злится. Рыжий перехватывает мой взгляд и тут же громко объявляет:
– Бутылка так бутылка. Лиз, давай сюда свой лимонад.
Он залпом допивает остатки шипучки и смачно рыгает.
– Пардоньте, дамы, - Петя смущённо завинчивает крышку.
Мы складываем несколько полотенец вместе и рассаживаемся в кружок. Мимо нас снова  проносятся дети с диким ором и визгами. Двое главных цыгана тычут в нас палками и перекрикиваются на своём.
– Воюют, черти, - бурчит Петя.
– Крути давай! - командует Славик.
Рыжий крутанул. Ничего не происходит - бутылка увязает в складках полотенец.
– Надо что-то подложить, - комментирует Света.
– У меня есть книжка, - я встаю и отправляюсь наверх, к велосипедам.
Повсюду цыгане! Большинство босые и в рванье, но некоторые одеты в какие-то цветастые жилеты. У них явно война. Это похоже на «Казаки-разбойники», только нападают почему-то на одного мальчика двумя группами. Приглядевшись, узнаю в нём того самого паренька, который торчал у наших великов. Вид у него испуганный, даже затравленный.
Около моих вещей сидят два оборванца и развязывают прыгалки.
– Да что ж такое, пошли в вон! - я устрашающе трясу кулаками. – Гадёныши!
Дети вскакивают с колен и молниеносно исчезают в кустах. Ну что с них взять? Петя неправ. Мы ведь тоже воровали у соседей фрукты. Правда, их тогда не было дома. Но это не делает нам чести. А цыгане посмелее нас будут...в открытую лезут. Мне такая смелость в их возрасте и не снилась!
Достаю книгу из расстёгнутого рюкзака. Закладка выпадает из страницы с подчёркнутой фразой: «С виду можно подумать, что она отлично понимает, какой гад её сынок». И на хрена, спрашивается, я порчу книжку? Кому интересны мои заметки?
Возвращаюсь к ребятам. Все уже обсохли. Слава посыпает песочком ноги Светы. Бутылка установлена на роман «Над пропастью во ржи». Петя крутит. Стеклянное горлышко, сделав пару оборотов, замедляется и указывает на Свету. Та смущённо прижимает плечи к ушам.
– Ищем партнёра! - Славик сам крутит бутылку, предвкушая удовольствие.
Горлышко указывает на Петю.
– Так, так, - комментирует Ева. – Ну, целуй, хи-хи-хи.
Света растерянно смотрит на Славика. Тот глупо хлопает глазами.
– Ой, это не считается, - он хватается за горлышко.
– Всё считается, - отрезает Петя и, оперевшись на руки, легонько чмокает Свету в щёку.
– Ну что за детский сад, братец! - Ева разочарованно стряхивает песок с бёдер. – Нам же не по три года, давайте нормально! А то так неинтересно.
Петя отвлекается на детей. С их берега доносятся какие-то тревожные визги и ор.
– Совсем обалдели. Устроили тут разборки, отдыхать мешают, - сквозь зубы цедит он.
Бутылку крутят снова. Первый раз она останавливается на Еве. А второй - на мне.
– Не считается, - спокойно говорю я.
– Как это? - удивляется Ева.
– Ну, девочка девочку не целует.
– Это почему же?
– Ну, как?
– Очень просто. Мальчикам, значит, можно целовать тебя, а мне - нет?
Пока я перевариваю этот философский вопрос, Ева пододвигается ко мне вплотную и заглядывает в глаза. Её горячие губы соприкасаются с моими, по телу пробегает дрожь. По позвоночнику словно пустили электрический разряд, кровь приливает к голове, в ушах звенит. «Ничего себе!», - где-то далеко слышится густой бас Славы. Я опомнилась, только когда Ева отпрянула. Открываю глаза. Мир преобразился - краски стали сочнее, солнце ярче.
– Аплодирую стоя, девчонки! - Славик ёрзает на попе, сияя от восторга.
– Ну вот, а ты сомневалась, - Ева дружелюбно треплет меня за плечо.
– Подумаешь, - скривилась Света. – Это ненатурально.
Петя отвернулся и угрюмо смотрит вдаль.
– Братец, ты всё самое интересное пропустил! - Ева пытается отвлечь Петю.
– Не пропустил. Дикая игра у них.
– Отцепись ты от этих несчастных. Бегают себе, и Бог с ними.
– У меня нехорошее предчувствие.
– Оно у тебя ещё с апреля, расслабься.
Ева крутанула бутылку. Я уставилась в ту же сторону, что и Петя. Дети спустились к воде и о чём-то ожесточённо спорят. К главным цыганам подводят затравленного паренька, подпихивая палками.
– Петян, на тебя показывает, - урчит Славик.
Предводители хватают воришку за руки и тащат к воде. Толпа кричит и свистит, скандируя непонятные слова. Сейчас там что-то будет. Бутылка останавливается.
– Лиза! У тебя сегодня бенефис прям, - Света расстроенно вздыхает.
– Что? - я не могу отвести глаз от разбойников.
– Петя тебя целует. Эй, давай, валенок! - кричит Славик.
Мальчика начинают макать головой в воду. Тот истошно орёт: «Тырдёв! Тырдёв!», а один из главных вопит страшным голосом: «МЭ ТУТ УМОРАВА!!!». Толпа продолжает реветь что-то вроде гимна, привлекая наше внимание. Всё это напоминает какой-то языческий обряд жертвоприношения. 
– Вот сволочи! - Петя вскакивает с места.
– Да успокоишься ты сегодня? - сердится Ева.
– Они парня топят, не видишь?
– Они играют, мы тоже такими были.
– Нет, мы так не играли.
– Вспомни, как ты меня на дно тянул. Или как я спихнула тебя с обрыва.
– Мы были вдвоём, а здесь целая свора!
– Ты Лизу что-ли целовать не хочешь? - выступает Славка.
Петя резко садится и бросает в него испепеляющий взгляд. Поводив челюстью и сжав кулаки, он поворачивается ко мне.
– Целовать?
– Ну, целуй.
И он поцеловал. Не так, как Ева. Не нежно, не мягко. А с каким-то нажимом, крепко впившись в губы. На этот раз я не закрываю глаза и слежу за Петей. Он зажмуривается, хмурится и даже слегка багровеет от напряжения. Скованность Ларкина отталкивает меня, и никакого удовольствия от поцелуя мне получить не удалось.
– А меня он не так целовал! - капризничает Света.
– Потому что Петя у нас - джентелмен, - светским тоном замечает Славка. 
– Меня сегодня вообще кто-нибудь поцелует?! - Света испытующе смотрит на возлюбленного, обиженно выпятив нижнюю губку. 
– А меня? - он задаёт встречный вопрос.
– Нет, - хором отвечаем мы с рыжей и дружно хохочем.
– Я сама, - Света со всей силы раскручивает бутылку, тихо рыча.
Снова Петя. Славик сплёвывает на песок. Света крутит ещё. Стеклянное горлышко указывает на Еву.
– Ну, теперь уж точно перекручиваем, - радуется Славка. 
– Сколько раз повторять - в этой игре всё считается. Что за перекручивания? - рыжая строит из себя бывалого игрока. – Есть как есть.
– Вы чё, серьёзно целоваться будете? - искренне удивляется Славик.
– А ты думаешь, мы на помидорах этому учились? - глаза Евы заблестели.
Слава замялся. Света, окончательно потеряв интерес к игре, расковыривает палочкой дырку в полотенце, уперев подбородок в коленку. Петя хмуро наблюдает за зверствами цыган. Видно, как он борется с собой. С одной стороны, ему крайне неприятно видеть, как толпа мучает мальчика, с другой - он ненавидит цыган, и сейчас всеми силами старается не обращать на них внимание. Но у него это не получается - Петя уже в плену. Ева пододвигается к брату.
– На нас бутылка показала.
– Ты уверена?
– А что?
– Да ничего.
Мы втроём следим за близнецами, затаив дыхание. Даже Свете стало любопытно. Ларкины как-то странно смотрят друг на друга, словно разговаривают взглядами. Потом Петя, криво ухмыльнувшись, фыркает и, пожав плечами, целует сестру в губы. Мне показалось, что Славка икнул. Поцелуй близнецов был недолгим, но таким... цельным, что каждый из нас понял - они это делают не впервые.
Увиденное меня не то, чтобы поразило. Наоборот, я будто бы знала, что так и должно быть. Что этих двоих связывает нечто большее, чем просто родство. Я всегда чувствовала эту связь, как силу, блуждающую между огромными магнитами. Их поцелуй показался мне естественным и волнующе красивым. В тот момент я вдруг поняла, что ни Ева, ни Петя никогда не поцелуют меня с таким чувством, с каким целуют друг-друга.
– Охренеть вы психи, - вырвалось наконец у Славика. – Всё, мне надоела эта тупая игра! А с вами двоими я в неё больше вообще никогда играть не буду.
– Да, и я тоже, - поддакивает Светка. – Полная фигня.
– Я за мячом, короче, - Славка поднимается и направляется к велосипедам.
И тут раздаётся душераздирающий визг. Сначала один, потом вся орава цыган начинает испуганно звать на помощь. Петя оборачивается на детей и по звукам понимает, что случилась беда. Он вскакивает, и, сыпя проклятиями, бросается к ним. Света от неожиданности сбивает рукой бутылку, и та катится с утёса. Мы срываемся за рыжим.
На берегу мечутся цыгане, истошно вопя и причитая. Споткнувшись, Петя съезжает к ним на заду. В воде стоят двое и грубо трясут паренька за плечи. Его голова беспомощно свисла, руки безвольно болтаются. Как только орава заметила Петю, сразу пустилась врассыпную. 
– Господи, - шепчет Ева.
Петя подхватывает ребёнка и выволакивает на песок. Цыгане сверху кричат: «Гата! Гата!». Рыжий кладёт мальчика на спину и начинает толчками давить ему на грудную клетку. Двое предводителей вылезают из озера. Один из мучителей спрашивает напарника: «Джинэс, карик тэджяс?», тот ему кивает, и они ныряют в заросли.
– Утопили, дьяволы. Мрази! Убили! - кричит им вдогонку Петя, рыча и плюясь.
Мы вчетвером спускаемся к воде. Мокрый ребёнок лежит на песке с распростёртыми руками. Славка застывает на месте, Света шмыгает носом. Я мысленно молюсь неизвестно кому, чтобы всё обошлось. И только Ева хладнокровно садится рядом с братом и начинает делать мальчику искусственное дыхание.
– Положите его на живот, чтобы вода вышла, - я вспоминаю урок безопасности в школе.
Близнецы аккуратно переворачивают мальчика. Тот не подаёт признаков жизни. Непонятно откуда появляется женщина в блестящем платке и бросается к ребёнку. Близнецы, не обращая на неё внимания, продолжают свою спасательную операцию. Тогда она воздевает руки к небу и с плачем начинает молиться, раскачиваясь взад-вперёд.
— Что ты воешь? Сделай что-нибудь! - кричит на неё рыжий.
Но женщина не реагирует и продолжает неистово просить помощи сверху. Тогда Петя, издав яростный рык, сильно шлёпает цыганёнка по спине. Мальчик дёргается и кашляет. Его рвёт водой.
– Звоните в скорую! - командует Ева.
Обалдевший Слава лезет вверх, к велосипедам. Я зачарованно слежу за блестящей женщиной. Она гладит мальчика по голове, приговаривая: «Явэн, драго, явэн» и старается его поднять. Близнецы сидят на песке. Петя дёргает себя за волосы трясущимися руками, Ева вытирает пальцем расцарапанное плечо. Света ревёт в голос.
– Успокойся ты, его уже спасли, - говорю я.
– Да... - икает она. – Вижу.
– Ну и всё. Сейчас искупаемся, забудем, - успокаиваю я Свету, а у самой в голове каша.
Появляется Славка с выпученными глазами. На лице блуждает растерянно-злобный оскал, плавки развязались и еле держатся под свисающим пузиком.
– Украли! - ревёт он. - Наши велики! Я не смог их догнать.
Петя с Евой вскидывают головы.
– Как украли?
– Наши вещи?
– Наши, ваши - все вещи! Даже полотенца.
Лицо Пети меняется до неузнаваемости. Ярость, смешанная с чувством обмана, жажда мести и бессилие - всё смешалось в одну уродливую, жалкую гримасу.
– Но ведь мальчик...он чуть не утонул, - всхлипывая, шепчет Света. – Как так?
– Ворьё и есть ворьё, - выдавливает из себя Ларкин.
Тем временем цыганёнок окончательно пришёл в себя. Женщина подняла его и ведёт к склону.
– Куда собрались, твари?! - Слава порывается в их сторону, но Ева его останавливает.
– Пусть идут. Велики не этот украл.
Славка матюгнулся и беспомощно плюхнулся на песок. Близнецы впали в какой-то транс. Оба уставились стеклянными глазами в то место, где лежал мальчик. Их губы беззвучно шевелятся. Света снова плачет. Что же, выходит, рыжий был прав? А я никого не предупредила, что цыгане уже пытались украсть наши вещи...
– Пошли, - Петя очнулся первым.
– Куда? - Ева всё ещё в забытьи.
– Домой.
– Пешком?
– Да.
– А как же велики?
– Я знаю, где живут эти уроды. Завтра соберу ребят и верну наши вещи.
Ларкин бросает камень в воду и, цокнув языком, встаёт. Отряхивается, приглаживает взъерошенные волосы, помогает подняться сестре. Я в полной растерянности дёргаю заусенец на указательном пальце. У меня украли велосипед... и телефон. Боже, что скажет мама?
– Сколько отсюда до дома? - спрашиваю Еву раздавленным голосом.
– Полчаса где-то.
– Чёрт!
– Ты опять за своё? - нападает Петя.
– Да! - я вскипаю. – Знаешь, что мне мама устроит за то, что я телефон потеряла?
– Не потеряла, - Ева ползёт наверх. – Его украли - так и скажи.
– Ещё хуже, - бубню я.
– Лиза, прекрати! - рявкает Ларкин. – И так тошно.
– Не ори на меня, - я взбираюсь на холм, чуть не плача.
Мы подходим к нашему месту. Здесь словно буря прошла - трава вытоптана, песок изрыт следами.
– «Над пропастью во ржи», - зачем-то читает Славик.
– Во лжи, - вставляет Света.
Книга да арбузные корки - всё, что осталось от весёлого пикничка.
– Мы уходим, - зовёт Ева.
– Я ещё поплаваю, - отвечает Славка.
– И я, - Света вытирает слёзы. – Дома всё равно делать нечего.
– Счастливо оставаться, - разгневанный Петя поднимает Сэлинджера и протягивает книгу мне.
Славик берёт Свету за руку, и влюблённая парочка спускается к воде. Мы с близнецами, босые и печальные, отправляемся домой. Солнце светит, как ни в чём не бывало, над полевыми цветами порхают бабочки. Я давно не ходила босиком. Сухая земля ласково массирует стопы. Вспоминается детство, когда бабушка разрешала мне бегать по лужам на даче возле Волги. Ларкины молча бредут, уставившись в землю. Петя злобно водит челюстью, Ева кусает губы.
– Ты действительно пойдёшь к цыганам? - тихо спрашиваю я Петю.
Рыжий вскидывает голову. Его глаза горят ненавистью.
– Ещё бы!
– И что ты будешь делать?
–  По-го-во-рю, - медленно произносит он, как бы обгладывая каждый слог. – Не поймут - подожгу конюшню.
– Ты с ума сошёл?! - вскрикивает Ева. – Сначала спасаешь непонятно кого, потом поджог устраиваешь. Дальше что?
– Это я виноват? - взбеленяется Петя.
– А кто? Я? Лиза? Ты с первой секунды только о них и думал, вот и получил.
– Совсем охренела? - рыжий едва сдерживается, чтобы не вломить сестре.
– Ты с кем воевать собрался? Со мной? С цыганами? Дебил.
Мне кажется, я сейчас упаду в обморок от напряжения. Ничего не понимаю. Парня специально что-ли утопили, чтобы нас обокрасть? Или это случайно вышло? Петя за ними с самого начала следил, будто заворожённый. И я следила. Что же, мы сами виноваты, что побежали спасать мальчика?
Близнецы замолчали, каждый ушёл в свои мысли. Что мне сказать маме? Она даже слушать не станет. Увидит, что я голая - сразу набросится с кулаками. Такой у неё характер - уж я-то знаю.
Облака куда-то уплыли. Осталось чистое, иссиня-голубое небо. И нет ему никакого дела до наших проблем. Безразличное, безграничное небо. Поле кончилось, началась деревня.
– Здесь срезать можно, - Петя указывает на поворот.
– Там собаки, - Ева мотает головой.
– Нет там никаких собак - всех перестреляли.
– Ты уверен? - я останавливаюсь.
– Абсолютно.
Мы сворачиваем на короткий путь. Узкая ухабистая улица вся покрыта раздавленными лягушками. Я внимательно смотрю под ноги, чтобы не наступить на высохшую тушку. Оказывается, цыгане и вправду жестокий народ. Чуть не утопили парня ради наживы! Петя тоже молодец - полез не в своё дело. И мы за ним. Даже Ева не смогла предвидеть обмана. Благими намерениями...всем нам туда дорога. 
– Думаете, они заранее это спланировали? - тормошу я близнецов.
– Да какая разница? - гаркает Петя. – Они Сатане поклоняются. Чёрт знает, что у них в голове.
Ева хмыкает.
– Чё? - Петя оборачивается к сестре.
– А ты кому поклоняешься? - она как-то нехорошо смотрит на брата.
– Иди нахер, - рыжий машет на неё рукой.
Мы подходим к концу деревни. За шлагбаумом виднеется перекрёсток. Внезапно из-за угла выскакивает с грозным лаем здоровенная псина. Петя хватает камень и запускает в её сторону.
– Пошла! Вон пошла, зараза!
Меня охватывает ужас, ноги подкашиваются. Я издаю вопль. 
– Тише. Я с тобой, - Ева хватает меня за плечи.
Собака останавливается, продолжая лаять. Петя берёт ещё один камень.
– Ну, я тебя!
Валун попал собаке в бок. Та заскулила и скрылась за поворотом. Из Евы вырывается грудное мычание, мол «как ты меня достал, братец». Мне её объятия придали сил. Хорошо, что она рядом. Мы сворачиваем с перекрёстка. Настроение становится хуже некуда.
Спуск заасфальтирован. Стопы неприятно режет, руки и плечи щиплет - сгорели.
– Ещё немного, - успокаивает меня Ева.
– Мы проводим тебя до дома, - подключается Петя.
– Не надо, - прошу я. – Мама вас не очень любит, и сейчас её лучше не раздражать.
– Как хочешь, - рыжий сникает.
Странно начинается лето. Только приехала - уже голая. Интересно, получится ли у Пети отвоевать наши вещи? А если он действительно устроит пожар? Мимо нас проезжает доярка - няня в детстве у неё молоко покупала. Она окидывает нас удивлённым взглядом, но не останавливается.
– Смотрите-смотрите! - Ларкин плюёт ей вслед. – Вы следующая.
– Братец, расслабься, - Ева кладёт ему руку на плечо. – Давай подумаем о хорошем.
– О чём же?
– Ну, например, мы сегодня целовались с Лизой.
Меня словно за волосы дёрнули. Я оступаюсь и сильно ушибаю большой палец правой ноги.
– Да уж, - Петя слабо улыбается.
– А вы чего, раньше уже целовались? - я решаюсь спросить.
– Ну, конечно.
– Нет, я имею в ввиду - вы. Ну, друг с другом то есть.
– А, это... - Петя вопросительно смотрит на сестру.
Повисает неловкое молчание. Щербатые стволы берёз светятся белизной на ярком солнце. Две коричневые бабочки, играя, перелетают через дорогу.
– Мы тут одну штуку в городе раздобыли, - начинает Ева. – Хотим с тобой её покурить.
– Чего? - я изумлённо смотрю на Ларкину.
– Травка, ничего такого. Мы недавно попробовали - очень раскрепощает.
– И для здоровья полезно, - вставляет Петя.
– Ну, насчёт этого я не уверена, но кайф ты словишь дикий, - подытоживает Ева.
В который раз мне нечего ответить. Выходим на большую дорогу. Пыльные фуры с рёвом проносятся мимо. Кто им разрешает так быстро ездить? Воняет бензином и жжёной резиной. От купальника чешутся подмышки. Проклятые рыбки! Глаза б мои их не видели. Я начинаю кашлять. Проклятая аллергия! То машины, то собаки. Проклятая жизнь! Скорее бы помыться. Как мне не везёт!
– Ну так что? - продолжает Ева. – Ты с нами?
– Что-то не хочется.
– Да ты не бойся. Вспомни, как не хотела идти в заброшенный лагерь. А потом тебя оттуда силой пришлось утаскивать, - подбадривает меня Петя.
– Это другое, - я качаю головой.
– Тебе понравится. Мы разведём костёр, возьмём сосисок. Пойдём на опушку, где в прошлом году лисички собирали.
– Я подумаю.
Плечи сожжены. Трогаю пальцем - на раскрасневшейся коже остаётся отчётливое белое пятно.
– А вы за грибами уже ходили? - я перевожу тему.
– Не ходили. Вот возьмём косяк и обязательно сходим, - Петя вдруг повеселел.
– А без этого никак? - я нахмуриваюсь.
– Ваще никак, - смеётся Ева. – Покуришь - сразу забудешь и о маме, и о школе. Ты же жаловалась, что тебе скучно. Вот и повеселишься!
– Глядишь, ещё чё захочешь, - подытоживает Петя.
– Чего? - я чувствую себя уже предельно неловко.
– Любви, ха-ха, - Ева отмахивается от пчелы.
Я натянуто улыбаюсь. В памяти всплывает наш первый поцелуй. По спине снова пробегает дрожь, в животе защекотало. Эти двое что-то задумали, только что - не пойму. Для грибов как-то рановато. А про себя они ничего так и не объяснили. Дурацкая книжка прилипает к потной подмышке. Так бы и выбросила её в канаву. Только жаль заметки.
Вот и наш СНТ. Машем охраннику, он жмёт на пульт из своей кургузой сторожки, и ворота медленно отползают в сторону. До встречи с мамой остаётся не больше пять минут. Надо как-то правильно выстроить речь. Времени на объяснения будет мало.
– Я как разберусь с цыганами - сразу дам знать, - Петя чешет лоб. – Верну вещи, и будем веселиться.
– Ладно, - я отмахиваюсь от него.
– И не юли! - улыбается Ева. – Мы придумали классную штуку, и ты в ней поучаствуешь.
– Посмотрим.
– А то! - рыжая подпихивает брата в спину.
Остаток пути мы преодолеваем молча. Петя, задумавшись, теребит завязки на плавках. Ева расчёсывает пальцами спутавшиеся локоны. Я войду и сразу же скажу, что нас обокрали. Нет, пусть она сначала спросит. Неизвестно, что больше удивит маму - что я босая, или что при мне нет телефона? Она там обзвонилась, небось.
Запахло пионами. Калитка сверкает крашеным металлом.
– Ну что, нам пойти с тобой? - Петя настаивает.
– Не нужно. Я сама разберусь, - отрезаю я.
– Ну смотри. Если что - приходи. У нас пельмени есть. И травка.
– Хорошо, спасибо, - я уже стою одной ногой в проёме.
– Тебе спасибо...за поцелуй, - Ева приобнимает меня на прощание.
– Не за что, - я смущённо съёживаюсь в её объятьях.
– Давай, до скорого, - Петя слегка пожимает мне руку.
– Ага.
И Ларкины, одарив меня своими белоснежными улыбками, уходят домой. Я осторожно закрываю за ними калитку и медленно двигаюсь к веранде. Наш дом стоит в глубине участка за яблоневым садом. Мне нравится сидеть здесь на лавочке и читать в прохладной тени. Дорожка почему-то влажная. Видимо, мама недавно поливала цветы.
– Ты время видела? - из-за дерева выходит свирепая мать со шлангом в руках.
– Мама, я...
– Ты почему голая?!
– Мама, там мальчик...
– Какой мальчик? - мать, свирепея, угрожающе надвигается на меня.
– Погоди, подожди. Мы были на озере...
– Где твоя обувь? - разъярённая, она уже совсем близко.
– Её украли.
– Что?! - мать останавливается.
– Цыгане, мама. Там мальчик утонул. То есть нет, он выжил, мы его спасли. Но они украли...
Я начинаю плакать. Мне страшно, что сейчас на меня посыплются обвинения и угрозы. Я закрываю лицо руками. Слёзы льются потоком из глаз.
– Вас обокрали цыгане? - мама подходит ко мне, шурша гравием.   
Я не в силах посмотреть ей в глаза и только киваю головой. Мать усаживает меня на скамейку.
– А я тебе сто раз звонила. Теперь понятно, почему ты недоступна...
Я чувствую, как она сканирует меня взглядом. Голова раскалывается, кожа чешется, стопы зудят. Господи, я целовалась с девочкой! Петя спасал ребёнка, а цыгане нас обманули. Как же болит голова! Душ, мне срочно нужен душ. Какой смысл быть хорошим, когда вокруг одна ложь? Я больше не верю в правду. Вот, в чём свобода - в отсутствии рамок! Хорошо, что они нас обокрали - нечего было сопли распускать. Жизнь такая, без правил и условий. И мне это нравится.
– А что за мальчик?
– ТАКОЙ МАЛЬЧИК, - я теряю над собой контроль. – Как ты меня достала, мама! Ненавижу тебя! Вопросы, причитания, крики... Отстань от меня! Отвали!
Я вскакиваю и кидаюсь в дом. Книга соскальзывает с колен. В глазах мерцают тёмные пятна. Внутри всё кипит, мне плохо, мне стыдно. Поднимаюсь по холодным ступеням и, повернув ручку двери, злобно бросаю через плечо:
– И вообще, я теперь - лесбиянка!
Остолбеневшая мать остаётся сидеть на зелёной скамейке с перекошенным лицом и резиновым шлангом в руках. Я с треском захлопываю за собой дверь.

Глава 2
Пикник у костра
От Ларкиных нет никаких вестей уже почти целую неделю. За это время мы с мамой сказали друг другу всего пару фраз. Она ни разу не вспоминала тот день, когда я припёрлась с озера босяком в одном купальнике с рыбками и устроила истерику в саду. После тех событий я так и не решилась выйти за ворота, читая на мамином лице, что наказана.
Я бесконечно много думала о нашем с Евой поцелуе. Вспоминала её мягкие губы и приятный запах, напоминающий ёлку и фруктовую жвачку одновременно. Кажется, во мне проснулось какое-то новое сильное чувство. Но мне не нравятся девочки! Что же это тогда? Тщеславие? Похоть? Любопытство? И почему Петя был так скован со мной? Мне показалось, что он целовал меня через силу. Рыжий меня не хотел. Ева сказала, я ему нравлюсь. Получается, она ошиблась. А вот как Ларкины целовались - это нечто! Лица близнецов в тот момент напомнили мне двух сладострастных божеств с одной из картин эпохи Возрождения в музее искусств в Испании. Не помню, кто её написал.
Выходит, Петя даже сестру больше хочет, чем меня. Я теперь постоянно верчусь перед зеркалом и рассматриваю своё нескладное угловатое тело. Плечи костлявые, попа плоская, волосы жидкие - свисают до плеч, словно обсосанные чёрные сосульки. Ноги из-за худобы кажутся кривыми. Да уж, будь я на месте Ларкина, тоже выбрала бы Еву. Ну когда у меня уже вырастет грудь?
– Есть будешь? - в щели между дверью и косяком возникает растрёпанная голова матери.
– Нет.
Она опять хлопнула дверью. У нас большой дом. Ей потребовалось минут пять, чтобы подняться на третий этаж и дойти до моей спальни. Она явно хочет поговорить. Но я-то знаю, чем обычно заканчиваются такие разговоры. Криком, обзывательствами или очередной выволочкой. Чёрт с ней, с мамой. Мне нужно побыть одной.
Страшно хочется узнать, ходил ли Петя к цыганам? А я даже позвонить ему не могу! Как представлю, что теперь эти ворюги листают мои фотографии и заметки - жутко становится. Там, конечно, ничего особенного - снимки заданий по французскому, никудышные селфи да пара цитат из книг, но мне бы не хотелось, чтобы чьи-то злые дети всё это разглядывали. Ещё сглазят...
Не верится, что Петя смог вернуть наши вещи. Раз не пришёл, значит не вышло. Может, сходить к Ларкиным? Они предлагали устроить пикник в лесу. Меня смутила их настойчивость по поводу травки. Но я уверена, что они плохого предлагать не будут. В конце концов, именно благодаря близнецам у меня есть счастливые воспоминания. А о такой подруге, как Ева, вообще можно только мечтать. Смелая, весёлая, внимательная - что ещё нужно? С ней я готова на всё.
Ладно, пойду в сад, почитаю. Погода паршивая, но в доме сидеть - ещё хуже. Здесь мои мысли бегают по кругу: Ева, Петя, цыгане - и опять сначала. Мама, наверное, дремлет после обеда или читает свои бизнес-книжульки. Я как-то открыла одну из них - поинтересоваться, что у мамы в голове творится - так там такая муть написана! «Заявить, убедить, продавить - вот три заветных ингредиента успеха». Теперь понятно, почему мать так плохо готовит. Она не те рецепты читает. Вместо того, чтобы сделать огонь потише, мама орёт на подгорающие котлеты, а потом пытается убедить нас с отцом их съесть.
Осторожно спускаюсь по застланной синим ковром лестнице. Помню, как родители спорили, выбирая его цвет. Весь шоу-рум на уши поставили. Мне тогда за них было жутко стыдно. Ева права. Когда родители ссорятся, ты ничем не можешь им помочь, даже если знаешь, как. Они и слушать не станут.
За окном сплошная тишина. Ни ветра, ни птиц, ни людей. Наши соседи - пожилая пара - недавно сдали дом в аренду. Кому - не знаю, а всё равно их участок меня раздражает. Газон порос сорняками, старый домишко покосился, деревья захирели и давно не дают плодов. Кто тут станет жить? Я бы и задарма не захотела. Другое дело, если бы рядом была река, как у бабушки на даче. Вместо всех этих участков! Уютная изба, поле, а за ним маленькая прохладная речушка, где можно удить рыбу или купаться. Пожалуй, кое-какие тёплые воспоминания из детства у меня-таки остались благодаря той даче.
Дверь в гостиную открыта. Мама смотрит телик. Она заметила, что я иду к выходу, но тут же отвернулась. Значит - можно.
Сладкий воздух. У нас-то цветов - завались. Только с ними мать ведёт себя ласково и услужливо. «Дай-ка я тебя подрежу», «Ай-да умница, как ты вырос». Хоть бы раз так со мной поговорила! Я бы и выросла, и расцвела. Спускаюсь с высокого крыльца, иду вдоль розовых кустов и, наслаждаясь пряным ароматом, вхожу в сад. На яблонях уже завязались плоды и воздух таит их медовый запах. Насыпная дорожка из известняка шуршит под моими кожаными сандалиями. Они не подходят для дачи, но это единственная обувь, в которой не преют ноги. В последнее время я страшно потею, прям напасть какая-то.
Вот и скамейка. Солнца нет, а глаза всё равно слепит. Полиэтиленовое небо превратило окружающий пейзаж в плоскую картинку без теней. Посижу немного так. Хочется пить, но домой я ни за что не вернусь. Ненавижу, когда мама злится. А судя по тому, что она уже неделю как со мной не разговаривает, при всей её любви к перепалкам, злится мама о-го-го как. Но что я сделала? Что могла сделать? А что надо было сделать? 
– Псс! - внезапно откуда-то раздаётся шипение. 
Кручу головой - никого. 
– Псс! Эй! - снова, но уже громче.
Смотрю направо, за кованый забор из толстых железных прутьев, а там - Петя! Точнее, его голова выглядывает из-за глухой калитки.
«Тебя здесь быть не должно», - я сдавливаю горло обеими руками, изображая, как мать меня душит, а сама внутри ликую. Он всё-таки пришёл!
– Лиза, подойди, - шепчет он.
Я отрицательно мотаю головой.
– Ну пожалуйста!
Я откладываю книгу и, убедившись, что дверь в дом закрыта, а в кухонном окне никого нет, подкрадываюсь к калитке, деланно рассматривая пионы.
– Привет!
– Привет! Ты где был?- я сгораю от любопытства.
– Да нигде. Дома откисал. У меня температура поднялась после всех наших приключений... Ева меня выхаживала.
– Ого! Значит, ты не ходил к цыганам?
– Нет. Пока нет, - на букве «а» Петя сделал грозный акцент. - Славка струсил, а остальные до сих пор не приехали.
– Ну и хорошо. Нечего тебе там делать. Они злые.
– Да, только я злее буду, - хорохорится рыжий.
Лицо у него осунулось, но глаза так же азартно блестят, как тогда, на озере.
– А как Ева?
– Нормально. Ждёт тебя. Пойдёшь с нами в лес?
– Какой лес? Меня едва из дома выпускают.
– Опять ты за своё? - Петя повышает голос.
– Тише! Нет. Просто сейчас не время.
Кого я обманываю? Меня уже тошнит от наших кремовых стен и пустых диванов.
– Приглашаю тебя сегодня вечером на костёр. Будем только мы втроём.
– Я не могу.
– Можешь! Но не хочешь.
– Очень хочу! - я осекаюсь. – Правда хочу. Только боюсь.
– Кого? Маму?
Пристыжено молчу.
– Я думал, ты выросла, - Петя закатывает глаза.
– Да что ты меня всё время тыкаешь? Выросла, но мы живём по правилам. Это вам всё позволено, - я многозначительно смотрю на друга, но он не понял моего взгляда.
– Ладно, ясно. Правила, - Ларкин собирается уходить.
– Подожди! Во сколько?
– В девять.
– Уже ж темно будет.
– Теперь ты ещё и темноты боишься?
Громыхнула входная дверь.
– Ладно, я постараюсь прийти... Всё, брысь!
– Я буду ждать.
Петя подмигивает мне зелёным глазом и исчезает за калиткой.
– Лиза! - слышится басистый голос матери.
Я молниеносно подлетаю к пионам и хватаюсь за крупный бутон, изображая внезапный флористический интерес.
– Что ты там делаешь? - мать складывает руки под объёмной грудью и отводит круглое бедро влево.
– У тебя такие красивые цветы, мама! Просто загляденье!
Она спускается с крыльца. О, нет. Хочется пуститься наутёк, но вместо этого я обречённо иду ей навстречу.
– Сядь - поговорим.
– О чём? - я присаживаюсь на краешек скамьи, ища правой рукой опору.
Мать приближается ко мне с каменным лицом и садится рядом.
– То, что ты мне сказала тогда, правда?
– Про цыган?
– Да.
– Да.
– Ты запомнила их лица? Папа приедет через неделю. Я сказала ему с этим разобраться.
– Нет, - я говорю правду.
– Ни одного?
– Только мальчика, который тонул.
Мать передёргивает плечами. Повисло неловкое молчание.
– Мам, - я стараюсь набрать побольше воздуха в лёгкие. – Можно я сегодня пойду с друзьями на костёр? - выплёвываю это фразу сбивчивой скороговоркой.
– С какими?
– С Ларкиными...
– С этими оборванцами - ни за что.
– А там и другие будут! Света, Слава, Витя, Ангелина.
– Они уже приехали? Что-то я не видела их машину.
– Родители привезли и уехали. Сегодня утром, - ложь сама собой сочиняется и льётся из меня бесконтрольным потоком.
Мама смотрит в сторону калитки, скрипя зубами. Ненавижу эту её привычку.
– Я против.
– Почему?
– А как ты думаешь? - мать переходит на крик. – Заявляешься голая, обзываешь меня. Говоришь, что ненавидишь. Несёшь какой-то бред про лесбиянок. Ты совсем от рук отбилась! Куда тебя такую отпускать?!
Внутри всё съёживается от страха.
– К друзьям, - тихо булькаю я.
– Друзья, - фыркает мать. – Что это за друзья? Такие же лопухи, как ты. Вас вообще нельзя из дома выпускать.
– Мама!
– Что «мама»? Я всегда говорила, что друзья тебя ничему хорошему не научат. И вот, пожалуйста. Уже лесбиянка. А завтра что? Напьёшься и будешь голая плясать у костра?
– Мама!
Я не могу сдержать слёз. Руки трясутся, живот заболел.
– Хватит ныть!
Мать глубоко вздыхает. Мои всхлипы тонут в летней тишине. Душно. Больно.
– Ладно.
– Что? - я не верю своим ушам.
– Вернёшься к одиннадцати. Возьмёшь мой второй телефон. И чтоб отвечала!
– Правда? Можно?
– У тебя ведь скоро День Рождения. Надо будет кого-то позвать!
– Ура! - я было бросаюсь обнимать маму, но вовремя себя одёргиваю.
Мало ли что. Вдруг передумает?
– И никаких Ларкиных! Чтобы и духа их здесь не было, понятно?
– Понятно, понятно. Я только со Светой... с Ангелиночкой буду. Спасибо, мамочка!
– Идём обедать.
Мать с прямой спиной встаёт со скамейки и направляется в дом. Я растерянно хлопаю глазами, пытаясь осознать внезапно свалившееся на меня счастье.
– Чего сидишь? Пошли!
– Иду-иду.
Подхватываю книгу и следую за неожиданно рассщедрившейся мамой. Удивительно, что в такой пасмурный день со мной случилось сразу две хороших вещи. Теперь Петя будет думать, что я могу пойти наперекор свирепой матери. Интересно, почему она вдруг резко передумала? Такая благосклонность с её стороны очень настораживает.
– Что, теперь ты меня не ненавидишь? - мама смотрит на меня осуждающе, поднимаясь на крыльцо.
– Нет, мамочка. Я тебя люблю!
– Как у тебя всё просто, у детей. Дашь конфетку - любишь. Отберёшь - ненавидишь. А что у матери на душе камень после твоих пассажей, так ты даже не задумываешься!
Оставляю мамину реплику без ответа, чтобы ничего не испортить. Хотя, в иной ситуации, я б ей сказала: «Так нечего отбирать!». Повезло всё-таки Ларкиным с родительским разводом. Им теперь не до близнецов с их травкой и другими сомнительными развлечениями.
Наскоро проглотив пересоленный куриный бульон, я решила немного почитать в постели. На улице стало нестерпимо душно, а бассейн до сих пор не прочистили. В детстве я часто в нём плескалась, спасаясь от жары. А теперь прячусь за высокими кирпичными стенами нашего особняка. Мне больше по душе осень. Я плачу, и небо плачет. Листья сохнут, и моя кожа сохнет. Ветер воет, и моя душа тоже воет.
Когда-то я была задорной. Меня наказывали, стыдили и ограничивали, но всё это тут же забывалось. А теперь почему-то запоминается каждая, даже самая незначительная, обида и крутится, крутится у меня в голове, как назойливая муха, от которой никак не спрячешься, если не убьёшь. Но обида предательски живуча. Она словно всасывается в кровь, становясь частью меня, и ежедневно о себе напоминает. Каждая новая обида приводит за собой кучу старых, о которых я даже не подозревала. И я уже не могу вспомнить ничего положительного - недовольство и боль заглушают всю радость и интерес.
А, может, беззаботные близнецы ничего не хотят? Вот им и терять нечего. И живётся легко. А чего хочу я? Много. Хочу быть красивой, известной, богатой. Как мой папа. Он - востребованный хирург. Его все знают. Даже мою агрессивную мать обожают на её дурацкой работе. А меня никто не ценит. Что я? Кто я? Где я?
Прикрываю распухшие от слёз глаза. Я в лесу. Солнце, пробиваясь сквозь густую листву, пятнами освещает мягкую, девственно чистую полянку. Бабочки размеренно порхают над одуванчиками. Вокруг слышится нежная музыка. Что-то вроде свирели или губной гармошки. Я собираю небольшой букетик для мамы. Из-за деревьев выскакивает огромный рыжий волк. У него странное телосложение - длиннющие задние лапы, колени вывернуты и похожи на человеческие, нос приплюснут, челюсть оттянута вниз. Мелодия стихает.
– Я ХОЧУУУУ ТЕБЯЯЯ, ЛИЗААА! - надвигаясь на меня, ревёт чудовище голосом Пети.
Цветы выпадают у меня из рук и я в ужасе бросаюсь вглубь леса. Волк гонится за мной в припрыжку, то рыча, то скуля. Мимо проносятся какие-то идолы, похожие на тени людей. Вдалеке на корточках сидит голая Ева под засохшей осиной. Одной рукой она гладит себя между ног, а другой - щупает свои упругие груди.
– Ева! Помоги! Волк!
Она вскидывает голову. Изо рта у неё идёт кровь.
– Боже! Что с тобой? - изумляюсь я.
–  Да вот, Петя не допил - я решила ему помочь, - сладострастным голосом отвечает рыжая, облизывая губы острым языком и кивком указывая на землю.
А там лежит тот самый цыганский мальчик-утопленник. Живот вспорот, из шеи струится густая красно-коричневая кровь. Меня охватывает ужас, холод сковывает сердце. Волк догнал меня, но не съел, а превратился в Петю.
– Явился, братец. Сядь, поешь со мной. Я вижу - ты проголодался, - обращается к нему Ева.
Ларкин подходит к сестре, совершенно забыв обо мне, и начинает страстно её целовать. Кровь размазывается у Евы по всему лицу. Близнецы трогают друг-друга в самых сокровенных местах, лижутся языками и смеются не своими голосами. Тени сгущаются вокруг Ларкиных. Меня кто-то хватает за руку. Я вскрикиваю и просыпаюсь.
– Лиза, очнись, - мать трясёт меня за руку. – Ты так кричишь, что тебя с первого этажа слышно!
– Прости. Я спала. Извини.
Только бы она не спрашивала про эти таблетки от нервов, которые я уже несколько дней не пью. Я медленно протираю глаза, предчувствуя спор. Но мать отбрасывает мою руку и, задержав свой колючий взгляд на раскрытой книжке, выходит из комнаты, лишь неодобрительно покачивая головой.
Какой липкий сон. Ужас мешается с возбуждением и никак не проходит. Что это? Всё было таким реальным: и поле, и Петя-волк, и цыган. И почему так хочется пить? О, чёрт, я что, описалась? Нет, запах приятный. Странно - пот пахнет иначе. Нет, здесь что-то другое. Склизкое, прозрачное. Ладно, наверное, это какой-то специфический пот. Ну что за глупости мне снятся? Петя-оборотень? Тоже мне «Сумерки». Вот так всегда. Если в жизни творится хрень, я грежу розовыми пони. А когда случается что-нибудь приятное, то видится всякая гадость. Может быть всё нормально?!
Закат начинается. Я проспала часа три, не меньше. Жуть, как есть хочется. Опять? Надо будет перед выходом захватить колбаски и хлеб, чтобы на костре пожарить. Интересно, что там припасли ребята.... Надеюсь, всё-таки обойдётся без травки. Только этого мне сейчас не хватало. Спорить с близнецами - всё равно, что пытаться разломить грецкий орех скользкими пальцами.
Что бы надеть? Шорты с мятой футболкой для вечернего пикника явно не подходят. Я ведь даже не успела рассказать Ларкиным про волейболиста! И про классуху, которая меня ненавидит, и про теннис, где намечаются кошмарные соревнования, до которых меня не допускают. Джинсы или юбка с колготками? Да ну её, ещё подумают, что я выпендриваюсь. Решено - джинсы и зелёная водолазка. На ней на единственной нет дурацких принтов. Когда уже мама купит мне нормальную одежду? В майках со смеющимися клубничками или падающими звёздочками я кажусь ещё младше! Ева вот донашивает за Петей его драные футболки и выглядит при этом всегда сногсшибательно! На неё хоть мешок грязный надень - всё равно красавица. А меня уже ничто не спасёт.
Готова. Волосы в хвост, водолазка в джинсы. Зато не толстая. Светку вон как разнесло! Бока из шорт вываливаются. Но Слава этого не замечает, только на её грудь пялится. У мальчишек одно на уме - сиськи и попа. А у меня ничего из этого нет. Только книжки. А что бы я сама выбрала? Ум или привлекательность? Наверное, последнее. Выходит, мозги никому не нужны, даже мне.
На первом этаже темно. Мама разговаривает с кем-то по телефону. Опять свет включаю я! Гадкая темнота. Хуже неё только замкнутые пространства. Щелкаю тумблером. «Шпоньк»! Сразу три хрустальные люстры загораются тёплым ярким светом. Так-то лучше.
Сюда почему-то никогда не попадает дневной свет из окон, которых в нашем доме аж сорок два. Эту цифру мама озвучила при мне папе, объясняя потребность во второй уборщице. Отец согласился. Но даже эти две поломойки не справляются со всем родительским добром, нажитым за пятнадцать лет брака. Боюсь, скоро и меня запишут в их ряды.
Может, поэтому я так упорно учусь? Чтобы не начищать паркет и не стирать шторы? «Будешь хреново учиться - станешь, как они, безотказно выполнять всё, что прикажут состоятельные люди», - любит приговаривать папа, назидательно макая овсяное печенье в утренний кофе. Я изредка застаю его на кухне за завтраком, не выспавшегося, всклокоченного, но полного энтузиазма. Он бросает мне несколько абстрактно-поучительных фраз и, не дождавшись ответа, вскакивает из-за стола, взъерошивает волосы на моей голове и уносится на работу. Так мы и общаемся.
Очевидно, завидев свет в коридоре, мать прервала тихий разговор и поднялась с дивана. Я слышала, как стукнули маленькими каблучками её домашние туфли с розовыми помпонами.
– Ты уходишь? - она выплывает из гостиной со светящимся лицом.
– Да, только возьму колбаски. Можно? - меня удивляет её спонтанная радость.
– Бери. Подожди, сейчас выдам тебе телефон.
Странная она сегодня какая-то. Может, на работе дела пошли в гору? Ох уж эти бизнес леди! Никакой нормы настроения, всегда качели: либо эйфория, либо гнев. Вхожу в кухню. Надо поскорее убираться отсюда. Вдруг у неё разряжен мобильник, и она передумает меня отпускать? Открываю правую створку холодильника. Икра, ряженка, вчерашний ужин. Вот и колбаски! С сыром или обычные? Ева вроде не очень любит молочные продукты. Ладно, возьму обычные - порадую друзей.
– Хлеб в корзине. И воду обязательно возьми, - подсказывает вошедшая мать и кладёт свой блэкбери на стол.
– Мам, мы почти не пьём воду.
– А что вы там пьёте?
– Ладно... - лучше бы молчала.
Достаю пакет с пакетами из нижней тумбочки. На фига нам их столько? Выбираю чёрный плотный, без надписей. Мама следит за каждым моим движением.
– Нож возьми.
– Зачем, мам?
– На всякий случай!
Когда она уже уйдёт? Импровизированная корзина для пикника собрана. Набор вполне в духе моей матери: хлеб, сосиски, вода, блэкбери и нож.
– Москитол!
– Мам, у костра нет комаров.
– Опять споришь?!
– Где он?
– В гардеробной. Ты совсем беспомощная, чтоли?
Не семья, а минное поле. Жаль, что не существует спрея от назойливых матерей.
– Чтоб в одиннадцать дома была. Я позвоню в десять.
– Зачем?
– Убедиться в том, что ты не танцуешь голая с бубном!
Если это была шутка, то очень язвительная. Надеваю кроссовки.
– Накинь куртку.
– Мам!
– Я всё сказала. Бери ключи - запрёшь калитку, когда вернёшься. И передай от меня через Ангелиночку «привет» её маме.
– Передам. Пока, мам.
Коротко кивнув в знак прощания, мать направилась в гостиную, проводив меня долгим испытующим взглядом. Ух, ведьма! Жёлтая спортивная куртка совершенно не подходит к моей водолазке. Хотя, какая разница? Близнецы всегда одеты кое-как. Только купальники у них почему-то каждый раз новые. Ларкиных, похоже, вообще не парит, как они выглядят. Ещё бы, с такой-то внешностью мне бы тоже всё было до лампочки!
Я наконец-то затворяю за собой входную дверь и вдыхаю вечерний летний воздух. К ночи он станет ещё слаще. Тёплые лучи закатного солнца играют в слегка подрагивающей листве деревьев и золотят блестящую известняковую дорожку. Похоже, прошёл дождь. «Драгоценными камнями выстлана дорога в ад», - в голове всплыла очередная присказка отца. Кто бы говорил! Уж у него-то денег - завались. Повсюду противоречия.
Маленькие камешки хрустят под ногами, как конфетки в мешочке. Солнце светит мне в спину, отбрасывая длинную тень. «Если маленькие карлики отбрасывают тени, значит, вы живёте при закате Империи». Так написано на двери кабинета истории у нас в школе. Какие карлики? Какие тени?
Отворяю тяжёлую кованую калитку. Что за страсть к металу у родителей? Мне вот дерево нравится. Уютный, натуральный материал. Не то, что этот - чёрный, ледяной и мокрый. Даже за ручку браться не хочется. «Бабах!». Калитка притягивается к косяку и с грохотом захлопывается. Я вовремя отскакиваю, и дверца на этот раз не успевает меня ударить. Мать кричит из окна:
– Вот безрукая!
– Нечего было такие пружины устанавливать! - ору я в ответ.
Что-то я злая. Ещё бы, неделю дома просидеть!
Вход в лес находится на противоположной стороне СНТ за футбольным полем. Там ещё рядом детская площадка, на которой Ева жевала песок на спор. Наша территория огорожена бетонным забором с колючей проволокой. В него врезана небольшая ржавая дверца, ключ от которой есть у всех наших дачников. Вот его-то я и забыла! Это всё мать со своим Москитолом! Надеюсь, Ларкины не запирали за собой. О возвращении домой и речи быть не может.
Мне нравится, как облака постепенно розовеют, пока опускается солнце. Это всегда похоже на доброе предзнаменование, будто бы всё возможно и обязательно получится. С безграничностью небес я могу сравнить только поле. Завтра обязательно прогуляюсь до него, если только мама снова не посадит меня под домашний арест. Надо во что бы то ни стало вернуться домой вовремя.
В соседних домах уже зажигают огни. Участок Ларкиных находится возле леса. У них маленький двухэтажный домик, отделанный сайдингом, и настоящая русская деревянная баня. Бывать у них мне нравится гораздо больше, чем у себя дома. А вот и детская площадка.
Тётя Люда раскачивает могучими ручищами качели, в которых ёрзает её крохотный сын.
– Добрый вечер! - здороваюсь я.
– Добрый, добрый, Лиза. Куда это ты идёшь с пакетом? - беззастенчиво спрашивает соседка.
– У нас сегодня костёр, - ускоряю шаг, чтобы выдать как можно меньше ценной информации, которую эта дамочка сегодня же разнесёт по всему посёлку.
– Правда? А кто будет?
– Все.
Ненавижу сплетниц. Особенно эту, толстую. В прошлом году она зачем-то рассказала маме, что мы с Ларкиными ходили в заброшенный лагерь. Своей жизни у неё нет, что ли? Меня тогда наказали за враньё. Все они просто глупые старые тётки.
– Желаю вам приятного вечера! - кричит она мне вслед своим визгливым голоском.
– И вам того же!
Чтоб у тебя язык отсох, индюшка. Дверца в заборе приоткрыта. Слава Богу! Осторожно переступаю порог, размахивая пакетом для поддержания равновесия, и вхожу в сумеречный сырой лес. Хорошо, хоть додумалась не в сандалиях идти - здесь полно воды!
Лес от забора отделяет глубокий овраг. Через него переброшен старый пешеходный мостик, сложенный из пары длинных гниющих досок. Только бы не поскользнуться. Встаю на мост, и нога тут же уезжает вбок. Теряю равновесие и падаю грудью на доски. Пакет летит в овраг.
– Мать твою! - изрыгая громкие проклятия, я пытаюсь подняться на ноги. – Жопа!
Доски скользкие, куртка елозит по ним и пачкается. Началось. И тут без приключений не обошлось. Ещё и не видно ни черта.
– Кто здесь? - с той стороны оврага раздаётся незнакомый мужской голос.
Сердце уходит в пятки. Я молчу, будто бы это сделает меня невидимкой.
– Ты, непоседа?
Теперь это уже знакомый голос Пети.
– Блин, ты меня так напугал! Я тебя не узнала.
– В сумерках всё выглядит иначе. Дай, помогу.
Ларкин идёт ко мне. Я пытаюсь подняться, но мост пружинит, руки разъезжаются - и я беспомощно распластываюсь. 
– Я, кажется, ногу подвернула. И пакет потеряла. Улетел. Вон, туда, - указываю носом в яму.
– Дааа... ты - это что-то, Лизон, - шутливо ворчит Петя и подхватывает меня за подмышки.
Секунда - и я уже на ногах. Сильный он. Лицо Пети оказалось очень близко. Хитрые глаза горят изумрудами в последних лучах заката. На губах блуждает смущённая полуулыбка.
– Иди к костру, на наше место. Там Ева. А я поищу твой пакет и присоединюсь к вам.
– Только не потеряй - там колбаски. Есть жутко хочется.
Ларкин подмигнул мне и спрыгнул с моста. Мокрая земля чавкнула под его ногами, зашуршала трава. Я с трудом переправляюсь через ров. Правая нога ноет. Удивительно, как быстро наступает темнота. Высокие деревья шелестят могучими кронами, словно перешёптываясь о чём-то волшебном. Пахнет сыростью, мхом и грибами. Ребята построили здесь шалаш три года назад. Вся наша компания участвовала, кроме меня, разумеется. Близнецы тогда на меня обиделись. Думали, я пренебрегла общим делом, а меня просто родители в лес не отпускали.
  Шалаш где-то рядом, впереди. Его устроили в кругу молоденьких берёз. Похоже, они прилично подросли с тех пор - никак не могу узнать наше место. Вот и огонёк! Мигает между силуэтами стволов. Продираюсь сквозь колючие ветки кустарника.
– Петь, ты? - спрашивает Ева слегка встревоженно.
– Не, это Лиза, - отвечаю я кряхтящим голосом, пытаясь найти вход в шалаш.
– Ой, приветик!
Ева встаёт с выдолбленного топором мшистого бревна и приветствует меня крепкими объятиями. Её одежда нагрелась и пахнет костром.
– А где Пётр? - подруга озадаченно рассматривает грязно-коричневые пятна на моей груди.
– А, он...в овраге. Ищет пакет. А я чуть с моста не свалилась. Вот, вся измазалась, - я пренебрежительно оттопыриваю перед проклятой крутки.
– Какая ты неуклюжая! - рыжая смеётся.
– Там скользко, - я почему-то оправдываюсь.
– Садись к огню. Подсушим твою одежду.
Подруга отодвигается от костра и жестом приглашает меня сесть рядом. Её длинные вьющиеся волосы цвета жжёной карамели волнами струятся с плеч. На Еве облегающие чёрные джинсы и мятая мужская рубашка. 
– Это Пети, - обьясняет Ева, поймав на себе мой оценивающий взгляд.
Где-то неподалёку затрещали ветки. Со сложенной из прутьев крыши прямо мне на лоб падает капля дождя, и в шалаш входит Ларкин, тоже весь в грязи.
– Один лучше другого! - ухает Ева. – Прямо леший какой-то! Ха-ха-ха.
– А ты тогда кикимора, - огрызается Петя. – А ты - держи свой пакет, - он протягивает мне пропажу, насуплено раздувая ноздри.
– Я вам колбасок принесла. И хлеба, - я снова оправдываюсь.
– О, вот это я понимаю! - Ева по-свойски выхватывает у меня пакет и начинает в нём копаться. – А зачем нам нож?
– Мама дала, - я подсаживаюсь к подруге, опустив голову.
Близнецы несколько секунд смотрят друг на друга, а потом прыскают.
– Чё вы ржёте? - я злюсь. – Да, моя мама считает, что вокруг одни враги. Я с ней не согласна, но нож - полезная штука! Например, чтобы резать хлеб.
– Так он у тебя уже в нарезке! Ха-ха-ха.
У Ларкиных особенный смех, очень мелодичный и заразительный. Когда они хохочут, мне кажется, что на свете вообще не существует ничего важного. И что единственное, зачем стоит жить, это чтобы хорошенько надо всем посмеяться. В такие моменты я чувствую с близнецами настоящую душевную близость, благодаря которой и решаюсь участвовать во всех их авантюрах.
Я втягиваю носом ночной лесной воздух и понимаю, что мечтала об этом вечере целый год. У меня колет от хохота в правом боку. Петя, всё ещё икая от приступа смеха, ворошит угли. Ева собирает вокруг себя длинные палки, чтобы нанизывать на них колбаски. Я смотрю на огонь.
– Сеструха тебе уже рассказала про своего хахаля? - начинает типичный для нашего шалаша разговор Петя.
– Да, - я кошусь на подругу. Та размашисто точит моим ножом кончики палок, превращая их в маленькие копья.
– И что ты об этом думаешь?
– Я? А что? - не понимаю, к чему он клонит.
– Она на нём словно помешалась. Умный-умный. Только и твердит. Бегает за ним, как собачка, – Петя стремительно распаляется.
– Не бегаю я! - вскрикивает Ева, продолжая затачивать палки. – Мы встречаемся, если ты до сих пор не понял.
Настроение у близнецов резко меняется. Ларкин ядовито хмыкает.
– Ты просто ревнуешь, - колет его сестра.
– Я? К этому заумному члену? Ни секунды, - Петя, словно шпагой, рассекает воздух палкой, которой мешал угли, и та загорается. Тогда он начинает яростно размахивать ею, чтобы затушить, и случайно ломает о деревянную опору. Крохотный огонёк падает в сырую землю и с шипением гаснет. – Упс!
Я издаю радостное «хи-хи» в надежде, что Ева его поддержит, но её уже понесло.
– Ну да, ну да, - она подначивает брата. – Тогда почему после того, как ты с ним поговорил, он даже прикасаться ко мне боится?
– Понятия не имею. Я просто его предупредил: будет распускать руки - отрежу яйца. И всё, - Петя передёргивает плечами и выскакивает из шалаша. – Я за кочергой.
Ева белозубо улыбается, ликуя. Ну просто вылитая лиса!
– Ты его разозлила, - я смотрю на подругу с непониманием.
– Ага. Мне нравится, когда он такой, - рыжая ехидно закусывает нижнюю губу. – Петя сейчас на всех злится. Постоянно! Может, хоть так ему полегчает. Если конкретная причина будет, - Ева любуется своими копьями.
– Это из-за родителей?
– А, хрен его знает! Ему только повод дай - на любого набросится.
Петя вернулся с новой палкой, уже более толстой.
– Сплетничаете?
– А то! - веселится Ева. – Всё о тебе да о тебе, любимом.
– Ну и дуры. Давайте сюда колбаски - жрать охота.
Ева достаёт колбасную цепочку, срезает полиэтиленовую шкурку, вынимает по одной и нанизывает на палки-шампуры. Я украдкой смотрю на Ларкина. Он ловит мой взгляд и пожимает плечами, как бы извиняясь за обзывание.
– У тебя, говорят, тоже кто-то есть? - рыжий присаживается на пенёк рядом со мной.
– Да нет никого. Это так было...безнадёжно, - я смущаюсь.
– Несчастная любовь?
– Нет, любви не было. Просто. Да не важно.
Я сникаю. Мне абсолютно нечем похвастаться перед близнецами. Я целовалась всего дважды, и оба раза - с ними.
– Чего у тебя ещё новенького? - Петя не отстаёт.
– Да так, теннис, классуха. Ничего приятного и интересного за этот год со мной не произошло. Это у вас жизнь весёлая! - говорю это с нескрываемой завистью.
Ева раздаёт нам по шампуру, и мы начинаем жарить колбаски.
– Хлеб в прикуску! - командует рыжая.
Как скучна и однообразна моя жизнь. Мне даже нечего рассказать друзьям. А ведь прошёл целый год!
– Ты ходил к цыганам? - спрашиваю я Ларкина, решая перевести тему.
Петя нахмурится и уставился в огонь.
– Нет. Я ж говорил, что болел, - он цедит слова. – Слава - трус! Витя не приехал. Арест тоже.
Колбаски начинают шипеть. Воздух в шалаше наполняется чарующим ароматом жареного мяса.
– Я его не пустила, - встревает Ева.
– Чегооо? - воет Петя. – Засунь себе свои указания знаешь куда, сестричка?
– А куда, куда?
– В задницу!
– Хамло.
– Мамка.
Атмосфера накаляется. Я сижу с близнецами, как между двумя заряженными ружьями. Кажется, от костра исходит меньше жара, чем от них. Интересно, пока меня не было, они тоже ругались? Петя одёргивает завернувшийся ворот ярко-красной жилетки. Ева пробует колбаску.
– Ай! Горячая!
– Тупица, - бросает рыжий.
Подруга метает в него испепеляющий взгляд. Наступает напряжённая тишина.
– Кто-нибудь хочет воды? - я не нахожу себе места.
– Нет! - хором отвечают близнецы.
Приехали. Дивный вечерок! Уже совсем стемнело. Мои колбаски подгорели. Убираю шампуры от огня и с усилием дую. Угли потрескивают. Где-то ухнула сова. Мне и уютно, и странно одновременно. Какая муха их укусила?
– Помните, вы целовались на озере? - я решаю разрядить обстановку.
Друзья безмолвствуют. Колбаска Пети запищала. Раздаётся микро-взрыв, и она забрызгивает мою куртку сладким жиром.
– Ой, извини, - Петя рукавом вытирает моё плечо.
– Да ничего. Она всё равно уже грязная.
– На, - Ева протягивает нам ломтики хлеба.
Я передаю часть Пете. Мой вопрос остался без ответа.
– Давайте чокнемся, - Ева наставляет на нас своё колбасное копьё. – За самое весёлое лето!
Рыжая громко кричит «ура». Мы скрещиваем шампуры и лакомимся слегка обуглившимся колбасками с дымком. Близнецы звонко чавкают, уплетая ужин за обе щеки.
– Язык не проглоти, - пробую пошутить я над Петей.
Тот улыбается с набитым ртом.
– С утра ничего не ел - косил. Батя просил ещё неделю назад, а я ни черта не сделал.
Я киваю, вцепившись зубами в истекающую соком колбаску.
– Ты, я смотрю, тоже.
– Есть не хотелось.
– Да, свежий воздух пробуждает аппетит, - вставляет Ева. – Кстати! Завтра мы идём гулять на заброшку. Ты же с нами? Мы берём косяк.
О, нет. Как вообще зашла эта тема? Я молча жую.
– Ну? - наседает Ева.
– Я собиралась пойти в поле...
– Мы и пойдём через поле. Ну, что?
– Посмотрим.
– Да лааадно тебе, подруга. Мы же чокнулись! Надо исполнять.
Против Ларкиных нет оружия.
– Ладно, - я сдаюсь.
– Вот это я понимаю, вот это мы повеселимся, - подытоживает Ева, бросая в огонь опустевшие шампуры. 
Она победоносно смотрит на брата. Тот отвечает ей коротким кивком.
– Первый раз будет жёстко. Но с нами ты не пропадёшь. Тебе понравится, - рекламирует грядущее приключение Петя.
Ну я и влипла. Колбаски уничтожены, хлеб безжалостно обгрызен - остались одни корки. Никто из нас их не любит.
– Споём? - спрашивает рыжий.
– Наконец-то, - отвечает Ева. – Бери гитару.
– Когда ты научился? - удивляюсь я.
– Зимой, пока дома скучал.
– Ого! - я поражена. 
Мне казалось кроме того, как лазать по деревьям да воровать ягоды Ларкины ничего не умеют. Я даже не уверена, что они знают хоть одно четверостишье наизусть.
– Что будем петь? - спрашиваю я Еву.
– Восьмиклассницу. Я только её пока умею, - Петя водружает на колени потёртый инструмент с порванной струной.
Один чёрт знает, где он её раздобыл. У Славика была другая.
Петя прокашлялся и ударил по струнам. Звук так себе, но для дачи сойдёт. Я играю на фортепиано с семи лет. Голос у меня слабенький, но со слухом повезло. А он попадает в аккорды! И гитару эту ухитрился настроить...
«Пустынной улицей вдвоём с тобой куда-то мы идём, и я курю, а ты - конфетки ешь. И светят фонари давно, ты говоришь - пойдём в кино - а тебя зову в кабак, конечно», - хором поют близнецы.
«Мммммм, восьмиклассницааааа», - я тихо подпеваю.
«МММММ», - мычим мы вместе.
Петя чисто отыгрывает все аккорды и дальше поёт соло! Похоже, что они с Евой это репетировали. А у рыжего, оказывается, есть голос. Откуда? Он же никогда не пел! На словах «но в десять ровно мама ждёт тебя домой» Ларкин делает особый акцент, пропев их деланно серьёзным тоном, глядя мне в глаза. И тут я вспоминаю про мамин блэкбери. Он не звонил!
Петя доигрывает песню и откладывает гитару. Я ёрзаю на месте, топая ушибленной ногой.
– Ты чего? -  спрашивает Ева.
– Передай пакет, пожалуйста.
Подруга послушно отдаёт мне чёрный целлофановый пакет.
– Что случилось? - Петя начинает беспокоиться.
– Телефона нет! - я ахаю.
– Какого телефона? - близнецы не понимают.
– Маминого. Она дала мне, чтобы звонить. Чёрт! Теперь я ещё и мамин телефон просрала, - меня охватывает паника.
– Погоди, подожди. Не суетись. Посмотри в кармане, - успокаивает меня Ева.
В карманах пусто. В джинсах тоже.
– Сколько времени? - кричу я в ужасе.
– Пол одиннадцатого, - Петя смотрит на наручные часы.
– Чёрт! Она звонила, а я не ответила! Твою ж мать! Мне опять влетит! - я вскакиваю с места и направляюсь к выходу.
– Я с тобой, - Петя тоже вскакивает. – Стой! Он наверное в яме.
– Точно! - от сердца отлегло.
– Идите, ищите, - Ева повелительно указывает нам в сторону оврага. – А я тут посижу, с огнём.
– Ладно, - я сминаюсь. – Спасибо тебе. За вечер.
Прощание вышло скомканное. Меня начинает колбасить. Руки трясутся, в голове затрещало.
– Ты забыла! - Ева всучивает мне треклятый пакет и наскоро целует в щёку. – Пока! До завтра!
Я сдавленно угукаю. Петя берёт меня за руку, выводит из шалаша, и мы тут же бросаемся бежать. После яркого света пламени глаза никак не могут привыкнуть к темноте, и я ступаю наобум, периодически спотыкаясь. Колючие ветки кустов цепляются за одежду, словно пытаясь её содрать. 
– Может, тебе очки носить? - серьёзно спрашивает Петя.
– Я нормально вижу. Просто здесь очень темно.
Упругая голая ветка отскакивает от плеча Ларкина и со всего размаху шлёпает меня по лицу.
– Ауч! - мне нестерпимо больно.
– Прости. Давай не бежать, – рыжий резко замедляет шаг, и я врезаюсь ему в спину.
Петя коротко хмыкает.
– Прости, - мне неловко.
До мостика мы дошли молча. Ну, мама мне устроит. Хоть бы не больше двух пропущенных! Увлёкшись своими переживаниями, я, не раздумывая, сползаю в овраг.
– Куда ты, бешеная? - смеётся Петя.
– Мне срочно нужно найти телефон.
– Щас найдём.
Рыжий на ногах съезжает вниз по мокрой земле и падает, опрокинув меня на спину. Я обескураженно молчу. Ларкин лежит на мне. Его частое дыхание щекочет мне нос. Только бы не чихнуть. Я чувствую кисло-сладкий запах его пота. Спина ноет - мы упали на какой-то здоровенный сук. Петя снова прыскает.
– Слезь с меня, слоноптам! - взмаливаюсь я. – Ты мне ногу отдавил!
– А вот и не слезу! Что теперь будешь делать? - он явно никуда не собирается двигаться.
Я не знаю, что делать. Петя сверлит меня взглядом. Улыбка медленно сползает с его лица. Он выдаёт нечто похожее на кошачье мурчание, и его влажные губы припадают к моим. От неожиданности я всасываю воздух носом и закрываю глаза. Петя крепко сжимает мои плечи. Я бессмысленно вожу руками по мокрой траве. Он раскрывает мне рот и кончиком языка легонько проводит по губам. Моё дыхание учащается. Тогда он касается своим языком моего. Приятно.
«Пиньк, пиньк, пиньк», - раздаётся где-то совсем рядом.
Мама звонит! Но где? Где телефон? Петя отстраняется и ласково на меня смотрит.
– Тебе понравилось? - он смущённо чешет лоб.
– Да, - я шарю руками по земле. – Ищи телефон!
– Да вот он, светится. Тебе «Мой второй» звонит.
– Это мама!
Петя передаёт мне чумазый блэкбери.
– Алло?
– Ты где?! - вопят из трубки.
– Я в лесу. Мы поём, - я стараюсь дышать ровно.
– Немедленно домой!
«Трунц», - мама бросает трубку. Дело дрянь. Меня ждёт очередная выволочка.
– Ну что? - Петя неуклюже слезает с меня.
– Кабздец.
– Пойдём, я тебя провожу.
Ларкин вздыхает, поднимается на ноги и помогает встать мне. Я отряхиваюсь, и мы вылезаем из оврага, шурша целлофановым пакетом. Предательский блэкбери я закидываю в карман, застегнув его на маленькую молнию. Где-то рядом снова ухает сова. И ещё. Никогда их здесь не слышала.
– Тебе не кажется, что лес как-то изменился? - спрашиваю я Ларкина.
– Не знаю. Лес как лес, зарос только немного, - бурчит Петя, поправляя волосы.
– А совы здесь раньше были?
– Понятия не имею.
– Я никогда не слышала.
– Ну, ты здесь не часто бывала... - произносит он с лёгкой издёвкой.
Я конфужусь. И правда, не часто. Но сегодня меня не оставляет ощущение, будто наш лес приобрёл какую-то сказочную наполненность. И что раньше он таким не был.
Рыжий включает карманный фонарик. На бетонном заборе возникает бледное пятно холодного света, напоминающее Луну. Петя начинает энергично размахивать фонариком, словно вор в поисках выхода. Наконец, искусственная Луна наплывает на замочную скважину.
– Калитку кто-то запер, - озадаченно констатирует Ларкин и лезет в карман за ключом.
– Можно побыстрее? - мне неловко его поторапливать, но дома ждёт мать, которая скорее всего в бешенстве.
– Нет, нельзя. И вообще, сколько можно ссать?! - Петя кричит на меня.
Сверху раздаётся хлопанье крыльев.
– Что?
– Сколько. Можно. Ссать?! - скандирует Ларкин.
– Я не ссу. Мне надо домой.
– К маме! - Петя угрожающе бренчит ключами.
Фонарик гаснет.
– Ой.
Вязкая темнота одномоментно заполняет собой всё пространство.
– Петя, включи фонарь, - происходящее начинает напрягать.
– Ща.
Тут он неожиданно толкает меня одной рукой в грудь, а другой хватает за затылок. Я врезаюсь спиной в широкий ствол дерева, впечатав головой его ладонь в жёсткую кору, и снова роняю пакет. Мои руки автоматически выставляются вперёд, но это едва ли сдерживает Петю. Он наваливается на меня всем телом, прижав к дереву, и начинает целовать в шею. От прикосновения его мягких губ по коже расползается жар. Ларкин тяжело дышит. Я испуганно мычу и пытаюсь его отстранить. В ногах пробегает дрожь. Низ живота сводит судорога. Ладонью он находит мою грудь и крепко её сжимает. Больно и приятно. Мои руки постепенно слабеют и повисают вдоль тела. Петя сопит и целует меня в засос. Он касается своим языком моего, покусывает губы и сдавливает пальцами левый сосок. Я издаю стон. Вдруг, он отстраняется.
У меня трясутся руки. Я не понимаю, как реагировать. В голове совершенно пусто, и только сердце бешено стучит.
– Ты, ты чего делаешь? - наконец выдавливаю я из себя.
– Ты мне нравишься, - Петя включает фонарик.
Я вытираю губы грязным рукавом куртки. Во рту вкус сырой земли.
– Может, теперь ты хоть иногда будешь думать обо мне, - Петя широко улыбается. – Ну, по крайней мере перестала париться из-за мамы, - он складывает брови домиком.
Ларкин вставляет ключ в тугой замок, еле-еле его поворачивает, и дверь со скрипом отворяется. На территории СНТ куда светлее, чем в лесу - здесь полно фонарей. Едва переступив порог, я устремляюсь в сторону дома. Не знаю точно, почему я бегу. Ведь домой мне совершенно не хочется. Наверное, убегаю от Пети. Или от того, что случилось между нами.
– Стой! Подожди! - кричит Ларкин.
Я слышу, как ключ скрежещет в проржавевшем замке.
– Я опаздываю! Не беги за мной! Пока!
Так быстро я даже на теннисе не бегала. Где-то на середине пути до меня доходит, что проклятый пакет остался лежать в глубоком обмороке возле нашего дерева поцелуев. Хоть бы Петя догадался его забрать. А то какие-нибудь очередные цыгане моментально приберут к рукам мамин дорогущий нож для мяса. Почему я всё теряю?
Однако же, отчего так радостно на душе? Почти полная Луна неестественно огромна и излучает умиротворяющее изумрудно-жёлтое свечение. У Пети зелёные глаза, очень красивые. А у Евы они всегда отдают горячим огненным блеском.
Цикады. Маленькие назойливые скрипачи, обычно раздражающие, теперь вторят чарующей мелодии, внезапно возникшей у меня в голове. Я слышала её кажется на концерте в Вене или в Италии на набережной. Что-то такое простое, но пронзительное и нежное. «Мммм, тадам, ти дам, тадам, тадум, тадыыы»...
Поворот на мою улицу. Останавливаюсь, чтобы отдышаться. Слышится свист. Оборачиваюсь - никого. Это что ещё за глупости? Стою в ожидании повторного сигнала. Тишина. Сладко пахнет травами, но зябко. Хорошо, что есть крутка, которую я изгваздала. Снова свист - раздаётся со стороны леса. Наверное, это Петя развлекается. Побегу, а то ещё догонит.
Раз фонарь, два фонарь. Ещё парочка, и будет наш дом. Вдоль дороги растут какие-то лысые деревья, вроде ивы, но, видимо, умершие. Их ветки заслоняют фонарь и отбрасывают длинные изогнутые тени, напоминающие когти. «Там, тида дам, татам»... С той же стороны, откуда прилетел свист, теперь послышался вой. Похоже, в лесу кто-то гуляет с собакой. Ничего себе, ночное развлечениеце. 
Впереди видится чёрный силуэт. Что-то волосатое. У меня перехватывает дыхание, и я резко останавливаюсь. Сердце сжимается от страха.
– Кто там? - кричу я как можно строже.
– Мать твоя, дура.
Удивительно, но я рада её видеть. Ну, то есть, лучше она, чем кто-то лохматый и чёрный.
– Иди, иди сюда, лопушандра, - подзывает меня мать.
Кажется, она не в бешенстве. Так, недовольна, но не более.
– А ты не укусишь? - почему-то я решаюсь пошутить.
– Всю искусаю, - мать подыгрывает.
Удивительный вечер. Все сегодня какие-то любвеобильные, даже страшно. Подхожу к маме. На ней пижамные штаны с Винни-Пухами, заправленные в садовые сапоги, папина шапка-ушанка и белая норковая шуба. Я непроизвольно хихикаю.
– Я тебе сейчас покажу, как над матерью издеваться, - она хватает меня сзади за шею начинает полушутливо трясти.
Хватка у неё крепкая. Шутки-шутками, а если захочешь - всё равно не вырвешься. Потрепав меня так, она забрасывает моё тело в дверной проём, придав ускорение чисто символическим пенделем.
– Ну, на сей раз хоть одетая, - мать захлопывает калитку.
Противный металлический лязг взрезает ночную тишину. «Одетая, несмотря на все старания Пети», - радостно думаю я. При таком раскладе мы с ним завтра может и встретимся.
– Есть будешь? - мать запирает калитку ключами, которые я забыла.
– О, да, - я снова голодна.
– Идём, - мама направляется в дом. – Телефон где? - она оборачивается.
Я машинально хватаюсь за карман. Фуф! На месте.
– Вот он, мам.
Гордо передаю ей блэкбери. Не потеряла.
– А чё он такой грязный?
– Ээээ...
Мама издаёт тяжёлый вздох и качает головой. Мы подходим к дому. Яблони пахнут просто волшебно! Влажные листья блестят серебром в ртутном свете Луны. Снова слышится вой.
– Боооже мой, - задумчиво подвывает мать и скрывается за дверью.
Свист, совы, вой, огромная Луна. Может, мой сон не так уж и далёк от правды?

Глава 3

Погнали

Меня разбудил премерзкий стрекот, как-будто кто-то неумело играл на трещётках. Оказалось, две сороки не поделили между собой шишку. Они засели в гуще веток наших молоденьких сосен и беспрестанно переругиваются. Из-за этих надоедливых птиц мне уже не заснуть.
Приподнимаюсь, заложив за спину одну из подушек. Как же болит тело! Локоть, нога, поясница, шея - всё либо ломит, либо зудит. Меня словно избили. Переползаю на середину кровати. Так, ещё и задница зудит. Ну, это вообще позор.
Итак, что же это со мной? Вчера я вернулась домой совершенно перевозбуждённая. Мне было наплевать, что скажет мать по поводу моего опоздания. В голове играла музыка. Я пребывала в каких-то мистических фантазиях. Домой бежала чуть ли не вприпрыжку, но не потому, что спешила, а от радости, и даже не заметила, что у меня жутко болит нога. Сейчас стопа опухла и ноет. А потом мне долго не спалось...
В общем, ночной лес и горячий пыл Пети неожиданно пробудили во мне нечто звериное. Буквально сожрав мамины разваренные спагетти с обжигающе острой подливой, я наскоро запихнула грязную тарелку в посудомойку и улетела к себе наверх. Здесь я включила ночной свет и сорвала с себя пропахшую костром одежду, предварительно заперев дверь на крутящийся замок. Мне не терпелось взглянуть на себя в зеркало. Я хотела попробовать увидеть своё тело глазами Пети.
В зеркальных дверцах платяного шкафа стояла незнакомка. Глаза девушки были черны и казались бездонными. Румяные щёки, малиновые губы, алые соски. Волосы на лобке слегка завились и блестели.
«Неужели эта нимфа - я? Куда подевались синяки под глазами? И почему моя грудь выглядит теперь такой упругой и притягательной?». Я никак не могла поверить в столь резкую перемену. «Получается, чтобы понравиться себе, сначала ты должен понравиться кому-то другому?».
Лампы у туалетного столика замигали. Такое происходит здесь постоянно - что-то с электросетью. Но в этот раз я испугалась. Мне показалось, что своими заигрываниями с зеркалом я нечаянно провела какой-то древний обряд, и что теперь та великолепная девушка из зазеркалья - моя вторая личность.
Я отпрянула от шкафа, быстро выключила лампы и нырнула под одеяло без пижамы. Некоторое время лежала, боясь пошевелиться, и прислушивалась к собственному дыханию. Постепенно глаза привыкли к темноте, я немного расслабилась и растянулась на спине во всю длину кровати. Лёгкое одеяло закрывало моё нагое тело по самую шею. Напротив, в левом углу окна, всплыла Луна.
И тут меня пронзило острым желанием. Оно, словно лава, разлилось от живота к рукам и ногам. Ощущение, будто бы мне что-то вкололи в вену. Я сопротивлялась этому желанию и просто лежала, стараясь его игнорировать. Но оно лишь возрастало. Поддавшись, я стала поглаживать свою грудь. Мне вспомнилось, как Петя прижал меня к дереву, как целовал в шею и губы, как нашёл пальцами сосок. Я повторила за ним. Желание усилилось. Я представила сильные руки Ларкина, его широкие плечи и твёрдый зад. Между ног у меня сделалось влажно. Я сгребла ногами одеяло и сжала его коленями.
Пока я барахталась, Луна переплыла на середину окна. Она уже не подглядывала за мной из-за угла, а беззастенчиво рассматривала в упор. Приступ возбуждения никак не проходил. Всё ещё надеясь прекратить это безумие, я отлепила руки от груди, вытянула их вдоль тела и стала отчаянно искать глазами, на что бы отвлечься. Сначала мой взгляд упал на Сэлинджера. Мне подумалось, что почитать было бы отличным спасением от навязчивых мыслей. Но потом я заметила расчёску возле книги. Её корпус был отлит из прозрачного пластика, пошло имитировавшего хрусталь, а ручка выполнена в виде четырёх шаров, плотно приставленных друг к другу. И моя фантазия сорвалась с цепи.
Я вскочила с постели, голая подлетела к туалетному столику, достала из крайнего ящичка клубничный крем для рук, схватила расчёску и обильно смазала её шарообразный конец. Затем аккуратно завинтила тюбик, вернула его на место и с выскальзывающим из рук пластмассовым жезлом нырнула обратно в кровать.
Дело оставалось за малым. Не долго думая, я ввела ручку расчёски себе в попу и начала водить ею туда-сюда, стоя на коленях под одеялом. Не знаю, что бы было, если бы в комнату вошла мать. Я специально извивалась так, чтобы мои соски тёрлись о простыню. Мне совершенно не было больно. От наслаждения я начала стонать и, чтобы мать меня не услышала, зарылась лицом в подушку. Я думала о Пете и немного о Еве. О наших поцелуях на озере и в лесу. Сейчас оба близнеца ласкали моё тело. Их лица мерцали в оранжево-розовой дымке волос. Я заглядывала им в глаза, ища в них любовь или хотя бы симпатию. Но там почему-то виделись лишь насмешка и жажда удовольствия. Моя фантазия стала походить на наваждение. Сюжет развивался бесконтрольно. Создавалось впечатление, что это не я выдумала Ларкиных, а они меня - таким гиперреальным казалось их присутствие.
Не знаю, сколько времени прошло. Кайф накатывал волнами, и в один момент дошёл до предела. Из меня вырвался сладострастный стон и растворился в ночной тишине. Близнецы тут же исчезли. Я извлекла расчёску и повалилась на спину, тяжело дыша. Меня немного потряхивало, ноги дрожали. Рука была вся в мокрой слизи, на простыне образовалась маленькая лужица. Я передвинулась на другой конец кровати. Лунная дорожка осветила мой лобок, и капельки пота засеребрились в холодном сиянии. Тело начало быстро остывать, стало зябко. Я отложила расчёску и накрылась одеялом. Голова опустела, глаза потяжелели. Я ненадолго прикрыла их и тут же уснула, так и не задёрнув занавеску.
Вспоминая вчерашнюю ночь, чувствую прилив тошноты. Не понимаю, как я могла воображать себе близость с обоими близнецами и проделывать такое с расчёской? Вот она, запуталась в одеяле, вся в каком-то бело-жёлтом налёте. Фу, гадость! Надо срочно сменить бельё.
Рывком встаю с постели. Тело отвечает пульсирующей болью в нескольких местах. Да уж, знатно я вчера побарахталась. Снимаю наволочки с мятых подушек. Забавно, но они в разноцветных клубничках, только сейчас заметила. Мне явно пора объяснить маме, что я уже не девочка.
Плюхаюсь животом на постель и свешиваюсь с противоположной стороны, чтобы поддеть заправленную под толстый матрац простыню, и в комнату входит мама.
– Ааа!
– Твою...
– Я голая! Уйди!
Мать захлопывает дверь с такой силой, что ручка с моей стороны отваливается. Она узрела мой давеча опороченный зад во всей красе.
– Ты чё голая-то? - кричит ошарашенная мама за дверью.
– Мне жарко в пижаме, - я хватаю проклятую расчёску и зашвыриваю её под кровать.
– Ну....ну ясно. Я хотела...ты там одеваешься или нет?!
– Щас, мам!
В панике срываю оставшееся постельное бельё, комкаю, бросаю на пол и лезу в комод за трусами.
– Что ты там делаешь? - зудит мать.
– Одеваюсь, мам! Ну ты совсем, что-ли?
Хоть бы она ничего не заподозрила.
– У тебя там ручка отвалилась, - продолжают бубнить за дверью.
– Я слышала. Нечего так дверями хлопать! - пыхчу, пытаясь через низ натянуть тугое белое платье.
– А ты мать не учи! Ну, оделась? Я вхожу, - на этот раз мама открывает дверь с осторожностью, избегая повторной нудистской сцены.
Я издаю страдающий рык. Как она меня достала. Никакой личной жизни! Скорее бы уже этот её отпуск кончился. Подобрав полы оранжевого клетчатого халата, мама поднимает ручку и вставляет её на место.
– Я уезжаю, - она с подозрением осматривает мою спальню. – Вернусь вечером.
– Куда? - я удивляюсь мгновенной материализации моих мыслей.
– На работу! - рявкнув, мать подходит к письменному столу и начинает складывать разбросанные карандаши в стаканчик. – Денежки зарабатывать, чтобы вот это всё тебе покупать.
– Мам, не трогай! - не люблю, когда она прикасается к моим вещам.
– Ну и пожалуйста, - она присаживается на краешек матраца и вздыхает. – В общем, бульон в холодильнике. Или можешь доесть спагетти.
– Угу.
– И полей розовые кусты.
– Ага.
– И никуда не ходи!
– Ну да.
– Два! Сиди, делай французский. И математику.
– А ещё что? - меня переполняет ярость.
Мать на секунду задумалась, пропустив мой выпад.
  – Ничего. В общем, до вечера. Будешь поливать цветы - наденешь панаму. Солнце сегодня активное.
С этими словами она поднимается. Её объёмные булки закусывают часть халата. Я хихикаю. Мать оправляется и грозно смотрит на меня. Делаю серьёзное лицо. Она уходит, гордо задрав голову. Ну, гусыня!
Интересно, куда это мама намылилась? Она никогда не ездит на работу во время отпуска. Да ещё и так рано. Сейчас часов десять, не больше. Не часто меня оставляют одну... Вот удача! Теперь-то я могу спокойненько потусить с близнецами.
Подхожу к окну, откуда вчера за мной нагло подглядывала Луна. Солнце уже вовсю заливает ярким светом сад. Сороки исчезли. Бабочки мирно кружат над мамиными розами, шустрые птички, сидя в туях, перекидываются коротенькими мелодиями, ветра нет. Эта идиллическая картина заряжает меня бодростью и вдохновляет на поиск приключений.
Хочется позавтракать. Я так понимаю, готовить мать не собирается, что даже к лучшему. Она всегда перебарщивает с огнём и специями. Её экспрессивно приправленная стряпня, съеденная на голодный желудок, чревата запором или поносом. А поскольку восседать полдня на белом друге у меня нет совершенно никакого желания, я, пожалуй, по-быстрому сварганю сама себе яичницу.
Сгребаю в охапку грязное постельное бельё и отправляюсь в гладильную, чтобы затолкать его поглубже в корзину. На ходу заглядываю в зеркало. Какая же я растрёпанная! Ладно, расчешусь перед выходом.
В холле в кой-то веке тихо. В одиночестве даже дышится легче. Стопы липнут к ледяному мраморному полу. Ну почему я так сильно потею? С улицы доносится шорох гравия из-под колёс маминого Рэндж Ровера. Ну вот, а мне за ней потом ещё и ворота закрывать. Всё, укатила! Свобода! Друзья! Нажимаю локтем на латунную ручку и открываю дверь носком стопы. В гладильной висит запах стирального порошка и маминых духов. Небось, снова забыла постирать. Ага, полная корзина. Ну и куда мне, спрашивается, девать эту кучу? Ууу, тут ещё и лифчиков полно. Посмотрим, посмотрим...опа, а вот это новый! Стразы какие-то, кружева. Где у него вообще перед?
Открываю угловой шкаф. На внутренней стороне правой дверцы привинчено заляпанное  зеркало. Набрасываю плетёные лямки на плечи. Так, застёжка сзади - значит это перед. Но где чашечки? Здесь только узкая кружевная лента, жесткий каркас и какие-то висюльки. А соски чем прикрыть? Страшно представить, как тогда выглядят трусы из этого комплекта...
Что-то у мамы в последнее время стало появляться слишком много нового белья. И ткани в нём с каждым разом всё меньше. Может, она тайком подрабатывает стриптизёршей? Нет, тогда бы мать уезжала из дома в полночь, а не рано утром. Да и на шест она вряд ли залезет.
Когда я о чём-то размышляю, начинаю бродить туда-сюда. Это помогает отрешиться от реальности и полностью погрузиться в свои мысли. В голову настойчиво заползают картинки, как полуголая мать танцует перед толпой сальных мужиков, выкрикивая, что все они козлы и ни во что не ставят умных женщин. Это, разумеется, их не возбуждает, а раздражает. Они плюются в неё и забрасывают окурками. На моменте, когда мать переходит в наступление - срывает с себя лифчик и начинает мутузить им толпу, размахивая полными грудями, я обнаруживаю себя стоящей у окна и вглядывающейся в дорогу. Почему я смотрю туда? Так, калитка, тачка с землёй, ворота нараспашку. Вроде бы всё, как обычно...
И тут из-за столба выходит Славка. В ужасе ныряю под подоконник, больно стукнувшись коленями о кафель. Сейчас он меня заметит в этом чёртовом лифчике!
– Есть кто дома?! Лизааааааа!!! - голосит парень, сложив ладони рупором. – Вы здесь или где?!!! Лизаааа!!!
Застёжку заклинило. Что ж он так орёт-то? Сейчас все соседи на моей улице узнают, что я осталась одна. Твою ж мать, как эта хрень снимается?
– Лизаааааа, аллоооооо!!!!
Чё ему вообще надо? Придётся снимать через голову. Ать-ать, руки уже вытащила. Тяну корсет. Ай! Стразы царапают нос. Ну, слезай, гадость...
– Лизааааааа!!!!
Последний рывок...есть! Раздаётся треск, застёжка отлетает, и мамин эротический жилет падает на пол. Позора не будет! Встаю с колен и открываю окно:
– Чё ты орёшь? Здесь мы.
– Ой, - Славка сконфуженно одёргивает руки и понижает голос. – Здарова. Я шёл мимо. Смотрю - ворота открыты. Решил проверить. Мало ли, забыли закрыть и уехали.
– Не забыли, - раздражённо приглаживаю волосы.
Парень чешет затылок и тупо оглядывается по сторонам. Уходить он явно не собирается.
– А мама уехала, да?
– Да.
– А чё ты сейчас делать будешь?
– Завтракать.
– А можно мне у тебя посидеть? - Славка простодушно улыбается.
– Можно, можно - просто так от него не отделаешься. – Иди на кухню. Кроссовки сними. И не ори! Я щас.
– Угу.
Очень сомневаюсь, что он совершенно случайно оказался у моих ворот в семи улицах от своего дома. Небось, что-то со Светкой, будь она неладна. Или с близнецами! Почему мне так одиноко, хоть я почти никогда не бываю одна?
Мамин лифчик испортила. Ничего себе застёжечка, конечно. Целиком отлетела, но не расстегнулась. Надо куда-то спрятать этот бронежилет. Может, выбросить? Пусть мама думает, что потеряла. Хотя, как можно потерять лифчик?
Заталкиваю бельё в корзину, утрамбовываю кулаками и опускаю крышку. Практически аккуратно. Лифчик сую в коробку со старым утюгом, который миллион лет назад списали со счетов как «писающийся». Всё. Кажись, порядок.
Спускаюсь вниз к непрошеному гостю. С кухни доносится стервозный женский голос: «Вы, люди, чертовски предсказуемы. Протей не мог не проявить благородства, а ты не мог не предать его. Ты украл его избранницу. Значит, твоё сердце такое же чёрное, как и моё...». Он там что, телик включил? Вот наглый.
Вхожу в кухню. На высоком стуле восседает Славик и, закинув ноги на столешницу, смотрит мультик. Его нижняя челюсть слегка приоткрыта - парень заворожённо следит за соблазнительной брюнеткой в фиолетовом. «Если не получишь книгу Мира, то предпочтёшь ли смерть?».
– Так ты вместе с ботинками и носки снял? - я обнаруживаю себя.
– Аааа!
От неожиданности Славик валится со стула, как медведь. Пульт вылетает из его рук в сторону холодильника. Батарейки дзинькают по полу. Телевизор гаснет. Я усмехаюсь. 
– Чёрт, больно... Предупреждать надо!
– Кто ж знал, что тебя гипнотизируют нарисованные плохие девочки.
Парень неуклюже усаживается на место, потирая затылок. Я достаю продукты из холодильника. Повисает неловкая пауза.
– Яичницу будешь?
– Ага.
Блин, лучше б не спрашивала.
– Тебе с беконом?
– И с помидорами.
– Слушай, Славик, - я втягиваю носом воздух. – Ты зачем всё-таки пришёл?
Славик хлопает глазами, словно припёртый к стенке.
– Я, эээ...мимо...
– Не надо мне тут! Какое «мимо»? Ты ж живёшь рядом с Ларкиными!
Демонстративно бросаю бекон рядом с плитой. Он лезет под стол собирать батарейки. Пока Славик ползает на четвереньках, я быстро подбираю аккумуляторы и, угрожающе ими бряцая, нависаю над парнем. 
– Вставай, валенок! Говори, зачем пришёл?
Славик выпрямляется. С нарочитым подозрением буравлю его взглядом, сложив руки на груди узлом и приподняв одну бровь. Он похож на провинившегося бульдога, когда смущается - лоб гармошкой, глаза выпучены, уголки губ опущены. Я продолжаю изображать сердитую хозяйку, еле сдерживаясь от смеха. Спустя пару провальных попыток натянуть оборонительный покерфэйс парень сдаётся.
– Лааадно, - он пододвигает к себе мисочку с семечками с таким видом, будто бы делает огромное одолжение всему миру, рассказывая длинную и нудную историю о своей тяжёлой судьбе. – Короче...
Вынимаю сковородку из духовки. Скорее бы это прожорливое недоразумение свалило - мне надо привести себя в порядок перед прогулкой с Петей, который может появиться в любую минуту. Вчера он открыл свои чувства, а я сбежала, даже толком не попрощавшись и не назначив время встречи. Вот дурочка! Он ведь мог подумать, что я обиделась и не хочу его видеть. Как же плохо без телефонов...
– ...Я ей уже триста раз объяснил, что воевать с цыганами - тупость. А она мне...
– Кто?
– Да Светка. Все мозги съела!
– Ааа...
Растерянно поджариваю бекон. Я всё прослушала.
– Она мне: «Вот Петя смелый, Петя справедливый, Петя то - Петя это». Достала! А то, что он на голову отбитый - это конечно ж никого не волнует, - разгорячённый Славка опрокидывает миску с семечками. 
– Почему отбитый? - мне становится интересно. - Не сыпь шелуху на пол!
– Да потому, что помешался на своих цыганах! То спасать их лезет, то поджигать собрался. У нас из-за его метаний вещи спёрли, а он в героях ходит. Вот пусть и геройствует теперь один. И сестру свою в засос целует…
– Не понимаю, при чём тут Петя? - добавляю помидоры. – Где-то здесь была приправа...
– При том, что Света мне полночи впаривала, мол, я должен переться вместе с этим идиотом к цыганам. И всячески его расхваливала. А я чё, рыжий? - Славка импульсивно ссыпает семечки и шелуху обратно в мисочку.
– Тебе сколько яиц? - кажется, я всё поняла.
– Три. И посолить не забудь.
Ну, сейчас я этому наглецу всё выскажу!   
– Так ты элементарно зассал?
– Какой зассал?! - парень взвизгивает. – Они наши телефоны уже миллион раз перепродать успели! Это ж любому понятно. А Ларкин туда лыжи намылил, чтобы дурь свою потешить!
– Ну и не ходи с ним. В чём проблема-то? - хочется вывести его на признание.
Славик стихает, тупо вытаращив глаза. Его приступ ненависти к Пете резко проходит, как будто переключили канал телевизора. Бекон шкварчит, помидоры подрумяниваются. Может, этот клоун реально просто мимо шёл? И теперь болтает всё подряд, лишь бы ему дали пожрать нахаляву?
— А есть чё холодненькое попить? - подвисший сервер парня пришёл в норму.
— Ты - бессовестный обжора! - вырывается у меня.
— Да чё ты? - будь у него собачьи уши, он бы их сейчас прижал.
— А то! Я не нанималась тебе столы накрывать! Думала, ты по делу пришёл. Может, случилось чего... А ты!
— Мимо шёл.
Бульдожья рожа расплывается в благоговейной улыбке, мол, наконец-то мы во всём разобрались. Так сыграть идиота может только гений, но Славик на него явно не тянет. Он ничуть не изменился за шесть лет. Ведёт всё тот же бессмысленно-пассивный образ жизни, болтаясь, как известная субстанция в проруби, без планов и целей. Единственный человек, который попадает в нелепые ситуации чаще меня. Хотя, за ним бывает довольно весело наблюдать. Не будь это то самое утро, когда я наконец-то осталась одна, я бы даже обрадовалась его компании.
Снимаю с огня ароматную яичницу, раскладываю по тарелкам поджаристый бекон. Достаю из  серванта с медными ручками стаканы, наливаю апельсиновый сок.
– Добавить лёд? - я ехидствую.
– Конечно!
Сейчас плюну ему в стакан...
– Где у вас вилки? Давай достану, - Славику не терпится позавтракать.
– Слева от раковины, в верхнем ящике.
Наверное, предлагать ему перейти в столовую, как это обычно делает мама, когда у нас гости, бессмысленно. Ещё скатерть испачкает. Формально его не приглашали, значит париться незачем. Ставлю перед ним яичницу в тарелке для уборщиц и усаживаюсь в отдалении от прихлебателя. Славка тут же набрасывается на бекон.
– Смотри, не подавись, - хотя, чем быстрее он доест, тем скорее уйдёт.
– Да я с вечера ничего не ел!
– Какой ужас! - издеваюсь над ним.
Ест он и правда, как пёс: чавкает, постанывая, желток стекает по подбородку...
– Я ж сказал, что всю ночь со Светкой гулял. Мы куда только не ходили! И песни пели, и...в общем, устали дико. Я её проводил и, - Славик отхлёбывает сок, бренча ледяными кубиками. – И домой пошёл. А потом смотрю - твои ворота открыты...
– Ясно.
– Мамка на работе торчит сутками, жрать нечего. А у вас такой дом, что еды, небось, навалом... Вкусно, кстати, - парень размазывает желток по подбородку чумазыми пальцами. – Только сыра не хватает.
– ТЫ ДОЕЛ?! - я бросаю вилку на стол и поворачиваюсь к Славику.
– Ага, - он медленно слезает со стула.
– Ну и проваливай! - достал.
– А можно в туалет?
– Справа от гардеробной! - я вне себя от ярости. – Можете оставить отзыв о нашем ресторане в гостевой книге!
– Где?
Если я ему сейчас отвечу, от моих ругательств в саду полягут все пионы. Молча указываю ладонью на коричневую дверь с рифлёными стеклянными вставками. Славик кивает и исчезает, шлёпая ногами по кафелю. Моя порция яичницы остыла.
Однако, прошлая ночь была какая-то загадочная - все вели себя подозрительно дружелюбно. В лесу ухала сова, деревья шелестели, словно перешёптываясь, хотя никакого ветра не было. И ещё я помню, что слышала чей-то свист. И вой. И перепутала маму со зверем. Кстати! Мне же днём приснился жуткий сон про Петю-оборотня, в котором звучала музыка. Точно! Её я и напевала по дороге домой.
В туалете спустили воду. Любопытно, видели ли Светка со Славиком что-нибудь необычное вчера? Хотя, даже если они что-то и увидели, то не раздумывая прошли мимо.
Во входную дверь стучат. Вскидываю голову и вижу в выходящем на крыльцо окне два рыжих затылка. Ларкины пришли! Обтираю рот салфеткой, зашвыриваю грязные тарелки в раковину и мчусь открывать. Снова стучат. Блин, на голове-то у меня чёрти что! А всё из-за этого засранца.
– Открыто! - кричу я для очистки совести - через двойные двери и каменные стены всё равно ничего не слышно.
Славик выходит из туалета. Я отвлекаюсь, спотыкаюсь о его разбросанные кроссовки и растягиваюсь на полу поперёк входа.
– Ааа! Чёрт!!! Ненавижу тебя! - от боли хочется плакать. – Болван!
– Ой, ой! - Славка бросается ко мне и пытается поднять.
– Да не хватайся ты! Сама справлюсь.
Входная дверь распахивается и въезжает мне в бок.
– Ааааййй!!!! - сегодня явно не мой день.
– Что у вас здесь происходит? - на пороге стоят обескураженные близнецы.
– Ох...привет, - кряхчу я, поднимаясь. – Да этот, блин, раскидал свои кроссовки, - киваю в сторону Славика, пялящегося на меня. – И я споткнулась.
– Повернись! - командует Ева вместо приветствия.
Она подскакивает ко мне и двумя руками одёргивает задравшееся платье. Славик хихикает. Я краснею.
– Чё ты ржёшь, бестолочь? - Петя переступает порог.
Чувствую, что краснею ещё сильнее. Колени гудят, локоть разодран, платье испачкано. Ева меня отряхивает.
– А чё, нельзя? - Славик набыченно смотрит на Ларкина.
– Ты чё здесь забыл? - Петя сбрасывает с голых ног поношенные кеды, не развязывая потрёпанные шнурки.
– А ты чё?
– Парни, парни! - встревает Ева. – Хотите подраться - идите в сад. А мы чаю с Лизкой попьём.
– Мне домой пора, - Славка натягивает носки.
– Сыкло и есть сыкло, - цедит Петя. – Привет, Лиз, - он вспоминает обо мне.
– Привет, - я смотрю в пол, потирая локоть.
– Да я просто руки марать об тебя не хочу! - петушится Славик, протискиваясь к выходу между мной и Евой. – Твоя дурь - сам с ней и разбирайся.
Петя порывается двинуть Славику, но рыжая преграждает брату дорогу, круто выставив плечо вперёд.
– Забей, - они обмениваются многозначительными взглядами. – Мы ж хотели расслабиться.
Воспользовавшись моментом, Славка перепрыгивает через порог и неуклюже вываливается на крыльцо. 
– Счастливо оставаться! Лиз, спасибо за завтрак! Петя, ты кретин! - голосит он, спрыгивая по ступенькам в сад.
Ларкин со всего размаху захлопывает дверь.
– Вы вместе завтракали? - он испытующе смотрит на меня. 
– Ээ, да. Он Светку провожал, а потом ко мне зашёл. Случайно. Они всю ночь гуляли...
– Ого! Да Славка времени зря не теряет, - присвистывает Ева. – От одной к другой, хаха!
– Жирный придурок, - кривится Петя. – Да и хрен с ним. Идёшь с нами на заброшку?
– Иду.
– В этом? У тебя тут кровь, кстати, - он указывает пальцем на мою грудь.
– Ой..
Всё как всегда. Видимо, смазала с поцарапанного локтя. Из дома выйти не успела, а уже грязная.
– Да нормально всё, - Ева вынимает загорелые ступни из дешёвых вьетнамок. – Переоденься, если хочешь. Мы тебя подождём. Только не тормози, через час будет пекло.
На подруге ультракороткие шорты из отрезанных джинсов и серый топик с тонюсенькими завязочками на спине. Максимально голый прикид! На его фоне моё белое льняное платьице смотрится почти монашески строго.
– В холодильнике сок и мороженое, угощайтесь. Я быстро!
– Давай-давай. Нам тут ещё кое-что приготовить надо, - мурлычет Ева, заговорщически переглядываясь с братом.
Взмываю вверх по лестнице. Ну, Славка! Испортил всё утро. Я так хотела предстать перед Петей в лучшем свете, а в итоге валялась на полу в пылище, светя детскими трусами из-под задранной юбки. Как мне не везёт! Конечно, на фоне его сексуальной сестры я выгляжу как ребёнок. Надо надеть что-нибудь вызывающее. Как мамин лифчик!
В спальне уже жарко. Открываю зеркальный шкаф и обнаруживаю, что на голове у меня настоящее гнездо. Ужас! Где же расчёска? Точно, под кроватью. Какое унижение… Если бы близнецы только знали, в каком роде я вчера о них думала! Тогда бы Петя понял, что и во мне есть и похоть, и разврат.
Перерыв весь шкаф, выуживаю из нижней полки красный топ, который носила года три назад. Примеряю. Сидит в облипку, заканчивается сразу под грудью. Под эластичной мягкой тканью отчётливо вырисовываются соски. Идеально! Где-то здесь должна быть джинсовая юбка…ага! То, что нужно. Вот теперь я похожа на человека, барахтавшегося в постели с расчёской в попе. Придётся лезть за ней под кровать.
Настроение улучшается. Надо ещё очки прихватить и намазаться кремом от солнца. А то сгорю в первые же полчаса. Уф, духотища. Соберу-ка волосы - у меня красивая шея, хоть и тонкая. И надену мамины серьги-кольца. Она всучила мне их на днях, сказав, что они не подходят под её деловые костюмы.
– Лиз, ты готова? - за дверью стоит Петя. 
– Чёрт, - роняю расчёску от неожиданности. – Почти. Я сейчас!
– Можно мне зайти? - робко спрашивает рыжий.
Сердце колотится, во рту пересохло.
– Ну, входи, - выдавливаю я из себя.
Ларкин осторожно открывает дверь и замирает в проходе.
– Ого! Мощно ты переоделась.
– А, это…это чтоб не жарко, - я как всегда оправдываюсь.
Петя хмыкает и проходит на середину комнаты. 
– Знаешь, я хотел про вчера сказать. На меня что-то не то нашло. Я прям весь горел изнутри. Извини меня, пожалуйста. Я не хотел тебя напугать, - выдаёт он на одном дыхании.
Отворачиваюсь к окну. Не хочу, чтобы он видел, как я грызу губы от волнения.
– Ты вчера когда убежала от меня, мне стало не по себе. Блин, я почувствовал себя настоящим…гадом! Прости меня. Я просто теряю контроль…
Мне показалось, что Ларкин собирается мне в чём-то признаться. Судорожно тереблю жёсткий край юбки. Только бы не испортить момент.
Но Петя умолкает. Тишина прерывает его внезапное откровение, и что-то неосязаемое снова заползает обратно в его тайник. 
– Я не злюсь, - лепечу я осипшим голосом. – Кхрм. Вообще не злюсь. Мне нужно было домой - поэтому я и побежала. А в лесу мне было очень хорошо…
Чувствую как по коже разбегаются мурашки. Обнимаю себя за плечи. Хочется повернуться к Пете, но мне страшно.
– Тогда ладно. Хорошо.
В голосе Ларкина слышится разочарование. Словно он надеялся, что я сниму с него какие-то обвинения или прощу.
Разговор иссякает, и я лезу в ящик за серёжками. Петя поднимает с пола расчёску и протягивает мне.
– Спасибо.
Наши пальцы соприкасаются. Отдёргиваю руку. Снова это ощущение,  будто бы меня ударило током. Смотрю Пете в глаза. Его нежный взгляд кажется тревожным.
– Я пойду вниз. А ты давай…собирайся и спускайся тоже, - он  улыбается, и на его щеках появляются несимметричные ямочки.
Рыжий поспешно покидает мою спальню. Из зеркала на меня смотрит растерянная девчонка, натянувшая детские шмотки и сжимающая в руке символ кончившегося детства.
— Неправда! - швыряю расчёску на пол.
Я и боюсь, и злюсь. Но не на Ларкина, а на себя. За то, что мои слова не совпадают с мыслями. Потому что я слишком труслива, чтобы делать то, что хочется. А Ларкины смелые! И за это я ненавижу их с той же силой, с которой люблю.
Собираю руками волосы в хвост и вдеваю кольца в уши. Остаётся солнцезащитка. Сдавливаю тюбик из упругой пластмассы. Сгусток жирного белого крема вылетает с характерным чавкающим звуком и заливает мне всю ладонь. Ночь, Луна, клубничный аромат…Жутковато, что вчера в этой самой комнате я воображала себе Петю, а сегодня он здесь материализовался. А что, если бы сейчас воплотились все мои фантазии? Брррр. Скорее отсюда!
–…Я тебя не понимаю. Ты с каждым днём звереешь! Чё ты тормозишь? - с кухни доносится раздражённый голос Евы.
– Да, ты вообще ни хрена не понимаешь! - надрывно шепчет Петя. – Это совсем другое. Она другая!
Кажется, они говорят обо мне. Ковёр на ступенях весь в каких-то твёрдых крошках.
– Никакая она не другая. Такая же, как все.
– Она не ты - это главное.
– Мдауш, братец…Кусаешь руку, которая тебя…Ты просто жалок!
– Я тебя ненавижу!
Слышится гулкий удар ладони о столешницу, и на кухне воцаряется враждебное молчание. Ни черта себе, конечно, разговорчики…Никогда не чувствовала такой злости от Ларкиных. Что с ними случилось? Ай, дебильные крошки колются! 
– О, ты уже готова. Офигенный прикид, - Ева выпрыгивает из кухни. – Прям таки секс-пекс! Хи-хи…
– Да мне в том платье просто жарко было.
– Ну а теперь жарко будет всем остальным! Ха-ха!
– Наверное… - мне не нравится её лихорадочный смех.
– Ладно, пошлите уже. Петян! Ты доделал?
– Да, - Ларкин подходит к лестнице с чем-то похожим на мятую сигарету. – Вот он.
– Что это? - я уже догадалась, но лелею надежду, что ошибаюсь.
– Косяк, дорогуша, - мурлычет подруга, заигрывающе приобнимая меня за плечи. – Мы же обещали тебе веселье? Обещали. А задуманное надо исполнять!
Ни на лице Пети, ни в моей душе нет ни тени веселья. Одна Ева находится в нервном возбуждении, порхая по этажу и издавая ехидные короткие смешки, собираясь в дорогу.
– У вас всё в порядке? Вы какие-то дёрганные, - я надеваю сандалии.
– Всё супер! Просто не выспались слегка, - Ева косится на брата.
Рыжий молча всовывает ноги в кеды на босу ногу, снова не развязывая. Вешаю сумку на плечо. Какое-то гнетущее предчувствие  откликается спазмами в желудке. Сейчас мы выйдем из дома, и я перестану за себя отвечать. У меня больше нет сил сопротивляться близнецам. Я люблю их, они мои единственные друзья. И чтобы сохранить нашу дружбу, я готова на всё.
– Выходим? - я спрашиваю обречённо.
– Погнали, - Петя открывает передо мной дверь.
_________
Набабкина Екатерина