Рыбный Веник

Прогуливаюсь я однажды перед обедом вдоль речки Людоедки. Каждый год в ней кто-нибудь да тонет! Кто под лёд провалится, кого-то течение унесёт, а одного мужика прошлым летом засосало дно. Хищная речка у нас в общем. Соседи боятся, но всё равно купаются.
Бабушка обещала напечь блинчиков с малиновым вареньем, если я буду целый час «нагуливать аппетит где-нибудь там, подальше». Здоровье у меня не ахти какое - часто простужаюсь и мало вешу. Моя учительница Васильевна уже второй год ворчит, что я притаскиваю в школу всякую заразу и устраиваю повальные эпидемии поноса. Нашла кого винить! В столовке еда то пресная, то жирная, то пересоленная. От такого кого угодно пронесёт. А вот бабушка говорит, что я у неё умница и ангелочек. И ей я верю гораздо больше, чем какой-то там Васильне.
Так вот, гуляю я значит уже в сторону дома. Голову мне напекло прилично: кожа чешется, волосы горяченные. Прохожу мимо участка соседей, которые каждый день баню топят. Говорят, они здесь старый причал отремонтировали. Какая ж с него здоровская бомбочка получится, если хорошенько разбежаться…
Мечтательно смотрю на реку - купаться в Людоедке одному бабушка мне запрещает. Глядь, а на причале сидит рыжий клоун и, свесив в воду ноги, удит рыбу. Голова в кудряшках, на спине нарисованы разноцветные круги и пришиты помпоны, на руках белые перчатки. Точно, клоун! Откуда он здесь взялся? У нас в деревне клоуны не водятся - только алкоголики. И кого он там наловил, интересно? Дома, конечно, стынут блины и закипает бабушка, но я же не могу пройти мимо клоуна-рыбака!
Выныриваю из-за разросшихся кустов шиповника и осторожно подступаю к краю причала. Стараюсь не греметь досками. Рядом с рыбаками шуметь нельзя. Даже если они клоуны. Подхожу вплотную к незнакомцу, выглядываю из-за спины и вижу, что ни рыбы, ни ведра, ни даже хлеба у него нет. Сидит, ссутулившись, голову повесил и грустит. В руках он держит кривую длинную палку, явно выуженную из Людоедки - белые клоунские перчатки покрыты мокрыми коричневыми пятнами. К концу самодельной удочки туго примотан шнурок, к нему привязан ещё один и ещё - и так до самого поплавка вьётся толстая узловатая шнурлеска. Только это не поплавок никакой, а старая рваная калоша! В дырку на пятке продета верёвка, остаток болтается под водой. И мне почему-то кажется, что крючка там нет…
– Привет, дядя клоун!
– Привет, мальчик… - тот тяжело вздыхает.
Он поднимает голову и медленно поворачивается ко мне. На худом морщинистом лице белые разводы грима, багровые румяна смазаны и похожи на синяки, а от опухших глаз до самого подбородка тянутся высохшие струйки чёрных слёз. Нос на резинке сбился набок и напоминает огромный прыщ.
– Баааа! - я вскрикиваю от неожиданности.
Меня отшатывает в сторону, и я чуть не валюсь в Людоедку, но успеваю ухватиться за перила. Безобразный клоун хмурится и, сжав размалёванный рот, вяло отворачивается. Он снова скукоживается и утыкается взглядом в дрейфующую калошу.
– Дядя, а почему ты такой грустный? - я решаюсь спросить.
Клоун долго молчит. Потом, горбясь и ёжась так, будто хочет исчезнуть, сдавленно шепчет:
– Потому что я несмешной.
Теперь уж моя очередь отмалчиваться. Он не просто несмешной, а чудовищно жуткий! У нас про таких страшные анекдоты на переменках рассказывают.
– А как тебя зовут? - я продолжаю делать попытки завязать разговор.
– Вениамин Рыболов. Можно просто - Рыбный Веник. Впрочем, это уже неважно, - клоун начинает шмыгать носом.
– Ого! А я просто Славка. Но бабушка иногда зовёт меня Славный Ангел.
Клоун слегка наклоняет голову и заторможенно хмыкает, не сводя глаз с калоши. Создаётся впечатление, что он действительно следит за клёвом. Я тихонько усаживаюсь рядом, и мы вместе наблюдаем за «поплавком».
Погружаю босые ноги в прохладную воду. Наконец-то освежился! Рядом болтаются длинноносые башмаки клоуна. В воде они напоминают ласты или плавники. Слева и справа от причала растут камыши. В них играет рыба и гогочут лягушки. Всюду стрекочут кузнечики. Вокруг нас то и дело раздаются шорохи и происходит всякая возня. Даже старую калошу время от времени покачивает на волнах - мимо проносится ослепительный катер. Клоун же свернулся в пёстрый клубок и замер. Я думаю, с противоположного берега он выглядит как на гигантский леденец на палочке, прилипший к причалу.
– Там ведь нет крючка, да? - мне становится скучно.
– Нет, - клоун отвечает неожиданно резко.
– И ты ловишь рыбу на пустую калошу, да?
– Да.
– А зачем?
Он вздрагивает, резко вскидывает голову и отбрасывает удочку в сторону. Потом хватается за волосы и начинает стонать, уткнув лицо в колени. Старый клоун плачет, раскачиваясь взад-вперёд как детская лошадка.
Я совсем теряюсь. Лучше б вообще сюда не заходил - сейчас бы уже дома блины с вареньем наворачивал...
– Ты, ты это…не плачь! Извини. Я не знал!
Всхлипы клоуна становятся всё громче. Мне кажется, что он вот-вот бултыхнётся в речку - так сильно его раскачивает. 
– Ты был грустный. И я подумал - без крючка-то рыбу ловить совсем не весело. Поэтому и спросил. А у меня дома есть удочка. И я хотел…
Плач клоуна переходит в рыдание. Не понимаю, что я сказал не так. То ли от растерянности, то ли от скуки мне тоже захотелось поплакать. Закрываю лицо ладонями и начинаю громко подвывать Венику.
Сидим мы с клоуном вдвоём на причале и ревём. Мимо опять проносится катер, теперь в обратную сторону. Небось всю рыбу нам распугал! Веник затихает, и мне снова становится скучно. Он отпускает волосы, перестаёт раскачиваться и, всё ещё всхлипывая, гнусавит:
– В том-то всё и дело, Славный Ангел…ик! Ой! Раньше дети вроде тебя смеялись над Веником, а теперь что…ик? Вопросы задают. Старый я стал…ик! Скучный! Всё-то вы знаете…ик. Всё-то у вас есть! Я теперь для вас не смешной, а глупый…ик…ик…Ой!
– Ну, сейчас ты грустный. И немножко страшный, - зря я это ляпнул.
– ДА! - клоун взрывается. – Я страшно грустный, потому что глупый и не смешной!
Он стремительно вырывает башмаки из воды так, что меня окатывает брызгами до пояса, и ловко вскакивает на ноги как будто только что присел. Хватает удочку, замахивается и изо всех сил раскручивает в воздухе шнурлеску как лассо.
— Старый! - он клянёт себя. — Ненужный!
Вдоволь намахавшись, он наконец запускает калошу в полёт. Та плюхается на середине реки. Я и не думал, что верёвка такая длинная, а клоун такой сильный!
– Отличный бросок! - я искренне впечатлён.
Веник приободряется. Его помятое размалёванное лицо расслабляется, плечи опускаются. Теперь он рыбачит стоя. Всё происходящее мне надоело окончательно. Бабушка уже наверняка ищет меня по всей деревне, и я напоследок решаюсь расспросить клоуна обо всём напрямую.
– Рыбный Веник?
– Ммм?
– Я всё-таки не понимаю. Ты сам сказал, что стал глупым и не смешным. Зачем же ты тогда продолжаешь ловить рыбу без крючка, да ещё в таком виде? - я стараюсь говорить с ним мягко и уважительно.
– Я больше ничего не умею, - отвечает мёртвым голосом клоун.
– Как так? - я ему не верю.
– Очень просто, Славный Ангел. Я всю жизнь провёл в цирке, как и мои родители. Папа Теос был укротителем диких зверей, а мама Агнесса - его ассистенткой. Я их очень любил. Но для них смыслом жизни был цирк. Родители в нём и жили, и работали - они полностью ему принадлежали. Когда я был чуть помладше тебя, в нашем цирке случился пожар. Мама вывела меня на улицу, а папа бросился спасать своих зверей. Агнесса побежала за ним. Они успели выпустить четырёх лошадей, семь собачек, львицу и слона, но сами так и не вышли из цирка. Может, перепуганные звери затоптали моих родителей? Они задохнулись в дыму или и вовсе сгорели? Никто не знает. Так я остался сиротой, а цирковые стали моей приёмной семьёй.
– Твои родители - герои! - выкрикиваю я со смешанным чувством печали и восхищения.
– Да, настоящие герои. В тот день я поклялся, что в память о родителях посвящу всю свою жизнь цирку, - клоун вздыхает.
– А что потом? - я заворожённо слушаю. 
– Почти сразу после пожара наш цирк разорился. Хозяин бросил всё и исчез. Я с остатками труппы уехал гастролировать по стране. Проще говоря, мы стали бродягами. Взрослые часто унывали, и я старался их веселить. Придумывал номера со всяким мусором, который находил в окрестностях, дурачился, шутил - лишь бы поднять всем настроение. И у меня получалось! Когда взрослые уходили на заработки, я развлекал сверстников - в основном деревенских. Мне нравилось привлекать к себе внимание людей и управлять их эмоциями. Так я нашёл своё призвание.
– И ты всю жизнь провёл в бродячем цирке? - я тороплюсь.
– Что ты! Мы накопили денег и осели в небольшом торговом городе. Там всегда было много зрителей. Мы выступали на площади, а ночевали кто в повозках, кто в отеле. Местные нас приняли, и мэр разрешил устраивать представления в городском театре. К тому времени у нас уже не осталось никаких животных, поэтому грязь мы не разводили. Постепенно удалось перебраться в театр насовсем. Так мы обрели новый дом и создали свой цирк.
– Так ведь это счастливый конец! - я готов аплодировать от восторга.
– Да, то были счастливые времена. Мы работали на износ. Я выступал трижды в день, и после моих номеров зал буквально искрился от детских улыбок. Зрители меня любили, а я - их. Я пошёл по стопам родителей, и стал душой нашего цирка. Мы сами вели все дела - у нас не было управляющего. Но откладывать деньги не получалось. Особенно после того, как мы сделали ремонт, снова накупили зверей и нашли укротителя. Он мне сразу не понравился - грубо вёл себя с людьми и жестоко обращался с животными. Но тогда я не придал этому значения. Мы жили моментом, и время летело незаметно.
– А потом? 
– А потом наши артисты стали уходить, - клоун вздыхает всё тяжелее.
– Как? Куда? - я мрачнею.
– Да кто куда. Многие на пенсию, некоторые умерли, иным просто всё надоело. Когда наша труппа начала таять, я продолжал выступать. Ещё чаще и азартнее, чем до этого. И тогда я заметил, что времена изменились. Публика стала искушённее, дети посерьёзнели. Я даже начал замечать среди них злых... Мои коронные номера уже не вызывали восторг, а на постановку новых не осталось сил. Но я держался до последнего. Под конец в труппе нас осталось всего четверо, не считая зверей. Мы ещё работали, но люди совсем перестали ходить в цирк. Я предлагал сняться с места и снова гастролировать, но остальные договорились между собой и продали наших животных хозяину местного зоопарка. Даже двух моих собачек! Однажды ночью артисты сбежали, прихватив все деньги. Думаю, тот укротитель их и подговорил. Сразу после его появления в труппе начали происходить серьёзные конфликты, каких раньше у нас не было. Они уничтожили наше родственное единство. Так я остался без семьи, без друзей, без работы и без дома. Какое-то время город ещё разрешал мне выступать, но одинокий старый клоун теперь вызывал только жалость. А это уже совсем не мой жанр. Так и завершилась моя карьера. 
Он умолкает. Какая трагичная история! Я готов расплакаться по-настоящему. Дует резкий ветер. Я и не заметил, как погода испортилась. Над нами неожиданно взвизгивает чайка.
– А почему ты Рыбный Веник?
– Когда мы бродяжничали, еды совсем не было, поэтому приходилось рыбачить. Я был ребёнком и не понимал, что занимаюсь чем-то жизненно важным. Для меня это была просто игра. Я мог целыми днями торчать у воды, пока взрослые работали, а вечерами приносил ужин и дурачился. За это они и прозвали меня Рыбным - Веник-то я благодаря родителям. Сетки не было, и я калошей загребал на отмели мальков. Иногда мы неделями ели только их, копчёных на костре. Позже я делал номера с удочкой и этой самой калошей - они особенно нравились детям… - клоун снова начинает тихонько всхлипывать.
Издалека доносится шум мотора.
– Но теперь всё кончено, - Рыбный Веник опускает руки с удочкой. – Я больше несмешной.
Я-таки расплакался.
– Но это же нечестно! - кричу, захлёбываясь в соплях. – Ты же сдержал клятву! Ты всю жизнь посвятил цирку! Ты превратил своё горе в радость!
Рыбный Веник смотрит на меня ошарашено, словно я только что открыл ему великую тайну. Его грим окончательно растёкся и превратился в грязную маску.
– Я…
Он начинает что-то говорить, но тут с реки доносится странный лязг. Удочка в руках клоуна подскакивает, шнурлеска натягивается и срывает Рыбного Веника с причала.
– Ааааа!!!
Я не могу поверить своим глазам, но клоун катится по реке, стоя на ногах как водный лыжник! Видимо, шнурок с калошей намотался на двигатель катера, и теперь он таскает за собой перепуганного клоуна. Тот намертво вцепился в удочку и пытается тормозить, но длинноносые башмаки лишь способствуют плавному скольжению по Людоедке. Веник что-то кричит, но из-за шума ничего не разобрать. С него слетел парик и расстегнулся комбинезон - из-под него торчат зеленые трусы в красный горох и отчаянно развеваются на ветру. Простоволосый клоун прыгает по волнам со спущенными штанами, но в белых перчатках. У меня начинается припадок истерического смеха.
– Ха-ха-ха-ха!!! Ой, не могу! Щас помру! Ха-ха-ха!!! Да ты не Рыбный Веник, а Водный Чайник! Ой-ой-ой! Ха-ха-ха!
– Помогите!!! Спасите!!! Отпустите!!! - у клоуна тоже истерика, но какая-то нерадостная.
– Двигатель заклинило! - доносится с катера. – Не можем остановить!
– Я плавать не умею!!! - орёт Веник. – Помогите!!! Ааааа!!! Верните меня на берег!!!
Дело плохо. Если двигатель сейчас сломается, клоун утонет. Если не остановится, Веник отцепится и тоже утонет. А с Людоедкой шутки плохи. Что же делать?
– Плывите сюда! Эй! Сюда! Забросьте его сюда!!! - я придумал выход.
– Что? - кричат с катера.
– Сделайте петлю! Веник, когда они завернут, тебя отбросит к берегу. И тогда отпускай палку! Я тебя вытащу! Слышишь?!
– Да! - орёт осипшим голосом клоун.
– Я готов!
— А я нет! - Веник беспомощно завывает.
Катер берёт курс на причал. Он несётся на полном ходу прямо на меня. За ним болтается ошалевший от страха старик. Я спрыгиваю в воду. Возле берега мелко, но через несколько метров резко начинается глубина и течение. Хоть бы клоуна отбросило поближе ко мне. Рёв двигателя угрожающе разносится по окрестностям.
– Заворачивай! Отпускай! - командую я. — Давай!!!
Судно резко уходит вбок, и Веник навсегда расстаётся со своей удочкой и калошей. К счастью, он летит в мою сторону, и мы встречаемся на мелководье. Вытаскиваю барахтающегося клоуна на берег. Я и не думал, что способен на такое! Людоедка остаётся без обеда.
Краска полностью смылась с лица Рыбного Веника. Парик уплыл, костюм и перчатки порвались, ботинки промокли насквозь. Нос и помпоны отлетели. Теперь передо мной обыкновенный дедушка. Только очень мокрый и растерянный.
– Апчхи! - клоун подаёт первые признаки жизни. – Спа…Апчхи! Спасибо тебе, Славный Ангел! Апчхи! - он тяжело поднимается на ноги.
– Не за что! Если честно, я давненько так не хохотал. Даже сейчас охота… - я улыбаюсь во весь рот.
– Правда? - измученное лицо старика сияет так, словно ему подарили вторую жизнь. – Тебе было смешно? Честно-причестно?!
– Да я чуть со смеху не помер! - в подтверждение своих слов хватаюсь за живот. – Ты бы видел себя со стороны.
– Апчхи! - Веник счастлив.
– Что у вас здесь происходит? - сзади раздаётся грозный голос бабушки.
Я медленно оборачиваюсь. В небе снова вопит чайка.
— Привет, ба…Апчхи! - моё здоровье меня выдаёт.
— Тааак… - бабушка рычит. — Купался, значит?!
— Нет! Мы рыбу ловили! - я с уверенностью указываю на пустой причал.
— И как, что-нибудь поймали? - бабушка язвит.
— Нет. Только Веника, - я смотрю на клоуна в поисках поддержки.
— Апчхи! - тот утвердительно чихает.
— И вам здрасьте… - ба ворчит.
Она с подозрением рассматривает вымокшего до нитки старика. Клоун сконфуженно мнётся на месте и пытается прикрыть остатками костюма свои нарядные трусы, липнущие к костлявому заду. Его башмаки нелепо чавкают, а всклокоченные седые волосы торчат ёжиком. Вид у него жалкий.
— Вас как звать-то? - бабушка смягчается.
— Вениамин Рыболов, - гнусавит клоун. — А Вас?
— Аксинья Добролюбова.
Одеться у Веника так и не получается. Он беспомощно скидывает истерзанные перчатки на песок и смотрит на нас как птенец, выпавший из гнезда. Внезапно хмурое лицо бабушки разглаживается, и она разражается неистовым хохотом!
— Ухаха! Хрюхахаха! - она прижимает правую руку к груди. — Охохо! Простите! Хехехе…
Мы с Веником удивлённо переглядываемся и тоже начинаем хихикать. Сначала тихо, но потом разгоняемся, и вот мы уже втроём стоим на берегу Людоедки и покатываемся со смеху. Нас перерывает раскат грома.
— Пора домой, - бабушка приходит в себя.
Старик мрачнеет. Я тревожно чихаю. Если мы сейчас расстанемся, то я больше никогда его не увижу…
— Ба, можно пригласить Веника к нам на блины? - я смотрю на неё с мольбой.
Аксинья и Вениамин обмениваются долгими взглядами. Снова грохочет приближающаяся буря.
— Какие тебе блины? - бабушка шутливо сердится. — А кто один лазил в реку без разрешения?
— А я не один. А я с Веником!
Кажется, я в коей-то веке переспорил бабушку.
– Ой! Ну тебя! - она сдаётся. – Ладно, собирайтесь. Идёмте обедать. А потом Вы мне расскажете, Вениамин, кто Вы такой и что за рыбу тут ловили, - она смотрит на старика со строгостью, но на её губах блуждает мечтательная полуулыбка.
– Идём скорее, Веник! Апчхи… Я покажу тебе свои удочки, а ты расскажешь бабушке про калошу и собачек! - я подпрыгиваю на месте от восторга.
– Буду очень рад, - только и выдавливает из себя клоун.
Теперь его лицо краснеет уже естественно, от смущения, а ясные голубые глаза блестят от нескрываемого счастья. Мы с бабушкой берём его под руки, и все вместе идём домой. Нас провожают тёплый ливень и чайка, непринуждённо хохочущая в величественно сверкающем небе. Так я заболел ангиной, и у меня появился дедушка.
 
03.06.2022
Екатерина Набабкина