В гостях

— Самоутверждение! Самоутверждение — вот на чём покоятся ваши слова и поступки, ваши таланты. Конечно, вы обязаны не согласиться со мной, иначе вы, как сами считаете, уроните себя в глазах других. В первую очередь в глазах слушающей нас милой дамы! Судя по её смеющимся глазам, и на этот раз победа будет мной!
Я сидел в гостях у знакомой. Мы шутили с её дядей, который, как оказалось, с недавних пор жил у них дома. Его отличала необычайная весёлость и постоянная словесная игра. «Уж не спрятано ли за этим непережитое горе?» — иногда думал я. А теперь у нас зашёл с ним разговор о современной молодёжи, и я отбивался от его нападок, стараясь при этом, без сомнения, произвести впечатление на его племянницу.
— Ну уж нам, молодёжи, не привыкать отбиваться от ваших сентенций в нашу сторону. Каждое поколение выступало строгим судьёй в отношении будущего, а в отместку ему подросшее поколение свергало с пьедестала то, что было дорого для их отцов. Что ж, а по поводу ваших обвинений я могу сказать то, что даже если и в нас так сильно желание утвердиться, то оно придаёт большую энергию нашей жизни, пробуждает в нас сильные желания. Нынешняя молодёжь будет поактивней предшествующей: сколько интересов у нас, стремлений к открытиям, путешествиям, продвижению в карьере. Энергичность! Это многого стоит!
— Да уж какая там энергичность! Сосед наш каждый год ездит по разным странам, а на племянницу мою, которая ему симпатична, и посмотреть боится. Течёте вы по жизни, словно тихая вода по заданным для неё желобкам, но разлиться в буйную реку боитесь! Да взгляните на лица прохожих, молодёжи! Что на их лицах? Если они идут одни, то озабоченность, если общаются с кем-то, то опять же — одно лишь желание самоутвердиться. Я не хочу мазать всех одной краской, но я никак не вижу энергичности в молодёжи, так как не вижу в ней страстности. А страсть к одному делу дороже тысячи интересов. Да и какие там интересы... Ведь нужно себя чем-то занять, коль живёте по одиночке, так, словно друг друга не знаете!
— Уж совсем вы о нас невысокого мнения, Пётр Геннадьевич. Вы, старшее поколение, должны проявлять большую снисходительность к заблуждениям молодости. Да и живём мы в совсем других условиях, нежели жили вы. Мы — первопроходцы! А дети наши пусть учтут наши ошибки.
— Ну что вы, ребята вы отнюдь неплохие, очень даже хорошие, многих готов прочить в женихи моей любимой племяннице. Кстати, а тебя в первых рядах.
Я понимал, что ему нравилось вызывать в нас смущение, оборванные друг на друга взгляды, но мне всё же приятно было слышать эти слова.
Пётр Геннадьевич продолжал:
— Но как же мне хочется вдохнуть в вас жизнь! И цены бы вам не было! Ну нельзя же быть такими умеренными, осторожными и практичными. Не бойтесь рисковать!

Я ощутил в себе чувство свободы и то редкое состояние, когда пробуждается живая мысль, а не та, которая уже продумана и лишь достаётся из ящика памяти:
— Я не говорю это как оправдание, но не диктует ли нам сама жизнь подобную рафинированность поведения и чувств? Где я и сталкивался с настоящими чувствами, так это на фоне природы, то есть в самых что ни есть естественных условиях. А возьмите городскую жизнь, где всё подчинено некому стандарту. Всё заранее договорено, минимизированы риски – как в бизнесе, как в солидном деле. Если встреча, то в оговорённое время и оговорённом месте, обычно это кафе, где всё так же подчинено урегулированности, стандарту поведения и шаблону бесед. То есть сам быт не задаёт никаких условий для спонтанности событий и пробуждению живого чувства, например такому, как влюблённость. Если говорить кратко, то мы живём в мире шаблонов.
Поверьте, если мы обратимся внутрь себя, то обнаружим в себе неустроенность этой жизнью. Оттого многие так любят что называемые экстремальные виды спорта и отдыха. Уж не от хорошей жизни.
— Что, вполне возможно, во многом вы правы! Хотя мне трудно сказать, в чём причина: в людях, или в условиях, что были созданы до них. А ты, Анюта, что думаешь?
— Мне трудно сказать… Я так высоко взгляд не простираю. Но многие подруги жалуются на то, что свидание для парней стало самым обычным времяпрепровождением, что они перестали относиться к нему как к важному и волнительному событию — когда они переживают, пытаются чем-то удивить, как-то преподнести себя по-особому… Но, возможно, это связано с тем, что они просто становятся старше.
— Поверьте, многие из нас очень сентиментальны. А вот в девушках я это качество не наблюдаю…
Пётр Геннадьевич улыбнулся:
— Так, ну сейчас начнутся взаимные упрёки! Все мы хороши! Все мы хотим готовенькое: чтобы человек был прекрасен внешне, добр, чуток, деликатен, разделял наши интересы и всё прочее. А вдруг ему не хватает тепла, общения, чтобы раскрыть себя, проявить свои лучшие черты? Мне было бы неловко общаться под таким испытывающим взглядом, которым вы глядите друг на друга. Ну имейте хоть немного снисхождения друг к другу! Я вижу на улице столько красивых молодых людей, и они одни! Почему проходите мимо, не посмотрите, не улыбнётесь? Это касается вас, молодой человек и ваших сверстников. Нет, надо вам менять отношение к человеку!
Мне нравился этот необычный разговор и сама возможность высказать свои взгляды, которые я никогда не высказываю, и я невольно стал «выходить из игры», говорить свои сокровенные мысли:
— Я бы провёл параллель с музыкой. Её ведь можно слушать по-разному. Можно, не концентрируя внимания, улавливать лишь общую мелодику, тем самым ища в ней лишь источник приятности, не мешающий «главным» делам. Можно её слушать как эстет, как гурман, подмечая технические тонкости, умение композитора (если мы говорим о классической музыке) использовать оркестровку, фугу и прочее. Но за этой сложностью теряется главное в музыке, общий образ, настроение. Хотя я не исключаю возможности совмещения сложности и чувствования красоты. А можно музыку просто слушать, растворяясь в ней… Может, и с человеком схожий подход?
Видимо, и Аня ощутила в себе то же чувство свободы. Но она оставалась такой же сдержанной и спокойно-рассудительной:
— Ты думаешь, мы все себя мним знатоками человеческих душ? Знаю таких людей, которые чуть ли не из каждой фразы делают вывод о характере человека. Ну уж нет, таким людям и вправду трудно. Очень хорошо про это пишут психоаналитики. Недавно перечитывала книги Эриха Фромма…
Пётр Геннадьевич забавно схватился за голову — во всех его движениях было много театральности, но она, напротив, располагала нас — в этом не было никакого лукавства, а больше детской весёлости.
— Ох, только не психоанализ, милая моя Анечка! Это всё умно, научно, может быть, даже и полезно. Но… Я твёрдо стою на том, что человек в жизни должен действовать активно: добиваться высоких целей, служить своему делу. Но при этом не слишком копаясь в себе. Ну, например, узнаю я о том, что во мне живут такие-то страхи. Ну и что? Пусть я много скоморошничаю, много болтаю. Кому от этого плохо. Разве что мне…
Так! Милые мои, пожалуй, оставлю вас одних, мне нужно позвонить, да и вижу, что вам есть о чём поговорить с глазу на глаз.
Пётр Геннадьевич встал и хитро подмигнул Ане. Уходя, он, видимо, что-то вспомнил, и обернулся.
— Кстати, чтобы уйти на красивой ноте, прочту вам одну вещь. Это не психоаналитик, а всего лишь философ, правда, с трагической судьбой.
Он надел очки и взял электронную книгу.
— Вот, послушайте, это слова Павла Флоренского из писем дочери. Может, вам потом захочется почитать об этом замечательном человеке и вас заинтересуют его сочинения…
«Уметь видеть и ценить глубину того, что окружает тебя, находить высшее в «здесь» и «теперь» и не рваться искать его непременно в том, чего нет или что далеко. Страсть тем-то и вредна, что во имя того, чего нет, человек проходит мимо того, что есть и что по существу гораздо более ценно. Она ослепляет. Уставившись в точку, человек лезет на нее, не замечая красоты ближайшего. «Хочу того-то» и поэтому пренебрегаю всем остальным. А через некоторое время, когда этого уже нет, «хочу» этого и не пользуюсь тем, чего хотел раньше и что уже достигнуто»
Каково сказано! Порой важно, чтобы кто-то вовремя нам сказал нужные слова. А если доходишь до них сам, то уж слишком поздно. И нет проку от этой запоздалой мудрости.
Перед нами стоял словно другой человек: восхищённый, опечаленный, по-детски ранимый и незащищённый. На его лице сияла мягкая улыбка.
Он ушёл к себе в комнату. У нас с Аней завязался разговор: она говорила мне о том, как дядя часто читает отрывки из разных сочинений, столь удачно выбранные, что они тут же возбуждают интерес к их автору и желание узнать о нём больше. Столь деликатным образом он руководит её кругом чтения.
Я хотел было её расспросить о Павле Флоренском, как вдруг услышал знакомые звуки. Они доносились из комнаты Петра Геннадьевича. Женский голос пел:

Кто мне откликнулся в чаще лесной?
Ты ли, которая снова весной
Вспомнила наши прошедшие годы,
Наши заботы и наши невзгоды…

Это музыка Бориса Чайковского на стихи Николая Заболоцкого, вокальный цикл «Последняя весна». Но я не был так уж сильно удивлён: часто истинной глубиной и серьёзностью обладают на первый взгляд весёлые и лёгкие люди! Их лёгкость — следствие мудрого отношения к жизни.
Но мысли мои перехватила звучащая музыка, и слова этих стихов вновь отозвались во мне. Как же замысловата жизнь… Жена поэта в самые трудные годы была с ним рядом, делила с ним его беды, ждала его из лагеря долгие годы, а после освобождения поехала к нему из Москвы в Караганду. Но после всего пережитого, после всех мытарств она уехала жить с другим человеком. Однако вернулась спустя несколько лет… Почему так? Оттого ли, что с возрастом наша личность скудеет: мы становимся небрежны к себе и к нашим ближним, мелочно-раздражительны, и всё наше главное — творчество, любовь, поэзия — становится спрятанным за нашим скверным характером и окружающей нас суетой, и потому мы теряем наших близких? Как долог шаг от влюблённости до предательства? Где правый и виноватый в этой путанице чувств?
— Знаешь, а дядя только кажется таким смешливым. — Аня прервала мои мысли, и выглядела она необычайно серьёзной и задумчивой, — музыка так же воздействовала на неё, как и на меня.
— Он всегда её ждёт… Уже много лет. Супруга ушла от него: уехала в отпуск, а оттуда уже не вернулась к нему. У неё другая семья, другая жизнь. И знаешь, что удивительно, ведь я немного знаю её, много слышала — и положа руку на сердце, готова сказать — она скверная женщина; но он, мой дядя, совершенно этого не видит, а, напротив, считает её выбор самым разумным и нравственным. Говорит, что тот другой больше нуждается в заботе и любви, нежели он. Что он своей невнимательностью и чёрствостью разрушил любовь, и что своё горе он не ставит выше их счастья. Один раз он сказал: «Некоторые «сжигают все мосты», дело принципа ставя выше чувств человека. А она аккуратно перевела меня на другой берег, не заботясь о том, чтобы самой идти красиво и гордо, а думая о том, чтобы легче было мне. В муках она сделала свой выбор. Сердцем выбрала того, кому дарить тепло и заботу. Того, кто в них больше нуждается, кто одинок и заброшен, к кому была несправедлива жизнь. Но то я говорю умом, а внутри меня такой разлад…». Вот и где здесь правда?
Музыка смолкла — это была заключительная часть цикла. В доме установилась тишина. Но вдруг раздались переливы хора… Дыхание молитвы, плач мятущейся души, нежность смирения… Это «Вечерняя музыка» Валерия Гаврилина, которая словно отражение всего сокровенного и духовного, что есть во мне. Как вообще можно было написать такую музыку? Порой кажется, что эти звуки были всегда, что они лишь уловлены композитором из небесных высот. Что в них? Иногда кажется — умиротворение перед опутывающей красотой летнего вечера, чувство единения с природой, поруганной человеком, а иногда — тоска по идеалу, боль от несовершенства, от скорби мира. Душа словно стремится ввысь, отрекаясь от всего земного, она вроде ещё здесь, но уже там.
Как далёк и в то же время близок путь к сердцу другого человека! И музыка — великое таинство души — самый короткий и самый верный к нему путь!
И всё же, где правда? Кто правый, а кто виноватый? Их нет. Но как мне милы те, в ком жив огонь жизни, кто умеет заблуждаться, обманываться, опутываться страстями, в ком плачет душа. Те, вина которых во сто крат дороже правоты увядших сердец.