Представь, что музыка исчезнет

    В тот вечер, когда я так внезапно, может быть, неожиданно даже для самого себя ощутил какую-то лёгкость и блаженство душевного спокойствия, был перелом весны. Деревья ещё были в молодой листве, но в запахе городского воздуха уже слегка чувствовался, точно издали, нежный, терпкий и в то же время очаровательный запах лета. С удивлением глядел я с балкона на эти деревья, такие чистые, невинные и тихие, как будто бы их рассадили лишь мгновение назад, и деревья сами с удивлением оглядываются вокруг на ликующий зеленеющий мир проснувшийся от долгого холодного сна, оглядываются на высокое, точно южное небо, которое улыбается ленивой, пурпурной улыбкой навстречу уходящему солнцу.
    Сердце моё трепетало: и от красоты этого блаженного вечера, и от крепкого хмеля, и от сладостного воздуха, освежающего мои лёгкие после долгих часов проведенных в душном, но весёлом помещении. В такие минуты хорошо думается и хорошо чувствуется. И когда мягкий ветерок пронесся по верхушкам деревьев, ко мне вдруг пришла ясная и понятная мысль: «А что, если умереть в такой вечер? Умереть сейчас, в спокойствии, в бодрости, в полном расцвете сил, а не в беспомощности и жалости где-нибудь в старости». «Вообще замечательно», — решил я и уверенно залез на подоконник. Я был готов. Нужен был только один шаг и…
— Прости, я тебя не отвлекаю? — раздался чей-то мужской голос сзади.
— Нет, — ответил я и в растерянности торопливо спустился. Ко мне протянулась рука с раскрытым серебряным портсигаром.
— Будешь?
— Спасибо, я не курю.
— А зря… Иногда это помогает подумать.
    Двумя пальцами, большим и указательным, он достал сигарету, постучал ею о крышку портсигара и молча закурил.
    Весенний вечер быстро темнел, и вот за окном уже наступала ночь. Был слышен гул машин, прохожих и шум неугомонного ветра, что приносил с собою далёкий запах костра, пыли и сирени. Липа под балконом раскачивалась широко и беспокойно, а горевший на улице фонарь бросал сквозь её листву слабый, причудливый свет, который узорчатыми пятнами ходил взад и вперёд по пешеходной дорожке… И я глядел на эти пятна и всё никак не мог придти в себя, — ведь несколько минут назад и я мог быть одним из этих пятен. Мой спаситель тем временем курил сигарету за сигаретой, и, не докуривая до конца, выбрасывал их в окно.
— Вот представь, — резко произнёс он, когда последняя папироса уже летела вниз, — вот представь, что музыка исчезнет… нет, если музыку бы запретили, как всё неугодное, то мы были бы уже мертвы. Представляешь? И я не знаю хорошо это или плохо…
— Почему?
— Почему? Да потому что я, так же как и ты, смотрел на мир, находясь на краю, и кажется, ничего уже не видел, кроме собственной смерти.
    Он потянулся к портсигару, но, вспомнив, что там было пусто, судорожно вернул его в карман.
— Не знаю… я вечно занимался никому ненужной дрянью, хоть и иногда противился ей; плыл по той же реке, как и все, но для меня вода была холоднее, и она не так легко держала меня, как других, — мне казалось, что я погружаюсь в какую-то глубину, где жизнь человеческая уже ничего не значила. И когда я достиг максимальной точки этой глубины, я решил уйти, но уйти, подобая современности, красиво и символично. Я выбрал день, час, минуту, подходящее музыкальное сопровождение и написал короткую записку, где, как обычно, просил в моей смерти никого не винить.
    И вот я уже на краю, в наушниках какая-то лёгкая музыка, а утро пасмурное, серое, печальное. Я стою, смотрю вниз и собираюсь с силами, терпеливо выжидая ту самую песню под которую сделаю последний шаг. Наконец начинает играть Она — «На заре». Я застываю. Точно вдруг приподнялся передо мной занавес: вдали открылись холмы, долины, засияло солнце на блеклости панелек, а вблизи запестрела листва в тепле солнечных лучей, отливая то бледной, то изумрудно-темной зеленью! И всё так было прозрачно и радостно! Как в детстве, понимаешь? Я слез и заплакал, как ребёнок, вспоминая дедушку, его улыбку, его походку, глаза… и слова, что постоянно твердили: «Ты умный и добрый мальчик, ты молодец, поэтому никогда не унывай. Вот посмотри на меня — разве я когда-нибудь грустил и злился? Кто злится и грустит всегда остается маленьким, а я вон какой большой. Ты же хочешь быть большим?..». Я мечтал быть большим, но остался навечно маленьким, когда дедушки не стало. Только он меня понимал, ценил и любил… Только он…
   Он глубоко выдохнул. И тут его голос, до этой минуты ровный и спокойный, словно оборвался; он закрыл глаза и замолк.
— Прости, ты же будешь не против, если я включу песню? — неожиданно спросил он.
— Не против.
    Заиграла «На заре» группы Альянс.
— Любимая песня дедушки. Сколько же раз она меня спасала… и вот тебя тоже. Да…