Это не моя жизнь

1.


Той осенью Настя попала в психиатрическую клинику с острым параноидальным расстройством личности. Она часто жаловалась, что у неё такое чувство, будто за ней кто-то постоянно следит, но я не придавал этому особенного значения.
Когда я пришёл её навестить, она попросила меня больше не появляться, объясняя свою просьбу тем, что количество встреч в течение недели строго ограничено, и ей хотелось бы чаще видеть мать.

— Я не могу отдать тебе ключи от квартиры, они у врача, вместе с телефоном и прочей фигнёй.
— А когда тебя выписывают?
— В конце октября.
— И что мне делать? Ни вещей, ни документов.
— Я не знаю. Поговори с моей мамой.
— Ладно, не надо. Я что-нибудь придумаю.

В ночь, когда за Настей приехали, меня не было дома уже несколько дней. Мы поссорились: немного поорали друг на друга, потом я накинул на себя первое, что попалось под руку, и выскочил из квартиры.

От 9 выкуренных за полтора часа сигарет драло горло. Я, уже будучи пьяным, рвал влажную после дождя землю руками, бубня себе под нос:
— Суки! Какие же все они суки!

Три ночи я спал, где придётся, а потом мне позвонила мать Насти и сообщила о положении её дочери.

Описываемый период пришёлся на время, когда мне неожиданно захотелось покончить с богемным образом жизни. Чем старше я становился, тем больше хотелось стабильности.

На всех работах, куда можно было попасть без корочек, мне удавалось продержаться не больше месяца. Гнетущая атмосфера безысходности, вкупе с непроходящим в течение многих лет экзистенциальным кризисом, съедала меня изнутри.

Хуже тоскливой рутинности бытия, острее всего ощущаемой именно на таких — тяжелых, но низкооплачиваемых работах, были непрекращающиеся однотипные разговоры моих коллег: о детях, жёнах, поражённых геморроем жопах и прочей ерунде.

На каждой, без исключения каждой такой работе, моими коллегами были люди, рождённые задолго до перестройки. Представьте себе десяток тридцати/сорокалетних мужиков, с больными задницами, бестолковыми детьми и ужасными жёнами. И вот, после каждого такого морально и физически тяжёлого трудового дня, мне ничего больше не оставалось, как сесть в вагон метро, доехать до дома, помыться, по возможности что-то перехватить на кухне, и лечь спать, чтобы завтра вновь начать этот цикл.

Работать в таких условиях было просто невыносимо, да и зарплаты едва хватало, чтобы снимать комнату на окраине города, платить коммуналку и иногда что-то есть.

Увольнялся я с таких работ всегда одинаково: дожидался аванса/зарплаты, выключал телефон на пару дней и больше никогда там не появлялся.

Настя позвонила мне, как и обещала — в самом конце октября.
— Я дома. Можешь приехать — забрать свои вещи, либо... — она резко замолчала.
— Либо?
— Я жду тебя, — ответила она, и отключилась.

На улице капал дождь. Все мои вещи остались на квартире у Насти, поэтому пришлось прикупить себе немного шмотья в секонде, чтобы не околеть от холода. И вот я, в двух футболках, водолазке, плотной ветровке, потёртых джинсах и кроссовках ехал в автобусе, и очень мне хотелось тихо исчезнуть с этой планеты так, чтобы никто никогда обо и мне не вспомнил. Впрочем, вспоминать и так особо было некому...

Оставаться с Настей было нельзя — я чувствовал это, но отпускать её все равно почему-то не хотелось. За два совместно прожитых месяца, суммарно (если сложить все дни) мы не ругались примерно неделю, может две. Но это, как оказалось в конечном итоге, не значило абсолютно ничего, ведь чувства сохранились не только у меня, но и у неё. Думать об этом было мучительно; не хотелось лишать себя чего-то, что уже стало родным. Любовь дороже толка. Всегда. Абсолютно в любом случае. Но любовь ли это или только привязанность? И что вообще значит слово «любовь»? Я так и не разобрался в этом вопросе и, наверное, никогда уже не разберусь.

Я постучал в дверь.
— Кто там?
— Это я.
— Кто?
— Ты меня не узнаешь что-ли?
— Откуда мне знать, что это ты?
— Насть, кончай комедию ломать!
— Когда у меня день рождения?
— Четырнадцатого апреля.
— А год?
— Слушай, я сейчас уйду, а ты упакуй, пожалуйста, мои вещи, выставь их за дверь и позвони мне, когда все будет готово, — не выдержав абсурдности происходящего, ответил я, и направился в сторону лифта.
Вдруг ключ в замке провернулся, и дверь открылась. Настя выглядела испуганной и совершенно разбитой.
— Заходи скорее!
Я бросился к ней. Настя тут же закрыла за мной дверь и кинулась мне на шею. Мы простояли так около минуты. Потом она отстранилась, окинула меня взглядом и сказала:
— Ты весь мокрый. Раздевайся и иди в душ.
— Да я, в общем, только за вещами.
— Куда ты сейчас? Там ливень и ветер. Ночью вообще шторм обещают!
— Ну...
— Иди в душ, — совершенно спокойно, отрезала она.

Я разулся, скинул ветровку и зашёл в ванную. На бельевой верёвке висели мои стиранные вещи. Вероятно, Настя была дома уже утром. Зубная щётка, гель для бритья, дезодорант... вся моя мелочёвка лежала на своих местах. Я почувствовал себя дома.

Когда я вышел из ванной, Настя окликнула меня из кухни:
— Иди есть!
На столе стояла сковорода жареной картошки.
— Спасибо.
— Тебе спасибо, что ночуешь здесь, — устало ответила она.
— Насть, всё нормально? Ты сильно похудела.
— Давай не будем об этом, ладно?
Я кивнул и сел ужинать. Настя ещё немного посидела со мной, потом встала из-за стола и сказала:
— Я отдыхать.
— Угу.

Когда я закончил есть, сполоснул посуду и зашёл в комнату, Настя уже мирно спала.

Часы показывали 9. Небо затянуло так, что даже луны не было видно, а ветер за окном — мощный, порывистый — то и дело ударялся об стеклопакеты, заставляя оконную раму мерзко посвистывать. Но я, несмотря на это, развалился в кресле, закрыл глаза и моментально уснул.

Утром я, не дожидаясь завтрака, принялся собирать свои вещи.
— Всё таки уходишь?, — спросила Настя.
— Да, — повернувшись к ней лицом, ответил я.
— Ты правда этого хочешь?
— Не знаю.
— Может, тогда не надо?, — её голос дрогнул.
— Наверное, нам нужно со всем этим заканчивать, — ответил я.
Настя всхлипнула.
— Пожалуйста, береги себя, — сказал я, и обнял её. — Может, ещё увидимся.
— Угу, — вытирая слезы, ответила Настя.
Я открыл дверь, вышел из квартиры с рюкзаком и спортивной сумкой, под завязку набитой вещами, дождался пока Настя закроется, вызвал лифт, спустился и замер у подъездной двери. Что-то прямо тогда умирало внутри меня, но я понимал, что всё это необходимо не только мне, но и ей.

Дома я разделся, принял душ, улёгся на кровать, попробовал поплакать, но не смог выдавить из себя ни слезинки. Тогда я вспомнил про ноутбук. Достал его, включил, проверил почту — пусто, затем зашёл во вконтакте — и там ничего, кроме трёх сообщений моего «начальника», которому я так и не отправил обложку. Дядька этот занимал руководящую должность в мелком интернет-издательстве, которое, в сущности, представляло собой группу в социальной сети, с десятью тысячами частично накрученных подписчиков.

Их так называемая «цифровая дистрибуция» не приносила ни копейки своим авторам, которые, в свою очередь, платили за пакет различных услуг: работа редактора, корректора, верстальщика и дизайнера. В мои обязанности входила вёрстка текста и работа над обложками. Начинающие авторы, как правило, не были требовательны. В неделю я делал до трёх простеньких обложек и верстал одну книгу.
В сообщении, помимо известия о моем увольнении, говорилось ещё и о том, что денег за последнюю свёрстанную книгу я не получу, потому что заказчик слился, отказавшись платить вторую часть оговоренной суммы, процент из которой и составлял мою зарплату. «Хорошо хоть не успел этой суке обложку сделать» — подумал я.


2.


Я был вынужден на какое-то время вернуться к тому, с чего начал. Питаться приходилось один раз в день — для экономии. Спал я не более 4-5 часов в сутки — просыпался от ноющей боли в желудке и больше не мог уснуть.

За то время, пока у меня не было возможности пользоваться ноутбуком, я писал от руки прописными буквами, чтобы потом отсканировать эти листы и с помощью специальной программы превратить рукописный текст в печатный.

Писал я по настроению, зачастую на обеденных перерывах или в общественном транспорте, оттого стихи получались беспокойными, рваными. Некоторые из них удалось исправить, но большую часть я разобрал на отдельные строчки и присовокупил к другим. Получались своего рода гибридные, но вполне хорошие, по моим меркам, стихи. Проза же совсем никуда не годилась.

Ноябрь выдался спокойным. Бледное белое солнце редко когда вылезало из-за туч. Я подолгу гулял, курил дешёвые сигареты, глядел на грязных голубей и исхудавших от ненормированной уличной пайки бродячих собак. Я, в общем, сам был таким же псом, вот только ненормированной в моей жизни была не только пайка.

Два или три часа в день после таких прогулок я проводил в кафе, где задёшево можно было выпить горячего чаю и чем-то перекусить. Потом я приходил домой, включал ноутбук и, если не было заказов, писал стихи, которые удалял уже на следующее утро.

Что до работы, то мне удалось найти хорошую альтернативу прежнему месту. На этот раз издательство имело небольшой физический офис, сотрудничало с типографией и могло пристроить практически любую макулатуру в магазины крупных торговых сетей. "Мировые бестселлеры" начинающих писателей, невпопад разбросанные по кривым грязным полкам, соседствовали с бытовой химией, зоотоварами или канцелярией. Короче говоря, спрос имелся...

Теперь я отвечал только за вёрстку текста, но зарплаты хватало, чтобы заниматься только этим — относительно интересным мне делом.


3.


В тот день мне нужно было ехать практически на другой конец города. В объявлении предлагалась квартира целиком, а не только лишь комната, но почти за те же деньги. Конечно, мне такое предложение было интересно.
Я, насколько это было возможно, нормально оделся, впервые с октября побрился, почистил зубы и поехал.

Автобус вырыгнул серую человеческую массу, тут же устремившуюся в сторону метро. Меня несло туда по инерции, я практически не шевелил ногами. Такое огромное скопление людей меня сильно угнетало.

Я запрыгнул в самый последний вагон и не прогадал: в нем было куда более просторно, чем в других. Я уселся в самом конце вагона и увидел на соседнем сидении книгу: пёстрая её обложка яростно привлекала внимание, а надписи на ней гласили, что это — новый роман автора таких культовых вещей, как... В общем, бумажное золото предстало передо мной.

Я взял книгу в руки, прочёл 5 страниц и подумал: «Ну и дерьмо же я читаю». С моим мнением полностью согласилась подрулившая через несколько секунд после этой мысли девушка:
— Ну и дерьмо же ты читаешь, — сказала она.

Я повернулся к ней лицом. Лёгкая курточка её была чуть расстёгнута — под ней красовался тёмный шерстяной свитер. Волосы ее не доставали плеч — авантажное каре. Лицо было бледным, но не таким бледным, как моё. Аккуратный нос, небольшие алые губы, тоненькие красивые брови, чудесные глаза янтарного цвета и ни грамма косметики.

— Дерьмо, — подтвердил я, внимательно рассматривая девушку.
— Так зачем же ты тогда её читаешь?, — улыбнувшись, спросила она.
— А это не моя книга, — оправдывался я.
— Вот как?
— Ага. Лежала тут, когда я сел в вагон.
— На какой станции?
Её глаза завораживали. На мгновение, я забыл где живу и куда еду.
— Да ладно, шучу!, — рассмеялась она.
Я смутился.
— Это моя книга, — призналась девушка.
— Твоя?, — удивлённо, уточнил я.
— Моя.
— Ты так, типа, знакомишься?
— Редко. Книгу, в основном, никто даже в руки не берет, не говоря уже о том, чтобы читать.
— А мне ведь тоже сначала не хотелось ее брать, но хорошо, что я ее взял, иначе я бы не увидел твоих чудесных глаз, — неумело флиртовал я.
— Спасибо! Надя, — мило улыбнувшись, представилась она, и протянула мне руку.
— Костя, — легонько пожав её руку, ответил я.
— Куда едешь?
— Да так, по делам, но это терпит. — А ты куда?
— Никуда, просто катаюсь.
— Может, тогда выйдем на следующей — прогуляемся, — предложил я.
— Можно, — согласилась Надя.

Надя производила впечатление воспитанной и умной девушки. Её компания была мне очень приятна. Когда мы вновь заговорили о современной литературе, я признался, что тоже пишу. Надя буквально заставила меня что-нибудь ей продекламировать. Я вспомнил только лишь стих, который написал после известия о смерти моей близкой подруги Ники. Надя с минуту молчала, а потом с абсолютно серьёзным лицом посмотрела на меня и сказала:
— Это сильно.
Мы прошли ещё немного и сели на лавочку.
— Что это у тебя с руками?, — спросила Надя, увидев кисти моих рук, кожа на которых потрескалась от холода и авитаминоза.
— Я дерусь за деньги!
Надя рассмеялась, а я в это время быстро сообразил спросить:
— Как будто у тебя не так?
Надя чуть приподняла руки и опустила взгляд на свои бледно-розовые кисти.
— Смотри!
Я взял её руки свои. Они были горячими. У меня сбилось дыхание.
— Такие тёплые.
Надя немного смутилась.
— А твои, словно лёд.
Я кивнул и медленно отпустил её руки.

Мы одновременно облокотились на лавочку и повернули головы к воде. На набережной не было ни души. Я сидел и слушал своё бешено колотящееся сердце. В последний раз мне так хорошо было с Асей, а может с Лизой — тогда я об этом не думал. Мне только очень хотелось поцеловать Надю. Я повернулся к ней и тут же услышал, как звонит её телефон.

— На работе, а что? Что?! Где она? Я сейчас приеду!, — Надя вскочила и испуганно взглянула на меня. — Прости, прости! Мне надо бежать! Встретимся тут же завтра в 10 утра!, — убегая, крикнула она.

Как только она убежала, занялся мелкий дождь. Я был готов сидеть там до следующего утра, лишь бы вновь увидеть её, но разум все же взял над чувствами верх. Я съездил по адресу, указанному в объявлении, договорился с хозяином о стоимости аренды и запланировал переезд на среду. Остаток дня я просидел в том самом дешёвом кафе.

Вечером, по пути на автобусную остановку, мне позвонила Настя.
— Костя!, — истерично донеслось из трубки. — Алло, Костя!
— Я тебя слушаю.
— Ты можешь приехать?
— Зачем?
— Мне страшно. У мамы был инфаркт, она уже второй день в реанимации. Кроме неё у меня никого больше нет, — всхлипывая, тараторила Настя.
— Правда?
— Правда.
— А как же...
— Костя, пожалуйста. Если не ради меня, то ради себя приезжай.
— Не понял.
— Ты у меня ничего не забыл?
— Кажется, нет.
— Да как же! Аттестат, трудовая, медицинская книжка... — из динамика послышался шелест бумаг. — В общем, твои документы. Всё в синей папке.
— Ладно, — вздохнул я, — буду через час.

Небо вновь затянуло чёрными тучами. В семь вечера было темно так же, как в 12 часов ночи. Даже свет в окнах горел далеко не в каждой квартире. В ста метрах от дома Насти меня окликнул грубый мужской голос.

— Э! Выворачивай карманы, у**ок.
Я обернулся и увидел мужика примерно моего роста, но средней, в отличие от моей — близкой к дистрофической, комплекции. В руке он держал складной нож.
Я остолбенел.
— Ты меня плохо слышишь, урод?!, — сказал он, и сделал шаг вперёд. — Давай сам, я руки марать не хочу.

Я вспомнил про находящийся во внутреннем кармане куртки складешок, перекочевавший туда из старой рабочей ветровки, которую я выкинул несколько дней назад (я догадался проверить карманы буквально перед мусорным баком и обнаружил его — моего маленького спасителя). Я быстро лязгнул собачкой куртки, и уже через секунду тоже держал нож в руках. Мужик в ответ на это резкое движение попытался сократить дистанцию, но когда увидел что я достал, тут же замер. Я заорал, что есть мочи: «Помогите!».

— Заткнись, мразь!, — прохрипел мужик, и пошёл на меня.
Я, выпучив глаза, выставил перед собой руку с ножом, прыгнул вперёд и зарычал, как собака. Мужик остановился.
— Слушай, х**ла, я на справке.
— Че?
— Больной я, вот че. Ты щас сам тут ради семиста рублей ляжешь, сука, а мне ничего не будет, — сквозь зубы, процедил я, стараясь выглядеть как можно более убедительно.

Повисла небольшая пауза. Откуда-то издалека послышался быстрый топот. Я вновь зарычал.

— Да пошёл ты, бл**ь, — хрипнул мужик, и побежал в темноту.

Я ещё минуту крепко сжимал нож в руке, затем спрятал его и рассказал подбежавшим парням о том, что случилось.

Настя открыла дверь сразу после того, как я постучал. Она испуганно смотрела на меня.

— Чего стоишь? Заходи.
Она закрыла за мной дверь.
— Ты что там такое устроил?
— «Это разборка Питерская», — видимо, в состоянии шока, пошутил я.
— Очень смешно. Твой крик весь район слышал.
— Я чуть не сдох сейчас, если что.
— Извини. Я дура. Конечно, ты все правильно сделал, — смутившись, ответила Настя.
— Ага.

Остаток вечера мы о чем-то болтали; со всеми этими приключениями я даже каким-то чудом забыл про Надю.

— Поздно уже, — зевнув, сказала Настя. — Надо ложиться.
Настя расстелила постель, вышла из комнаты, а после вернулась в футболке и шортах. Я за это время разложил её старое кресло и лёг.
— Ты чего тут то?, — спросила она.
— А куда мне?
— Ой!, — Настя махнула рукой и закатила глаза. — Ладно, — сказала она и выключила свет.

Спать не хотелось. Перед глазами стояла Надя с этой дурацкой книгой в руках. Настя через полчаса аккуратно легла рядом, думая, что я сплю. Я не стал противиться. Она приобняла меня, и вскоре мирно засопела, а я всю ночь думал о Наде и тихо плакал.