Солнечный берег Глава 4

              С отъездом Лёни дом с облегчением выдохнул, успокоился и привычно затих, возвращая себе прежний неторопливый размеренный уклад. Время от времени он начинал вдруг, не то чтобы грустить или тем более печалиться, но как будто скучать при воспоминании о движении и лёгкости с которой девочки носились по комнатам, стремлении Веры навести уют и намерении Лёни вернуть ему былую домовитость. С одной стороны, дом понимал, что молодая семья несла в себе благие помыслы, с другой, он точно знал, что эти самые помыслы сломали бы напрочь устойчивое увядание, и неизвестно, чем бы все эти новшества могли закончиться. Посему поскучав и отчётливо представив возможные потрясения, дом, вместе с его обитателями, благодушно отпустил Лёню в свободное плавание.
- Света, что ты наговорила про деда Петра, кто за язык тянул, много знаешь, как я посмотрю – недовольно ворчала бабушка Лида, работая с тестом, - меня Аня спрашивала и жаловалась, что ты не пускала её никуда, не разрешала даже со щенком поиграть, тоже мне контролёр … хотя вряд ли вернутся, Вере у меня не понравилось, ну да бог с ней, … сына жалко терять, отрезанный ломоть, – сокрушалась она, разминая и слегка присыпая мукой нарезанные катышки для пирожков.
- Ничего не контролёр, Аня маленькая, а уже в Китае жила и платья у неё красивые, а я старше, а дальше двора нигде не была, школа, дом и всё - оправдывалась в ответ Света, помогая бабушке раскладывать начинку.
- Напиши матери письмо, пусть приедет, брат гостил с семьёй, время не нашла, может и не увидятся больше, совсем нас забыла, вся в отца, - продолжала выговаривать Лида, хотя обиды на дочь не держала. Шуре, геологу по специальности, вырваться из тайги за сотни километров от дома в разгар рабочего сезона, было бы невероятно трудно, скорее всего невозможно.
               Странное предпочтение дочери и её дальнейшее поступление в институт повергло Лиду в шок, вначале она надеялась, что дочь быстро разочаруется в своём выборе и забросит мужскую профессию, поменяв её, например, на кондитера или на любую другую более женскую специальность, но ошиблась. Шура всерьёз увлеклась минералами, работой в мужском коллективе, расцветала на свежем воздухе горным цветком и пугала мать при возвращении с «полей» загрубевшей от ветра и солнца кожей, склонностью рубить с плеча и вещами, пропахшими устоявшимся потом. С отцом Светы Лида познакомиться не успела, слышала от дочки, что был он человек женатый, «прекрасно редкий», работал вместе с ней в одной геологической партии в качестве начальника и трагически погиб, сорвавшись со скалы. Расспросами Лида не донимала, пробовала вначале, но спотыкаясь каждый раз о мгновенную темноту в глазах Шуры и несгибаемый характер, по силе равный её камням, отступала тихо, питая слабую надежду, что когда-нибудь дочка сама захочет ей открыться. Но время шло, а разговора так и не случилось. Шура окончательно замкнулась в себе и решительно, по-мужски, пресекала малейший интерес к её личному, справедливо считая, что рождением Светы полностью заполнила брешь общего с матерью одиночества.
               Закончив с пирожками Лида вышла на крыльцо и тут же споткнулась о ботинки, которые щенок натаскал из подвала для игр.
- Тьфу, выбросить не кому, свалку устроили, права Вера … – и, присев на скамейку, обмякла от тёплой тишины и, сквозь накрывшую усталую дремоту, поплыла по волнам прошлого, нахлынувших скопом из-за разлуки с сыном, то ли сон, то ли не сон, у неё и прежде так было.

***
        Ранним туманным утром, равномерно цокая подковами по влажному булыжнику, к пекарне подъехали несколько гружённых телег с запряжёнными в них лошадьми, обученных тяжёлым поклажам.
- Лида-а-а, позови рабочих, муку привезли, пусть всю на склад несут, - крикнул в окошко из дышащего жаром помещения пекарни Григорий Данилович, отец Лиды, наперёд зная, что смышлёная дочка и сама всё видит и понимает, – наградил Господь умницей, – признавался он себе, потаённо, радуясь родной кровинке.
                Двое крепких молодых мужчин, родом из чалдонов, работая днём подсобными рабочими и сторожами ночью, жили здесь же, внизу, в маленькой комнатке рядом со складом. При найме на работу чалдонам отдавали предпочтение перед прочим чёрным людом, народ этот хоть и был с ленцой, заводился медленно, но уж если начинал дело делать, то равных по усердию и честности ему не было, можно на ночь и склад доверить. Пекарня и лавка при ней, в которых три с небольшим года хозяйничали отец с дочерью, принадлежали здешнему купцу Петру Васильеву. Располагалась она рядом с центральной площадью, на одной из главных улиц города, плотно мощённых речным булыжником, с выстроенными вдоль неё по обеим сторонам похожими друг на друга двухэтажными зданиями, в которых нижний, первый, выполненный из камня, был отдан под магазины, мастерские, прочие заведения, а второй, в виде деревянных надстроек, приспособлен для жилья. Лавки при пекарне, в общепринятом понимании, то есть помещения со столами и полками, где бы выставлялись основной и сопутствующие ему товары, Пётр так и не сделал, вся лавка представляла собой большую стеклянную уличную витрину, с выложенным в ассортименте свежеиспечённым хлебом, и торговым окном, через которое собственно и осуществлялась ежедневная, сразу после полудня, продажа. Местные жители, приученные к выпечке, выстраивались к Лиде в очередь и с неустанным любопытством могли наблюдать, как в глубине комнаты у горячей печи сноровисто работали помощники пекаря, закладывая формы с сырым тестом в одно её отделение и вытаскивая ароматный с хрустящей корочкой горячий хлеб из другого.
                До того, как поселиться на втором этаже и начать работать у купца, Григорий Данилович и Лида жили в собственном маленьком доме на берегу Ангары. Всё бы ничего, как говорится, живи да радуйся, жене жалостливой и дочке, примерно обучающейся в церковно-приходской школе, да прибрал Господь супругу, сгорела быстро, то ли от кашля, то ли от холодных сибирских зим, накопившихся в лёгких нездоровьем, кабы знать. «Пять годков прошло – считал днями свою боль Григорий – а как вчера …летит время». Уж и Лида подросла и дом подкосился, поизносившись, а толку чуть, за что не возьмётся всё наперекосяк, валится работа из рук, пока однажды не совпали: предел его терпения, до состояния «невмоготу», и случайно попавшееся на глаза объявление в местной газете, где требовался пекарь с проживанием. Скрывать перед Васильевым слабый навык в выпечке хлеба Григорий Данилович не стал, рассказал ему всё как есть, и про смерть жены, и про дочь, и про маяту, и про жадное стремление поменять жизнь, и даже про открывшуюся нежданно тягу к спиртному. Видимо история его и бесхитростное изложение купца зацепили, потому что он не прогнал будущего работника, не отмахнулся, выслушал с вниманием и решение в первую встречу не принял, попросил прийти дня через три и привести с собой Лиду, а заодно выдал ему книгу по хлебопекарному делу и пообещал в следующий раз погонять по некоторым рецептам и карандашом жирно подчеркнул по каким.
- Время не теряйте – посоветовал Пётр – учитесь Григорий Данилович и дочь учите, спрошу строго, – на том и расстались.
                Дома и отец, и дочь проштудировали выделенные купцом рецепты, вызубрив их наизусть и даже выпекли пробный хлеб, вкуснее которого никогда раньше не ели и, по истечении трёх дней, в робкой надежде предстали перед Васильевым. Пётр с интересом посмотрел на Лиду, на её бумагу об окончании школы с отличием, проверил готовность задания, на предмет ответственного отношения к его рекомендациям и принял на работу, сразу выдав ключи от пекарни и обязав в приказном порядке приступить к работе через два дня, изменив тем самым их и свою судьбу. Собрав на скорую руку не хитрый скарб, закрыв окна ставнями, повесив на двери замок, они перебрались на второй этаж пекарни, лишь изредка наезжая проверить, всё ли в сохранности.
                По прошествии трёх лет работы, набравшись сноровки и опыта, Григорий Данилович начал вести с хозяином аккуратные разговоры о покупке пекарни или хотя бы её части, по сути пустые, потому что Петру предприятие приносило ровный доход, менять он ничего не собирался, а, «если Григорию приспичило, так цена будет высокая, уступать он не видит смысла, но даже, если и соберётся, то сто раз подумает».
- Возможно, конечно оно и так, - размышлял Григорий Данилович наедине – может и случится, но скорее всего нравится купцу, что прошу его об одолжении, у него этих пекарен ещё с десяток, я же не даром, за деньги, место хорошее, прикормленное – досадовал он, тихо поскуливая, но вида не подавал.
Понимая, что Пётр так просто пекарню не отдаст, Григорий, посовещавшись с Лидой, решил сделать ему предложение, от которого тот не сможет отказаться, а именно, расширить ассортимент пирожками и булочками, которые любила печь умершая супруга, «царство ей небесное».
- Я вам все премудрости покажу, в накладе не останетесь, – нашёптывал раболепно Григорий Данилович, не рискуя заговорить, памятуя горячий нрав хозяина, о проценте с продажи и оказался прав в своём терпении.
                Петр удивил не меньше, чем при приёме его на работу, доверив дело неопытному пекарю. Он сразу, не откладывая в «долгий ящик», то ли в знак особого расположения, то ли по другим ему одному ведомым соображениям, разрешил часть выпечки из своего сырья, продавать, как если бы она была Григория Даниловича, чем очень того обрадовал. В результате удачного эксперимента и пекарь, и купец прониклись друг к другу уважительным партнёрским пониманием. Заезжая ежедневно, попробовать сдобу и порадоваться выросшей кассе, Пётр рассказывал о таких же новшествах на других пекарнях. В каждое посещение он с нарастающим интересом и удивлением наблюдал за худенькой и хрупкой Лидой, как ловко она, с мелкой испариной на лбу, управляется с тестом и, как тёмные непослушные прядки выбиваются из-под платка, мило прилипая к нежной шее. Григорий не мог не заметить волнения дочки при каждой встречи с Петром, лицо Лиды начинало розоветь, а в глазах появлялись радостные лучики возможного счастья. Стройный, рыжеволосый и голубоглазый хозяин, легко просочился в неопытное девичье сердце. Услышав от отца, что был разговор и тот попросил у него её руки, она согласилась, не раздумывая и, позже, когда Пётр сделал официальное предложение, противиться не стала. Лиде льстило, что известный в городе купец обратил на неё внимание и не испугало, что о нём ходила дурная слава, люди разное болтали, но, чтобы они не говорили, после получения наследства от отца, деньги, договора, недвижимость, Пётр считался завидным женихом. Неизбалованная юная девушка в своих мечтаниях рисовала будущие отношения с мужем, как добрые и доверительные, надеясь на ответную пылкость светлых чувств. Спросить совета ей было не у кого, мама умерла, не оставив ни братьев, ни сестёр, а отца Лида жалела и хорошо понимала его заинтересованность в её замужестве. Мечтающий о пекарне Григорий по неведению полагал, что женитьба усмирит кипевшие страсти в душе Петра, а умная, терпеливая дочь сумеет найти к нему правильный подход.
              Лидино сердечко трепетно билось в ожидании свадебной церемонии, однако прозаичный, лишённый романтического флёра процесс постепенно остудил наивные фантазии. Свадьбой занимались незнакомые ей люди, кто-то что-то привозил, увозил, в коробках прислали фату, туфли и цветы, а недорогое платье сшили в ближайшей через улицу мастерской. У Григория Даниловича и Лиды складывалось ощущение хорошо отлаженного механизма приготовления к торжеству и, как следствие, промелькнувшее в тумане венчание, обмен кольцами и сказанные словно во сне вечные слова. Родственников и друзей было немного, свадьба выглядела скромно, обошлось без медведей и цыган. Пётр приказал всем пекарням и складам гулять два дня, а сам на второй день к великому разочарованию девушки, теперь уже жены, умчался в неизвестном направлении. Лида переехала со второго этажа пекарни в красивый особняк к Петру в центре Иркутска и очень хотела забрать с собой отца.
- Ну как ты останешься здесь один, кто за тобой присмотрит, не упрямься, мне так спокойнее, родной человек рядом, … – не уговорила, отец категорически отказался оставлять свою пекарню, которую Пётр отписал ему накануне свадьбы.
- Не обижайся дочка, приезжай, не забывай старика, я на пирогах с голоду не умру, чалдоны со мной, – настаивать Лида не стала, в душе понимая, что отец отчасти прав, она и сама чувствовала себя неуверенно в новом доме, больше гостьей, чем хозяйкой. Пётр усугублял отношения с женой ещё и тем, что позволял себе по долгу отсутствовать, не ставя Лиду в известность, показывая всем своим видом, что ради неё не готов менять свои привычки. Случайно, от «добрых» людей, она узнала о странной лесной заимке, тайной привязанности мужа, какие чудеса в ней происходят и лучше бы не слышать ей об этом вовсе. Однажды Пётр, пребывая в добром расположении духа и видя унылое настроение жены после очередного его загула, попросил помочь ему в работе, присмотреть за пекарнями.
- Ну же, не слушай никого, не дури, заимка какая-то, будь она неладна, лучше займись делом, работай пока можешь … – он имел в виду начало беременности.
Прав Петя, рассудила Лида, стучусь в закрытую дверь, весь лоб расшибла, а толку чуть, – А что нужно делать, ты вряд ли научишь? – спросила она его.
- Я не научу, занят, а приказчик покажет, я ему скажу, ты главное спрашивай, не стесняйся, - ответил Пётр, довольный хваткой жены, которую разглядел в ней ещё до свадьбы, любуясь, как та управляется с тестом.
               С этого дня у Лиды началась другая жизнь. Ежедневно она вела учёт по пекарням, присматривала хорош ли хлеб, как выкладывают товар на витрины, принимала выручку, следила за привозом сырья, работала без устали и успевала между делом навестить отца. Постепенно Лида смирилась с отношениями в семье, не вникая в причины разъездов мужа, она сделала удивившее её открытие, что отсутствие Петра даёт живительную свободу и возможность не отчитываться о своём времяпровождении. Предоставленная сама себе она крутилась белкой в колесе, освоилась с ведением дома, научилась держать дистанцию с прислугой, и многому прочему, помимо пекарен, о чём раньше не могла и помыслить. Взвалив на хрупкие Лидины плечи и особняк и производство, Пётр задумал строить хлебозавода.
- Понимаешь, я хочу со временем закрыть мелкие предприятия, всё выпекать в одном месте и развозить по магазинам, что скажешь на это? - спрашивал он её, а Лида, слушая, удивлялась его недюжинному здоровью, думая о своём, как до сих пор муж мозги не пропил на своей заимке, пропадая в ней сутками.
- Делай, как сам знаешь, только жалование мне назначь, а то перед людьми стыдно, получается за кусок хлеба работаю, – без обиды ответила она.
                Странные у них были отношения, с одной стороны Лидина жизнь не изменилась, она по-прежнему много работала, правда по-другому, интересно, не как в пекарне с отцом, была одинока и нуждалась в деньгах, с другой, Петр давал ей полную свободу, не обижал, двойную жизнь не показывал и Лиду к ней не подпускал, раскрыл её предприимчивость, видел в ней больше партнёра, чем женщину. А любовь, ну что любовь, ну да … любовь … Лида вздохнула и почувствовала мягкий толчок в животе, ещё один и где-то в правом боку упёрлась маленькая ножка.
- Вот моя любовь, мне хватит, только вот Петр давно не появлялся, не случилось бы чего, к отцу завтра поеду, поговорить надо -
                На следующее утро Лида взяла ямщика и, не заезжая в контору, напрямую понеслась к отцу, она легко переносила свою беременность на седьмом месяце.
- Петра уже десять дней как нет, первый раз такое, – жаловалась она Григорию, поглаживая живот, – наверное опять сидит в заимке, что делать, не знаю, такой сон плохой видела, – волновалась она.
- Как не знаешь, – за переживал тот, причитая, - может беда случилось, может помер давно, лежит там один, давно бы съездила и посмотрела, хочешь я с тобой, –
- Нет, нет - ответила поспешно Лида, вставая, – не надо, сама как-нибудь, кто посмеет меня тронуть, ямщик знает дорогу –
                Случаются в жизни человеческой поступки, совершать которые смерти подобно, почему никто не остановил Лиду, даже отец, ну послали бы рабочего или ещё кого-нибудь, так нет же понесла судьба нелёгкая. Добрались в заимку быстро, на лошадях всё-таки. Ямщика Лида не отпустила, велела ждать и, когда подошла к крыльцу, успела удивиться.
- Какой сруб большой, а я и не знала, думала избушка на курьих ножках –
Навстречу ей резко, с шумом, распахнулась дверь, ударив в лицо пьяным угаром, и появился Пётр во всей своей пугающей красоте.
- Ууу, … – завыл он протяжно - какие люди к нам пожаловали, с чего бы это, никак чалдоны отцовскую пекарню спалили – сказал он зло, дырявя жену глазами - чёрт привёл. Ну заходи, коли приехала, посмотри, как мы тут… греховодничаем, давно хотела, я знаю – увидев Петра в таком виде, Лидино сердце дёрнулось в испуге.
- Господи помоги, ну зачем я тут - отчаянно пронеслось в голове, а слова сами горохом сыпались, - дома давно не появлялся, думаю не случилось ли беды - прошептала она и послушно пошла следом за мужем себя не помня, - не делай этого, вернись, - кружило шумом в висках - увидела, что живой и назад к своим пекарням, ну кто не без греха, –
Пётр обернулся.
- Дома, говоришь, а ты спроси где мой дом, а я тебе отвечу, здесь… - он хмуро на неё взглянул.
                От спёртого воздуха у Лиды заслезились глаза, она закашлялась и попыталась разглядеть сквозь полумрак и тяжёлый густой не табачный дым, растворившегося впереди Петра. Потеряно встав на пороге, Лида ахнула, в изумлении оглядевшись, повсюду лежали и сидели неприкрытые одеждой мужчины и женщины. От горячечного стыда Лида отвела глаза в сторону и замерла в испуге. Все стихли при её появлении.
- Проходи гостья дорогая, а ну срам-то прикройте, жена моя с проверкой приехала посмотреть как мы тут, – Пётр нехорошо ухмыльнулся и выждал некоторое время, видимо решая для себя, что делать дальше и вдруг, тряхнув рыжими кудрями, сказал.
- Бить я тебя не буду, на снастях ты, а помнить заставлю, что бы не шастала и не любопытствовала по наивности, … ноги моим девкам помоешь, – и закричал диким голосом, вцепившись в Лиду чужими глазами, - слышите, воду несите! –
Всё вокруг задвигалось, задышало, захихикало и в центре этой беспутной круговерти оказалась Лида, кровь загудела в венах от напряжения, дрогнувшие колени сами опустили её на пол, ребёнок в страхе сжался внутри, и дальше для неё всё смешалось в липкой бесовщине, кому она мыла ноги, как села в бричку к перепуганному ямщику, как добралась домой, не помнила, но на три дня слегла в горячке. Пётр скоро вернулся, сделал вид, что ничего не произошло, шутил, улыбался в усы и быстро уехал по договорам на закуп зерна.
- Чёрт рыжий! - в сердцах ругался отец, сидя у Лидиной кровати, он очень горевал, что сосватал, а точнее, продал за кусок свежего хлеба свою дочку.
- Лучше бы за чалдона пошла, жила бы себе спокойно, как у Христа за пазухой, - плакал он, жалея родную кровинушку – и я был бы рядом -
              После истории с заимкой с пекарен Лида ушла, как ножом отрезала, родила в 1928 году сына Лёню, а через год дочку Шуру, нужно было детьми заниматься и домашними делами. На месте старого родительского домика у реки, Пётр, по понятным только ему мотивам, успел до раскулачивания построить каменный одноэтажный дом с длинным крыльцом и красивым козырьком с аркой, переселил туда жену и детей, а позже на неё его отписал, и только благодаря этому, каким-то чудом, дом удалось сохранить для семьи, кроме мебели, её изъяли. Лида с детьми жила в этом доме долгие годы, в основном на сбережения отца. Заимку же кто-то поджёг, искать не стали, сгорела и сгорела. Петра в 1930 году арестовали, все его предприятия национализировали и неожиданно, больного туберкулёзом, выпустили из тюрьмы домой. В 1933 году Лида похоронила мужа, умер он тихо, выдохнул «Прости» и успокоился. Следом за ним через год ушёл отец.

***
               Лида вздрогнула от слабых движений пригревшегося рядом щенка.
- Прости нас Господи, сколько воды утекло, - перекрестившись прошептала она, поднялась потихоньку со скамейки и медленно пошла в дом. Вечерами с реки тянуло прохладой, в Сибири ранняя осень.
- Бабушка, печь сейчас будем или позже? - завертелась вокруг неё Света, как только она открыла дверь в прихожую. Девочка, за время отсутствия бабушки, успела забыть её ворчанье, Аню с родителями и единственное, что её действительно тревожило, так это мама Шура, редко напоминающая о себе.
- Как-будто у неё и дочки нет, сидит со своими геологами в тайге месяцами, а меня что, воспитывать не надо – справедливо обижалась она.
- Ты мать не ругай, не отпустили её, кормилицу нашу, сама знаешь, летом у них самая работа идёт, лучше бери тетрадь и ручку с чернилами, письмо матери напишем про Лёню – Света послушно села за стол и приготовилась писать, Лида подошла к ней со спины, ласково погладила по голове и поцеловала.
- Хорошо, что рядом внучка, и мы не одни, что бы там Вера с Лёней себе не думали – прошептала она и снова поцеловала Свету.


                (продолжение следует)