Ёж

После нескольких ненастных дней снова установилось тепло, и мы с сыном приехали на дачу. Я принялась разбирать сумки, а Валерка помчался по дорожкам между цветниками и грядками. Вернулся он испуганный.

– Мама, там ёжик под баком, мёртвый!

В большом, на два куба, баке мы хранили воду для полива. Но ёжик лежал не под самим баком, а в углублении под краном, в которое мы ставили ведро. Он, как видно, свалился туда и не смог выбраться по скользким от дождя скатам. Захлебнулся он в собравшейся там дождевой воде? Но сейчас в яме воды не было. Ослабел от голода? Я пошевелила ёжика, прикасаясь к вялым иголкам, и ёж вдруг слабо засопел и задвигал перепачканным носом.

– Живой! – обрадовался сын.

В ладонях мы перенесли ёжика на веранду. Сын принёс свою видавшую виды футболку, и мы уложили на неё пострадавшего. Пододвинули ему под самый нос блюдце с водой. В конце концов даже оказавшись сколько-то времени назад в луже, теперь он мог уже долго просидеть в сырой яме, но без капли воды. Ёжик не пил. Его глазки были открыты, но безучастны.

– Давай ему молока дадим, – жалобно предложил сын.

– Нельзя ёжикам молоко, – сказала я. Хотя бы это немногое о наших колючих соседях я знала. – Но чем-то подкормить его надо.

– А что едят ежи? – спросил Валерка.

Я пожала плечами:

– Червей. Мышей едят. А вообще, я не знаю. Наверно, сырого мяса можно дать. Но он слишком слабый. Давай поищем в интернете.

Пока я добывала информацию посредством своего телефона, Валерка сидел над ежом, гладил по грязным иголкам и предлагал воду из блюдца.

– У него лапы холодные и уши. Может, укрыть его?

– Лучше руками погрей.

Наконец я выяснила, что истощённому ежу следует давать говяжий или куриный фарш и фрукты. И, разумеется, воду. Курятина у нас была. Мы тонко порезали немного грудки, положили несколько кусочков привезённого с собой яблока.

– Боюсь, это всё, – сказала я. – Ещё советуют его на грелку положить, но грелки тут у нас нет.

– Есть бутылки, – напомнил Валерка.

Я поставила на газ чайник.

Вскоре мы пододвинули тёплую бутылку к боку ёжика, но он и тут остался безучастен.

– Ему главное – попить, – сказала я. Если пить начнёт, то там, глядишь, и поест. А будет есть, значит, сил наберётся.

Весь вечер Валерка просидел над ёжиком. Он обмыл влажной ваткой его мордочку и лапы, то и дело заменял в бутылке остывающую воду и без конца пододвигал ему под нос блюдце с водой. Иногда ёжик чмокал, но попадала ли вода ему в рот, было непонятно.

«Не выживет!» – решила я про себя и стала думать, как отвлечь сына от его бдения раньше, чем наш пациент перестанет дышать. Стресс будет слишком большим!

В конце концов, скоро стемнеет. Я потихоньку уберу тельце нашего несчастного пострадавшего и утром скажу, что ночью он оклемался и ушёл.

Но Валерка не собирался покидать свой пост, и мои просьбы наносить дров в баню или нарвать огурцов только настораживали его – он всегда был до невозможного чуток к малейшей моей неискренности. Наконец он спросил прямо:

– Ты думаешь, он умрёт?

Я видела, с каким трудом выговорил он эти слова, и ответила осторожно:

– Знаешь, мне кажется, что помочь ему может только чудо.

Валерка переглотнул и прошептал:

– Дед Мороз?

Он до сих пор верил в Деда Мороза!

– Это зимой, – вздохнула я.

– А летом чудес не бывает?

Я промолчала. Развивать мысль, что чудеса делают люди, сейчас явно не стоило, сын и так был готов посвятить ежу всего себя целиком.

Валерка кое-как поужинал, оглядываясь на неподвижного ежа, и вернулся на свой пост. Когда я в десятый раз сказала, что надо ложиться спать, он перенёс подстилку с ежом и всё его хозяйство к своему дивану. Укутал ежа в старый шарф и лёг, продолжая поглаживать его по лбу и ушам. Засыпая, я слышала звуки передвигаемого блюдца и иногда тихое чмоканье, и на душе у меня было тяжело.

Вскоре сын разбудил меня.

– Мам, дай фонарик!

– Зачем?

– Мне кажется, он мяса поел.

Я включила на телефоне фонарик и подала сыну.

– Валер, ты спи. Всё, что надо, у него есть. Если ему жить, он здесь сам справится.

И всё равно я видела сквозь сон мелькание света. Проснувшись в очередной раз, я разглядела, что сын сидит возле ежа на полу.

– Замёрзнешь, – прошептала я.

– Нет, тепло.

– Ложись давай.

– Мам, может, он спит?

«Умер всё-таки!» – поняла я и сказала:

– Ну конечно спит. Тебе одному не спится. Оставь его в покое, не буди.

Валерка неохотно залез под покрывало.

Я встала в предрассветных сумерках, чтобы убрать тельце погибшего. И остановилась, приглядываясь. Ежа на подстилке не было.

«К себе в постель, что ли, его затащил?»

Я поискала взглядом и нашла ежа у порога. Потрогала его, легонько потолкала. И ёж, к моему изумлению, довольно шустро побежал к своей подстилке и блюдцам.

«Да он ест! – не поверила я себе. – Вот уж правда чудеса!»

Я снова легла, но уснуть уже не сумела, слушая несообразно громкое топанье нашего маленького гостя.

Через полчаса проснулся Валерка. В окно уже светили косые солнечные лучи.

– Мамочка, смотри! – закричал он и сел на диване, взъерошенный и сонный, похожий на только что выкупавшегося воробья.

Ёжик стоял над блюдцем и ел.

Он прожил у нас несколько дней. Спал где-нибудь в углу днём и громко топал по всему дому ночью. А потом ушёл, и больше мы его не видели. Валерка каждый вечер выставлял под крылечко миску с едой, и утром она оказывалась неизменно пуста, так что вполне возможно, наш гость навещал нас ночами.

С тех пор каждый раз, уезжая с дачи, мы закрывали яму для ведра широкой доской.