Выбор поколения

O tempora! O mores!       /О времена! О нравы! (лат.)/
Цицерон. «Речь против Катилины».

Наташа. Это безвкусица...
Надо что-нибудь светленькое.
А.П. Чехов. «Три сестры».



День только начинался. Солнце уже давно заявило о своем восходе и теперь весело посылало лучи в окна все еще спящих людей.

Бычков открыл глаза. Он знал, что сегодня воскресенье, а значит можно позволить себе поспать еще часика два. Но он знал еще и то, что у него — режим: после восьми часов утра находиться в кровати строго воспрещается! Преодолевая себя, Бычков встал, включил радио и приступил к утренним процедурам. «Московское время — восемь часов», — донеслось из радио. «Ну, что же, чудесно!» — прокомментировал Бычков и начал чистить зубы.

Платон Сергеевич Бычков не был большим начальником, как, впрочем, и простым рабочим. Он был, как говорили некоторые его знакомые, рядовым «работником надстройки», т.е. работал в бухгалтерии областного управления статистики. Работой Платон Сергеевич был доволен, да и, честно сказать, в свои сорок два года не видел уже для себя иной перспективы. Но вернемся к начатому.

Бычков уже позавтракал и начинал одеваться для утренней прогулки, как вдруг услышал по радио музыку. «Та-ра-ра-бумбия! Сижу на тумбе я! И очень весел я, и ножки свесил я...» — пел какой-то новый певец. По голосу можно было судить о том, что его обладатель — молодой мужчина.

— Боже мой, какой же все-таки безвкусицей пичкают нашу молодежь! — ужаснулся Бычков. Он моментально подскочил к радио и выключил его, после чего вышел из дома на улицу.

Жил Платон Сергеевич в центре города. Поэтому для того, чтобы выбраться за город, должен был проехать некоторое расстояние на автобусе. Платон Сергеевич уселся на сиденье и уже было расслабился, но тут вдруг он услышал рядом женский голос: «Та-ра-ра-бумбия! Сижу на тумбе я!..» Бычков вздрогнул. Признайся он честно, эта песня здорово резала ему уши.

Рядом с Бычковым сидела девушка лет двадцати пяти, которая, как оказалось, и пела. Вид у нее был веселый, радостный, она прямо светилась счастьем.

— Послушайте, девушка, — повернулся к ней Платон Сергеевич, — это вы сейчас пели про... та-ра-ра-бумбию? — он с трудом выдавил из себя последнее слово.

— Да, я, — улыбка не сходила с лица девушки.

— И неужели вам нравится эта, с позволения сказать, песня?

Первой из этого диалога исчезла улыбка девушки. Вторым — ее замечательное настроение. Видимо, она почувствовала что-то неладное.

— Мужик, а мужик...— теперь на лице девушки каким-то образом уживались недоверие и раздражение. — Мужик, отвянь, а?

— Нет, девушка, вы меня не поняли. Я просто хочу знать мнение молодежи, вот и все.

— Слушай, мужик, те че, больше всех надо!? Саш, а Саш! — девушка кого-то позвала.

И тут Бычков с ужасом увидел, что над ним навис здоровый амбал. Девушка угрожающе зашипела: «А ну, давай отсюда!»

К счастью, автобус приехал как раз на нужную Бычкову остановку, и ему не пришлось жалеть о том, что он опрометью выскочил из автобуса именно здесь.

— Вот тебе, понимаешь, и молодежь! — буркнул про себя Платон Сергеевич и направился к лесу.

Да, погода была просто великолепна! Сквозь листву деревьев можно было видеть, как солнце играло своими лучами; воздух был чистым и вдыхать его было одно удовольствие; птицы щебетали на разные голоса; зелень деревьев приятно радовала глаз. Словом, пока Платон Сергеевич гулял по лесу, настроение его резко повысилось — так сказать, поднялось на большую высоту. Но в жизни, кроме наслаждений и удовольствий, существует еще и, так называемый, закон подлости — один из тех законов, которые действительно действуют на практике. Так вот, в нашем случае действие закона подлости заключалось в том, что настроение Платона Сергеевича, благополучно поднявшись на большую высоту, с этой высоты так же благополучно и шлепнулось. Дело в том, что неожиданно для себя Бычков наткнулся в лесу на молодого человека, чинившего свой мотоцикл. Работой тот был, видимо, был упоен и напевал песенку, чтобы работа шла веселее. Тем самым он подтверждал общеизвестные слова: «Нам песня строить и жить помогает».

Но в том-то и дело, что пел он именно эту самую, проклятую, ненавистную для Бычкова «Та-ра-ра-бумбия! Сижу на тумбе я!..»

Платон Сергеевич с изумлением почувствовал, как в голове у него что-то накаляется. Злость? Ненависть? Бешенство? Он не знал. Памятуя сцену в автобусе, Бычков решил не вступать в разговор с молодым человеком. Проходя мимо того, он ограничился словами: «Добрый день», которые произнес, скрипя стиснутыми зубами.

— Нет, — размышлял Платон Сергеевич, — нет, ну почему все вокруг поют эту дрянь? Что за мода у нынешней молодежи на всякую безвкусицу? Почему я ни разу нигде не услышал от молодежи песни таких замечательных групп, как «Самоцветы», «Поющие гитары»? А куда делись песни Льва Лещенко? В конце концов, объясните мне хоть кто-нибудь, что такое эта самая «Та-ра-ра-бумбия»? — Бычкова точно трясло. — Ну чем, чем она лучше старых добрых приличных песен?

Время шло к обеду, и Платон Сергеевич стал выходить из леса к автобусной остановке. Мысли роились в голове Бычкова, они не давали ему покоя. Незаметно для себя Бычков запел «Та-ра-ра-бумбию», — может быть, для того, чтобы отвлечься от этих мыслей. Обнаружил он себя за этим занятием, когда уже дошел до середины песни. Платон Сергеевич сначала не поверил своим ушам. Убедившись, он страшно разозлился на самого себя.

— Тьфу ты, черт, — чуть было не выругался Бычков и сел в подошедший автобус.

Весь путь до дома Бычков ломал себе голову, пытаясь разобраться в музыкальных пристрастиях современной молодежи и причинах этих пристрастий. Но вот автобус прикатил к остановке Платона Сергеевича и тот в задумчивости побрел к дому.

По пути Бычков заметил на боковой стене остановочного павильона большой рекламный постер. На нём был нарисован какой-то мужчина в кепке и красочными буквами написано: «Та-ра-ра-бумбия! Хит сезона!» Ниже шрифтом поменьше: «А ты на тумбе?»

О, Небо! Бычкову вдруг показалось, что среди ясного неба грянул гром и сверкнула молния. Или небо на самом деле потемнело? А, может быть, это потемнело у Бычкова в глазах?

Со зверским выражением лица в бешенстве Платон Сергеевич кинулся к постеру и принялся колотить по нему кулаками, а после – подобранным рядом кирпичом. В глазах его при этом нельзя было увидеть ничего разумного. Два человека с ужасом выбежали из павильона – Бычков их не заметил. Он только исступлённо коверкал кирпичом стену павильона с постером с криком «Ненавижу!», а затем бессильно сполз на асфальт.

Где-то рядом, в полуосознаваемой реальности, слышались голоса.

– Вот он, смотри, лежит. На него сигнал в дежурку поступил. Давай, грузим его и – в «обезьянник».

– Стойте, стойте, товарищи полицейские! Подождите. Мы его забираем. Вы ж гляньте – это наша компетенция, медицинская. Трезвый, красный, зрачки не на месте, шепчет что-то… Ну какой «обезьянник»?!

И крепкие руки двух мужчин в белых халатах подхватили Платона Сергеевича, они несли его вперед, к машине психолечебницы. А он лишь тихо напевал: «Та-ра-ра-бумбия! Сижу на тумбе я!..»