Ревность

- Вообще-то, моя молодость прошла в здешних местах… Что, ведьма Полина, на окраине Нового Гоблинска, ещё творит свои чёрные дела?

- Нет, – безмятежно сказала Грёза. – Я убила её. Отомстила за смерть одного знакомого поэта.

- Какого поэта?

- Его называют Убитый Поэт с мёртвой собакой. Они всегда являются вместе. Такая странная, чисто белая собака, лысая, как василиск, похожая то ли на крысу, то ли на поросёнка…

Ответом был долгий взгляд,  полный удивления и странной признательности, но почему  в голосе лорда вдруг прозвучала такая обречённость?

- Так вы… хорошо знакомы с этими призраками?

- Ну да. Они постоянно бродят здесь, поблизости. Поэт читает своей любимой мёртвой собаке стихи, мне нравится их слушать!

- А… как зовут собаку?

- Поэт называет её по-темноэльфийски – Erzse, иногда по-человечески – Элизабет, – Грёза не придала особого значения ни переменившемуся взгляду лорда, ни тону его голоса, в самом деле, сам чёрт не разберёт этих людей, а ей было сейчас так весело и очень нравилось танцевать.

*

- Ваша жена определённо имеет успех у нашего красавчика-недотроги-святоши! – непонятным тоном  заметил король князю Бреальдьеге, когда веселье уже было в самом разгаре.

Князь Бреальдьеге, также, не без удивления наблюдал за тем, как Грёза и лорд Альфийский беззаботно, хотя и не совсем умело вальсируют один тур за другим. Причём, как ни странно, лорд явно получал от столь ненавистного прежде занятия удовольствие: он с благосклонной улыбкой взирал на свою даму, они о чём-то мило беседовали, смеялись…

- Они прекрасная пара, – ответил Бреальдьеге, изо всех сил пытаясь скрыть ревность, терзавшую его сердце.

- Ну, не знаю, насколько пристала Великому Инквизитору и князю церкви роль сердцееда… Как бы на сей раз он у вас жену не увёл! – не смог удержаться от колкости король, явно злонамеренно напоминая князю о былом. – Смотрите – они на одной волне, словно созданы друг для друга, вон, как щебечут, сладкая парочка! А я, пожалуй, пока выйду, покурю на свежем воздухе. У вас ведь там – целый парк Горького снейповника, если не ошибаюсь?
Ах, этот снейповник! Священный символ великой любви, красивейший цветок, несравненно лучший, чем сумеречные белладоннарозы, даже махровые!

- Что вы! Белладоннарозы с ним и рядом не стояли! – натянуто пробормотал Бреальдьеге.

- И мандрагоры! К снейповнику непременно полагаются мандрагоры – окультуренные, безответные. Они так идут друг к другу! У вас есть мандрагоры, князь? – Король Тайрон Танхаген обожал цветы, и, ко всему прочему, был замечательным их знатоком.

- Конечно, слепоглухонемые, как положено, – обречённо подтвердил Бреальдьеге.

- Ну, не обессудьте, я оставляю вас! Пойду, подышу листвой, цветами и деревьями – они после дождя так хорошо пахнут! – с этими словами король удалился, посеяв в Бреальдьеге сильнейшее смятение чувств, и – небезосновательно:

Большинство находящихся в зале придворных, также, кто с несказанным удивлением, кто – с ревнивой завистью, и даже – возмущением, наблюдало безусловный успех неизвестной провинциальной княгини у доселе неприступного писаного красавца-лорда, в то время как те, с нескрываемым удовольствием, совершенно искренне наслаждались обществом друг друга.

Улучив момент в перерыве между танцами, когда лорд Альфийский удалился к фуршетному столику, дабы освежиться бокалом росного коктейля, князь Бреальдьеге быстро подошёл к жене:

- Уму непостижимо, как вам удалось добиться столь явной благосклонности этого ужасного типа? – поинтересовался он, изо всех сил стараясь выглядеть спокойным.

- Перестаньте ревновать, Бреальдьеге! – ответила Грёза. – Он милый!

- Мне лучше знать! – в отчаянии возразил князь. – Лорд Альфийский – непредсказуем, коварен, и  жесток до жути! Вы играете с огнём! У него… нет души! Советую вам быть с ним предельно осторожной, для вашего же блага, для вашей безопасности!

- Вы повторяетесь, князь! Каждый раз – одно и то же! Однако мне это надоело! – раздражённо перебила его Грёза. – Я более чем уверена, что ваше мнение о лорде Альфийском глубоко ошибочно и предвзято. И, вообще – оставьте меня, наконец, в покое!