Тина

«У меня трое детей, - прошептала Валентина почти беззвучно. И повторила, словно пробуя на вкус каждое слово, - у меня трое детей: Танечка, Алешка и Василек.» Она повернулась на бок, устроилась поудобнее и стала рассматривать спящего мужа. Спит себе спокойно, похрапывает и ничего не знает, не подозревает, что жена изменила ему. «Боже! Слово-то какое страшное — изменила. Хотя, что такого страшного в этом слове? Можно изменить рецепт засолки огурцов, и даже вкуснее получится. Можно изменит фасончик платьица — и выйдет красивее. И ничего страшного. Я же не Родине изменила. Я такая, какая и была. У меня муж Виктор, вот он рядом, спит себе мирно, у меня трое детей: Танечка, Алешка и Василек, у меня свекровь Людмила Ивановна, поросенок Борька в сажке, к Рождеству заколем, завтра я пойду в школу готовить свой кабинет к новому учебному году. Господи! Почему же так ноет сердце!»

Валентина отбрасывает одеяло, соскальзывает с высокой кровати и босиком на цыпочках пробирается мимо кухни, мимо комнаты свекрови в детскую. Золотистые, медового оттенка волосы, пышной волной окутали плечи. Тоненькая, как стебелек, в короткой ночной рубашке, сейчас она похожа на девочку-подростка. И не скажешь, что ей почти тридцать лет.

Приоткрыв дверь, Валентина замирает на пороге, прислушиваясь к дружному посапыванию пятилетних близнецов — Алешки и Василька. Старшая дочь — восьмилетняя Танюшка спит в комнате свекрови. Туда Валентина заглянуть не решилась.

Она подходит к сыновьям, поднимает тканевое покрывало Василька — вечно он его сбрасывает на пол, поправляет такое же покрывало, только не желтое, а коричневое, у Алешки, присаживается на стул и с грустью смотрит на спящих мальчишек. Здесь, рядом с сыновьями, она хотела набраться сил и уверенности в своей правоте, словно воды живительной напиться.

Она любила на исходе дня, когда вся суета, суматоха и тяжелая изнурительная работа уже позади, посидеть в комнате спящих мальчишек. Уже никуда не надо спешить, можно отдохнуть и телом, и душой. Сонное дыхание детворы, их трогательные мордахи действовали на нее умиротворяюще. На душе становилось легко и спокойно, словно и не было дневной нервотрепки, забот и проблем. В эти минуты она чувствовала себя почти счастливой. Но сегодня - странное дело — привычное ощущения покоя не приходило. Она хотела думать только о детях, а мысли, скомканные, путаные, упрямо уводили ее к железной дороге в заросли сирени, где Сергей — Сережка, Сереженька - поцеловал ее.

Она только что сошла с электрички, возвращалась из райцентра. Начинал накрапывать дождик, а зонт она не брала. Спрятаться и переждать дождь было негде. Остановка «Площадка 715 км» никаких навесов и вокзалов не предполагала. Вздохнув, Валентина двинулась по шоссейке. Два километра до деревни — и ни одной попутки. Откуда взялся Сережка со своим трактором, она так и не поняла. Он распахнул дверцу, широко улыбнулся веселой мальчишеской улыбкой:

- Садись, соседка, подвезу!

Валентина ловко взобралась в маленькую тесную кабину. Сергей чуть подвинулся, и она бочком примостилась на самодельной сидушке, словно специально приспособленной для нее, Валентины, вместо заводского холодильника. Расправила платье, чтобы не помялось, стряхнула капельки дождя с золотых кудрей. А трактор уже грохотал по дороге. Косые капельки дождя перечеркивали стекло, и Валентина порадовалась, что она сейчас хоть и в грохочущем тракторе, но под крышей, а не там, на мокрой дороге, под дождем. Она взглянула на Сергея, наткнулась на его веселый смеющийся взгляд, быстро отвела глаза. Она чувствовала его горячее твердое плечо, чувствовала движение его большого сильного тела, когда он крутил руль или переключал рычаги. И ее волновали эти прикосновения.

Сергей жил на соседней улице. Его жена, Катя, дородная грудастая брюнетка, несла себя по жизни горделиво, на окружающих смотрела с чувством явного превосходства, может, потому, что работала в конторе то ли бухгалтером, то ли кассиром. Дочки-двойняшки, Танюшкины ровесницы, учились в одном классе. Даже кажется дружили. Как-то Валентина с мужем пересеклась с Сергеем и его женой на чьем-то дне рождения. Компания подобралась шумная, веселая. Валентина тогда обратила внимание на Сергея, он пел под гитару, а Катерина сидела рядом очень недовольная, словно пение мужа ее раздражало. Валентине тогда показалось, что Катерина ревнует Сергея, судя по взглядам, которые она бросала на восторженно аплодирующих женщин. И когда Сергей отложил гитару, Катерина откровенно обрадовалась. Валентина вспомнила песню, которую тем вечером пел Сергей и даже несколько раз повторил на бис:

Наклонилось вдруг небо ниже,
И пошел плясать дождь по крыше.
Под моим окном лужи в пене -
Вдруг свиданье нам дождь отменит.

В кабине вдруг стало оглушительно тихо. Трактор остановился.

- Что уже приехали? - заозиралась Валентина. Но трактор еще даже не въехал в деревню, а стоял посреди пустой дороги. Весенний дождь звонко барабанил по крыше свою веселую весеннюю мелодию.

- Я тебя нарочно дожидался, - Сергей проговорил эти слова, чуть отвернувшись.

- Откуда ты знал, что я именно этой электричкой вернусь? - тихо спросила Валентина.

- Я все про тебя знаю, - просто ответил он и повернулся к ней. В тесной кабине Валентина совсем близко увидела его ярко-голубые глаза. Сейчас они смотрели без привычной насмешливости, а вроде как печально, словно знал Сергей что-то такое, о чем Валентина еще не догадывалась. И от этого непривычного взгляда Сергея сердце у Валентины застучало горячо, голова закружилась.

- Зачем ты все про меня знаешь? - прошептала Валентина.

- Потому что я люблю тебя, - он взял ее лицо шершавыми грубыми ладонями так бережно, словно держал хрупкую драгоценность, еле коснулся гyбами ее гyб и вдруг отпустил ее, даже чуть оттолкнул.

Потрясенная Валентина замерла, боясь пошевелиться, только сердце радостно колотилось, да дыхание перехватило, не хватало ей воздуха, словно взлетела Валентина на качелях высоко-высоко, под облака и сейчас полетит вниз, будто птица и даже быстрее птицы. А Сергей резко завел трактор, развернул и повел его обратно, к железной дороге. Не доезжая, свернул на поросший молодой травкой проселок. Влажные кисти сирени задевали кабину, скользили по стеклам, и это было так ошеломительно красиво, что у Валентины опять перехватило дыхание. Она даже не поняла, долго ли они ехали или нет. Трактор вдруг встал, как вкопанный, Сергей распахнул дверь, в кабину ворвался свежий, пьянящий, напоенный дождем, наполненный сладостью цветущей сирени, воздух. Валентина не помнила, сколько времени прошло, пролетело — несколько минут, тысячу лет — она совершенно потерялась. Его горячие гyбы, его горячие руки — вот все, что она помнила, как сквозь сон, и еще сладкий, дурманящий аромат сирени. Она захлебывалась, задыхалась, тонула в этом сладком дурмане.

Валентина вздрогнула и очнулась от воспоминаний. Мальчишки, ее ненаглядные близняшки, по-прежнему спали, носики-курносики сопели. Но сейчас эта картина мирного семейного дома тревожила ее, как тревожит засевшая глубоко под кожей заноза. «Никогда, - вдруг подумалось Валентине, - никогда уже не сможет она с чистым сердцем наслаждаться семейным уютом, домом, Но и расстаться с Сергеем она не может. Это выше ее сил. Она лишь слабая, уставшая женщина, замученная жизнью. Разве не имеет она права на толику счастья? Разве не заслужила она немножечко радости? Дома пашет, на работе пашет, света белого не видит. Ей скоро тридцатник, а что она в жизни видела, где была? Да нигде! Только в областном центре, пока училась в пединституте. Учит детей географии, а сама нигде не была. Смешно даже. Да и вообще-то не это главное.

В восемнадцать лет выскочила замуж за Виктора, он тогда только из армии пришел и сразу женился. Людмила Ивановна - мать Виктора - настояла на женитьбе, чтобы сынок не заболтался. Валентина даже и понять не успела, любит ли она Виктора. А он? Он ее любил? Или женился, потому что пора пришла да мать настояла? Вроде и детей родили, и дом построили, и хозяйство — поросенок, кур не считано — и в доме все есть, а вот радости нет. Одна заботушка да напряга.

Виктор — мужик хороший, тут уж не соврешь. И домовитый, и работящий, и не пьет, разве только по праздникам. А так — ни-ни. Но вот слова ласкового от него не дождешься. Валюха, подай! Валюха принеси! Валюха, пора картошку полоть! Вот и вся ласка. Но она же живая. Не бревно бесчувственное. Пробовала растормошить мужа, сколько раз, когда дети подросли, предлагала съездить отдохнуть вдвоем хоть в пансионат, хоть на море, или в круиз по Волге. Чтобы только вдвоем — и никого, и ничего больше. Ни свекрови, вечно надутой, вечно недовольной, ни сорока соток огорода — чтоб он пропал! - ни забот, ни хлопот. Но Виктор все отнекивался, мол, на кого хозяйство оставим, кто за детворой приглядит. Так, родители и приглядели бы. Но нет. Ему и без Валентины весело: то с друзьями в плавни на рыбалку, то на охоту. Валентина и перестала его донимать.

Один свет в окошке — Сережа. Вот уже месяц, как в ее сердце поселилась и живет непреходящая радость. Она и не представляла, что так бывает. Смешно сказать — дожила до тридцати - а знать не знала, каково это, когда мужчина любит. Теперь — спасибо Сереже! - знает. А то так бы и померла когда-нибудь старой перечницей в огороде, среди проклятых сорняков, не изведав настоящей любви. Вон свекруха - яркий тому пример. Сама не любила, и ее с таким зверским характером никто не любил, муж, говорят, бил смертным боем, потому теперь и злобится, да ворчит. Не было у нее радости в жизни. А у Валентины есть!

Забыв обо всем, она бегает на свидания к Сергею, на то самое, заветное местечко, где они целовались в сладком дурмане сиреневого тумана. Пока лето — оно, конечно, хорошо. Летом любой куст, любая полянка примет. А вот когда осень с дождями настанет да зима завьюжит, что тогда они делать будут? Где станут встречаться?

Но так далеко Валентина заглядывать боялась. Жила одним днем, упрекала себя, корила, но ничего не могла с собой поделать. Страшилась она мыслей о будущем. Да и по чести говоря, не было у их любви никакого будущего. Она ж не дурочка, понимает. Как бы ни любил ее Сергей, но трое чужих детей … Да Валентина и сама не посмеет навязать мужику троих ребятишек. И Сергей своих двойняшек не оставит. Он на своих дочушек не надышится. Все разговоры только о них. Куда ж ему без них? Никогда он с ними не расстанется. Значит, не дано им счастья долгого, чтобы на всю жизнь. Только вот такое, ворованное, короткое, горькое счастье уготовила им судьба. И нечего загадывать наперед. Пусть будет, как будет. Сколько есть счастливых встреч у Валентины — все ее, сколько еще будет — кто ж знает! И нечего душу рвать. Так Валентина себя уговаривала, утешала, да только ныла душа. Сопротивлялась. Ох, как болела! Ни одной ночи спокойной с тех пор, как закружилась любовь с Сергеем, у нее не было.

За этот сладкий, медовый месяц она совсем былинкой стала, только глаза, огромные, карие сияли на бледном осунувшемся личике, словно подсвеченные изнутри. Свекровь в последние дни стала как-то подозрительно на нее поглядывать, а в разговоре все губы поджимает, да слова цедит. Неужто прознала что-то? Хотя разве в деревне можно что утаить? Ничего не утаишь. Валентина вздохнула, за своими мыслями она и не заметила, как в окнах посветлело, пора вставать, а она еще и не ложилась.

В обед Сергей вышел из дома и выкатил из гаража мотоцикл. Он нарочито не спеша осмотрел железного коня, так же без спешки надел шлем. Он знал, что Катерина наблюдает за ним из-за гипюровой занавески на кухонном окне. Ну и пусть смотрит. Мало ли, какие дела у мужика могут быть. Что ж, за каждым своим шагом разрешения бегать спрашивать? Не будет этого. Пока еще он в доме хозяин.

Сергей ершился не потому, что злился на жену, которая сейчас подглядывает за ним из кухонного окна. Нет, он понимал, что виноват перед Катериной, от того и злился на себя, на жену, на запутанную свою жизнь. Только на Тину, Тиночку злиться не мог. От одного ее имени, от одного воспоминания о ней сердце у него таяло, а в мыслях начиналось такое мельтешение, такая сумятица, что хотелось, забыв обо всем, то ли скакать, как в детстве, то ли плясать до упаду. Вот и сейчас, предвкушая свидание, Сергей, уже не оглядываясь, выехал со двора, только пыль взметнулась легким облачком. Он мчался к сиреневой рощице, а сердце пело — сейчас он увидит ее — Тинушку, Валентинушку.

В тот самый первый их день Сергей чуть ревниво спросил Валентину, как ее называет муж.

- Да по-разному, - удивилась вопросу Валентина, - Валя, Валюха, а как близняшек родила, мамкой стал звать...

Сергей мысленно чертыхнулся, - какому чурбану досталась его Тинушка — а вслух сказал:

- Нет, ты не Валюха, ты моя Тиночка, Тинушка.

Сейчас, сидя на поваленном дереве, Сергей с удовольствием смотрел, как Валентина, его Тиночка, спешит по проселку. В стильных джинсиках, легкой маечке, золотые кудри рассыпались по плечам. Господи! И за что же ему такое счастье выпало! Мать всегда говорила, что он невезучий. А уж когда затеял на Катерине жениться, и вовсе запереживала. И гордячка-то она, и кулема. Надо же, слово-то какое нашла. Сергей тогда очень злился на мать и женился на Катерине чуть ли не из чувства протеста. Мол, я мужик, я лучше знаю. Ну, доказал матери, что мужик. А дальше? То, что рядом чужой человек он понял не сразу, но понял. Только что-либо менять было уже поздно, Катерина родила дочек, и он пропал. Он даже не предполагал, что так бывает. Когда в роддоме ему вручили два крохотных свертка, и он почувствовал, как завозились в его руках эти кукольные крохи, такие маленькие, такие беззащитные, сердце его дрогнуло. К тому времени на Катерину ему было уже наплевать. Ничего общего с этой крикливой, бранчливой, вязкой, как нуга, женщиной у него не было. Но девочки, доченьки — только они и стали смыслом его жизни, его радостью, его любовью. Только ради них он терпел Катерину со всеми ее заскоками и взбрыками.

А потом появилась Тина. Казалось бы, живи и радуйся. Да первый шальной месяц так оно и было. Он совсем потерял голову. Но время шло, дурман постепенно рассеивался. Сергей понимал, что рано или поздно придется что-то решать. Долго скрывать любовь от чужих глаз не получится. Катерина в последние дни и вовсе, как с катушек слетела. Бегает за ним, следит. Он боялся даже представить себе, что будет, когда жена узнает правду. И трусливо гнал все мысли прочь. Будь, что будет. Тем более, что Тина, Тинушка — вот она. Пришла!

Валентина вернулась домой около четырех часов, быстро переоделась - и к плите. Сейчас Виктор мальчишек из детского сада заберет — надо собрать на стол. Свекровь в огороде копается, Танюшка с подружками на соседской лавочке устроились, облепили ее, как разноцветные птички, галдят, хохочут. У них свои маленькие девчачьи секреты. И у нее, у Валентины, свой секрет. Она радостно вздохнула и пошла накрывать стол в столовой, когда на улице послышались громкие голоса. Кричала женщина. Валентина выглянула в окно. Сначала она увидела свекровь. Стоит у ворот с пучком укропа и внимательно, как показалось Валентине, слушает какую-то женщину. Валентина пригляделась. Да это же Катерина, жена Сергея. Раскраснелась, руками машет. Тут же, разинув рты, столпились любопытные Танюшкины подружки. И сама Танюшка в светлом сарафанчике. Вот и Виктор с мальчишками подошел. Сердце у Валентины замерло. Дрожащими руками она развязала фартук, отшвырнула не глядя и решительно вышла на крыльцо.

- А-а-а, вот и сама шалава появилась, - в голосе Катерины истеричные нотки. Она стоит широко расставив толстые ноги, подперев могучие бока руками, словно карикатурная буква «Ф». - Соизволила выйти, шаболда, снизошла! Ну, расскажи мужу и свекрови, как ты с чужим мужиком валандаешься. Расскажи! А мы послушаем!

Валентину бросило в жар. В глазах потемнело. В какой-то миг ей показалось, сейчас она упадет. На негнущихся ногах она спустилась с крыльца и, стараясь держаться прямо, медленно пошла к воротам.

- А вы девочки, - орала Катерина, - с Танькой не играйте, она дочь шалавы, и сама такой же шалавой вырастет.

Валентина увидела, как навзрыд заплакала Танюшка, и сердце ее чуть не лопнуло от боли. Свекровь стояла молча, поджав губы, но не вмешивалась.

- А ну заткнись! - рявкнул Виктор Катерине и рванулся к ней, словно хотел ударить. Катерина испуганно отшатнулась, но Виктор сдержался. Он повернулся к Танюшке. - Не слушай ее, доча, не плачь! Эта тетя злая и глупая! Пойдем домой, солнышко.

Он подхватил испуганных мальчишек, всхлипывающую Танюшку и повел их в дом, прошел мимо Валентины с каменным лицом, не повернув головы, словно ее и не было. «Все, - поняла Валентина, - жизнь рухнула». Она повернулась и, как потерянная, побрела за мужем и детьми в дом. Краем глаза увидела подбегающего Сергея, услышала визгливый крик Катерины:

- Не трогай! Не трогай меня! А-а-а!

Что там творилось, Валентина уже не видела, она вошла в дом, как неживая, с трудом передвигая ноги, добрела до спальни, закрыла дверь и упала на кровать. Слез не было. Только ощущение огромной вселенской пустоты, выжженной пустыни там, где до сегодняшнего дня билось сердце. Перед глазами стояло красное злое лицо Катерины и плачущее испуганное личико Танюшки. Вот как получилось! Разве же Валентина могла подумать, что ее грешная любовь ударит по самому больному, по ее ребенку, по Танюшке. Бедная доченька! Что ей пришлось пережить! Какой ужас! Она со страхом прислушивалась к негромким голосам мужа и свекрови за дверью, какие-то шаги, какое-то движение, вот мальчишки пробежали в столовую и вернулись назад. Опять прозвучали шаги, хлопнула входная дверь, и в доме установилась сторожкая тишина. Виктор в спальню так и не зашел.

Наплакавшись, настрадавшись, Валентина не заметила, как уснула. Проснулась поздно вечером. Невыносимо болела голова, подташнивало. Она прислушалась, но в доме было непривычно тихо. Валентина поднялась и побрела на кухню. Надо выпить таблетку. Она заглянула в детскую, мальчишек в комнате не оказалось. И Танюшки нет. Опять недобро ворохнулось сердце. Она бросилась на кухню, Виктор сидел за столом над тарелкой борща. Свекровь возилась у плиты.

- Где? Где дети? - крикнула Валентина.

- Не ори, мама увезла их к крестной, пусть там пока побудут.

Свекровь окинула невестку недобрым, тяжелым взглядом, но промолчала. Виктор хмур и деловит:

- Садись, разговор есть.

Валентина несогласно качнула головой и осталась стоять.

- Как хочешь, - равнодушно бросил Виктор, - значит так, женушка распрекрасная, тварь подзаборная, я с тобой развожусь. Детей ты не получишь. Даже не пытайся. Жить тебе негде, у родителей и без тебя тесно, да и зарплаты твоей учительской даже на кошку не хватит, не то что на детей. Так что собирай вещички и проваливай! Сейчас же! На суд тебя вызовут.

- Какой суд? Как это развожусь? - вскинулась, словно проснулась свекровь. - Значит, она, эта шалава, пойдет и дальше гулеванить, а кто детей рОстить будет? Я что ли? Ну, спасибо, сынок! Не ожидала я от тебя такого! Настрогали троих гавриков, а я теперь на старости лет упирайся. Нет, не выйдет! Вы у меня со своим табором во где сидите, - свекровь похлопала рукой по шее, - ну, если уж невтерпеж - повоспитывай шаболду по-мужски, морду ей набей! Но пусть остается в семье и детей рОстит. Такое мое слово!

Виктор мучительно долго молчал, пощипывая усы, перемалывая материнские слова, принимая непростое решение.

- Ладно, - наконец произнес он, - разберемся. Пошла в комнату. Видеть тебя не могу!

Валентина, склонив голову, молча вышла. Оказавшись в спальне, она без сил рухнула на кровать. Несколько минут лежала, закрыв глаза, приходя в себя. Но потом робкая улыбка чуть тронула ее губы. Она останется с детьми! Никто не отнимет у нее детей! Это самое главное! Пусть Виктор изобьет ее, лишь бы не убил, а все остальное она вытерпит. Ради деточек вытерпит все.

И еще одна мысль вдруг с быстротой молнии сверкнула в ее голове, и от этой мысли сердце ее дрогнуло радостно и взволнованно. Раз она остается в семье с детьми, надо придумать, как видеться с Сережей. Она обязательно придумает. И они снова будут вместе. Непременно будут. Без Сергея ей теперь не жить. Валентина перекатилась по кровати, свернулась в клубочек и, закрыв глаза, провалилась в тревожный сон. Ей снились черные облака, они клубились по-над землей, окутывали липкими волнами цветущую сирень, и она тут же чернела, словно сгорала в холодном черном огне. Она, Валентина бежит босиком по мокрой траве, плачет, зовет Сергея, а его нет, и облака так страшно клубятся, вот-вот и ее накроют, захлестнут, сожгут. А она все бежит, бежит, и откуда-то издалека из-за этой клубящейся черноты до нее доносится Сережкина песня:

Если выйдешь ты
Мне навстречу,
Даже грянет гром-
Не замечу.
Если в дождь такой
Ждать ты будешь,
Значит, любишь ты,
Значит, любишь.

А она все бежит, не разбирая дороги, и плачет, и кричит: «Конечно, люблю, Сереженька! Больше жизни люблю!»

Спала Валентина и не знала, что этой ночью Катерина долго скандалила с Сергеем, плакала, а потом в порыве отчаяния схватилась за нож, острый кухонный нож для разделки мяса, старательно наточенный Сергеем накануне.

Удар оказался смертельным.