Нарисуйте мне год

- Чему вы улыбаетесь?
- Да вот, увидел в новой группе знакомые лица! Им наверняка понравилось, как мы тут с ними работали и вернулись! Значит, мы хорошо их слушаем!
- Не разделяю вашей радости.
- Но отчего?!
- Да от того. что если люди пришли сюда вновь, грош цена нашим усилиям помочь им разобраться в себе. Слушаем мы их, быть может, внимательно, да понимаем из рук вон плохо. Они по-прежнему нервны, их расстраивает собственное отражение в зеркале. Эти несчастные, неуверенные в своих силах люди не смогли смириться с фактом появления на свет, и по сию пору чувствуют себя неуверенно, словно младенцы, которых будит движение собственных рук. Видите ли, они измучены собой, и от того-то ищут помощи. От нас, милейший! И хорошо, что ещё не вполне утратили надежды. Так что, - старайтесь. Не буду кривить душой, вселяя в вас ложную уверенность в успехе, но мы не имеем права не пытаться. Да, и ещё, - никаких внебольничных контактов с подопечными, иначе они сядут вам на голову.

- Доктор... как вы могли подумать...
- Могу. Знаю. Я проработал в психиатрии двадцать пять лет. У многих из тех, к кому вы нынче станете искать подход, личность запуталась в тенетах страха. Ваша задача - вывести из этих сетей человека за руку,  не единожды, дабы он навсегда сохранил в памяти путь, по которому следует идти. И ещё одно, не забывайте про халат. Священник защищён на исповеди саном, а врач - белым халатом.

...Я вхожу в комнату, где на расставленных кругом стульях сидят пациенты. Некоторые посматривают на меня с опасением, кое-кто с необъяснимым, необоснованным обожанием, есть и те, кто избегает обращённых на себя взглядов. Этим, пожалуй, хуже всех. Внятно произнеся дежурные фразы приветствия, я прошу медсестру раздать каждому по листку бумаги и по карандашу.

- Нарисуйте мне год! - Прошу я так, словно следом за этой фразой должен грянуть оркестр.
Потеря личности... Иную и утерять не страшно, но перед обаянием отличной от прочих, что рвёт пальцы в кровь, растягивая прочные ячейки сети собственного ужаса перед жизнью, устоять невозможно. Они смакуют свои кошмары, как вино, с отрешённым, в никуда, взором, либо, кидаясь в глубину их омута, тянут оттуда руки,  так что, - подойди чуть ближе, непременно сделаешься сообщником.

   Говорят, люди добреют с возрастом, иные ожесточаются. Но я никак не могу привыкнуть к тому, что должен облачаться в белый халат, как в броню, что защитит меня от сострадания.