Получасовые рассказики Про дядю Петю

Дядя Петя – это муж моей тёти Нади. Маминой старшей сестры. В ранней молодости у них умер ребёнок, трёхмесячный Коля. Это было очень давно, до Войны. Детей у них больше не было. Я помню, из бабушкиных рассказов, что тётя Надя хотела взять ребёнка из детского дома, а дядя Петя вредничал и не хотел.

Сколько себя помню, они жили в курортном городе Пятигорске. После Войны, уж не знаю в каком году, они купили полдома, там и жили. Вдвоём.

Дом был гостеприимным. Родня с удовольствием приезжала подлечиться, попить водички. Минеральной.

Иногда приезжали мы с бабушкой, летом. И мои летние детские впечатления, живущие в памяти, безмятежны и светлы. Сад. Смородиновые кусты. Пушистые кролики. И пушистые неимоверно красивые котята и кошки, живущие у дяди Пети на чердаке.

Они были совершенно не приручаемы, вечно шипели и царапались, как чертенята. Любая моя попытка погладить кису заканчивалась шипением, фырканьем, пусканием в ход когтей и отступлением, даже паническим бегством на крышу. Дядя Петя называл этот бешеный выводок Пушинками, всех одинаково. Кормил он их тоже на крыше. Брал тарелку с едой и кряхтя карабкался по приставной лестнице. Добравшись до верха лестницы, дядя Петя ставил тарелку на крышу и звал: «Пушинка, Пушинка!». Потом спускался, а партизанский отряд Пушинок выбирался из укрытия, чтобы слопать угощение.

Так и жил этот отряд, устраивая скачки на чердаке. Конечно они спускались с крыши, лазали по деревьям и гуляли, где хотели. Но тайком! Красивые и неуловимые.

Дом стоял на пригорке, а внизу протекала речка Подкумок, шумливая и мутная. Однажды мы с дядей Петей спустились вниз к реке и нашли на берегу черепаху. Было интересно подержать её в руках, погладить её холодненькую, твёрдо каменную спинку, но ей точно это всё не нравилось. Я прямо чувствовала, как ей хочется в прохладную сырость травы, к воде. То ли к маме, то ли к деткам, но уж точно не к нам домой. И мы её выпустили. На волю.

С бабушкой мы тоже ходили на Подкумок, только не с крутой горки спускались, а в обход по улице. Просто гулять и смотреть на серую воду бурлящую и быструю. Гуляли и дышали воздухом, бабушка мне рассказывала про растения, растущие возле речки и про саму речку Подкумок, которая впадает в другую речку, имя которой Кума. 
Она всегда мне что-нибудь рассказывала, а я так любила её слушать.

Прошли годы, я выросла, родила дочь и уже с ней стала приезжать в Пятигорск. Уже не было моей бабушки. Потом не стало и тёти Нади.

Дядя Петя овдовев вдруг опять почувствовал себя женихом. И очень гордился своим завидным жениховством и отсутствием «хвоста», в смысле бездетностью. Вот дурачок-то! Мужчины, ну что с вами становится к старости, куда улетают ваши, пардон, мозги? Нет-нет, не у всех! А то ещё забьёте меня тапками! Лучше дочитайте и не злитесь.

Так вот. Наш маленький, коренастенький, с залысинами и розовыми щечками дядя Петя, ну чисто колобок на крепких ножках, начал хорохориться и встречаться с дамой. Даму не видела, описать не могу, он сам к ней ходил в гости. Но однажды, приехавшие к нему, уже тоже немолодые, два моих дядьки (мамины братья), обнаружили его запертым в доме у дамы сердца (оказалось, что, уходя она запирает его на ключ).
Дядя Петя был высмеян моими дядьями, потом вразумлён и забран домой.

Родственники продолжали к нему приезжать на отдых. Мама моя ездила частенько, наготовить, постирать. Всеми двигало чувство заботы о старшем и чувство благодарности, всегда культивируемое и поддерживаемое ещё бабушкой. Эта благодарность сидела крепко в бабушкиных детях и через поколение внедрилось в меня тоже.

Шло это с того страшного времени, с горячего августа 1942 года, когда уже начались бомбёжки Сталинграда. Дядя Петя буквально спас семью от гибели.
На тот момент он был офицером в летной части, инженером по вооружению самолётов. И он, не знаю каким чудом, смог вывезти, остававшуюся в Сталинграде бабушку, тёщу свою, которую он всегда называл мамой, несмотря на малую разницу в возрасте, и её младших детей: подростка Шурика и маму мою шестнадцати лет на костылях, после сложного перелома. Они, слава Богу, благополучно переправились через Волгу и уехали в эвакуацию в Сибирь, в город Ишим.

Когда Сталинград освободили, бабушка с младшими детьми засобиралась домой. Домой! На пепелище. Дом не сохранился, только воронка, из которой торчали покорёженные ножки железных кроватей. Прямое попадание. Так бабушка рассказывала, и эта картина стоит перед глазами.

Получается, если бы не дядя Петя, не было бы у меня ни мамы, ни бабушки, ни дяди Шурика, ни детей его, ни меня не было бы. Никогда!

Поэтому, спасибо ему.

В итоге он всё-таки женился, уж так хотелось. Он и к маме моей сватался и был с негодованием отвергнут. Но судьба нашла его в лице профессиональной «досматривательницы» старичков. Она до брака с дядей Петей уже «досмотрела» двоих или троих старичков с собственными домами. Моя память не сохранила её имя.

Прожил дядя Петя в этом браке не долго. Стал болеть и дряхлеть. Колобок сдулся.
О  его смерти написала нам соседка Римма, не сразу, где-то через месяц.
Упокой, Господи, его душу!

Я помню его кожаное лётное пальто и старый портфель, который он называл «пОртфель». Оба предмета были заношены и потёрты, но любимы и неразлучны с ним. Думаю, с Войны.

Помню, что моя стряпня ему нравилась чрезвычайно и подняв кверху указательный палец он говорил: «Это же не суп! Это А-суп!». Это «А», приставленное к моим блюдам служило высшей степенью одобрения всего, что подавалось мною к столу: ярко красного длинного южного перца, фаршированного мясом, борща, голубцов.

Так и вижу его с этим поднятым пальцем.