Лёвушкины крылья

(из цикла "Донбасские воспоминания")

– Понимаешь, Белокрылым тоже ведь иногда нужна передышка... холодный душ, горячий кофе и тишина...

– А потом?

– А потом - снова в путь: в вечный полёт над человеческой бездной…

Маленький Лёвушка на мгновение зажмурился и помотал головой. И тут же, округлив и без того огромные глазищи, мысленно повторил совсем незнакомое слово – без-дна.

– А что такое «бездна»? – удивлённо спросил он у Домового, который сидел на старом шифоньере и пытался распутать клубки разноцветных ниток для вязания.

Надо сказать, что в свои 5 с половиной лет мальчик Лёва знал уже достаточно много слов из взрослого лексикона, а его словарному запасу вполне мог бы позавидовать любой старшеклассник. Но вот «бездна»... Это слово поставило его в тупик, сразу показавшись каким-то совсем холодным и пугающим.

– Эх, малыш... – Домовой вдруг неожиданно нахмурил свои лохматые брови, издалека походившие на двух серых мохнатых гусениц. – Не думаю, что тебе нужно об этом узнавать именно сейчас. Вот пойдёшь в школу...

– Нет! Нет! И нет! – резко, с присущей ему категоричностью, произнёс Лёвушка. И тут же попытался в ответ нахмурить тоже свои детские бровки, которые из «домика» буквально за считанные секунды превратились в возмущённые палочки... – Дедуль, я не могу так долго ждать! К тому же в школу могут пойти только самые умные и начитанные дети! Ты же сам говорил! – мальчонка с укором посмотрел на Домового.

– Говорил, говорил... – протяжно подтвердил дед.

– Ну, воооот! Поэтому расскажи, расскажи! – Лёвушка стал тереть кулачками свои глаза и уже был готов вот-вот расплакаться.

А слёзы... Слёзы Домовой просто не мог допустить. Он боялся их, как огня, ещё с тех пор, когда пришлось уходить от предыдущих хозяев, Скворцовых, из своего прежнего дома. Вернее даже не из дома, а с дымящегося пепелища, в которое превратилось всё: и крыша, и потолок, и стены, и... тела. Волна горьких воспоминаний с металлическим привкусом кровавого Донбасского рассвета вновь накрыла Домового с головой.
Цепкие лапы памяти вырвали его из настоящего времени и быстрым потоком обжигающей лавы военных лет Донбасского ада, без спроса, понесли на то же самое место. Место боли, не просто сжимающей грудную клетку в ржавых тисках смерти, а ещё пытающейся достать сердце наружу. Взрыв... Буквально секунда и снова взрыв... Грохот, скрежет, стёкла, разлетевшиеся вдребезги. Домовой попытался закрыть свои уши руками, чтобы прервать «трансляцию из прошлого», о которой он так тщетно пытался забыть все эти годы. Но взрывы повторялись снова и снова, а к их страшной канонаде присоединились ещё и голоса. Надрывные крики обезумевшей от ужаса хозяйки дома, Марии Сергеевны, испуганный и надрывный плач четверых её детей, доносившийся из разных комнат...

Огонь, обжигающий жаром, удушливая пыль и полная потеря видимости вокруг.

– Родненькие мои! Ребята, где вы? – эти фразы многодетной матери оборвались в момент следующего взрыва. Коридор, соединявший комнату родителей с несколькими детскими, охватило полыхающим пламенем. Огонь полностью отрезал дорогу к детям.

– Мама, мамочка, мы здесь! – сквозь треск рухнувшей горящей крыши едва различимо слышались голоса старших: 11-летнего Максима и 9-летней Вероники. Младшие, голубоглазые близнецы Олюшка и Фёдор, успевшие по выработанной годами «инструкции» во время обстрелов спрятаться под кроватью, сидели, обняв друг друга цепкими маленькими ручонками и что-то шептали. Этот шёпот в доме понимал лишь он – Домовой Степан.

– Стёпушка, спаси нас! – детский шёпот был почти неслышным, но своим надрывом он будто бы разрезал округу пополам...

Но Степан не мог... Не мог не то, чтобы примчаться на помощь, как делал сотни раз до этого, он не мог даже пошевелиться. Потому, что лежал под грудой кирпичей, придавленный разрушенной стеной, и тихо стонал. Стонал не от боли, сковавшей всё его хрупкое домовёнычье тельце, не от осколков разбитого оконного стекла, впившихся в шею и пустивших ручейки алой крови, а от беспомощности.

– Господи! – взмолился Степан. Домовой, который раньше никогда не признавал существование Бога ни в чём и нигде, слёзно взывал к небесам: – Спаси ребятишек! Всё, что хочешь у меня забери, только их спаси...

Сознание вернулось к Степану также внезапно, как и пропало. Всё тело ныло, а горло жадно просило пить. За обгоревший воротник старого тулупа Домового кто-то куда-то тащил. Он приоткрыл засыпанные пеплом глаза и постарался приложить максимум усилий, чтобы улыбнуться: увидел склонившихся над ним близнецов.

– Голубоглазые ребяяяяяяятки мои... – собравшись с последними силами произнёс Домовой. Он вглядывался в лица Олюшки и Феди, их румяные щёки и белоснежные одежды. Степан был одновременно безумно рад, что дети живы и в тоже время никак не мог понять, что за перья всё время мельтешат у них за плечами.

– Лежи, лежи, дедуль! Не вставай! – синхронно произнесли близнецы. Они почти всегда и всё говорили в один голос и это очень умиляло Домового. – Ты только не провожай нас и не переживай! Мы все уже нашлись: и мама Маша, и братик с сестрёнкой. Нам теперь совсем не страшно, ведь папа Женя пришёл нас встречать...

Эта фраза будто электрическим током проняла Степана насквозь. Как папа? Евгений Васильевич ведь погиб пару лет назад… Мария Сергеевна, ещё будучи беременной близнецами, провожала своего усатого красавца-мужа на эту проклятую войну. Тот, обнимая её и детей, обещал вернуться и всё повторял: «Донбасс никто не покорит и не поставит на колени!»

Мысли, словно рой оголтелых пчёл, метались в подсознании Домового. Только сейчас он в полной мере осознал, что же произошло на самом деле... А в небо, словно стая белях лебедей, легкими и плавными движениями уже поднималась вся семья Скворцовых: папа, мама и четверо ребят. Вслед за ними караваном белоснежных душ по лестнице из облаков молча шли друг за другом соседи из 18-го дома, потом из 19-го, 26-го, 31-го...

Степан закрыл лицо ладонями и зарыдал в голос...
Лёвушка быстро спрыгнул с кровати и босыми ножками по полу подбежал к Домовому:

– Дедулечка, дедулечка, что с тобой?! Не плачь, не плачь... Тебя испугала «бездна»? – малыш лихорадочно теребил Степана за седую шевелюру. Но тот рыдал: безостановочно, громко и надрывно.

– Что же мне делать? – залепетал Лёвушка. – Мама с папой всё равно не верят моим рассказам о существовании Домового. Они говорят, что его не видят. – Ребёнок был охвачен паникой, как вдруг в окошко кто-то постучал.

Лёвушка оцепенел, ведь их квартира была на 9-м этаже и никто попросту бы не дотянулся – слишком высоко. Он взглянул на окно и увидел в нём много-много улыбающихся детей, приветливо махавших своими ручонками по ту сторону стекла.

– Не бойся их, – подбадривающе сказал Домовой, переставший плакать при одном лишь виде ребятишек.

– Это не «бездна»? – с недоверием уточнил Лёвушка.

– Нет, нет! Что ты! Это ангелы... ангелы, которыми стали дети Донбасса после того как…

В комнате вновь повисло молчание…

– Впусти их, а то ведь они совсем там продрогли.

Лёвушка поспешил раскрыть окно и десятки порхающих белых крылышек, похожих на сказочных эльфов, залетели в комнату. Они шумно разговаривали, так и норовя пожать маленькую ручку удивлённому Лёве, стоящему и с открытым ртом наблюдающему за всем происходящим.

– Ты просил рассказать тебе о «человеческой бездне», малыш, – тихо произнёс Домовой. – И раз ангелы сегодня здесь, то, наверное, время всё-таки пришло. Ты ведь ещё не хочешь спать?

– Нееееееееет! – Лёвушка ответил на этот вопрос с особой уверенностью в голосе.

– Тогда одень-ка, дружок, вот это... – Степан протянул ребёнку охапку перьев. И пока Лёвушка пытался угадать, что же это такое, Домовой щедро сыпнул белых пушинок и на себя, и на мальчика. Перья мгновенно превратились в крылья.

– Полетели! Полетели! – хором залепетали крылатые ангелы и потянули Лёвушку вслед за собой... – У нас не так много времени – всего лишь до рассвета.

Ребёнок даже не успел ни возразить, ни согласиться, как вдруг белоснежные пёрышки за его спиной решительно зашуршали и в едином взмахе подняли его над домашним интерьером и… Уже через секунду, пролетев через распахнутое настежь окно, зависли над дворовой территорией. Качели, детская песочница, автомобили, припаркованные возле каждого подъезда... Они становились всё меньше, меньше и меньше. Лёвушка и не заметил, как вся их шумная компания взмыла выше облаков.

– Куда мы летим, дедуля? – спросил мальчик.

– Сегодня ночью мы увидим её... «человеческую бездну»... Вернее её кровавые пятна. К большому сожалению ими испачкана вся наша огромная планета Земля. Какой-то континент в большей степени, какой-то – в меньшей. Бездна – это война и вооружённые конфликты, ссоры и многочисленные недопонимания... Постепенно в бездне тонут сёла, города, людские души...

– Как в болоте? – вопрос маленького Лёвы казался логичным и подразумевал вполне короткий ответ.

Однако Домовой промолчал, не потому, что не знал что ответить. Он просто боялся. Боялся расстроить малыша горькой правдой современных реалий XXI века. Ведь по сравнению с «человеческой бездной» болото могло показаться поистине райским местом, из которого тебе помогут выбраться. Только протяни руку и позови на помощь. В бездне же, наоборот, на помощь никто не приходил: ни день, ни два, ни год, ни пять... Пять! Пять! Пять! Это число метрономным боем застучало в висках Домового. Пять лет - именно таким был страшный срок, отведённый для крика измученного Донбасса. Он кричал сотнями детских и взрослых голосов, обращённых к другим людям, кричал сначала с просьбой, затем - с отчаянием. Кричал тем, кто опускал вниз свой колючий взгляд и продолжал шагать грязными кирзовыми сапогами по костям, всё глубже и глубже втаптывая их Донбасскую землю.

Постепенно ночь становилась холоднее и к шелесту ангельских крыльев, которые уже почти достигли цели своего полёта, присоединился порывистый ветер. Он трепал волосы и забивал дыхание, будто бы выставляя большой природный щит. И это было неспроста. Ведь прямо под летящими ангелами, под слоем пушистых и мирно спящих облаков начиналась запретная зона, очерченная толстой красной линией – зона «человеческой бездны»...

– Дальше живым нельзя! – предупредил Степан. – Мы с тобой, Лёвушка, подождём ребят здесь, вот на этом облаке. – Домовой, сильно уставший от изматывающего полёта, практически рухнул на пушистую небесную вату и поспешил усадить себе на колени малыша.

– А как же остальные? – Лёвушка недоумевал, почему все ангелочки, сопровождавшие их, спокойно преодолели ветряной барьер и медленно стали приближаться к красной линии.

– Они – к своим! – закашлявшись от волнения, произнёс дед. – Раньше все эти детки жили здесь. Донбасс – их Родина, их дом. Теперь они могут бывать рядом с близкими только по ночам, когда те спят.

– Но это неправильно! Неправильно! – на глазах малыша заблестели маленькие капельки возмущения. – Никто не может разлучить родителей и детей! Так не бывает! Не бывает!

– Я тоже так думал, Лёвушка. До тех пор, пока в дом моих первых хозяев не постучалась беда. Беда носила страшное женское имя «Война». Она прокралась незаметно и своим чёрным смертельным одеялом застелила Донбасскую землю. Здесь не осталось ни единого дома, где бы эта жестокая ведьма не царапнула сердца людей.

– А сейчас здесь мир?

– Да! Сейчас – да! И этот мир, доставшийся Донбассу слишком дорогой ценой, больше никогда не содрогнётся! Присмотрись, малыш. Что ты видишь вдоль красной линии? Что тянется до самых облаков?

Лёвушка улыбнулся: – Это паутинка! Она очень похожа на те узоры, что моя бабуля вяжет крючком. Помнишь те нитки на шифоньере, в которых ты запутался?

– Помню, помню, – Домовой обнял Лёвушку и прижал его к себе ещё сильнее. – Ты прав, это паутинка. Но не простая... Летящая на вид и мягкая на ощупь, она на самом деле прочнее любых металлических цепей! Да-да, не удивляйся! Её сплели те самые ангелы, которые сегодня побывали в гостях у тебя дома.

– Теперь паутинка защитит всех, кто живёт на Донбассе от войны, горя и слёз?

– Она уже защитила! Больше никто и никогда не заставит Донбасс плакать и страдать. Каждый, кто приходит сюда со злом, мгновенно запутывается в этом белёсом и практически невидимом ангельском кружеве.

– А если я попрошу маму с папой привести меня сюда вместе с детками из сада? Мы тоже запутаемся? – мальчик вновь дал волю чувством и по-детски захныкал.

– Ну, что ты! Что ты, Лёвушка! Если помысли человека – чисты, а в руках нет оружия, способного причинить зло, паутинка встречает гостеприимно. Ласково укутывает от зимних стуж и даже дарит зонтик тени в самые жаркие дни. А почему тебе захотелось привести сюда своих друзей из детского садика?

– Дедушка, я должен им всё это рассказать! Я должен, понимаешь, должен! Наша воспитательница, Зинаида Григорьевна, часто рассказывает нам о войне. О Великой Отечественной войне. Я и годы хорошо помню 1941-1945, и дату 9 Мая знаю! Ведь в этот день бабуля моя всегда плачет. Одевая свои ордена из коробочки, она берёт с собой фотографию дедушки, покупает красные гвоздики и идёт к Вечному огню. Я думал, что война никогда больше не повторится. Ведь это так страшно! А мы (мальчик ударил кулачком в грудь и себя, и Домового), мы – мужчины, никогда не должны допускать новых потерь!

– Мы больше и не допустим! – Степан с гордостью смотрел на малыша и всё отчетливее понимал, что будущий мир действительно будет держаться на таких вот ребятишках: смелых, и уже понимающих жизнь.

– А если за плечами ещё будет команда ангельских крылышек... Эх! Вот только важно не забыть, что Белокрылым тоже ведь иногда нужна передышка...

– И ещё холодный душ, горячий кофе и тишина! – выпалил довольный Лёвушка, вспомнивший недавнюю фразу Домового.

И оба громко-громко рассмеялись. Эти звуки жизнерадостности доброго пятилетнего мальчика и его старичка-домовичка Степана в одно мгновение разнеслись по округе и уже через пару часов, во время рассвета над мирной Донбасской землёй, превратились в трели неугомонных птиц. Поющих о самом главном - о жизни нового пробуждающегося дня. Мирного дня...