Врозь и вместе

На краю парка, на виду у всех, прямо через дорогу от большого гастронома растёт огромное дерево.
Никто не знает, как давно оно в этом месте появилось.
Впрочем, многие думают, надеются что было оно здесь всегда.
Удивительное, невероятное дерево.
Огромный ствол его словно бы как состоит из нескольких глубоко сросшихся стволов.
Со множеством наростов и формосплетений это похоже на скульптуру сидящего и размышляющего о чём-то дракона с огромным облаком зелёных волос или крыльев сверху.
Впрочем, человек, не лишённый фантазии, мог бы найти, увидеть в этих спонтанностях и узловатых переплетениях, да,
всё, что угодно.

Цветёт это Дерево весной и летом, а плодоносит и летом, и осенью.
Фантастика ... 
Ещё снег вокруг на земле лежит, а Дерево уже густо, густо покрывается нежно-розовыми цветами абрикоса.
Абрикосовые цветы постепенно сменяются весенне-зелёной гривой листьев, в которую вкрапляются россыпи мелких, белых цветков Дикой Сливы.
Их сменяют белоснежные ореховые цветы, а вместе с ними появляются на Дереве и сочно оранжевеют абрикосы уже, и,
их не сосчитать.
Позже, по летнему теплу уже, вместе с розовым цветом Зимней Яблони, появляются и переливаются на солнце янтарём много, много сочных и ещё особенных каких-то диких слив.
А после, потом, как по волшебству, появляются на Дереве том множество орехов.
И уже только с первыми морозами созревают удивительно пахучие поздние яблоки.


Дружно этим фруктам, наверное живётся на том дереве.
Впрочем, несмотря на то, что растут они на одном стволе и питаются одним соком, абрикосы-это абрикосы, яблоки-это
яблоки, орехи остаются всё-таки орехами, а сливы-это сливы, что ни говори, и, их ни с чем не спутать.
Просто все эти плоды, благодаря может быть их такому близкому соседству, приобрёли яркость и глубину.

Да, в общем, хоть, сейчас можно сходить, посмотреть на чудо-Дерево ... а, то, и фрукты попробовать, если сезон, конечно.
Люди говорят, очень, очень вкусно.




Как же быстро шелестит время, как неумолимо.
Как же быстро мелькают мимо многое множество больших и малых событий, как неуловимо.
Никакого внимания не хватит замечать: что, как и почему делается, получается вокруг.
Впрочем, кое-что эдакое произошло.
Нет, не сейчас, давно уже.
Да, и событием, в общем, то, что содеялось, произошло тогда, можно было бы назвать с большой натяжкой.
Но, для кого как.
Наверное, кто-то просто подшутил или быть может "вылилось" то как-то само по себе, но три семени семейств гордых и славных однажды упали вместе в одну и ту же ямку в земле.
Впрочем, в той ямке оказалась ещё одна, совершенно безызвестная, серая косточка, которая, в общем-то, и сама ничего о
себе не знала.
С той поры, никогда не знавшие друг друга, семена Зимней Яблони, Бархатного Абрикоса, Грецкого Ореха и та косточка,
пока ещё или, вообще, неизвестной культуры стали делить между собой совсем, совсем крошечный кусочек земли.


Не так давно это было, по разумению самих деревьев, конечно же ... не так давно.
В то время, являясь ещё лишь семенами только, просто вместе радовались они миру, зелени вокруг и друг другу.
Только вот та неизвестная косточка часто грустила.
Она ведь даже не знала, кто она такая.


Став на корень, уже не стесняясь, без умолку, шелестелись малыши на ветру тремя, четырьмя листиками своими.
Будучи уже почти деревьями, взахлёб шептались-перешёптывались они между собой обо всём, что увидели, услышали и прочувствовали за день.
Они хвастались друг перед дружкой своей знатностью и пользой.
Дело в том, что культурные фруктовые деревья отчего-то изначально, с рождения знают о своём знатном происхождении.
В общем, иногда, а было это довольно часто, подшучивали Яблоня и Орех над безымянной, безродной косточкой, той, у которой вытянулось к тому времени лишь только два листочка.
Только вот Абрикос Бархатный всё больше помалкивал.
А когда говорил, то шелестел он, в основном, о погоде.


Да, у кого угодно спросите, много, много раз в своей жизни мы слышали, как общаются, шушукаются между собой травы
или, как шелестятся друг с дружкой деревья разные.
Но, в общем, слишком тихо и неразборчиво у них это получается, происходит, слишком медленно и непонятно.



Однажды как-то, сорвавшись с соседнего дерева, на их место упал сучок.
Всё обошлось и даже можно было бы сказать "пронесло" их от неприятностей, ну, почти.
Сучок тот оказался, небольшим и не очень тяжёлым, и, упал он не в самую середину их, а так-немного с краю.
Но, в общем, одним своим концом, зацепил тот сучок неизвестную, маленькую незнакомку, совсем чуть-чуть зацепил.
Всё было бы ничего и где-то даже нормально, в общем,, но та сухая ветка повредила немножко, надорвала чуть-чуть один
из листиков её, да так, что прозрачная капелька сока сразу выступила наружу.
Как же жалели её ростки-соседи, как переживали за неё.
Больно, очень больно было безымяшке, но, как не странно, была она рада-радёхонька.
Оказалось, в тот самый момент узнала она, выяснила имя своё.
-Я-Слива!-чуть не прыгала она от счастья, конечно, если бы корни не держали её в земле-Я-Дикая Слива!
Она это выяснила по запаху собственного сока.
Просто "вспомнила".

С того момента стала Дикая Слива совсем неразговорчивая.
Спрашивает Сливу кто-нибудь о чём-нибудь, а она молчит и лишь загадочно улыбается в ответ.
А другой раз, и того хуже, просто шелестит она что-нибудь совсем дикое и невпопад.




Так скоро, так стремительно меняется всё вокруг.
Ничто не остаётся неизменным, неизменяемым.
Всё очень сильно изменилось, когда из мелких ростков превратились они уже в молодые деревья.
Как не странно, но место, их общее место, будучи вроде тем же, стало теперь каким-то очень мелким, очень маленьким.
Да, в общем, немало доброй земли простиралось вокруг, но как-то тесно, невозможно тесно им стало вместе, рядом.
Уж слишком как-то близко росли они друг ко дружке.
Уж слишком как-то впритык.
-А, это ты, замарашка безродная?-часто шуршала, шелестела Зимняя Яблоня-Кто ты, вообще, такая?
У неё про запас всегда было пару претензий к не очень желанной соседке своей.
-Зачем ты здесь?-вторил ей Грецкий Орех-Нечего тут врастать в чужую часть земли. Тебе с нами, вообще, не место. 
-Ну, зачем Вы так?-вступился за соседку свою Бархатный Абрикос-Она ведь никуда не уйдёт, не сможет, даже если очень захочет, и, Вы об этом хорошо знаете.
Не хотел он вступать в шелестение и принимать чью-либо сторону, но не смог.
Знал Абрикос, "помнил он о своём", как нелегко выживается на городских улицах сородичам его, городским абрикосам.
Знал он ... потому и не мог оставаться в стороне.


Пронеслось время, времячко прокатилося.
Поокреплись и повытянулись уже их фруктовые стволы.
Появилось всяких веток на них и листьев ... множество.
Не хотели, никак не хотели они, по большому счёту, причинять один другому боль, но они не могли ...
Не то, чтобы стали они добрыми друзьями, совсем нет, скорее можно было бы назвать их вынужденными соседями.
Нелегко, очень нелегко четырём повзрослевшим деревьям делить махонький пятачок земли.
Не могли, они уже никак не помещались вместе в одном месте.
Им было тесно, очень тесно.
И больше, им было нужно гораздо больше места для жизни.
Но и разойтись, разбежаться по вполне понятным причинам они тоже никак не могли.
Ведь они-деревья.
Поневоле стали возникать у них разлады и трения разные ... должны были возникать.
Так что, много, много раз превращались они из "друзей" во "врагов" и обратно.
И, часто, очень часто, даже не желая того, бороли и доставали они друг другого своими особыми, деревянными способами
за то самое место в земле, за то пространство вокруг, за тот воздух, за свет.
Да, так тягуче бороли, так протяжно выдавливали, выталкивали они друг дружку, что на грани "слышно-неслышимо" скрипели и трещали их стволы, осыпались сломанные их ветки, рвались и лопались многие корни их.
А, что делать?
Уж такова природа растительного мира: "выживает тот, кто выживает".
Но, всё же, потом, "после грозы" как могли потрескивали, поскрипывали, шептали они свои извинения друг дружке.
И долго-долго ещё после того мягко шелестелись они о чём-то приятном.


Но ... лишь глубже, лишь основательнее прорастали они в землю и крепче захватывались там, в глубине за всё, что было только возможно.
Впрочем, их молодые, сильные корни, отрастая, опять и опять запутывались, перекручивались, сплетались между собой "намертво", независимо от симпатий и антипатий их хозяев сверху.
Ну, и, куда уж тут деревьям разойтись, разбежаться ... даже если очень, очень им этого захочется.


Яблоня, Зимняя Яблоня сама себя объявила главной, и, время от времени высказывала, вещала она своё мнение по тому
или другому поводу.
Сколько угодно она могла шелестеть на ветру, но все её резглагольствования касались яблок только и яблочных пород.
И, неважно было то, что другие деревья вокруг не слушали или вовсе её не понимали.
Главное то, что она была главной.
Это Яблоня так решила.
Вот только дружной команды или общей, весёлой компании, как она ожидала, у них пока что не складывалось.
По поводу Грецкого Ореха она была спокойна.
Орех-он неплохой малый, он не подведёт.
Бархатный Абрикос тоже, в общем-то, ничего.
Он, в общем, свой, "культурный", хотя, странный он какой-то.
Проблема, по мнению Яблони, была с этой штучкой, с Дикой Сливой ...
Ну, никак ... ну, никоим краем в этот знатный их фруктовый " клуб" она не вписывалась.
А, уж, тем более, в новом, придуманном Яблоней состязании: "теснение и выдавливание лишнего" эта Слива старалась совсем не участвовать.


Конечно, Яблоне, Сливе или кому-либо ещё нужно было принимать какие-то меры ... пора бы уже.
Правда от Ореха с Абрикосом толку совсем чуть-чуть, если не меньше.
Орех безмерно влюблён в Яблоню, а потому слушает он только её и делает только то, что она говорит.
Ну, а Абрикос полностью погрузился в свои мечтания-вспоминания, и, выплывает он оттуда очень редко.
Но, ведь они растут, и, место, их общее место становится для них всё меньше и крохотнее, и, возможно вскоре, вообще, в
нём нельзя будет жить никому.
Это поняла Слива, поняла, как никто другой.
Стала она думать, размышлять, как самой-то выжить и никому из "фруктов"-соседей своих ненароком не навредить.
Ведь инстинкты инстинктами, а об этих "фруктах" всё равно думается, переживается.
Уже вроде как и не чужие.
А посоветоваться, пошелестеть всё равно не с кем совсем.
Ну, а эта яблоневая забава с "выдавливанием зазевавшегося" была вовсе, то есть, совершенно не по ней.
Нечестно это.
Конечно, когда-никогда и Сливе тоже доставалось от фруктовых её соседей.
Но, всё же, её ствол сливиный умел, имел возможность яглиться, "обтекать", обрастать все препятствия и угрозы. 
 
В общем, никто не помнил, чтобы Дикая Слива  сильно трещала бы "в теснении" или скрипела от боли.

-"Дичка", она "дичка" и есть-по своему воспринимала и высказывалась о ней Яблоня соседу своему, Ореху и прибавляла
часто-Что с неё возьмёшь?
-Да, уж-вторил ей Грецкий Орех-Что правда, то правда.
-Ну погодите же!-думала, возмущалась Яблоня-Погодите! Вот скоро, скоро садовник придёт! Он-то скоро разберётся, кого, подпитав хорошенько, важно будет оставить расти и цвести, а кого нужно было бы выкорчевать ещё вчера!

Но время летело, шло, шелестело, стелилось, а это "скоро" не наступало никак.
Садовник так и не появился.
И не подумала Яблоня, и, не сообразила она того, что растут они вовсе не во фруктовом саду, а в обычном городском парке
и даже не в центре его, а с самого что ни на есть с краю, возле дороги совсем.



Уж слишком шустро делается вокруг то, что делается, уж слишком скоро.
Но лишь только смотреть успевают деревья на то, что происходит, лишь только наблюдать.
Очень медленно или, наоборот, очень быстро случилось то, что случилось.
В общем, Яблоня ... красавица, Зимняя Яблоня оскандалилась основательно, во всю.
Разрастаясь вширь, она не заметила и не почувствовала даже, как воткнула свой тогда ещё единственный сучок в ничем незащищённый абрикосов бок.
Как же извинялась она перед Абрикосом.
Как просила прощения у него потом.
Ну, а упругий, твёрдый Грецкий Орех-молодец, как промахнулся.
Вернее, он-то не промахнулся, а вовсе же наоборот.
Орех как-то очень неловко склонился по ветру и хотел было выпрямиться вновь.
Он и не понял, не успел понять, как распрямляясь, проткнул собой, проколол насквозь свою подругу-Зимнюю Яблоню.
Как же клял, как корил он себя за ореховатость, за нерастопливость ...
А, как винился он перед ней после, потом ... и за это, и за всё другое.
Так и застрялись они вместе дугой, так и зарослись, почти ...
Молодость взяла своё.
Через год, а может быть через пять лет, деревья, вообще-то, считают очень плохо, случилось у них "движение".
Орех, Грецкий Орех наконец расцепился с Яблоней.
Освободившись, его гибкий ствол стал стремительно разгибаться в противоположном направлении, при этом придав огромную скорость, присохшему к его ветке прошлогоднему ореху.
Со скоростью пули тот орех улетел в сторону дороги, пробив при этом лобовое стекло проезжающей мимо машины.
Уже ничего не видящий водитель, въехал на своём автомобиле в близстоящий фонарный столб.
Столб фонарный тот в свою очередь, полностью перегородив движение на улице, угодил, угораздил прямо в едва только обновлённую витрину того продуктового магазина.

Абрикос сделал вид, что ничего, ровным счётом ничего из произошедшего только что, он не заметил или на самом деле
он всё прозевал, не обратил внимания.
Ну, а Слива, чувствуя их смущение, растерянность, просто молчала, не шелестела из вежливости.


Всё починилось в конце концов и на дороге, и в магазине, всё расставилось по своим дежурным местам.
Но ... у "фруктов", у фруктовых деревьев, всё равно остался тягостный какой-то осадок внутри.



Удивительно ...
Но всех развела, рассудила и расставила всё по местам Слива, хитрая Дикая Слива.
Эта "дичка", эта совершенно "некультурная" Слива оказалась ведь и в самом деле дикой.
Недолго думая, она лишь вросла в стволины друзей своих, или соседей, или как там их ещё можно было бы называть.
Она закрыла, затянула раны их собой, заполнила все пустоты между.
По крайней мере вредить друг дружке "фрукты" теперь уже не смогут.
Конечно, получилось не так чтобы очень изящно, но для той части парка, где они шелестят обычно-это вполне сойдёт.
И не разрезать их теперь, в общем, не разделить даже пилой.
Ведь они теперь-единое целое и есть.




С той поры много, много времени прошумелось ветрами, прошепоталось травами.
Многое изменилось, переиначилось с той поры.

Какой-то человек очень, очень давно принёс к тому дереву-деревьям записку-пожелание и привязал её-его к ветке.
Видимо, сбылось.
И до теперь многие люди уже по традиции: по серьёзному или в шутку несут, несут и привязывают к различным частям
дерева свои записки-пожелания.
И места свободного для новой записки там, как обычно, не хватает.


-А, ты-монстл или длакон?-спросила у Дерева маленькая девочка, Даша, вместе с бабушкой гуляющая мимо Дерева того
по парковой дорожке, и, не дождавшись ответа, продолжила ... -А, кто тебя пличёсывает?
Дело в том, что много-много небольших конвертиков с записками или просто записок-пожеланий, провязанных к низко спускающимся ветвям Дерева, издали вполне могло бы сойти, в общем, если не очень приглядываться, за какую-нибудь новомодную причёску.


У Дерева бабушка наконец нагнала внучку свою, вечно убегающую вперёд.
Нет, вслух она Даше своей любимой ничего не сказала ... но, всё же ...
-Эх, егоза-непоседа!-тепло подумала бабКатя-Пройдёт немного времени ещё, совсем чуть-чуть, и, ты тоже прибежишь
сюда свою записку-пожелание привязать. Не усидишь ведь.


Дерево или деревья, кто знает, как их сегодня нужно было бы правильно называть, уже готовы были начать обдумывать,
как и какими словами точнее, вернее ответить девочке на её вопросы.
Но, как только в полной мере начался у них этот процесс обдумывания, прошло уже несколько дней.
К тому моменту девочки с бабушкой её давно, увы, и след простыл.