Чёрно-белые дни

Ты пробираешься темными тропами домой с проклятой всеми богами работы.  Ботинки хлюпают по лужам, в правом давно дырка, как и в правом кармане куртки, и туда постоянно проваливаются ключи и застревают в подкладке. Промозглый осенний холод , ветер, сырой и пронизывающий насквозь. Спина отчаянно ноет, болят отмороженные три года назад на стройке пальцы. Поэтому тяжелый неудобный пакет несешь в другой руке, хотя это тяжелее и оттого спина ноет еще противней.  В полутьме между тесно прилепленными друг к другу пятиэтажками не видно ни зги, поэтому ты умудряешься таки черпануть дырявым ботинком воды из лужи. Беззвучно материшься, чувствуя, как пронзительный осенний холод, острый, как нож, неотвратимо медленно  пропитывает носок.

Болеть нельзя, совсем-совсем. Зарплата и так курам на смех, а по больничному заплатят откровенные копейки. Да еще и будут долго иметь мозг на тему как-же-ты-мог-так-всех-подвести и мы-же-так-на-тебя-надеялись.  Как же ты ненавидишь этих ублюдков, сидящих толстыми жопами в мягких креслах, в уютных кабинетах, с зарплатами впятеро, а то и в десять раз больше твоей, в то время как ты вынужден скитаться по местам, куда волки бояться срать ходить, в любую погоду, неважно, война или мор, и ишачить там до полусмерти. Каждый новый объект всё дальше и дальше от города, проезд всё дороже, а никто даже и не заикается его компенсировать. Как и мобильную связь, ведь зерг всегда должен быть на связи. Только вот зерг свой мобильник обязан оплачивать сам, в отличие от начальства с их выгодными корпоративными безлимитками.

Одна надежда держит тебя на этой каторге, начальство обещает вскоре повысить.  Надо поработать еще полгодика, и тогда переведут в инженеры, и пусть особой разницы с текущей работой почти нет, и зарплата такая же унылая, но хоть стаж пойдет, и мобильник за счет конторы. Мелочь, но довольно существенная.

Вот и метро, наконец, вдоль домов потянулись палатки и мелкие магазинчики. Сейчас бы пивка бутылочку, думаешь ты, ведь тебе почти не холодно, несмотря на мокрый ботинок и распахнутую куртку, на которой год как уже сломалась молния. В глотке будто огненный смерч, ведь ходишь ты быстро, и с грузом, да еще и куришь, как паровоз. Поколебавшись, проходишь мимо. Денег нет.

Дальше длинный-длинный забор, которым огорожено пустое много лет место.  Потом торговый центр, перекрёсток, и вот уже рукой подать до дома. Только ты всегда помнишь, что этот дом не твой, и никогда твоим не будет, даже несмотря на то, что ты вложил в него гораздо больше сил, чем живущие в нём по праву люди.

Проклятый пакет оттягивает тебе руку. Ты ненадолго перекладываешь его в другую, зная, что больные суставы тебе за это спасибо не скажут. Возле работы есть дешевый магазинчик, и ты частенько таскаешь оттуда всякую снедь, чтобы сэкономить хоть немного.  Уже осталось пройти  совсем чуть-чуть.
Еще один двор и ты дома.

Какое забавное слово, дом. Место, где человек живет, которое он вправе считать своим. Но у тебя нет такого права.

Переложив пакет в другую руку, закуриваешь. Зажигалка вспыхивает не с первого раза, дым горек, как твой сегодняшний день. Осталось пройти всего два дома. Как раз путь длиной в сигарету. Идешь немного медленнее, чтобы не придти слишком рано.  В дом, в котором тебя не ждут.

Прямо, конечно, тебе об этом пока не говорят, но ты не идиот и понимаешь всё прекрасно.  Жена тебя давно не любит, а тёща так усиленно делает вид, что ты ей нравишься, что это даже почти её извиняет. Но всё равно прекрасно понятно, что очень скоро тебе укажут на дверь. Ждут лишь одного, чтобы ты исполнил свою функцию ты-ж-добытчика и ты-ж-мужа, доделал затянувшийся ремонт в ванной и тогда, выдохнув и перекрестясь, тебе с разгону отвесят благословенного пня.

Ты усиленно делаешь вид, что ни о чём не подозреваешь, хотя всё ясно было ещё полгода назад. Супруга тогда как раз устроилась на новую работу, под опостылевшие разговоры о том, что денег в семье не хватает, и с плохо скрываемой досадой, что эту вторую работу не нашел для себя ты.

Денег, действительно, не хватало. Ты экономишь изо всех сил, отказывая себе даже в мелочах, но это никому не приходит в голову ценить. Лишняя бутылка пива, лишняя поездка на транспорте, лишняя булочка на обед безжалостно приносились в жертву семейному бюджету. До тех пор, пока тебе с раздражением однажды не сказали, что ты не заработал себе даже на еду.

Да ты бы и был рад что-то найти в качестве подработки, но ничего, как на зло, не попадалось, а ещё ж учеба, и проклятый институт у чёрта на куличиках, куда надо ездить каждые несколько месяцев то на лекции, то на сессию. И не объяснить ведь дуре, что далеко не всякий работодатель готов терпеть студента, с его постоянными отлучками, отсюда и копеечная зарплата. А работа тяжелая и грязная, и после нее идти ещё куда-то работать, это гарантированный срыв нервов и здоровья, которого и так помойный кот наплакал, через полгода, а то и раньше.

Неожиданно новая работа твоей супруге очень понравилась, она каждый день с восторгом рассказывала, как на нее смотрят молодые сотрудники, какие комплименты делают. Ты молчал, не подавая вида, как неприятно тебе такое слушать. Восторги множились все больше, и вот однажды жена после работы задержалась с подругами, как она объяснила потом. Потом задержалась еще, потом еще. И ты как-то вечером, встретив жену с работы, почувствовал, как у нее изменился запах.

Очень резкий, чужой, незнакомый, отвратительный запах. Чужого мужчины. Больше всего тебя выбесило не это, а то, что она не сочла нужным даже принять душ и нагло лезла к тебе целоваться. Как ты смог сдержаться, чтобы не вытошнило, одни черти в аду знают.

Спал ты на самом краю кровати, отодвинувшись, насколько мог. С тех пор упреки и плохо завуалированные колкости, нередкие и раньше, посыпались как из рога изобилия. Ты узнал о себе, что ты козел, не мужик, тряпка, бесполезная мебель и еще много, много интересного. Что у тебя маленькая зарплата, ты и так знал, но теперь ты узнал, что её не хватает ни на что, а особенно на твою еду. Потому что ты дармоед. Да, ты именно дармоед, потому что приходишь с работы, и, смертельно уставший, делаешь дома ремонт в одно лицо. Жена, разумеется, помогать тебе не желает, она ведь так устает на работе, перекладывая там бумажки. Точно так же, как она уставала на прежней, работая по два-три часа в день. Бедненькая. Ты молча сжимаешь зубы, деваться-то тебе некуда.

Поняв, куда дует ветер, ты начал экономить на том, на чём нормальные люди не экономят. Растягивать изо всех сил сигареты, чтоб на дольше хватило. Экономить на обедах. Спустя довольно короткое время привык быть голодным весь день.
 
Прохудившиеся ботинки чинить, конечно, не стал. О покупке новых тем более нет даже речи. Рваную куртку поздней ночью то и дело штопаешь сам, то там, то тут. Жену просить бесполезно, обещает уже который месяц, но воз и ныне там. Застрял примерно в том месте, где и все былые чувства. Так продолжается долго, очень долго, по твоим ощущениям. Недели тянутся будто месяцы, месяцы растягиваются в мучительные года. Ты стараешься не замечать сочуственно-презрительные взгляды коллег и однокурсников. Они думают, что ты патологически жаден.

Зато в укромном месте понемногу накапливается небольшая заначка. Туда же пошли все нештатные премии и халтуры, коих печально мало. У знакомых взял номер хорошего риэлтора, позвонил, объяснил, что нужно. Первая комнатенка поражала своей затхлостью, как и хозяин, одноногий алкоголик, приветствовавший тебя ударом костыля по коленке. Попрощавшись, ты выскочил на улицу, хватая ртом воздух, будто карась на льду, и, прокашлявшись, звучно выматерился, выразив этим всю свою нерастраченную ненависть. Кажется, проняло даже привыкшего ко всему риэлтора.

Развод оформили быстро. День на первый визит, месяц дурного положенного ожидания, и еще один визит, и вот уже на руках справка и свежий штамп в паспорте.  Тем же вечером, выйдя на улицу, ты снова позвонил риэлтору. Тот пообещал что-то найти в кратчайшие строки.

До последней сессии чуть больше месяца. Тебе уже почти открытым текстом говорят, что пора бы, дядя, и честь знать. Ты пробовал поговорить с женой на тему того, чтобы остаться до сессии, и потом уехать, но получил такой резкий отказ, что опешил, хоть и думал, будто готов ко всему.  Ремонт уже почти закончен, и нет уже никаких сомнений, что в последний день тебя попросят на выход. Остается, наконец, только повесить раковину в ванной, и ты прикручиваешь ее, внутренне цепенея от мысли, что завтра уже ночевать будешь на работе, потому, что больше просто негде.

И, к твоему удивлению, риэлтор не обманул. Спустя пару дней подыскал небольшую комнату в зеленом тихом дворе и даже недалеко от метро за вполне вменяемые деньги.  Которых хватило не то, что в обрез, а пришлось даже мелочь искать по всем дырявым карманам. Собрать сумку с барахлом было делом часа, не более. На выходе бывшая жена ухватила за рукав. А как же деньги, на хозяйство, спросила она. Ты, слегка криво ухмыляясь, ответил, что денег нет. Как, впрочем, и хозяйства. А их и правда не было,  и ты даже не знал, чем будешь питаться оставшееся до получки время. Впрочем, голодным ты ходить уже привык.

Выйдя на улицу, ты почувствовал, как с плеч упал огромный груз. Будто ярмо с шеи скинул. Полтора километра пешком до нового места жительства пробежал даже и не заметив, как.

И, только запершись в маленькой комнатке в компании с  одинокой тумбочкой,  огромным, неистово тарахтящим холодильником, и продавленным старым диваном, ты  бросаешься ничком  на выцветшее пыльное покрывало, и, закрыв голову руками, не то хрипишь, не то воешь, закусывая пальцы.