Васильевка. Глава 3

24 июля.

 Ямы ( продолжение).

 Середина лета наконец-то начала мало по малу оправдывать название времени года. Сквозь оконное стекло мягкие лучи света падают в комнату, рисуя театр теней на моём столе. Солнце сегодня светит сквозь равномерную завесу прозрачных облаков, словно через матовый светильник. Свежий ветерок, врывавшийся ещё с утра из открытой форточки, сейчас притих. Вместо него доносятся звуки завсегдатаев знаменитых ям Васильевки. Несмотря на послеполуденное время, когда казалось бы всё добропорядочное население занято на своей работе, домохозяйки увлечены сериалами и кулинарными подвигами, а дети мирно проводят каникулы на даче или в лагере отдыха, ямы изрыгают звуки вечной праздности, беспечности и безучастности к мирному сосуществованию. Два или три мужских голоса явно не вошедших в пенсионный возраст бездельников громко обсуждали, как «Юрка пошёл-таки на работу, вот лох!» и «что за копейки там платят, подачки для нищеброда». Присоединившийся женский бас вывел разговор на новый уровень: вышел спор, кто идет за свежим пузырём, дабы угостить «даму». Все эти страсти разбавляли ошалелые удары автомобильных колонок, музыку из которых было не разобрать, зато  воздушные волны так и били по ушам. Прикрыв на время форточку, села писать.
 Весь июнь и первая половина июля  выдались дождливыми и холодными. Выбираясь в редкие затишья ливней на прогулку, можно было увидеть солнце, пробивавшееся сквозь зелёные кроны деревьев золотистыми лучами, в которые внезапно вплетались серебрящиеся нити дождя. Всё это очарование какое-то время сверкало и переливалось, переходя в бледную короткую радугу. В такие минуты спасал взятый с собой складной зонт. В какой-то день, неизменно сопровождавшийся очередным затяжным ливнем, попалась навстречу бесстрашная парочка: молодые мужчина и женщина со следами ночного пиршества не спеша брели по Васильевке вверх, держа над головой жаккардовое покрывало из хлопка, видавшее виды. Покрывало конечно промокло насквозь и никак не спасало от серьёзного ливня. Парочка ко всему прочему была босой, отчаянно шлепала по разливистым лужам и беззаботно смеялась.
Дожди…  Сейчас вспомнила своё старое стихотворение, написанное несколько  лет назад. Очевидно, в то лето была похожая погода. Вот оно:

Летние дожди

Настал июль. Льёт дождь неделю,
Уже не первую подряд.
С утра всё небо поседело,
В зеркальных лужах летний сад.

В осенних ботах я шагаю,
Совсем не хочется писать…
В тумане мокром мысли тают…
Здесь в пору осень приглашать!

Но ты грустить не дашь спокойно,
Карманы полные набив
Дождями летними, в ладонях
Остатки капелек забыв:

Дождь с жёлтым солнцем между струек;
Непроходимый ливень-дождь,
Где ветер шквальный в ноги дует;
Дождь затяжной – не переждёшь;

Дождь – морось, дождь – туман, дождь – слёзы,
Дождь с радугой наперевес…
Вперёд на месяцы в прогнозе
Одни дожди, с теплом и без.

Но говоришь ты: нет погоды
Плохой, как в песенке поют.
И верю я тебе, и вроде
Опять пишу. Дожди всё льют.



Севка.
Севка появился. Его не  было видно с весны. Но вот третьего дня его фигура медленно выплыла с автомобильной дороги на Васильевке. Севка переходил улицу конечно не на знаке перехода, а пересекая по диагонали в произвольном направлении. Нетвёрдая походка теперь стала немного развязной, как бы поддерживая приметы лета в севкином гардеробе: а именно заношенную серую кепку и лёгкие  мятые штаны со следами стирки. Что-то вроде сандалий или резиновых сланцев украшали ноги севки, не скрывая черные носки, которые никак не гармонировали по цвету с кепкой. Севка уверенно  и вальяжно проплыл к местному «сельпо» с ночными часами работы и занял место у входа. Поглядывал, не попадётся ли кто из знакомых. Очевидно,  Севка нуждался в сигарете или небольшой денежной купюре.
 Овощной магазинчик.
 В том же здании, что и «сельпо», с бокового входа располагался небольшой овощной магазинчик. Он переродился из овощного киоска, который в своё время был овощной палаткой. С весны на Васильевке произошли перемены: все овощные палатки и киоски были снесены в одну неделю, и теперь магазинчик был почти вне конкуренции. Безусловным его достоинством была продукция из Казахстана, Узбекистана, Пакистана и других восточных стран, существенно отличавшаяся от овощей и фруктов из Турции и Китая, продаваемых в супермаркетах, как на вкус, так и по стоимости. И так как выбора у меня не было, я заглянула в боковую дверь магазинчика. Две-три тётушки энергично рылись в овощных ящиках с огурцами и помидорами. Заметив меня, они ринулись с наполненными пакетами к прилавку. Я скромно встала позади. Магазинчик по площади был примерно два на четыре с половиной метра, в одном конце его находился прилавок из старых досок с электронными весами. За прилавком находились деревянные полки и пару стеллажей-горок также из досок. На полках покоились сухофрукты с бутылочками гранатового сока, горки же занимали ёмкости с орехами, пахлавой и инжирными персиками. Темноволосая девушка восточной внешности невысокого роста отпускала всё это богатство покупателям. Продавщица не напрягалась на чеки, время от времени наудачу обсчитывая очередь. Сдача выдавалась как одолжение, а на каждого следующего покупателя был брошен  взгляд, словно говоривший: опять явился? Ну так и быть клади яблоки на весы… Итак, тётушки заняли боевую позицию в очереди. Я флегматично ждала, когда прекратится складывание и перекладывание в пакетах и открывание и закрывание кошельков. Но не тут-то было: терпение вместо награды было наказано. И зло влетело на деревянный прилавок в виде очередной тётушки. Мой скромный персик и несколько овощей на салатик звонко шмякнулись на пол, отбитые атакой из капустного кочана. Персик конечно получил ранение. Застенчиво подняв кулёчки, я зажала их в руках и сделала шаг назад. – Я тут стояла! – тоном наказывающего родителя взвыла тётка. Не пытаясь возражать, я робко заметила, что не могла бы она быть осторожней и не бросаться продуктами. Тётка гордо вскинула голову и повернулась спиной, давая понять, что с холопами не о чем говорить. Порывшись ещё в грязной сумке с рваными ручками и поспорив с продавщицей на тему плохой капусты, она затрясла грязными стрижеными волосами и направилась к выходу.

 11 сентября.
Лето выдалось на редкость дождливым и холодным. Дожди шли один за другим, не переставая, весь конец августа. Земля отсырела и промёрзла, от этого, наверное, рано начала опадать листва. Бывало, что тополя стоят зелёными всю первую половину осени, но тут они почти совсем облысели. Тополя растут вдоль Васильевки повсеместно, перемежаясь с берёзами, американским клёном, изредка рябиной. Кое-где во дворах видны небольшие поросли с резными канадскими клёнами, шиповник и яблони. Вечером воздух стоит прохладный и свежий, сухой ветерок приятно врывается в лёгкие. На асфальте, освещённом подъездными табличками, краснеют раздавленные алые ягоды рябины – её так много, что ветви не выдерживают, и плоды падают вниз. Уютный узор красного гороха на сером не хочется размазывать, и я обхожу потихоньку рябину стороной. Темнеет уже рано, Васильевка освещена тусклыми оранжевыми фонарями, да светящимися входами магазинчиков. Опавшие листья утром ещё собраны дворниками в небольшие кучки на газоне, но разметались от ветра и приятно шуршат у ног. Их цвета не такие пёстрые, как обычно, можно разделить всего на два пятна: все серые оттенки ( они лежат пятнами, листья круглые и маленькие) и золотисто-бурые тона.
 Синий двор.
 Проходя сегодня днём по двору, можно было наблюдать мирную картину: ребятня разделилась на группы, рассредоточенные по всему дворику. Вот три девочки облюбовали качели, одна уселась на сиденье, другая раскачивает, а третья кричит им что-то весёлое, отчего все негромко смеются. Вот три мальчика заняли другие качели - перекладину. Двое качаются, перекидывая доску-сиденье, а третий лёг по центру на живот, и наслаждается без усилий. Тут один из них сорвал у лежебоки парусиновую туфлю и бросил со всего маху. Туфля упала мне в ноги. Ошеломлённый хозяин обуви свалился с качели, весь вывозился в песке и растерянно оглянулся. Прыгая на одной ноге, он пытался определить, где же потеря. Пришлось принести:
- Держи. Вытряхни только как следует песок.
-Спасибо… - буркнул и рассеяно отвернулся.
 Ярик.
 Ярик служил когда-то в органах. Но как известно, бывших ментов не бывает. Поэтому Ярик знал всех и каждого, кто обитал на Васильевке ( ну или почти всех). Сегодня Ярик был трезв, и даже довольно чисто одет: не старые кроссовки отмыты, видавшие виды джинсы постираны (цвет их было трудно теперь определить), воротничок рубашки почти не засалился ещё. Но главным акцентом гардероба Ярика был жилет: его он носил почти всегда. Жилет был серым, вышедшим уже на пенсию, но не потерявшим свой шарм, который он получал от множества карманов и карманчиков, лихо разбросанных повсеместно. Некоторые из карманов были оттопырены, очевидно набитые богатствами Ярика, остальные плотно прикрыты кнопочкой или молнией. Ярик любил поговорить, и если уж вы имели неосторожность поздороваться и отпустить ещё хоть фразу, то сразу попадали в его цепкие лапы. Тут вы узнавали, что нового среди обитателей Васильевки, кто умер, кто напился, кто и чем занят, соответственно от вас тоже требовалась информация. Кое-как отделаться можно было, если отлучиться за сигаретами, если вдруг у Ярика их не оказалось, или мог спасти очередной знакомый, занявший место жертвы. Сейчас Ярик работал. В последнее время он подрабатывал на заводах и стройках, но мог позволить себе и отдохнуть, ведь был счастливым обладателем двух скромных квартирок на Васильевке, одну из которых сдавал. К женщинам Ярик серьёзно не относился, и потому был хронически холост, имея однако любимицу-дочь, хорошенькую девушку.
 Балконы.
 Васильевка сверху донизу застроена старыми домиками, и лишь в нижнем конце улицы горделиво толпятся несколько высоток, не особо новых. Но всё же. Самый верх улицы начинается двухэтажными жёлтыми домиками. Часть из них неплохо отремонтирована, другая же часть имеет разбитые фасады, облупленные крыши и обшарпанные подъезды, а кое-какие дома и совсем заброшены. Балконов здесь немного, основная их часть в аварийном состоянии и используется жителями, как склад. Балкончики маленькие, едва поместится один человек свободно, старые ржавые ограждения причудливо изогнуты, из плит где-то торчит арматура. Середина улицы застроена пятиэтажками из серого кирпича, их в народе окрестили « хрущёвками». Тут балконов значительно больше: почти все этажи выше первого оснащены ими. Предприимчивые хозяева застеклили некоторые балконы. Те, что поновей, блестят прозрачными стеклами и белыми пластиковыми рамами, но есть и «старички», слабо глядящие в мутные стёкла в деревянных облупившихся рамах.  Пластиковые фавориты уставлены цветочными горшками, освещены встроенной потолочной подсветкой и наглухо заперты. «Старички» увешаны верёвками для белья, кое-где занавесками, из приоткрытых створок дымятся сигареты. Один не застеклённый балкон всегда занят железнодорожной курткой на верёвке, ватными штанами в углу и парой сапог  - очевидно для просушки, на другом поселилась старая коляска, забитая всякой всячиной, а над соседом сверху разместились пластиковые балконные ящики с яркой петунией. Ещё ниже стоят многоэтажные дома с лифтами из бетонных плит, названные людьми «панельками».Их балконы напоминают по строению предыдущие: небольшие по размеру, окантованные металлической решёткой с вертикальными прутьями без изысков, в большинстве остеклённые. Здесь ещё балконы перемежаются с лоджиями –более просторными, не нависающими над стенами построек. Балконы на Васильевке живут своей жизнью, неповторимой и многообразной.