Между Марсом и Юпитером

  На фото: 1. Июль 1980г. Художник Ю.Ракша в своей мастерской. 2. На балконе квартиры 129, по ул. Усиевича, 8. На фоне работы Леонардо да Винчи.
               
МЕЖДУ МАРСОМ И ЮПИТЕРОМ.
         (Эссе. Из дневника живописца)

Я только что вернулась домой в Москву из командировки, с Алтая. Прилетела вечером, замёрзшая, усталая. Только поставила чемодан на пол, как раздался междугородный звонок. Телефонистка сообщила: Симферополь, Бахчисарай, Крымская обсерватория. Я даже не успела удивиться (ведь знакомых там не было), как услышала мягкий женский голос: «Хотим обрадовать вас, Ирина Евгеньевна. И поздравить. Наши ученые открыли еще одну малую планету. Она расположена на орбите между Марсом и Юпитером и уже утверждена и нанесена на карту звездного неба в США, в Между-народном планетарном центре...» Женщина на мгновение умолкает и с удовольствием, радостно и отчетливо произносит: «Отныне эта неотъемлемая частица Солнечной системы будет навечно именоваться «Юрий Ракша», в честь выдающихся успехов Юрия Михайловича в изобразительном искусстве.— Она опять замолчала; я чувствовала, что она улыбается.— Так что теперь над землей среди планет «Шукшин», «Высоцкий», «Ахматова» светит еще одна звезда...— И уже тише добавила: — Мы здесь его очень и очень любим. Были на всех его выставках... Спасибо вам...»
Я молчу. К горлу подкатывает комок. Выслушав этот волшебно-добрый голос из Крымской обсерватории, звучащий как из космоса. Собираюсь с духом, произношу непослушными губами: «Скажите, а кто первооткрыватель планеты?..» «Простите, не представилась. Старший научный сотрудник Людмила Ивановна Черных...»
Я сидела ошеломленная, не имея сил радоваться, в тишине пустой квартиры. И со стен, с многочисленных Юриных полотен, смотрели на меня с участием его герои — «Добрый зверь и добрый человек», «Ты и я», «В. Шукшин», "С. Дангулов", «Моя Ирина». Вокруг стояла звенящая ночная тишина. Огромный дом спал. Не раздеваясь, я вышла на балкон. И над заснеженной январской Москвой на меня опрокинулось темное звездное небо. Вернее, это я словно ступила, вошла в него. Мириады звезд и созвездий клубились, мерцали в морозной выси, и я с пронзительной болью и счастьем подумала: где-то там, среди них, в иных мирах, между Марсом и Юпитером, существует и, может быть, смотрит на нас «Юрий Ракша»...
А еще Юра хорошо пел и любил петь под мой аккомпанемент и для меня старинный русский романс «Гори, гори, моя звезда...». Многие друзья вспоминают об этом... Помню, как тринадцать лет назад (неужели уже тринадцать?!) летом он стоял на ветру, держась рукой вот за эти перила, и говорил мне с мягкой, великодушной улыбкой, глядя на эти городские дали. Только тогда было вечернее заходящее солнце и зелень: «Любимый дом, любимая женщина, любимое дело... Наверно, это и есть счастье...»
Он умер в 42 года от белокровия. Последний год был отдан работе над главной картиной его жизни — «Поле Куликово». Работал до изнеможения. Он торопился, он держался за кисть, как за спасательный круг. Он написал десятки картин, снял пятнадцать художественных фильмов, среди которых «Дерсу Узала», «Восхождение». Однажды сказал: «У каждого должно быть в жизни свое поле Куликово».
Юрий Михайлович любил «Работницу», репродукции его картин, десятки иллюстраций публиковались на ее страницах. (Он был Лауреатом журнала и не только этого).
Из дневников
Январь 1980 г.
Я однажды обнимал березу и, прислонясь губами к кем-то сделанному надрезу, пил сладковатый сок. И вдруг почувствовал, что она вся так и ходит подо мною. Я поднял голову — ветра не было. Отчего же она так дрожала?! Это было так давно, а я запомнил ее как беспомощное существо, как девственницу, что не рада моим объятиям. Больше я никогда не пил сок и как другие никогда не делал ран на деревьях.
Февраль 1980 г.
Начат эскиз «Поля Куликова». Каждый мой день исполнен труда и величия.
1 марта 1980 г.
Женщина на берегу. Река Осётр, что протекает в Зарайске, невелика. Берега ее не круты. И без всякой растительности. Так, степная речушка, и на зеленых ее берегах мы, студенты-первокурсники
ВГИКа, проводим время у воды — практика. Однажды на том берегу, напротив нас, остановился «газик», и вышли женщина и мужчина. Стали раздеваться, чтобы выкупаться, да, видно, в случай¬ной поездке не было у них купальных принадлежностей. Мужчине проще. А вот женщина решила этот вопрос по- своему. Она разделась донага. Он что-то сказал ей, показывая в нашу сторону. Она, не подумав прикрыться, лишь отмахнулась. И так, смеясь, не торопясь, она вошла в воду. И в ее прекрасной обнаженности не было ничего пошлого. Зеленый берег, солнце, воздух, излучающее нежную мраморную белизну тела с черным треугольничком, так резко читающимся издалека (да еще в восприятии нас, среди которых далеко не все успели стать мужчинами),— все это являло собой прекрасную картину. Хотя
и смущало нас. Женщина выкупалась. Они оделись и уехали. А это видение навсегда осталось со мной.
1 марта 1980 г.
Не свидетели, но участники. Мы снимали художественный кинофильм «Восхождение» в одном из городков нашей средней Руси. Я ехал однажды с выбора натуры в пустом «рафике». Вдвоем с шофером. На обочине, на одной из остановок, неизвестно когда курсирующего автобуса, стоял человек. У ног его лежал полупустой мешок. «Давай возьмем его»,— предложил я шофёру. Я любил подбирать людей по пути. Глядишь, и местные новости узнаешь, и выспросишь, что за река, что за деревня. У этого дяди я решил много не спрашивать. Он оказался навеселе, а я не любитель хмельных разговоров. Да толь¬ко услышал, что в мешке у него что-то живое шевелится и повизгивает. «Поросенка
вот купил»,— говорит. «А дорого?» — «Двадцать пять отдал, ну, и обмыли маленько».— «А сходить вам далеко?» — «Да нет, немного еще с вами проеду. А вы кто будете?» Я рассказал, что снимаем здесь фильм. «A-а, слышал. Про войну. Вот и спасибо вам, спасибо, что про войну. Молодые вы, а молодцы. Спасибо за память...» Машина наша приближалась к Мурому, где на площади готовили мы к съемке главную сцену — повешение героев. В городке шли слухи-пересмешки о том, что тому, кто согласится, чтобы его «повесили», киношники заплатят сто рублей, а то и триста. И когда я был на декорации, досужие прохожие все спрашивали, скоро ли вешать будут. Вот такой чёрный юмор. Неловко и шутить с ними было на эту тему, и не отвечать тоже. Дело-то у нас святое было. И вот в один из воскресных дней назначена была съемка. На площадь города, превращенной в место казни, согнали «немцы» народ, и стали мы вершить наше действо — прощание героев перед казнью: такова была сцена. И драматизм сцены захватил всех нас. А обращение к участникам массовки (да и просто к прохожим, что зеваками торчали по краям площади) звучало уже в полной тишине. И вот началось действо. И случилось чудо. Актеров не стало, стали люди, действительность, история. Время словно отодвинулось на сорок лет назад. Площадь застыла в оцепенении. Не стало ни зевак, ни случайных прохожих. Все превратились в участников этого страшного события. Как в греческой трагедии. И теперь оно развивалось по своим законам... А уже после окончания эпизода и крика режиссера:"Снято! Спасибо!" актеры никак не могли выйти из этого состояния. Все стояли, обнявшись, и слёзы были в их глазах. И люди вокруг молчали и не хотели расходиться.
10 марта 1980 г.
Сегодня привёз в мастерскую с Мосфильма подрамники, резал, натягивал холст для моего триптиха «Поля Куликова». Три холста (2м х 4м) заняли всю большую стену. Наш любимый эрдель Дик чихает, шарахается от больших незнакомых предметов. Пахнет деревом, льном и смолой. Забиваю сотни гвоздей. Как же я мечтаю начать писать. Какой это будет праздник! Время летит как одно мгновение. Пальцы гудят от молотка и гвоздей.
19 марта 1980 г. Утро.
Вчера нашел Евдокию, жену Дмитрия. И совсем рядом. Милая моя жена надела, как мне было нужно, платок. И я вижу — она. Я и раньше все искал ненароком похожих на нее. Да вроде не ее. А она — вот она, рядом. Вскинутые брови, большие полуопущенные глаза, чистый непорочный лоб. Ура! Евдокия есть! И еще этот день принес мне Дмитрия. Прямо на улице, у музея Корина, подо-шел я к парню. Хорошая скульптура лица. Разве что духовность "тащить" надо. Обогащать. Так ведь не всё вдруг.
28 марта 1980 г. Пятница, конец недели.
Во вторник я доделывал, приводил в порядок мои картины, уходящие в Таганрог: эскизы к фильму «Дерсу Узала», два портрета нефтяников, «Лебединое озеро», эскиз к картине «Моя мама» и «Воскресение» — это моя первая из выставленных картин 1968 — 1969 гг. Она в русле новых настроений нового десятилетия семидесятых — она моя вера в себя и моя первая любовь... Хорошие люди там, говорят. Музей хороший. И будет на берегу Азовского моря мой уголок. То-то радость и грусть. Жалко, наверное, спрашивают меня, отдавать? А Бог его знает. Скорее грустно и страшно оголившихся стен. Сразу завесил их. Все с женой перевесили. А так — что же? Мое продолжение — мои картины будут теперь смотреть люди и после меня. Они станут где-то значиться, сообщать мои чувства, отходить в историю и оставаться в ней. Занимать уже свое место. И жива будет в них моя душа. И сущность моя продлится. И мне не страшно. Я горд этим. А конкретный срок моей жизни уже не имеет значения. В картинах моих все более станут проступать черты времени. А отклик найдут лишь те качества, которые будут едины и понятны для всех времен. И будет висеть в воздухе мой волейбольный мяч из «Воскресения», и стоять застывшие люди с воздетыми к небу руками. И будут в моем
«Лебедином озере» отражаться мои деревья. И так же тиха и спокойна будет долго-долго вода. Очень хорошо все это.
31 марта 1980 г.
И будет завтра новый день благодаря моей царственной подруге, верной моей спутнице Ирочке.
...Не помню свою маму молодой. Со-хранилось лишь несколько фотографий. Даже в начале войны у нее были еще округлые плечи и руки, по-крестьянски круглое лицо. Но война и послевоенный голод сделали свое дело. Мама работала на фабрике разнорабочей — таскала тяжёлую фанеру в сушильном цеху. И когда в 1950-м отец все-таки к нам вернулся — она была уже старуха.
...Дед мой по материнской линии бедняк — погиб в первой мировой с сознанием, что другого в жизни не дано. Бабушка Дарья Никифоровна Треньхина одна растила двух дочерей (мою маму и Настю) в Оренбургской области. Росли на затирухе (мука с водой). Коровы не было. Мужика своего не было. Перебивались кое-как. И бабушка своих дочек все норовила в гости отправлять к родичам, что жили тут же. Особенно к дяде Пете Лаптову — там посытнее. И мама, и бабушка так хорошо вязали оренбургские шали!
31 июня 1980 г.
Анечка (наша дочь.— И. Р.) после седьмого класса стала студенткой МХУ (Московское художественное училище им. 1905 г.). Что-то будет? Сумеет ли она чего-то достичь? Будет ли ей что сказать людям? Вспоминаю, ведь и я не сразу господином стал во всем. Однако прилежен был всегда. Нравилось мне это дело — рисовать, рисовать. «Точь-в-точь»,— называли меня однокурсники во ВГИКе. Лица всем подрисовывал на обнаженной модели. Девушек очень боялся. Не знал, что с ними делать, как себя вести, как это вообще делают другие. А главное, я думал, что сразу надо жениться. Иногда я был не готов, не тот предмет. Иногда, если всерьез, понимал, что жениться рано, нет средств. И вот, не думая о возможной женитьбе, встретил я в общежитии нашем вгиковском красавицу — общительную и простую, даже наивную в своей открытой и простодушной реакции на все. Кокетство же её делало меня мужчиной, проходило лег¬ко, на грани шутки. А чуть заметная её заинтересованность, выделение тебя льстили. У нее были голубущие глаза, нежно-розовые щеки, зубки один к одному, сахарные. Прямые ножки заканчивались маленькой ступней. Ладонь тоже была маленькая. А при том в остальном это была рослая девушка, с потрясающей грудью и бедрами — мне, как мужчине некрупному, нравились именно такие... Сколько же писем было тогда написано ей, будущей писательнице Ирине Ракше, ставшей потом моей женой и верным другом на всю жизнь, и в радости, и в горе, моим единомышленником, первым зрителем, первым критиком. Я знаю, как много факторов должно соединиться в благом сочетании, чтобы художнику стать художником, чтобы художник осуществился. Потому так важно, кто всю жизнь с тобою рядом.
19 июля 1980 г.
Есть память гена. И мне, как русскому, она явилась, когда я коснулся «Поля Куликова». И я встал среди них и будто пережил то, что уже было со мной когда- то, 600 лет назад. Я бы погиб там, на поле, защищая Дмитрия со спины.
...В битве этой беспримерной было то, что не повторилось потом никогда. Даже в Великой Отечественной войне, чтобы за один день на такой малой территории полегло столько людей.
23 июля 1980 г.
Как жаль, что бессмертный дух наш привязан к бренному телу. Но даже в пределах тела можно успеть очень многое.
...Мое любимое блоковское: «Сотри случайные черты и ты увидишь, мир прекрасен...» Интересно, с какой готовностью и легкостью мои зрители, глядя на триптих, воспринимают его. Славно как высказались наши друзья Дангуловы! Словно это художник своей картиной наконец высказал их мысли, их раздумья. Они берут замысел художника как свой, воспринимают как собственный. И это прекрасно. Значит, художник попал, попал в точку. И мне в этом великая радость — отдавать. Я в сентябре отдам это всем. Мне это уже не будет принадлежать. Как Христос отдавал всем. В этом моя радость.
25 июля 1980 г.
Талант — это сострадание. Талантливого человека от простого и отличает степень сострадания, его болевой порог.
Великие открытия бывают раз в столетие. И я не виноват, что сделал его своим «Полем Куликовым»
26 июля 1980 г. (Эту запись в дневнике сделала я сама: у Юрочки уже совсем не было сил. 1 сентября он умер.— И. Р.)
Юрочка хорошо работал. Дописал статью «О картине». Лечились. Сейчас говорим с ним перед сном о друзьях, о разных творческих кружках, группах. Он говорит: «Да ведь мы, Ирок, сами явление и группа, я и ты, и не нуждаемся в группировках. Ни в каких группах и коалициях. У нас своя яркая индивидуальность, и нас для нас вполне достаточно. Мы это знали с тобой и 10, и 20 лет назад». Добавил с улыбкой: «Я благодарю Бога, что не знаю и не хочу знать своих врагов и завистников... Вот провел сеанс аутотренинга и улучшил себе настроение тем, например, что думал только о тех, кто меня любит...»
9 августа 1980 года.
Я никогда не пеняю на время. Я хочу принадлежать ему, своему высокому времени. Мне знакома потребность и радость воистину свободно выражать себя. Как в зеркало, мы смотрим в мир и отражаемся в нем. Картины художника — это отражение мира, а значит, и его самого. И потому в каждой картине ищите художника, его суть, его отражение — он здесь.