Пока я помню

Воспоминания.
Обрывки фраз и незнакомых лиц.
Размытые картинки.
Я чувствую, что они многое значат для меня. Когда-то значили.
Я сижу посреди серой пустыни и смотрю в небо. Сотни серебристых нитей моей памяти лопаются одна за другой, осыпаясь свинцовой пылью. С каждой секундой я теряю связь с миром. С прошлым. С самим собой.
Вокруг меня — тысячи километров бесцветной пустоты. Лишь прах и ветер. Когда-то все это имело смысл. Но какой? Что здесь было раньше?
Не помню.
Я наполняю ладонь песком и пропускаю его сквозь пальцы. Искристые струйки мягко стекают на землю, ложась причудливым узором. Смутно знакомым, но уже недостижимым для понимания.
Прошлое навсегда ушло. Настоящего больше не существует. Что же случится потом?
Что находится там, за гранью воспоминаний?
И самое главное... Кем я стану, когда забуду себя?..

#1
Очень сложно сказать, когда все это началось.
В свои шестьдесят три я достиг всего, о чем мечтает каждый мужчина: признания в работе, взаимной любви, тихой и спокойной семейной жизни. Я не сожалел о былом, наслаждался каждым днем и дышал полной грудью.
Я сам построил себе карьеру в научных кругах. Заслужил уважение коллег и похвалу учителей. Кое-кто из них всерьез называл меня гениальным астрофизиком и ставил в один ряд с зарубежными учеными.
Космос был моим вторым домом. Я жаждал познавать его все глубже и дальше. Совершил парочку небольших открытий, написал три десятка статей, не раз принимал участие в международных конференциях и даже побывал в гостях у НАСА на мысе Канаверал. Словом, мне повезло: я очень любил свою работу.
Как и свой дом, где меня всегда ждала лучшая женщина на свете — моя жена Елизавета. Она была мне всем. Центром вселенной, отправной точкой, с которой жизнь началась по-настоящему. Я обожал ее до безумия, боготворил, носил на руках. И пронес это терпкое чувство через десятилетия брака. У нас родилось двое детей, которые подарили нам троих прекрасных внуков. Я был счастлив, абсолютно счастлив...
Как я уже сказал, не знаю, когда точно все началось.
Вначале я стал терять доступ к некоторым словам. Да, не забывать, а именно терять доступ. Это сложно объяснить.
Представьте, что вы, скажем, работаете механиком в автосервисе. Вот вы чините чью-то машину, перед вами аккуратно разложены все необходимые инструменты. Вы профессионал своего дела и наизусть знаете, где и что должно лежать.
И вот в какой-то момент вам понадобился ключ на десять. Вы не глядя протягиваете руку и... не находите его. В отлаженной системе происходит сбой. Ведь вы на сто двадцать процентов уверены, что клали предмет именно сюда, как делали то уже миллион раз до этого. Но ключа там нет. Будто железку стерли из реальности, оставив лишь ощущение ее присутствия.
Со словами то же самое. Читая лекции по астрономии или презентуя очередной доклад перед научным советом, я легко подбирал определения из лексикона и конструировал предложения. У достаточно начитанного и образованного человека этот процесс полностью автоматизирован и не вызывает трудностей.
Но в какой-то момент моя память стала хватать пустоту. Я начал изредка терять доступ к некоторым элементам речи. Будто кто-то ненадолго создавал вакуум у меня в голове. Причем выпадали не только сложные профессиональные термины (с этим у всех астрономов бывают проблемы), но и простые, обиходные слова.
Тогда я не придал этому серьезного значения. Все-таки уже не мальчик, могу позволить себе кое-что и подзабыть. Да и накопившаяся за месяцы напряженной работы усталость вполне могла подкинуть подобные сюрпризы. Короче говоря, проблемы я не разглядел.
А это был первый тревожный звоночек.
Мой тайный враг не спал и продолжал наступление — маленькими, но уверенными шажками. Словно радиоактивное излучение, невидимое, но смертельно опасное, не оставляющее позади себя ничего.
Спустя полгода деменция ударила по мне с другой стороны. Теперь я временами стал забывать не сами слова, а их значения. Семантика просто испарялась из моего сознания, оставляя лишь скорлупу из букв и слогов. Так, например, я прекрасно помнил термин «сингулярность», но совершенно не представлял себе его смысл.
Я будто оказывался среди театральных декораций. Всякие определения, даже самые пустяковые, превращались для меня в картонные фасады домов и силуэты деревьев, за которыми была лишь темнота. И рассеивать ее становилось все труднее.
Злясь на себя, я лез в словарь или поисковик, освежал память, но через десять минут вновь утыкался в лингвистический тупик. Порой такое происходило день напролет, а иногда не случалось ни разу за неделю.
Эта преходящая забывчивость пугала меня, но даже тогда я не пошел к врачу. Решил, что справлюсь сам. Пропил курс витаминов, стал проводить больше времени на свежем воздухе, взял абонемент в бассейн по совету друга.
И на какой-то период сработал эффект плацебо. Я помолодел, воспрял духом и будто обрел второе дыхание. Съездил с женой в маленькое путешествие, наполнился новыми эмоциями сам и подарил приятные воспоминания любимой.
Однако деменция — это не тот враг, которого можно победить. Она как старость и следующая за ней смерть — неизбежна и неотвратима. Ты волен отвлечься, с головой уйти в работу или пуститься во все тяжкие. Но это ничего не изменит. Рано или поздно наступит момент, когда жизнь столкнет тебя лицом к лицу с суровой реальностью. И ее удар почти наверняка будет сокрушительным.
Уже скоро я потерял способность усваивать новую информацию. Память превратилась в дырявый горшок, в котором, как бы я не пытался, не задерживалось и крупицы новых данных. Меня трясло от гнева. Я заучивал абзацы наизусть, проговаривал тексты сотни раз, до тошноты, до рези в глазах, но это не помогало.
А затем ярость сменил страх. Жуткий, парализующий, леденящий кровь.
И только тогда, столкнувшийся с бедой и испуганный до смерти, я забил тревогу.
Все вокруг завертелось, перемешалось в кашу из событий, людей, мнений.
Череда больничных коридоров, анфилады дверей из кабинета в кабинет, анализы, процедуры, диагностики, снова анализы и тонны справок, выписок и графиков с бесконечными вариациями одного и того же диагноза.
Деменция альцгеймеровского типа.
Так моя история поделилась на до и после.
Даже не знаю, чего я испугался больше: потерять драгоценные воспоминания о прожитой жизни, о жене и родных, о безгранично прекрасной вселенной... Или стать обузой для семьи, вынужденной наблюдать за тем, как я медленно угасаю, теряя связь с реальностью.
Однажды за дружеской беседой один из моих учителей — преклонных лет профессор Московского НИИ — признался мне, что не боится умереть, поскольку прожил полную, богатую событиями и поступками жизнь. Ему было что и кого вспомнить на смертном одре.
Меня этой привилегии лишил Альцгеймер.
Вскоре весь мой мир со всеми его красками, открытиями, достижениями и мечтами обратится в прах. А я останусь тет-а-тет с зияющей Пустотой. Совсем один.
Меня охватила почти невыносимая жгучая тоска. Я впал в депрессию и так глубоко ушел в себя, что закрылся от окружающих на несколько недель.

#2
Дома все старались вести себя как обычно.
Пожалуй, это лучшее, что они могли предпринять. Сохранить островок порядка в надвигающемся со всех сторон хаосе.
Выглядело все наиграно, будто в дешевом кино. Жена стала готовить только мои любимые блюда, дети начали приезжать чуть ли не каждый день, дарить мне подарки, помогать по хозяйству. Дом наполнился суетой и жизнью.
Но я страдал деменцией, а не идиотизмом. И прекрасно чувствовал то ледяное напряжение, что висело в воздухе. Родные до ужаса боялись потерять меня и стремились оттянуть этот жуткий момент любыми способами.
Впрочем, я тоже страшился. А потому улыбался, разговаривал и играл свою роль в нашем кошмарном спектакле в нормальную жизнь.
Шло время. Болезнь прогрессировала, а я проигрывал по всем фронтам. Ни умственная гимнастика, ни тренировки памяти не давали весомого эффекта. Но сдаваться было нельзя.
Белых дыр на карте моего сознания становилось все больше. Я все чаще терял доступ к значительным эпизодам своей жизни и карьеры. Путал факты, забывал имена и образы людей, которых не видел больше недели, перестал помнить зазубренные еще в молодости стихотворения, что так любила слушать моя жена.
Какие-то фрагменты периодически возвращались — ослепительно ярко, в мельчайших деталях и подробностях, — а затем угасали, словно далекие звезды в космической пустоте.
Но воспоминания оказались не единственным полем битвы, где я терпел поражения.
Очень скоро меня стала подводить память тела. Мелкая моторика, доведенные до автоматизма движения, базовые рефлексы, — все это давало сбой с завидным постоянством. В какой-то момент я разучился печатать на ноутбуке, а затем и вовсе забыл, для чего он нужен. Смартфон в моих руках превратился в бесполезный кирпич. Пальцы едва могли вывести подпись на документах.
Я чувствовал себя безумным гонщиком, что на полной скорости несется по автостраде на разваливающемся болиде. Каждую сотню метров от моего суперкара отпадали важные детали, но секунду спустя я уже забывал об их существовании и гнал дальше, не сбавляя темп.
Я знал, что ждет меня в конце пути. Я не смогу ходить без посторонней помощи, принимать пищу, справлять нужду... А под занавес — и дышать.
Разумеется, давление на психику было колоссальным. И все чаще я давал слабину, выпуская эмоции наружу.
Последней каплей стало утро в разгар рождественских каникул. Мы ждали гостей, Лиза хлопотала на кухне, как всегда заморочившись над десятком блюд и салатов. Я же сидел у окна с томиком стихов Блока, пытаясь запоминать некогда известные мне строки великого классика. Получалось плохо.
Наконец я выдохся и захотел пить. Прошел в столовую, с трудом вспомнив, где она находится, и потянулся к полке за своей любимой кружкой. В тот же миг в мозгу щелкнул проклятый тумблер, на долю секунды перепутав мне все рефлексы. И вместо команды-действия «держать — значит крепко сжать пальцы», сбоящее сознание продиктовало прямо противоположное «держать — это расслабить руку».
Памятный бокал, подаренный мне профессорами из НАСА во время командировки в Америку, выскользнул из обмякшей ладони и разбился вдребезги.
А затем меня переклинило еще раз. Я зарычал, будто раненый зверь. Ослепленный яростью, опрокинул поднос с посудой и выломал дверцу навесного шкафчика.
На шум прибежала перепуганная насмерть жена. В момент оценив ситуацию, она бросилась ко мне, прижалась всем телом и горячо зашептала на ухо.
Злость улетучилась в одно мгновение. Я застонал, осознав свою полную беспомощность, и опустился на колени.
— Прости, — выдавил я. — Прости меня...
— Ты помнишь, как мы познакомились? — вдруг спросила она. — Ты взломал дверь профессорской, чтобы найти в документах номер моей комнаты в общежитии. И потом днями околачивался там, лишь бы увидеть меня. — Она печально усмехнулась: — Ты даже устроился маляром на лето и вызвался белить потолок в нашем коридоре. И так ужасно все покрасил... Ты помнишь, родной?
Я помнил.
Дал себе слово, поклялся не забыть до самой последней секунды.
К горлу подкатили слезы.
Елизавета положила теплую ладонь мне на лоб, как делала всегда, пытаясь меня успокоить. И прошептала:
— Мы с тобой прошли через многое, любимый. Пережили столько трудностей... — Ее голос надломился. — Я знаю, к чему все придет. Понимаю. Но даже на долю секунды я не думала сдаваться и оставлять тебя. Не сдавайся и ты, прошу, милый. Будь со мной до конца.
Я поднял голову и заглянул в ее глаза. Пронзительно голубые, посеребренные слезами, искрящиеся светом.
Я знал наизусть каждую морщинку на ее лице. Я видел их появление так же, как наблюдал за звездами в телескоп. Это было моим увлечением, мечтой, ставшей явью. Я любил свою жену безмерно. С самой первой секунды знакомства, когда в пустоте вспыхнул Большой взрыв, создавший нашу с ней вселенную.
Она стала для меня всем. Опорой, утешением, маяком во тьме.
Моим миром.
И так будет.
До самого конца.

#3
Знаете, что самое ужасное в болезни Альцгеймера? Отсутствие страданий.
Деменция просто отрезает лоскуты от твоей памяти и заставляет забыть об этом. Она коверкает сознание, подменяет причинно-следственные связи, рушит аналогии и ассоциативные ряды. Вносит хаос. Учиняет беспорядок. Ломает логику.
Все в голове перемешивается, переставляется местами, дезориентирует. Но при этом ты не чувствуешь себя лишенным. Потому что уже не способен оглянуться назад и оценить масштаб разрушений.
Боль хоть и приносит страдания, но все же помогает прочувствовать утрату, взвесить ее в уме. Боль, словно безотказный компас, направляет тебя, заставляет твердо помнить, что ты еще жив и должен бороться.
Альцгеймер же не дает такой поблажки. Деменция даже принуждает тебя забыть, что у тебя деменция.
И вот, в какой-то момент ты умираешь и уже не помнишь об этом.
Теперь я мечтал почувствовать боль. Раскаленную добела, отрезвляющую, шокирующую. Я хотел бы ощущать потерю каждого мгновения своей жизни. Выстрадать его потом и кровью.
Но вместо этого вокруг меня росла лишь холодная немая пустота.
Болезнь пожирала мой мир слишком быстро. Мне уже не помогали ни препараты, ни умственная гимнастика.
Кто-то из моих старых знакомых свел нас с группой молодых специалистов, разработавших прогрессивный метод воздействия на мозг с помощью электромагнитного излучателя. Их прибор не мог остановить развитие недуга, но был способен замедлить его и выиграть время.
Меня перевезли в больницу и периодически погружали в специальную капсулу, где я — сеанс за сеансом — тонул в глубоком магнитном сне.
Будучи студентом, я наткнулся на интересную статью о мнемонике — искусстве запоминания информации. Один из старейших приемов, которым пользовались еще древнегреческие ораторы, выглядел так: выступающий с длинной речью брал хорошо знакомую ему дорогу, например, путь от дома до работы, и как бы накладывал на нее то, что хотел зафиксировать в памяти. Каждый поворот, каждый ориентир на тропе мысленно привязывался к важным пунктам монолога и таким образом запечатлевался в уме говорившего.
Тогда механика показалась мне интересной, и я худо-бедно овладел ей для своих лекций и презентаций.
А теперь тем же способом я пытался уберечь воспоминания. Я строил незамысловатые лабиринты, записывал в них историю жизни, ценные моменты, важные факты.
Выходило плохо. Даже ужасно — учитывая, что пространственное мышление покинуло меня еще пару лет назад.
Однако там, в тесной медицинской капсуле, издающей противное механическое гудение, деменция разжимала стальную хватку. И я вновь становился самим собой — человеком, до краев наполненным ощущениями и жизнью.
В глубокой дреме я бродил по закоулкам памяти, проживая их снова и снова, пока очередная вспышка забвения не обращала картинки в пыль, безжалостно обрывая серебристые нити, что уходили высоко в небо.
И вот в один ужасный момент я оказался посреди бескрайней серой пустыни, увенчанной блеклыми всполохами стали.
У подножья массивного бархана улиткой раскинулся зеленый лабиринт.
Последнее яркое воспоминание.
Концентрированное счастье.
Дрожа всем телом, я попытался проглотить вставший в горле ком и шагнул из серого песка на влажную мостовую...

— А, черт!.. — шикнул я, поскользнувшись на мокром булыжнике.
За спиной недовольно посигналила машина.
Я выпрямился, вскинул ладонь, показывая водителю, что не намерен попадать ему под колеса, и перескочил на тротуар.
Быстрым шагом добрался до перекрестка и свернул с Переездной на Артиллерийскую. А уже оттуда по широкой аллее добежал до массивных бетонных ступеней, пологой пирамидой восходящих к красивому зданию бизнес-центра, что походил на огромное хрустальное яйцо в золотой оправе.
Аккуратно подстриженные деревца в кадках встречали меня пестрым канареечным окрасом. Они всегда напоминали мне двух караульных гвардейцев, чутко охранявших раздвижные стеклянные двери.
Теплый ветер шуршал листвой, принося терпкий запах ранней осени. Солнце то и дело пряталось за тучи, клонясь к закату и напитываясь насыщенным оранжевым оттенком.
Я остановился у входа и взглянул на часы. Затем поймал свой абрис в отражении стекол и поправил одежду с прической.
Сегодня был самый важный для меня день. Я встречал Лизку с работы и намеревался сделать ей предложение.
В кармане лежали билеты на концерт классической музыки, а в кошельке добрая половина стипендии для последующего похода в ресторан, где я забронировал столик. Ну и конечно жемчужина программы — маленькая бархатная коробочка с кольцом — тоже была наготове.
Я сделал глубокий вдох и собрался с духом. Вот-вот из стеклянных створок выбежит моя возлюбленная, увидит меня и широко улыбнется. В голубых, как океан, глазах вспыхнут искорки, и я, точно не выдержав, начну умирать от счастья.
Мгновение спустя в холле мелькнула знакомая копна волос, затем на улицу усталой походкой выбрела моя ненаглядная. Растрепанная, с красными глазами и поджатыми губами.
Увидев меня, Лиза выдавила улыбку и рухнула в мои объятия.
— Тяжелый день? — прошептал я, поцеловав ее в макушку.
— Ужасный, — простонала она. И, немного помолчав, добавила: — Ты говорил про какой-то сюрприз.
Бывают моменты, когда все планы летят к чертям. Обстоятельства делают крутой поворот и тебе не остается ничего, кроме чистой импровизации. Главное не растеряться и не ударить в грязь лицом.
— Ага, — ответил я, мысленно выбросив билеты в мусор. — Тебе точно понравится. Идем!
В принципе как сотрудник научного центра я ничего не нарушил. Разве что сломал замок на воротах и отключил сигнализацию на проходном пункте.
Конечно, наш сторож, Василич, обязательно заметит это во время ночного обхода и поднимет тревогу, но мне было абсолютно плевать.
Нашей с Лизкой целью стал небольшой планетарий, оснащенный простеньким электронным телескопом. В нем обычно проводили наглядные презентации для учеников, проецировали на купол объемные карты звездного неба или выводили изображения прямо с прибора — если погода позволяла.
По пути мы купили бутылку вина, сырную нарезку, немного фруктов и завалились со всем этим добром в круглый зал. Уютно устроившись в мягких креслах, мы смотрели анимационные ролики о зарождении вселенной, пили вино из одноразовых стаканчиков, без конца целовались и держались за руки.
Лиза с живым интересом любовалась звездами, а я любовался ей. Свет падал на ее прекрасное лицо, подчеркивая безупречные скулы и вздернутый носик. И не нашлось для меня ничего совершеннее этого образа.
То был самый яркий и счастливый момент в жизни. Я откуда-то знал это, а потому наслаждался каждой тысячной долей секунды, пропитывался мгновениями и умолял время остановиться.
Я любил и утопал в безграничном счастье...
А потом на лестнице раздался отборный мат Василича.
От неожиданности я поперхнулся и чуть не опрокинул полупустую бутылку. Лизка испуганно вцепилась в мое плечо и затаила дыхание.
За дверью послышались торопливые шаги и звук перезаряжаемого ружья. Надо же, не знал, что у нашего сторожа есть ружье.
— О господи! Что нам делать? — пропищала Лиза.
Я лихорадочно думал, трезвея прямо на глазах.
— Бежать некуда, — сказал я, поднимаясь.
И какой идиот сделал в планетарии всего один выход?! Проклятье!
Василич тем временем почти поднялся по лестнице и, кажется, включил фонарик.
Он был старым, подслеповатым воякой, потерявшим в афганских войнах не только все здоровье, но и смысл жизни. Судьба жестоко обошлась с ним, покалечив и тело, и душу. Однако сломить его и сделать плохим человеком так и не смогла.
Луч фонаря мелькнул в приоткрытой двери, заставив нас вздрогнуть.
— Лизка, — быстро произнес я, беря ее за плечи, — послушай меня. Если он вдруг нас застрелит...
— Чего?! — вскрикнула она, вытаращив глаза.
Но я продолжил, доставая заветное кольцо:
— Не важно. В общем, пока у нас есть время... Я хочу знать. Ты... Ты выйдешь за меня замуж?
Теперь к пульсирующему страху в глазах моей любимой примешалось удивление и... восторг.
— Ну и выбрал же ты момент, дорогой...
— Другого уже может не быть! — нервно улыбнулся я и пожал плечами.
Щеки Лизы запылали, и она прикрылась ладонями:
— Боже, боже, боже... Ну конечно да! Я выйду за тебя!
Окрыленный, я подхватил ее и поцеловал в губы.
В этот самый миг дверь в планетарий с грохотом распахнулась, и внутрь ввалился разъяренный Василич с ружьем наперевес.
— А ну стой, ворье поганое, стрелять буду! — гаркнул он устрашающим басом.
Несколько секунд он с кряхтением светил на нас фонариком, разглядывая лица.
— Соколов, ты что ли там?..
— Я, Василич... — признался я, на всякий случай прикрывая Лизку своим корпусом.
— Хосспади... — просипел сторож и обмяк, опуская оружие. — А чего замок-то сломал? Я ж думал жулье какое дикое забралось! Дуру-то эту двуствольную схватил... — Он потряс ей как бесполезной палкой. — А патронов-то к ней уж сто лет нету. Сам вот иду и боюсь...
Несколько секунд мы стояли в ступоре, не осознавая весь комизм ситуации.
А затем Лизка под моим боком прыснула и беззвучно захохотала, содрогаясь всем телом.
Вечер мы продолжили в вагончике Василича.
От вина вояка вежливо отказался, поставив на откидной столик бутылку смородиновой настойки. А вокруг напитка мы с Лизой соорудили нехитрую закуску из хлеба, сырной нарезки и двух банок бычков в томате. Большего нам было и не надо.
Василич выслушал мою историю с предложением руки и сердца, поднял тост за влюбленных, а после, раздобрев от выпитого, долго рассказывал нам о своих приключениях, горестях и радостях. Мы с интересом слушали, задавали вопросы и смеялись над шутками.
Мир вокруг нас остановился. Словно покосившийся сторожевой вагончик затерялся где-то в пространстве-времени.
Обнимая Лизку за талию, я посмотрел в мутное зарешеченное окно, за которым клубилась насыщенная синевой тьма...

Внезапно мрак расступился, выжигаемый яркой серебристой вспышкой.
Вокруг меня взвился вихрь звезд, что через секунду обратились лишь гаснущими искрами.
Последняя ниточка воспоминаний лопнула, обращая цветные картинки в серый прах.
Мне хотелось кричать. Плакать. Злится. Крушить все вокруг. Но мой мозг разучился реагировать на эмоции. Они превратились лишь в блеклые пятна на горизонте сознания.
Я больше не умел чувствовать.
Я больше не мог бороться.
Прикрыв глаза, я без сил упал на колени и уронил голову на грудь.

***
Человек очнулся, сидя в песке.
Поднял голову, прищурился, осматривая стальные барханы бескрайней пустыни. С задумчивым видом оглядел себя, коснулся лица, провел ладонью по волосам. Затем встал, повертелся на месте, ничего не понимая.
Кто он? Как сюда попал? И что ему теперь делать?
Вдалеке послышался раскат грома. В небе зажглась яркая вспышка, похожая на восход призрачного, мертвого солнца.
Человек задумался на минуту, подставил ладонь козырьком, всматриваясь в серебристую ширь.
Все же лучше, чем ничего. Хоть какой-то ориентир в бездне жутковатой пустыни.
Он поколебался, сделал неуверенный шаг и отправился навстречу свету, навсегда растворяясь среди свинцовых песков.


10.10.15 – 15.10.15