Автобус

1981. Выпускной. У меня его, считайте, не было. Я убежала с половины вечера.
Мне казалось, страшнее уже быть ничего не может.
Преследования начались после восьмого класса, когда я пошла в девятый, а мой будущий истязатель - в какое-то профучилище.
Ему втемяшилось, что он влюблён в меня.
И тиранил меня своим неукротимым юношеским чувством. В нашем подъезде были два сквозных входа, вот между ними-то я и металась, обегая дом с разных сторон и пытаясь попасть в лифт или пройти по лестнице. Игнат со своим вечным Табаки, Лёвкой П., обкладывали меня, как зверя. Я часами не могла попасть после уроков домой. Обращаться ко взрослым было не принято.
Спас меня парень из соседнего двора, гонявший с "районовскими".
В тот день.
Но преследования продолжались.
Затих Игнат только после нашей встречи у участкового.
Я уже не говорю про признания на стенах этажа, за которые родители устраивали мне крепкую трёпку.
Но однажды я достала из почтового ящика, вместе с "Ровесником" и "Комсомолкой", линованный лист с кровавым отпечатком его пятерни и корявой надписью тоже кровью: "Всё равно будешь моя".
Я его ненавидела, потому что боялась.
Гостившая у нас бабушка Галина Ивановна (энергичная женщина моложе меня сегодняшней) взяла меня за руку и отвела в участок. С этим листком. Вскоре там объявилась мать Игната и он сам.
Мать моего преследователя, не поверите, принялась меня, у которой лицо распухло от слёз, стыдить. Я и так была уничтожена стыдом, потому что привлечь такое неистовое внимание парня считалось позорным. Родители винили меня.
- Да у сынки её фотография над кроватью висит. И портрет большой, он сам срисовал с фото, а она в милицию! - Жаловалась участковому мать Игната, возмущаясь моим бездушием.
Я не знаю, почему он мне не нравился. Это был высокий физически хорошо развитый парень, немного похожий на Челентано, по которому как раз все сходили с ума.
Наверное, просто моя пора ещё не пришла. Я ни с кем не "ходила", как одноклассницы, ни разу не целовалась и даже за руку не держалась.
Все мои любовные переживания тогда были исключительно книжными.
Наверное, Игнату нужно было просто набраться терпения. До моих восемнадцати оставалось каких-то три года.
Я тогда молотила языком почём зря, любила ярко формулировать, чтобы било в точку, запоминалось. Девчонки записывали мои фразочки в тетрадки со стихами и прочей подростковой любовной мурой.
И однажды, в ответ на подначивания одноклассников насчёт ухаживаний Игната, я ляпнула: "Да я лучше под автобус лягу, чем под него!" (Хоть и смутное, но всё же у меня имелось представление, как "это" происходит: девочка внизу, мальчик сверху), тут вереница фейспалмов.
И вот выпускной.
Мы, разгорячённые танцами, высыпали на крыльцо школы, в светлую июньскую ночь.
Игнат уже ждал. Он стоял, как на палубе, широко расставив ноги, руки в карманах тертых джинсов, кожаный жилет на голое тело, тяжёлая цепь над неприкрытыми хотя бы майкой кубиками, мощный и страшный. Он улыбался, и это было самым жутким.
Я оцепенела. Игнат приблизился и смачно плюнул мне в лицо.
Этот плевок обжёг меня, как если бы мне плеснули соляной кислотой.
Я не видела, как он ушёл - я вообще ничего не видела сквозь толщу слёз.
Я стояла ослепшая и оглушённая.
Это оскорбление было размером со Вселенную. Для жизни не оставалось места. Меня караулили всю ночь, чтобы я ничего с собой не сделала.
"Автобус" он мне устроил. Следующим летом. После чего я сбежала в родной южный город.
Сам не притронулся.
Понадобились те двое из Свердловска, Зандро и Женя, чтобы уврачевать мою растерзанную, поруганную женственность.