Тундер

Ш. посмотрел в окно. Там было хмуро, и шёл дождь. Он лениво потянул руку к телефону, чтобы удалить Тундер. Но подвис и передумал. Зашёл, почистил свою карму – список нападавших в ответ на необдуманные лайки женщин. «Жаль, что в жизни так не выйдет», – сказал Ш. с упрёком, обращённым скорее к самому себе, зыркнув на спящую в углу кровати, такую нелюбимую Тамару.

Тамара была чужая. Чужими были кровать под ней, квартира, город. Даже жизнь Ш. казалась ему какой-то чужой, как будто кто-то заставил прожить ее за себя. Мысли тоже в основном были чужие. Свои приходили лишь изредка, откуда-то из темной вязкой глубины. Ш. хорошо понимал, что одной из самых чужих мыслей была о том, что Тамара ему нужна. Он размышлял об этом как-то, глядя на двух улиток. Вот у них ведь нет мыслей, только инстинкты, они не думают залазить им друг на друга или нет, а просто делают это, потому что такова их природа. А мы делаем это, пропустив через мозг, подбирая пару, подбирая нужный момент, создавая романтическую ауру или уходя в алкогольный угар. Мы вроде как совершеннее улиток, а получается, что исполняем ту же глупость, затрачивая гораздо больше сил. Если, подходя к делу серьезно и задействовав голову, мы способны лишь на то же самое, что улитки делают не задумываясь, кто из нас более совершенный? О том, что ответ на этот вопрос пришёл ему в голову, Ш. узнал после прочтения смс-сообщения: «Поздравляем! Теперь вы один из нас! Всенародная секта «Свидетели движения вселенной к простоте».  Ш. порадовало, что он наконец-то перестал быть социальной амёбой и к кому-то примкнул. Чтобы утвердиться в правильности этого решения, Ш. до предела упростил и ускорил процесс ухаживания за Тамарой.

Однако этим он ускорил и другое свое открытие. Оказалось, что единственное, чего действительно желала Тамара – это замуж. Причем у неё это было возведено в абсолют. Когда она слышала это слово, даже по телевизору, то теряла волю, глаза её увлажнялись, а нижняя губа повисала и начинала подергиваться. Ради гипотетической возможности туда попасть она была готова почти на всё. Например, гонять с Ш. на велосипеде по лесам, хотя ненавидела как лес, так и велосипед; мёрзнуть в палатке на зимней рыбалке, и даже смотреть с ним драмы, не заканчивающиеся свадьбой. Ш. это быстро раскусил, поэтому, как только видел подёргивание нижней губы Тамары, отправлял её на недельку к маме. При этом он понимал, что рано или поздно желание Тамары порвёт её изнутри. Поэтому иногда вечерами подмешивал в её чай снотворное, а сам с головой нырял в Тундер на поиски потенциальной замены. Сам Ш. никогда не был женат, но от друзей знал, что «замуж» – это точка невозврата. Это то место, где пересекаются две тянущиеся друг к другу линии, образующие букву Х, после чего начинается обратное движение. И эта буква становится отнюдь не первой буквой слова «хорошо». Ш. знал, что так было не всегда. Когда-то, во времена предков, это действительно было хорошо. Говорят, тогда роли были расписаны, а недовольство разрешалось совместным прочтением вслух брошюры «Цели и задачи семьи» либо легальным нанесением легкого вреда здоровью. Но сначала телевизионная, а потом Сетевая пропаганда, внушившая женщине, что её главная задача – жизненный успех любой ценой, помноженная на устаревшее семейное законодательство, привели к тому, что теперь на «замуж» велись только самые отчаянные. Сторонники теории заговора утверждают, что начало было положено, когда в нашу, тогда еще внутреннюю Сеть было занесено сообщение, содержащее код, ломающий женскую психику. Само сообщение состояло из одной фразы: «Я себя не на помойке нашла». Фраза была настолько нерусской (в России никто никогда даже не пробовал искать себя на помойке), что наши сразу заподозрили иностранный след. Но побороть эту болезнь так и не успели, потому что совсем скоро Сеть стала глобальным хаосом, управляемым из никому не известного центра.

Принципиальным заблуждением Тамары была уверенность в том, что все, включая Ш., хотят того же, что и она. Более того, она считала, что является подарком его судьбы. Убедить её в обратном не получалось. Это был тот редкий случай, когда коуч сработал на совесть и не зря получил от Тамары сумму, которую она изначально предполагала потратить на новую грудь. Ему удалось убедить Тамару, что с прошивкой «подарок судьбы», при наличии правильного контрагента, она за год вернёт вложения и заработает бонус на задницу. Но собственная судьба Тамары привела её к неправильному Ш., который к тому же точно помнил, как она к нему попала. И это сложно было назвать дарением, безвозмездной сделкой. Тамара тогда как раз накачала губы и цена её на рынке значительно выросла. Ш. знал теорию, что брать нужно на падении, но в жизни почему-то решения принимал на эмоциях. В итоге за Тамару он отдал отцовский механический Rolex. Побуждаемый угрызениями совести или банальным самоедством он продолжал отслеживать в Сети историю семейной реликвии. Бывший владелец Тамары оказался человеком более продуманным. Теперь на Rolex можно было взять уже две Тамары или что-то посолиднее. А накачанные губы начали сдуваться, и Тамару нужно было либо срочно сливать, уплатив при этом налог, либо уже начинать копить на новый силикон. И то и другое сулило лишь расходы, и Ш., чтобы лишний раз не расстраиваться, предпочитал об этом не думать. А когда мысли не отпускали, сбегал от них из оффлайна.

Войдя в Сеть, Ш. обычно не спешил окунуться в Тундер. Сперва он заходил в парк, пострелять голубей из двустволки. Накрошив несколько десятков, он на несколько минут погружался в новости. Новое увлечение стрельбой по голубям отразилось на новостях, которые Сеть подбирала для Ш., и они также последнее время изобиловали фаршем и кровью. К слову сказать, у Тамары новости были совершенно иные: помолвки отпрысков лидеров африканских племён со странными названиями и обычаями, проверить существование которых не представлялось возможным, разбавленные свежими съемками зооблогеров о брачных играх животных и насекомых. Из-за этого Ш. и Тамара, хотя формально и жили вместе, но, проводя большую часть времени в Сети, существовали в двух почти не соприкасающихся вселенных. Закончив с новостями, неспешно прогуливаясь по центральной улице, Ш. устремлялся к розовому кругу входа, который даже в эпоху глобальной Сети отдавал востоком. А после её распада Тундер купили два поднявшихся на коммунальном обслуживании узбека и планировали переименовать его в Тандыр. Но смекнув, что могут потерять аудиторию в лице сыроедов, вовремя одумались и ограничились легким ребрендингом. Фон логотипа перестал быть равномерно розовым, на нем проступил азиатский узор.
Иногда из подворотен Сети на свет вылезали алкаши и пропитыми голосами пытались сообщить Ш. что-то важное. Ш. знал, что тут шансов пятьдесят на пятьдесят. Может быть полная пурга, а может таким образом Сеть направляла ему какое-то послание. Но, зажав деньги на плагин с расшифровкой пьяного базара, Ш. как бы принял тот факт, что его жизнь будет течь без сюрпризов. Были конечно и другие варианты. Например, можно было ударом в зубы поставить алкаша на паузу, заглянуть в дверь с неоновой вывеской «У Валентины» и заказать несколько рюмок текилы. Опыт подсказывал Ш., что при определенном состоянии бухого, его может понять только бухой. Это было немного дешевле плагина, но не уступало по эффективности. К тому же текила была настоящей. 

Однажды вместо алкаша на Ш. выпал его одноклассник Валера. Хоть в Сети он был женщиной, похожей на свою первую жену, внезапно бросившую его через месяц после свадьбы, Ш. узнал Валеру по замысловатости рукопожатия. Такое было только у них. Оказалось, что Валера уже год как покинул оффлайн насовсем. Совершив магию рукопожатных движений и поправив сбившееся мини, он тут же начал уговаривать Ш. последовать его примеру:
– Ну вот на кой он тебе, объясни?  Еще не надышался пыли? Или Тамара не отпускает?
– Нет, Тамара тут ни при чём. Просто, когда я беру в руки рулон туалетной бумаги, я точно знаю, что он существует. Понимаешь? – пытался оправдать свою нерешительность Ш.  И вдруг понял, что пример вышел неудачный. Валера это тоже понял, но чтобы по-дружески преодолеть неловкость, тут же заговорил о работе. Он рассказал, что теперь работает официанткой.
– Хотел стать психологом, чтобы работать уже с самими людьми. Но образование непрофильное…
В жизни Валера был элитным сантехником.
– …а переучиваться – это три недели онлайн курсов. Заломало. Почему психологом? Так я привык разгребать чужое говно. Да и накопилось… мстить хотел, наверно. Но тут, на самом деле, тоже можно. Есть варианты.
Ш. хотел было спросить, почему Валера выбрал образ своей жены, но на всякий случай не стал. Особенно учитывая свою оплошность с бумагой. Потом, испугавшись, что Тамара может подслушивать, он извинился и выпал из Сети, проверить крепкость ее сна. Та храпела как бульдог, воинственно, но ровно и основательно. Ш. выдохнул, но прежде чем вернуться к Валере, обвел взглядом комнату. Зрелище было тоскливое. Его оффлайн и в правду был пыльный и скучный. Раньше хоть была собака, но когда Ш. внезапно и без видимых причин угодил в Сетевой симулятор психбольницы, собаку забрали в штраф-приют. Тамары тогда ещё не было, а штраф за собаку набежал такой, что проще было взять из приюта другую, за которую в свою очередь набежало у кого-то ещё.

С Булкой, так звали собаку, конечно, было лучше, чем с Тамарой. Хоть и функционал у них был не идентичный. И если бы в программе была такая опция – обмен живой бабы на собаку, то Ш. скорее всего бы ей воспользовался. Хотя провернуть обмен вышло бы не раньше чем через два года. Тамара ведь тоже попала к Ш. по обмену. По закону, при отчуждении такой как она ранее истечения трехгодичного периода нужно было заплатить налог. Либо ждать. Но к тому моменту, когда можно будет это сделать бесплатно, собака станет уже золотая. Так что размышлять об этом не было никакого смысла.

Ш. давно подозревал, что его оффлайн связан с Сетью гораздо более сложным образом, чем предписывалось об этом думать соглашением пользователя. Как раз понял он это именно в Сетевой психушке. Там было много времени для подобных размышлений. Нормальные люди попадали туда, казалось бы, случайно. Ш. в это не верил и однажды пришёл к выводу, что в Сетевую психушку попадают за грехи в оффлайне. И цель – не столько наказание, сколько прокачка и обретение новых смыслов. В психушке никого не лечили. Попадая туда, пациент просто был вынужден сосуществовать  в закрытом пространстве с людьми, целью которых, как потом догадался Ш., было сделать новенького одним из них, либо действительно свести с ума. Если воля пациента была слабой и его прогибали, он оставался в психушке навсегда, ему придумывалась легенда, и он также начинал изводить вновь прибывших. На вид он даже становился счастливым, поскольку чувствовал себя значимым и при деле. Но могло случиться и так, что новенький действительно сходил с ума. Тогда его отправляли во внутреннюю психушку – аналог настоящей в оффлайне. Сторонники теории заговора утверждали, что и она была не последней. Из неё вроде тоже можно было попасть в ещё более настоящую, а из той – в следующую. И эта психоматрёшка считалась у них бесконечной. Ш., попав в психушку, первым делом попытался убедить санитаров, что он там по ошибке. Но так делали абсолютно все. Поэтому на него не обратили никакого внимания. Потом он стал писать письма в администрацию. Из этого тоже ничего не вышло. Администрация была завалена подобными письмами. Её задачи давно свелись к одной единственной – направление стандартных отказов. Главное было успеть ответить в течение тридцати суток, иначе пациенту предоставлялось право написать в вышестоящую администрацию жалобу на несоблюдение его права на своевременный отказ.
 
Связь оффлайна с Сетью, о которой нигде не упоминалось, Ш. обнаружил, когда увлечение настольными играми притянуло к нему Марину. Особого разнообразия в вечерних развлечениях в психушке не было. Наиболее общительные собирались на лавках под фонарями, которые были расставлены прямо посередине основного зала, имитируя аллею, и накачивались пивом. Одиночки сидели по углам в смартфонах и переписывались друг с другом. Ш. и еще несколько человек обычно собирались за небольшим столиком в углу и играли в настолки. Одним из пациентов оказался сетевой курьер Мосигры, которого взяли на улице как раз, когда он ехал доставлять очередной заказ. Сумку, в которой лежали Монополия, Домино, Элиас и Клюедо ему разрешили оставить при себе.
 
Сначала Марина казалась ничего. В паре с ней Ш. несколько раз с крупным счетом выиграл в Элиас у двух программистов, обоих звали Антонами. Но когда перешли к Клюедо, выяснилось, что Марина настоящий псих. Играть с ней в это было невозможно. Она всегда считала, что убийцы – это все карточки, изображавшие мужиков, сразу. И что убийство произошло в комнате, которой на самом деле нет на игровом поле. Когда Антоны в третий раз попытались объяснить ей, что по правилам игры убийца может быть только один, и поле на то и существует, чтобы не выходить за его пределы, Марина назвала их ограниченными ублюдками, разрыдалась и убежала к себе. На этом Клюедо закончилось. Правда через минут десять она вернулась, с красным носом. Марина села рядом с Ш. и тихо спросила:
– Зачем ты убил собаку?
– Какую собаку? – переспросил Ш., точно зная, что в этой версии игры никакой собаки нет.
– Свою собаку! Не здесь, в жизни, – ответила Марина и прищурила один глаз.
– Никакую собаку я не убивал. Ты меня с кем-то путаешь.

Ш. стало не по себе, он пообещал себе больше с Мариной не играть, решив, что она окончательно съехала.

На следующий день всё повторилось. В этот раз Марина сообщила даже некоторые подробности убийства собаки. Антоны очень напряглись и сообщили о происходящем санитару. Вечером Марина за игровым столом не появилась. Как потом выяснилось, её отправили во внутреннюю психушку. А через несколько дней, Ш. вернулся домой и узнал, что его собаку забрали.

Ш. знал, что Сеть умеет расставлять и другого рода ловушки. Однажды он решил написать поэму о своей жизни. Поэма так и называлась «Моя жизнь» и получалась скучная и банальная. Он на пару дней отложил работу. А потом, начитавшись японской поэзии, пришёл к выводу, что просто неверно выбрал стиль. Ш. перевернул последнюю исписанную страницу и на чистой вывел тушью новое заглавие «Тринадцать способов вдыхания мёртвого бобра». Однако последовавшие за этим кривые пятистишия напоминали ему табуретку, которую он сделал на трудах в третьем классе. Тогда Ш. взял блокнот и отправился в Сеть, в надежде, что может быть там на него обрушится водопад вдохновения. Он шёл по пустой улице, похожей на улицы Бруклина, который видел только в кино. Было темно, ветер пронёс мимо кусок измятой газеты. Внезапно газета сделала разворот и упала на ступеньки перед синей деревянной дверью. Ш. воспринял это как знак, подошел к двери и стал возбуждённо разглядывать фамилии жильцов, расположенные справа от двери, рядом с металлическими кнопками звонков. Судя по фамилиям, преимущественно здесь жили китайцы. «Вот оно!» – подпрыгнул Ш. и, приятно поражённый, немного вспотел в районе подмышек. Он выставил вперёд указательный палец и глубоко втопил кнопку рядом с фамилией Блок. Дверь открыли. Ш. толкнул её и вошёл в тёмное помещение. Как только доводчик вернул дверь в прежнее положение, что-то щёлкнуло и помещение осветилось стерильно белым электрическим светом. Белые стены, белый потолок, чуть менее белый пол, а посередине помещения Ш. увидел ту самую табуретку, которую он сделал в третьем классе. Он хорошо помнил, как вбил в каждую из ножек штук по тридцать гвоздей, от чего табуретка не стала крепче, а наоборот как-то даже обмякла. Гвозди были на месте. И несмотря на то, что на табуретке лежал массивный серый газосиликатный блок, она стояла уверенно. Видимо гравитация нашла единственно верный способ взаимодействия с кривизной табуретки путём неправильного распределения веса блока на её поверхности. Одна его сторона немного свисала справа. Ш. чуть не прослезился, подумав: «Всё же что-то я могу». Испытывая чувство, состоящее примерно поровну из гордости и ностальгии, он  медленно обошёл табуретку и тут всё понял. На открывшейся ему обратной стороне газосиликата красной помадой было выведено: «Писательский блок». Из сетевой энциклопедии Ш. почерпнул, что так по-научному называют творческий запор.

Ш. резко повернулся, вскользь зацепил коленом табуретку, та пошатнулась и сложилась. Он успел вовремя отставить ногу. Тяжелый блок с грохотом рухнул на пол. И тут Ш. обнаружил, что дверь, в которую он вошёл, исчезла.  Он знал, что по правилам Сети, при попадании в трудную ситуацию, оставаться спокойным и хладнокровным было нельзя. Полагалось вызвать в себе отчаяние. А когда оно достигнет предела, можно будет перелогиниться напрямую в оффлайн, нарисовав в мыслях латинскими буквами пароль. И это оказалось тоже ловушкой. Отчаяние упорно не хотело доходить до предела, по причине того, что ситуация на самом деле не была безвыходной. Всё получилось, только когда Ш. вспомнил, что пароль он менял несколько месяцев назад, собирался записать, но так этого и не сделал, и в конечном итоге забыл. Спустя несколько минут в голове Ш., в пространстве между мыслями о неминуемой гибели, возникло белое окошко, куда нужно было чётко подумать пароль. Ш. перебрал всё варианты, всё было тщетно. Тогда он сел в угол и тихо заплакал. Хотелось есть, выпить и даже обнять Тамару. Через какое-то время на него навалился сон, в котором он был маленьким.

Было лето. Ш. в новой матроске уверенно вышагивал по квадратным серым плитам, которыми была выложена дорожка парка. Ивы склоняли свои тяжёлые ветки до самой земли. Где-то за ними шумел фонтан, пахло влагой, солнцем и счастьем. Ш. крепко держал за руку маму.
– Мам, давай купим мороженое?
Они как раз проходили мимо ларька с самой приятной в мире синей надписью.
– Давай, – ответила мама и пропала в хвосте очереди, который почему-то сразу превратился в хвост гигантской рептилии.
Ш. стоял и в ужасе наблюдал за тем, как хвост извивается, медленно сжимая ларёк. Вот уже хрустнули и вылетели стёкла, запахло пломбиром, раздались приближающиеся сирены, и к хвосту подкатил жёлтый милицейский уазик. Из уазика выскочили четверо в форме. Они умело схватили хвост и начали запихивать его в заднюю часть автомобиля. В маленькое прямоугольное окошко дверцы багажника Ш. видел съехавшую назад фуражку и раскрасневшееся пухлое лицо одного из милиционеров. Несмотря на то, что хвост казался гигантским, в несколько раз больше уазика, милиционеры довольно быстро справились. Пухлый с характерным звуком хлопнул дверцей (этот звук Ш. слышал много раз через окно своей комнаты, и звук этот был связан с его соседом – дядей Борей, и праздниками).  Потом он неспешно подошёл к маленькому Ш.   
– Мальчик, как фамилия твоей матери? – спросил милиционер, протягивая Ш. эскимо в прилипшей к промерзшему шоколаду бумаге.
– Такая же, как и у меня.
Ш. назвал фамилию.
– Нет, не эта. Её девичья фамилия?
– Что? – удивился Ш.
– Девичья фамилия матери! – теряя терпение, повторил милиционер.
– А зачем вам? И где моя мама?
– Говори быстро маленький тупица, если не хочешь остаться здесь навсегда.
И тут до Ш. наконец дошло и он по слогам проговорил длинную и редкую фамилию матери.

В тот же миг его подбросило, так и не раскрытое мороженое и матроска исчезли. А вместо летнего парка и запаха счастья, он увидел стену своей унылой кухни и вдохнул не успевший ещё осесть дым Тамариных сигарет. «Вот сука, – подумал Ш., – пока меня не было, опять курила на кухне».

После этого случая Ш. решил больше не писать.

Другая ловушка была не системной, а рукотворной. Она была массово распространена и описана в мануале. Называлась она «сетевое окружение» и периодически включалась тогда, когда Ш. заходил в Сеть, чтобы побыть наедине с самим собой. На улицах Бруклина, по которым он обычно прогуливался, всё было как обычно. Но когда он открывал какую-то дверь, в забегаловку «У Валентины» или в один из домов с тёмными окнами, чтобы посидеть в чужом кресле напротив чужого телевизора, на пороге появлялась Тамара и дерзко улыбаясь, грозила ему пальцем. Она была голограммой и можно было пройти сквозь неё, но всё равно это действовало на нервы. Да и кресло в чужом доме в период действия «сетевого окружения» обычно оказывалось в крошках от любимых чипсов Тамары, а в зеркалах пропахшей дымом её сигарет забегаловки время от времени мелькало её лицо. В такой день не было смысла продолжать попытки найти уединение. Ш. пробовал снова выходить на улицу и открывать другие двери, но там тоже была Тамара, иногда в другой одежде. Она и в жизни не любила появляться дважды на людях в одном наряде.

– Знаешь, на чём поднялся мой коуч? – спросил Валера, когда Ш. наконец вернулся. Не дожидаясь ответа, от вытащил из маленькой сумки розовый телефон, нашёл там что-то и протянул его Ш. – Вот, читай! 
Текст был длинным, что было не похоже на коуча. От этого кружилась голова. Но начало интриговало. Ш. сделал усилие и прочёл:
Ты – идиот! Даже когда ты выходишь на улицу, чтобы посмотреть праздничный салют, то смотришь его через камеру своего телефона. В твоей голове всегда завтра, которое ещё не факт, что для тебя наступит. И твое это завтра полно страхов, потому что ты пытаешься превратить свою жизнь в бетонную плиту стабильности. А жизнь – не плита, она река, и ты не столько материя, сгусток плоти и говна на ее поверхности, сколько процесс, дырявый сосуд с коктейлем из психологических драм, плывущий по ней не ясно зачем и куда. Каждая твоя новая женщина пропущена через сито ничего не значащих в жизни параметров Тундера и является скорее твоим ожиданием, которое ты потом долго сравниваешь с реальностью и заставляешь себя поверить, что они совпадают. Поэтому время, когда ты действительно соприкасаешься с жизнью, как правило, сведено к секундам, которые проходят с момента твоего пробуждения до посланного твоим сонным мозгом сигнала руке отключить от ночной подзарядки телефон. Вот какое твое настоящее. Ты пытаешься в бинокль заглянуть за угол, в поисках того, что у тебя под ногами. А я уже за этим углом.
Дальше курсивом шла приписка: Плата за консультацию психолога списывается автоматически по окончании прочтения сообщения.

В этих словах что-то было. Какая-то голая правда, при взгляде на которую возникало смущение и желание отвернуться. Ш. захотелось подумать в тишине и уединении. Забыв, что перед ним дама, он крепко пожал длинные пальцы Валеры, которые при этом оцарапали его призывно блестевшим маникюром.
– Прости, старик! Я сам еще толком не привык, – улыбнулся Валера. – Главное, что здесь ты можешь быть кем хочешь, полная свобода!
– Так уж и полная?
– Ну да, посмотри на меня!.. Снимем хату на пару, а на сэкономленные через полгодика возьмем сетевой телепортатор, будем вечерами гонять посёрфить на Бали или к растаманам на Ямайку. В общем, код доступа я тебе отправил. Решай!
Ш. окинул Валеру оценивающим взглядом, проглотил кислую слюну, но вслух ничего не сказал. Он пообещал подумать. Но несколько дней после этой встречи лишь пил и смотрел сериалы.

Мысль о дельфинах пришла Ш. в туалете. Это было нормально. Почти всё, что считалось прекрасным в его среде обитания, по неизвестной  причине было пропущено через удовлетворение базовых потребностей. Дельфины возникли, когда Ш. больше, чем обычно, задержал  взгляд на синем флаконе освежителя с надписью «Морской бриз» и изображением неистово пенящейся волны. Вслед за дельфинами всплыл светлый образ Нади. Она была последней живой женщиной Ш. «Живыми» таких как Надя называли далеко не все. Гораздо более популярным был термин «серые», что означало отсутствие пройденной калибровки и верификации в Тундере. Надя осознанно приняла в свою жизнь боль и неудобства, вытекающие из положения неоткалиброванной. Она платила страховку с повышающим коэффициентом, пенсия светила только в случае амнистии,  ей не были доступны скидки и распродажи. Для потенциальных партнёров серьезным минусом было отсутствие общедоступной истории прежних отношений. История была только в голове у самой Нади. Зато в старости это могло стать даже преимуществом, потому что внукам было не суждено проверить, насколько Надя привирает, рассказывая о своей молодости. Забыв о сложностях, сопровождавших взаимоотношения с Надей, Ш. считал её светлым пятном в своей биографии, полосатой, как матрас из обучающего видео для проводников-стажёров РЖД. Пятно было именно светлое, с ровными краями, похожее на то, что появляется после того, как от старой затёртой поверхности оторвут наклейку с ценой. В отличие от Тамары, с Надей можно было разговаривать. И её не нужно было притягивать к заявленным параметрам, потому что ничего изначально заявлено не было…

Они познакомились в парке. Тогда Надя и сказала Ш., что в следующий раз, в новой жизни, она хотела бы быть дельфином. «Они всегда радостные, как дети!» – объяснила она. Ш. почему-то тут же вспомнилась посиневшая жареная печонка из детского сада, и шорты, надетые поверх давящих колгот. Он не верил в реинкарнацию, в том виде, в каком в неё верила Надя. Он вообще не доверял всяким мистикам, считал их коучами-сектантами, и во всем непонятном полагался только на сетевую энциклопедию.

Где сейчас была Надя: уехала на Гоа, вышла замуж или разложилась на двоичный код, как пел в далеком прошлом некто Егор, Ш. не знал. Он в красках попредставлял себе первые два варианта, на ускоренной прокрутил третий, потом воскресил в памяти слова Валеры про доступ и сделал всё чётко, по инструкции…

В углу бассейна зеленоватая, пахнущая солью вода казалась немного теплее. Благодаря удачному расположению глаз, из угла Ш. видел абсолютно всё, что происходит вокруг. Наверно по этим двум причинам именно это место он обычно занимал по вечерам.
– Рыба опять не свежая! – сказал большой дельфин.
– Раньше была и то лучше. А когда начали брать у этого ИП Асланяна, совсем жизни не стало.
– Я вообще не понимаю, – включился в разговор кто-то третий, – почему мы жрём норвежскую? Страна имеет выход к нескольким морям. Ловить что-ли не умеют?
– Плавники из жопы растут. Вот почему, – ответил большой. – Видели как кафель положили в главном бассейне? Я бы лучше сделал.
– Пусть с тухлецой, зато стабильно: завтрак, обед, ужин. На воле набегаешься за день, хвост ломит, и ещё не факт что заглотишь до полного насыщения. А тут как никак сбалансированное питание, всё по нормам. По мне лучше уж так. Есть какая никакая уверенность в завтрашнем дне. А вообще дельфинам на Руси всегда жилось так себе.
Тут у Ш. в глазах вдруг мелькнуло что-то красное, он напрягся и потерял нить разговора. Проведя несколько месяцев среди дельфинов, он знал, что даже молодые особи иногда внезапно умирали. Неужели, конец? – подумал Ш. Мелькнуло второй раз. Ш. с усилием, долго моргнул, а когда открыл глаза, то увидел в левом верхнем углу значок, изображавший красный конверт. Ш. мысленно кликнул по конверту. Это было уведомление от Федеральной службы судебных приставов о возбуждении исполнительного производства. Неоплаченный штраф за Булку теперь грозил отключением от Сети на срок до двух лет. И оплата была сильно просрочена. «Нет здесь никакой свободы, Валера, ¬– подумал Ш. и моментально заснул. В отличие от оффлайна, здесь происходило совсем наоборот. Когда Ш. накрывало ужасом, он в холодном поту засыпал и видел один и тот же сон, про себя, едущего в восемь утра в метро на работу.

На следующий день появилась Тамара. Ш. вяло участвовал в представлении, за что ему доставалось в два раза меньше рыбы, чем обычно. Пролетая через кольцо в заключительной части, он слегка повернул голову в сторону трибуны, чтобы добрать баллы за артистизм. Тамара сидела в третьем ряду с каким-то бородатым мужиком. Она увлечённо жевала, улыбалась ярко накрашенным ртом и аплодировала. Мужик держал в руке пакет её любимых чипсов. Сетевое окружение продолжало работать. Тут Ш. окончательно осознал, почему с Валерой ему изначально было не по пути. Для Валеры Сеть была всего лишь усовершенствованной версией оффлайна. Ш. вдруг совсем перестал переживать из-за рыбы. И вовремя. Красный конверт в углу начал часто мигать, отсчитывая последние минуты до отключения...

Выложенная ровно до половины блекло-жёлтым кафелем стена, начиналась с  коричневого пластикового плинтуса. В плинтус упирались два синих кеда. На месте сгибов резина отошла от ткани, образовав кармашки, в один из которых пробрался солнечный зайчик. Пошевелив затёкшей ступней, Ш. наконец понял, что это его собственные ноги. Кожа непривычно сохла, в помещении не хватало влажности. Ш. попробовал выдавить из макушки струю, как делал последние месяцы в моменты приливов счастья, но вместо этого лишь уронил на мятую футболку каплю тягучей слюны. 

Ш. вскочил, с удовольствием потянулся, оглядел жёлтые стены и потолок. Помещение было размером с кухню в чудом уцелевшей Надиной хрущёвке и совершенно пустое.  Яркий тёплый солнечный свет бил через узкие щели между стенами и потолком. Обернувшись, он увидел вмонтированный в стену монитор. На металлической рамке выше монитора шрифтом Such Bad Times была выгравирована надпись «Федеральная служба судебных приставов».

Ш. прислонил средний палец к монитору и тот зажёгся, показав основное меню. Он перенёс палец на прямоугольник со словосочетанием «оплата задолженности» и задержал его там, чувствуя как по мере осуществления транзакции, внизу живота, на том месте, где положено быть беспокойству за отрезок будущего до следующей зарплаты, растёт пузырь лёгкости и безразличия.  Прямоугольник со словосочетанием исчез, а на его месте возникло пульсирующее слово «Свободен!».  Монитор отъехал куда-то за стену. Ш. знал, что нормальной двери не было не в целях экономии. Он не выбирал путь к свободе.

Постройка, из дырки в стене которой выпал Ш., ударившись плечом о хорошо утрамбованный другими телами грунт, снаружи была похожа на небольшой курятник. Вокруг, куда ни глянь, было поле, белевшее одуванчиками. Тёплый ветерок умиротворённо и ласково шевелил волосы на висках. От курятника в поле вела грунтовка, поросшая посередине высокой, но причёсанной видимо какой-то сельскохозяйственной техникой травой. Ш. выдрал с корнем из сухой земли травинку, очистил стебель от длинных шершавых листьев и мягким белым концом запустил её в рот, как делал в детстве. Потом снял правый кед, вытряхнул попавший туда камешек и бодро зашагал по дороге, чувствуя как постепенно растёт внутри что-то давно забытое, лёгкое и понятное.

«Погоди-ка, – сказал Ш. сам себе, – должно быть ещё что-то!». И он был прав. Скоро грунтовка закончилась. Теперь вместо неё под ногами лежала гладкая дорожка из мелкого почти белого гравия. По краям дорожки тут и там лежали валуны. Ш. поднял глаза и увидел впереди на возвышенности небольшой деревянный домик с террасой. Из тёмного прямоугольника дверного проёма вдруг что-то выскочило и бросилось вниз по ступенькам.

– Булка, моя хорошая! – крикнул Ш., чувствуя как натягивается кожа на лбу и скулах. – Откуда ты здесь?
Взъерошивая шерсть на собаке, в то время как хвост крутил всё её тело из стороны в сторону, Ш. наткнулся пальцами на что-то пришпиленное степлером к кожаному ошейнику. Он одной рукой схватил Булку за морду, а другой оторвал белую, свернутую несколько раз бумажку.
– А, ну ясно, – широко улыбнулся Ш. и, потрепав собаку за ухо, смял и сунул в карман квитанцию из штраф-приюта о погашенном долге.

В домике, состоявшем из одной комнаты квадратов в девять, стоял низкий столик. Всё было готово для чая. Ш. согрел воду на газовой горелке, заварил зелёный с жасмином и сел, скрестив ноги рядом со столом, но так, чтобы хорошо видеть дорожку из гравия из-за открытой двери. Булка легла рядом и положила большую слюнявую морду ему на колено. Ш. смотрел в одну точку и гладил Булку, а она иногда шумно вздыхала, поводя в сторону большие чёрные глаза.

– Так всё и должно было быть. Надя – дура со своими дельфинами.
«Хотя, с другой стороны, – подумал Ш, – был бы он сейчас здесь, дома, вот так, с Булкой, если бы не дельфины? А может, и вся эта история была вовсе не Надина, а его собственная? А Надя всего лишь статист. Как голограмма Тамары, только из реального мира». 
 
Когда начало смеркаться, тишину прервала кукушка. «Ну вот, теперь точно всё», – сказал Ш. Не вставая, он протянул руку к чайнику, вылил в чёрную фарфоровую чашку без ручки остатки остывшего чая, и как только кукушка умолкла, задул горелку и вышел из Сети.