Определённое место жительства

Когда я училась во втором классе, было модно обзывать друг друга бомжами. Однажды нашу перепалку услышала учительница, и на ближайшем уроке мы узнали, что БОМЖ — это человек без определённого места жительства; как и почему люди лишаются домов и поддержки друзей, что после этого происходит с человеком и чем обычно такой путь заканчивается. Хорошо, что у меня была та лекция. Когда я лишилась работы, близких, дома, друзей, то знала, куда мне идти: в самый низ социальной лестницы – в трущобы Чекалдана, или, если по-умному, несанкционированное поселение людей без определённого места жительства на границе Чкаловского посёлка, расположенного в черте города Омска.

Никогда бы в Той жизни не подумала, что буду просить бомжеватую бабу неопределённого возраста, оказавшуюся старостой поселения, принять меня.
– Не, ты какая-то слишком уж цивильная, – ответила она мне, бегло окинув взглядом. – У нас такие не задерживаются. Я тебя не приму. Иди отседа.

Знаете, когда от вас отказываются друзья – это обидно, горько и больно. Но когда вас не желают принимать бомжи... Вот тогда я и поняла, что значит безысходность и безнадёга. Познакомилась с Её Величеством Апатией. Я чувствовала себя грязным фантиком от конфеты, носимым ветром по улицам города. Пока через  два года меня не занесло в соседний микрорайон.
– Христос Воскресе!
– А? – я отвлеклась от поисков еды в мусорном баке, который стоял за местным супермаркетом, и обернулась на детский голос.

Девчушка лет пяти протягивала мне куриное яйцо насыщенного красного цвета, украшенное узорами. «Писанка»: всплыло из глубин памяти слово.
– Христос Воскресе! – бодро повторила незнакомка, широко улыбаясь.
– Воистину Воскресе, – пролепетала я почти забытую фразу и взяла неожиданный «привет» из Той жизни.

Довольная девчушка развернулась и побежала к женщине лет сорока, что ждала её неподалеку. Судя по восторженным крикам малышки, она выполнила просьбу мамы, и теперь они могут идти гулять.

Я хотела есть. Нет, даже не так. От дикого голода нестерпимо болела голова, я еле стояла на ногах. И вот в моих руках еда; казалось бы: бери и ешь, но это яйцо... Оно напомнило мне прошлую жизнь. Жизнь, в которой были еженедельные походы в церковь, исповеди, Причастия и вера в Бога.

За всё время прозябания на улице я впервые осознанно огляделась в поисках золотого купола. Вон он! Через десять минут я вошла в небольшой храм. С огромной иконы, что висела на стене напротив входа, на меня измождённо смотрела, судя по нимбу, какая-то святая с седыми волосами, одетая лишь в синюю накидку. На меня нахлынуло непонятное чувство сопричастности её бедам. Казалось, она – моя старшая сестра, прошедшая через ещё большие страдания и выжившая при этом. Я подошла ближе и поднапрягла память: церковнославянский и в Той жизни давался мне с трудом. «Свя-тая пре-по-добная Мария Египет-ская»: вязь наконец сложилась в понятные слова.

Две прихожанки в красных платочках поморщились, но потеснились, уступая мне дорогу. Плевать! На их месте я бы вообще шарахалась от воняющей бомжихи.
– Мне нужен батюшка.
– У него сейчас крещение, – молодая девушка, стоявшая за прилавком свечной лавки, оглядела меня и добавила. – Он не может. Да и сомневаюсь...
– Значит, подожду его здесь. Я хочу исповедоваться. Мне это нужно.

И вот теперь я стою в незнакомом храме. Служба уже прошла, но некогда мною любимый запах ладана всё ещё можно ощутить. Вдыхаю его полной грудью, стараясь не раскашляться. «Господи, благодарю»: срывается с губ внезапная молитва. Я – дома.