Искупление любви

                Искупление любви


Никогда не подходи близко к миру, которого ты не знаешь.

                Пролог

Когда день угасает, растворяясь в сумерках, мир начинает менять свой облик. Всё вокруг неспешно погружается во тьму, которая окутывает небо и землю своей таинственной вуалью, а потом восходит Луна, озаряя темноту эфемерным светом. Её серебристые лучи проникают сквозь толщу воды, касаются моих век и я открываю глаза. Наступает ночь, это моё время, время свободы. Я поднимаюсь на поверхность моря, навстречу ночи и она приветствует меня мерцанием звёзд, ласковым морским бризом, играющим прядями волос и легко скользящим по коже. Я плыву к скале, которая серебрится в лунном свете, словно огромный драгоценный кристалл. Я называю её моим троном. Мне нравится сидеть на ней, расчёсывать свои длинные волосы, любоваться звёздными узорами на чёрном бархате неба и слушать игривый плеск волн у подножия скалы. В такие моменты я чувствую умиротворение и покой. Это чувство приносит с собой нечто, вызывающее улыбку на моих губах. Это нечто – воспоминания. Мои воспоминания невесомы, как паутина, они легки и мне всё труднее удерживать их рядом. Я помню, что мой дом стоял на берегу моря и мне нравилось сидеть на крыльце и любоваться рассветом, окрашивающим волны в нежно-розовый цвет. Каждое утро я пила кофе. Его терпкий вкус ещё не успел позабыться… Этот утренний ритуал доставлял мне такое удовольствие! Просто сидеть, прикрыв глаза, неспешно пить кофе и чувствовать, как новорождённое Солнце целует моё лицо первыми робкими лучами. А ещё я помню цветы! Помню их тонкий аромат, который я вдыхала полной грудью, хрупкую красоту лепестков и сверкающие капли росы, подобные чистым бриллиантам. Мои воспоминания сотканы из запахов, ощущений, чувств… Имена и события мимолётны и быстротечны, они стремительно уносятся вдаль, превращаясь в дымку, за которой уже почти ничего нельзя разглядеть. Я не помню своего имени. Оно спрятано в раковине, лежащей на морском дне, в которой скрывается жемчужина. Ей суждено пролежать там ещё тысячу лет и никто никогда не узнает о ней. Но иногда из глубин памяти появляется то, что пугает меня… Я помню чувство, которое поселилось в моей груди однажды и было похоже на огонь, согревающий, живой и озаряющий всё новым, нездешним светом. Словно внутри меня родилось Солнце, свет которого я так любила когда-то. Это было так прекрасно, неописуемо прекрасно, что я бы не смогла подобрать слов, чтобы рассказать об этом. Но потом возникло нечто, что напоминает бурю, ураган, беспощадный морской шторм, смывающий всё на своём пути, не ведая жалости, разрушая и уничтожая… Я помню лицо человека… Кто он? Почему я помню его лицо, хотя не помню даже собственного имени? Я хочу, чтобы эти воспоминания больше никогда не приходили ко мне. Они должны навеки упокоиться на дне моря, среди остовов давно погибших кораблей, чьи названия уже позабыли люди.

                1. «Однажды я заберу и тебя»

Ночное небо содрогалось от ударов грома. Казалось, небесный свод раскололся пополам и дождь хлынул на землю из этой трещины. Бледные всполохи молний на краткие мгновения освещали прибрежные скалы, на которые море обрушивалось со всей своей яростью. Она бежала, не разбирая дороги. Дождь хлестал её по лицу. Одежда и волосы насквозь промокли. Воздух разрывал её лёгкие, каждый вдох давался с трудом. Внезапно, она споткнулась о камень и упала. Ей казалось, что у неё не хватит сил подняться и бежать дальше. «Боже, ну пожалуйста, помоги, умоляю!» - билась в голове одна мысль. По лицу катились слёзы, смешиваясь с кровью, сочащейся из многочисленных царапин, которые оставили ветки деревьев,  попадавшихся ей на пути. Она с трудом поднялась на колени. Сил бежать дальше не было. Вокруг ревел шторм и дождь сливался в сплошную стену. Ничего нельзя было разглядеть. Казалось, она осталась совершенно одна в этом мире, в котором властвовала стихия.
-Отец! – крикнула она, но гром заглушил крик.
-Отец, отец… -повторяла она шёпотом, не в силах сдвинуться с места.
Снова раздался оглушительный раскат грома и на берег обрушилась огромная волна, обдав девушку ледяными брызгами. Она почувствовала, как небо, море, дождь – всё смешивается в сознании и уплывает куда-то во мрак… «Однажды я заберу и тебя…» Послышались ли ей эти слова в злобном рёве стихии или это было лишь игрой измученного сознания? А потом наступила всепоглощающая тишина…
В Комбарро давно не видели такой бури. В море унесло лодки, которые были привязаны у берега, причал серьёзно пострадал от воды, обрушились прибрежные скалы. А ещё в ту ночь пропал рыбак Гильермо Флорес. Он отправился за уловом, но не успел вернуться и море забрало его. Утром на берегу нашли его 15-ти летнюю дочь. Она лежала без сознания, её руки и лицо были исцарапаны, а платье разорвано. Девушку отвезли в больницу. Говорили, что она несколько дней совсем ничего не помнила и часто просыпалась по ночам с криком…
…Весенний ветер проникал в распахнутое окно, принося с собой аромат цветущей камелии, из ближайшего виноградника доносилось беззаботное пение птиц. Вечер дышал умиротворением и красотой.
-Матушка Хосефина, но почему мне нельзя остаться здесь? –грустно спросила девушка.
-Завтра день твоего совершеннолетия, Анита, и тебе придётся покинуть приют, таков наш устав. –пожилая монахиня ласково улыбнулась девушке и погладила её по щеке. –Тебя ждёт путешествие в большой мир и ты должна строить свою жизнь.
-Но я не хочу возвращаться туда! –воскликнула Ана. –Мне так хорошо здесь, с Вами! Мне нравятся эти неспешные дни, чтение, рукоделие, молитвы и беседы с сёстрами.
-Такая жизнь подходит для монахини, но не для молодой девушки, Анита. Сёстры пришли сюда, чтобы уединиться от мира, потому что посчитали свою мирскую жизнь завершённой. А ты не пробовала этой жизни, от которой пытаешься отказаться. К монашеской жизни можно прийти только тогда, когда поймёшь, что все другие пути для тебя закрыты.
-Я совершенно не знаю жизни –печально вздохнула Ана –Я боюсь избрать неверный путь и наделать ошибок.
-Ты всегда должна слушать своё сердце. Именно через сердце Бог говорит с нами, Ана. Не бойся жизни и себя самой и ты увидишь, сколько удивительных открытий может подарить мир –мягко проговорила пожилая монахиня. Мне пора, Анита. Я буду молиться о тебе! –она поднялась и вышла из комнаты.
Девушка вздохнула и прислонилась к двери спиной. Ей казалось, что эта закрывшаяся дверь отрезала её от привычной и такой понятной жизни и теперь её ждала неизвестность. Ана подошла к стене, на которой висело распятие и коснулась губами холодной поверхности креста. Затем она опустилась на колени и молитвенно сложила руки…
-Credo in Deum, Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae. Et in Iesum Christum, Filium eius unicum, Dominum nostrum: qui conceptus de Spiritu Sancto, natus ex Maria Virgine, passus sub Pontio Pilato, crucifixus, mortuus et sepultus: descendit ad inferos; tertia die resurrexit a mortuis: ascendit ad caelos; sedet ad dexteram Dei Patris omnipotentis: inde venturus est iudicare vivos et mortuos. Credo in Spiritum Sanctum, sanctam Ecclesiam catholicam, Sanctorum communionem, remissionem peccatorum, carnis resurrectionem, vitam aeternam. Amen.  –звучали в тишине слова молитвы…

2. «Мне не нужно ваше лицемерное прощение»

Безмолвие, царившее вокруг, действовало на меня угнетающе. Прийти в церковь  было явно плохой идеей. Я попытался вспомнить хотя бы одну, самую простую молитву, но всё было тщетно. Запах ладана вызывал во мне отвращение. В неверном свете свечей лица святых на фресках казались суровыми, а их глаза – живыми и проницательными. У меня было такое ощущение, что все эти лица вот-вот оживут и заговорят со мной, с их губ слетит приговор. Я помотал головой, отгоняя наваждение и пошёл по проходу к алтарю.
-Ну здравствуй, Иисус! Давай, прощай меня, что смотришь - прошептал я. Собственный голос показался мне чужим и каким-то потусторонним.
-Ну что смотришь! – повторил я, глядя на одухотворённое лицо человека, изображённого на алтарной картине.
Меня злила кротость, написанная на лице Иисуса, всепрощение в его взгляде. Хотелось кричать, разбивая эту благоговейную тишину, нарушая атмосферу святости и таинства Божьего.
-Легко всех прощать, будучи святошей, таким чистеньким и высокоморальным, да? –я начал говорить, всё повышая и повышая голос. –Ты жил две тысячи лет назад, что тебе может быть известно о той жизни, которая есть сейчас? Что тебе может быть известно о наших грехах, непорочный ты наш спаситель? И что может быть известно о раскаянии и преступлении всем вам –я обвёл взглядом святых на фресках –если вы все жили и умерли давным-давно? И какое право все вы имеете судить меня и прощать? А вот не нужно мне ваше лицемерное прощение! –я рассмеялся и с вызовом посмотрел на изображение Иисуса и девы Марии.
Вдруг мне показалось, что лицо Марии точь в точь похоже на лицо Аны и её глаза – это глаза Аны. Она тоже так смотрела на меня иногда.
-Нет… Ты не можешь быть здесь, не можешь… -хрипло проговорил я.
Мария на картине улыбнулась улыбкой Аны, той мягкой и нежной улыбкой, которая заставила сейчас мою кровь застыть в жилах.
Я бросился по проходу к двери, чувствуя на себе взгляды всех этих давно мёртвых святых, Иисуса, девы Марии или Аны, которая смотрела на меня с полотна… Казалось, до выхода из церкви я бежал полжизни. Споткнувшись и едва не упав на пороге, я выбежал на улицу, жадно хватая ртом вечерний воздух. Сердце билось в груди глухими ударами, горло будто сжало ледяными пальцами. Я утёр холодный пот со лба и медленно двинулся вперёд, не глядя, куда иду. Вокруг шумела улица, до меня, как сквозь вату, доносились её звуки: шум проезжающих мимо машин, голоса и смех прохожих, откуда-то неслась тошнотворно-весёлая музыка. Каким-то чудом ноги сами привели меня домой. Это было то место, куда я хотел попасть и где мне, как ни странно, было невыносимо находится. Впрочем, сейчас мне всюду было невыносимо находиться, так что, какая, в сущности, разница… В квартире тоже было тихо, но это была совсем другая тишина, чем в церкви. Это была тишина, насквозь пропитанная мной и моими мыслями. Здесь не было той благоговейности, которая приводила меня в бешенство. Я почувствовал, как страх и злость, которые овладели мной в церкви, понемногу успокаиваются. Ледяные пальцы, сжимающие горло, разжались, и я сделал несколько глубоких вдохов. Что ж, покаяние не удалось. Да и раскаиваюсь ли я? Лучше об этом не думать… Я достал из холодильника бутылку пива и сделал пару глотков. Мерзко. В последние дни я ничего не ел, только пил пиво и его вкус вызывал лишь тошноту. Наверное, это и есть вкус безысходности. Печать безысходности сейчас лежала на всём, что бы я не делал, о чём бы не думал. Безысходностью были насквозь пропитаны листы бумаги, в беспорядке валяющиеся на моём столе. Совсем скоро я поставлю во всём этом точку. Уже совсем скоро… Я подошёл к зеркалу, висевшему на стене. Его поверхность покрывал слой пыли, из-за чего моё отражение казалось не совсем реальным. Я с трудом узнавал себя в этом незнакомом человеке, который смотрел на меня из глубины зеркала. Глаза казались провалами в бездну, губы кривила странная усмешка, отросшие волосы спутанными прядями падали на лицо… Я размахнулся и ударил кулаком в своего двойника. Раздался звон стекла и осколки градом посыпались на пол. Я увидел кровь на тыльной стороне ладони, но боли не чувствовал. Уничтожив своё отражение, я испытал некоторое облегчение. Теперь меня почти нет, меня стало вдвое меньше…
Я снова глотнул пива, чтобы вернуть себе ускользающее чувство реальности и подошёл к портрету, который стоял в углу комнаты, прямо на полу и был завешан плотной тёмной тканью. «Я должен это сделать, я должен, наконец, взглянуть на неё» -эта мысль настойчиво сверлила мозг. Собрав остатки воли я резко сдёрнул ткань. Передо мной была Ана, такая, какой я запечатлел её когда-то… Вопреки ожиданиям, мне не было сейчас страшно смотреть на неё. Я прикоснулся к холсту и провёл рукой по лицу Аны, медленно погружаясь в воспоминания…

                3. «Я хочу нарисовать тебя»

Впервые я увидел её, когда Солнце только вставало из-за горизонта. На ней было длинное белое платье, её чёрные волосы развивались на ветру и вся она казалась какой-то невесомой, слегка нереальной. Мне сразу захотелось взять кисть и нарисовать её и это утро, и море и лёгкий свет, струящийся по волнам. Меня всё ещё немного мутило после вечеринки в «Танцующем осьминоге»и выпитого. Всякий раз задаюсь вопросом: на черта я столько пью? Хотя, алкоголь – это единственное, что хоть как-то способно примирить меня с собой и окружающей действительностью. Несмотря на моё состояние, мне отчаянно хотелось запечатлеть это утро и незнакомку, шедшую мне навстречу вдоль берега. Её движения были грациозными и такими естественными, что на неё хотелось смотреть бесконечно. Она была гармоничной частью этого пейзажа, такой же, как чайка, летящая над водой или облака, золотимые лучами утреннего Солнца. Внезапно, повинуясь какому-то порыву, я пошёл ей навстречу. Она, казалось, только заметила меня, словно до этого была во власти своих мыслей.
-Доброе утро, сеньорита! – сказал я небрежно и улыбнулся. Обычно такая улыбка действовала обезоруживающе.
На её лице промелькнуло едва заметное неудовольствие. Девушка замедлила шаг и посмотрела на меня пристальным взглядом, без тени смущения.
-Доброго утра! – у неё был мелодичный голос, нежный, но несколько отрешённый.
-Вы должны мне позировать! – нахально заявил я.
Её глаза широко раскрылись. Синие, как море, эти глаза таили в себе какую-то мечтательную грусть. Даже сейчас, когда прошло столько времени, я помню тот первый взгляд и это выражение, которое я потом мечтал найти в сотнях других глаз…
-Вы что, фотограф из какого-нибудь местного журнала? – мне послышалась лёгкая ирония в её вопросе.
-Нет, сеньорита, не угадали. Я художник, который мучается похмельем и очарован красотой пейзажа и Вашей прелестью.
Она отбросила за спину волосы и звонко рассмеялась.
-Ваше похмелье делает Вас банальным и наглым или это свойство Вашей натуры?
-Пожалуй, похмелье обостряет это моё качество. Так как, будете мне позировать?
Девушка смерила меня таким взглядом, словно я предложил ей что-то неприличное.
-Я Вас совершенно не знаю…
-Не беда! Мы это быстренько исправим. Моё имя – Себастьян Кастильо! А как зовут Вас, сеньорита?
-Ана.
Мне понравилось её имя. Оно удивительно подходило ей. Имя – это то, что для меня являлось чем-то определяющим человека. Я всегда любил красивые женские имена. Они были для меня штрихами к их чувственности.
-Приятно познакомиться, Ана! Может, Вы спасёте меня и выпьете со мной утренний кофе?
Мне нравилось говорить с ней. Она, казалось, совершенно не хотела мне понравится. Это было для меня чем-то новым и необычным.
-Нет, Себастьян.
Она произнесла моё имя так, что мне снова и снова хотелось слышать его из её уст.  Когда человек называет тебя по имени, это рождает между вами некоторую связь, так мне всегда казалось.
-Ты принципиально не пьёшь кофе с незнакомцами?
-Можно и так сказать –улыбнулась Анна –Кроме того, кофе я уже пила.
-А если мы встретимся как-нибудь и я всё же нарисую тебя?
-Если мы ещё раз встретимся случайно, я не буду против этого -прозвучал загадочный ответ.
С этими словами она повернулась и пошла дальше вдоль берега. Ветер играл её волосами и я чувствовал, что должен, просто обязан снова её увидеть и нарисовать.
С того утра прошло несколько дней. Я приходил на побережье, но Ану больше не встречал и мне стало казаться, что эта встреча была моим похмельным миражом или сном наяву.
Время шло своим чередом. Вечеринки в «Танцующем осьминоге» сменяли друг друга, я по-прежнему напивался, флиртовал и проводил ночи с кем-нибудь, кого мне удавалось подцепить в «Осьминоге». Все эти девушки были для меня невероятно похожи, они вели себя одинаково, говорили одно и тоже, смеялись моим не самым удачным шуткам и пытались быть обольстительными. В душе я слегка презирал их, но мне почему-то хотелось нравится им. Особенно, мне хотелось благосклонности Пилар, хотя она бесила меня невероятно. Пилар была из тех девушек, которые сразу привлекают к себе внимание нарочитой вульгарностью, откровенной и призывной сексуальностью, которая выглядит дёшево, но вместе с тем так притягательно. Ей нравились пошлые шутки, сальные взгляды мужчин, которые, ничуть не смущаясь, раздевали её глазами. Она отнюдь не была красивой или какой-то особенной, скорее её эпатажное поведение делало её желанной. Я бесился, когда видел, как она флиртует со всеми подряд, я презирал её, я желал её… Но как можно желать ту, кого презираешь? В этом был весь парадокс моих чувств к ней.
Однажды, когда бар только открывался, мы с Пилар столкнулись у входа.
-Добрый вечер, сеньорита! –сказал я подчёркнуто вежливо.
-Привет, вечно хмурый художник! -её голос звучал весело и немного насмешливо. –Угостишь меня коктейлем? А я в ответ подарю тебе хорошее настроение и свою улыбку!
Её наглость обезоруживала. Я открыл дверь и пропустил её вперёд.
Мы устроились у барной стойки и я подождал, пока она сделает заказ.
-Почему ты вечно такой мрачный и недовольный, Кастильо? –спросила Пилар.
-У тебя есть все шансы это исправить, ведь ты обещала мне хорошее настроение –я понял, что не знаю, как себя с ней вести, поэтому отвечаю несколько невпопад.
-Чтобы исправить это, я должна знать причину, разве не так? –её голос вдруг стал серьёзным. –Я давно наблюдала за тобой и мне всегда было интересно, что же ты за человек.
-Уверен, ты обязательно это узнаешь.
В это время открылась дверь бара и на пороге показался Освальдо Торрес, завсегдатый «Танцующего осьминога», любитель женщин, бильярда и псевдоинтеллектуальных разговоров.
-О, малыш Освальдо, иди сюда! – крикнула Пилар и призывно помахала рукой.
Торрес неспеша подошёл к нам, небрежно кивнул мне и развязно поцеловал Пилар в щёку.
-Привет, крошка! Изменяешь мне с представителем богемы?
-Ну как ты мог такое подумать, Освальдо! Тебя не было неделю и я заскучала, а Себастьян любезно  угостил меня коктейлем. -её голос звучал чуть капризно, она слегка растягивала гласные.
Мне почему-то стало противно. Я кинул на стойку плату за коктейль, пожелал им хорошего вечера и вышел на улицу. Что и говорить, поведение моё было до нелепости смешным, но я ничего не мог с собой поделать. Мне вдруг показалось ничтожным всё вокруг: «Танцующий Осьминог» и его вечеринки, где каждый пытается пустить пыль в глаза, где девушки продают себя подороже, а мужчины корчат из себя хозяев жизни или представителей бомонда. Пилар, которая из кожи вон лезет, лишь бы её считали местным секс-символом, я сам, который варится во всём этом уже не первый год и при этом считает себя кем-то исключительным. А ведь когда-то я мечтал вовсе не об этом… Я прошёл несколько кварталов, что отделяли «Осьминог» от моего дома, поднялся наверх, покидал в сумку принадлежности для рисования и спустился вниз, к машине.
Мимо мелькали улицы, дома, прохожие… «It's not like you to say sorry. I was waiting on a different story. This time I'm mistaken for handing you a heart worth breaking...» - неслось из динамиков магнитолы.
Я остановил машину на побережье и устроился со своим рисованием недалеко от линии прибоя. Мне просто хотелось рисовать море. Море и больше ничего…
-Почему на твоём рисунке море такое мёртвое? –раздался голос за моей спиной.
Я обернулся и увидел Ану. Она стояла и улыбалась мне и закатное Солнце освещало её.

            4. «Ты спасла меня от меня самого»

С тех пор так повелось, что я приходил к ней каждый вечер и рисовал. Она позировала спокойно и чуть отстранённо, погружаясь в свои мысли, а я переносил на холст её тонкие черты. Иногда Ана включала музыку. Чаще всего это была какая-нибудь классика вроде Глюка или Баха, а иногда мы слушали Альваро Солера, она говорила, что у него красивый голос. Мне нравилось то, как она слушала музыку: словно растворяясь в ней без остатка, на лице появлялась мечтательная улыбка и она выглядела в такие моменты почти Мадонной. Её одухотворённость передалась и мне: я стал рисовать так свободно, как всегда мечтал. Мне не приходилось прилагать усилий, я творил вдохновенно и смело. После того, как я заканчивал работу, Ана варила нам кофе и мы сидели на крыльце её дома и болтали обо всём. Иногда это были совершенно глупые разговоры, которые показались бы абсурдными любому, кто их услышал, но для нас они были преисполнены какого-то тайного смысла, понятного лишь нам двоим. А ещё мы говорили о жизни и людях. Я мог часами слушать, как она говорит. Её рассуждения порой казались мне странными, запутанными и не всегда понятными, но это завораживало. Она околдовывала меня, как Сирена, своим мягким голосом и нестандартными мыслями. В те моменты мне казалось, что мы с ней очень близки. Хотя, на самом деле, мы мало рассказывали друг другу о себе.
-Кто твои родители? –неожиданно вырвался у меня вопрос.
Мы, как всегда, сидели на крыльце и пили кофе и говорили о попытках Каталонии обрести независимость.
Ана умолкла на полуслове и пристально посмотрела на меня.
-Почему ты спрашиваешь об этом?
-Я хочу узнать тебя лучше. Я знаю твои мысли, иногда мне кажется, что я догадываюсь, о чём твои мечты, но я не знаю почти ничего о твоей жизни.
Ана вздохнула и посмотрела на море долгим взглядом…
-Моего отца звали Гильермо, -начала она тихим голосом. -Он был местным рыбаком. Мы жили вдвоём в этом доме. Мама умерла при родах. Её звали Эсперанса и единственное, что я о ней знаю, это то, что ей пророчили карьеру певицы, но она выбрала жизнь с моим отцом. Мне так жаль, что я никогда не знала своей матери… Мой отец больше не женился. Он говорил, что в его жизни была только одна любовь. Мы были очень близки духовно. Я любила слушать его рассказы о море вечерами. Это заменяло мне сказки. Однажды он рассказал мне легенду о духе океана. Когда Галисия ещё не знала христианства, местные жители поклонялись океану, как божеству и даже приносили человеческие жертвы. Во времена христианства языческие обряды были забыты, но как говорят старые моряки, дух океана затаил злобу на людей и время от времени насылает шторм, чтобы забрать себе новую жертву. Спустя месяц после этого рассказа мой отец пропал в море в страшный шторм… -она немного помолчала, потом, словно очнувшись, продолжила –меня отдали на воспитание в бенедиктинский монастырь. Мне было так хорошо среди монахинь… А когда наступило моё совершеннолетие, мне пришлось покинуть приют и вернуться в Комбарро. Я устроилась на работу в госпиталь. Вот и вся моя история, Себастьян.
Я молча взял её за руку. Так мы сидели какое-то время, глядя на море. Мне казалось, что её история, рассказанная мне, связала нас какими-то незримыми узами и я боялся сделать малейшее неловкое движение, чтобы не разрушить эту хрупкую атмосферу доверия и близости, столь необычную для меня.
-А что ты можешь рассказать о себе? –спустя какое-то время спросила Ана.
Я закрыл глаза и вдруг перед внутренним взором возникла картина: перекошенное от ярости лицо мужчины, занесённая рука… Удар. Потом ещё один. «Я научу тебя быть мужчиной, сопляк!» -яростный голос и чувство страха, сковывающее всё моё естество. Мне 9 лет и это очередной урок воспитания мужественности от моего отца. Я помотал головой, отгоняя видение.
-Мы не ладили с отцом –произнёс я. –Сейчас мы не общаемся. Что до моей матери, её всегда интересовало лишь одно – она сама и её комфорт. Когда мне было 17, она бросила семью, укатив с каким-то очередным любовником в Севилью. Сначала она ещё пыталась что-то писать мне, но потом это прекратилось.
-Ты скучаешь по ней?
-Нет. Мы и раньше-то не были близки, когда она ещё жила с нами, а сейчас она для меня совершенно чужой человек.
-Ты очень одинок, Себастьян. –она произнесла это с грустью, но я не увидел жалости в её глазах, что меня обрадовало.
-Возможно. Хотя, с тех пор, как ты появилась в моей жизни, я этого не ощущаю. –я сказал чистую правду.
Она мягко улыбнулась и ничего не ответила…
Прошёл ещё месяц и я, наконец, закончил портрет Аны. Мне не терпелось показать ей, что у меня получилось, хотя я волновался, как школьник на первом свидании.
-Держи мою руку крепче, потому что если я упаду, я подам на тебя в суд –со смехом говорила Ана, поднимаясь по лестнице.
Её глаза были завязаны моим шарфом и я вёл её за руку.
-Обещай, что честно скажешь, если тебе не понравится.
-Даю торжественную клятву, сеньор Кастильо! Но можно уже снять эту повязку? Я чувствую себя глупо и беззащитно.
-Рано, сеньорита, имейте терпение.
Мы вошли в мою комнату. Накануне мне пришлось потратить полдня, чтобы привести здесь всё в порядок, перед тем, как пригласить Ану. Я подошёл к портрету и снял с него ткань, а потом вернулся к своей гостье и развязал ей глаза:
-Может, да Винчи чувствовал то же самое, показывая Джоконде её портрет. –пошутил я.
-Скорее, он показывал портрет её мужу, то есть заказчику –она весело рассмеялась.
Девушка отстранилась от меня и медленно подошла к картине. Мне казалось, что прошла целая вечность, прежде чем я вновь услышал её голос:
-Ты увидел меня настоящую и запечатлел мою душу, Себастьян… -Ана обернулась ко мне, в её глазах стояли слёзы. –Спасибо… -прошептала она едва слышно.
-Это я должен сказать спасибо за то, что ты позволила узнать себя, Ана. А ещё за то, что ты спасла меня от меня самого.

            5. «Это безумие, но я люблю тебя»

Почему-то мной владел страх, что как только я закончу рисовать Ану, моё прекрасное наваждение рассеется и я осознаю, что наши встречи были всего лишь сном или плодом моего больного воображения. Этот страх был иррационален и я никак не мог его объяснить. Но вот портрет был завершён, а мы по-прежнему проводили время вместе и я стал привыкать к мысли, что всё это реально и что Ана – настоящая, живая девушка, а не персонаж моих грёз. Иногда я встречал её после работы в госпитале и мы гуляли по побережью или обедали в каком-нибудь кафе и она рассказывала мне о пациентах и их судьбах. Меня всегда завораживали эти истории. Жизни незнакомых мне людей разворачивались передо мной и казалось, что я могу нарисовать их всех, запечатлеть их чувства, их трагедии и маленькие радости. Меня удивляло, как Ана умудрялась сохранять жизнелюбие и веру в хорошее, каждый день сталкиваясь с чередой человеческих страданий, встречаясь с болью и недугом лицом к лицу. Она говорила, что учиться терпению и мужеству у своих пациентов. По её словам, безнадёжно больные люди преподавали ей уроки душевной стойкости и всепоглощающей любви к жизни.
Однажды (я, как всегда, ждал её после работы на крыльце госпиталя), она появилась вся в слезах, бледная и вид у неё был такой печальный, что мне сразу же захотелось обнять её.
-Что случилось, на тебе лица нет?
-Умерла сеньора Борхес, та, которую никогда не навещали родственники – тихо сказала девушка.
Я привлёк её к себе и стал нежно гладить по волосам. Ана по-детски уткнулась мне в грудь и я почувствовал, как вздрагивают её плечи. Так мы стояли некоторое время, затем она отстранилась и подняла на меня глаза:
-Она предчувствовала, что покинет мир и попросила меня написать под её диктовку письмо родным… О, Себастьян! В этом письме было столько кротости, любви и всепрощения! Она ни словом не упрекнула их за то, что они оставили её умирать в одиночестве в больнице и даже ни разу не навестили и не справились о её здоровье… Насколько же несправедлив мир и насколько велик может быть душою человек.
Я провёл рукой по её щеке, вытирая слёзы. У меня не находилось подходящих слов, но, казалось, они ей и не были нужны.
-Себастьян, отвези меня в церковь. Я хочу помолиться за её душу. –попросила она. –Только не жди меня потом, пожалуйста…
В этот вечер я почему-то напился, как свинья. Я сидел в своей комнате на полу, слушая музыку на запредельной громкости, пил пиво, бутылку за бутылкой и мысленно продолжал видеть глаза Аны, наполненные слезами.
«Спокойной ночи, девушка-ангел!» написал я, пальцы с трудом слушались меня…
С того дня прошла неделя. Мы сидели у меня дома. Я пригласил Ану посмотреть мои старые эскизы. Мне нравилось видеть её в моей холостяцкой берлоге. Для меня всегда было актом особого доверия впустить человека в свой дом. И когда Ана приходилако мне, это давало ощущение того, что между нами существует какая-то особая близость.
-Сегодня вечером в Комбарро будет праздник моллюсков, ты бы не хотел прийти? –спросила Ана, закрывая альбом с эскизами.
-Ты меня приглашаешь? –Я улыбнулся, видя её смущение.
-Можно и так сказать. Обычно, это весело и я надеюсь, что ты не пожалеешь, если придёшь –она робко улыбнулась в ответ.
-Спасибо за приглашение, прелестная сеньорита, я буду рад составить Вам компанию этим вечером! –я с поклоном поцеловал её руку, которую она тут же со смехом вырвала у меня.
В Комбарро я приехал, когда уже стемнело. Огни посёлка гостеприимно светились и ещё издалека я слышал шум праздничного вечера: протяжные песни рыбаков под незатейливый аккомпанемент гитары, треск кастаньет, крики продавцов на ярмарке, расхваливающий товар – всё это сливалось в единый весёлый гул. Я оставил машину на придорожной стоянке и пошёл по посёлку, разыскивая центральную площадь, где меня обещала ждать Ана.
Я увидел её посреди танцплощадки. На ней было короткое красное платье с летящей юбкой, туфли на высоких каблуках, блестящие чёрные волосы водопадом рассыпались по плечам и спине. Горящие по кругу площадки костры отбрасывали неверные блики на её нежную кожу и отражались в её полузакрытых глазах. Гитара звенела переливом струн, Ана двигалась плавно, грациозно и, казалось, что она целиком во власти музыки. Она танцевала не для тех, кто с заворожёнными лицами смотрел на неё, ей было абсолютно безразлично, какой магией пленяет она зрителей. Она была словно заколдована музыкой находясь как будто в трансе. Среди пламени костров и чарующих звуков гитары, под тёмно-фиолетовым небом она казалась мне древней богиней, пришедшей на землю, чтобы напомнить людям, что такое истинная красота. Было невозможно не поддаться гипнозу её танца. Я стоял и смотрел на девушку, которую знал уже несколько месяцев, но словно бы видел впервые. Вдруг она обернулась через плечо, повинуясь движению танца и наши глаза встретились. На губах Аны расцвела счастливая улыбка. Если мужчине хоть раз в жизни так улыбалась женщина, значит, он прожил свою жизнь ненапрасно.
Я сделал шаг вперёд и она вышла ко мне из круга света, очерченного горящими кострами.
-Ты невероятная…
-Давай уйдём отсюда и погуляем где-нибудь вдвоём. –прервала меня Ана.
Мы взялись за руки и пошли по празднично украшенным улицам посёлка. В воздухе витал аромат жареных креветок, специй и молодого вина. Всюду царила атмосфера свободы и беззаботности. Мне казалось, что я впервые чувствую вкус жизни, ощущаю себя живым, благодаря колдовству этой ночи и руке Аны, которая доверчиво покоилась в моей ладони, она была словно нитью, соединяющей меня с миром. Мы купили бутылку Мадеры и направились в отдалённую часть пляжа, куда едва доносились звуки музыки и шум праздника. Ана сняла туфли и легко ступала босиком по белоснежному песку. Я чувствовал лёгкий аромат её духов… Мне было хорошо, как никогда в жизни, хотелось, чтобы эта ночь длилась как можно дольше… Мы подошли к самой кромке воды. Поверхность моря выглядела такой умиротворённой, даже лёгкая рябь не нарушала её шёлковой глади. В воде отражались ясные звёзды. Они были так близко, что, казалось, их можно тронуть рукой. Какое обманчивое чувство!
-Я так рад, что ты меня пригласила. –сказал я тихо, боясь разрушить звуком своего голоса эту великолепную, волшебную тишину.
-А я рада, что ты принял приглашение –Ана нежно улыбнулась мне.
Мы сели прямо на песок и я сделал первый глоток Мадеры. Терпкое, пряное вино согрело мои вены, смешиваясь с кровью. Я передал бутылку Ане. Было неловко предлагать ей пить вино вот так, просто из горла, но она, кажется, не обиделась и восприняла это нормально.
-Вкусное вино, Себастьян! –она отпила немного и вернула мне бутылку.
Свежий морской бриз играл её волосами. Она запрокинула голову и задумчиво смотрела на небо.
-Что ты надеешься там увидеть? – спросил я, легко касаясь её руки.
-Хочу отыскать созвездие Змееносца. Говорят, что когда-то это было тринадцатым созвездием Зодиакального круга. В  его состав входят звёзды, которые умирают и возрождаются по нескольку раз. Это так удивительно! Словно души, которые однажды сгорели и снова родились из пепла…
-Я никогда не слышал о таком созвездии.
-Смотри, вот оно! Чуть западнее Млечного пути.
Я посмотрел куда она указывала и увидел ярко мерцающий звёздный многоугольник. Это было завораживающе красивым зрелищем.
-А твой Знаменосец умеет исполнять желания? –спросил я, глядя в небо.
-А ты загадай и мы проверим. –засмеялась Ана.
Я секунду гипнотизировал взглядом небо, а потом повернулся к ней.
-Это безумие, но я люблю тебя, Ана –прошептал я.
-Ничего не говори… -Она приложила палец к моим губам и счастливо улыбнулась. В тот миг мне казалось, что эта улыбка вознесла меня на вершину мира, обещая счастье и эта ночь, эти неистово яркие звёзды и безмятежное море были свидетелями нашей безмолвной клятвы.

                6. «Просто будь собой!»

Последовали месяцы нашего безоблачного счастья. У счастья был аромат волос Аны, вкус её губ, цвет её глаз… Мы проводили упоительные выходные на Коста дель Соль, купаясь ночами в ласковых волнах безмятежного моря, исступлённо занимаясь любовью на залитых серебристым лунным светом пляжах… Она засыпала в моих объятиях, доверчиво положив голову мне на грудь, а я лежал, глядя в ночное небо и мечтал о том, чтобы всё это никогда не закончилось. После нашего возвращения из Андалусии я каждый вечер проводил у неё. Мы пересмотрели все фильмы, что были в её коллекции. Впрочем, мы редко следили за сюжетом, предпочитая упоённо целоваться. Мы много гуляли по побережью, Ана показала мне свои любимые места: скалистые бухты, где всегда царил таинственный полумрак и тихие природные гавани, в которых таилась безмятежность и царствовала тишина. Рука об руку бродили мы среди сосен в тенистых хвойных лесах и устраивали пикники на опушках, слушая нежное пение птиц и вдыхая полной грудью воздух, напоённый ароматами смолы и сосновых иголок. Иногда мы ходили ужинать в пиццерию или проводили вечера в кино. Несколько раз мы проходили мимо «Танцующего осьминога» и я пару раз ловил себя на мысли, что надо бы как-нибудь туда заглянуть и повидать всю нашу непутёвую компанию. Почему-то от этих мыслей мне было неловко перед Аной. Я и сам не мог объяснить этого…
Незаметно закончилось лето. Лето, полное любви, наслаждения, нежности, страсти и радости. Его последний день заполнился мне цветами фрезии в чёрных волосах Аны, отблесками пламени костра в её глазах, чуть горьковатым дымом, несущим с собой какое-то щемящее чувство, Крупными звёздами, которые время от времени срывались вниз с небосвода, словно чьи-то прерванные жизни угасали в Вечности…
-Это лето было лучшим в моей жизни, Анита! –прошептал я, зарывшись лицом в её волосы.
-До тебя я не знал жизни. Я видел лишь изнанку всего и считал, что знаю и понимаю жизнь, но ты открыла мне новый мир. Ты научила меня чувствовать, замечать удивительное в обыденном, улыбаться искренне и любить. Да, любить по-настоящему. Мне казалось раньше, что это чувство – глупый и сентиментальный миф. Ты изменила меня навсегда.
-Себастьян, я не хотела бы менять тебя. Когда любишь человека, принимаешь его таким, каков он есть. Вместе с его тёмными сторонами, с полутонами и оттенками, с глубиной и тем, что в ней таиться. Если любоваться одной лишь светлой стороной, это самый лёгкий путь, который ничего общего не имеет с любовью. Я хочу, чтобы ты всегда оставался собой рядом со мной, мой родной.
-Понимаешь, для меня ты тот самый свет, который помогает мне выбраться из мрака, моя путеводная нить сквозь лабиринт собственных несовершенств. Я хочу стать лучше, Ана, потому что раньше я ненавидел сам себя, а сейчас я обретаю своё я, рядом с тобой.
Она глубоко вздохнула и крепко сжала мою руку:
-Прошу тебя, просто будь собой.
Я нежно привлёк её к себе и поцеловал. Так закончилось наше беззаботное и счастливое лето…
Галисийская осень принесла с собой разноцветную листву, которая ковром стелилась по земле, холодный ветер, несущий с собой тревогу и безотчётную печаль, долгие дожди, которые будто нити, соединяли небо с земной твердью.
По вечерам мы теперь никуда не ходили. Ана готовила нам горячий шоколад и мы сидели, завернувшись в плед и часами разговаривали или молча слушали музыку, держась за руки. Иногда мы оба казались мне пленниками какого-то загадочного мира, заточённые в крепости из дождя. Мне нравился этот дождливый плен, потому что у меня возникала иллюзия, что в мире не осталось больше людей, кроме нас двоих.
-О чём ты думаешь? –спросил я, тронув Ану за плечо. Она задумчиво смотрела на потоки дождя, скользящие по оконному стеклу.
-Я вспоминаю одно стихотворение Федерико Гарсиа Лорки, которое мне всегда нравилось. Оно словно гимн этой осени… -задумчиво ответила девушка.
-Прочитай мне его.
-   Есть в дожде откровенье - потаённая нежность.
И старинная сладость примирённой дремоты,
пробуждается с ним безыскусная песня,
и трепещет душа усыплённой природы.
   Это землю лобзают поцелуем лазурным,
первобытное снова оживает поверье.
Сочетаются Небо и Земля, как впервые,
и великая кротость разлита в предвечерье.
   Дождь - заря для плодов. Он приносит цветы нам,
овевает священным дуновением моря,
вызывает внезапно бытие на погостах,
а в душе сожаленье о немыслимых зорях,
   роковое томленье по загубленной жизни,
неотступную думу: "Всё напрасно, всё поздно!"
Или призрак тревожный невозможного утра
и страдание плоти, где таится угроза.
   В этом сером звучанье пробуждается нежность,
небо нашего сердца просияет глубоко,
но надежды невольно обращаются в скорби,
созерцая погибель этих капель на стёклах.
   Эти капли - глаза бесконечности - смотрят
в бесконечность родную, в материнское око.
   И за каплею капля на стекле замутнённом,
трепеща, остаётся, как алмазная рана.
Но, поэты воды, эти капли провидят
то, что толпы потоков не узнают в туманах.
   О мой дождь молчаливый, без ветров, без ненастья,
дождь спокойный и кроткий, колокольчик убогий,
дождь хороший и мирный, только ты - настоящий,
ты с любовью и скорбью окропляешь дороги!
   О мой дождь францисканский, ты хранишь в своих каплях
души светлых ручьёв, незаметные росы.
Нисходя на равнины, ты медлительным звоном
открываешь в груди сокровенные розы.
   Тишине ты лепечешь первобытную песню
и листве повторяешь золотое преданье,
а пустынное сердце постигает их горько
в безысходной и чёрной пентаграмме страданья.
   В сердце те же печали, что в дожде просветлённом,
примирённая скорбь о несбыточном часе.
Для меня в небесах возникает созвездье,
но мешает мне сердце созерцать это счастье.
   О мой дождь молчаливый, ты - любимец растений,
ты на клавишах звучных - утешение в боли,
и душе человека ты даришь тот же отзвук,
ту же мглу, что душе усыплённого поля! –она произносила строки едва слышно, словно древнее заклинание.
--Красиво, но слишком безрадостно.
-Ты не прав. В этом стихотворении заключены все эмоции человека: радость и надежда, скорбь и тоска, вдохновение и восторг, безысходность и жажда перемен.
Сам не знаю почему, но я почувствовал лёгкую досаду. Почему-то этот стих и то, как его трактовала Ана, вызывало во мне едва осязаемое чувство раздражения.

7. «Всегда – это слишком фальшивое слово»

«If you wanna save her
Then first you'll have to save yourself
If you wanna free her from the hurt
Then don't do it with your pain
If you wanna see her smile again
Don't show her you're afraid
Cause your circle of fear is the same» - слова песни проникали в сознание сквозь туманную пелену. Коньяка оставалось совсем немного… Я отрешённо наблюдал, как дождь стекает по оконному стеклу, превращая мир по ту сторону в одно сплошное размытое пятно, в которое слились вечерние огни. На душе было паршиво. Я никак не мог забыть то чувство раздражения, что охватило меня, когда мы с Аной обсуждали этого чёртова педика Лорку и его стих. Мне казалось недопустимым то, что я тогда почувствовал. Это было похоже на то, как если бы совершенно написанную картину испортил лёгкий неверный мазок кисти, едва заметный неискушённому взгляду. Я не должен, не должен был это чувствовать!
Одним глотком я допил коньяк и швырнул бутылку в стену. Она разлетелась на тысячу мелких осколков, которые усыпали пол и слабо поблёскивали в свете лампы. Вот так, достаточно одного неверного движения, резкого жеста и хрупкий мир может рассыпаться на такие же бессмысленные осколки…
«Love can be as cold as grave
A one way ticket to endless sorrow
An empire of gentle hate
Today without tomorrow» -я вслушался в слова песни. О, если бы только я знал тогда… Бывает, что случайно оброненная кем-то или даже тобой самим фраза, услышанная песня или увиденная где-то цитата становится пророчеством…
Не глядя я нашёл телефон, валяющийся недалеко от меня на полу и написал: «У меня есть для тебя сюрприз! Я заеду к тебе завтра. Люблю тебя, помни об этом!». Ответ пришёл минут через двадцать: «Я заинтригована и очень жду завтра! Нежных снов, люблю до неба!» Я улыбнулся и поцеловал экран телефона, на котором отображалось фото Аны.
-Ну где же твой обещанный сюрприз? –она улыбалась, стоя на крыльце своего дома и в её глазах светилось радостное нетерпение.
-Сначала поцелуй, сеньорита!
-Ты обещал мне сюрприз, чтобы выманивать у меня поцелуи? –она притворно нахмурилась.
-Почему бы и нет. За твои поцелуи я готов делать тебе сюрпризы ежедневно. Ладно, подожди, сейчас… -я достал из машины пакет и протянул девушке.
Ана вскрыла упаковку и радостно вскрикнула, потом крепко обняла меня и благодарно потёрлась щекой о мою щёку.
-Сборник лучших стихов Лорки! Это просто восторг! Себастьян, я тебя обожаю!
При виде её радости я почувствовал, как незримая мрачная тень, которая скользила у края моего сознания, наконец, растаяла. Я обнял её и закрыл глаза. Только рядом с ней мне было так хорошо и спокойно.
Мы провели потрясающий вечер. Ана готовила паэлью, а я пытался ей помогать, хотя, на деле получилось так, что больше мешал ей. Мы ужинали при свечах и пили вино из высоких бокалов.
-За тебя и за красоту, которую ты научила меня видеть!
-И за то, что ты разрушил моё одиночество! –она сказала это очень серьёзно и глаза её при этом были такие глубокие, как два омута. Они гипнотизировали меня… Казалось, что в этих глазах отразилась бездна того одиночества, о котором она говорила.
-Я всегда буду рядом, Анита…
-Всегда – это слишком фальшивое слово, я не хочу его слышать. Просто будь , здесь, рядом, со мной, но никогда не определяй этому срок.
Я с удивлением посмотрел на неё, но не нашёлся, что ответить.
После ужина мы отправились гулять по посёлку. Воздух был свежий и влажный, нас окутывали тихие сумерки и обоим не хотелось нарушать эту спокойную и мягкую тишину. Если с человеком даже молчание кажется исполненным какого-то своего, сокровенного смысла, это и есть родственная душа…
Домой я возвращался уже около полуночи. Вокруг всё снова казалось прекрасным, ярким, наполненным любовью и гармонией и в душе моей воцарился штиль. Я чувствовал себя счастливым… Вдруг свет фар выхватил из темноты силуэт человека, машущего рукой. Что-то в его фигуре показалось мне знакомым. Я притормозил и он тут же подошёл к машине.
-Кастильо! Ты ли это!  -радостно воскликнул Хавьер. Он был подающим надежды фотографом, мы частенько проводили время в «Танцующем осьминоге» и мне всегда нравилось общаться с ним.
-Садись, довезу, куда нужно. -я сделал приглашающий жест.
-Я собираюсь в «Осьминог», там сегодня намечается что-то интересное. Не хочешь со мной? А то давненько тебя там не видели, все спрашивают о тебе.
-Я пас, Хавьер. Сейчас в моей жизни нет места «Осьминогу» с его увеселениями.
-Ты решил уйти на покой, старик?
-Что-то вроде того. У меня появилась девушка, не думаю, что ей понравится то, как мы там обычно развлекались.
Хавьер уставился на меня с изумлением:
-У тебя? Девушка? Я не ослышался? Кто она?
-Её зовут Ана Флорес, она работает в госпитале. Она удивительная… Да что я говорю, тебе всё равно не понять. –я усмехнулся.
-Эта новость разобьёт сердца доброй половине девиц из «Осьминога» -расхохотался Хавьер. –Ну надо же, богемный ценитель прелестных дам Себастьян Кастильо ведёт себя как примерный семьянин… Видимо, твоя Ана и вправду неординарная особа. Хотел бы я с ней познакомиться.
-Может как-нибудь и познакомлю вас, если обещаешь вести себя пристойно, животное –с улыбкой ответил я.
Вскоре мы подъехали к «Танцующему осьминогу» и я пожелал Хавьеру приятно провести время.
-Может, всё-таки, ненадолго заглянешь?
-Не хочу.
-Ну, как знаешь… Передам от тебя привет благородному сборищу, если не возражаешь.
-Передавай… -ответил я рассеянно.
Хавьер махнул на прощание рукой и скрылся в дверях бара. Как будто за ним закрылись врата в другой мир, больше недосягаемый для меня. Я вспомнил, как проводил там почти каждый вечер, напиваясь в компании таких же, как я. Нет, в компании таких же, каким я был когда-то. Вспомнил шутки на грани безумия и далеко за гранью приличия, знакомых девушек, становившихся моими случайными любовницами, Пилар Хименес… Интересно, как она там? Всё ещё с Торресом или уже нашла себе нового фаворита?
Я потёр глаза рукой, отгоняя картины моего весёлого, беспутного прошлого и завёл машину. В кармане завибрировал телефон. «Спасибо, что ты есть в этом мире, Себастьян Кастильо!» Анита, моя милая Анита, если бы ты знала, как вовремя пришло твоё сообщение…

8. «Слишком хорошо превращается в плохо»

-В выходные я бы хотела поехать в монастырь, где я воспитывалась и повидать Матушку Хосефину. –сказала ана, подавая мне чашку с кофе.
-То есть, ты хочешь сказать, что выходные я должен буду провести без тебя? –Я сделал глоток и поморщился – кофе был слишком горячим.
-Себастьян, это всего пара дней. –мягко улыбнулась девушка.
-Значит, тебе интереснее провести эти пару дней в обществе своих монашек, чем со мной?
Ана бросила на меня удивлённый взгляд.
-Что за глупости ты говоришь! Ты же знаешь, что моё время и так почти всецело принадлежит тебе. Думаю,, разлуку длиною в выходные ты способен пережить. Я навещаю матушку и сестёр каждый год, ведь долгое время они были моими самыми близкими людьми, Себастьян.
Я отставил чашку в сторону и вздохнул.
-Что ж, поезжай в свой монастырь. Тебя отвезти?
-Нет, я поеду на автобусе. Хватит хмурится, ты похож на страдающего бессонницей демона. –она провела по моей щеке кончиками пальцев и легко коснулась моих губ невесомым поцелуем. –Веди себя хорошо и жди меня.
-А что мне ещё остаётся?.. –вздохнул я и снова взял чашку.
Это чувство вновь вернулось ко мне: глухое раздражение на Ану. Я ничего не мог с этим поделать. Оно, словно толстый чёрный кот, свернулось клубком у меня на сердце и не желало убираться прочь. Оставшиеся до её отъезда дни я старался вести себя так, чтобы она ничего не почувствовала. Мы по-прежнему проводили каждый вечер вместе, слушали эту её классическую музыку, она читала мне вслух отрывки из «Божественной комедии»… Меня завораживало описание кругов ада со всеми их обитателями. Эта выставка человеческих пороков казалась мне чем-то непостижимо притягательным. Все эти грешники и падшие души для меня были такими близкими и понятными… Но считать ли их такими уж порочными? А не они ли были самыми жадными до жизни, самыми открытыми ко всем наслаждениям мира людьми, за что жестокие ханжи и скованные собственными предрассудками обыватели и отвернулись от них, с брезгливостью объявив грешниками и злодеями? И разве имеет ли право один человек из плоти и крови становится мерилом достоинств и пороков такому же человеку? Имеем ли мы право хоть в чём-то судить себе подобных? Почему-то я не смог озвучить подобные мысли вслух и поделиться ими с Аной.
Временами мне казалось, что она замечает моё состояние. Иногда она, оторвавшись от книги, бросала на меня испытующий взгляд, но тут же опускала ресницы и возвращалась к чтению.
Наконец, наступил день её отъезда. Погода была холодная и ветреная, деревья царапали небо почти полностью потерявшими листву ветками, в воздухе ощущалось дыхание близкой зимы. По дороге на вокзал мы болтали о всякой ерунде, но у меня было такое чувство, что оба мы – два притворщика, не желающие снимать маски и отказаться от выбранных ролей. Она не выдержала первая:
-Ты всё-таки обижаешься на меня? Не отрицай, я чувствую!
-Нет. Не обижаюсь. Наверное, я просто иногда тебя не понимаю.
-Но ведь это просто какие-то выходные, несчастные два дня! –её голос зазвенел от едва сдерживаемых слёз. –Думаешь, я не видела ту мрачную тень на твоём лице все эти дни? Из тебя очень плохой актёр, Себастьян. Ты пытался делать вид, что всё хорошо, но этим ещё больше выдавал себя.
-Прости… Я не хотел обострять ситуацию. С моей стороны слишком эгоистично было так себя вести. –глухо ответил я.
-Ты, действительно, так считаешь? –она пристально посмотрела мне в глаза.
-Да. Просто мне слишком хорошо с тобой…
-«Слишком хорошо» всегда превращается в «плохо», Себастьян. Вот это меня и пугает. –печально сказала Ана, открывая дверцу машины. –Я люблю тебя. Не забывай об этом.
Я смотрел, как она садится в автобус. Ветер разметал её чёрный волосы по плечам… Она обернулась и помахала мне рукой, прежде чем зайти внутрь. Я помахал в ответ и тронул машину, не дожидаясь отбытия её автобуса. На душе почему-то было отвратительно пусто, будто какой-то фанатичный любитель дезинфекции вымыл там всё хлоркой.
Домой ехать не хотелось и я просто бесцельно гонял по улицам, иногда останавливаясь где-нибудь и просто смотрел на прохожих. У каждого из этих людей своя история, своя любовь, своя боль, свои секреты и неприглядные тайны… Мир – это огромный котёл, в которым варится месиво человеческих судеб, причудливо переплетаясь и распадаясь, соединяя и разделяя между собой таких похожих и непохожих личностей, которые отчаянно хотят лишь одного – спастись от одиночества ценой чужой жизни, которую они порабощают, называя это благородным словом «любовь». Почему меня так тянуло к Ане, этой странной и непонятной для меня девушке? Ведь её мир никогда не станет моим миром, а мой мир  никогда даже не заинтересует её, если она его когда-нибудь разглядит. Всё, что она сделает – это в ужасе отшатнётся, побоясь прикоснуться и испачкаться. Но почему мне так хорошо рядом с ней? Или было хорошо?.. Казалось, наша любовь была прекрасной и возвышенной симфонией, в которой каждая нота дополняла друг друга, сплетаясь в удивительно красивую, чарующую музыку. И вдруг, словно бы кто-то из музыкантов взял крошечный фальшивый аккорд или вступил на полтакта раньше, чем следовало бы… Почему рядом с ней стало так трудно дышать и улыбаться, а без неё всё вокруг кажется потускневшим и чужим?
Я достал телефон и начал печатать сообщение, потом передумал и швырнул его на заднее сидение и резко надавил на газ…
                9. «Неужели, я такой же, как они?»

Я притормозил у «Танцующего осьминога» и с минуту просто сидел в машине, глядя на неоновые огни вывески, призывно сияющие в сумерках. Эти огни казались мне светом другого, забытого мира. Хотя, кто сказал, что забытое невозможно вновь вспомнить?
Когда я вошёл в бар, было ощущение того, что вся его атмосфера нахлынула на меня, словно цунами: резкие звуки музыки, громкий смех, смесь запахов дешёвого вина, духов, человеческих тел… Я вдохнул такой знакомый воздух полной грудью и мне показалось, что моя кровь в венах заструилась быстрее.
-Кастильо! Неужели ты решил почтить нас своим присутствием? –ухмыльнулся бармен. Этот двухметровый тип всегда носил одну и ту же футболку: чёрную, с ярко-жёлтой надписью «Abr;zame». Интересно, в его гардеробе, вообще, имеется что-то другое?
-Приветствую, Лукас!
-Тебе как обычно?
-Конечно.
Я устроился у стойки и оглядел зал. Будто вечность прошла с тех пор, как я был здесь последний раз и угощал коктейлем Пилар. За столиками всё так же обнимались парочки, девицы громко смеялись, завсегдатаи упражнялись друг перед другом в остроумии и умении вести интеллектуальные беседы на злободневные темы. Моя стихия… Неужели это и есть мой мир? Этот бар и эти безвкусно разодетые люди, которые выбрали себе амплуа и придерживаются его, стараясь всеми силами удержать интерес у себе подобных. Я такой же как они? Или нет?
-Старик, не думал тебя так скоро снова увидеть! –Хавьер хлопнул меня по плечу, устраиваясь с бокалом виски на соседнем стуле.
-Я, признаться, тоже. –пробормотал я.
-А где твоя фея нравственности и чистоты?
-Уехала по делам.
-И ты воспользовался случаем упорхнуть из-под её белоснежного ангельского крылышка?
-Не говори ерунды. Просто проезжал мимо и решил заглянуть.
-Ну-ну. –он понимающе усмехнулся. –В любом случае, я рад, что ты здесь. Без тебя было скучновато.
Я заметил, как девушка, сидящая за ближайшем столиком с компанией каких-то незнакомых мне людей, бросает на меня заинтересованные взгляды. Она была из той породы женщин, которые, будучи весьма посредственными внешне, компенсировали это вызывающим поведением и общительным характером. Она часто улыбалась своим спутникам, много жестикулировала и вела себя очень непосредственно. Мне было любопытно за ней наблюдать.
-Это Лусия. Она часто сюда заглядывает. –сказал Хавьер, проследив направление моего взгляда.
-Что она собой представляет?
-Забавная и весёлая малышка. Хочешь, познакомлю вас?
И, не дожидаясь моего ответа, он призывно махнул девушке. Она поднялась со своего места, что-то сказала своим друзьям и направилась к нам, широко улыбаясь.
-Привет, крошка! Познакомься, это наш знаменитый Себастьян Кастильо, художник и высокомерная сволочь –отрекомендовал меня Хавьер в своей манере.
Лусия засмеялась и протянула руку:
-Приятно познакомиться! Обожаю высокомерных сволочей! Говорят, они лучше других разбираются в жизни.
Я пожал её руку и она устроилась рядом с нами за стойкой. Я заказал для неё текилу, как она сама попросила и мы стали болтать о всяких глупостях, поскольку умом моя новая знакомая явно не блистала. Я невпопад отвечал на её вопросы или просто пропускал их мимо ушей. Мысли мои были заняты Аной. Я пытался представить себе её здесь, среди этой атмосферы… Интересно, что бы она сказала о Лусии? Наверное, просто посчитала бы её скучной.
-Ты меня не слушаешь –капризно протянула Лусия.
что ты там говорила? –я небрежно обнял её, ощущая, как по телу пробегает знакомый ток. Лусия была понятна и проста, не таила в себе опасности. С ней не нужно было пытаться постичь нечто, что всё время от меня ускользало, когда я был с Аной. Мне захотелось сделать так, чтобы она увидела меня с Лусией, увидела, как мне хорошо в обществе нормальных, живых людей, не стыдящихся своих пороков и не пытающихся взлететь выше, чем позволяет их сущность.
-Ты запишешь мой номер телефона? –прошептала Лусия мне на ухо.
Я протянул ей телефон:
-Запиши свой номер, может, как-нибудь наберу.
Когда она закончила писать, я засунул телефон в карман и направился к выходу.
-Подожди, ещё совсем рано. –окликнул меня Хавьер.
-Мне пора –бросил я, не оборачиваясь.
Улица встретила меня холодным и каким-то колючим воздухом. Только сейчас я осознал, как душно было в баре. Я словно вырвался из липкой паутины, которая опутывала меня там. Голову как будто сдавил свинцовый обруч. Я забрался в машину и откинулся на спинку сидения. Да, что, чёрт возьми, со мной происходит? Я достал телефон, нашёл номер Лусии и стёр его.
Остаток выходных я беспробудно пил у себя дома. Накачивая себя алкоголем, я надеялся отключиться от всего, что раздирало меня изнутри. Это было такое странное чувство: я очень скучал по Ане, но, вместе с тем, я чувствовал, как мне легко и свободно. Это было похоже на полёт в безвоздушном пространстве…

             10. «Что, по-твоему, такое любовь?»

Понедельник принёс с собой жуткое похмелье и жгучее чувство вины. Я был себе просто отвратителен. Неужели мои чувства настолько приходящие и поверхностные, что при малейших трудностях я снова готов скатиться туда, откуда так старался вырваться, чтобы стать достойным Аны? Или подсознательно я всё время хотел туда вернуться? Нет, не может быть. Я всегда в душе презирал девиц вроде Лусии, людей, стремящихся казаться кем угодно, но не собой, лишь бы считаться интересными и популярными. Но что же, в таком случае, всегда так влекло меня к таким особам, как Пилар Хименес, например? Я вдруг понял, что вчера, втайне от себя самого, надеялся её увидеть.
Чтобы не думать обо всём этом я принялся за уборку. Удивительно, как за выходные моя квартира стала похожа на свинарник. Неужели, стоит хоть ненадолго отпустить поводок самоконтроля и человеческая жизнь стремительно катится вниз? Это начинается всегда с мелочей…
Вдруг зазвонил телефон и я почему-то вздрогнул, увидев на экране номер Аны.
-Привет! –хрипло проговорил я в трубку.
-Привет, Себастьян! Я уже еду обратно. Я так по тебе соскучилась, ты себе не представляешь! Ты встретишь меня на вокзале? –её голос звенел радостью и безмятежностью. От этого мне стало ещё больше не по себе.
-Да, конечно, Анита. Я тоже скучал… Очень… -я и сам не понимал правду ли говорю или пытаюсь обмануть её. Или себя? Или нас обоих?
Я приехал на вокзал за полчаса до прибытия автобуса и пытался представить себе нашу встречу. Смогу ли обнять её, не испытав угрызений совести? Ведь ещё недавно я обнимал доступную девицу в баре, и, кто знает, чем бы всё закончилось, будь на её месте та же Пилар…
Но вот подъехал автобус и Ана вышла мне навстречу, красивая, свежая, с лёгкой улыбкой на губах. Она радостно бросилась ко мне и порывисто обняла:
-Боже, Себастьян, мы не виделись словно вечность, хотя прошло всего каких-то два дня! -она поцеловала меня в щёку и прижалась ко мне.
-В каком-то смысле, прошла, действительно, вечность… -пробормотал я, вдыхая её запах, одновременно такой родной и такой почти незнакомый…
-Я ужасно голодна с дороги! Может, пообедаем где-нибудь в Комбарро или поедем ко мне?
-Лучше к тебе. Я соскучился по твоему дому не меньше, чем по тебе. –сейчас, когда я обнимал её, мне казалось, что это было правдой.
По дороге в Комбарро Ана весело болтала обо всём на свете. Ей хотелось рассказать мне всё, что происходило за эти два дня. О том, как она беседовала со своей любимой матушкой Хосефиной, о том, что в монастырском саду подросли кусты камелии, которые она сажала, когда жила там, о том, что она играла с приютскими детьми и какие они все милые и как ей хочется, чтобы у них сложились счастливые судьбы. Я чувствовал, что она испытывает потребность делиться со мной всем, что узнаёт, видит и чувствует. Это одновременно радовало и раздражало меня. Она пыталась показать мне тот мир, в котором жила до встречи со мной, но он был мне непонятен и скучен. Меня интересовала только она сама, такая, какая есть сейчас, рядом со мной.
-А как ты провёл выходные? -её вопрос вырвал меня из задумчивости.
-эээ… Торчал дома, смотрел всякую чушь на youtubeи делал уборку. Примерный мальчик, одним словом –я криво улыбнулся.
Она бросила на меня быстрый взгляд из-под ресниц и как-то странно улыбнулась.
-Что ж, я вернулась и готова спасти тебя от скуки.
Холодный свет Луны проникал в приоткрытое окно, стелился по полу и отбрасывал неровные блики на лицо Аны, обрамлённое чёрными волнами волос, струящимися по обнажённым плечам. В этом призрачном свете она казалась мне нереальным видением…
-Ты такая красивая… -прошептал я восхищённо.
-Спасибо… -тихо ответила девушка. –Никогда не знала, как нужно на такое отвечать.
-Тебе это часто говорили, так ведь?
-Мне случалось это слышать в свой адрес.
-Я счастлив, что ты выбрала меня.
-Я не выбирала. Если выбираешь между кем-то, это уже не любовь.
-А что, по-твоему, такое любовь?
-Принятие и свобода.
-Поясни?
-Когда ты любишь человека, ты позволяешь ему быть таким, каков он есть, не сковывая его рамками собственных представлений о нём.
-А ты позволяешь мне быть таким, какой я есть?
-Конечно. Например, я знаю, что ты терпеть не можешь классическую музыку и не любишь поэзию, но это не мешает мне любить тебя. –она улыбнулась мне и нежно провела кончиками пальцев по моей руке.
-Но я пытался всё это полюбить ради тебя! –воскликнул я
-Зря.
-Это ещё почему?
-Потому что ты вовсе не должен любить ничего из того, что люблю я.
-То есть, ты хочешь сказать, что я напрасно слушал этих твоих композиторов и пытался понять стихи Лорки?
-О, Себастьян, вовсе нет! Если ты искренне хотел послушать и почитать то, что нравится мне, чтобы узнать меня и лучше понять, это прекрасно. Но заставлять себя всё это любить – напрасное дело. Это насилие над собой, а насилие никогда не было основой для любви.
-Какая ты умная! Всё знаешь о любви и жизни, да? А ты не думала, что жизнь – это не твои мудрёные книжонки и пафосная музыка, написанная педиками и шизофрениками? Как бы не так! Жизнь состоит из людей, которые не бояться материться, выглядеть некрасиво, не сдерживать себя в любых естественных порывах, даже самых низменных. В жизни есть место только тем, кто не строит из себя благородных святош. Все эти люди не витают в облаках, не бояться совершать мерзкие поступки и жить с этим дальше. И пошло оно – это мифическое стремление стать лучше! Кому оно нужно! Разве что только таким умникам и чистеньким праведникам, как ты!
Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, пока я одевался и искал ключи от машины. Когда я был уже у двери, она окликнула меня:
-Себастьян, что на тебя нашло? Скажи, что я сделала не так?..
-Родилась! –зло бросил я и захлопнул за собой дверь.
Злость, злость, злость! Она кипела во мне, будто раскалённая лава, сжигая изнутри всё светлое, что во мне было. Она не приняла мою жертву! Я открыл ей себя, свою душу, я пытался войти в её странный и непонятный для меня мир, а ей, видите ли, это не нужно. Я чувствовал себя щенком, которого хозяева, бывшие некогда добрыми и ласковыми, вышвырнули за порог. Да что она о себе думает! Только и может что красиво рассуждать и проповедовать! Как же меня угораздило полюбить эту прекрасную холодную мраморную статую, которой чуждо всё человеческое?! Каким же я был кретином, когда думал, что она спасла меня! Я в бешенстве пнул колесо машины. Хотелось выплеснуть обиду и ярость, что бушевали у меня внутри.
Дорога неслась мне навстречу с бешеной скоростью. Мне хотелось гнать так целую вечность. Ехать вперёд и вперёд, рассекая время, которое струилось бы по бокам машины, превращаясь в столетия… Мне нигде не было места. Единственное моё прибежище, которое я надеялся обрести в любви Аны, оказалось фальшивкой, придуманным миражом. Больше мне некуда было деться от себя и собственных мыслей. Впрочем…
Я нырнул в душную полутьму бара и волна оглушительной музыки накрыла меня, прогоняя оцепенение и разрывая поток мыслей на бессвязные фрагменты. Я заказал коньяк и залпом выпил бокал. Вялая истома пролилась внутри меня и на душе стало спокойно и безразлично.
-Не самый лучший день, да, Кастильо?
Я обернулся и увидел Пилар. Она смотрела на меня и улыбалась, но глаза её были серьёзными.
-Пожалуй, не самая лучшая жизнь. -мрачно ответил я.
-Это роль приличного парня хорошей девочки так тебя доконала? –она уселась рядом и положила руку мне на плечо.
-Как быстро расползаются слухи.
-Со скоростью пожара. –со смехом подтвердила она. –Так твоя принцесса выжила из тебя все соки?
-Пилар, не будем об этом. –я поморщился. –Лучше расскажи, как ты поживаешь.
-Торрес, скотина, бросил меня ради какой-то новой вертихвостки, чтоб её… -она произнесла такое нецензурное пожелание в адрес соперницы, что даже бармен слегка покраснел.
-Ты неисправима. Когда ты уже перестанешь так сквернословить?
-Никогда, иначе я перестану вам всем нравится –она лукаво посмотрела на меня и вдруг предложила: -поехали отсюда куда-нибудь. Скажем… к тебе!
Я в изумлении посмотрел на неё.
-Ты уверена, что хочешь?..
-Уверена-уверена, Также, как и ты, Кастильо!
Она порывисто встала со стула и потянула меня за руку.
Мы сели в машину и я уже хотел включить зажигание, как вдруг Пилар перехватила мою руку:
-Подожди. Сначала я сделаю то, чего мне очень давно хотелось.
Она обвила мою шею руками и жадно припала к моим губам долгим поцелуем. Меня окутал резкий запах её духов, сигарет и дешёвой косметики. Как же это было непохоже на запах Аны… И как же мне это нравилось!

                11. «Ты не любишь даже себя»

Мы поднялись по лестнице и остановились перед дверью в квартиру. Моё сердце билось резкими глухими ударами. С одной стороны, я чувствовал нетерпеливое желание поскорее оказаться с Пилар наедине, а с другой стороны, мне хотелось быть далеко отсюда, от этой девушки, от своей квартиры и от себя самого.
-Ну что ты застыл, Себастьян? –капризно протянула Пилар, прижимаясь ко мне всем телом и заглядывая мне в глаза.
-Сейчас… Подожди здесь… Одну минуту… -пробормотал я и быстро прошёл внутрь, отрезав себя от неё закрывшейся дверью. Я подошёл к портрету Аны, который, казалось, я рисовал в прошлой жизни… Мне не верилось, что я мог сам, своими руками, создать эту красоту. Интересно, смог бы я добиться такого совершенства линий, такой естественной и непринуждённой игры светотени, такого одухотворённого образа, если бы мне позировала Пилар? Я приблизился к портрету и прикоснулся к нему губами. «Прости меня… Ты сама виновата». Потом я повернул картину лицом к стене и вернулся на лестничную площадку, к Пилар. Она стояла и раздражённо курила, резко выдыхая дым.
-Кастильо, что это за дурацкие шутки? Или у тебя ещё никогда не было девушки и ты так разволновался, что тебе потребовалось время, чтобы успокоить нервишки?
-Я вспомнил, что у меня не убрано и мне было неловко показывать даме этот бардак. –я сам понимал, как глупо звучит моё объяснение, но ничего другого в голову не пришло.
-Ах, какая трогательная галантность, сеньор Кастильо! –она засмеялась и вошла в квартиру.
-Настоящее обиталище художника, не хватает только пустых бутылок из-под абсента.
она с ногами забралась на диван и схватила альбом с эскизами, тот самый, который когда-то рассматривала Ана.
-Давай отложим пока знакомство с моей живописью. –сказал я, забирая из её рук альбом. –у нас есть более увлекательные занятия.
Я сел рядом с ней и обнял за плечи, она откинула голову мне на руку…
-Я так ждала этого, Кастильо, если бы ты знал… -прошептала Пилар, закрывая глаза.
Я припал к её шее долгим поцелуем...
Мы стали жить вместе. Это получилось как-то само собой, просто в один из дней Пилар перевезла ко мне свои вещи, заявив, что ей надоело, что приходится по утрам носить мои футболки. Впрочем, меня это устраивало, не приходилось оставаться один на один с вечерней пустотой квартиры и назойливыми мыслями. Мы весело проводили время: развлекались с друзьями в «Осьминоге», ходили на вечеринки в ночные клубы, пили пиво у меня дома и занимались любовью под оглушительную музыку. Пилар говорила, что ей всё равно, какая это будет музыка, лишь бы она была громкой. Мне не приходилось привыкать ни к чему новому и необычному, как с Аной. Жизненный девиз Пилар был незатейлив: «Просто, много, сильно» и это относилось ко всем сферам жизни. Мне казалось, что мы с ней одной крови и она понимает меня с полуслова, а то и без слов. Понимает меня такого, от которого я пытался когда-то убежать в прекрасный и такой эфемерный мир Аны, который оказался для меня чужим.
Ана писала мне, пыталась выяснить, почему я прервал с ней отношения, почему был так груб с ней в ту ночь, но я не отвечал на её сообщения. Впрочем, их было немного. «Ничего, утешится стишками какого-нибудь гениального и никому, кроме неё неинтересного поэта» -злорадно думал я.
-Почему бы тебе не нарисовать меня? –спросила как-то Пилар.
-Эээ… Видишь ли, я не рисую девушек, с которыми у меня отношения. Причуда или принцип – называй, как хочешь.
На самом деле, я пробовал сделать несколько набросков, но лицо девушки получалось каким-то невыразительным, я чувствовал, что рисую посредственно и всё это никуда не годиться. Той магии вдохновения и творчества, которая владела мной когда-то весной, когда я писал портрет Аны, уже не вернуть. Ну и к чёрту её! В мире и без меня полно талантливых художников и прекрасных картин.
Был ли я счастлив? Возможно. То, что я переживал с Пилар не было похоже на то странное, колдовское чувство, которое владело мной, когда я был с Аной. Рядом с ней мир казался мне удивительным и полным чудес, которые Ана открывала для меня. Она дарила мне неизведанные и новые ощущения. С Пилар всё было по-другому. Её мир был моим миром, знакомым и понятным и чувства мои не были для меня непостижимыми и новыми. Я знал законы, по которым живут такие, как мы с ней. Мне было хорошо с ней именно потому, что я понимал её, а она понимала меня и нам не нужно было притворяться. Я чувствовал, что она ничего не ждёт от меня, кроме внимания, хорошего секса, весёлого времяпрепровождения и я давал ей всё это сполна, также, как и она мне.
Однажды мы решили покурить марихуану. Эта идея пришла нам в голову после просмотра какого-то фильма, где герои часто баловались травкой. Я знал, что Хавьер может снабдить нас зельем и не ошибся. Пилар была в восторге, предчувствуя новое, интересное развлечение.
Мы устроились на полу и по очереди затягивались, передавая косяк друг другу. По радио играла какая-то дрянь. Пилар смеялась и говорила глупости. Я сделал очередную затяжку и прикрыл глаза. Ещё несколько месяцев назад в этой самой комнате я был с Аной, мы говорили обо всём на свете, не замечая, как летит время. Её присутствие дарило мне тогда такое острое, почти наркотическое наслаждение…
-Эй, ты, вообще, здесь? –Пилар потрясла меня за плечо.
-Почти… Извини, сладкая, я задумался.
-О чём?
-Так и знал, что ты задашь этот банальный вопрос.
Пилар обижено надула губы и отобрала у меня косяк. Какое-то время мы молчали. Она жадно затягивалась, выдыхая дым и тупо глядя перед собой.
-Знаешь, а ты ведь очень давно нравился мне. -нарушила, наконец, молчание девушка.
-Ты мне тоже.
-Я знаю, Кастильо. –она хитро улыбнулась и поцеловала меня. –Я знала, что заполучу тебя. Просто ждала, когда тебе наскучит играть роль пай-мальчика рядом с этой принцессой. Я пару раз видела вас вместе. Ох, как же меня всё это бесило! Однако, я понимала, что у тебя всё это долго не продлиться. Ты устанешь выворачиваться наизнанку и поймёшь, что эта чёртова кукла не для тебя. Знаешь, в чём разница между ей и мной? Я не стыжусь быть гадкой. Я не строю из себя благородную святошу, потому что я живу на земле, а не хожу по облакам и не снимаю со всего пенки. Я не боюсь испачкаться, потому что знаю, что именно грязь притягивает мужчин, как магнит.
-Ты в этом уверена?
-Абсолютно! Я же видела, как ты пялился на меня, когда я раздавала авансы всем этим типам в «Танцующем осьминоге». Мужчину привлекает жажда обладания тем, чем обладали многие до него. В грязь падать сладко и приятно, потому что падение – это тоже полёт. Только в отличии от полёта вверх, падение не требует усилий, а порочность всегда честнее нравственности.
-Почему ты так считаешь?
-Потому что в нравственности всегда есть что-то неестественное.
-Хм… Интересная мысль. То есть, ты считаешь, что мы подходим друг другу потому что оба мы аморальные личности, которым не светит высоко летать?
-Вроде того. Только между мной и тобой есть одна разница.
-Какая же?
-Я и правда люблю тебя, а ты меня нет. Ты не любишь никого, но самое страшное, что ты не любишь даже себя.
Я почувствовал, как во мне рождается злость. Она поднималась из глубины души, как чёрный туман, окутывающий всё моё естество, отнимающий разум…
-Заткнись, Пилар! –предостерегающе прошипел я.
-Нет уж, Кастильо! Ты меня выслушаешь! Ты не любил эту свою Ану. Тебе лишь казалось, что за счёт неё ты вылезешь из дерьма, в котором ты варился. Только как бы не так! Тебе быстренько надоело корчить из себя благородного рыцаря и ты вернулся туда, откуда так жаждал вылезти. Ты думал, что со мной тебе будет хорошо. Да, нам было хорошо, пока я не надоела тебе. Не притворяйся! Я это чувствую! И скоро ты пошлёшь меня, в погоне за чем-то ещё, что, по-твоему, спасёт тебя от тебя самого. А от себя не убежать, Кастильо, как бы ты не старался. Спастись не получится. Знаешь почему? Потому что только эта грёбаная любовь придаёт жизни смысл! Раньше ты спал каждую ночь с новой девицей и что тебе это принесло? А ничего! Потому что процесс одинаков. Механически ничего не меняется. Именно любовь становится тем изысканным соусом, который придаёт остроту и новизну каждой ночи! Тебе этого не понять, потому что ты не любишь никого, включая себя, а если не любишь себя, невозможно полюбить кого-то другого…
-Я же просил тебя заткнуться!
Я размахнулся и ударил Пилар по лицу…
 
                12. «Не отпускай меня»

Позже я задавался вопросом, почему слова Пилар в тот вечер так меня взбесили и довели до того, что я впервые поднял руку на женщину. Ведь она высказала то, о чём я и сам думал и то, в чём боялся признаться себе. Быть может, во мне жила наивная детская вера в то, что пока что-то не произнесено вслух, пока об этом не говорят, этого, как будто бы и нет… Меня удивляло то, что я не чувствовал особенного раскаяния за то, что ударил Пилар. Конечно, я попытался извиниться, но всё кончилось тем, что она порвала мои эскизы, назвала меня ублюдком и я выставил её с вещами вон. Первое время мне даже было хорошо одному. Я принадлежал сам себе и мне казалось, что я сумею разобраться в себе и начать новую жизнь.
Однажды я ехал мимо госпиталя, в котором работала Ана. Как раз должен был закончиться рабочий день. Повинуясь внезапному порыву, я сбросил скорость возле крыльца. Долго ждать не пришлось. Ана вышла из здания в обществе какой-то пожилой сеньоры. Подъехало такси и девушка помогла своей спутнице забраться в салон. При виде того, как ласково она улыбается старушке, у меня сжалось сердце. Я так давно не видел эту улыбку… Ана отбросила назад волосы и помахала вслед отъезжающему такси, а потом пошла по направлению к автобусной остановке. Мою машину она не заметила…
Всю следующую неделю я пил, запершись у себя дома и не отвечая на звонки и сообщения. Я чувствовал, как тоска пропитывает мою душу, словно пролитые кем-то чернила пропитывают тонкий лист бумаги…
«Я скучаю по тебе…» написал я и провалился в зыбкий, полный странных видений, сон. Утром я первым делом проверил телефон. Сообщений не было.
…Я стоял перед дверью целую вечность. Мне казалось, что вот так, должно быть, стоят души возле ворот рая и ожидают милости или кары от Апостола Петра. Я снова надавил на звонок. Наконец, послышались лёгкие шаги и Ана распахнула дверь. На лице её отразилось изумление и, почему-то, страх… Или мне показалось?
-Я не могу без тебя, Ана! Я вёл себя, как подонок, но я больше не могу так! Ты слишком нужна мне…
С минуту она молчала, только пристально смотрела на меня, как будто видела впервые. Мне стало не по себе от этого взгляда, который словно бы проникал в душу, подобно лучу прожектора высвечивая самые тёмные и тайные закоулки.
-Мне тоже было плохо без тебя. –тихо произнесла Ана
-Позволишь войти?
Она посторонилась, давая мне дорогу. Я вошёл в дом и огляделся. Словно несколько жизней прошло с той ночи, когда я, повинуясь злости и какому-то тёмному чувству, названия которому я не находил, ушёл отсюда, ранив жестокими словами единственную, кто пытался любить меня.
-Хочешь кофе? –спросила девушка.
-Конечно… Хочу кофе, хочу снова пить его вместе с тобой, хочу, чтобы ты позволила мне быть рядом и вернуть тебе радость.
-Моя радость всегда со мной. Лучше верни мне веру в нас…
В эту ночь мы снова были близки. Боже, какие забытые ощущения! Как же я скучал по ней… Ни с одной девушкой я не чувствовал ничего подобного никогда, а в эту ночь всё казалось мне особенно ярким, фантастичным и нереальным… Я запускал пальцы в её длинные волосы и умирал от восторга и нежности, целовал её так, как будто от этого зависела моя жизнь или даже нечто большее, чем жизнь. Когда она уснула, положив голову мне на грудь, совсем как прежде, я смотрел в темноту и слушал её лёгкое, тихое дыхание и оно казалось мне музыкой, невесомым танцем воздуха, срывающегося с её полуоткрытых губ.
Мы снова были вместе, снова были эти прогулки рука об руку, тихие вечера, полные трепета и умиротворения, разговоры, длинною в ночь, утренний кофе из её рук, её непосредственность и задорный смех и моё упоение каждым мгновением, проведённым с ней. Как я мог добровольно уйти от всего этого? Каким же я был кретином, полагая, что мир Аны не для меня? Ведь только с ней я чувствую, что способен на что-то большее, чем напиваться с никчемными посредственностями в «Осьминоге» и жить с Пилар, которая кичится своей порочностью, возводя её в культ. Я снова начал рисовать. Мои наброски обрели живость, индивидуальность и собственный колорит, стали одухотворёнными и я ощущал необыкновенный прилив вдохновения. Я написал несколько этюдов и Ана развесила их у себя в спальне. По её словам, теперь в моих работах снова появилась душа и характер.
Однако, всё-таки, что-то неуловимо изменилось. Так бывает, когда собираешь мозаику из разноцветных кусочков и каждый встаёт на свои места, образуя единый красивый рисунок, но одна крошечная деталь остаётся лишней или стоит не на своём месте. Этого даже почти не заметно, но… Поначалу, охваченный эйфорией и радостью, я не замечал ничего и только позднее ко мне пришло осознание этого. Я даже не сразу сообразил, в чём дело. Наверное, так бывает, когда возвращаешься к человеку после долгой разлуки. Что-то неуловимо меняется или исчезает навсегда. Я понял, что на самом деле, вернуться никуда и ни к кому невозможно. Возвращаешься уже не тот ты, который уходил и находишь не того, кого покинул. Вы оба меняетесь и линия разлома между вами, хоть и срастается, но остаётся, словно едва заметный шрам на коже. Ничему не суждено повториться дважды. Эта странная, необъяснимая закономерность. В этом есть своя трагедия и своя прелесть человеческих взаимоотношений.
Мы больше не слушали вместе музыку и она никогда больше не читала мне стихов. Как будто закрыла для меня дверь в одну из комнат своей души. Я пытался спрашивать её, почему так происходит, но она лишь грустно посмотрела на меня и сказала, что теперь для нас будет звучать совсем другая музыка… Я не понял, что она тогда имела ввиду и почувствовал лёгкую досаду.
Ана была со мной, но какая-то её часть всё время ускользала от меня и я никак не мог понять, почему. Иногда она словно уходила куда-то прочь, следуя загадочным лабиринтом своих мыслей и я понимал, что никогда не смогу стать её спутником в этом странном путешествии.
…Громкий крик разрезал тягучую тишину осенней ночи. Я в ужасе проснулся и сперва не мог понять, где я нахожусь и что происходит, включив светильник, я увидел, что Ана не спит. Она прерывисто дышала, прижимая руки к груди, по её бледному лицу ручьями струились слёзы. Я бережно прижал её к себе и стал ласково гладить по волосам. Когда она немного успокоилась, я спросил, что произошло.
-Мне приснился страшный сон… -дрожащим голосом ответила девушка. -Раньше я очень часто видела этот сон после того, как мой отец пропал в море. Потом он перестал мне сниться и вот, впервые за пять лет, снова…
-Расскажи мне свой сон. –попросил я.
Она вздрогнула и сильнее прижалась ко мне. Я поцеловал её в макушку, как маленького, испуганного ребёнка.
-Мне сниться, что отец зовёт меня. Я иду на его голос, но кругом только вода: идёт сильный дождь и сливается с волнами, которые встают вокруг, словно отвесные стены. Мне кажется, что среди этих потоков воды кто-то прячется, я чувствую на себе взгляд… А потом что-то холодное касается моих губ, это похоже на ледянящий душу поцелуй, который забирает у меня жизнь и я чувствую, что начинаю захлёбываться водой…
Ана снова заплакала, но на этот раз тихо и как-то беспомощно. Я крепче прижал её к себе.
-Себастьян, мне страшно…
-Не бойся, любимая, я всегда буду рядом и никакие страшные сны не посмеют больше тревожить тебя. Успокойся и постарайся уснуть.
-Только не отпускай меня, прошу тебя… -прошептала она едва слышно.
-Никогда.
Я гладил её волосы и рассказывал какие-то глупые истории, пока она не уснула и я не услышал её спокойное, ровное дыхание…
Утро скользнуло в окно вместе с лёгким ветерком и робкими, почти прозрачными солнечными лучами и прогнало тени ночного страха, которые ещё таились по углам. Я открыл глаза и увидел, что Ана стоит у окна и задумчиво смотрит на море.
-Доброе утро, милая! –сонно пробормотал я.
Она слегка вздрогнула, потому что мой голос вырвал её из плена мыслей, которые уводили её далеко прочь от этой комнаты в какие-то неведомые мне дали.
-С пробуждением! –она обернулась через плечо и нежно улыбнулась мне. –Я хочу сегодня пойти на побережье, Себастьян….
Графитное небо с редкими разрывами туч низко висело над землёй, с моря дул пронизывающий ветер. Издалека неслись тревожные и беспросветно тоскливые крики чаек, носившихся над невысокими волнами. Легенды гласят, что души погибших моряков после смерти обращаются в чаек и кружат над морем, не найдя себе ни приюта, ни покоя… Может, одной из таких чаек стала и душа отца Аны, пропавшего в морской пучине пять лет назад…
-Раньше я приходила сюда и ждала отца, пока он не вернётся с уловом. –негромко сказала Ана. Её голос казался тихим звоном серебряной струны.
Свинцовые волны с шумом падали вниз, разбиваясь о скалистый берег. Девушка спустилась к самой воде. Какое-то время она стояла и молча смотрела вдаль, за горизонт, пытаясь разглядеть там нечто, ведомое ей одной. Потом она склонилась к воде и коснулась её поверхности тонкими изящными пальцами. В этот момент очередная волна с шипением разбилась о берег. Ана вскрикнула – её каблук соскользнул по мокрому каменистому берегу, но я вовремя успел её подхватить. Она вцепилась в мои плечи, совсем близко я увидел её глаза, в которых застыл ужас…
-Я же обещал, что не отпущу тебя. –сказал я успокаивающе и погладил её по щеке.
Она спрятала лицо у меня на груди и я почувствовал, что она плачет. Внизу шумел океан. Его странные напевы звучали здесь столько, сколько существует этот мир и будут звучать до скончания времён, словно гимн Вечности…

13. «Что нужно, чтобы ты была счастлива?»

С того дня Ана переменилась. Она стала напоминать мне Солнце, прикрытое белой пеной облаков. Её глаза больше не сияли, а сама она перестала излучать радость и свет, которые притягивали меня когда-то, как магнитом. Она часто бывала задумчива, отвечала невпопад и витала мыслями где-то далеко или уходила глубоко в себя. Несколько раз ей снились кошмары и я просыпался среди ночи от её крика. Я успокаивал её, как ребёнка, пока она снова не засыпала на рассвете, проваливаясь в глубокий и тяжёлый сон. Я не мог понять, что с ней происходит, но любые попытки добиться от неё объяснений были тщетными. С одной стороны, мне было тревожно за Ану, но с другой стороны, я понимал, что начинаю злиться на неё. Она была для меня когда-то источником света, огнём, возле которого моя замёрзшая душа, наконец, отогрелась, а теперь она погасила огонь, словно отдав всё своё тепло одному мне, не оставив ничего для себя самой. Сейчас она казалась мне прекрасным, но увядшим цветком, который больше не источает дивный аромат.
Однажды я изменил ей. Всё произошло более чем банально. Я возвращался домой и по дороге подвёз знакомую девушку. Её звали Ирис, она была привлекательная и беззаботная особа, которая предпочитала жить на всю катушку. По дороге она предложила заглянуть в одно местечко, где можно разжиться неплохим коксом и я согласился. После дозы порошка мир снова приобрёл, утраченные было, краски и полноту ощущений. Мы с Ирис сняли номер в придорожном мотеле и развлекались до утра. Мне так не хватало этой лёгкости и непринуждённости. Я бесконечно устал от попыток понять, что происходит с Аной. Поэтому, приключение с Ирис воспринимал едва ли не как моральную компенсацию и почти не ощущал угрызений совести. Ирис была для меня всего лишь средством развеяться, снять напряжение и она отлично справилась со своей задачей. Однако, это не значило, что я стал меньше любить Ану, нет. Я по-прежнему нуждался в ней и страстно хотел вернуть её к жизни, потому что она была моей путеводной звездой и если она погаснет навсегда, я окончательно собьюсь с пути во мраке.
Оставив Ирис в мотеле, я поехал домой – отсыпаться. Вечером мне нужно было встречать Ану после работы и я не хотел, чтобы она заметила признаки весёлой бессонной ночи на моём лице.
-Привет, Себастьян! –Ана открыла дверцу машины и опустилась рядом со мной на сиденье. Вместе с ней в салон проник свежий осенний воздух.
Я привлёк её к себе и поцеловал. Какое-то время она страстно отвечала на поцелуй, но вдруг резко оттолкнула меня.
-Ты целуешь меня совсем не так, как всегда. –произнесла она, пристально глядя на меня.
-Тебе показалось, крошка. –крошкой я называл ночью Ирис и это слово машинально сорвалось с моих губ.
-Крошка?! –Ана изумлённо выгнула тонкую бровь и как-то странно на меня посмотрела, потом улыбнулась каким-то своим мыслям. –Ладно, красавчик, может и показалось…
Красавчиком она никогда меня не называла. Такая манера общения была совсем ей не свойственна.
-Слушай, я совсем не хочу домой! Поехали, прокатимся, красавчик.
-Как скажешь, Анита.
Я свернул на широкую трассу, которая огибала Комбарро.
-Прибавь скорость, пожалуйста! –попросила она.
Я надавил на газ. Ана открыла окно со своей стороны и включила магнитолу.
«Now the current's slowly pulling me down,
It's getting harder to breathe,
It won't be too long and I'll be going under,
Can you save me from this?
Cause it's not my time,
I'm not going.
There's a fear in me,
It's not showing…
This could be the end of me
And everything I know»
Она прибавила громкость до предела и откинулась на спинку сиденья…
Через некоторое время Ана попросила меня остановиться.
-Пошли, погуляем. –предложила она
Мы взялись за руки и она повела меня к какому-то заброшенному строению, которое виднелось вдалеке.
-Здесь располагался склад продовольствия во времена Франко. –пояснила девушка. –Сейчас это просто заброшенное и никому не нужное здание. Люди всегда бросают то, в чём больше не испытывают потребность и их перестаёт волновать дальнейшая судьба всего не нужного.
Вблизи здание имело весьма удручающий вид: оно взирало на мир пустыми глазницами выбитых окон, всюду торчала железная арматура, стены были покрыты трещинами, кое-где поросли тёмно-бурым мхом. Фасад напоминал лицо умирающего, всеми забытого старика…
Мы вошли в дом через широкий дверной проём. Внутри пахло затхлостью и пылью. На полу валялись вперемешку осколки стекла,  куски разбитого кирпича и какой-то хлам. Ана повела меня к лестнице с крошащимися ступенями, которая вела прямо на крышу здания. Мы поднялись наверх и я с жадностью глотнул свежего воздуха.
-Тоскливое местечко. –произнёс я, чтобы нарушить молчание.
Ана согласно кивнула. Она стояла у самого края крыши и ветер развивал её волосы.
-Ты сегодня какая-то другая…
Она обернулась ко мне и посмотрела долгим взглядом.
-Когда в нас что-то меняется, мы этого не замечаем. Нам кажется, что это вокруг всё стало другим и мы ищем перемены в тех, кто рядом.
Мне не понравились её слова. В последнее время она часто произносила фразы, в которых мне чудился некий подтекст и это меня изрядно нервировало.
Какое-то время мы молчали. Ана запрокинула голову и долго смотрела в бездонное серое небо и её взгляд терялся в этой бесконечной пустоте…
Я подошёл к ней и обнял со спины, она откинула голову мне на грудь и мы стояли так, наверное, целую вечность. Её волосы так приятно пахли… Мне хотелось запомнить это мгновение навсегда.
-Что нужно для того, чтобы ты была счастлива, Ана? –тихо спросил я.
-Правда и любовь. Жаль, что для многих людей эти два понятия кажутся несовместимыми. Люди бояться ранить правдой тех, кого любят, но не понимают, как ложь по капле отравляет их дыхание.
Она отстранилась и уже совсем другим тоном сказала:
-Поехали обратно, Себастьян. Мне здесь надоело!

                14. «Ты бессилен»

Я чувствовал, что мы с Аной всё больше отдаляемся друг от друга. Она словно выстраивала стену между нами, пытаясь отгородиться от меня. Теперь мы редко проводили вечера у неё дома и почти не оставались наедине ночью. Вместо того, чтобы приглашать меня к себе, она предпочитала подолгу гулять со мной и мы частенько бессмысленно шатались по улицам, напоминая две неприкаянные души, которые бродят в поисках неизвестно чего. Всё это сводило меня с ума! Хорошо, что верный кокс всегда выручал… Иногда я спал с какими-то случайными девицами, в надежде получить тот невероятный фейерверк эмоций и ощущений, который испытывал когда-то, занимаясь любовью с Аной, но всё было тщетно. Кроме краткого удовольствия ночью и чувства разочарования и опустошения утром, случайные связи не приносили мне ровным счётом ничего. Неужели Пилар была права, когда говорила, что именно любовь делает секс одухотворённым и каждую ночь неповторимой и запоминающейся? Впрочем, откуда Пилар могла знать хоть что-то о любви… Кто, чёрт возьми, вообще хоть что-то может о ней знать!
Временами мне казалось, что я всё ещё люблю Ану. Я не мог свыкнуться с мыслью, что больше нет того волшебства, что связывала нас. Что она всё убила безвозвратно. В приступах сумасшедшей надежды я верил, что всё ещё можно было вернуть, но потом приходило осознание того, что исправить ничего уже нельзя. Как она посмела позволить нашей любви умереть? Я не мог простить её за это. И почувствовал, как во мне рождается совершенное новое чувство к ней – чувство ненависти.
Я ненавидел в ней всё! Её нежность, её искренность, её проницательность, её утончённость, её благородство. Всё это казалось мне невыносимым для обычного человека! Хотелось делать всё то, что вызывало в ней отвращение или негодование. Она презирала вульгарных девиц, чьи ласки так легко получить и внимание завоевать с помощью полугалантных полупошлых шуток. Так вот, мне хотелось их благосклонности, чтобы перебить вкус её нежности и чувственности. С ними не нужно притворяться и стараться быть выше, чем я есть . Они видят меня с моими пороками и хотят меня такого каков я есть. С ними не нужно было выбирать выражений, как с Аной. Не нужно было думать, понравится им что-то или нет. А ещё я ненавидел её за то, что она всё понимала и даже не осуждала. Если бы она открыто выразила своё недовольство, мне было бы легче. Но она благородно принимала меня таким, какой я есть, только говорила иногда: «Ты слишком хорош для такого». Да откуда ей знать, для чего я плох или хорош?! Мне было невыносимо находиться рядом с ней и слушать её рассуждения о жизни и людях. Хотелось сказать ей, чтобы она заткнулась! Однажды она на самом деле заткнулась. Просто в какой-то момент перестала говорить со мной обо всём на свете, как она это умела. Перестала рассказывать мне свои сны, пересказывать прочитанные книги и больше не делилась впечатлениями от прошедшего дня. Это злило почему-то точно так же, как когда она начинала философствовать. Мне стало этого не хватать, болезненно не хватать. Она была всё также нежна со мной, смеялась над моими дурацкими шутками, но в её смехе звучало теперь нечто иное и в улыбке мелькала грусть. Это бесило со страшной силой! Ведь не я был причиной этих перемен. Это она сама виновата во всём. Я скучал по ней, когда уходил от неё и пьянствовал или спал со случайными девушками и ненавидел её, когда был рядом с ней. Она не спрашивала меня ни о чём, когда я надолго пропадал, но по её глазам я видел, что она понимает, где и как я проводил время. За это мне хотелось её ударить. Хотелось, чтобы она закричала о том, как ей больно, чтобы я видел её слёзы, чтобы я мог по своему желанию прекращать её боль. Её любовь была для меня чем-то унизительным. Ведь я хорошо понимал, что не стою любви, что я веду себя, как скотина. Так почему, чёрт возьми, она рядом, но похожа на ледяную статую? Почему она не устроит скандал или не начнёт ныть и жаловаться? Нет, она слишком хорошая.
Её глаза… Эти проклятые синие глаза, которые, казалось, преследуют меня, видят всё, что я делаю… Как я мог раньше восхищаться этим её взглядом? Она же видит меня насквозь! От её взгляда не скрыться…
В воздухе уже чувствовалось близкое дыхание зимы. Казалось, по вечерам весь мир замирает в предчувствии холода и природа готовиться впасть в свою сезонную летаргию, замораживая и сердца и души людей, так отчаянно нуждавшихся в тепле. Я сжимал холодные пальцы Аны, мы шли в молчании по улице. Неужели нам больше не о чем поговорить? Ведь когда-то мы находили столько тем для обсуждения… Было время, когда мы могли говорить часами и хотелось поставить на паузу весь окружающий мир. Иногда я пытался поговорить с теми девицами, которых цеплял на ночь, как с Аной, но понимал, что ни одна из них и вполовину не может быть такой.
Вдруг я услышал, как кто-то окликнул меня и увидел, как к нам приближается Хавьер. Вот уж кого не ожидал увидеть! Однако, я был даже рад встрече с ним, потому что молчаливая прогулка с Аной становилась невыносимой.
-Привет, Кастильо! Добрый вечер, прекрасная сеньорита!
-Хавьер, познакомься – это Ана, я рассказывал тебе о ней.
-Очень рад встрече, Ана! –дружелюбно улыбнулся Хавьер и поцеловал руку девушке.
-И я рада знакомству, Хавьер! –приветливо ответила Ана.
-Ты просто обязана позировать мне, Ана! –воскликнул Хавьер, глядя на неё с восхищением.
Ана рассмеялась, но глаза её при этом оставались печальными.
-Дежа вю. ты что, тоже художник?
-Нет, я фотограф, причём, как говорят, весьма неплохой. Ты бы потрясающе смотрелась в кадре, честное слово!
-Спасибо, я польщена, но пока я не планирую становиться фотомоделью. –она мило улыбнулась Хавьеру.
-Но ты подумай всё же… А сейчас я бы хотел пригласить вас обоих на мой день рождения. Сегодня в «Танцующем осьминоге» небольшая вечеринка по этому случаю.
-Извини, дружище, но я не думаю, что Ане захочется… -начал я.
-Напрасно, Себастьян! Я бы очень хотела побывать на празднике Хавьера.
-Отлично, тогда идём! – жизнерадостно воскликнул Хавьер.
В «Танцующем осьминоге» всё было как всегда: оглушительная музыка, обнимающиеся за столиками парочки, алкоголь, взрывы смеха… Ана с любопытством озиралась вокруг. Было так непривычно видеть её здесь, посреди такой чуждой для неё обстановки. Два моих мира сошлись, наконец, в одной точке.
Мы сели за столик, где нас уже ждала компания, приглашённая Хавьером. Там были Пилар и Освальдо Торрес, очевидно, они снова помирились, Диего Фернандес, наш общий приятель и Лусия, та самая девушка, с которой я познакомился, когда Ана уезжала в монастырь.
-Располагайтесь, ребята. Кстати, Себастьян, ты помнишь Лусию? Мы теперь вместе. –Хавьер прямо-таки излучал жизнелюбие и радушие.
-Поздравляю вас обоих! Надеюсь, что у вас всё сложится.
-Спасибо, парень, который никогда не звонит. –Лусия весело засмеялась.
Ана бросила на неё удивлённый взгляд, но ничего не сказала. Она грациозно опустилась на стул и заинтересованно оглядывала всю компанию.
-Ана, что ты будешь пить? –спросил Хавьер.
-Я бы выпила Каберне…
-Эй, киска, мы не на королевском приёме. Так что, довольствуйся тем, что пьют все. –с вызовом произнесла Пилар и протянула Ане бутылку пива.
Она жестом отказалась и Пилар, пожав плечами, демонстративно сделала большой глоток прямо из горлышка.
-Сейчас я закажу тебе коктейль, Анита. –решил я спасти положение.
-Спасибо, не стоит. –она мимолётно улыбнулась мне.
Понемногу за столиком завязалась беседа. Все поздравляли Хавьера и желали ему кучу всяких глупостей и банальностей, которые принято желать на день рождения. Он улыбался, радостно принимая поздравления, со всеми шутил и во многом благодаря этому атмосфера понемногу стала более менее доброжелательной и непринуждённой. Вскоре я заметил, как Освальдо всё чаще поглядывает на Ану. В его глазах читался неприкрытый мужской интерес. Кажется, Пилар это тоже заметила. Если бы её взгляд имел магическую силу, она бы испепелила Ану на месте.
-Ана, почему мы раньше никогда тебя здесь не видели? –спросил Освальдо. В его голосе слышались интонации кота, увидевшего сметану. –Со стороны Кастильо это свинство, прятать от нас свою девушку.
-Я сама охотно прячусь. –ответила Ана, очаровательно улыбаясь. -В чём-то меня можно назвать последовательницей Диогена.
-Девушка, которая в наше время знакома с греческими философами – это подарок судьбы! –Изрёк Торрес.
У них завязался оживлённый разговор на тему греческой философии. Вдруг я почувствовал прикосновение к моему колену под столом. Я опустил глаза и увидел записку. Оглядевшись вокруг, я понял, что на меня никто не смотрит и украдкой развернул послание. «Кастильо, ты тот ещё ублюдок, но я скучаю по тебе. Уйдём отсюда вместе?» Я поднял глаза на Пилар. Она улыбалась мне призывной улыбкой… Я отрицательно помотал головой. Её глаза сверкнули гневом и обидой.
-Хотите, я расскажу вам анекдот? –громко спросила Пилар. Её бутылка была пуста уже на три четверти.
Не дожидаясь нашего ответа она выдала какой-то пошлый и богохульный анекдот, из разряда тех, что можно услышать в дешёвых портовых кабаках. Раздался дружный взрыв смеха. Мы все уже были изрядно пьяны и кроме того, лично мне анекдот и вправду показался смешным.
Я бросил взгляд на Ану. Её точёное лицо показалось мне похожим в этот момент на скульптурный лик Мадонны. Она бросила на Пилар презрительный взгляд и высокомерно вздёрнула подбородок. Никогда я не видел у неё такого выражения лица.
-Хавьер, спасибо за приглашение. Ещё раз прими мои искренние поздравления. –сказала она, поднимаясь со стула. –А тебе, Пилар, стоит научиться искусству передавать записки более незаметно.
Её тон был ледяным, синие глаза полыхали холодным пламенем.
-А сейчас мне пора. Приятного вечера! –она стремительно пошла к выходу.
Я пробормотал какие-то извинения и бросился за ней. Какого чёрта она так себя ведёт! Внутри меня кипела злость! Сейчас она пожалеет, что испортила мне вечер. А ещё она пожалеет, что испортила мне жизнь.
-Тебе обязательно нужно было устраивать сцену? –я грубо схватил её за плечо, едва мы вышли из бара и дверь за нами захлопнулась.
-А тебе обязательно было идти на поводу у этой девицы? –она смерила меня холодным взглядом.
-Что ты имеешь ввиду? Я просто посмеялся над анекдотом, потому что, чёрт возьми, мне было весело! Кроме того, тебе известно такое понятие, как поддержать компанию? Ты хотя бы могла сделать вид, что тебе смешно.
-Сделать вид, что мне смешно, когда какая-то полупьяная девица высмеивает то, что для меня свято, только лишь потому, что её не слишком верный спутник оказывает мне знаки внимания, а мой молодой человек отказывается уединиться с ней? Я тебя правильно поняла, Себастьян?
-Свято, говоришь?! Да кому нужна твоя грёбаная святость! Ты никогда не пробовала быть проще? Хотя бы для того, чтобы подстроиться под окружающий мир.
-Проще? Знаешь, я всегда считала, что мы сами должны подстраивать мир под себя, менять его к лучшему, привнося в него то хорошее, что есть в нас. А не становиться рабом системы, принимая навязанные ценности за единственный путь, по которому можно идти.
-Какого хрена! Я говорю тебе о совершенно других вещах!
-Нет, Себастьян, ровно о тех же. Не окружение должно формировать нас и наши ценности, а наши внутренние ориентиры должны формировать наше окружение. Ты же готов делать всё, лишь бы тебя не вынесло за скобки то общество, признание которого ты так хочешь, но сам себе стыдишься в этом признаться.
-Замолчи. –произнёс я тихо, но она продолжала, будто не слышала:
-Ты считал себя непохожим на Пилар, Освальдо и им подобным, но в душе тебя всегда тянуло к людям такого сорта. Потому что у тебя нет сил сказать твёрдое «нет» самому себе. Ты нервно топчешься на пороге между этим «нет» и «да» и обвиняешь в своих бедах других. Ты ищешь утешение и спасение на стороне, не понимая, что пока ты не разберёшься с той свалкой, в которую превратил свою душу, никто и ничто тебя не спасёт.
-Если сейчас ты замолчишь, я прощу тебя, Ана и мы никогда больше не вернёмся к этому разговору.
Она смерила меня презрительным взглядом и рассмеялась. В её смехе звучала дерзость и какое-то смелое отчаяние человека, которому нечего терять.
-А кто сказал, что мне нужно прощение человека, в котором я разочаровалась?
Я размахнулся, чтобы отвесить ей пощёчину, но она перехватила мою руку, наши взгляды скрестились.
-Когда человек ощущает духовное бессилие, он прибегает к физической силе. Так поступали все тираны этого мира, так поступают политики и по сей день. Так поступают и те, кто привык винить в своих несчастьях всех, кроме себя самого. Ты бессилен. –она резко отпустила мою руку. –Что ж, попробуй, ударь!
Я грязно выругался и безвольно опустил руку. Ана резко развернулась на каблуках и вскоре её силуэт растворился в темноте ночи…
 
                15. «Проси прощения!»

После ссоры с Аной возвращаться в «Осьминог» не было никакого смысла. Я бесцельно бродил по улицам, тщетно пытаясь унять гнев, который сжигал меня изнутри, словно беспощадный пожар. Слова Аны рефреном звучали в сознании, впиваясь в меня иголками. Это было невыносимо! Она сказала, что разочаровалась во мне и это лишало меня точки опоры, выбивало почву из-под ног. А ещё я осознал, что тоже разочаровался в ней. Она не сумела помочь мне. Я, как дурак, верил, что она спасла меня, но на самом деле она оставила меня гореть в моём аду. Я так верил, что рядом с ней можно обрести счастье, что она сможет примирить меня с собой, но она лишь толкнула меня в пропасть. Чёртова Ана! Почему я должен всё это чувствовать из-за неё? Какое право она имела говорить мне всё это?! Кем она себя возомнила, маленькая дрянь?! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Меня тошнит от её правильности и от всех её этих грёбаных принципов! Будь проклят тот день, когда меня занесло на побережье Комбарро! Такие, как Ана – самые опасные люди, потому что в своей чистоте и благородстве они беспощаднее, чем простые смертные, которые не гнушаются окунуться во всю мирскую грязь с головой. Ана не стоит и мизинца той же Пилар! Потому что Пилар, в отличии от Аны не хватает звёзд с неба и не стремиться отгородиться от жизни со всей её мерзостью и уродливой изнанкой и она не стыдиться быть плохой. А таким, как Ана, нет места в этом мире, жизнь не для них.
Когда мне надоело скитаться по улицам, я зашёл в какой-то бар, где подавали дешёвое пойло и попытался затушить огонь злости, что пылал во мне со страшной силой, при помощи алкоголя. Однако, слова Аны по-прежнему звучали в моей голове, а её взгляд, полный гнева, презрения и холода, возникал в памяти, едва мне стоило закрыть глаза.
Под утро я вернулся домой и забылся тяжёлым сном, который затянул меня, как омут. И всё же, сон – это величайшее милосердие природы, которое хотя бы ненадолго способно укрыть израненную душу покрывалом небытия.
Проснулся я уже около двух часов пополудни и весь мир снова навалился на меня своей неумолимой тяжестью. Поток воспоминаний о вчерашнем заставил меня пожалеть о том, что я вообще вырвался из целительного плена сна, милосердно отнимающего у нас способность чувствовать и помнить. Ход моих размышлений прервал звук сообщения. Я взял телефон и прочитал: «Между нами всё кончено, Себастьян! Я уезжаю из Комбарро. Прости, я до последнего пыталась верить в тебя, в нас, но у меня больше нет сил… Постарайся стать собой и будь счастлив!»
-Сука! –я в ярости швырнул телефон в стену.
…Дорога казалась мне бесконечной, хотя я выжимал из машины максимальную скорость, на которую она была способна. Казалось, что я буду ехать так целую вечность… Наконец, вдали показались очертания посёлка и спустя полчаса я въехал в Комбарро. Резко затормозив у дома Аны, я взбежал на крыльцо и позвонил в дверь. Ответа не последовало. Раз за разом я нажимал на кнопку звонка, пока мой палец не утратил чувствительность. Несколько раз я ударил ногой в дверь, но результата был тот же. Тогда я достал ключ, который дала мне когда-то Ана…
Внутри стояла тишина. Я сразу понял, что Аны здесь нет, но на всякий случай обошёл дом. Как же я был счастлив здесь когда-то! Или мне казалось, что я был счастлив? В спальне Аны по-прежнему висели мои этюды, на столе стояла наша совместная фотография, сделанная в последний день лета. Я схватил её и швырнул о стену. Звон разбитого стекла разрезал тишину… Возле открытого шкафа стоял уже собранный чемодан. Не церемонясь, я открыл его: немного одежды,косметики, любимая детская игрушка Аны -  плюшевый кот, которого она называла Пакито и книги. Много-много книг. В числе прочего я увидел сборник стихов Лорки, который подарил ей когда-то, словно в прошлой жизни или параллельной реальности…
За окном уже начинали сгущаться сумерки, растворяя дневной свет в печальных и мрачных красках осеннего вечера. Я вышел на крыльцо и ледяной ветер ударил меня в лицо, словно холодный кулак. Машину я оставил у дома и пошёл по направлению к морю, я знал, где искать Ану.
Она шла вдоль скалистого берега, почти как тогда, в день нашей первой встрече. Изменились лишь детали: вместо тёплой нежности весеннего утра – холод и яростные порывы осеннего ветра. Неприветливый скалистый берег со старым причалом так непохож на живописную песчаную косу, где мы впервые встретились. Вместо белого платья ана одета в чёрный плащ и лицо её выражает не безмятежность и радостный восторг жизни, а решимость и отрешённость одновременно. В руке она несла букет белоснежных хризантем. Дойдя до края причала она замерла на какое-то время, неподвижно глядя на море, губы её шевелились и я понял, что она читает молитву. Потом она бросила свой букет в воду...
Хорошая девочка принесла папочке цветов? –издевательски спросил я.
Она вздрогнула и обернулась. Я ожидал увидеть на её лице страх, раскаяние, смятение, что угодно, но не это холодное выражение, которое приводило меня в бешенство. Её глаза напоминали синий лёд и в них читался вызов.
-Что тебе нужно? -в её голосе послышались стальные нотки, которых я никогда прежде не слышал.
-Я полагаю, что заслуживаю большего, чем трусливое сообщение, в котором ты пишешь, что бросаешь меня. Ведь даже своему папочке, которого давно сожрали рыбы, ты принесла цветы. Неужели я так мало значил для тебя, Анита?
Её глаза гневно вспыхнули. А мне доставляло удовольствие говорить ей гадости! О, сколько всего мне хотелось сказать этой святоше!
-Значит, все твои речи о любви, пылкие поцелуи и нежные ласки оказались таким же лицемерием, как заверения портовой шлюхи о том, что она – честная девушка? Где же твоё желание быть со мной всегда, святая Ана?
-А ты ещё более низок, чем я думала.
-Да ты что! –я расхохотался ей в лицо. –Я же слишком хорош для этого. Помнишь? Не ты ли так говорила недавно?
-Я заблуждалась. Я жестоко заблуждалась с самого начала и поплатилась за это. В этом целиком моя вина,  потому что никто не виноват в наших заблуждениях. Больше я не хочу заниматься искуплением своей любви к тебе, Себастьян. А святой я себя никогда не объявляла. Это ты возвёл меня на пьедестал, а потом за это же и возненавидел. Ты не желал видеть во мне обычного человека, ты почему-то решил, что я спасу тебя, научу быть кем-то другим, не собой. А я хотела любить тебя такого, каков ты есть, хотела увидеть тебя настоящего. Я хотела увидеть настоящего Себастьяна Кастильо, но ты так и не показал мне его.
Ветер усиливался и волны стали подниматься выше, разбиваясь о причал со злобным шипением.
-Хотела увидеть, говоришь? На, смотри! Что, не нравится, да? Это и есть я, настоящий, но что-то твоя любовь быстро закончилась, едва ты увидела то, чего так хотела! Боишься запачкать свои белоснежные ангельские крылья о дерьмо, из которого я состою? Ну чего молчишь?
По её лицу струились слёзы, она их даже не вытирала. Сейчас в её глазах я читал сочувствие. Да, именно сочувствие. Да как она смеет! Лучше бы ненавидела!
-Не смей так смотреть на меня! Слышишь?! Не смей, дрянь, я тебе говорю!
Я схватил её за плечи и яростно встряхнул. Ненавижу, как же я её ненавижу!
-Проси прощения! Проси прощения за всё, что ты сделала! Это из-за тебя я лечу в пропасть! Это ты убила нашу любовь! Проси прощения!
Её взгляд изменился. Теперь в нём была непокорность и снова этот холодный вызов.
Я резко отшвырнул Ану от себя и она упала, потеряв равновесие и соскользнула вниз, но успела схватиться за край причала. Её пальцы побелели от напряжения.
-Проси прощения и я подам тебе руку.
Снова поднялась мощная волна и ударила о причал. Пальцы девушки заскользили по мокрым камням. Она всё так же продолжала смотреть на меня и не произносила ни слова.
-Проси прощения, чёртова дурра! Ты же не сможешь долго удержаться!
Я захлебнулся мощным порывом ветра. Огромная ледяная волна накрыла причал. Сквозь пелену брызг я увидел, как пальцы Аны расжались и она исчезла в потоках воды…
Я бросился к краю причала, но подскользнулся и упал, ударившись головой о какой-то камень.
Меня нашёл местный рыбак и предложил отвезти в больницу, но я отказался, заверив его, что чувствую себя вполне сносно. Доехав до дома, я уничтожил весь запас алкоголя, что был у меня и наступило блаженное забытье.
Пробуждение, как ни странно, не было для меня таким уж мучительным. Я чувствовал необъяснимую лёгкость и пустоту. Мысль о том, что Аны больше нет, не причиняла мне особой боли. Она сама виновата, это был её выбор. Что ей мешало сделать так, как я говорю? Она могла бы попросить прощения, могла бы просто попросить о помощи, но она молчала. Дух океана забрал её, как когда-то забрал её отца. Что я мог поделать? Всё равно Ане не место было среди обычных людей с их страстями и пороками, она не принадлежала этому миру. Так, может, я спас её, позволив уйти в подводное царство, сохранив свою чистоту и красоту? Жизнь не успела её сломать. Что ждало бы её дальше? Растущее год за годом разочарование в людях и окружающем мире и полное духовное одиночество. Ангелам не место на земле. Такими мыслями я пытался себя успокоить и заглушить настойчивый голос совести, который твердил мне, что это я виновен в смерти Аны. Чтобы хоть как-то отвлечься, я решил описать нашу историю на бумаге. На это у меня уходили целые дни. Вверяя равнодушным белым листам то, что мы пережили, я будто вновь испытывал все эти чувства, возвращался в те дни, когда мы с Аной были счастливы. Это стало отправной точкой для меня. Многое теперь представало для меня в ином свете. Я стал понимать то, о чём пыталась сказать мне Ана. Это понимание разрывало меня изнутри, кромсало на части душу и вырывалось наружу даже не слезами, а каким-то болезненным жутким воем. Я возненавидел себя так же сильно, как ненавидел когда-то Ану. Как я мог разрушить чужую жизнь, возлагая ответственность на единственного человека, который пытался показать мне что-то хорошее, что ещё не умерло в этом мире. Только Ана видела во мне нечто светлое и хотела, чтобы я тоже это увидел. Она пыталась познакомить меня с самим собой, но в припадке слепого эгоизма я воспринимал это, как её нежелание видеть меня таким, какой я есть. Как же она страдала всё последнее время, наблюдая за тем, в какое дерьмо я превращаю свою жизнь, но по-прежнему считая, что я заслуживаю лучшего. Это таким, как я, нет места в этом мире, потому что всё, к чему бы я не прикасался, я разрушал в попытках обрести себя, начинал ненавидеть то, что люблю, понимая, что ничто и никто не может изменить меня, примирить меня с собой. Не Ана не могла принять меня, а я сам себя не мог принять и перекладывал вину за это на неё.
Я не мог больше видеть её портрет, поэтому завесил его плотной тканью, лишь бы не ощущать на себе её взгляда. Мне казалось, что глаза на портрете следят за мной, это сводило с ума!
…Я дописал последние слова и отложил последний лист бумаги. Потом собрал их все вместе и сцепил парой скрепок. Ну вот и всё.
Ночь встретила меня прохладой и тишиной. Лёгкий ветер касался лица своими незримыми крыльями… Пустынная, в этот час, дорога была слабо освещена. Какое-то время я ехал на средней скорости, вдыхая полной грудью ночной воздух, льющийся в открытые окна, вбирая в себя все оттенки этой тихой ночи… Каким безмятежно прекрасным может быть мир и как нам сложно оценить это богатство, которое всегда с нами. В вечной борьбе с собой, миром, окружающими, в погоне за ответами на бессмысленные вопросы мы забываем кто мы есть и для чего мы здесь.
Я сделал глубокий вдох, на несколько секунд задержав в себе этот восхитительный воздух, потом резко надавил на газ. Впереди чернела пропасть обрыва...