Вольные жители

Село Вольное расселили семь лет назад, едва в школе отзвенел последний звонок. «Вольные жители», как сами себя называли селяне, разъехались по клеткам в новостройки мегаполиса. Сельское «сарафанное радио» продолжало работать в телефонном режиме, но с каждым годом земляки все меньше узнавали о судьбах друг друга.

Село как село. Обсуждали всех. Чаще доставалось пьющей продавщице Марии, одинокой бабе с непутевой дочкой и ярким прошлом. Трепались «простыни» давнего замужества Марии за актером – он все чаще мелькал в сериалах. Смаковались детали ее недавнего шапочного романа с заезжим из города на пленер художником. Одной из последних горячих тем в новостях до переселения был скандал Марии с дочкой, где мать, как впрочем всегда, блистала виртуозным владением матом.

Мария проклинала себя каждый раз за то, что снова кому-то открыла душу с пьяных глаз. «Эх, черти! Как вам к лицу ваши вилы!» - шипела она себе под нос, глядя в окно на «лавочниц», так она именовала сплетниц, – «Говори о том только, что тебе ясно, иначе молчи».*

Не сложившееся бабье счастье и рюмочку с горя Мария себе прощала. Не могла простить гнев свой. Корни его она знала – дочь шла по проторенной матерью дорожке. Мария и сама не понимала, как с нее свернуть, так чего же ждать от дочери. Отчаяние догрызало восхитительную когда-то женщину, а «лавочницы» подбирали за ним крошки.

Был в селе и «орешек не по зубам» трепалкам. Сколько ни приглашали они в свой круг Лидию Павловну, удержать ее более двух минут не удавалось. Она всегда была доброжелательной, но закрытой, в пересудах не участвовала. По-доброму отнекивалась от разговоров – и домой.

Двор Лидии Павловны всегда был причесанным. О походил на фрагмент городского парка, оттого и не вписывался в пейзаж. Скамейка у нее была своя, за домом. Здесь она любила читать или просто любовалась гортензиями и флоксами.

Лидия Павловна была в селе единственным медиком. Днем люди шли к ней в медпункт, а вечерами и в выходные, что случись, домой. Болячки были не только телесными. Но и те, и другие покрывались медицинской и человеческой тайной.

Тайной была окутана и она сама. Мужа Лидия Павловна давно похоронила. Ей тогда было лет тридцать. На руках осталась Нюрочка – ребенок часто болеющий, тощий. Хозяйство, которое держали с мужем, Лидия Павловна распродала, оставив себе с десяток несушек. Выкроенное время посвятила здоровью и воспитанию дочери.

Кажется, в ту пору Лидия Павловна стала почти каждое воскресение уезжать в город. Первая версия односельчан – «Рынок» – скоро себя опровергла, так как «медичка» возвращалась с пустыми руками. Вторая версия – «Аптека» – тоже: вспомнили, что медикаменты раз в месяц привозят на УАЗике из города.

– Лидочка, – обратилась находчивая баба Рая к нарядно и, в то же время, просто одетой «медичке», – Ты не у город случаем?
– В город, теть Рай. Здравствуйте!
– Вот ведь, как хорошо! Лидочка, а можэ ты мэни купишь атласную бейку – вот такую? – баба Рая уравновесила в две параллельные кривые большой палец с указательным и свела их сантиметров до шести, – Унученьке моей подол на платьице подошить бы.
– А цвет какой?
– Да вот, как юбка твоя точно! – воскликнула старуха и, прищурив глаза, спросила, – Ты не на свидание ли, часом, нарядная такая, Лидочка?
Лидия Павловна расхохоталась до слез.
– Ну, что Вы, баб Рай!!! Ой, рассмешили, не могу! Свидание, –раскрасневшаяся женщина словно смахнула рукой с лица невидимую пушинку и, поправив челку, наповал удовлетворила любопытство старухи, – В храм я. Праздник сегодня Петра и Павла!

У бабушки Раи на лице было написано многое, но вчитываться Лидия Павловна не стала, она спешила на автобус:
– Ленты-то сколько взять?
– Да, хош метров пять, – ответила растерянная бабка и махнула «медичке» вслед костлявой серой рукой.

«Ох, Лидия Паловна – Петропаловна… Грехи отмаливать, значит…», – приговаривая под нос, заковыляла с лакомым куском новостей к заветной лавочке старуха.

Так и стали в селе, за глаза, звать «медичку» Лидией Петропавловной. Но в душу ей никто больше не лез. До одного прекрасного мартовского дня.

Мини-рынок в квартале, где Лидия Павловна получила квартиру, никогда прежде не сталкивал ее нос к носу с земляками. Отбирая в пакет морковь, Лидия Павловна услышала за своей спиной голос из прошлого:
– Кого я вижу! Я не ошиблась? Лида, – из-за спины в лицо ей заглядывала Мария, – Лидочка? Лида!

Никогда прежде Мария не обращалась к Лидии Павловне без отчества. Нет, это ее совсем не коробило. Она почувствовала искреннюю радость, исходящую от Марии. К тому же, не ощутила запаха перегара, что наводило на светлые мысли.
– Мария! Как Вы тут?
– Случайно! Наверное, – Мария призадумалась и, усомнившись в случайности происходящего, мысль сама вырвалась вслух, – «Всем правит случай. Знать бы еще, кто правит случаем».2
– Куда путь держите?
– К остановке.
– Мой дом прямо за ней.

Короткий совместный путь их был скрашен веселой беседой о земляках, о бытовых переменах каждой. Только Лидия Павловна периодами менялась в лице, отвлекаясь на внутренний голос. Для чего эта встреча?

– Мария, мы ведь с Вами никогда не беседовали за чашкой чая. Может, мы исправим это? Мне кажется, вы продрогли, – неуверенно начала Лидия Павловна.
– С удовольствием! У меня отпуск, – подхватила Мария.

У Лидии Павловны был выходной. Перебравшись в город, она устроилась в поликлинику рядом с домом. За эти годы жизнь ее очертила круги, которые редко выходили за пределы квартала. Здесь было всё: дом, работа, храм, библиотека, магазины, рынок, почта. Недалеко располагался и железнодорожный вокзал, с которого отправлялся прямой поезд в Златоуст, где теперь жила ее дочь со своей семьей.

– Анюта моя после школы поступила в педагогический на факультет иностранных языков, – отвечала на вопрос гостьи Лидия Павловна, – преподает теперь в школе. Впрочем, скоро в декрет.

– Ух, как! Поздравляю! А муж её кто? – не скрывая любопытства, выуживала информацию Мария.
– Человек, – улыбнусь Лидия Павловна и хотела тем закрыть тему. Однако, внутренний голос склонял ее к откровенности. – Он ведущий инженер в металлургии. Работа тяжелая, а характер легкий.
– А Вы, Лидочка, так не выходили больше замуж? – не унималась Мария.
Лидия Павловна даже поперхнулась. Давно не было на поле ее жизни такой массивной техники! Раз уж так все идет, она решила было перевести разговор в удобное для себя русло, но Марию уже было не остановить. Что же делать?
– Тяжело ж без мужика-то?
– Что ж, раз мы о личном, то предлагаю общаться на «ты». – Лидочка откашлялась, собралась с мыслями. Она всегда знала, что Мария – умная баба, только вектор жизни ее однажды сбился. Взывая к самым лучшим сторонам души Марии, она ответила, – Тяжело? Нет, Мария, не тяжело. Я мужа своего любила. Он был человек, понимаешь?

Мария утвердительно кивнула, хотя и не понимала. На ее пути такого мужчины не встретилось.
– Любовь ведь, Мария, никогда не прекращается. Конечно, если это любовь. В моем сердце со смертью Мити ничего не изменилось. Он словно всегда со мной. Потому и одиночества я не чувствую.

Думала, что когда дочь замуж выйдет, останусь одна – завою от тоски. Но, нет! Покой в сердце. А чего выть-то? Дочь, слава Богу, счастлива, здорова. Внучок скоро будет. На работе у меня тоже все хорошо. Нет поводов для печали!
Ты о себе расскажи! И о Дарье своей. Так мне твоя Даша всегда нравилась! Как вспомню ее на выпускном, аж дух замирает – стихи читала, будто каждую строчку сама проживала. Она ведь и писала что-то?

– Писала. Может и сейчас пишет, не знаю. Только пьет она да шляется. В университет экзамен провалила – тема досталась, о которой она толком ничего не знала. Может, одна такая тема и была, в которой Дарья моя – дуб. Только, видать, на роду у нас написано спотыкаться на первой же ступеньке.

А тут еще подвернулся ей парень крутой. Она думала, сперва замуж, потом образование. Раз уж так складывается. Поматросил Дарью и бросил! Мог и у меня внучок быть. Только я сама тогда на аборте настояла.

После того совсем моя Дашка с катушек слетела. Не судьба нам счастливыми быть, Лидочка! Как проклял кто! Понимаешь, проклял!

Мария отодвинула чашку в сторону, уронила голову в ладони и разрыдалась. Долго плакала. Сама на себя стала непохожая. Лида перевела ее в спальню, уложила на постель, накрыла пледом. И успокоительное принесла, но Мария отказалась.

Долго они молчали. Почти ровесницы. Обе смуглые, кареглазые, волосы богатые до плеч. Глянуть со стороны – кровные сестры.

– Счастливая ты, Лида, – наконец, заговорила Мария, – Никому не завидовала, а тебе завидую. Всегда завидовала. Чистоте твоей! Счастью твоему! Почему так, Лида: одним все, другим ничего?

По взгляду Марии Лида поняла, что вопрос не риторический. Молчала, потирала мокрые ладони и выдохнула в ответ:
– Я – сирота, Маш. Детство моё соленым было от слез, а тело синим от ссадин. Увезут меня в больницу с побоями, я радуюсь. Тихо там, чисто. Ухаживают за мной, как будто я что-то важное. Я и профессию там выбрала.
Доктор одна меня так жалела! Своих детей не было, меня взять хотела. Но муж не позволил. А куда она против мужа, с детства вместе?! Обнимемся с ней, плачем. Вроде мама она мне, когда я в больнице. А так – нет.
Мне почти восемнадцать было, когда ее муж умер. Встретились мы в городе, как ты говоришь, случайно. Я уже на медицинском училась. Она и позвала из общежития к ней перебраться. Вот тогда только счастье мое началось!
Мама недолго прожила, но всю себя в меня вложила. И когда Митя замуж позвал, она уже последние дни доживала. Знаешь, каким слово ее последнее было?
– ?
– Благословляю.
Редкое для Марии слово поднялось к потолку, разрослось в воздухе комнаты, стало светлым облаком. Как легко задышалось ей!
– Митя мой города не любил. Рвался в деревню, – продолжила Лидия. – А куда он, туда и я! Для меня в жизни не было другого места. Детей у нас не было три года. Потом Нюрочка родилась. Но очень уж болела. Помогли нам мои знания да молитвы Митиной бабушки. Дальше ты и сама все знаешь.
Лидия встала, расправила складки на юбке и жестом пригласила Марию на кухню:
– Пойдем обедать, Маш, а то от слез у нас с тобой сил совсем не осталось.
Обедали молча. И только за чаем Мария спросила:

– Что мне с дочкой делать, Лида? Некому мне помочь.
– Не знаю, Маша. Мне тоже помогать некому. Кроме Богородицы. Стану пред ней на колени, выплачусь как мама Матери, попрошу исправить дела рук моих, да чадо мое защитить и наставить.
Одно могу сказать тебе, так говорила Митина бабушка: «Мать дитя подолом укроет и всякий позор скроет».

Мария ничего не ответила, но в уме дважды проговорила услышанную фразу.
На том и завершилась их нежданная встреча.

Домой Мария не спешила. С ней давно не говорили откровенно и тепло. Ей хотелось подольше нести себя в атмосфере этой беседы. Она решила идти домой пешком, через сквер. Смеркалось, когда Мария подошла к своему подъезду.

На парковке она заметила автомобиль, на котором иногда привозил Дашку какой-то хахаль. Боль резанула по сердцу. Подниматься в квартиру Мария не спешила. У двери она стояла в оцепенении, ключом решила не открывать, позвонила в звонок. Позвонила второй раз и третий.

Дверь скрипнула, в проеме появилась растрепанная, подвыпившая Дарья, одетая в пуловер наизнанку. Мария на тяжелых ногах прошла в кухню, заметив боковым зрением, как за спиной дочери протиснулся к выходу и исчез за дверью тучный мужик. Мария взяла табурет, села у окна. Смотрела в чернеющее небо, и бегло находила в нем просветы.

– Мамка, ты чего? – спросила Дарья, сраженная спокойствием матери. Она знала, что мать может вернуться в любой момент и была готова к скандалу.
Мария не отвечала. Дарья уперлась спиной в дверной проем и не сводила глаз с матери. Когда просветов за окном не осталось, Мария перевела взгляд с окна на дочь. Подбородок задрожал, лицо одновременно выражало боль и омерзение:
– Дашка, куда ты катишься? Куда ты катишься, дочка?! – Мария переходила с шепота на вопль.
¬– Куда ты посылала меня, мамочка, туда и качусь! – ехидно и равнодушно ответила Дарья. Вышла из кухни, оделась и ушла, хлопнув дверью.
Мария кинулась вслед. Рыдания разорвали ее душу в прихожей. Неистово, с полминуты она выла зверем, опираясь рукой о дерматиновую дверь, потом сползла на колени, после и вовсе свернулась клубком на коврике.

Дарья курила в подъезде. Ей некуда было идти. Она слушала рыдания матери. Заметила, как быстро они сменились конвульсивными всхлипываниями. И сквозь них, с заиканием, пробивалось нечто невнятное. Дарья выбросила сигарету. Присела у двери на корточки и расслышала в материнском шепоте: «Матушка Богородица… Матушка Богородица… Матушка Богородица…».

Примечания:
1. Цитаты. Лев Николаевич Толстой.
2. Цитаты. Станислав Ежи Лец