Фаркуар-код

Фаркуар-код. Анализ рассказа Амброза Бирса "Случай на мосту через Совиный ручей".

Ряд рассказов Бирса объединяет общий сюжет о трагической неспособности человека держаться за перила реальности даже стоя на краю когнитивной или нравственной пропасти, о неспособности воспринимать мир таким, как он есть, о самообмане, возводимом над преградами для честолюбивых, но беспочвенных притязаний, о попытках подменить реальность миражами и поселиться в сахарном оазисе фантазий. «Случай на мосту через Совиный ручей» вероятно, самый известный рассказ из этого тематического блока, популярный, прежде всего, благодаря шокирующей развязке: побег с эшафота приговорённого к повешению во время Гражданской войны заложенного 35 лет назад плантатора-южанина Пейтона Фаркуара (типичного бирсовского манилова-экстремала) и его долгое драматическое возвращение домой сквозь окружающую и осаждающую среду поперёк цепочек собственных следов оказываются мгновенными предсмертными видениями висельника – в тот момент, когда странгуляционный странник видит родное крыльцо, замечает волнение и плеск женского платья и готовится обнять свою цветущую, райски улыбающуюся жену, он попадает в браконьерскую удавку с вздёргивающей жердью, расставленную около норы; он всё ещё в руках бригады, производящей высотные работы и предоставляющей существенные скидки, и его шею ломает петля.

Эффектная бифуркация Фаркуара на мосту – один Фаркуар продолжает прислушиваться к тиканью часов, другой разрывает путы и убегает – может спровоцировать читателя, любящего тонкие игры с иллюзиями и симуляциями, сделать пустую стойку на внезапный финал, не заметив, что контакты Фаркуара с внешним миром давно свелись к сдаче формальной отчётности, а его жизнь превратилась в череду призрачных, предательских, неравномерно освещённых, но имеющих романтическое напыление грёз, в которых изнывающий от серых будней и жаждущий внимания и славы респектабельный алабамец воображал себя удальцом, доблестно сражающимся против янки за правое дело Конфедерации, хотя обстоятельства к геройству вовсе не располагали. Опытные критики, конечно, отметили многие из ошибок Фаркуара: глаза у его совести расположены по бокам головы, и он в упор не видит несправедливости и бесчеловечности рабства, и фальшивости накренившегося патриархально-пасторального мирка плантаторов, чьи устои давно размыты чужими страданиями; законы физики, решения военно-полевых судов для него недостаточно нормативны и ближе по статусу к методическим рекомендациям; катастрофически недоукомплектованный и неготовый к быстрому развёртыванию и слаженным действиям холёный южанин преувеличивает свою смекалку и сноровку, не учитывает риск задуманной им диверсии, не обращает внимания на грозящую партизанам из числа штатских опасность, планируя спастись от выстрелов окунувшись на 1—1,5 метра в собственное воображение, и надеясь, что толща лжи расплющивает пули; наконец, даже непосредственное появление врага у ворот усадьбы не вызывает у Фаркуара пассивно-оборонительной реакции – он не в состоянии блеснуть чутьём и распознать в попросившем напиться всаднике переодетого шпиона федеральных войск (хотя в рассказе напрямую об этом и не говорится, Фаркуар действительно обманулся относительно истинной личности и целей соглядатая в серой форме: стоящий на висельном помосте эксперт по столыпинским галстукам думает о своём доме как о безопасном убежище, находящимся далеко от линии фронта и недоступном для захватчиков, то есть по-прежнему не осознаёт, что неприятельские солдаты уже рыскали вблизи его плантации).

Однако из чего следует, что Фаркуар действительно собирался поджечь мост? Сюжет полон дыр как коварный тротуар с неплотно прикрытыми круглыми люками, и в нём нет ни слова о причинах, приведших злополучного алабамского плантатора к мосту через Совиный ручей. О намерениях  устроить диверсию приходится судить исходя из содержания его разговора с лазутчиком северян, но это всего лишь догадка, основанная на контексте, а не на прямых фактах и, строго говоря, читатель не знает, при каких обстоятельствах Фаркуар очутился в плену. Или всё-таки знает? Похоже, Бирсу удалось скрыть в тени целый пролёт истории, направив луч прожектора в сторону – дьявольский трюк, достойный Гудини. Третья часть «Случая на мосту» посвящена не бегству Фаркуара, а его подрывному рейду, переходу от усадьбы к форту федеральных войск, поскольку сеанс песочной игротерапии на празднично оформленном берегу заглубленного в землю ручья и последующая туго затяжная и сопровождаемая галлюцинаторной иллюминацией и звуковыми спецэффектами одиссея по зарослям образующих глухую арку декорированных под стволы колонн в принципе не могут быть чистой выдумкой из-за обилия точных и необязательных для фантазии деталей. В третьей части история прыгает как аквалангист спиной вперёд, то есть события с точки зрения хронологии излагаются в обратном порядке: момент спасения героя в ручье от выстрелов представляет собой окончание этого отрезка повествования, а встреча с женой (на самом деле расставание) – его начало.

Две подсказки помогают понять, что беглец сдваивает след и возвращается домой тем же путём, каким пришёл к мосту, вписывая свою жизнь в геометрически правильную фигуру круга, что он не только фантазирует, но и вспоминает: боязнь Фаркуара погибнуть от пули и серые глаза часового. Для барахтающегося в ручье Фаркуара быть повешенным и брошенным в воду не так уж плохо по сравнению с расстрелом – такая мысль мелькает в его голове. Почему? Разве жребий висельника предпочтительней жребия жертвы ружейного выстрела? Предпочтительней, ведь виселица грозит Фаркуару только в будущем, а получить огнестрельную рану он рискует прямо сейчас. Мечтая о вызволении из петли, Фаркуар листает в памяти и редактирует события недавнего прошлого, свою попытку вплавь добраться до моста и то, как он был обнаружен часовым, и бред постепенно распространяется по большеполушарному хранилищу данных (но прибитый к деревянным устоям выкидной лес не упоминается среди многих подробностей побега, вероятно, лазутчик северян солгал об этом в разговоре у ворот плантации; таким образом, Фаркуар должен был понять, что поджог моста ещё слишком зелёный до того, как столкнулся с неприятельскими солдатами). В своих фантазиях Фаркуар спасается, нырнув под воду, но в реальности он сдался вскинувшему ружьё свинцовоглазому часовому, потому что слышал, будто смешение в радужке белого и чёрного придаёт зрению феноменальную остроту и что стрелки с серыми глазами бьют без промаха. Фаркуар, чьи зеркала души имеют пепельный оттенок, охотно верит в эту байку – мнение о людях с серыми глазами как о прирождённых снайперах тешит его тщеславие, он сам верит в собственную зоркость и способность фокусироваться на удалённых предметах, перетолковывая свой страх в чудесный дар высокого пространственного разрешения. Как Фаркуару удалось определить цвет глаз часового с расстояния минимум в несколько десятков метров? Никак. Испугавшись погибнуть, он просто убедил себя в том, что у часового серые глаза, чтобы иметь благовидный предлог сдаться. Фаркуар мог спастись, но запутался в сетчатке, серый цвет вновь обманул его, как и тогда, когда он доверился серой форме лазутчика северян.

 Таким образом, Фаркуар действительно хотел поджечь мост, но не имел возможности сделать это и был казнён несправедливо, став жертвой жестокости и цинизма федералов, заманивших его в ловушку, и собственных иллюзий.