Военная история

               
- 
            Военная  история

                Светлой памяти актрисы и патриота
                Александры Федоровны Перегонец






 Глава 1

- Сидят, проклятые! - прошептала с ненавистью Ольга, выглядывая из –за кулисы в зрительный зал.   
 Молодой человек, стоявший за ее спиной нежно обнял девушку.
- Как я понимаю тебя, Оля! Но очень скоро все это кончиться, потерпи немного. Мы еще будем счастливы.  А сейчас надо играть, обязательно играть.
 -Ты прав! - она оглянулась, и улыбаясь, посмотрела в его открытое и такое дорогое лицо.
-Пора, «Фердинанд»!
 Они порывисто выбежали на сцену.
   Фердинанд. Как ты бледна, Луиза!
    Луиза (бросается к нему в объятия) Ничего! Ничего! Ты - со мной. Все прошло.
    Фердинанд (подносит ее руку к губам) Моя Луиза все еще меня любит? Мое сердце-такое же, как и вчера, а твое? Я лечу к тебе, хочу посмотреть, весела ли ты, и уйти от тебя повеселевшим, а ты грустишь.
    Луиза. Да нет же, нет, мой любимый!
    Фердинанд. Говори правду. Ты грустишь. Я вижу насквозь твою душу, как вот этот чистой воды бриллиант (показывает на свое кольцо). На нем не может появиться ни одного пузырька, которого бы я не заметил, ни одна мысль не мелькнет в твоих глазах, которую бы я не уловил. Что с тобой? Признайся! Когда это зеркало ничем не замутнено, то уж весь мир для меня безоблачен. Что тебя печалит?
     Луиза (некоторое время смотрит на него молча и многозначительно; с грустью). Фердинанд! Фердинанд! Если бы ты знал, какой прекрасной кажется в твоем изображении бедная девушка, простая мещанка!»
  - Браво! Браво! Фрейлейн Ольга, Вы действительно прекрасны! -  бесцеремонно прервал напряженный диалог героев зондерфюрер Рек. - Позвольте мне поцеловать вашу ручку.
      Ольга, не успевшая еще отойти от роли, с каким –то оцепенением наблюдала, как немецкий офицер поднимается на сцену в сопровождении нацистского прихвостня, клоуна Ганса и незнакомого молодого гестаповца.
       Николай стоял рядом и с содроганием и гневом смотрел, как слюнявый рот немца
касается нежной руки девушки. 
     -  Владислав Янович, когда состоится премьера? - вежливо спросил Рек ю режиссера.
    -    Думаю, через месяц, зондерфюрер.
    -    Отлично! Отлично! Видите, Курт, - обратился он к  молодому гестаповцу. - Как мы внедряем нашу великую культуру, нашего Шиллера в эту варварскую, большевистскую страну. И нам помогают, что самое главное, русские актеры!
        Ольга перевела взгляд на незнакомца, стоявшего рядом с Реком и встретилась с холодным блеском его серых проницательных глаз.  Если бы она увидела этого человека в другом месте и в другое время, то несомненно бы отметила его мужскую привлекательность, высокую мощную фигуру, мужественную красоту строго лица, волевой подбородок. Она гордо выдержала его оценивающий ледяной взгляд. 
         - Курт фон Штальбе прибыл к нам из Берлина. Он не только блестящий офицер, но и знаток философии и литературы, цитирует немецких классиков по-памяти, - добавил зондерфюрер представляя окружающим своего молодого спутника. На лице гестаповца появилось подобие улыбки.
                ***********
          Ольга устало посмотрела в зеркало гримерки. Рек был прав, она действительно выглядело прекрасно. Волнение придавали ее лицу особый шарм.
          В дверь постучали и не успела она проговорить: «Войдите!», как на пороге появился Владислав Янович.
 - Сегодня ночью, Оленька, - прошептал он, протягивая ей пакет. -Немцев в театре нет. Ганс тоже ушел.
        Ольга взяла пакет.
- Хорошо.
- Будьте осторожны с Николаем!  Немцы чувствуют, что теряют силы и власть, и будут драться до конца. Неспроста к нам заявился этот гестаповец из Берлина. Думаю, он - специалист по выявлению подпольных организаций и связных.
- Вы преувеличиваете, Владислав Янович!
- Нет, Оленька!  Обидно погибнуть перед самым освобождением.
- Вы же знаете, что после расстрела родителей я не дорожу своей жизнью!
       Режиссер вздохнул
- И все - таки береги себя, я очень прошу! Ради других, ради близких тебе людей.
На глазах Ольги появились слезы.
- Простите меня, Владислав Янович! Я не в праве думать только о себе. Я все понимаю.
- Ну и замечательно, моя девочка!
Он замолчал ненадолго и вдруг внезапно, повинуясь минутному порыву, растроганно проговорил:
 - Ты знаешь, я горд тобой. Позволь передать тебе слова благодарности от наших подпольщиков. Ты совершила невозможное во время выездного концерта для немецких солдат. План укреплений, расположение огневых точек- все это был очень важно, Оленька.
Бронкевич прижал ее к себе, поцеловав в щеку и быстро вышел.
    … Радостная, растроганная словами режиссера, Ольга стремительно шла по улице, когда перед ней внезапно остановилась машина шефа гестапо. Подобное развитие событий было крайне неприятно и опасно. В потайном кармане пальто актрисы лежали листовки. Услужливый адъютант открыл перед ней дверь автомобиля.
 - Фрейлейн Луганская, присаживайтесь! - вежливо пригласил девушку группенфюрер. - Я не был на репетиции, о чем очень сожалею, но мне хочется пригласить Вас к себе в кабинет и отметить ваш потрясающий успех среди немецких солдат во время поездки на фронт. У меня есть прекрасное французское шампанское, пирожные! 
   - Благодарю Вас, не стоит, - пыталась отказаться Ольга.
   - Прошу Вас, - настаивал Майер.
   Девушке пришлось смириться. Стараясь не выдать своего смятения, она опустилась на мягкое сидение машины.
    Гестапо располагалось в здании райкома партии. Поднимаясь по знакомой мраморной лестнице, Ольга отчетливо вспомнила недавнее прошлое. как ее с группой одноклассников принимали в комсомол. По злой иронии судьбы именно в кабинете первого секретаря комитета комсомола, где она отвечала на вопросы по истории комсомола, расположился теперь Майер. 
    Кабинет почти не изменился при новом хозяине, если не считать портрета Гитлера вместо портрета Сталина и свастику. Заметив, как заинтересованно девушка рассматривает кабинет, Майер заметил:
     - Я вижу Вам знаком этот кабинет?
     - Да.
    Она старалась держаться вежливо, но в тоже время отстраненно. Майер больше ничего не сказал, лишь жестом пригласил ее сесть в мягкое кожаное кресло перед столом.  он сел напротив и позвонил по телефону. Пока он кому-то отдавал распоряжения у Ольги появилась возможность изучить его лицо и манеру разговора. Начальник гестапо производил впечатление умного, расчетливого и в тоже время коварного человека. Он умел хорошо подать себя и даже расположить в свою пользу собеседника, но его внутренняя сущность не менялась, она сквозила во взгляде его глаз, в жестах, в надменном повороте головы. Он был небольшого роста, суховат и брит наголо. Майер повесил трубку и сдержанно улыбнулся Ольге.
     - Прошу прощения. Обещанное угощение будет с минуты на минуту. 
  Дверь отворилась и вошел офицер с подносом, на котором стояла бутылка с шампанским, два бокала и вазочка с пирожными.
    -Благодарю, Вас, - высокомерно обратился к нему начальник гестапо.
 Офицер отдал честь и удалился.
 - Ну что же, -наливая шампанское, произнес Майер. - Выпьем за Вас и за ваше прекрасное выступление на фронте.
 Ольга положила сумочку на колени и слегка пригубила шампанское.
   -Пейте, пейте! Это настоящее французское.      
 В дверь постучали и на пороге возникла фигура молодого гестаповца.
   - Заходите, заходите Курт. А мы с фрейлейн Луганской отмечаем ее прекрасное выступление вместе с другими актерами перед немецкими солдатами.
    Курт присел на кресло рядом с Ольгой и она почувствовала запах дорогого одеколона.
   - У меня есть еще один бокал, как говорится, по – русски «про запас».
    Майер встал и достал из маленького шкафчика хрустальный бокал и наполнив его шампанским, подал его молодому немцу.
   Он хотел было произнести тост, но внезапно дверь снова открылась и два гестаповца ввели еле стоявшего на ногах, избитого человека.
       При взгляде на него у Ольги защемило сердце. Она с трудом узнала в нем симпатичного, доброжелательного паренька из районного комитета ВЛКСМ, еще до войны приходившего к ним в театр и проводившего беседы с молодыми актерами – комсомольцами. Теперь лицо его превратилось в кровавую маску - один глаз заплыл, губы были разбиты, а зубы- выбиты. 
     - Сволочь! - прошептал он, глядя с ненавистью на Луганскую.  - Продалась! - и плюнул в ее сторону кровавым сгустком.
      Ольга вздрогнула, но не опустила глаз, продолжая смотреть прямо в лицо юноше. А между тем она готова была закричать от ужаса и жалости. Ей так хотелось прошептать этому человеку слова надежды, веры в близкую победу, облегчить его страдания.    
      - Что это такое! - с деланным возмущением воскликнул Майер. –Разве я не просил   привезти его на допрос через полчаса.
       Гестаповцы грубо схватили молодого человека и выволокли его за дверь.
       - Простите великодушно фрейлейн Ольга! Такова наша работа!
     Актриса ничего ему не ответила. Она неожиданно повернулась и посмотрела в глаза Курту. Удивительно, но в глубине его глаз она заметила странные огоньки. Неужели сочувствие, сострадание? Да разве возможны человеческие чувства у этих зверей? 
        - Я думаю, что Вы поступаете умно фрейлейн Ольга, служа нам. После войны Вы, как актриса будете иметь большой успех в Германии. Вы красивы, молоды, талантливы у Вас масса достоинств, не так ли Курт?
         Молодой гестаповец улыбнулся. 
       - Несомненно.               
       - Итак выпьем за нашу победу! - Майер встал, а вместе с ним Ольга и Курт.
         Звон бокалов раздался в тишине кабинета.
        - Благодарю Вас фрейлейн Луганская за приятные минуты, что Вы подарили мне! Беседа с прекрасной девушкой такая редкость на войне. К сожалению, у меня появились неотложные дела. Гауптштурмфюрер фон Штальбе появился весьма кстати. Надеюсь, он проводит фрейлейн Ольгу.
         -Конечно.
      Курт помог девушке накинуть пальто. Он так резко взял ее пальто, что Ольга услышала явственный шелест бумаг. Гестаповец, несомненно, тоже это услышал. «Конец. неужели конец!»- пронеслось в голове. Но Курт ничего не сказал. Когда Ольга и гестаповец подошла к двери Майер неожиданно спросил:
         - Фрейлейн Ольга, Вы никогда не слышали о подпольной группе «Буревестник»?
       Ольга с интересом посмотрела на шефа гестапо, потом наморщила лоб, как будто что-то вспоминая:
          - Я видела листовки, расклеенные по городу. Внизу каждой стояло название какой-то группы.
         -  Память Вам не изменяет. Больше Вы ничего не можете мне сказать?
         -  Нет, группенфюрер.   
       -   Как Вы думаете, среди актеров вашего театра могут быть подпольщики?
       -   Что Вы! -  рассмеявшись, ответила девушка. - Актеры-дети искусства, они далеки от политики.
       -  Разве? А ваш отец, а ваша мать?
       - Мой отец был особым человеком, а моя мать была ему очень предана.
Шеф гестапо задумчиво рассматривал стоявшую перед ним девушку. 
         - Простите, еще один вопрос. Вы знаете легенду о черном монахе, который жил здесь сто лет назад?
         -Сказать по правде, в детстве я слышала о нем, но никогда не интересовалась подробностями этой истории.   
      - Еще раз извините фрейлейн за эти вопросы. Благодарю за приятную беседу.
       Майер вышел из-за стола подошел к молодой актрисе и поцеловал ей руку. 
       Когда Ольга вышла из кабинета, силы ее оставили. Она только сейчас осознала, как была тяжела и мучительна беседа с шефом гестапо. Ожидание обыска, провала, ужас от увиденного: страдания искалеченное юноши- все это так ошеломило ее, что она близка была к обмороку. Девушка, наверное, упала бы, если бы   Курт не держал ее под руку крепко и надежно.  Должно быть он понимал ее состояние и не отпускал руки пока они проходили по коридору и спускались по лестнице. Один раз девушка услышала приглушенные крики.
  - Вы прекрасно держались, фрейлейн Ольга. Не многие в этом кабинете сохраняют присутствие духа, - услышала она мягкий голос гестаповца. - Позвольте я провожу Вас.
 - В этом нет надобности, герр офицер.
 - И все- таки я провожу.
  Она не стала сопротивляться.  Итак, она шла теперь в сопровождении высокого красавца. Пытка продолжалась. «В какую игру он играет?» - спрашивала она себя, глядя в его задумчивые серые глаза. Вначале они шли молча.  Но актриса решила проявить инициативу.
- Вы прекрасно говорите по – русски, герр Курт. - непринужденно заметила Ольга.
- Да, я изучал русский язык и русскую литературу и люблю русский театр.
- Неужели?
-  Я наблюдал за Вами на репетиции. Вы играли Шиллера безупречно. Это я Вам говорю, как немец.
- Благодарю Вас за лестное мнение.
- Я очень люблю эту пьесу Шиллера и знаю ее наизусть
- У Вас прекрасная память!
- И не только память, но и наблюдательность, иначе я никогда не работал бы в гестапо.
   Он, по-видимому, хотел смутить девушку и напугать ее своими намеками, но его напыщенность и важность, вызвали у нее лишь неприязнь.
- Скажите, любитель русского театра, была ли необходимость расстреливать русских актеров в начале оккупации? – спросила Ольга с вызовом и в тоже время с горечью.
   Гестаповец остановился и изучающее посмотрел ей в лицо. Взгляд его смягчился.
-  По-видимому, боль от потери, пережитое горе живы в Вас. Но ведь ваш отец отказался от должности бургомистра, от сотрудничества с нами и в довольно дерзкой форме, ваша мать, так же была непримирима. Вы же и остальные актеры поступили более разумно.
-Под угрозой расстрела! Вы убили нашего ведущего актера Бориса Боголюбова за то, что он исполнял роль Ленина. 
- Искусство и война не всегда бывают совместимы.
- Но это Вы принесли войну на нашу землю.
 - Все не так просто.
Ольга вздохнула. У нее не было сил и желания продолжать разговор. Этот солдафон был отвратителен, несмотря на всю его холеность и лоск.   Перед домом он оставил ее, поклонившись, и удалился быстрой энергичной походкой.
   Как только она вошла в квартиру, то сразу опустилась в кресло измученная, опустошенная. Квартира ее счастливого детства, когда-то наполненная гулом людских голосов, смехом шумных встреч, безудержным весельем, встретила ее гнетущей тишиной. А ведь она помнила, как дрожала люстра от гремящего баса Степана Васильевича Турчинова – знаменитого трагика, как звенел мелодичный смех матери – примадонны, красавицы, как звучал монолог Шейлока в исполнении отца.
   А теперь эта счастливая жизнь была перечеркнута раз и навсегда. Только одно согревало душу, что она не сдалась, не ушла в себя, а борется по мере сил против страшной, пожирающей тела и души людей, силы.
  От размышлений ее оторвал условный стук в дверь. Ольга догадалась, кто это мог быть, но все равно, быстро подойдя к двери, тихо спросила: «Кто?» Услышав в ответ знакомый голос, она открыла дверь и попала в объятия Николая.
 -Оля! Все в порядке? Я видел тебя с этим мерзавцем. Я шел за вами.
- У меня были с собой листовки в потайном кармане пальто.
- Бедная моя девочка, что ты пережила!
-Да, если бы он вздумал меня обыскивать…   
Николай вынул нож.
  - Я прикончил бы этого гестаповца на месте.
Ольга покачала головой.
- Убийство офицера гестапо повлекло бы за собой новые аресты и казни.
- Ты права! Сволочи! Как я их ненавижу.
 Николай взъерошил волосы и отошел к окну. В темноте она видела лишь его силуэт.
- Милый мой «Фердинанд», не забывай, что завтра с утра у нас репетиция!
- Я помню, «Луиза», - ответил ей в тон Николай. - Помню, как говорил тебе, что мы должны держаться. И мы будем держаться, что бы это нам ни стоило. А сейчас отдай мне часть листовок. Надо довести задание до конца. Он порывисто поцеловал ее в губы и пошел к двери.
-Подожди! - крикнула ему вслед Ольга, - Ты никогда не сталкивался с этим странным человеком?
-Кого ты имеешь в виду?
- Монаха!
Николай засмеялся:
-Ты говоришь об игумене Арсении? Нет, в привидения я не верю. Пока, Оленька!
   И он тихо затворил за собой дверь.
   Горечь и жалость охватили молодую актрису. Она всегда беспокоилась за Колю и за товарищей. Грань между жизнью и смертью была так тонка! Человек еще сегодня такой веселый и деятельный мог завтра превратиться в изуродованный, бездыханный труп. Уже три года город жил в условиях невиданного террора, в сетях унижения, страха, к этому невозможно было привыкнуть. Может быть чувства притупились, но тогда, в самом начале оккупации смерть, убийство людей, повальные аресты, угон на работы в Германию сводили с ума, ужасали своей обыденной и в тоже время чудовищной жестокостью.     Контраст с недавней мирной жизнью был так разителен и страшен.  Разве могла она, родившаяся в счастливой семье, в Советском Союзе предположить, что лишится в одночасье родителей? Разве могла она представить, что увидит на улицах любимого города мертвые тела его жителей? 
   …Холодный мартовский ветер гулял по улицам вымершего города. Он проникал под одежду, оставляя после себя легкий озноб. Ольга, переодетая в мальчишку, быстро справилась со своей работой по расклеиванию листовок, счастливо избегнув встречи с патрулем. У нее за плечами был огромный опыт и сноровка, она улавливала малейший шорох или шум, предвещающий опасность. За пазухой у девушки оставалась только одна листовка. Она остановилась у старинного особняка, чтобы передохнуть, как вдруг она услышала легкие шаги со сторон набережной. Ольга быстро спряталась в нишу за кариатидами и затаилась. Она сделала это вовремя, ибо в тишине ночи звуки шагов стали громче, по-видимому, кто-то подошел совсем близко к старому дому. Затаив дыхание, девушка осторожно выглянула из своего укрытия и чуть не вскрикнула. Прямо перед дворцом стояла странная высокая фигура в черном плаще и капюшоне. Насколько она могла видеть под плащом человека была ряса. Это, несомненно, был монах, из-под складок капюшона что-то поблескивало. Незнакомец напряженно вглядывался и, казалось, смотрел именно туда, где затаилась Ольга. Жуткость увиденного оживило воспоминания детства.  Ольге вспомнился отрывок из романа Стивенсона «Черная Стрела», когда юные герои с ужасом увидели приближающегося к ним прокаженного в белой мешковине на лице.  Внезапно вышедшая из-за туч луна озарила то, что скрывал капюшон - на лице монаха была одета позолоченная маска. «Отец Арсений!» -прошептала Ольга. Монах как будто очнулся и продолжил свой путь. Звук шагов постепенно, затихал и мрачная тишина вновь заполнила все пространство близлежащих улиц. Актриса испытала чувство облегчения. «Что это значит? - спросила себя в тревоге Ольга. Она готова была встретиться с опасностью, выходя на задание, она рисковала много раз. Но неведомое, необычное вызывало странное ощущение нереальности. Ольга осторожно вышла из своего укрытия. Сердце учащенно билось, она совсем забыла про листовку, которую инстинктивно сжимала в руках. Надо было завершить задание и скорее добраться дворами до дома.

            Глава 2

   Вечер удался. В мраморном фойе театра стояли столики, накрытые белыми накрахмаленными скатертями. В центре расположились высокопоставленные немецкие офицеры: начальник гестапо, руководитель подкомитета по делам искусств при городской управе зондерфюрер Рек и другие. За другими столикам – офицеры попроще. За отельным нарядным столом сидели актеры театра. Вино и шампанское лились рекой. Изрядно захмелевшие немцы подходили чокаться с артистами, целовали руки дамам.
- Внимание, господа, внимание! - закричал Рек. - Я предлагаю тост за наших дорогих служителей Мельпомены, а особенно за неповторимую Ольгу Луганскую.
  В ответ ему раздался нестройный хор голосов и аплодисменты. Рек подошел с бокалом к Ольге.
- Моя дорогая, прочтите нам что-нибудь: стихотворение, отрывок из пьесы.
Ольга побледнела и бросив взгляд в сторону своих товарищей. Некоторые ей ободряюще кивнули. Она заметили едва уловимую улыбку, проскользнувшую по лицу Николая.
-Хорошо! – ответила она, - но я считаю, неправильным, что меня так превозносят.
  Девушка подошла к небольшой эстраде в глубине зала, грациозно поднялась по двум ступенькам и оказалась перед зрителями стройная, в голубом с блестками платье, которое очень шло ее белокурым волосами. Она собиралась с силами и внезапно поймала на себе чей- то пристальный взгляд. Курт в черном мундире, почти не отличался от окружавших его рослых и сильных гестаповцев, но его строгие глаза казались проницательнее и умнее. Кровь бросилась ей в лицо, и она начала с Гейне «Лорелей». Едва она начала произносить немецкие слова, как все затихли.
   Затем она прочитала «Лорелей» в переводе Блока. Немцы слушали спокойно.
  Она перешла к циклу «Кармен» Блока, любимому матерью, а затем к его патриотическим стихам «поле Куликово». Она читала Пушкина, Лермонтова.
  Она удивлялась самой себе, откуда в ней появилась эта внутренняя сила и накал чувств.
Казалось, она читала не этой безликой, ненавистной массе врагов, пьющих, жирующих, ухмыляющихся, а своим родным, советским зрителям, которых любила и надеялась на встречу с ними. Кто-то из немцев крикнул: «Браво!». Она поморщилась «что ты понимаешь немецкая гадина в нашей культуре и поэзии, что знаешь о красоте и проникновенности русского слова, ведь ты грязным сапогом топчешь не только
наши поля, но и душу!»
  В какой-то момент она готова была закричать от боли и ненависти, но страх за жизнь товарищей, с которыми она провела эти три страшных года остановили ее. Ольга улыбнулась, может быть, чересчур демонстративно, чтобы скрыть обуреваемые ею чувства и только пристальный взгляд наблюдателя мог заметить мимолетное выражение ненависти, проскользнувшее на ее лице. 
  Разгоряченная и обессиленная после выступления она стала спускаться с возвышения, как вдруг какое-то движение у входа в фойе привлекло ее внимание. Присмотревшись, Ольга почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног - черная сутана и капюшон промелькнули в проеме полураскрытой двери. После Ольги выступали Светлана Ермолаева Толь и Сергей Сергеевич Еременко с отрывком из пьесы Шекспира «Много шума из ничего». Николай пел цыганские романсы. Ольга слышала и не слышала все эти выступления. Мысли ее были заняты таинственным незнакомцем, как будто преследующим ее. «Что он хочет от меня?»
   Выступления закончились и наступило время танцев.  Зондерфюрер подошел к ней, виновато улыбаясь.
- Я хотел извиниться дорогая, что не уделяю Вам много внимания, ведь Вы -наша звезда. Вы знаете, нервы у нас на пределе. В городе действует какой-то «мститель» в черном одеянии на подобие монаха и где бы он не появлялся, следуют убийства солдат, поджоги, взрывы. Но кроме того, некоторые наши солдаты, которым довелось его увидеть испытали суеверный страх. Говорят, что у него нет лица и он носит золотую маску. Так или иначе эти панические настроения на руку подпольщикам и партизанам. Возможно, он связан с ними. Но…Но не будем сегодня говорить о неприятном. Позвольте пригласить Вас на танец.
    Ольга еле смогла сдержать свою брезгливость, когда рука немца обняла ее. Девушку тошнило от перегара и запаха одеколона, от прикосновения студенистого тела Река. «Когда же все это кончится?» - спрашивала она себя.
    Наконец освободившись от надоедливых объятий, она вышла из фойе в коридор, где не было так душно и не мучил сигаретный дым. По счастью она оказалась одна, и никто не досаждал ей своими приставаниями. Острое желание почувствовать себя свободной, хотя бы ненадолго,было настолько сильным, что она не могла ему сопротивляться. А быть может ее мучило и другое желание - неожиданно столкнуться с монахом. Ведь он бродил где-то совсем рядом! И словно в ответ на ее тайные мечтания она услышала отдаленный звук закрывающейся двери. Она слишком хорошо знала все ходы и выходы театра, расположение всех помещений, чтобы понять, что звук доносился со стороны того крыла, где находились артистические уборные. Ольга поднялась по лестнице на второй этаж и заглянула в коридор, куда выходили все двери гримерных. В коридоре стояла мертвая тишина. Девушка простояла минут пять прислушиваясь. Никакого звука. Разочарованная, она вернулась на лестницу и стала медленно спускаться.
  - Фрейлейн Ольга! Куда же вы пропали?
Ганс опьяневший, покачивающийся поднимался ей навстречу. «Они сегодня, как сговорились», -подумала Ольга, вспоминая противные ухаживания Река.
 - Я плохо себя почувствовала в зале и хотела пойти отдохнуть к себе в гримерную. Но мне стало лучше, и я решила вернуться. Ольга надеялась, что говорит не сбивчиво и спокойно.
  -Ты сегодня безумно хороша Ольга. И выступала отменно. Ну что успела подложить бомбу. «Сейчас рванет?» —сказал он с неожиданной злостью, наклонившись близко к ее лицу. Девушка вздрогнула Он тут же пьяно засмеялся своей шутке. Всей тяжестью тела он навалился на нее, прижимая к стене. Он грубо целовал ее, кусая губы, руки рвали платье на груди.
  -Прошу Вас только не здесь, мы успеем еще встретиться,- вежливо уговаривала его   Ольга, стараясь освобождаясь от железных объятий немца и заглушая порывы ярости и стремления ударить его в наглую, вонючую рожу. Девушка знала, что проявлением столь сильных чувств может лишь повредить своим товарищам и их общему делу. Она молила бога, чтобы их не увидел Николай. Более страшного развития событий она не могла себе представить. Когда силы ее начали иссякать, внезапно пришло спасение. Она увидела Курта. Он появился в разгар их молчаливой борьбы. Спокойные увещевания Ольги, казалось, только подогревали разнузданные действия Ганса.
- Фрейлейн Ольга! Вас ждут ваши почитатели и коллеги. Пойдемте в зал!
Клоун мгновенно отпустил Ольгу лишь только услышал голос Курта.
- Прошу прощения, гауптштурмфюрер - он почтительно поклонился Курту.
Гестаповец ни словом не обмолвился с Гансом, но его холодный взгляд был гораздо красноречивее. Ганс быстро исчез, как по волшебству.
- Благодарю, -коротко и сухо ответила Ольга, поправляя волосы и подол нарядного платья. И все-таки лицо ее невольно вспыхнуло от смущения и невольного стыда. Курт заметил это и его жесткие губы тронула еле заметная улыбка.
- Идемте же!
Надо отдать должное, этот странный человек дважды спасал ее из, казалось, безвыходных ситуаций.
  Вечер продолжался и закончился спокойно без всяких происшествий.
Николай ждал Ольгу на крыльце.
-Оля, ты сегодня так прекрасно и смело выступала! Ты читала такие стихи! Я начал за тебя бояться.
- Напрасно, Коленька! 
Он только хотел взять ее под руку, как вдруг к ним быстро подошел Курт.
- Прошу прощения, фрейлейн Луганская, могу ли я Вас проводить?
- Ольга идет со мной – с вызовом отметил Николай. Ольга закусила губу, чувствуя, что ее друг поступает опрометчиво, его запальчивость и грубость были слишком явны. 
  - Хорошо, хорошо! - немец улыбнулся и отошел. Он тут же сел в машину к подвыпившим товарищам.
- Этот высокий не оставляет тебя в покое!
  Николай с ненависть посмотрел на гестаповца. Ольга нежно взяла его за руку.
- Будет тебе. мой милый «Фердинанд»!
-Любимая, родная Оленька! Если бы ты знала, как мне тяжело и больно видеть тебя в окружении этих негодяев. Как ты была сегодня хороша и в то же время беззащитна.
  Николай смотрел на нее мягким, теплым взглядом, от которого на душе становилось ясно, звонко и радостно. Ольга с любовью рассматривала тревожную морщинку, перерезавшую его лоб. «Бедный, дорогой мой Коля!» прошептали ее губы.
    - Погодите, ребята! А нас со Светланой Ермолаевной не захватите? – услышали они знакомый басок Сергея Сергеевича. – Нам как раз по пути.
      Светлана Ермолаевна взяла под руку Ольгу.
-  Олюшка, ты сегодня просто молодец!
    Все четверо пошли по направлению к площади Ленина, переименованной теперь в «Рыночную». Был прекрасный апрельский вечер. Снег уже давно растаял. Приход долгожданной весны чувствовался во всем: в появившихся почках, в свежем ветерке, в чистоте голубого неба и в чем-то еще, неуловимо прекрасном.
- Сергей Сергеевич, я хотела спросить у Вас …- Ольга запнулась, замолчала.
- Да, Оленька?
- Мне кажется, я слышала в детстве о какой –то легенде, связанной с черным монахом.
- Таких легенд хоть пруд пруди по всей России. Даже Чехов писал о своем «черном монахе».
 - И все-таки!
-  Да, было такое придание, связанное с нашим городом. А почему ты об этом заговорила?
-  Я его видела.
     Сергей Сергеевич засмеялся.
- Тебе просто причудилось. Это все сказки, Ольга! Правда Светлана Ермолаевна?
     Толь улыбнулась
- Согласна с Вами.
- Да нет, Сергей Сергеевич, это не сказки. Зондерфюрер сегодня во время танца рассказал мне о мстителе, появившемся в городе в черной одежде монаха. Он сеет суеверный страх среди немцев. Кроме того, в городе происходят взрывы и поджоги, убийства оккупантов. Кто-то очень хорошо знает историю и легенды, нашего города.
      Сергей Сергеевич вздохнул:
- Знаете, история, о которой Вы меня расспрашиваете, Оля, довольно грустная. Пока мы дойдем до дома я, наверное, Вам успею ее рассказать. Это случилось перед Отечественной войной 1812 года. Молодые люди из двух благородных семейств полюбили друг друга и, как водиться, решили пожениться. Он был сыном князя Урусова, она была дочерью графа Воронцова. Но судьба, видно, была против влюбленных. Молодой князь Урусов ушел на войну и пропал без вести. Надо сказать, что, прощаясь, молодые люди поклялись друг другу в верности. Екатерина Воронцова, красавица, каких мало, обещала дождаться своего любимого… 
- Как романтично! - Светлана Ермолаевна звонко засмеялась, как могла делать только она.
- Никакой романтики, конечно, она не дождалась его! - возразил Николай.
-  Какой Вы пессимист, Коля! - упрекнул его Сергей Сергеевич.
-  Скорее, реалист. Сознайтесь, что я оказался прав!
-  Что же дальше? - нетерпеливо спросила Ольга.
      И все устремили на Сергея Сергеевича любопытные взгляды.
 - Ну что же война закончилась. Понемногу стали возвращаться домой военные,
снискавшие себе славу и почет. У Пушкина об этом прекрасно написано. Старый князь Урусов, надеялся, как всякий отец, что сын его Александр жив. Так прошел год, другой, третий. Подавленный горем отец скончался, а в доме его поселился дальний родственник.
Кстати, я забыл сказать вам самое главное - нынешний театр – это перестроенный дворец князя Урусова.
- Ну и ну – с удивлением произнес Николай. – Кто бы мог подумать!
- А я об этом знаю, - сказала Ольга, - Мама об этом мне рассказывала. – А как же
Екатерина? – продолжала она с интересом.
- Екатерина по началу ждала, но к концу третьего года к ней посватался влиятельный правительственный чиновник. Прошло лет десять. В местном мужском монастыре произошла перемена – его возглавил новый игумен отец Арсений. Роста он был высокого, статный, но лицо свое прятал под капюшоном или под маской поскольку был обезображен.
  - Господи! – прошептала Светлана Ермолаевна.
  - Впрочем уродство не было ему помехой. Его уважали за властность, мудрость и любовь к истине. Человек он был еще молодой и многие хотели узнать, как с ним приключилась подобная беда. Он не скрывал, а отвечал сухо, немногословно, что в прошлом воевал и что даже был георгиевским кавалером, но тяжелое ранение не позволило ему продолжить доблестный путь офицера.  Отец Арсений обладал даром проповедника и врачевателя людских душ. Кроме того, у него был талант целителя. И вот со всей губернии потянулись к нему больные, увеченные, убогие. Однажды губернатор давал благотворительный бал и решил пригласить к себе знаменитого игумена. Все думали, что это пустая затея, поскольку светские развлечения и монашеский сан противоречили друг другу. Но он явился, ибо всегда откликался на все, что было связано с благотворительностью. Его появление стало настоящим фурором. Все с изумлением смотрели на его лицо, прикрытое позолоченной маской. Ярко синие пылающие глаза смотрели пристально и оценивающе.   
     Внезапно жене губернатора Екатерине Сергеевне стало плохо и ее унесли без чувств в ее спальню. Ночью у нее открылась горячка. С той поры она начала таять на глазах. Перед смертью своей она попросила прийти к ней игумена Арсения отпустить ей грехи. Он пришел. О чем они говорили никому неизвестно, только когда ее хоронили, безутешный супруг обнаружил у нее на правой руке странное золотое кольцо в виде двух переплетенных рук – мужской и женской.
   - Как вы понимаете, игумен Арсений и был князем Александром. Смерть его бывшей невесты подкосила его. И через некоторое время его не стало, - Сергей Сергеевич грустно вздохнул. – Он попросил, чтобы его похоронили на городском кладбище, недалеко от места захоронения Екатерины Сергеевны. Многие были удивлены, некоторые догадывались, что это неспроста. Как гласит легенда – люди, приходившие на его могилу, чудесным образом исцелялись и становились счастливыми. Говорят, также, что Арсений восстает из мертвых, чтобы покарать злодеев, убивающих и насилующих невинных, вспоминая свое ратное дело.
- Где же его могила? - спросил Николай.
- Не знаю, старое кладбище пришло в упадок и его сравняли с землей, построив на этом месте парк. Он расположен на западе города. Вы же там наверняка гуляли.
- Неужели Парк авиаторов?
-Да. Он самый.

Глава 3

  Растревоженная событиями вечера, Ольга долго не могла уснуть. Она вертелась в своей слишком мягкой, как ей казалось, постели. Всегда удобная подушка раздражала ее, одеяло было слишком жарким и тяжелым. Все же ближе к рассвету она уснула. Девушка открыла глаза, когда лучи солнца, проникая сквозь щели между старинными гардинами коснулись ее подушки. Ольга взглянула на часы - было девять. В десять была назначена репетиция. Ольга накинула халат на ночную рубашку и пошла в ванную. Холодная вода приятно бодрила. Она тщательно оделась, причесалась и заварила кофе, остаток былой роскоши. Заперев квартиру, спокойно и медленно спустилась по лестнице, хотя на душе
 было тревожно -«что-то приготовит ей этот новый день?»
  Сюрприз ждал ее на улице. Курт в черном плаще поверх формы, высокий и властный ходил у подъезда ее дома, Заметив выходящую Ольгу, он быстро подошел к ней.
- Доброе утро, фрейлейн Ольга! Вчера я так и не смог Вас проводить, но сегодня я надеюсь несколько приятных минут мне обеспечено. Позвольте проводить Вас до театра.
- Как я могу Вам отказать, - Ольга холодно улыбнулась.
 -Я кажусь Вам слишком навязчивым, но Вы мне нравитесь. Я не могу с собой ничего поделать.
Ольга промолчала.
- Вчера Вы изумительно читали по- немецки Гейне. И мне почудилось, что Вы и есть таинственная Лорелей.
- Нет, я русская. Просто мне как актрисе захотелось понять вас немцев, ваш образ мысли, вашу культуру.
- Поняли?
- Если честно, нет. Как вы можете восхищаться Гейне и убивать людей?
— Это разные вещи. Идет война.
- Вы все списываете на войну!
- Разумеется. 
«Все это напрасный, беспредметный разговор!» - злилась Ольга, но покорно шла рядом с ним, зная, что трудно бороться с неизбежностью. Когда вдали показалось здание театра Курт остановился. Они стояли на углу перед старинным зданием кондитерской. 
     Несмотря на то, что утро уже не было ранним, прохожие не беспокоили их. Некогда шумный город обезлюдел: многие бежали, многие были расстреляны, многие были отправлены на работы. Курт пристально посмотрел в глаза девушке. Она вся напряглась.
Неожиданно он снял перчатку и  осторожно взял ее за руку. В этом прикосновении было столько нежданной нежности, что Ольга не сразу вырвала руку, словно забылась на время. Но потом резко отпрянула.
- Простите, - тихо сказал эсесовец. Я не хотел Вас обидеть.
   В его холодных до той поры глазах появилась щемящая, незнакомая ей печаль.
- Ольга, Вы, конечно, нравитесь мне, но я не то имел ввиду. Я сказал неправильно - он тяжело вздохнул и произнес с отчаяньем. - Я люблю Вас, люблю с первой минуты, с первого взгляда.
- Не шутите так, герр офицер, - сказала девушка, стараясь придать голосу равнодушие. На самом деле она была потрясена и испугана.
– Я шучу крайне редко, - ответил Курт, - То, что я сказал правда. И мне нелегко было Вам открыться.
- А если я скажу, что не люблю Вас, то Вы отправите меня в гестапо, заставите пытать, отомстите мне? - Ольга горько усмехнулась.
-Зачем Вы так! Я прекрасно понимаю, что стоит, между нами. Я не рассчитываю на ответные чувства. И все-таки, я хочу, чтобы Вы знали о…
- Теперь я знаю, Вы довольны?
- И да, и нет.
    Весь последующий путь до театра они шли молча, как будто не замечая друг друга. Он был подавлен и не хотел, чтобы она увидела следы смятения, обиды и разочарования на его лице. Но он не понял, что для Ольги мир после этого неожиданного признания навсегда изменился.  Как быть? Что делать с этой любовью, любовью врага? Страшнее всего было то, что она боялась заглянуть внутрь себя и посмотреть правде в глаза. Будь она равнодушна к этому человеку, она не придала бы особого значения его словам и тут же о них забыла. Но Ольга внезапно с полной ясностью поняла, что этот человек ей интересен, несмотря на весь свой апломб и самоуверенность, а может даже…Она одернула себя от предательских мыслей. Но вот он идет рядом. Стоит лишь протянуть руку… «Нет, нет!».
- Благодарю Вас, - вежливо произнесла молодая актриса, как только они становились перед входом в театр.
          Курт вежливо поклонился и хотел было уйти, но остановился.
-Ольга!
Она тоже остановилась и вопросительно посмотрела на него.
- Обещайте мне, что, если Ганс будет Вас оскорблять, Вы обратитесь ко мне за помощью.
Я всегда сумею защитить Вас.
- Хорошо, - тихо произнесла Ольга. - Спасибо.
Все это казалось девушке странным сном. И по- видимому он и не думал кончаться.
— Вот и ты! - весело закричала Светлана Ермолаевна, когда Ольга зашла в свою гримерную. Она увидела Надежду, Ирину Викторовну, Михаила Романовича, Юрия, Николая, Сергея Сергеевича, Ивана Федоровича и Людмилу Афанасьевну.
-По какому случаю такой сбор?
- Ты же знаешь Оленька, что ваша со Светланой Ермолаевной гримерная самая большая! -
подмигнула Ирина Викторовна, - наш любимый Владислав очень любит ее. Сегодня с утра он ходил очень загадочный и просил всех собраться здесь.
 Уборная Луганской и Толь была действительно просторной и располагалась ближе к кабинету режиссера, и он часто, не доходя до него, чтобы не терять времени собирал актеров здесь для какого-нибудь важного сообщения.
  Наконец, он появился, плотно, закрыв за собой дверь. Гример Тоня всегда стояла «на стреме».
- Дорогие мои друзья, мои товарищи! - произнес Владислав Янович негромко, срывающимся голосом. Ольге даже почудились слезы в его глазах, - Наши взяли Перекоп!    Через несколько дней, самое большее через неделю мы будем свободны!
- Наконец-то! - прошептала Ирина Викторовна, - Девочки, мальчики, счастье-то какое!
На глазах у Ольги все помолодели, распрямились.
 - Завтра у нас премьера! И мы должны сыграть, как никогда! - добавил Бронкевич.
- Конечно, конечно, -воскликнул Сергей Сергеевич энергично размахивал руками, - Владислав Янович. Дадим немцам жару!
 - А теперь на сцену! Завтра утром у нас генеральная репетиция. Не опаздывать! Ольга, Николай, Юрий и Надежда останьтесь на пять минут.   
   Когда остальные актеры ушли, Владислав Янович обратился к молодежи:
- Ребята, он вынул из портфеля небольшую стопку бумаг. – Сводки Информбюро.
Их немного. Они переписаны от руки, в них положение на фронте. Горожане должны знать о скором освобождении. Комитет партии поручает нам последнее задание. Эти сводки должны быть расклеены в районах города, закрепленных за нами. Будьте предельно осторожны! Глупо умирать перед самым освобождением, ребятки.
…Репетиция прошла успешно. У всех было приподнятое настроение. Радость от долгожданного освобождения несколько притупила все переживания Ольги, связанные с утренним объяснением. Возможно, после войны она еще посмеется над ними с друзьями. «Дурочка, он просто решил взять тебя в оборот, думал, что ты поверишь ему и разоткровенничаешься. Наверняка, это ловкий психологический прием».
  Чем больше она об этом размышляла, чем больше убеждала себя в коварстве Курта, тем больнее ей становилась. И Ольга упрямо решила не думать ни о чем, кроме грядущей победы. Она надежно спрятала в одежде сводки, и они придавали ей силы, наполняя душу волнующим, будоражащим нетерпением. Она даже не догадывалась тогда, что страхи войны, ее жестокая правда будут преследовать ее всю жизнь. Самые страшные воспоминания: расстрел родителей, голод, страдания людей, их зверские убийства со временем изгладятся из памяти, подернутся дымкой, но никогда ее не покинут. Уже спустя много лет после окончания войны, Ольга удивлялась своей уверенности, что останется жить. Ведь тогда все могло случиться. Любой неосторожный шаг мог закончиться смертью. Видимо, оптимизм и задор юности заставляли верить ее, ее друзей и соратников в лучшее. Вера в то, что жизнь после войны будет сплошной сказкой казалась естественной. И она знала, что будет обязательно жить в этой сказке.   
     Вечером, глядя на фотографии родителей, девушка представила себе, как бы они волновались за нее и тут же тихо успокоила их и себя: «Все будет хорошо!». Она оделась как всегда в мальчишескую одежду, нацепила кепку и ботинки без каблуков, чтобы не шуметь и быстро бежать, когда возникнет необходимость и вышла на улицу.
     Этой ночью все прошло гладко, как по маслу и неспроста. За эти годы Ольга накопила огромный опыт. Она знала все дворы, обходные пути, тайные ходы в городе как свои пять пальцев и в любой момент могла спрятаться и затаиться в таком месте, где бы немцы ее не нашли. Однако, добираясь до знакомой подворотни уже вблизи от своего дома она, как назло, наткнулась на подгулявшего немецкого офицера.
    - Эй, мальчуган! - крикнул он ей на ломаном русском языке. Но она быстро бросилась вперед. Над ее головой просвистели пули, но Ольга юркнула за колонну высокого красивого здания. Это был дворец культуры «Текстильщик». Офицер, покачиваясь побежал за ней, и девушка ощутила неприятный холодок в груди, услышав его приближающиеся шаги. Но в этот момент раздался выстрел и громкий крик. Потом наступила мертвая тишина. Ольга осторожно выглянула из укрытия. Поверженный офицер лежал на тротуаре, широко раскинув руки и ноги. Голова его лежала в луже крови. Над убитым стоял монах. Его черная сутана колыхалась от ветра. «Боже!»- прошептала девушка. Она кинулась в спасительную подворотню, не помня себя добежала до квартиры, заперлась на замок, скинула одежду, спрятала ее и, наконец, не зажигая огня бросилась в постель. «Он спас меня! Он мой – ангел хранитель, возможно ли это?». Теперь сопоставляя многие факты, Ольга поняла, что таинственный монах следовал за ней, когда она шла на задание и охранял, защищая от смерти. Это был непонятно и удивительно. «Кто же он?».
      Девушка закрыла глаза, но не смогла уснуть, ее била дрожь. В это мгновение она услышала стук в дверь. Стук был нетерпеливым, как будто, кто-то спешил или за ним гнались. Ольга накинула халат и подошла к двери. Ее охватило беспокойство и давящий ужас. Так никто не стучал из ее товарищей. За дверью стоял чужой. Некоторое время она молчала, прислушиваясь к прерывистому дыханью за дверью.
      - Кто там? - наконец, тихо спросила она.
      — Это я фрейлейн Ольга, Курт. Прошу, Вас откройте. Это крайне важно.
      -  Вы один?
      -  Да.
    Ольга сняла цепочку, щелкнула замком и открыла дверь. Он был действительно один. Войдя в прихожую, он тут же заполнил ее своей могучей фигурой. Ольга еще раз убедилась, как прекрасно идет ему военная форма и черный кожаный плащ.
        -Что это все значит? – молодая актриса отступила в глубь квартиры.   - Вы врываетесь ко мне ночью. Я, кажется, дала отрицательный ответ. – голос ее дрожал от волнения.
         - Постойте, - мягко ответил Курт. - Успокойтесь. Я пришел не для того, чтобы требовать от Вас любви. Это бессмысленно, и я не могу прибегнуть к насилию в отношении женщины. 
         - Будто бы? – съязвила Ольга. - Разве в гестапо не прибегают к подобным методам.
          Он не ответил на ее выпад. Лицо его было серьезно.
          - Я пришел предупредить Вас об опасности. Наши агенты вышли на конспиративную квартиру подпольщиков. Схвачен хозяин квартиры и женщина, по -видимому, связная у нее обнаружены медикаменты и перевязочные материалы. Но что хуже всего сторож театра, тоже наш агент узнал эту женщину и дал показания, что видел ее с вашим главным режиссером.  Завтра в театре будет обыск во время спектакля. А после него труппу с режиссером и других работников театра арестуют. Шеф гестапо хотел сделать это раньше, но я посоветовал ему схватить актеров на сцене после оваций «тепленькими». Таким образом, у Вас Ольга хватит времени всех предупредить.
  Девушка молчала. «Ловкий ход», - подумала она, - «тонкая психологическая игра, умело продуманная провокация! А вдруг никто не арестован. И если я сейчас предупрежу актеров, то это будет равносильно признанию, что в театре действует боевая группа.  А если действительно нам угрожает опасность?   
          -Что же Вы молчите, Ольга?
          - Благодарю Вас за добрые намерения. Но все, что Вы сказали смехотворно. То, что Владислава Яновича видели с этой женщиной, могло быть чистой случайностью. Это ничего не доказывает. А уж обвинение актеров в подпольной деятельности притянуто за уши.
          -  Возможно, - тихо ответил немец, - Но доказывать свою невиновность Вам придется в гестапо, а оттуда не так легко вырваться.
         -   Вы угрожаете? – спросила Ольга.
         -   Нет, я говорю правду. Я видел расклеенные сводки информбюро, когда шел к Вам. Они появились этой ночью. Это может вызвать злобу Майера и быть может гестапо не будет ждать вечера, как я предположил.
        -  И все-таки, я не понимаю, какое отношение имеем к сводкам мы, актеры?
        -  Ольга, мне очень бы не хотелось, чтобы с Вами случилась беда. Вы знаете мое отношение к Вам.
       -  Благодарю Вас, Курт, еще раз. Но, поверьте, Вы ошибаетесь. – Девушка старалась говорить спокойно и равнодушно.
      - Ну что же прощайте. Гестаповец поклонился и вышел.

Глава 4.

     Эта ночь была для нее самой тяжелой за всю оккупацию. Ольга то порывалась идти к Бронкевичу, то к Николаю, то к Светлане Ермолаевне и каждый раз отговаривала себя, опасаясь, что за ней будет слежка.
    И без того холодное, пасмурное утро было омрачено встречей с Юсуфом, усиленно подметавшим подъезд перед театром. Заметив актрису, он осклабился: «Сегодня важный день, премьера, все должно блестеть!». А ведь она думала, что ее любимый театр не мыслим без этого доброго старика. Ольга с большим усилием улыбнулась ему, стараясь скрыть свою брезгливость. Он даже не догадывался, что она знает о его низком предательстве.
    Едва вбежав в кабинет главного режиссера и заметив, что все актеры в сборе, Ольга выпалила разом:
 - Здравствуйте, мои дорогие! Владислав Янович, у нас беда!
 - Боже мой Оля! Да на тебе лица нет! - встревожился режиссер. Актеры тоже посмотрели на нее с удивлением и тревогой.
 - Схвачена Тамара, арестован Александр Федорович! - побелевшими губами проговорила девушка.
- Откуда ты знаешь? - спросил Николай.
- Ночью ко мне приходил Курт фон Штальбе и предупредил о возможном аресте актеров нашего театра после премьеры. Но я боюсь, что это может случиться и раньше.
 - Да это просто провокация! И ты поверила? - Николай весь кипел от негодования.
-  Подожди, Ольга, -Владислав Янович с удивлением посмотрел в ее красивые, полные отчаянья глаза, - а почему он сделал это? Это странно и вызывает определенные сомнения!
 - Он ко мне очень хорошо относится!
-  Хорошо относится?! – Николай засмеялся.
-  В нашем театре есть агент гестапо, - продолжала Ольга, не обращая внимание на его насмешки, — Это наш сторож и дворник – Юсуф.
-Юсуф? Я никогда в это не поверю девочка моя! Я знаю его много лет. Он служит у нас лет двадцать.
 - И Вы знаете, что он из крымских татар и крайний националист?
 - Я как-то не задумывался над этим. – смущенно признался Владислав Янович. - Я всегда знал, что это преданный театру и мне человек. Нет, Оля я отказываюсь в это верить.
 - Но именно он рассказал в гестапо, что видел Вас с Тамарой.
 — Это, что тебе опять наплел этот гестаповец? – с возмущением спросил Николай,
- Оленька, неужели ты не понимаешь, что он испытывает на тебе свои методы. Мало ли женщин разговаривают с Вацлавом Яновичем? Почему ты подумала о Тамаре? А вдруг никто никого не арестовал? Твой красавец блефует, чтобы ты задергалась и подтвердила их подозрения. Ведь он специалист по выявлению подпольных групп. Все это хорошее отношение и ухаживания – одно сплошное лицемерие и игра. И Майер тоже приглашал тебя к себе не просто так. Он тебя запугивал. Ошибаются те, кто считают, что гестапо действует только грубыми методами, им доступны и более изощренные способы узнавания информации.
  Ольга не могла не согласиться с разумными доводами Николая. Она и сама недавно думала также.      
 - А мне, кажется, это вполне возможно, - задумчиво произнес Сергей Сергеевич. - Юсуф никогда не вызывал у меня доверия.
В кабинете повисла долгая и томительная тишина. Будто все пытались свыкнуться с новыми, еще до конца неясными обстоятельствами.
  - Ну что же, дети мои! Не все так страшно! – воскликнул Владислав Янович. – Предупрежден, значит спасен. Если нам будет угрожать опасность – спасение в нашем театре!
 Все с изумлением переглянулись.
  - Вы же знаете, что театр – бывшая усадьба князя Урусова. В этом доме есть тайный ход, о котором никто не знает кроме меня и еще одного человека. Но я думаю, что мы не будем поддаваться панике. И словно в ответ на его слова, с улицы донесся звук, подъезжающих
машин и мотоциклов.
- Эсесовцы! - воскликнула Надежда, подбежав к окну.
— Значит решили раньше. Кто-то им сообщил, что все мы находимся в театре. И этот кто-то, конечно, Юсуф! Ну что, Вы по - прежнему мне не верите! – проговорила взволнованно Ольга.
- Скорее! Не будем терять времени! – Бронкевич вышел из кабинета первым, за ним последовали актеры, гример Тоня и художник – декоратор Юлий Соломонович. Эта необычная процессия достигла гримерной Банкевича, главный режиссер открыл ее колючем и снова закрыл, когда все зашли следом за ним.    
  - А теперь, - Вацлав Янович, достал странное кольцо и приложил его к незаметному углублению в стене за столиком, где все еще стояли оставшиеся от Ольгиного отца баночки с гримом. И вдруг как по волшебству стена со столом выдвинулась вперед, и за ней оказалось довольно широкое отверстие. В это время с улицы раздался топот ног. Заскрипели входные двери. Враги приближались.
Вацлав Янович отдал Николаю небольшой фонарик, вынув его из кармана и показав в сторону отверстия, сказал быстро и решительно.
- Иди вперед, а я прослежу, чтобы все прошли, и никто не остался!
- Как в сказке! - удивленно прошептал Сергей Сергеевич.
Наконец, когда все оказались в таинственном коридоре, Владислав Янович приложил к стене свое приспособление и стена со столом с глухим рокотом стала на свое место.
 - Осторожно! - крикнул Николай, - впереди лестница!
 Действительно довольно крутая лестница из грубого камня вела вниз. Хорошо еще в стене были сделаны своеобразные перила. Каждый шаг давался с трудом. Наконец, актеры спустились довольно глубоко вниз. Перед ними оказалась мощная металлическая дверь.
 - Открывай Николай! – послышался сзади голос Владислава Яновича.
Дверь открылась почти бесшумно и спасенные вошли в длинный коридор. Владислав Янович закрыл дверь на засов. Пройдя весь длинный коридор, актеры повернули направо и в свете фонаря обнаружили новую дверь. Николай, не дожидаясь приказаний режиссера, открыл ее, и они снова увидели лестницу, ведущую вниз. Эта лестница была уже более удобной и сделанной из дерева. Ольга, конечно, слышала удивленные возгласы своих коллег, но впала в состояние оцепенения. Видимо, тревоги ночи давали о себе знать. Она передвигалась почти автоматически, не веря в реальность происходящего. И вот актеры вновь оказались перед железной дверью. Николай распахнул ее и все замерли в восхищении. Этот коридор был заметно элегантнее предыдущего. Стены украшали панели из дуба с резными рисунками. Справа и слева были двери также из дуба с позолоченными ручками. Свет шел от большой красивой люстры, висевшей на потолке посредине коридора. Режиссер закрыл дверь на засов, как и предыдущую.
 - Ну Вы и мистификатор! - с уважением прогнусавил Сергей Сергеевич         
 - Что все это значит? – удивленно спросил Юлий Соломонович.
Режиссер улыбнулся:
 - Пойдемте дальше.
 Он открыл одну из дверей, и все оказались в самой настоящей гостиной. Комната была просторной. У стены стоял кожаный диван, а над ним висел красно зеленый ковер красивой работы. Здесь же были и кресла, и стол, и просто стулья – все изящные и удобные.   Свет шел от большой лампы под бежевым абажуром, стоящей в центре стола.
- Присаживайтесь друзья! Думаю, теперь нас никто не найдет! - обратился ко всем Владислав Янович. - Видимо, нам придется провести здесь несколько дней. Конечно, находиться под землей, не бог весть, какая радость. Но думаю, что с этим мы справимся. Здесь четыре спальни. Думаю, места хватит на всех.
Актеры смотрели на него в изумлении, открыв рот.
- Из еды могу предложить лишь консервы, сухофрукты, сухарики. Есть чай. Впрочем, мы с вами привыкли довольствоваться немногим!
— Это правда! – произнесла еще не пришедшая в себя Светлана Ермолаевна.
- А тебя, Оля, - Владислав Янович подошел к ней, взяв за руку. - Попрошу на минуту выйти со мной.
   Девушка послушно дала вывести себя в коридор, все еще не понимая, что происходит. Она также беспрекословно и почти автоматически последовала за режиссером и вошла в комнату напротив гостиной. Судя по всему, это был кабинет: книжный шкаф, кресло и письменный стол занимали почти все пространство небольшой, но уютной комнаты. На столе стоял старинный подсвечник с тремя свечами. Чуть мигающий, ласковый свет дарил кабинету неповторимое очарование. За столом сидел мужчина и читал книгу. Ольга с режиссером вошли так тихо, что он занятый своим делом, не заметил их присутствия. Что-то, неуловимо знакомое проскальзывало во всем его облике. Ольга остановилась, отказываясь верить в чудо:
-  Папа! - прошептала она, голос ей не повиновался, - Папа, это ты?
 Мужчина поднял голову и посмотрел на нее. Он был страшно худ и бледен, впалые щеки заросли щетиной, но глаза, глаза хранили огонь неистовой силы.
 - Оленька! - воскликнул он и рванулся ей навстречу. - Как я ждал этого мгновения!
Силы покинули девушку, голова закружилась, но она почувствовала, как руки отца обняли ее и посадили в кресло. Владислав Янович подал ей стакан с водой.
 - Ты жив, жив! Владислав Янович, а Вы все это время молчали! - с укором обратилась она к растроганному    режиссеру.
- Дитя мое, это я просил Владислава Яновича никому не говорить о моем воскрешении, ради пользы дела было удобнее, чтобы меня считали мертвым. Даже сейчас я считаю, что будет лучше, если до поры до времени никто не будет знать обо мне. 
 - Но мне то, мне то, можно было рассказать! Сколько раз я глядела с тоской на вашу с мамой фотографию, понимая, что больше ни с кем из вас не встречусь на это свете! А в это время ты, зная, как я страдаю…   
 - Ну, полно, доченька, - прервал ее Петр Сергеевич, ласково погладив по руке. -Я не хотел дорогая, чтобы, найдя, ты снова меня потеряла. Меня могли бы убить в любой момент. Ольга сквозь слезы улыбалась и сердилась одновременно. Вдруг она заметила на спинке стула отца черный плащ.
 — Это был ты, ты? Невероятно!!!
Петр Сергеевич проследил за взглядом девушки.
 - Глупо скрывать очевидное при такой проницательной дочери.
Я сознательно пошел на весь этот маскарад. Так случилось Оленька, что я выжил после того расстрела. Мама твоя сразу умерла. Мне повезло, я был ранен неопасно, но потерял много крови пока лежал среди трупов. До сих пор не ведаю какая сила помогла мне выбраться из этого рва. Меня нашли старые рыбаки. Незнакомые люди выходили меня, пряча от немцев. Так прошел почти год пока я окончательно не поправился и не окреп. Поначалу я не знал, как мне быть, как мстить врагу. И тут мне в голову пришла идея, связанная с игуменом Арсением. Ведь он был моим предком.
- Так ты из рода князей Урусовых!
- Да, моя девочка, но мог ли я об этом говорить! Я вспомнил о тайных комнатах внутри театра. Его показывал мне еще отец до революции. Ночью под видом монаха я выходил на охоту, поджигая немецкие склады с оружием, учреждения, рестораны, дома – все места, где присутствовал враг, сея панику и веру в мистические силы. Однажды ночью в театре я столкнулся лицом к лицу с Владиславом Яновичем, который почему-то задержался в тот день. Я был вынужден ему все рассказать, но и он открылся мне. В театре действовала под его руководством подпольная организация, связанная с обкомом партии. Так я узнал о твоих заданиях и заданиях комсомольцев театра и решил тебя иногда «сопровождать». Вскоре Владислав Янович стал просить меня с ведома секретаря обкома хранить секретные материалы, листовки, медикаменты для партизан, часто я приносил планы с военными объектами. Несколько раз я прятал тяжело раненных подпольщиков, советских военнопленных, бежавших из лагерей. Они порой и не подозревали, что находятся в подвалах знаменитого театра, буквально под носом у немцев. Теперь ты все знаешь.
 - Нет, не все. Если здесь тайный ход и куда он ведет?               
 - Есть доченька! Он ведет на окраину города.
 -  Неужели в парк Авиаторов? Если не ошибаюсь, это ведь территория старого кладбища и там, согласно легенде, была могила игумена Арсения.
  - Да, моя дорогая.               
Ольга больше не задавала вопросов, а с обожанием смотрела на отца.
- Я был на твоем выступлении в тот вечер.
- Знаю папа, я видела, как ты промелькнул в дверях.
- От тебя не скрыться, родная.
-  И этот убитый ночью офицер!
-  Да, мне пришлось спрятать труп.
Они долго еще говорили друг с другом, отвыкшие от теплоты и ласки прошлых довоенных лет. Режиссер давно уже вышел, затворив за собой дверь, чтобы не мешать счастливому уединению отца и дочери.




Глава 5 

Лето 1957 года в Москве было жарким не только в прямом смысле этого слова, но и в переносном от общения молодых людей, приехавших со всех уголков мира. Залечившая раны войны столица расцвела, впустив в свои улицы и проспекты разноголосую, разноязычную публику.
   Ольга, гостившая у своих друзей в Москве, была рада раствориться в этой веселой, ликующей фестивальной жизни. Прошло два года после нелепой смерти Николая в автомобильной катастрофе, и она понемногу начала приходить в себя, хотя боль от утраты время от времени давала знать о себе. Смерть мужа, с которым она прошла тяжелые испытания войны, была тем более трагичной, что произошла в столь долгожданное мирное время. 
     Именно в эти дни, в Москве Ольга впервые решилась сменить траурный наряд, на
 легкое цветастое платье. А однажды она решила исполнить свое самое заветное желание- вновь посетить Третьяковскую галерею. В галерее было многолюдно, и Ольга, отвыкшая от суеты столичного города, смущенно оглядывалась и рассматривала все новые и новые иностранные делегации, проходившие мимо нее по залам музея. Наконец, ей показалось, что в зале, где висела ее любимая картина, наплыв посетителей не столь велик, и она сможет спокойно полюбоваться «Неизвестной» Крамского.  Удивительно, но героиня полотна так напоминала ей мать. Актриса еще не оторвала взгляда от красавицы, как вдруг удивленный мужской голос произнес довольно громко и четко
- Ольга?
Она вздрогнула, но тут же подумала, что обращаются не к ней, что это лишь досадное совпадение. И все-таки она оглянулась, поддавшись неосознанному любопытству.
  Недалеко от нее стоял высокий красивый мужчина. На вид ему было лет тридцать семь, тридцать восемь. Седина уже тронула его густые черные волосы. Что-то знакомое было в легкой улыбке, едва тронувшей жесткие, но изящно очерченные губы. И вдруг сквозь пелену лет прорвались воспоминания, прикосновение теплой руки…
- Курт! 
- Да. Неужели Вы помните!
 - Какая встреча! Как Вы оказались в Москве!
- Я приехал с делегацией из ГДР.
В голове у молодой женщины все перемешалось. Душу охватило странное смятение и непонятная тоска.
- Вы почти не изменились, Ольга! Нет, даже стали лучше! - он говорил легко, без акцента.
   Они долго и смущенно разглядывали друг друга, удивленные неожиданной встречей.
-Может быть посидим где-нибудь, поговорим. Недалеко отсюда, я видел уютное кафе.
-Согласна.
  У Ольги не хватило мужества отказаться, хотя она понимала, что встреча эта не даст ей ничего кроме тягостных воспоминаний. Он давно ушел из ее жизни. Так к чему ворошить прошлое!   
  В кафе действительно царила домашняя обстановка. Столики были покрыты милыми белыми скатертями в красную клетку. Курт заказал два кофе с пирожными и рюмку коньяку. Народу было немного, можно было расслабиться и забыть о мирской суете. Немец расстегнул синий пиджак, и Ольге бросились в глаза белоснежная, накрахмаленная рубашка и галстук в синюю атласную полоску. Он был все также строен и мускулист. От него исходила такая сила мужского обаяния, что она в волнении отвела взгляд. Ей припомнился вечер репетиции, когда он впервые появился в черной форме гестаповца и она испытала на себе магию его личности. Несомненно, он знал себе цену. А с возрастом приобрел непринужденность манер и шарм. Ольга не сомневалась, что множество женщин мечтали стать его избранницей. Наверняка, у него было не мало романов. «Но, - и актриса вздрогнула от этой мысли, -Как бы он не красовался, клеймо гестаповца останется
у него навсегда». По-видимому, размышления и чувства отразились у нее на лице, и Курт сказал с грустной иронией
- Трудно все-таки свыкнуться с тем, что мы уже давно не враги.
- Да, - поддержала его Ольга и вдруг неожиданно улыбнулась, удивляясь самой себе. Курт тоже улыбнулся широко и открыто. Эта улыбка удивительно шла ему. Таким она его не знала. «Этот человек не мог совершить гнусных и подлых поступков», -настойчиво твердил ей внутренний голос.   
   - Нет, мы не враги и я благодарна Вам за спасение жизни моих товарищей и моей собственной жизни.
- Но ведь тогда Вы мне не поверили.
- Да, я думала, что это дьявольски продуманная психологическая игра. Вы признаетесь, что влюблены в меня, а затем приходите и говорите, что мне и другим актерам грозит опасность и будто бы беспокоитесь за меня. Вы выступаете в роли провокатора. Вам не стоит труда проследить за мной, если я действительно связана с подпольщиками, ведь я должна буду предупредить их, тем самым полностью выдав себя и своих товарищей.
- Что же Вы имели право так думать! Но мне вовсе не требовалось вести такую тонкую игру. Я уже давно знал, что Вы состоите в подпольной организации и легко бы Вас разоблачил, если бы захотел.
- Когда Вы узнали?
- Когда Вы были у шефа гестапо. Наверняка в вашем пальто или сумочке лежали листовки. Ольга, Вы дьявольски рисковали!
- Почему же Вы не воспользовались моментом? - Ольга горько усмехнулась.
- Потому что встретил удивительно чистую, цельную натуру, смелую женщину, презирающую опасность. И еще, потому что к этому времени возненавидел гестапо и всякое насилие. Мне претило само нахождение в этой организации, претила эта черная форма.
- И это говорит бывший …
- Гестаповец, - перебил Ольгу Курт. –Да. Вы правы. Но Ольга послушайте меня. 
  «Мои родители в двадцатые годы приехали в Советский Союз как иностранные специалисты восстанавливать народное хозяйство. Они взяли меня с собой. Я был еще мал, мне было лет десять. Но с того времени я стал изучать русский язык. Так впервые судьба свела меня с Россией. Вернувшись в Германию, я стал учиться в берлинском
университете и получил образование филолога и психолога. Мои родители   погибли в республиканской Испании. После их смерти я попал под сильное влияние моего дяди-брата отца. Он был кадровым офицером и сторонником «наци». Такое бывает! Два брата, а разные, как небо и земля».   
  Ольга внимательно смотрела на сосредоточенное и почти суровое лицо Курта. Ей мысленно представился красивый, интеллигентный юноша и властный жестокий человек, его дядя, с пронзительным и неприятным взглядом и надменной осанкой.
  «Царившее в ту пору возбуждение в немецком обществе, вызванное идеями реванша и мечтой о создании Великой Германии, охватило и меня. Благодаря влиянию дяди я стал офицером Абвера, военным переводчиком. Я знал русский и французский языки. Меня часто приглашали обучать этим языкам диверсантов и разведчиков. Когда Германия вступила в войну с Россией, я участвовал в допросах пленных, составлял на русском языке листовки для советских солдат, призывая их сложить оружие. Очень скоро, однако, я понял, что ошибся в выборе своего жизненного пути. Может быть, теперь это звучит банально, но звериное нутро фашизма претило меня. Видимо гены отца дали о себе знать. Я выполнял свою охоту без должного рвения и меня решили отправить в «ссылку», в оккупированный Крым. Так   я оказался в вашем городе. Начальнику гестапо как раз требовался человек, знающий русский язык и русскую культуру, к тому же психолог. Он рассчитывал с моей помощью выявить и уничтожить подпольные организации в городе».
- Вас заподозрили в измене, когда актеры исчезли? - неожиданно прервала его монолог Ольга и смутилась своей бесцеремонности. Но Курт и не думал обижаться
- Нет, не думаю, да и вообще было уже не до того. Красная армия быстро наступала. Надо было срочно вывозить всю документацию и самих себя. Я вернулся в Берлин и порвал с дядей. Вскоре он покончил с собой.
- Боже мой! – прошептала Ольга. - Как тяжело Вас слушать. Вы словно вернули меня в то ненавистное для мне время.
-Простите! - в голосе Курта она внезапно услышала мольбу и просьбу о снисхождении.
 И вместе с тем лицо его оставалось суровым и задумчивым.
 -Ну а Вы, Ольга? Расскажите о себе!
- Я спаслась с другими актерами в подземелье театра, о котором никто не знал кроме моего отца и нашего режиссера. Там мы и просидели до прихода наших солдат.
- А как же еда, питье?
- Там были запасы, об этом позаботился мой отец.
- Ваш отец? Но ведь он был расстрелян?
- Я сама так думала, но он выжил и помогал подпольщикам и партизанам. Помните таинственного монаха-мстителя?
- Так это был он? Все это слишком походит на сказку, чтобы быть правдой.
- Возможно, но жизнь часто придумывает сюжеты, какие не найдешь ни в одной сказке.
-Вы правы. И наша с Вами встреча Ольга в Москве тому доказательство. Я сижу и не могу поверить своему счастью, не могу на Вас наглядеться.
 Ольга молчала и улыбалась. Она не понимала, как Курт мог предать самым банальные словам очарование и силу.
- Вы играете в том же театре Луизу? - Курт спросил с явным любопытством.
- Нет что Вы! Возраст не тот. Я уже Мария Стюарт.
Оба рассмеялись.
- Вы замужем?
-Была. Мой муж погиб в аварии. Вы его знали. Это Николай, мой партнер.
- Да. Он мне помниться играл Фердинанда. А дети?
Ольга смутилась, но потом ответила с нежностью
-Дочка Маша. Ей шесть лет.
- Такая маленькая?   
- Да, мы долго ждали ребенка.  Видимо сказалась война… Испытания, страх, лишения. 
   Курт вздохнул, нахмурился.
-Война – это потерянные для меня годы, лучшие годы жизни. Но тяжелее всего сознавать, что любовь, встреченную мной так неожиданно, я навеки потерял. А для желанного мне человека я навсегда остался врагом.
    Пока он говорил, Ольга вдруг увидела, как проступили морщины на его еще молодом, но усталом лице. Время шло, а ей не хотелось с ним расставаться.
    Они говорили о многом: о современной жизни, о политике, об искусстве и не могли наговориться. Каждый знал, что придет минута расставания и старался ее по возможности отдалить. И все- таки Курт взглянул на часы:
-  Оля, простите, но я должен уйти. Послезавтра я уезжаю. Может быть мы могли бы с Вами провести завтра чудесный вечер на теплоходе. Я буду со студентами, но нам это не помешает. Ольга почти не раздумывала:
- Хорошо.
  Возвращаясь домой, она недоумевала, как такое могло случиться. Почему она вначале так неохотно принявшая приглашение Курта зайти в кафе, теперь испытывала чувство непонятной радости от этой встречи. Что он сделал с ней за эти два часа? Как он подчинил себе ее сердце? А может быть это произошло уже давно.
  Весь следующий день Ольга провела в состоянии нервного возбуждения, нетерпеливого ожидания. Предстоящая встреча и пугала, и волновала ее одновременно. И чем стремительнее часы приближались к заветному времени, тем больше сомнений и терзаний одолевали ее. Даже прогулка по Москве не отвлекали Ольгу от мыслей о Курте.
  Наконец, вернувшись домой, она решила почитать книгу из библиотеки своей подруги Светланы, у которой она остановилась, чтобы  хоть немного успокоиться. В доме было тихо, хозяева еще не пришли. Ольга, взяв томик Тургенева и устроившись на диване, начала неспешное чтение. Неожиданно из книги выпал газетный лист, Она подняла и рассмотрела его. Это была речь государственного обвинителя - генерал-майора юстиции товарища Ягенина на одном из первых судебных процессов над пособниками оккупантов в 1943 году в Краснодаре. Первым желанием Ольги было положить статью обратно. Но ее внимание привлек подчеркнутый карандашом абзац из речи военного прокурора. Когда она внимательно прочитала этот отрывок, ей показалось, что сердце у нее разорвалось на несколько кусочков и превратилось в одну кровавую рану. Страшные строки парализовали ее. Не было оправдания этим злодеяниям. «Особенно потрясло обстоятельное истребление в специальных машинах «душегубках» 42 больных детей, находившихся на излечении в Краснодарской детской краевой больницы на хуторе «3-ья речка Кочеты» Этим занимался офицер Герц. Полураздетые дети сопротивлялись, молили о помощи, о защите, цеплялись ручонками за санитаров и врачей, но детей посадили в «душегубку» и вывезли со двора». Ольга знала, что Светлана потеряла вовремя войны ребенка. Она не расспрашивала подробности, чтобы не бередить рану. Неужели расправа над детьми в Краснодаре имела какое-то отношение к трагедии подруги? Руки ее дрожали.  Ольга не помнила, как положила чудовищную бумагу в книгу. «Почему? Почему именно сейчас? -пронеслось в голове. Не знак ли это? Не воля погибших?» Она долго просидела во власти тяжелых раздумий. Наконец, встала и подошла к окну. Город наслаждался ярким летом и снова звал на прогулку. Ольга тяжело вздохнула, почти застонала, но решила раз и навсегда – встречи не будет! Она не может предать память матери, Коли, невинно замученных жертв войны, она не может испытывать никаких чувств к этому человеку. Ольга твердила это как заклинание, но ей не становилось легче. Завтра же она уедет, обязательно уедет.
   В душном вагоне поезда, увозящем ее домой, она не могла успокоиться. Вышла в тамбур и расплакалась горько и надрывно, как не плакала даже на похоронах мужа.
  Курт стоял на палубе теплохода, вдыхал теплый московский воздух и смотрел на огни огромного города. Он знал, что она не придет. Но где-то глубоко, в самом сердце жила надежда, что может быть … Но, нет - не случилось, не произошло. Но почему? Он мучительно пролистывал в памяти мельчайшие подробности их разговора: интонации, улыбки, слова, взгляды. Временами ему казалось, что она разговаривала с ним из вежливости или из любопытства. И только в конце разговора, когда он сказал о встрече на теплоходе, в ее глазах засветились радость. Он мог в этом поклясться. Что же произошло?       
     Облокотившись на перила он смотрел на темную гладь реки, разукрашенную гирляндами, отражающихся в ней огней и думал, что теперь уже навсегда покинет эту страну, с которой судьба сводила его три раза: в детстве, в молодости, в зрелости. И всякий раз она была другой: в разрухе и энтузиазме первых пятилеток, в страшной мясорубке войны, в яркой атмосфере молодежного фестиваля. Можно было сделать последнюю попытку. Он знал какую, но пока не был к этому готов. 

 Глава 6

Давали «Позднюю любовь» А.Н. Островского. Зал был набит битком. Зрители напряженно следили за переживаниями главных героев. В зале стояла оглушительная тишина.   Для Ольги эта пьеса была самым трудным испытанием в жизни. Отцом героини был ее собственный отец. Неумолимо приближалась развязка пьесы, когда адвокат Маргаритов узнает о предательстве дочери. Бедный старик обнаруживает пропажу важного документа, который выкрала Людмила ради спасения своего возлюбленного.
Потрясенный он хочет понять причину столь странного поступка. «Судьба связала меня с ним…что же мне делать?.. Я вижу, я чувствую, что убиваю тебя…Я и сама умираю, но я… его. О, если бы я могла жить для вас двоих! Оттолкни, прокляни меня, но полюби его! » - отвечает его несчастная дочь. Ольга произнесла эти слова в такой запальчивости, с такой силой страсти, что ее собственный отец- актер, как ей показалось, взглянул на нее с удивлением. «Что со мной?» - пронеслось у нее в голове. «Что я говорю?». Ей почудилось, что все в зале догадались о ее собственной мучительной и постыдной тайне. Она окаменела. Не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. А когда пришла в себя – чуть не споткнулась, тело не слушалась ее. Актер, исполняющий роль Николая, поддержал ее. Многие в зале  были потрясены ее игрой, как были бы они удивлены, если б узнали, что она вовсе не играла, а все ее чувства, тщательно скрываемые, загнанные в самый потаенный уголок души, внезапно прорвались и понеслись стремительно, как лавина.  Как   только закрылся занавес, и стихли шумные, бушующие, сотрясающие театр аплодисменты, актеры набросились на Ольгу с поздравлениями. Петр Сергеевич взял Ольгу за руку и заглянул ей в лицо. Она видела, что он силиться ей что-то сказать, но губы словно двигались сами по себе, совершенно ему не подчиняясь. Наконец, он бросил бесполезные попытки и прижал дочь к груди.
- Папа, - произнесла взволнованная Ольга. - Мне надо остаться одной. Извинись за меня перед всеми. Я хочу уйти.
  Она говорила отрывисто, возбужденно, словно пыталась спастись от чего-то страшного и неотвратимого.
 -Ты уверена, что хочешь этого? – переспросил с тревогой Петр Сергеевич.      
- Да…
- Хорошо.
  Ольга с благодарностью посмотрела на отца. Она быстро спустилась в гримерную, также   стремительно переоделась, наскоро смыла грим и вышла из театра через запасной выход, опасаясь, что у служебного ее уже ожидают поклонники. На улице она расслабилась и вдохнула полной грудью свежий майский воздух. Она почувствовала слезы на пылающих щеках, но не разрыдалась, как это бывало довольно часто с ней в последнее время. Неужели все это из-за переутомления, из-за постоянной загруженности. Она участвовала почти во всех спектаклях театра. Но ведь она это любила. Это была ее жизнь. Нет, она просто пыталась обмануть себя, спрятаться от истины причины своего отчаянья. И сейчас во время спектакля ей все стало ясно. Она совершила непоправимое – отказалась от своей любви. Прошел почти год после той встречи с Куртом, после ее бегства из Москвы, а решимость и хладнокровие так и не смогли одержать над ней верх. Она невольно   задержалась перед кондитерской, вспомнив то давнее, неожиданное объяснение... «Неужели я прошла мимо своего счастья?» И этот, казалось бы, банальный вопрос, который так часто задают себе героини романов и пьес, приобрел для нее по-настоящему трагическое звучание. Ольга дошла до парадной дома, посмотрела на окна своей квартиры и внезапно подумала о дочери, которая уже давно спала под присмотром соседки. «Какая же я все - таки неблагодарная! Ругаю свою жизнь, судьбу! А ведь совсем рядом со мной мое «маленькое счастье»! И отец мой жив! Разве это не чудо! А я жду чего-то большего. И разве игра в театре – это не счастье?» Она вошла в подъезд, открыла красивую массивную дверь.  Ольга уже поднималась по лестнице, когда она услышала шорох сзади. Ее охватило непонятное, радостное волнение. А еще был тонкий, едва уловимый, непонятно откуда взявшийся запах роз. Она остановилась, пытаясь унять дрожь. Она боялась поверить и в тоже время надеялась, что это ей не пригрезилась. «Курт!» - тихо позвала она. Никто не ответил, и ей уж стало казаться, что она сошла с ума. Но внезапно сильные руки подхватили ее, и она оказалась прижатой к знакомой и сильной груди, а лицо ее утонуло в ароматном букете алых роз. «Как ты поняла? – только и мог произнести Курт. «Потому что думала о тебе! И розы…»  «Неужели ты почувствовала запах роз?  Она кивнула и улыбнулась. «Ну что снова убежишь?» - весело и в тоже время тревожно спросил он. «Нет.»  Он опустил ее на ступеньку, боясь выронить букет, и у нее невольно вырвался вздох сожаления. Он протянул ей цветы. «Спасибо!
Ну, пойдем, - сказала она и побежала вперед по лестнице Курт едва поспевал за ней. Он видел развивающееся пальто, шелковое платье и по-прежнему стройные ноги в черных лодочках и тонких чулках. 
 Он не знал, что почувствует, оказавшись в этой квартире, сможет ли справиться с ожившими воспоминаниями.  Курт страшился этого испытания, но все - таки шел ему навстречу, потому что неожиданно обрел надежду. Приезд в этот город было для него слишком тягостен. Каждая улица, перекресток жестоко напоминал ему о войне. Но через это надо было пройти, чтобы обрести душевный покой, а может быть, и нечто большее.    Он, переживший горе, утраты и разочарования, в чем-то ожесточившейся мужчина, боялся снова получить отказ. Это значило крушение всего, и прежде всего жизни.
 У двери в квартиру он догнал ее, развернул к себе и наклонившись приник к ее губам, как пчела к диковинному цветку, чтобы вкусить его сладкий нектар. Ольга не только не сопротивлялась, но губы ее словно ждали этого часа. Как же давно она мечтала узнать вкус его поцелуя! Может быть тогда, когда они шли из кабинета шефа гестапо и ей стало на мгновенье одиноко и страшно. И словно отвечая на ее мысли он прошептал: «Как я хотел тебя обнять и приласкать, защитить и вынести на руках из логова. Как я отчаянно боялся, что тебя будут пытать!» «Не надо об этом, дорогой мой!». И они снова соединили свои уставшие от жажды губы. «Давай все- таки войдем», - прошептала Ольга. От волнения она долго не могла найти ключа, наконец, он звякнул где-то в глубине сумочки.
- В квартире, наверное, соседка. Она с Машенькой.
Курт кивнул, улыбаясь, он вспомнил, что у Ольги есть маленькая дочурка.
Соседка действительно была в квартире. Как только они зашли в прихожую и Курт помог   снять Ольге пальто и разделся сам, к ним на встречу вышла седовласая женщина с простым русским лицом и доброжелательной улыбкой.
- Машенька уже уснула.
Спасибо, Полина Егоровна, чтобы я без Вас делала!
- Ты что-то рано сегодня Оленька! Как прошла премьера?
- Все очень хорошо, только я немного переволновалась и устала. Не осталась праздновать премьеру в театре. А это Полина Егоровна,- и она обернулась на Курта. - Мой давний поклонник и знакомый – Курт фон Штальбе.
    Полина Егоровна с удивлением и некоторой подозрительностью окинула взглядом высокую фигуру гостя. Но тут же смягчилась, когда Курт поцеловал ей руку.
 - А Петр Сергеевич как же? – спросила она Ольгу.
-  Он скоро будет. Мы отпразднуем в узком кругу. Присоединяйтесь к нам Полина Егоровна.
- Да нет уж спасибо, я люблю ложиться спать пораньше.
    И распрощавшись, быстро ушла.
«Можно взглянуть на дочку?» —тихо спросил Курт обняв Ольгу за плечи.
- Конечно, только осторожно. Они прошли гостиную и по широкому коридору подошли детской. Ольга отворила дверь, и они застыли на пороге, боясь пошевелиться. В мягкой, уютной постельке спала хорошенькая белокурая девочка, очень похожая на Ольгу. «А ведь у меня могла быть тоже дочь или сын», - с горечью подумал Курт. Они вернулись в гостиную и сели на диван. Диван был прежний и над ним висел портрет Ольгиной матери в белом платье. Ольга заметив его взгляд,
- Мама в «Бесприданнице».
 Едва она произнесла это, как повисло неловкое молчание. Курту с ужасом показалось, что они снова отдалились.
- Почему ты тогда уехала? - Неожиданно для себя спросил он и вдруг понял, что ему совершенно необходимо все знать, чтобы между ними не осталось ничего недосказанного.   
По – видимому, Ольга тоже не хотела недомолвок. Она открыто посмотрела в глаза Курту и не стала уходить от ответа.
 - Знаешь, совершенно случайно я нашла в книге своей подруги вырезку из газеты. Там речь шла о суде над фашистскими   прихвостнями, о гибели детей в машинах- душегубках. Меня это так потрясло, что я не смогла придти тогда. Прости…
   Курт побледнел. Ольга увидела такую боль в его глазах, что ей стало страшно. Она испугалась, что он сейчас встанет и уйдет и она навсегда забудет вкус его поцелуев. «Опять я все разрушаю!» Но еще невыносимее было видеть его страдания. Ольга придвинулась вплотную к Курту.
-Прости, прости, пожалуйста – горячо прошептала молодая женщина и повинуясь порыву,   
поцеловала его руки.
Курт нежно обнял ее.
-Оленька, ну что ты! Зачем ты, милая моя!
Ольга не успела опомниться, как он встал перед ней на колени и уткнулся лицом в подол платья.
- Боже мой как я мечтал об этом! – прошептал он, потом поднял лицо и мягко сказал:
- Я благодарю тебя за откровенность. Ведь, когда я шел по улицам этого города, прошлое не давало мне покоя. Как же тяжело было тебе тогда. Да и сейчас, наверное, нелегко при встрече со мной. Мне важно только знать, что ты снова не исчезнешь.
- Нет, от судьбы не убежишь! Я люблю тебя!- Она взяла ладонями его лицо и придвинула к себе, целуя лоб, брови, щеки, глаза, губы. Как приятно было, что он безропотно подчиняется каждому ее движению
 Часы пробили двенадцать. Бой часов отрезвил их.
- Прости, родная - прошептал Курт.- Я забылся. Скоро должен придти твой отец.
- Я тоже забылась. - Ольга поправила прическу.
Через некоторое время в прихожей, раздался звук ключа поворачиваемого во входной двери.
- Точен, как часы, - улыбнулась Ольга. Вскоре в проеме двери возникла фигура Петра Сергеевича.
Курт встал. Он и старый актер долго всматривались в друг друга: один с надеждой, другой с изумлением.
- Папа, это Курт. Он был на премьере. И зашел меня поздравить, - прервала их молчание Ольга.   
 — Вот как! – Петр Сергеевич перевел взгляд на дочку. Ее раскрасневшееся, обеспокоенное лицо все объяснило ему и без слов. Они ждали…
-  Ну что же добро пожаловать в Советский Союз, - старый актер протянул руку Курту, которую тот пожал с явным облегчением на лице.
   Ольга засияла от счастья. Она это и не скрывала.
- Вам у нас нравиться? – спросил Петр Сергеевич
- Да, не скрою у меня прекрасные отношения с преподавателями и студентами филологического факультета Московского университета. Но есть и другие причины, - Курт взял паузу, готовясь к следующей фразе.
 – Я принял советское гражданство, потому что люблю Олю и хочу, чтобы она стала моей женой. Она тоже меня любит.
Петр Сергеевич оценивающе посмотрел на неожиданного жениха. Когда он заговорил, голос его был на удивление спокойным.
- Что же. Это поступок настоящего мужчины. Прекрасный финал долгой пьесы…Я счастлив Оля, что ты не испугалась настоящей любови, не предала ее. Уверен, что мама была бы счастлива за вас.       
          
но читали по- немецки Гейне. И мне почудилось, что Вы и есть таинственная Лорелей.
- Нет, я русская. Просто мне как актрисе захотелось понять вас немцев, ваш образ мысли, вашу культуру.
- Поняли?
- Если честно, нет. Как вы можете восхищаться Гейне и убивать людей?
— Это разные вещи. Идет война.
- Вы все списываете на войну!
- Разумеется. 
«Все это напрасный, беспредметный разговор!» - злилась Ольга, но покорно шла рядом с ним, зная, что трудно бороться с неизбежностью. Когда вдали показалось здание театра Курт остановился. Они стояли на углу перед старинным зданием кондитерской. 
     Несмотря на то, что утро уже не было ранним, прохожие не беспокоили их. Некогда шумный город обезлюдел: многие бежали, многие были расстреляны, многие были отправлены на работы. Курт пристально посмотрел в глаза девушке. Она вся напряглась.
Неожиданно он снял перчатку и  осторожно взял ее за руку. В этом прикосновении было столько нежданной нежности, что Ольга не сразу вырвала руку, словно забылась на время. Но потом резко отпрянула.
- Простите, - тихо сказал эсесовец. Я не хотел Вас обидеть.
   В его холодных до той поры глазах появилась щемящая, незнакомая ей печаль.
- Ольга, Вы, конечно, нравитесь мне, но я не то имел ввиду. Я сказал неправильно - он тяжело вздохнул и произнес с отчаяньем. - Я люблю Вас, люблю с первой минуты, с первого взгляда.
- Не шутите так, герр офицер, - сказала девушка, стараясь придать голосу равнодушие. На самом деле она была потрясена и испугана.
– Я шучу крайне редко, - ответил Курт, - То, что я сказал правда. И мне нелегко было Вам открыться.
- А если я скажу, что не люблю Вас, то Вы отправите меня в гестапо, заставите пытать, отомстите мне? - Ольга горько усмехнулась.
-Зачем Вы так! Я прекрасно понимаю, что стоит, между нами. Я не рассчитываю на ответные чувства. И все-таки, я хочу, чтобы Вы знали о…
- Теперь я знаю, Вы довольны?
- И да, и нет.
    Весь последующий путь до театра они шли молча, как будто не замечая друг друга. Он был подавлен и не хотел, чтобы она увидела следы смятения, обиды и разочарования на его лице. Но он не понял, что для Ольги мир после этого неожиданного признания навсегда изменился.  Как быть? Что делать с этой любовью, любовью врага? Страшнее всего было то, что она боялась заглянуть внутрь себя и посмотреть правде в глаза. Будь она равнодушна к этому человеку, она не придала бы особого значения его словам и тут же о них забыла. Но Ольга внезапно с полной ясностью поняла, что этот человек ей интересен, несмотря на весь свой апломб и самоуверенность, а может даже…Она одернула себя от предательских мыслей. Но вот он идет рядом. Стоит лишь протянуть руку… «Нет, нет!».
- Благодарю Вас, - вежливо произнесла молодая актриса, как только они становились перед входом в театр.
          Курт вежливо поклонился и хотел было уйти, но остановился.
-Ольга!
Она тоже остановилась и вопросительно посмотрела на него.
- Обещайте мне, что, если Ганс будет Вас оскорблять, Вы обратитесь ко мне за помощью.
Я всегда сумею защитить Вас.
- Хорошо, - тихо произнесла Ольга. - Спасибо.
Все это казалось девушке странным сном. И по- видимому он и не думал кончаться.
— Вот и ты! - весело закричала Светлана Ермолаевна, когда Ольга зашла в свою гримерную. Она увидела Надежду, Ирину Викторовну, Михаила Романовича, Юрия, Николая, Сергея Сергеевича, Ивана Федоровича и Людмилу Афанасьевну.
-По какому случаю такой сбор?
- Ты же знаешь Оленька, что ваша со Светланой Ермолаевной гримерная самая большая! -
подмигнула Ирина Викторовна, - наш любимый Владислав очень любит ее. Сегодня с утра он ходил очень загадочный и просил всех собраться здесь.
 Уборная Луганской и Толь была действительно просторной и располагалась ближе к кабинету режиссера, и он часто, не доходя до него, чтобы не терять времени собирал актеров для какого-нибудь важного сообщения здесь.
  Наконец, он появился, плотно, закрыв за собой дверь. Гример Тоня всегда стояла «на стреме».
- Дорогие мои друзья, мои товарищи! - произнес Владислав Янович негромко, срывающимся голосом. Ольге даже почудились слезы в его глазах, - Наши взяли Перекоп!    Через несколько дней, самое большее через неделю мы будем свободны!
- Наконец-то! - прошептала Ирина Викторовна, - Девочки, мальчики, счастье-то какое!
На глазах у Ольги все помолодели, распрямились.
 - Завтра у нас премьера! И мы должны сыграть, как никогда! - добавил Бронкевич.
- Конечно, конечно, -воскликнул Сергей Сергеевич энергично размахивал руками, - Владислав Янович. Дадим немцам жару!
 - А теперь на сцену! Завтра утром у нас генеральная репетиция. Не опаздывать! Ольга, Николай, Юрий и Надежда останьтесь на пять минут.   
   Когда остальные актеры ушли, Владислав Янович обратился к молодежи:
- Ребята, он вынул из портфеля небольшую стопку бумаг. – Сводки Информбюро.
Их немного. Они переписаны от руки, в них положение на фронте. Горожане должны знать о скором освобождении. Комитет партии поручает нам последнее задание. Эти сводки должны быть расклеены в районах города, закрепленных за нами. Будьте предельно осторожны! Глупо умирать перед самым освобождением, ребятки.
…Репетиция прошла успешно. У всех было приподнятое настроение. Радость от долгожданного освобождения несколько притупила все переживания Ольги, связанные с утренним объяснением. Возможно, после войны она еще посмеется над ними с друзьями. «Дурочка, он просто решил взять тебя в оборот, думал, что ты поверишь ему и разоткровенничаешься. Наверняка, это ловкий психологический прием».
  Чем больше она об этом размышляла, чем больше убеждала себя в коварстве Курта, тем больнее ей становилась. И Ольга упрямо решила не думать ни о чем, кроме грядущей победы. Она надежно спрятала в одежде сводки, и они придавали ей силы, наполняя душу волнующим, будоражащим нетерпением. Она даже не догадывалась тогда, что страхи войны, ее жестокая правда будут преследовать ее всю жизнь. Самые страшные воспоминания: расстрел родителей, голод, страдания людей, их зверские убийства со временем изгладятся из памяти, подернутся дымкой, но никогда ее не покинут. Уже спустя много лет после окончания войны, Ольга удивлялась своей уверенности, что останется жить. Ведь тогда все могло случиться. Любой неосторожный шаг мог закончиться смертью. Видимо, оптимизм и задор юности заставляли верить ее, ее друзей и соратников в лучшее. Вера в то, что жизнь после войны будет сплошной сказкой казалась естественной. И она знала, что будет обязательно жить в этой сказке.   
     Вечером, глядя на фотографии родителей, девушка представила себе, как бы они волновались за нее и тут же тихо успокоила их и себя: «Все будет хорошо!». Она оделась как всегда в мальчишескую одежду, нацепила кепку и ботинки без каблуков, чтобы не шуметь и быстро бежать, когда возникнет необходимость и вышла на улицу.
     Этой ночью все прошло гладко, как по маслу и неспроста. За эти годы Ольга накопила огромный опыт. Она знала все дворы, обходные пути, тайные ходы в городе как свои пять пальцев и в любой момент могла спрятаться и затаиться в таком месте, где бы немцы ее не нашли. Однако, добираясь до знакомой подворотни уже вблизи от своего дома она, как назло, наткнулась на подгулявшего немецкого офицера.
    - Эй, мальчуган! - крикнул он ей на ломаном русском языке. Но она быстро бросилась вперед. Над ее головой просвистели пули, но Ольга юркнула за колонну высокого красивого здания. Это был дворец культуры «Текстильщик». Офицер, покачиваясь побежал за ней, и девушка ощутила неприятный холодок в груди, услышав его приближающиеся шаги. Но в этот момент раздался выстрел и громкий крик. Потом наступила мертвая тишина. Ольга осторожно выглянула из укрытия. Поверженный офицер лежал на тротуаре, широко раскинув руки и ноги. Голова его лежала в луже крови. Над убитым стоял монах. Его черная сутана колыхалась от ветра. «Боже!»- прошептала девушка. Она кинулась в спасительную подворотню, не помня себя добежала до квартиры, заперлась на замок, скинула одежду, спрятала ее и, наконец, не зажигая огня бросилась в постель. «Он спас меня! Он мой – ангел хранитель, возможно ли это?». Теперь сопоставляя многие факты, Ольга поняла, что таинственный монах следовал за ней, когда она шла на задание и охранял, защищая от смерти. Это был непонятно и удивительно. «Кто же он?».
      Девушка закрыла глаза, но не смогла уснуть, ее била дрожь. В это мгновение она услышала стук в дверь. Стук был нетерпеливым, как будто, кто-то спешил или за ним гнались. Ольга накинула халат и подошла к двери. Ее охватило беспокойство и давящий ужас. Так никто не стучал из ее товарищей. За дверью стоял чужой. Некоторое время она молчала, прислушиваясь к прерывистому дыханью за дверью.
      - Кто там? - наконец, тихо спросила она.
      — Это я фрейлейн Ольга, Курт. Прошу, Вас откройте. Это крайне важно.
      -  Вы один?
      -  Да.
    Ольга сняла цепочку, щелкнула замком и открыла дверь. Он был действительно один. Войдя в прихожую, он тут же заполнил ее своей могучей фигурой. Ольга еще раз убедилась, как прекрасно идет ему военная форма и черный кожаный плащ.
        -Что это все значит? – молодая актриса отступила в глубь квартиры.   - Вы врываетесь ко мне ночью. Я, кажется, дала отрицательный ответ. – голос ее дрожал от волнения.
         - Постойте, - мягко ответил Курт. - Успокойтесь. Я пришел не для того, чтобы требовать от Вас любви. Это бессмысленно, и я не могу прибегнуть к насилию в отношении женщины. 
         - Будто бы? – съязвила Ольга. - Разве в гестапо не прибегают к подобным методам.
          Он не ответил на ее выпад. Лицо его было серьезно.
          - Я пришел предупредить Вас об опасности. Наши агенты вышли на конспиративную квартиру подпольщиков. Схвачен хозяин квартиры и женщина, по -видимому, связная у нее обнаружены медикаменты и перевязочные материалы. Но что хуже всего сторож театра, тоже наш агент узнал эту женщину и дал показания, что видел ее с вашим главным режиссером.  Завтра в театре будет обыск во время спектакля. А после него труппу с режиссером и других работников театра арестуют. Шеф гестапо хотел сделать это раньше, но я посоветовал ему схватить актеров на сцене после оваций «тепленькими». Таким образом, у Вас Ольга хватит времени всех предупредить.
  Девушка молчала. «Ловкий ход», - подумала она, - «тонкая психологическая игра, умело продуманная провокация! А вдруг никто не арестован. И если я сейчас предупрежу актеров, то это будет равносильно признанию, что в театре действует боевая группа.  А если действительно нам угрожает опасность?   
          -Что же Вы молчите, Ольга?
          - Благодарю Вас за добрые намерения. Но все, что Вы сказали смехотворно. То, что Владислава Яновича видели с этой женщиной, могло быть чистой случайностью. Это ничего не доказывает. А уж обвинение актеров в подпольной деятельности притянуто за уши.
          -  Возможно, - тихо ответил немец, - Но доказывать свою невиновность Вам придется в гестапо, а оттуда не так легко вырваться.
         -   Вы угрожаете? – спросила Ольга.
         -   Нет, я говорю правду. Я видел расклеенные сводки информбюро, когда шел к Вам. Они появились этой ночью. Это может вызвать злобу Майера и быть может гестапо не будет ждать вечера, как я предположил.
        -  И все-таки, я не понимаю, какое отношение имеем к сводкам мы, актеры?
        -  Ольга, мне очень бы не хотелось, чтобы с Вами случилась беда. Вы знаете мое отношение к Вам.
       -  Благодарю Вас, Курт, еще раз. Но, поверьте, Вы ошибаетесь. – Девушка старалась говорить спокойно и равнодушно.
      - Ну что же прощайте. Гестаповец поклонился и вышел.

Глава 4.

     Эта ночь была для нее самой тяжелой за всю оккупацию. Ольга то порывалась идти к Бронкевичу, то к Николаю, то к Светлане Ермолаевне и каждый раз отговаривала себя, опасаясь, что за ней будет слежка.
    И без того холодное, пасмурное утро было омрачено встречей с Юсуфом, усиленно подметавшим подъезд перед театром. Заметив актрису, он осклабился: «Сегодня важный день, премьера, все должно блестеть!». А ведь она думала, что ее любимый театр не мыслим без этого доброго старика. Ольга с большим усилием улыбнулась ему, стараясь скрыть свою брезгливость. Он даже не догадывался, что она знает о его низком предательстве.
    Едва вбежав в кабинет главного режиссера и заметив, что все актеры в сборе, Ольга выпалила разом:
 - Здравствуйте, мои дорогие! Владислав Янович, у нас беда!
 - Боже мой Оля! Да на тебе лица нет! - встревожился режиссер. Актеры тоже посмотрели на нее с удивлением и тревогой.
 - Схвачена Тамара, арестован Александр Федорович! - побелевшими губами проговорила девушка.
- Откуда ты знаешь? - спросил Николай.
- Ночью ко мне приходил Курт фон Штальбе и предупредил о возможном аресте актеров нашего театра после премьеры. Но я боюсь, что это может случиться и раньше.
 - Да это просто провокация! И ты поверила? - Николай весь кипел от негодования.
-  Подожди, Ольга, -Владислав Янович с удивлением посмотрел в ее красивые, полные отчаянья глаза, - а почему он сделал это? Это странно и вызывает определенные сомнения!
 - Он ко мне очень хорошо относится!
-  Хорошо относится?! – Николай засмеялся.
-  В нашем театре есть агент гестапо, - продолжала Ольга, не обращая внимание на его насмешки, — Это наш сторож и дворник – Юсуф.
-Юсуф? Я никогда в это не поверю девочка моя! Я знаю его много лет. Он служит у нас лет двадцать.
 - И Вы знаете, что он из крымских татар и крайний националист?
 - Я как-то не задумывался над этим. – смущенно признался Владислав Янович. - Я всегда знал, что это преданный театру и мне человек. Нет, Оля я отказываюсь в это верить.
 - Но именно он рассказал в гестапо, что видел Вас с Тамарой.
 — Это, что тебе опять наплел этот гестаповец? – с возмущением спросил Николай,
- Оленька, неужели ты не понимаешь, что он испытывает на тебе свои методы. Мало ли женщин разговаривают с  Владиславом Яновичем? Почему ты подумала о Тамаре? А вдруг никто никого не арестовал? Твой красавец блефует, чтобы ты задергалась и подтвердила их подозрения. Ведь он специалист по выявлению подпольных групп. Все это хорошее отношение и ухаживания – одно сплошное лицемерие и игра. И Майер тоже приглашал тебя к себе не просто так. Он тебя запугивал. Ошибаются те, кто считают, что гестапо действует только грубыми методами, им доступны и более изощренные способы узнавания информации.
  Ольга не могла не согласиться с разумными доводами Николая. Она и сама недавно думала также.      
 - А мне, кажется, это вполне возможно, - задумчиво произнес Сергей Сергеевич. - Юсуф никогда не вызывал у меня доверия.
В кабинете повисла долгая и томительная тишина. Будто все пытались свыкнуться с новыми, еще до конца неясными обстоятельствами.
  - Ну что же, дети мои! Не все так страшно! – воскликнул Владислав Янович. – Предупрежден, значит спасен. Если нам будет угрожать опасность – спасение в нашем театре!
 Все с изумлением переглянулись.
  - Вы же знаете, что театр – бывшая усадьба князя Урусова. В этом доме есть тайный ход, о котором никто не знает кроме меня и еще одного человека. Но я думаю, что мы не будем поддаваться панике. И словно в ответ на его слова, с улицы донесся звук, подъезжающих
машин и мотоциклов.
- Эсэсовцы! - воскликнула Надежда, подбежав к окну.
— Значит решили раньше. Кто-то им сообщил, что все мы находимся в театре. И этот кто-то, конечно, Юсуф! Ну что, Вы по - прежнему мне не верите! – проговорила взволнованно Ольга.
- Скорее! Не будем терять времени! – Бронкевич вышел из кабинета первым, за ним последовали актеры, гример Тоня и художник – декоратор Юрий Соломонович. Эта необычная процессия достигла гримерной Бронкевича, главный режиссер открыл ее колючем и снова закрыл, когда все зашли следом за ним.    
  - А теперь, - Вацлав Янович, достал странное кольцо и приложил его к незаметному углублению в стене за столиком, где все еще стояли оставшиеся от Ольгиного отца баночки с гримом. И вдруг как по волшебству стена со столом выдвинулась вперед, и за ней оказалось довольно широкое отверстие. В это время с улицы раздался топот ног. Заскрипели входные двери. Враги приближались.
Вацлав Янович отдал Николаю небольшой фонарик, вынув его из кармана и показав в сторону отверстия, сказал быстро и решительно.
- Иди вперед, а я прослежу, чтобы все прошли, и никто не остался!
- Как в сказке! - удивленно прошептал Сергей Сергеевич.
Наконец, когда все оказались в таинственном коридоре, Владислав Янович приложил к стене свое приспособление и стена со столом с глухим рокотом стала на свое место.
 - Осторожно! - крикнул Николай, - впереди лестница!
 Действительно довольно крутая лестница из грубого камня вела вниз. Хорошо еще в стене были сделаны своеобразные перила. Каждый шаг давался с трудом. Наконец, актеры спустились довольно глубоко вниз. Перед ними оказалась мощная металлическая дверь.
 - Открывай Николай! – послышался сзади голос Владислава Яновича.
Дверь открылась почти бесшумно и спасенные вошли в длинный коридор. Владислав Янович закрыл дверь на засов. Пройдя весь длинный коридор, актеры повернули направо и в свете фонаря обнаружили новую дверь. Николай, не дожидаясь приказаний режиссера, открыл ее, и они снова увидели лестницу, ведущую вниз. Эта лестница была уже более удобной и сделанной из дерева. Ольга, конечно, слышала удивленные возгласы своих коллег, но впала в состояние оцепенения. Видимо, тревоги ночи давали о себе знать. Она передвигалась почти автоматически, не веря в реальность происходящего. И вот актеры вновь оказались перед железной дверью. Николай распахнул ее и все замерли в восхищении. Этот коридор был заметно элегантнее предыдущего. Стены украшали панели из дуба с резными рисунками. Справа и слева были двери также из дуба с позолоченными ручками. Свет шел от большой красивой люстры, висевшей на потолке посредине коридора. Режиссер закрыл дверь на засов, как и предыдущую.
 - Ну Вы и мистификатор! - с уважением прогнусавил Сергей Сергеевич         
 - Что все это значит? – удивленно спросил Юрий Соломонович.
Режиссер улыбнулся:
 - Пойдемте дальше.
 Он открыл одну из дверей, и все оказались в самой настоящей гостиной. Комната была просторной. У стены стоял кожаный диван, а над ним висел красно зеленый ковер красивой работы. Здесь же были и кресла, и стол, и просто стулья – все изящные и удобные.   Свет шел от большой лампы под бежевым абажуром, стоящей в центре стола.
- Присаживайтесь друзья! Думаю, теперь нас никто не найдет! - обратился ко всем Владислав Янович. - Видимо, нам придется провести здесь несколько дней. Конечно, находиться под землей, не бог весть, какая радость. Но думаю, что с этим мы справимся. Здесь четыре спальни. Думаю, места хватит на всех.
Актеры смотрели на него в изумлении, открыв рот.
- Из еды могу предложить лишь консервы, сухофрукты, сухарики. Есть чай. Впрочем, мы с вами привыкли довольствоваться немногим!
— Это правда! – произнесла еще не пришедшая в себя Светлана Ермолаевна.
- А тебя, Оля, - Владислав Янович подошел к ней, взяв за руку. - Попрошу на минуту выйти со мной.
   Девушка послушно дала вывести себя в коридор, все еще не понимая, что происходит. Она также беспрекословно и почти автоматически последовала за режиссером и вошла в комнату напротив гостиной. Судя по всему, это был кабинет: книжный шкаф, кресло и письменный стол занимали почти все пространство небольшой, но уютной комнаты. На столе стоял старинный подсвечник с тремя свечами. Чуть мигающий, ласковый свет дарил кабинету неповторимое очарование. За столом сидел мужчина и читал книгу. Ольга с режиссером вошли так тихо, что он занятый своим делом, не заметил их присутствия. Что-то, неуловимо знакомое проскальзывало во всем его облике. Ольга остановилась, отказываясь верить в чудо:
-  Папа! - прошептала она, голос ей не повиновался, - Папа, это ты?
 Мужчина поднял голову и посмотрел на нее. Он был страшно худ и бледен, впалые щеки заросли щетиной, но глаза, глаза хранили огонь неистовой силы.
 - Оленька! - воскликнул он и рванулся ей навстречу. - Как я ждал этого мгновения!
Силы покинули девушку, голова закружилась, но она почувствовала, как руки отца обняли ее и посадили в кресло. Владислав Янович подал ей стакан с водой.
 - Ты жив, жив! Владислав Янович, а Вы все это время молчали! - с укором обратилась она к растроганному    режиссеру.
- Дитя мое, это я просил Владислава Яновича никому не говорить о моем воскрешении, ради пользы дела было удобнее, чтобы меня считали мертвым. Даже сейчас я считаю, что будет лучше, если до поры до времени никто не будет знать обо мне. 
 - Но мне то, мне то, можно было рассказать! Сколько раз я глядела с тоской на вашу с мамой фотографию, понимая, что больше ни с кем из вас не встречусь на это свете! А в это время ты, зная, как я страдаю…   
 - Ну, полно, доченька, - прервал ее Петр Сергеевич, ласково погладив по руке. -Я не хотел дорогая, чтобы, найдя, ты снова меня потеряла. Меня могли бы убить в любой момент. Ольга сквозь слезы улыбалась и сердилась одновременно. Вдруг она заметила на спинке стула отца черный плащ.
 — Это был ты, ты? Невероятно!!!
Петр Сергеевич проследил за взглядом девушки.
 - Глупо скрывать очевидное при такой проницательной дочери.
Я сознательно пошел на весь этот маскарад. Так случилось Оленька, что я выжил после того расстрела. Мама твоя сразу умерла. Мне повезло, я был ранен неопасно, но потерял много крови пока лежал среди трупов. До сих пор не ведаю какая сила помогла мне выбраться из этого рва. Меня нашли старые рыбаки. Незнакомые люди выходили меня, пряча от немцев. Так прошел почти год пока я окончательно не поправился и не окреп. Поначалу я не знал, как мне быть, как мстить врагу. И тут мне в голову пришла идея, связанная с игуменом Арсением. Ведь он был моим предком.
- Так ты из рода князей Урусовых!
- Да, моя девочка, но мог ли я об этом говорить! Я вспомнил о тайных комнатах внутри театра. Его показывал мне еще отец до революции. Ночью под видом монаха я выходил на охоту, поджигая немецкие склады с оружием, учреждения, рестораны, дома – все места, где присутствовал враг, сея панику и веру в мистические силы. Однажды ночью в театре я столкнулся лицом к лицу с Владиславом Яновичем, который почему-то задержался в тот день. Я был вынужден ему все рассказать, но и он открылся мне. В театре действовала под его руководством подпольная организация, связанная с обкомом партии. Так я узнал о твоих заданиях и заданиях комсомольцев театра и решил тебя иногда «сопровождать». Вскоре Владислав Янович стал просить меня с ведома секретаря обкома хранить секретные материалы, листовки, медикаменты для партизан, часто я приносил планы с военными объектами. Несколько раз я прятал тяжело раненных подпольщиков, советских военнопленных, бежавших из лагерей. Они порой и не подозревали, что находятся в подвалах знаменитого театра, буквально под носом у немцев. Теперь ты все знаешь.
 - Нет, не все. Если здесь тайный ход и куда он ведет?               
 - Есть доченька! Он ведет на окраину города.
 -  Неужели в парк Авиаторов? Если не ошибаюсь, это ведь территория старого кладбища и там, согласно легенде, была могила игумена Арсения.
  - Да, моя дорогая.               
Ольга больше не задавала вопросов, а с обожанием смотрела на отца.
- Я был на твоем выступлении в тот вечер.
- Знаю папа, я видела, как ты промелькнул в дверях.
- От тебя не скрыться, родная.
-  И этот убитый ночью офицер!
-  Да, мне пришлось спрятать труп.
Они долго еще говорили друг с другом, отвыкшие от теплоты и ласки прошлых довоенных лет. Режиссер давно уже вышел, затворив за собой дверь, чтобы не мешать счастливому уединению отца и дочери.




Глава 5 

Лето 1957 года в Москве было жарким не только в прямом смысле этого слова, но и в переносном от общения молодых людей, приехавших со всех уголков мира. Залечившая раны войны столица расцвела, впустив в свои улицы и проспекты разноголосую, разноязычную публику.
   Ольга, гостившая у своих друзей в Москве, была рада раствориться в этой веселой, ликующей фестивальной жизни. Прошло два года после нелепой смерти Николая в автомобильной катастрофе, и она понемногу начала приходить в себя, хотя боль от утраты время от времени давала знать о себе. Смерть мужа, с которым она прошла тяжелые испытания войны, была тем более трагичной, что произошла в столь долгожданное мирное время. 
     Именно в эти дни, в Москве Ольга впервые решилась сменить траурный наряд, на
 легкое цветастое платье. А однажды она решила исполнить свое самое заветное желание- вновь посетить Третьяковскую галерею. В галерее было многолюдно, и Ольга, отвыкшая от суеты столичного города, смущенно оглядывалась и рассматривала все новые и новые иностранные делегации, проходившие мимо нее по залам музея. Наконец, ей показалось, что в зале, где висела ее любимая картина, наплыв посетителей не столь велик, и она сможет спокойно полюбоваться «Неизвестной» Крамского.  Удивительно, но героиня полотна так напоминала ей мать. Актриса еще не оторвала взгляда от красавицы, как вдруг удивленный мужской голос произнес довольно громко и четко
- Ольга?
Она вздрогнула, но тут же подумала, что обращаются не к ней, что это лишь досадное совпадение. И все-таки она оглянулась, поддавшись неосознанному любопытству.
  Недалеко от нее стоял высокий красивый мужчина. На вид ему было лет тридцать семь, тридцать восемь. Седина уже тронула его густые черные волосы. Что-то знакомое было в легкой улыбке, едва тронувшей жесткие, но изящно очерченные губы. И вдруг сквозь пелену лет прорвались воспоминания, прикосновение теплой руки…
- Курт! 
- Да. Неужели Вы помните!
 - Какая встреча! Как Вы оказались в Москве!
- Я приехал с делегацией из ГДР.
В голове у молодой женщины все перемешалось. Душу охватило странное смятение и непонятная тоска.
- Вы почти не изменились, Ольга! Нет, даже стали лучше! - он говорил легко, без акцента.
   Они долго и смущенно разглядывали друг друга, удивленные неожиданной встречей.
-Может быть посидим где-нибудь, поговорим. Недалеко отсюда, я видел уютное кафе.
-Согласна.
  У Ольги не хватило мужества отказаться, хотя она понимала, что встреча эта не даст ей ничего кроме тягостных воспоминаний. Он давно ушел из ее жизни. Так к чему ворошить прошлое!   
  В кафе действительно царила домашняя обстановка. Столики были покрытыми милыми белыми скатертями в красную клетку. Курт заказал два кофе с пирожными и рюмку коньяку. Народу было немного, можно было расслабиться и забыть о мирской суете. Немец расстегнул синий пиджак, и Ольге бросились в глаза белоснежная, накрахмаленная рубашка и галстук в синюю атласную полоску. Он был все также строен и мускулист. От него исходила такая сила мужского обаяния, что она в волнении отвела взгляд. Ей припомнился вечер репетиции, когда он впервые появился в черной форме гестаповца и она испытала на себе магию его личности. Несомненно, он знал себе цену. А с возрастом приобрел непринужденность манер и шарм. Ольга не сомневалась, что множество женщин мечтали стать его избранницей. Наверняка, у него было не мало романов. «Но, - и актриса вздрогнула от этой мысли, -Как бы он не красовался, клеймо гестаповца останется
у него навсегда». По-видимому, размышления и чувства отразились у нее на лице, и Курт сказал с грустной иронией
- Трудно все-таки свыкнуться с тем, что мы уже давно не враги.
- Да, - поддержала его Ольга и вдруг неожиданно улыбнулась. Удивляясь самой себе. Курт тоже улыбнулся широко и открыто. Эта улыбка удивительно шла ему. Таким она его не знала. «Этот человек не мог совершить гнусных и подлых поступков», -настойчиво твердил ей внутренний голос.   
   - Нет, мы не враги и я благодарна Вам за спасение жизни моих товарищей и моей собственной жизни.
- Но ведь тогда Вы мне не поверили.
- Да, я думала, что это дьявольски продуманная психологическая игра. Вы признаетесь, что влюблены в меня, а затем приходите и говорите, что мне и другим актерам грозит опасность и будто бы беспокоитесь за меня. Вы выступаете в роли провокатора. Вам не стоит труда проследить за мной, если я действительно связана с подпольщиками, ведь я должна буду предупредить их, тем самым полностью выдав себя и своих товарищей.
- Что же Вы имели право так думать! Но мне вовсе не требовалось вести такую тонкую игру. Я уже давно знал, что Вы состоите в подпольной организации и легко бы Вас разоблачил, если бы захотел.
- Когда Вы узнали?
- Когда Вы были у шефа гестапо. Наверняка в вашем пальто или сумочке лежали листовки. Ольга, Вы дьявольски рисковали!
- Почему же Вы не воспользовались моментом? - Ольга горько усмехнулась.
- Потому что встретил удивительно чистую, цельную натуру, смелую женщину, презирающую опасность. И еще, потому что к этому времени возненавидел гестапо и всякое насилие. Мне претило само нахождение в этой организации, претила эта черная форма.
- И это говорит бывший …
- Гестаповец, - перебил Ольгу Курт. –Да. Вы правы. Но Ольга послушайте меня. 
  «Мои родители в двадцатые годы приехали в Советский Союз как иностранные специалисты восстанавливать народное хозяйство. Они взяли меня с собой. Я был еще мал, мне было лет десять. Но с того времени я стал изучать русский язык. Так впервые судьба свела меня с Россией. Вернувшись в Германию, я стал учиться в берлинском
университете и получил образование филолога и психолога. Мои родители   погибли в республиканской Испании. После их смерти я попал под сильное влияние моего дяди-брата отца. Он был кадровым офицером и сторонником «наци». Такое бывает! Два брата, а разные, как небо и земля».   
  Ольга внимательно смотрела на сосредоточенное и почти суровое лицо Курта. Ей мысленно представился красивый, интеллигентный юноша и властный жестокий человек, его дядя, с пронзительным и неприятным взглядом и надменной осанкой.
  «Царившее в ту пору возбуждение в немецком обществе, вызванное идеями реванша и мечтой о создании Великой Германии, охватило и меня. Благодаря влиянию дяди я стал офицером Абвера, военным переводчиком. Я знал русский и французский языки. Меня часто приглашали обучать этим языкам диверсантов и разведчиков. Когда Германия вступила в войну с Россией, я участвовал в допросах пленных, составлял на русском языке листовки для советских солдат, призывая их сложить оружие. Очень скоро, однако, я понял, что ошибся в выборе своего жизненного пути. Может быть, теперь это звучит банально, но звериное нутро фашизма претило меня. Видимо гены отца дали о себе знать. Я выполнял свою охоту без должного рвения и меня решили отправить в «ссылку», в оккупированный Крым. Так   я оказался в вашем городе. Начальнику гестапо как раз требовался человек, знающий русский язык и русскую культуру, к тому же психолог. Он рассчитывал с моей помощью выявить и уничтожить подпольные организации в городе».
- Вас заподозрили в измене, когда актеры исчезли? - неожиданно прервала его монолог Ольга и смутилась своей бесцеремонности. Но Курт и не думал обижаться
- Нет, не думаю, да и вообще было уже не до того. Красная армия быстро наступала. Надо было срочно вывозить всю документацию и самих себя. Я вернулся в Берлин и порвал с дядей. Вскоре он покончил с собой.
- Боже мой! – прошептала Ольга. - Как тяжело Вас слушать. Вы словно вернули меня в то ненавистное для мне время.
-Простите! - в голосе Курта она внезапно услышала мольбу и просьбу о снисхождении.
 И вместе с тем лицо его оставалось суровым и задумчивым.
 -Ну а Вы, Ольга? Расскажите о себе!
- Я спаслась с другими актерами в подземелье театра, о котором никто не знал кроме моего отца и нашего режиссера. Там мы и просидели до прихода наших солдат.
- А как же еда, питье?
- Там были запасы, об этом позаботился мой отец.
- Ваш отец? Но ведь он был расстрелян?
- Я сама так думала, но он выжил и помогал подпольщикам и партизанам. Помните таинственного монаха-мстителя?
- Так это был он? Все это слишком походит на сказку, чтобы быть правдой.
- Возможно, но жизнь часто придумывает сюжеты, какие не найдешь ни в одной сказке.
-Вы правы. И наша с Вами встреча Ольга в Москве тому доказательство. Я сижу и не могу поверить своему счастью, не могу на Вас наглядеться.
 Ольга молчала и улыбалась. Она не понимала, как Курт мог предать самым банальные словам очарование и силу.
- Вы играете в том же театре Луизу? - Курт спросил с явным любопытством.
- Нет что Вы! Возраст не тот. Я уже Мария Стюарт.
Оба рассмеялись.
- Вы замужем?
-Была. Мой муж погиб в аварии. Вы его знали. Это Николай, мой партнер.
- Да. Он мне помниться играл Фердинанда. А дети?
Ольга смутилась, но потом ответила с нежностью
-Дочка Маша. Ей шесть лет.
- Такая маленькая?   
- Да, мы долго ждали ребенка.  Видимо сказалась война… Испытания, страх, лишения. 
   Курт вздохнул, нахмурился.
-Война – это потерянные для меня годы, лучшие годы жизни. Но тяжелее всего сознавать, что любовь, встреченную мной так неожиданно, я навеки потерял. А для желанного мне человека я навсегда остался врагом.
    Пока он говорил, Ольга вдруг увидела, как проступили морщины на его еще молодом, но усталом лице. Время шло, а ей не хотелось с ним расставаться.
    Они говорили о многом: о современной жизни, о политике, об искусстве и не могли наговориться. Каждый знал, что придет минута расставания и старался ее по возможности отдалить. И все- таки Курт взглянул на часы:
-  Оля, простите, но я должен уйти. Послезавтра я уезжаю. Может быть мы могли бы с Вами провести завтра чудесный вечер на теплоходе. Я буду со студентами, но нам это не помешает. Ольга почти не раздумывала:
- Хорошо.
  Возвращаясь домой, она недоумевала, как такое могло случиться. Почему она вначале так неохотно принявшая приглашение Курта зайти в кафе, теперь испытывала чувство непонятной радости от этой встречи. Что он сделал с ней за эти два часа? Как он подчинил себе ее сердце? А может быть это произошло уже давно.
  Весь следующий день Ольга провела в состоянии нервного возбуждения, нетерпеливого ожидания. Предстоящая встреча и пугала, и волновала ее одновременно. И чем стремительнее часы приближались к заветному времени, тем больше сомнений и терзаний одолевали ее. Даже прогулка по Москве не отвлекали Ольгу от мыслей о Курте.
  Наконец, вернувшись домой, она решила почитать книгу из библиотеки Светланы, чтобы  хоть немного успокоиться. В доме было тихо, хозяева еще не пришли. Ольга, взяв томик Тургенева и устроившись на диване, начала неспешное чтение. Неожиданно из книги выпал газетный лист, Она подняла и рассмотрела его. Это была речь государственного обвинителя - генерал-майора юстиции товарища Ягенина на одном из первых судебных процессов над пособниками оккупантов в 1943 году в Краснодаре. Первым желанием Ольги было положить статью обратно. Но ее внимание привлек подчеркнутый карандашом абзац из речи военного прокурора. Когда она внимательно прочитала этот отрывок, ей показалось, что сердце у нее разорвалось на несколько кусочков и превратилось в одну кровавую рану. Страшные строки парализовали ее. Не было оправдания этим злодеяниям. «Особенно потрясло обстоятельное истребление в специальных машинах «душегубках» 42 больных детей, находившихся на излечении в Краснодарской детской краевой больницы на хуторе «3-ья речка Кочеты» Этим занимался офицер Герц. Полураздетые дети сопротивлялись, молили о помощи, о защите, цеплялись ручонками за санитаров и врачей, но детей посадили в «душегубку» и вывезли со двора». Ольга знала, что Светлана потеряла вовремя войны ребенка. Она не расспрашивала подробности, чтобы не бередить рану. Неужели расправа над детьми в Краснодаре имела какое-то отношение к трагедии подруги? Руки ее дрожали.  Ольга не помнила, как положила чудовищную. бумагу в книгу. «Почему? Почему именно сейчас? -пронеслось в голове. Не знак ли это? Не воля погибших?» Она долго просидела во власти тяжелых раздумий. Наконец, встала и подошла к окну. Город наслаждался ярким летом и снова звал на прогулку. Ольга тяжело вздохнула, почти застонала, но решила раз и навсегда – встречи не будет! Она не может предать память матери, Коли, невинно замученных жертв войны, она не может испытывать никаких чувств к этому человеку. Ольга твердила это как заклинание, но ей не становилось легче. Завтра же она уедет, обязательно уедет.
   В душном вагоне поезда, увозящем ее домой, она не могла успокоиться. Вышла в тамбур и расплакалась горько и надрывно, как не плакала даже на похоронах мужа.
  Курт стоял на палубе теплохода, вдыхал теплый московский воздух и смотрел на огни огромного города. Он знал, что она не придет. Но где-то глубоко, в самом сердце жила надежда, что может быть … Но, нет - не случилось, не произошло. Но почему? Он мучительно пролистывал в памяти мельчайшие подробности их разговора: интонации, улыбки, слова, взгляды. Временами ему казалось, что она разговаривала с ним из вежливости или из любопытства. И только в конце разговора, когда он сказал о встрече на теплоходе, в ее глазах засветились радость. Он мог в этом поклясться. Что же произошло?       
     Облокотившись на перила он смотрел на темную гладь реки, разукрашенную гирляндами, отражающихся в ней огней и думал, что теперь уже навсегда покинет эту страну, с которой судьба сводила его три раза: в детстве, в молодости, в зрелости. И всякий раз она была другой: в разрухе и энтузиазме первых пятилеток, в страшной мясорубке войны, в яркой атмосфере молодежного фестиваля. Можно было сделать последнюю попытку. Он знал какую, но пока не был к этому готов. 

 Глава 6

Давали «Позднюю любовь» А.Н. Островского. Зал был набит битком. Зрители напряженно следили за переживаниями главных героев. В зале стояла оглушительная тишина.   Для Ольги эта пьеса была самым трудным испытанием в жизни. Отцом героини был ее собственный отец. Неумолимо приближалась развязка пьесы, когда адвокат Маргаритов узнает о предательстве дочери. Бедный старик обнаруживает пропажу важного документа, который выкрала Людмила ради спасения своего возлюбленного.
Потрясенный он хочет понять причину столь странного поступка. «Судьба связала меня с ним…что же мне делать?.. Я вижу, я чувствую, что убиваю тебя…Я и сама умираю, но я… его. О, если бы я могла жить для вас двоих! Оттолкни, прокляни меня, но полюби его! » - отвечает его несчастная дочь. Ольга произнесла эти слова в такой запальчивости, с такой силой страсти, что ее собственный отец- актер, как ей показалось, взглянул на нее с удивлением. «Что со мной?» - пронеслось у нее в голове. «Что я говорю?». Ей почудилось, что все в зале догадались о ее собственной мучительной и постыдной тайне. Она окаменела. Не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. А когда пришла в себя – чуть не споткнулась, тело не слушалась ее. Актер, исполняющий роль Николая, поддержал ее. Многие в зале  были потрясены ее игрой, как были бы они удивлены, если б узнали, что она вовсе не играла, а все ее чувства, тщательно скрываемые, загнанные в самый потаенный уголок души, внезапно прорвались и понеслись стремительно, как лавина.  Как   только закрылся занавес, и стихли шумные, бушующие, сотрясающие театр аплодисменты, актеры набросились на Ольгу с поздравлениями. Петр Сергеевич взял Ольгу за руку и заглянул ей в лицо. Она видела, что он силиться ей что-то сказать, но губы словно двигались сами по себе, совершенно ему не подчиняясь. Наконец, он бросил бесполезные попытки и прижал дочь к груди.
- Папа, - произнесла взволнованная Ольга. - Мне надо остаться одной. Извинись за меня перед всеми. Я хочу уйти.
  Она говорила отрывисто, возбужденно, словно пыталась спастись от чего-то страшного и неотвратимого.
 -Ты уверена, что хочешь этого? – переспросил с тревогой Петр Сергеевич.      
- Да…
- Хорошо.
  Ольга с благодарностью посмотрела на отца. Она быстро спустилась в гримерную, также   стремительно переоделась, наскоро смыла грим и вышла из театра через запасной выход, опасаясь, что у служебного ее уже ожидают поклонники. На улице она расслабилась и вдохнула полной грудью свежий майский воздух. Она почувствовала слезы на пылающих щеках, но не разрыдалась, как это бывало довольно часто с ней в последнее время. Неужели все это из-за переутомления, из-за постоянной загруженности. Она участвовала почти во всех спектаклях театра. Но ведь она это любила. Это была ее жизнь. Нет, она просто пыталась обмануть себя, спрятаться от истины причины своего отчаянья. И сейчас во время спектакля ей все стало ясно. Она совершила непоправимое – отказалась от своей любви. Прошел почти год после той встречи с Куртом, после ее бегства из Москвы, а решимость и хладнокровие так и не смогли одержать над ней верх. Она невольно   задержалась перед кондитерской, вспомнив то давнее, неожиданное объяснение... «Неужели я прошла мимо своего счастья?» И этот, казалось бы, банальный вопрос, который так часто задают себе героини романов и пьес, приобрел для нее по-настоящему трагическое звучание. Ольга дошла до парадной дома, посмотрела на окна своей квартиры и внезапно подумала о дочери, которая уже давно спала под присмотром соседки. «Какая же я все - таки неблагодарная! Ругаю свою жизнь, судьбу! А ведь совсем рядом со мной мое «маленькое счастье»! И отец мой жив! Разве это не чудо! А я жду чего-то большего. И разве игра в театре – это не счастье?» Она вошла в подъезд, открыла красивую массивную дверь.  Ольга уже поднималась по лестнице, когда она услышала шорох сзади. Ее охватило непонятное, радостное волнение. А еще был тонкий, едва уловимый, непонятно откуда взявшийся запах роз. Она остановилась, пытаясь унять дрожь. Она боялась поверить и в тоже время надеялась, что это ей не пригрезилась. «Курт!» - тихо позвала она. Никто не ответил, и ей уж стало казаться, что она сошла с ума. Но внезапно сильные руки подхватили ее, и она оказалась прижатой к знакомой и сильной груди, а лицо ее утонуло в ароматном букете алых роз. «Как ты поняла? – только и мог произнести Курт. «Потому что думала о тебе! И розы…»  «Неужели ты почувствовала запах роз?  Она кивнула и улыбнулась. «Ну что снова убежишь?» - весело и в тоже время тревожно спросил он. «Нет.»  Он опустил ее на ступеньку, боясь выронить букет, и у нее невольно вырвался вздох сожаления. Он протянул ей цветы. «Спасибо!
Ну, пойдем, - сказала она и побежала вперед по лестнице Курт едва поспевал за ней. Он видел развивающееся пальто, шелковое платье и по-прежнему стройные ноги в черных лодочках и тонких чулках. 
 Он не знал, что почувствует, оказавшись в этой квартире, сможет ли справиться с ожившими воспоминаниями.  Курт страшился этого испытания, но все - таки шел ему навстречу, потому что неожиданно обрел надежду. Приезд в этот город было для него слишком тягостен. Каждая улица, перекресток жестоко напоминал ему о войне. Но через это надо было пройти, чтобы обрести душевный покой, а может быть, и нечто большее.    Он, переживший горе, утраты и разочарования, в чем-то ожесточившейся мужчина, боялся снова получить отказ. Это значило крушение всего, и прежде всего жизни.
 У двери в квартиру он догнал ее, развернул к себе и наклонившись приник к ее губам, как пчела к диковинному цветку, чтобы вкусить его сладкий нектар. Ольга не только не сопротивлялась, но губы ее словно ждали этого часа. Как же давно она мечтала узнать вкус его поцелуя! Может быть тогда, когда они шли из кабинета шефа гестапо и ей стало на мгновенье одиноко и страшно. И словно отвечая на ее мысли он прошептал: «Как я хотел тебя обнять и приласкать, защитить и вынести на руках из логова. Как я отчаянно боялся, что тебя будут пытать!» «Не надо об этом, дорогой мой!». И они снова соединили свои уставшие от жажды губы. «Давай все- таки войдем», - прошептала Ольга. От волнения она долго не могла найти ключа, наконец, он звякнул где-то в глубине сумочки.
- В квартире, наверное, соседка. Она с Машенькой.
Курт кивнул, улыбаясь, он вспомнил, что у Ольги есть маленькая дочурка.
Соседка действительно была в квартире. Как только они зашли в прихожую и Курт помог   снять Ольге пальто и разделся сам, к ним на встречу вышла седовласая женщина с простым русским лицом и доброжелательной улыбкой.
- Машенька уже уснула.
Спасибо, Полина Егоровна, чтобы я без Вас делала!
- Ты что-то рано сегодня Оленька! Как прошла премьера?
- Все очень хорошо, только я немного переволновалась и устала. Не осталась праздновать премьеру в театре. А это Полина Егоровна,- и она обернулась на Курта. - Мой давний поклонник и знакомый – Курт фон Штальбе.
    Полина Егоровна с удивлением и некоторой подозрительностью окинула взглядом высокую фигуру гостя. Но тут же смягчилась, когда Курт поцеловал ей руку.
 - А Петр Сергеевич как же? – спросила она Ольгу.
-  Он скоро будет. Мы отпразднуем в узком кругу. Присоединяйтесь к нам Полина Егоровна.
- Да нет уж спасибо, я люблю ложиться спать пораньше.
    И распрощавшись, быстро ушла.
«Можно взглянуть на дочку?» —тихо спросил Курт обняв Ольгу за плечи.
- Конечно, только осторожно. Они прошли гостиную и по широкому коридору подошли детской. Ольга отворила дверь, и они застыли на пороге, боясь пошевелиться. В мягкой, уютной постельке спала хорошенькая белокурая девочка, очень похожая на Ольгу. «А ведь у меня могла быть тоже дочь или сын», - с горечью подумал Курт. Они вернулись в гостиную и сели на диван. Диван был прежний и над ним висел портрет Ольгиной матери в белом платье. Ольга заметив его взгляд,
- Мама в «Бесприданнице».
 Едва она произнесла это, как повисло неловкое молчание. Курту с ужасом показалось, что они снова отдалились.
- Почему ты тогда уехала? - Неожиданно для себя спросил он и вдруг понял, что ему совершенно необходимо все знать, чтобы между ними не осталось ничего недосказанного.   
По – видимому, Ольга тоже не хотела недомолвок. Она открыто посмотрела в глаза Курту и не стала уходить от ответа.
 - Знаешь, совершенно случайно я нашла в книге своей подруги вырезку из газеты. Там речь шла о суде над фашистскими   прихвостнями, о гибели детей в машинах- душегубках. Меня это так потрясло, что я не смогла придти тогда. Прости…
   Курт побледнел. Ольга увидела такую боль в его глазах, что ей стало страшно. Она испугалась, что он сейчас встанет и уйдет и она навсегда забудет вкус его поцелуев. «Опять я все разрушаю!» Но еще невыносимее было видеть его страдания. Ольга придвинулась вплотную к Курту.
-Прости, прости, пожалуйста – горячо прошептала молодая женщина и повинуясь порыву,   
поцеловала его руки.
Курт нежно обнял ее.
-Оленька, ну что ты! Зачем ты, милая моя!
Ольга не успела опомниться, как он встал перед ней на колени и уткнулся лицом в подол платья.
- Боже мой как я мечтал об этом! – прошептал он, потом поднял лицо и мягко сказал:
- Я благодарю тебя за откровенность. Ведь, когда я шел по улицам этого города, прошлое не давало мне покоя. Как же тяжело было тебе тогда. Да и сейчас, наверное, нелегко при встрече со мной. Мне важно только знать, что ты снова не исчезнешь.
- Нет, от судьбы не убежишь! Я люблю тебя!- Она взяла ладонями его лицо и придвинула к себе, целуя лоб, брови, щеки, глаза, губы. Как приятно было, что он безропотно подчиняется каждому ее движению
 Часы пробили двенадцать. Бой часов отрезвил их.
- Прости, родная - прошептал Курт.- Я забылся. Скоро должен придти твой отец.
- Я тоже забылась. - Ольга поправила прическу.
Через некоторое время в прихожей, раздался звук ключа поворачиваемого во входной двери.
- Точен, как часы, - улыбнулась Ольга. Вскоре в проеме двери возникла фигура Петра Сергеевича.
Курт встал. Он и старый актер долго всматривались в друг друга: один с надеждой, другой с изумлением.
- Папа, это Курт. Он был на премьере. И зашел меня поздравить, - прервала их молчание Ольга.   
 — Вот как! – Петр Сергеевич перевел взгляд на дочку. Ее раскрасневшееся, обеспокоенное лицо все объяснило ему и без слов. Они ждали…
-  Ну что же добро пожаловать в Советский Союз, - старый актер протянул руку Курту, которую тот пожал с явным облегчением на лице.
   Ольга засияла от счастья. Она это и не скрывала.
- Вам у нас нравиться? – спросил Петр Сергеевич
- Да, не скрою у меня прекрасные отношения с преподавателями и студентами филологического факультета Московского университета. Но есть и другие причины, - Курт взял паузу, готовясь к следующей фразе.
 – Я принял советское гражданство, потому что люблю Олю и хочу, чтобы она стала моей женой. Она тоже меня любит.
Петр Сергеевич оценивающе посмотрел на неожиданного жениха. Когда он заговорил, голос его был на удивление спокойным.
- Что же. Это поступок настоящего мужчины. Прекрасный финал долгой пьесы…Я счастлив Оля, что ты не испугалась настоящей любови, не предала ее. Уверен, что мама была бы счастлива за вас.