Заключение

Иллюстрация создана при помощи нейросети Stable Diffusion         


На круги своя

Венера, Земля Иштар
На склонах горы Максвелла

Вечером 14 апреля 2338


По каменистой поверхности идут 32 лошади. 26 всадников, ещё шесть коней-тяжеловозов можно считать обозными. Когда Елизаров уезжал с Венеры 9 лет назад, у него была долгая дорога до космопорта, и он не поскупился на развёрнутый отзыв. Именно там, он и писал о том, что такие туры вокруг Горы были бы не лишними. В своём отзыве он не забыл указать – существуют целые планеты, существуют только для того, чтобы удовлетворить желание немалого количества разумных существ «Да засуньте вы свои новости, финансовые сводки и светскую хронику себе в…». В общем…в то место, куда никогда не светит солнце. Наверное, его услышали. Или кто-то уже раздумывал над таким довольно рискованным бизнес-проектом, но пожелания Максима и кого-то ещё перевесили чашу весов.

Этот тур длится 42 дня. 42 дня без новостей, без нормальных постелей и туалетов. Спрос на них не очень велик, потому, что немного людей готовы полностью отключиться от жизни на шесть недель. Гендиректора или их замы? Их долбают даже во время отпусков. Остаются, скорее, исключительно высококлассные и прекрасно оплачиваемые специалисты, которым по определению положено переключаться на что-то другое. Например операторы станций, работающих в дальних далях, где-нибудь в Облаке Оорта.

Все эти пять лет Елизаров с Яриной не покидали Солнечную систему, и для них понятия «близко» и «далеко» изменились. Пять лет в пространстве ООН, где есть вполне очерченные границы, почти полный разрыв контактов с азадийцами, и они стали немного другими людьми. Впрочем, этот тур заканчивается завтра, и завтра же начнётся их дорога…к новой жизни и новым перспективам. Уже в который раз.

Эти пять лет они не задерживались на одном месте надолго. Ярину не пролечили до конца, как и Елизарова, и у неё периодически были вспышки страха. Ей казалось, что их все знают, знают кто они, и каких-нибудь убийц на них наведут. Иногда её мнительность доходила до того, что она находила зловещие знаки и намеки даже в стихийном уличном искусстве. Максим, может быть, не потакал ей, но охотно соглашался перебраться в другое место. Там привыкание к новым соседям, новым законам и обычаям…

Они уезжают, потому что дальше так продолжаться не может. Ярине нужно продолжение реабилитации, а новые методики дают очень неплохие результаты. У Елизарова подошло время. Забрать то, что ему полагается, и ту, кто его ждёт. Неизвестно, вернутся ли они. Ненадолго, как туристы лет через 10 вполне возможно, но навсегда – вряд ли. Они нигде не свои, это сейчас они сделают действительно серьёзную попытку закрепиться в новом микро-обществе имея для этого отличные предпосылки.

Не сказать, что они совсем ничего не делали в последнее время. После того, как у Елизарова закончились курсы интенсивной и не очень терапии, они оба приступили к завершению своего школьного образования. Почти четыре года Максим потратил на соавторство – совместное с Анной Мелесовой написание книги «Корпоративный ад». Конечно не все азадийцы были в восторге от такого названия их довоенной (и сохраняющий отдельные элементы до сих пор) «замечательной жизни». Но открытой критики не было. Ибо на зеркало неча пенять, коли рожа крива – никто не отрицает, что всё было именно так. Максиму помогли его воспоминания и воспоминания покойной Нефаль. С Анной Елизаров познакомился 8 лет назад, осенью 2330-го возвращаясь в Даксим. Их книга снискала немалый успех, и Мелесова называет её Opus Magna. Они с Максимом сидели вместе петербургском кафе в ноябре прошлого года, и та сказала, что одна она ничего подобного не напишет. А Елизаров ей в таких вещах помогать больше не будет. Может будет, но в других – в своём восприятии азадийского искусства, одним словом, в каких-то светлых сторонах. А своё тёмное прошлое он эксплуатировать перестанет – Елизарову уже 43 года, и ему хочется хотя бы думать о светлом будущем.

Ярина и Максим держатся вместе, они почти не участвуют в общих разговорах с остальными 22-мя туристами и двумя проводниками. Их разговоры о политике и истории, такие разговоры им противны.


К 2335-му градус антагонизма между ООН и Объединёнными территориями достиг может не апогея, но очень высокого уровня. Медиа почти не стеснялись в выражениях, ООН предприняла односторонние шаги по ограничению миграции и увеличению пошлин. Как говорят люди, в любой ссоре неправ тот, кто умнее, в Соколово об этом вспомнили и решили договариваться - перевести закулисные переговоры в публичную плоскость. По вопросам миграции и пошлин договорились, а уже в сентябре того года в Соколово открылось посольство ООН. «Земляне» получили свой голос в дальних далях, но вместе с тем прекратили риторику о «так называемых» и «самопровозглашённых». Посол ООН периодически проводит пресс-конференции, но отбор журналистов туда очень строг – жёлтой прессе или просто скандальным изданиям остаётся спекулировать на слухах.

Проблема не в нормализации отношений, а тем, как они были обставлены. В ноябре того же 2335-го года, на очередной сессии Генассамблеи ООН, выступал Посол Объединённых Территорий. Он немного нервничал и сбивчиво, как бы невзначай озвучил следующее – Объединённые Территории выводят из под своей юрисдикции две ближайшие к Солнечной системы, и предложил ООН подписать договор о их передаче без каких либо условий. В Соколово от официальных комментариев отказались, и всё выглядело, как брошенная перчатка, которую нужно поднять, или от неё отказаться. Земная пресса взорвалась – тогда Макс даже удивился, как интересно на разных языках может звучать слово «подачка»! Хотя они с Яриной решили, что этот жест преследовал минимум две цели. Жест доброй воли и признание в том, что Объединённые территории взяли себе больше, чем могу переварить. Две планетарные системы это не меньше шести крейсеров, которые нужно содержать, и девятьсот человек экипажа, которым нужно платить и которые нужно кормить.      

С перчаткой до сих пор ничего не сделали – в ООН старательно сделали вид, что ничего такого не было вообще. Но общества наоборот, начали бурлить. Данные по тем системам есть, включая доступные объёмы ресурсов, и почти все, включая домохозяек начали делить шкуру ещё не убитого медведя. «Так, это нам, это соседям, а вам то с какой радости что-то давать?!». Люди, кажется, начали проявлять свои худшие качества, апеллировать к истории. Сегодня стали популярны те или иные горе-аналитики, разжевывающие не очень образованному обывателю «наши, исторически обоснованные особые права». Все 6 недель Макс и Ярина слушали подобное дерьмо, как хорошо, что этот вечер – последний!   
   
***

На утро 15 апреля

-…господа, а ведь после Грюнвальдской битвы…
- Грюнвальдской битвы?! Может вам ещё фараона Хуфу вспомнить?!!!

Макса прорвало. На самом деле ему хотелось высказаться раньше, но сегодня всё, последний день – завтрак, четыре часа в пути, их тур заканчивается и он вряд ли снова встретится снова со своими попутчиками.

- Уважаемый, раньше вы сторонились наших бесед…кто такой Фараон Хуфу?
- Фараон Древнего Царства, IV-я династия. Сегодня каждый из вас может побывать на месте его захоронения, оно почти 4000 лет было самым высоким зданием на Земле.
- Вы хотите сказать, Хеопс?
- Хеопс – греческое имя, оригинальное имя – Хуфу. Образованным людям неплохо бы такое знать перед тем, как спорить о последствиях Грюнвальдской битвы.
- Вы так считаете?
- Да считаю, даже почти уверен. Также уверен в бессмысленности ковыряния в девятисотлетних костях.
- Почему же?
- Оглянитесь вокруг себя. Вверх тоже не забудьте посмотреть. Мы не одни в этой галактике, это то вам наверняка должно быть известно? Мой покойный друг 8 лет назад говорил мне именно о том, чем вы сейчас занимаетесь – превращаете историю в оружие. И ослабляете человечество как достаточно единый организм. Учитывая то, что все вы вместе взятые не стоите и её частички, я не считаю, а уверен в бессмысленности подобных споров.
- Да как вы смеете?!
- Я? Да, я смею, а вы - нет.


Встали все. Встали, стояли минут десять, постояли и начали завтрак. Ярина, стоявшая вместе с Максимом закрашивает свою проседь, а Елизаров, полностью поседевший после событий 2332-го оставляет всё как есть. Его седина в такие годы и пронзительный взгляд, кажется, проняли всех, и на его слегка вызывающее выступление никто не ответил. Не посмели ответить, почувствовали немалый вес за тем, что он сказал. Но его сочли выскочкой, а не мудрым человеком, а значит будет в одно ухо влетело, в другое вылетело.

Четыре последних часа в пути почти такие же как и все остальные – лёгкий левый поворот. Они спускаются к Посёлку Максвелла, он находится ниже, там теплее, и буквально через месяц днём там будет довольно жарко. В 29-м Елизаров этого не застал, с Севера пришёл циклон, и утренние дожди жару сбивали.

Максим оглядывает посёлок, ищет взглядом клинику. Неизвестно, где он появился на свет. Может там, может в пансионате или одном из домов, сдающихся в аренду. В некоторых вещах он не изменился, он всё также убеждён, что счастье в неведении. За пять лет Елизаров так и не рассказал Ярине, что он увидел в «наследстве» Нефаль. Что они служили вместе, что Ярина подчинялась Максиму, а стервоза Нефаль была их батальонным военврачом. Макс не рассказывал, а Ярина не спрашивала, таков был их маленький консенсус.

Всех туристов кроме них отвезут чартерным рейсом до космопорта, Елизаров же хочет ехать туда на арендованной машине. На той же самой модели McLaren, с которой у него столько связано. Работа в Даксиме и замечательный отпуск вместе с покойной Нефаль.

Машину пригнали работники автосервиса, которым заведует Михалыч. Уже за 70 лет и всё равно Михалыч…

- Максим Валерьевич? Берите машинку, деньги мы получили, всё в порядке.
- Спасибо. До свидания, Андрей Михайлович.

Елизаров заранее попросил Ярину, чтобы она не влезала в разговоры с Михалычем или с парнями из автосервиса. Максим не хочет задерживаться – Михалыч мог начать работать здесь ещё до того момента, как Максим родился, мог вспомнить его родителей… Елизарову это не надо. Пока не надо. Так что минимум любезностей и в путь.


За девять прошедших лет посёлок не захирел, даже немного прибавил в населении и туристическом потоке. Венера вообще немного…ожила. Во время их похода они видели травку то там, то здесь, но одна из задач проводников – не позволять лошадям её есть. Словом, жизни на Венере становится больше, и, что немаловажно, есть которые люди, которые это видят.

Железнодорожный переезд остался железнодорожным переездом, разве что в него немного вложились. Подновили, сделали его лучше видимым в темноте, и теперь там не надо сбавлять скорость перед выездом на трассу. На трассе всё почти также, как и 9 лет назад – плакат «скорость убивает» и разбитые в аварии четырёхлетней давности грузовик и легковушка. Несложно догадаться, кто пострадал больше.

Ограничение скорости стало более гибким – водитель может разгоняться до 140-ка если в поле видимости нет встречного трафика. Но штрафы при этом стали выше.
      
***

6 часов спустя

Время уже вечер, Максим видит Белолесье, где он зарядит машину и они с Яриной перекусят.

- Знаешь, такой интересный момент…
- Да, Максим?

Ярина перебивает Елизарова примерно так же, как он сам когда-то перебивал покойную Нефаль. Правда Ярина делает это когда нервничает, а сейчас она нервничает. Во-первых, она считает, что нефиг было Максу влезать в разговор «профессиональных историков», а во-вторых её будущее не столь определённо. Ей обещали, что всё у неё будет хорошо, но в отличие от Елизарова её лично никто не ждёт. За неё возьмутся, скорее всего к ней даже будет индивидуальный подход. Но не такой индивидуальный, как к Максиму, разумеется.

- Да, Максим, какой был интересный момент?
- Зарядный комплекс, к которому мы подъезжаем. Я был там 9 лет назад, правда тогда я не был за рулём. Чувствовал определённое сожаление. Не от того, что отпуск закончился
- Почему?
- Потому, что в Даксим возвращался. Сейчас там уже есть и день и ночь, дождей, правда, стало не сильно меньше. Вспомнил о том, что там нет таких больших навесов. Азадийцам противно под холодными дождями, но они терпят. А люди с ракнайцами вынуждены носить или противодождевые шляпы или капюшоны.


Елизаров не стал продолжать свою мысль. Сейчас нищета в Даксиме уже не такая вопиющая, в бюджете больше денег, и на некоторых участках некоторых улиц всё-таки навесы поставили. Когда говорят, что азадийцы не против дождя, надо сделать значимое уточнение – они не против тёплого дождя. А холодные ливни их злят, в Даксиме эти ливни неотъемлемая часть города каторжников.


Макс, с согласия Ярины взял им перекус с собой – минералка, бутерброды из свежего хлеба с приличной колбаской с грибами. Он хочет успеть на 11-ти часовой рейс, хочет иметь запас по времени. Ярина не против. То, что она нервничает не означает, что она против перемен в своей жизни. Максим ведёт машину мягко, но максимально быстро в пределах разрешённого, они уже покинули Белолесье и видят в небе небольшую стайку не-совсем-чтобы-птиц.

- Максим, что это?
- Эти как их. Археоптериксы.
- Древние птицы? Жалко, что не можем посмотреть!
- Жалко? Таксист, что вёз меня 9 лет назад сказал, мол они мозг склевать могут. Короче говоря древнее не значит романтическое.

Стайка ближе, эти стайки обычно состоят из 16-20 особей, высматривают добычу с небольшой высоты. Ярина смотрит на них с восторгом, и Максиму в голову пришла глупейшая мысль. Вдвойне глупейшая от того, что пришла ему только сейчас. Кто для него Ярина? Сожительница? Нет, они всегда спали в разных комнатах, где бы ни жили или ни останавливались. Спутница? Нет, не спутница. Максим за шесть лет отучился считать всё дюжинами, но не забыл, кого азадийцы считают спутницами. Спутник и спутница – не юридический, скорее общественный статус, в который переходят любовники и сожители. Юридически между ними нет ничего общего, но общественные узы подчас сильнее таковых, которые накладывает Закон.      
   
***

Александров-Приморский
Ивановское шоссе

Почти тот же информационный щит – «Космопорт, зона вылета. Аэропорт, терминалы Г, Д, Е». Конечно он немного поменялся – лучше адаптируется к уровню освещённости, в солнечный день светит ярче, но в целом более экономичен и лучше читается с любого расстояния. Их попутчики прилетели в аэропорт часов 9 назад и уже улетели с планеты, естественно. Но этот не тот случай, чтобы жалеть. Максу хотелось повторить тот памятный рывок через Европу, под Альпами… разговор который последовал за ездой повторять не хочется. Нефаль высказала свою очень необычную точку зрения на Войну и ещё один вопрос, который интересовал Елизарова. Максим помнит, как она засыпала, её судороги от не самых приятных «ключевых воспоминаний». Но то, что было тогда – цветочки по сравнению с тем, что будет…

- Максим, ты превышаешь!
- Ой…

Навигатор весь в красном - Елизаров задумался, он пропустил новые ограничения скорости, ведь они уже почти подъехали. Штрафы он может оплачивать почти любые, но в вопросах соблюдения правил он ничуть не изменился – правила для того, чтобы их соблюдать. Да, больше он не в ГУВБ, но если окружающие увидят водителя который может гнать, но не гонет, может они и сами не будут? Возможно это всё же юношеский идеализм – многие считают, что нарушителя останавливают лишь штрафы, а давить на мораль богатому водителю бессмысленно, штрафы с привязкой к его доходу справляются с задачей лучше.

   Парковка, в том числе для арендованных машин под огромным навесом зоны вылета. Макс оставил машину на оговоренном в контракте парковочном месте и через пару минут получил стандартное письмо – «…надеемся, вы воспользуетесь нашими услугами вновь!». Нет, это вряд ли. Когда (если) он вернётся сюда, уже истекут все его пункты в программе лояльности. Они быстро входят с Яриной и у Макса есть вроде бы простой вопрос.

- Посадка уже идёт. Можем перекусить здесь, можем перекусить на борту космоплана.
- Максим, я соглашусь с твоим решением.
- Я хочу на космоплан. Хочу…думать, что наш путь отсюда уже начался.
- Хорошо, я согласна.

Здесь они никто и никак, и отношение к ним полностью кореллирует со стоимостью билета. Летели бы в экономе – были бы вымученные улыбки стюардесс, но они летят в бизнесе, и им улыбаются так, будто они дорогие гости у этих стюардесс дома. Видя такое Максим совершенно не жалеет, что улетает, ведь совсем скоро к нему будет совершенно другое отношение, и к Ярине тоже.

Им осталось терпеть немного. Стюардесса предложила им какую-то очень лёгкую закуску, чтобы не портить сон, и, кажется, какой-то сок. Пока заканчивалась посадка, максим тихонько достал блистер со снотворным, и также тихонько предложил Ярине. В Соколово сейчас новая мода – лекарственные сиропы, конечно их предложили азадийские фармкомпании. Емкость с сиропом имеет дозатор, можно выпить одну дозу, две, три. А ещё там идёт дурацкое соревнование между официальными призывами сдавать такие емкости на переработку и неофициальным мнением, что «так делают только полные нищеброды». Когда они выруливали, взлетали и набирали высоту Елизаров уже спал. Во сне ему снился затерянный рай, образ той, что его ждёт, у него вымыло ещё на этапе психотерапии как психотравмирующий фактор. Ждёт и недоумевает, почему она там, а он здесь.


Дорога к новой жизни


Стационарная орбита Венеры, Станция Скай-Сити II
Торговая зона

Утро 16 апреля


Ресторан сети «Пельмени-вареники» специализируется не только на пельменях-варениках, у них в меню множество старинных и сытных блюд. Как говорят люди, они начинали работать именно та таких перевалочных орбитальных станциях, и их «миссия» - привносить частику комфорта в холодный металл. У них унифицированный интерьер, вся мебель только из натурального дерева. Сеть популярна, но им пришлось спуститься со стационарных орбит на землю – множество таких станций было уничтожено в Войну, а пассажиры пересаживаются в крупных наземных космопортах. В Соколово, на Антуме и в других местах, о которых Елизаров даже не слышал.

Максим старается повторить все приятные моменты из возвращения с отпуска девятилетней давности, например сытно поесть именно в этом ресторане. И поесть тоже самое – пельмени по-сибирски и монгольский чай.

- Помнишь наше внеклассное чтение по литературе в 3-м классе?
- Максим, далеко не всё.
- Я тоже. Помню только….даже не знаю, как сказать. Старая английская сказка «Хоббит». Город эльфов назывался последним домашним приютом. 9 лет назад вспомнил именно это, именно здесь, наворачивая вот эти пельмени.
- Есть связь?
- Для меня есть. Где «начинается» Солнечная система и где она «заканчивается»? Если считать, что она «заканчивается» на поверхности Солнца, то…это последний очаг цивилизации. У Меркурия тоже есть станция, не помню как она называется… Там нет «Пельменей-вареников», есть только неопрятные столовые с баснословными ценами. Неуютно на орбите Меркурия. Приют и уют… Интересно, однокоренные слова?

Ярина уловила связь, по крайней мере ту, которую Елизаров выстроил в своей голове. И она также не хочет останавливаться. Они поднимаются к межпланетной зоне вылета, стают на регистрацию на ближайший рейс. Большую часть билетов на эти рейсы между Венерой и Землёй выкупают заранее, особенно в эконом-классе, чтобы было где ноги развернуть. Но они снова летят в бизнесе. Когда они сошли с ночного рейса, что привёз их сюда, Ярина сказала, что скоро их транжирство закончится. Они надолго расстанутся буквально через пару дней, а потом не увидятся ещё несколько лет. Конечно будут переписываться, делиться впечатлениями от своего нового дома... Но при этом на её лице не было грусти, Ярина вспомнила один своих любимых фильмов, и фразу оттуда – хватит скитаний. Им уже пора осесть.

Любая очередь заканчивается – предъявление документов, выбор мест из оставшихся, а дальше такое же покупное радушие к пассажирам бизнес-класса. Можно сильно не злиться по таким вещам, на стационарной орбите Земли они пересекут границу совершенно другого мира, уже подзабытого ими мира, где живут по другим обычаям. И отнюдь не все из тех обычаев того мира достойны уважения. Там, за невидимым рубежом продаётся не только радушие. Совесть, честь, здоровье и жизнь продаются оптом и в розницу.

***

Геостационарная орбита Земли, Станция Скай-Сити
Межпланетная зона вылета

Шесть с половиной часов спустя   
 

Макс был здесь последний раз летом 2331-го, конечно почти за семь лет много поменялось. Регулярных рейсов по Солнечной системе выполняется больше, но самое главное отличие – появление неофициального терминала «Объединённых территорий». Серьёзный таможенный пост как бы напоминает всем – юрисдикция ООН и…земные обычаи в этом месте кончаются.

Этот «терминал» появился не только из за усложнения таможенных процедур. 28 лет, с 2308-го и до 2336-го, орбитальная станция Васильево была единственной точкой назначения. Но сейчас Объединённые Территории почти отказались от таких станций – Васильево осталась единственной. Там есть военный сектор, перевалка людей и техники. Одни говорят, что Васильево поддерживают как дань истории. Другие же резонно замечают, что весь транзитный поток космопорту Соколово не вместить. «Терминалом» этот сектор называют за три стойки регистрации, одна до Васильево, вторая – до Соколово, и третья – до Нассама.

Елизаров с Яриной почли бы за счастье не лететь через Соколово, но у них тот случай, когда надо делать не то, что хочется, а то, что нужно. Поэтому они стоят к стойке регистрации, за которой стоит переливающийся серебром азадийский космоплан…

- Уважаемые! Господин Елизаров, госпожа Коваль! Приступим к выбору места?
- Уверен, вы сами справитесь и выберете нам два места у окна.
- Как скажете, к Вашим местам Вас проводят.

Девять лет назад Макс догадывался – у этих стюардесс есть неофициальная база VIP персон. Но позже и не один раз Елизаров прочитал, что некоторые более, важны, чем другие. VIP-ее, что ли?

После того как он выжил шесть лет назад, ему предложили звание Героя. Именно предложили. Ведь списки героев не секретны, и очень для многих  имя Елизарова, выложенное в Зале Героев золотыми буквами вызвало бы…сильный зуд чуть пониже копчика. Вместе с желанием превратить эти буквы в платиновые, чтобы получилось, как в поговорке «все мы платиновыми будем». Желание…ускорить естественный процесс. Макс согласился – это небезопасно, и без звания героя он как-нибудь переживёт. Но льготы и ему и Ярине полагаются в полном объёме – Герои доплачивают только за первый класс на тех редких рейсах там, где он есть.

- Прошу Вас. Обращайтесь, если Вас что-либо понадобится!
- Безусловно…

Сосед Ярины справа – старший лейтенант спецназа, даже немудрено, что она занервничала. Значит она присядет у окна, Максим сам сядет на её место и «возьмет весь огонь на себя». Конечно предложит ей таблеточку из неприкосновенных запасов, которые он очень скоро пополнит. Их сосед чувствует себя неуютно, от гонора девятилетней давности не осталось и следа. Ведь в их   последним разговором с Элизабет в Даксиме он оказался абсолютно прав – у спецназа отобрали «монополию на спецназовость».

Первые именные спецбатальоны появились уже осенью 2332-го. Сегодня их десятки - каждый тешится своей символикой, девизами, но самое главное в том, что Армия в целом стала боеспособной, управляемой и подконтрольной. Никакого нового «спецназовского братства», полностью разгромленного к концу 2332-го, в них никогда не появятся. Эти спецбатальоны и спецроты разрознены – новое государство в государстве из них никогда не получится.

Но «настоящий спецназ» ещё остался. Их, как неплохо заметил Стивен, всё так же воспитывают как бойцовых псов, и очень жестоко охаживают дубиной по хребту за любые непотребства на гражданке. Они испытывают всё новое с риском для жизни – горят в новейших прототипах, подрываются на новых гранатах, которые как следуют не довели на заводе. После 2332-го там жесточайшая дисциплина, и как…стали поговаривать, до вожделенной пенсии спецназовцы уже не доживают. Слухами мир полнится – говорят, мол теперь на заброшенных имперских мирах для них вся «инфрастуктура» - бары только для них, бордели с «тюнингованными» ракнайскими проститутками только для них. Сегодняшний спецназ приспособлен для нормальной жизни ещё меньше, чем шесть или семь лет назад, и, по слухам, примерно в 36-37 от них тихо избавляются. Бросают в бой против наёмников с новейшим снаряжением без шанса выжить. Это считается безопасным и «желательным» способом изучения того, до чего дошли самудри в звёздных системах за пределами всех каталогов. Хотя может это всё же слухи, а Елизаров морально уже готов поверить в любую подлость от Генштаба.

- Приветственные напитки! Даме вино, господину коньяк?
- Можно сок? Какой-нибудь очень простой. Например, берёзовый.
- Для Вас можно всё!      

Стюардессы на этих линиях смешанных кровей. Соколово уже 33 года как городу, за такое время там можно успеть родиться, выучиться в школе, колледже и родить собственных детей. Но в самом Соколово эти стюардессы не живут – они до него «не доросли». С 2333-го по 35-й застройщики «рекультивировали» Предгорный район – снесли все бедные многоэтажки, настроили там дорогого жилья, сегодня в самом Городе нет таких диких контрастов от Правобережного района до «гадюшника». И конечно же, «халява» с квартирами в столице для офицеров закончилась также. Горожане не хотят видеть их рядом с собой, и теперь заработавшие даже двадцатилетнюю выслугу имеют квартиры в самых дальних пригородах.

Макс не заметил двух вещей. Как они «отчалили», и смешанное выражение лица стюардессы. Разворачиваться и нести сок, оставляя тележку здесь неудобно, но пассажир, пьющий сок вряд ли создаст какие-то эксцессы. Теперь эксцессы создают не только высокопоставленные военные – на это способны сынки «знаменитостей», миллиардеров, и прочих «королей жизни». Объединённые территории манят эмигрантов тем же самым, что и десять лет назад. В пространстве ООН ставки прогрессивного налоги достигают заградительных значений, в тоже самое время в Соколово даже миллиардер не заплатит больше сорока процентов. Елизаров догадывается, какая публика летает в Первом классе космоплана, и у него нет ни малейшего желания даже рядом сидеть с самопровозглашенными «королями мира».

***

В некоторых вопросах ничего не меняется. Всё такой же двухчасовой отход к зоне прыжка, и там, в «столичной системе» Мерак такое же следование по зоне безопасности. Оговоренное как по маршруту, так и по времени.

- Максим, смотри!
- Да ну… Тайное стало явным.

Ярина не была «удостоена чести» видеть дредноут живьём. Прямо сейчас их проводят через боевые порядки 6-го и 7-го флотов – решившие радикально сменить место жительства видят, что им должно быть безопасно. Никого не волнует, что плохо скрываемое враньё об отсутствия всяких дредноутов во флоте в конце концов просто прекратилось. Впрочем, терпимость к вранью - увы далеко не самое страшное.

Люди в Объединённых Территориях разучились нормально разговаривать. Они почти дословно повторяют цитаты из сетевых шоу. Многих из них можно спросить – когда они в последний раз говорили о чём-то действительно важном с настоящим собеседником? Не смотрящим новости и прикольчики прямо во время разговора, не пишущим нескольким адресатам сразу, постоянно не отвлекающимся на новое модное шоу. Когда разговаривали на Важные темы – без «знаменитостей», «светской хроники» или политики? Все или почти все вошли в «целевую аудиторию» современного медийного шлака. Найти человека, не говорящего штампами стало почти невозможно, такой человек рискует оказаться белой вороной или даже изгоем. В Соколово иногда кажется, что само слово стыд, не говоря о совести стало «не модным». То, что шокировало 10 лет назад уже не удивляет. А тех, кого ещё что-то удивляет и они «смеют» раскрыть об этом рот клеймят «старперами» и «не догоняющими процесс». Некоторые из таких «старперов» и «не догоняющих» разводят руки и задают вопрос в пустоту – а где же наша цивилизация? Мы учимся по 18 лет в школах, институтах и университетах чтобы скатиться до такого?      

Конечно, Объединённые территории неоднородны, и такое не везде. Думающие люди остаются в том же Синегорске, и в маленьких обществах. Как его называют, «общество тюремщиков» буквально в 75-ти минутах лёта от Соколово очень замкнуто, хотя кроме самих работников исправительных заведений есть рождённые ими дети, и просто обслуживающие их люди. Учителя, полицейские, банковские и почтовые служащие, коммунальщики и сотни других. Эти люди от Соколово не балдеют, туда не стремятся, их архипелаг стал для них родным. Такие микро-социумы есть и в самом Соколово – технологии, транслирующие копрофилию в массы с таким же успехом объединяют людей с общими интересами, которые не следуют за массами а каждый день делают свой личный, осознанный выбор. Выбор, на который не влияет большинство, друзья, вообще ничего не влияет кроме личных вкусов и пристрастий.

Они уже снижаются, оставив Васильево по левому борту. У этих космопланов длинные глиссады перед моментом касания взлётной полосы, и сидящие справа могут видеть Соколово и его агломерацию прямо сейчас. Там уже почти 200 миллионов человек, множество из них пьют каждый день, употребляют дорогие наркотики, смотрят детскую порнушку, пользуются услугами несовершеннолетних проституток. И конечно же «культурная программа» в виде стрип-шоу, сущность которых Елизарову прекрасно раскрыл Бригадир Затейников. По прошествии времени всё то же самое стало лишь «зрелищнее» и «технологичнее» - умотавшимся за день проектировщикам нужны всё более «изысканные зрелища». И город даёт ЛЮБЫЕ зрелища тем, кто имеет возможности их заплатить. Елизаров и Ярина проведут в Городе пару часов с небольшим, и на это время им проще подумать что Соколово – не их город и никогда таковым не станет.

***

Соколово
Космопорт, Парковка зоны прилёта


Время – девять часов вечера, уже темно, но громадная парковка прекрасно освещена и на ней несложно найти нужного человека. Их встречает Элизабет – за шесть лет работы в центральном аппарате она доросла до второго зама начальника управления «П». Преступность «работает» без выходных, и Элизабет тоже редко смотрит на календарь. Неважно, какой день недели, она работает и отдыхает по согласованию с шефом. У неё не ненормированный рабочий день а хрен-пойми-какой рабочий день.            

Максим притормозил Ярину, чтобы посмотреть во что превратилась его бывшая напарница. Она разговаривает по телефону без нейроинтерфейса, а с помощью гарнитуры. Говорят, людям сложно сочетать разговор в голове с картинкой там же и вокруг – если офицер полиции использует нейроинтерфейс для общения с подчинёнными, там же в голове держит график вызовов, он может не обратить внимание на вошедшего в комнату человека, не услышать, что он скажет. Несколько слоёв сенсорного восприятия человеку не под силу. Впрочем, многие говорят иначе – не всем под силу. Бытовые (не военные) устройства с нейроинтерфейсом появились в продаже весной 2327-го, и «дети эпохи нейроинтерфеса», рождённые после 2324-го могут улавливать две среды одновременно, и не путать их. Не все, но могут.

Элизабет одета богато, «в соответствии со статусом». На такой должности с таким рабочим графиком ей не грозят никакие отношения с противоположным полом даже если бы они никого не убивала 12 лет тому назад. Она всё понимает и одевается только по своему вкусу – привлекательной она быть не хочет.

- …Максим Валерьевич! Ярина… добрый, что у нас тут… 9.15, наверное, уже доброй ночи. Через сколько ваш вылет?
- Через два часа, ещё через четыре будем в Нассам-Нарада.


Нассам-Нарада с момента своего открытия в августе 2331-го считается космопортом и портом приписки бюджетных линий. Элизабет хотела спросить, чего это они «прибедняются». Но на Нассам ни Елизаров, ни Ярина как туристы не летят.   

Азадийцев в Соколово немного. Они приезжают, уезжают, но в постоянном населении их тысяч сто, капля в море. Но межцивилизационное взаимодействие идёт, и люди перенимают не самые лучшие привычки. Элизабет приехала за ними не на личной машине, эту машину для ГУВБ приобрёл бюджет. Элизабет держит её в гараже своего дома, ездит на ней на работу, после работы за покупками, и считает частью своего «статуса» возможность использовать спецсигналы ГУВБ. И, понятное дело, все остальные делают также. В ГУВБ, в МВД, в Генштабе. Часть «статуса» - включать сирену, когда штабист опаздывает в модный ресторан на обед.

Они уже едут на восток – к Пьемонту, в гору, и дальше к колумбарию. 350 километров в час в Соколово незаконны, но относительно безопасны, особенно когда за рулём умелый водитель, прошедший курс скоростного вождения, к тому же использующий проблесковые маячки спецслужбы. Распекать Элизабет бессмысленно – она делает это уже не первый год, и будет продолжать делать дальше, к тому же все вокруг делают также.

На такой скорости Елизаров еле успевает видеть щиты с социальной рекламой. Вот «Думай только своей головой!» и «Уважаемые гости нашего города! Прокуратура города Соколово предупреждает! Любые формы пропаганды караются лишением свободы на срок от 15 лет. Оправдание автократической и/или имперской идеологии карается безальтернативным пожизненным лишением свободы».

- Надо же какая «тёплая встреча»! Я о втором.
- Надо сразу предупредить людей, что по сравнению с Землёй никаких изменений нет. Многие…чудаки приезжают сюда как в «новую человеческую империю». Они уже заходили в питейные заведения, жали руки ветеранам и радостно заявляли им, что
одну империю смогла победить только другая империя. Можете себе представить?
- Сравнить людей с имперскими болванчиками? Да-а. Этих…чудиков…потом хоть по частям собрать смогли?
- Не всех, к сожалению. Поэтому я тоже согласна – не мешает немного припугнуть подобных «энтузиастов». Потому что тем, кто видели что есть империя без прикрас суд даёт только условное лишение свободы – такие сравнения все следователи сразу рассматривали и рассматривают как действия потерпевшего вызвавшие аффект.


Макс уже не задумывается, насколько он счастливчик, что не помнит своего военного прошлого. Останки Империи Ракнай – около 110 планетарных систем. Да, люди именно так и говорят, останки. Дурно пахнущие останки. Человечество потратит не один десяток лет, возможно не одно столетие, чтобы из…останков собрать что-то жизненное и работающее. Прогресса за целых 14 лет почти нет. Или стоит сказать иначе – с таким объёмом работы всего за 14 лет не сделать почти ничего. Даже если все резиденты Объединённых территорий в едином порыве займутся только своим проблемным «наследством». Точнее, нежеланными завоеваниями.

***

Городской округ Соколово, город Наветренный
Новоивановский колумбарий


Максим плохо помнит 8 марта 2333-го года. Лучше всего помнит воспоминания Нефаль, себя самого со стороны. Уставшего, рационального, язвительного. Елизарова из…первой инкарнации. Всё остальное в тумане – дорога, полёт, слова. В том числе слова Ярины о войне прокуратуры со спецназом.

Частью той…войны были, как назвали произошедшее журналисты, «Битвы за могилы» или «Битвы при могилах». Мемориальная стена, посвященная сотрудникам ГУВБ в Даксиме появилась ещё в ноябре 2332-го, и стала объектом вандализма буквально через десять дней. Мраморные плиты громили, на них мочились, писали похабные надписи вроде «Знай спецназ! Крысёныши получили своё!».

Когда первые двести человек оказались за скамьёй подсудимых, громить могилы стали поручать пьянчужкам из «гадюшника». Здесь действительно шли нешуточные схватки, где памятную стену отстаивали полицейские и бойцы ГУВБ из управления «Т». В какой-то момент предложили даже перенести захоронение в тайное место, но директор ГУВБ и Главный военный прокурор выступили с совместным заявлением, суть которого сводилась к двум пунктам – такого не будет и могилы от варваров в погонах отстоят.

«Битвы при могилах» продолжались примерно до начала 2335-го. Тогда, по крайней мере с моральной точки зрения, спецназ свою войну проиграл вдребезги. Шли разговоры о полном расформировании спецназа, если уж их не настолько плохо заменяют спецбатальоны. Общая численность спецназа оставалась секретной во все времена, но большая часть военных аналитиков сходилась примерно на 150 тысячах человек. Учитывая то, к началу осени 2334-го из них больше 25 тысяч было за решеткой, некогда грозный бойцовый пес напоминал жалкое скулящее существо, умоляющее больше его не наказывать. И последние попытки сделать что-то здесь выглядели как мелкие пакости, совершаемые в темноте из-за угла.

Даже сейчас здесь есть круглосуточная охрана, а как сюда вошли трое, то в воздух поднялось сразу три дрона, чтобы охранники видели всё, и могли реагировать сразу же. Дроны планируют вокруг них бесшумно, и Макс о них не думает вообще. Он смахивает пыль с мрамора своей рукой и видит у всех одну и ту же дату гибели – 8 марта 2332 года. Алексей Михайлович Бельский…

- Максим Валерьевич, с вами всё в порядке?
- Нет, Лиз, я не буду врать, что со мной всё в порядке. Такого ведь не может быть? Да, я уже не помню их лиц…Лёхи, Карлы… Всех их…мозгоправы сочли психотравмирующими факторами, и их образов в моей памяти уже нет.

Как так можно? Сначала убить, потом издеваться над захоронениями? Пока мы с Яриной ехали, летели сюда, я вспоминал своё возвращение из отпуска в 29-м. 9 лет назад. Тогда, по сравнению с людьми я считал азадийцев холодными, бесчувственными, индивидуалистами. Да, они индивидуалисты, спору нет, но и опасным стадом они тоже никогда не будут. Сегодня я могу лишь повторить слова Бригадира Затейникова, сказанные мне осенью 30-го. Я потерял веру в человечество. Представляешь? Может когда-то в Солнечной системе прекратится мелочная грызня и Соколово вернёт себе человеческий облик? Я не знаю. Я считаю, что я отдал достаточно и имею полное право устраниться от этой борьбы, возможно, она уже превратилась в борьбу с ветряными мельницами. А я бороться не хочу и не буду, мне всё опротивело.

Елизаров уже не ощущает себя ребёнком. С момента его «обнуления» прошло больше 14-ти лет, он уже получил школьный аттестат. Он то по долгу службы неплохо разбирался в людях, а после пяти лет мотыляния по всей Солненчной системе и подавно. Он не будет поворачиваться к Элизабет, чтобы увидеть её бесчувственное лицо «колючей женщины», как очень метко назвал её Стивен ещё в конце 2330-го года. Борьба Элизабет не включает в себя борьбу за «какие то там» идеалы человечности и гуманизма. Она строит карьеру. Мечтает о повышении, ради которого она готова забыть о нормальных выходных и отпусках. Все свои…позиции, потерянные за один вечер в 26-м она отыграла полностью, и заняла множество новых. В ней ещё теплится благодарность к Елизарову, она помнит его отношение, когда её можно было безнаказанно бить. К Ярине ничего такого бывшая напарница Максима уже не испытывает. Как максимум, лёгкое снисхождение.

***

Соколово, Космопорт

ВПП 26-я Левая


Космоплан уже несётся по взлётно-посадочной полосе, несётся с такой скоростью, что звуковой барьер он преодолеет почти сразу после отрыва. Едва произошёл отрыв, внутри Елизарова резко полегчало. Он выпил сразу полчашки «дурмана», чтобы отпраздновать это знаменательное событие. На сегодня он может возвращаться на Землю прямо с Нассама, и не появляться ни в Соколово, ни на Васильево. Один прыжок, всего полторы минуты и он переносится из системы Оронт в Солнечную систему. Когда в июле 2330-го Макс с Нефаль ехали из Дахлы в Пальмиру, та очень захотела видеть реку Оронт. Слово то она слышала, и не понимала, что оно означает. Только опустив руку в мутные воды сирийской реки Нефаль могла сказать себе – да, я приблизительно знаю второе значения слово Оронт.

Елизаров может забыть Соколово, вообще не думать об этом городе до тех пор, пока там не произойдёт какое-то очищение. Если оно произойдет вообще. Но как же те могилы? Оставить их забытыми? Элизабет туда не приедет. Может приедет, но не по своей воле, например, в рамках какого-то памятного мероприятия. Скажет то, что не думает на самом деле и поспешит ретироваться от такого неприятного ей места. Несложно догадаться, что с каждым годом она будет чувствовать себя всё более надменной, отношение к Ярине сменится на лёгкую брезгливость, как к «неудачнице». И ничего не изменится, даже если Ярина оденет свою парадную форму, где будет множество наград. Но она её не оденет. Ярина ещё в большей степени считает что счастье в неведении, она не хочет ничего знать о своём прошлом. Она как ребёнок перед новогодними праздниками, надеется на подарки судьбы и на какое-то чудо. Возможно, в следующий раз к этим могилам Максим вернётся совсем один. Обязательно вернётся, чтобы делом показать, что никто не забыт. Делом, а не фальшивыми речами руководства ГУВБ.


Элизабет вернула их в космопорт за сорок минут до вылета, у них было время перекинуться парой слов в кафе. Макс спросил её, есть ли что-то не секретное, что она может рассказать им о сегодняшей работе управления «П». Конечно, он не подумал, за столько лет Елизаров забыл, что в отличие от Антитеррора управления «П» не существует вообще. Официально не существует, разумеется, и никогда не существовало.

А фактически существует, получило расширение штата и финансирования. Кадровая политика, впрочем, нисколько не изменилась – сегодня основной костяк оперативников состоит из освободившихся по УДО военных, флотских и полицейских офицеров. Кадровики работают в плотном контакте с Управлением наказаний, и ещё за несколько месяцев до возможных слушаний об условно-досрочном освобождении выявляют перспективных людей. К ним едут и, как говорил покойный Фрэнк, предлагают будущее, маня огромным жалованием, и преуменьшая опасности имперских миров. Словом, управление «П» начинало с идеалистов, а скатилось ко вчерашним уголовникам. В 2331-м управление работало на шести корпоративных планетах, сегодня кроме двух из них, Арнауты и Джарманы, работа сосредоточена на двадцати относительно перспективных имперских мирах. А суть работы не изменилась совершенно. Такая же продажная полиция, обирающая ракнайцев, и такие же буянящие военные. Существенная разница в том, что на имперских планетах очень мало людей. Процент людей на корпоративных планетах колеблется от тридцати до семидесяти, на имперских мирах не превышает пяти. Пять процентов, одна двадцатая в самом лучшем случае.

Макс не стал пользоваться своим воображением – оно бы быстро дорисовало ему картины из жизни тех планет, по сравнению с которыми Даксим будет выглядеть экологически чистым, опрятным, зажиточным и социально однородным городом. Элизабет передала Елизарову пару новых сиропов, один из которых сегодня продаётся под торговым названием «Второе дыхание». Он даёт четыре часа сна и 20-30 часов бодрствования. Именно то, что сейчас нужно Максиму – поспать в рейсе до Нассама и иметь там свежую голову. Ведь там произойдут события, которые безо всякого преувеличения, будут поворотными в его жизни.

***

Планета Нассам, Двип Нарада

17 апреля

Считается, что слово Нарада должно переводиться как «высокий» или «возвышенный». Все острова на Нассаме подобны гавайским – они вершины подводных гор или вулканов. Можно сказать, лишь вершины айсберга. Верхушка этого двипа уплощённая, возможно когда-то было иначе, например вершина по той или иной причине разрушилась. В любом случае, как говорят азадийцы, существует такая научная теория.

Дорога для Ярины закончилась, она остаётся здесь. Нарада уже не первый раз пробует себя в качестве реабилитационного центра. В 2325-м именно здесь «обнулённые» ходили во второй класс, сочетали медицинские процедуры и образование по земному образцу. Здешние…учителя как могли, напоминали каждому великовозрастному ученику о его национальной культуре. Напоминали как могли, потому, что азадийцы «унифицировали» себя сами, тщетно надеясь, что отмена языковых различий лишит их повода для войн. С этого момента и начинается их «летоисчисление», впрочем, войн в нём меньше не стало.

Сидя на приступках у моря, вспоминая тот беззаботный год, Макс и Ярина два битых часа начинают каждое второе предложение с вопрос «А ведь помнишь?». Тогда их, фактически, отгородили от всего остального мира ровно на год. Год всё сущее было для них только этим островом, а всё остальное они видели только на видео, фото и панорамах. В следующем, 2326-м здесь проводилась программа реабилитации «забытого батальона» - людей из медсанбата на Палине, которых не смогли забрать при эвакуации войск. Их забрали с тлеющей планеты летом 2320-го, когда у них уже полностью помутился разум и медленно угасало сознание. Программа оборвалась 26 октября 2326-го года, в день начала «Недели длинных ножей». От произошедшего реабилитировавшие почувствовали потерю земли под ногами, и как смогли, пытались объяснить людям, что их пребывание на Нассаме стало абсолютно неуместно.

Прошли годы, денег в бюджете Новой Республики с каждым новым годом становится больше, и финансирование новой программы реабилитации сегодня считается одной из приоритетных статей. Эта реабилитация включает в себя самое главное – замещение военного прошлого, переполненного кровавыми кошмарами, новым будущим. Будущим с новыми достижениями. Люди сами плетут сети, которыми в океане выловят дары моря. Сами делают домашнюю утварь, которой сами же будут пользоваться. Они сами, своими собственными руками буквально строят свою собственную жизнь. Происходит то, что достаточно давно называлось словом трудотерапия.

Азадийцы придумали подобное не сами. Реабилитационные центры на Аннатале рекомендуют свои пациентам навещать аборигенов и исключительно в уважительной манере предлагать им свою физическую помощь. Аборигены Аннатала физически слабы, и люди в одиночку могут как сносить, так и строить их дома. Вполне возможно, что эта программа здесь пойдёт дальше – для людей адаптируют древние техники строительства традиционных азадийских домов, конечно же, весьма трудоёмкие методики, но зато какой будет восторг! Мы не просто живём в нашем доме! Мы сами построили его, от и до!

Поэтому Максим без опаски оставляет Ярину здесь. Он…верит, что у неё получится. Как уже получилось у сотен других. Макс задумался об азадийском лексиконе – весьма уместно употребить именно слово, оставляет. Не бросает, а оставляет. Предлагает взрослому человеку сделать первые маленькие шажки в своей новой самостоятельной жизни. Он её не бросит – письмо от Ярины разбудит Елизарова даже посреди ночи и он ей обязательно ответит. Если попросит – заберёт её отсюда, но Максим именно верит, что подобное уже не нужно.

- Максим, тебе пора улетать?
- Да, мне пора. Скажи честно – тебе не страшно?
- Нет, не страшно. Видишь, сколько светлых лиц вокруг? Все они чего-то добились за сегодняшний день. Я тоже так хочу!

У Ярины слёзы. Слёзы радости. Она целует Максима в щёчку и желает ему удачи перед полётом. Удача ему пригодится.



Последние гастроли

Планета Нассам

17 апреля 2338 года


Елизаров летит на награждение в челноке Исполнителя, потому, что Звезду Чистоты нельзя просто так получить в «уютной домашней обстановке». Эта награда наивысшая, и награждаемый должен проявить определённое уважение. Принять участие в полноценной церемонии и да, туда его тоже должны доставить как полагается. Нельзя выйти обычным пассажиром из обычного судна на воздушной подушке и сказать – «А вот и я! Ну чё, начнём, пожалуй?».

Впервые получить этот орден Елизарову предложили давно, в самом конце февраля 2333-го, едва ли не за неделю за его отъезда. Тогда он не думал об опасности – только о Тине, которая была на Пагале в грязной колбе, погружённая в состояние лечебного сна, с едва зажившими ранами после пыток. Максим возбудился, как прочёл письма, и ответил азадийцам как они привыкли – «На сегодня считаю подобную постановку вопроса абсолютно неуместной. Зато считаю более чем уместными как минимум извинения перед вашей Сестрой».

После того письма о Максиме забыли надолго. Вновь вспомнили как раз в момент презентации их совместной с Анной книги – увидели его фамилию, наверное подумали – «Неужели он?!». Несмотря на название книги «Корпоративный ад», там была часть «Вчера и сегодня», где авторы явно показывали, как азадийская общность пытается из того ада вынырнуть. Маленькие скетчи о молодых стюардах, «девушках» со стойки регистрации, молодых, не развращённых взятками копах с Кадулла, конечно о полицмейстере Бачане, имя которого Максим, впрочем, не упомянул. Не поменял, а именно не упомянул. Иными словами, книга со столь громким названием не была сплошным ушатом дерьма. Елизаров и Анна не могли…не имели права не отметить движение к лучшему – трудолюбие и здоровую принципиальность множества членов общности. Анна получила вторую Звезду Океана, и о существовании Елизарова снова вспомнили. Наверное, нужно сказать иначе – о нём не забывали, но решили немного форсировать события и Максиму написали снова.

Елизаров ответил. Он не мог забыть о Тине, и потребовал, чтобы она получила полноценную сатисфакцию. Во-первых, пытавшие её Исполнители должны быть наказаны. Наказаны по-настоящему, не выговором «ай-ай, так нельзя» - они должны предстать перед судом. А суд, как несложно догадаться, должен признать их виновными в пытках и отправить на каторгу лет на сорок. Как они это сделают Максима не волнует. Если азадийцы хотят жить, опираясь на Закон, то сделают, и деятельность Исполнителей будет подчинена Закону, а их «постулаты» и «установления» должны проверить и привести в строгое соответствие с Законом. Такого, чтобы в правовом государстве существовала параллельная структура со своим собственным уставом и с собственными представлениями что можно делать с подследственными и подозреваемыми быть не должно. Во-вторых Тина должна получить денежную компенсацию. Причём, конечно же, не из бюджета Новой Республики, и не из кармана Советника по безопасности – Исполнители должны понести перед ней персональную финансовую ответственность. Для этого и придумывать ничего не нужно – иски о компенсации морального и материального вреда придумали далеко не вчера.      
      
Раздумья длились примерно с полгода, и Елизаров получил то, что англоязычные называют heads on spikes – головы на пиках. Переведённую копию приговоров суда, где каждый Исполнитель получил по 37 лет, и удовлетворённые иски почти на три миллиона данов с каждого. Неважно, что денег у осуждённых нет – им работать и работать под присмотром наздирателей, и всё заработанное ими пойдёт Тине а не им. Когда они выйдут на свободу, то выйдут без гроша за душой, и  с частью неоплаченного иска. После такого другие Исполнители будут задумаются, перед тем как выбивать «правильные показания». Тина ведь была далеко не первой, и столь показательный процесс лишь немного восстановит справедливость в отношении тех, кому угрожали «добраться до родственников» и просто ломали рёбра чугунными прутьями.

На этом Максим не остановился. Люди вручили Тине орден за личный героизм, не говоря о других наградах, люди дали ей бесплатное жильё и кучу льгот. А как же свои? Неужели одной Звезды Океана достаточно? Достаточно захотеть, и Генштаб охотно поделится выписками из приказов и характеристиками на лейтенанта штурмового батальона Сишадри. Нужно только захотеть.

В январе этого года Максим получил новое письмо, оно гласило что…«парад планет» произошёл и все его требования выполнены. Не изволит ли он теперь прибыть на награждение? Ответное требование было лишь одно – Макс должен пройти эту процедуру, она, в конце концов, ни разу не аналог позорного пути на Голгофу. Тогда он согласился. Просил лишь подобрать подходящий момент. Тогда их с Яриной тур на Венере был уже заказан и оплачен, они с Максимом уже планировали отъезд из Солнечной системы. Максиму нужна эта Звезда Чистоты. Не ради почестей и льгот, не ради обращения «почтеннейший». Она нужна ему для того, чтобы ему в очень важном требовании не отказали. Ведь перед почтеннейшим открываются все врата и замки.   
   
***

Двип Индуджи


Посадочная площадка есть у каждого двипа, она находится в низинной части острова, недалеко от надводного пассажирского порта. Круглая, выложенная термоупорным камнем площадка находится максимально низко, но с тем условием, чтобы во время штормов её не заливало. Посадочная площадке здесь, на Индуджи особенная. Она больше любой другой, ради неё когда-то снесли немало домов, чтобы разместить здесь первый космодром. Именно отсюда полетели первые космонавты или астронавты, конечно же это были Он и Она. Потом все запуски перенесли на плавучие платформы, но эта площадка осталась такой до сегодняшнего дня. Вся космическая пора азадийцев прошла в пределах нового летоисчисления, с унифицированным языком и культурой, но войны на этом не закончились, и стартовые площадки были лакомыми военными целями. Широченный каменный круг не утопишь, и эта площадка остаётся здесь уже примерно 55 тысяч лет.

Челнок улетел, и Елизаров стоит в центре площадки один. Её, насколько так вообще возможно сказать, оцепили все 35 копов, которых достаточно на крупный богатый двип с четырёхмиллионным населением. За ними на определённом расстоянии стоят горожане, и можно быть уверенным, что присутствующих на острове людей на церемонию не допустят. Фото- видеосъёмка здесь запрещена в любое время, но кто-то может нарушить запрет и сразу же передать эксклюзивное фото с редчайшей церемонии в сеть. Которая, как давно и тонко заметил Стив, помнит всё. Поэтому людям мягко, но настойчиво скажут, что их присутствие в этой части двипа абсолютно неуместно. К Максиму подходит тот, кого он, кажется, лет 8 назад назвал главой «двипсовета». Нассам – планета с со специфическим укладом жизни, крайне непривычным для жителей корпоративных планет, и «двипсоветы» здесь были, есть и будут. Есть депутаты, и есть неравнодушные граждане, которые периодически собираются в нижнем зале башни, например, на обсуждение основных параметров бюджета. Без них не принимается ни одно ключевое решение, и пофигистам с Тотенгама или Кадулла подобная вовлечённость в жизнь родного города непонятна. Впрочем, просто так стать жителем подобного двипа невозможно. Нельзя просто взять и купить дом здесь миллионов за двести – община должна принять с свой состав нового жителя, и она совершенно не обязана этого делать. В этом вопросе азадийцы как и люди давно разделили понятие свободы перемещения на свободу посещения и свободу выбора места жительства. Свободы выбора  места жительства на Индуджи, Шакшише и ещё примерно паре десятков двипов никогда не будет. Студенты жителями не считаются, и многие преподаватели становятся жителями отнюдь не сразу. Многие не станут ими никогда, и община огласит свой отказ без объяснения причин.


- Максим Валерьевич?
- Я должен идти за вами.
- Да, просто идите за мной.


Процессия двинулась. Теперь полицейские оцепят самую широкую улицу, и часть горожан, которым ещё интересно происходящее, пойдут вместе с ними наверх. Никто не обязан приходить, оставаться и «создавать массовку», единственно требование – обеспечить полную тишину. Награждаемый будет слышать только шум прибоя и звуки ветра, он почувствует себя центром остановившейся вселенной.

Скоро эта улица разделится на две. Та, по которой они пойдут дальше идёт наверх, к башне, а другая, как пошутил Максим 8 лет назад, к «двипообразующему предприятию». Здесь это Обитель вычислительных наук. Студент пройдёт долгий и тернистый путь от полного понимания сути тригонометрии сначала до азов математического моделилирования. И затем он уже определится – что именно ему интересно. Когда-то в этой Лейе выдвинули теорию о самой возможности космических полётов, позже доказали её. Именно там рассчитали параметры космического корабля, ракет-носителей, там же руководили первыми орбитальными исследованиями. Рассчитывали первые орбитальные станции, верфи и производства. Самые блестящие выпускники всегда были востребованы в оружейных корпорациях, ведь проектирование любого оружия почти полностью сводится к матмоделированию.   
   
Источник невероятного технологического могущества азадийской цивилизации, а теперь и Объединённых Территорий остался у Елизарова по правую руку. Выпускавшиеся там разработали челноки, которым, кажется, физика абсолютно ни по чём, космопланы, одинаково легко садящиеся на твёрдой поверхности, воде и стыкующиеся к орбитальным станциям. Покойная Нефаль была абсолютно права – люди пользуются чужими изобретениями и достижениями даже не понимая, как они работают. Сегодня «Горгульи» - основная ударная сила армейской авиации, и их маршевые двигатели приходят прямо с азадийских фабрик с минимумом документации, люди не понимают, как эти двигатели устроены и ремонтировать их тоже не умеют. Поэтому брюзжание местной профессуры, что человечество просто присосалось к чужим технологическим достижениям можно считать уместным. Как и Империя Ракнай, не способная производить ничего нового, лишь паразитировать на уже известном. Как известно на сегодняшний день, не только колбы клонирования, но и дредноуты тоже появились благодаря азадийским конструкторам. Сами азадийцы не адепты гигантомании, находясь почти в полной противоположности они предпочитают то, что можно назвать словом персональный. От персонального аэрокара и батискафа до персонального космоплана. Но что не сделаешь, когда на кону жизнь детей? Только азадийцы владеют технологией жёсткой фокусировки плазменного пучка, не говоря о технологиях предиктивного нацеливания и наведения, такой корабль без них был просто невозможен. Сегодня в Сети обсуждаются импланты, «улучшающие» человека, которые конечно же, будут непонятны «улучшаемым». Они не будут знать, «улучшают» ли в них только то, что написано в рекламе, или «улучшениям» также подвергается что-то другое…

- Максим Валерьевич, осторожнее!
- Да, спасибо.

Елизаров запнулся в прямой видимости от Башни. Полиция уже оттесняет горожан с улицы, по мере того, как они подходят, копы выстраиваются в полукруг. Церемония награждения крайне непубличная, говорят, ещё пару лет и её даже могут признать таинством.

Максим был в десятке таких башен, но никогда необращал внимание на маленькую дверь в задний дворик правее от лифта. Оттуда также мог быть неплохой вид на Океан, но весь этот дворик застеклён цветным стеклом. Почти как витраж в соборе святого Магнуса на Оркнейских островах. Но этот витраж вычурнее, изысканнее, сложнее на несколько порядков.

Елизарову подали очень древний кубок из обожженной глины. Его орден лежит на дне, но на пути к нему, как говорили другие награждённые, находится сладкое препятствие. Если газировка, которую подают в перелётах и местных столовых немного терпковата, то эта наоборот, сладкая. Эту «газировку» можно назвать церемониальной или даже ритуальной, её название Нимбу Амбр. Даже скорее ритуальная – её приготовили только что, приготовили ровно столько, сколько нужно, и она, конечно же, не продаётся ни за какие деньги. Сам орден выглядит как двенадцать ослепительно белых щитков, образующих круг. Он, вроде бы проще, чем Звезда Пучины и даже Звезда Океана, но только на первый взгляд. Щитки имеют очень сложную рельефную форму, да и склейка редкого морского камня с платиновым каркасом тоже неординарная процедура. Последняя часть церемонии происходит прямо при Елизарове – в маленькой кузне выковывается переливающийся белым треугольник.

- Отныне это ваше, почтеннейший.
- Благодарю.
- Желаете осмотреть первый этаж? Или же приступить к торжественной трапезе?
- Нет, не желаю ни того ни другого. Меня же ждут, понимаете? И все мои…торжественные трапезы в одиночку она просто не поймёт…

***

Двип Пагаль

18 апреля


Пагаль можно считать полной противоположностью Шакшишу или Индуджи. Денег здесь зарабатывают мало, оплачивать постоянную борьбу с ураганами и ливнями горожане не могут. Они лишь временно избавляют себя от ударов стихии и, конечно же в таких исключительных случаях, когда их посещает Почтеннейший собственной персоной. Здесь пустует минимум половина жилья и само понятие стоимости недвижимости тут не имеет никакого смысла. Человек с двумя Звёздами Океана, например, как Анна сегодня или Максим 9 лет назад могут жить на Нассаме, но желание жить здесь вызовет закономерные издёвки местных «депутатов» и главы «двипсовета». Что-то вроде «Вы как, готовы выживать? Будете выгребать вёдрами воду из дома, или собираетесь вкладываться?». Вложения, которые сделают дом неуязвимым при ветрах за пределами Шкалы Бофорта потянут на десятки миллионов, но, говорят, энтузиасты есть. Люди заняли здесь несколько домов, вскладчину укрепили их и проводят здесь научные исследования на тему «Планета-океан без прикрас». Публикуют в сети…красочные видео, когда по городу проносится ветер, или  как низинные части заливает шторм. Видео с комментариями – «Ребята, это ведь не научный корабль попёршийся в Антарктиду. Это город и тут живут. Прикиньте?!».      

Большинство из примерно 90 тысяч горожан тоже можно назвать энтузиастами, это их город, их место, и они никуда не уедут. А работников местной Обители наук, которая до сих пор не имеет официального названия на языках людей, можно назвать не только энтузиастами, но и фанатиками.

8 лет назад коп с Диккарины назвал это место Институтом военной психиатрии. Конечно же посттравматические расстройства или изменения личности получаются не только на войне. Людей может поразить до глубины души не только война – даже пожар, на котором они выжили благополучным стечением обстоятельств. После могут проходить годы, и воспоминания вернутся после триггера. Запаха дыма или от коротких сообщений задыхающегося под огнём угасающего человека.

Многие считают, что азадийская психика крепче человеческой. Сначала она «отвечает» возращением во сне «ключевых воспоминаний» - особенно унизительных моментов пребывания в рабстве, или состояний, когда солдат сжался под безответным вражеским обстрелом. Следующая стадия – «ключевые воспоминания» во сне вызывают судороги, то, что видел Елизаров у покойной Нефаль. В финальной стадии кошмары прошлого преследуют даже наяву, больной теряется в восприятии реальности. Он не понимает, что настоящее, что прошлое.

Когда Тина с подчинёнными отбила Максима и Элизабет от спецназа,  её бросили в застенки, где быстро довели до последнего, финального состояния. Она…бредила, после пыток она просто не могла отвечать на вопросы, потому что не различала настоящее, где её избивали «свои» и прошлое, где над ней издевались имперские «центурионы» повязав её металлом по рукам и ногам.

Тину доставили сюда сразу, после снятия обвинений. Она пробыла в колбе почти три года, после чего её выпустили погулять по зданию и садику на несколько часов. Потом ещё несколько месяцев в колбе и день в городе. Это выглядит как ускоряющееся мерцание в кромешной тьме навязанного полного забвения.

Максим был постоянно на контакте с этой клиникой. Ему сказали, что Тина выздоровеет, но когда – неизвестно. Они не могут предложить ей приятного окружения когда она бодрствует и просто нормальной пищи. Максимум что смог сделать Елизаров – переводить сюда немалые деньги, чтобы при каждом её пробуждении ей устраивали настоящий пир.

В конце прошлого года Макс был в раздумьях, ехать на Нассам или не ехать. Он написал большое письмо, потребовал от клиники чёткого ответа, можно ли вылечить Тину на стороне. На что получил ответ, что они могут гарантировать излечение Тины, а он – нет. Работающие в клинике уже видели людей не с лучшей стороны – тех самых энтузиастов, детей богатеньких родителей. Как шторма стихали, они приходили, и предлагали приличные деньги на «натуральную травку» из садика. В клинике считают, что Тина для Елизарова не больше чем игрушка, а такая проблемная игрушка ему быстро надоест. В тоже время его новый статус Максиму ему право требовать, а не просить.

- Почтеннейший…
- Отдайте мне её. Через пару суток мы будем на Тотенгаме и там я выполню все ваши врачебные требования.
- Вы хотите отвезти нашу Сестру на корпоративную планету?!
- Да, хочу. Вы там сами хоть раз были? На Тотенгаме есть места, где и духом корпоративности не пахло, мы будем жить именно там. Там всё и излечится быстрее.
- Возможно. Но только в том случае, если вы готовы нести её крест на себе. Нелегкий крест, вы будете видеть её метания во сне и ничего не сможете сделать. И не должны, пока лекарства не возьмут своё.
- Готов нести. Она спасла мне жизнь, если вы не в курсе. Отдайте мне её, я требую.
- Хорошо, мы разбудим нашу сестру, почтеннейший. Вы же должны понимать, что она не обязана следовать за вами?
- Понимаю. Сделаете ваше дело и всё.               

Дама из клиники ушла с площади, и Елизаров сжал веки. Когда ему писали, что Тину снова выпускали  в город, ему всё время представлялся «Гамлет». Офелия из Гамлета, находящаяся в финальной стадии своего безумия. Белое лицо, белые просторные одежды, и совершенно хаотичные движения в «прогнившем датском королевстве». Максим так и сидел, он давно забыл, что Тина привыкла ходит тихо. Её приближение всегда было сюрпризом, пугающим или же приятным.

Когда он открыл глаза, она уже сидела напротив него. Не ней какая-то простенькая больничная одежда- её костюм Исполнители изорвали вклочья. Считали, что Тина уже конченная, может только мечтать о свободе, и приличная одежда ей уже никогда не пригодится.

- Здравствуй. Ты позволишь мне подсесть?
- Подсядь.

Тина смотрит в камни разбитой городской площади, в этом нет ничего хорошего. И конечно в том, что она не ответила на приветствие, тоже. Она осунулась, Максим не видит её глаза, но ничего хорошего там увидеть не получится. Они дрожат, как и вся картина мира перед ней. Елизаров, не знает, что делать. Он положил на металлическую скамейку новую дорогую одежду по её меркам и её Звезду Пучины. Награду-извинение.

Максим помнит устремлённый на него взгляд Исполнителя  конце декабря 2331-го года. Его тот взгляд должен был прибить, а Елизаров всё выдержал, и продолжил задавать неудобные вопросы. Но ведь Тина не тот Исполнитель. Она переполнена удивлением и непониманием смысла этого визита. И Максим должен выдержать её взгляд дрожащих глаз. Не понимает, почему, понимает что должен, и точка.

- Максим, это всё? Ты привёз мне орден и одежду?
- Нет, не всё. Я…прошу. Очень прошу тебя принять моё возвращение. Не знаю, что мне ещё сказать. Ты тут, в этой вонючей жиже. А был я в тепле. Лечился, учился, отдыхал, даже что-то писал. Сюда постоянно писал, когда мы можем увидеться, а мне отвечали только одно. Моё присутствие неуместно. И так раз за разом…


Елизаров обдумывал что он скажет мильон раз. Ярина говорила ему, что не стоит сразу упирать на то, что его сюда не пускали, говорили, что он будет психотравмирующим фактором. Когда момент истины настал, у Макса вылетело из головы всё что можно, и он говорит как на духу. А дождь, который раньше накрапывал, стал весьма заметным, но Елизаров и подумать не мог от него укрыться.

- Тебя не пускали ко мне?
- Я не знаю, как сказать. Говорили, моё присутствие неуместно. Конечно я мог сюда приехать. Приехать и даже подловить тебя, когда ты гуляешь.

Тина, ты можешь считать меня малодушным. Слабаком. Я верил своим врачам, верил твоим врачам. Я не знаю когда я как следует вспомнил это место. Тут же все несгибаемые, как оловянные солдатики, уверенные в собственной правоте. Тогда я понял - они будут лечить тебя столько, сколько они сочтут нужным, и тебя надо отсюда забирать в другие, нормальные места. Впрочем одну здравую мысль мне твои врачи всё же выдали – я не могу утащить тебя силой. Они то отпустят, но ты должна принять своё решение сама. Я…добился этого разговора с тобой только сейчас…

Дождь припустил, и Тина вновь смотрит Максиму в глаза. Дождь превратился в ливень и она видит, что Елизаров тоже как оловянный солдатик – пока не добьётся своего, никуда не уйдёт. Но это не главное, главное, что Макс абсолютно искренен.

- Хорошо, Максим, я тебе верю. Я переоденусь, и мы уедем отсюда туда, куда захочешь.

***

Космопорт Нассам-Нарада


Этот космопорт неизменно вызывает у Елизарова тяжелые чувства, что-то вроде воспоминаний о начале конца. Сюда они прибывали на последние в годы службы новогодние праздники, в полёте отсюда Стив явно сказал Максиму, что за ними придут.

Атмосфера здесь соответствующая для второго, бюджетного космопорта. Бюджетные компании, бюджетные рейсы, старые космопланы, салоны многих из них переделаны под одноклассную компоновку. И, конечно же, пассажиры отнюдь не в новой одежде. Нассам-Нарада вроде бы символ восстановления, символ повышения доступности межпланетных перевозок. Но он также напоминает, что этими перевозками иногда пользуются, платя за билет последние деньги.

- Максим, объясни мне, куда ты хочешь попасть?
- Я хочу вернутся в Даксим, ровно один раз. Увидеть солнце над городом, подсохшие лужи. Отремонтированные дороги, и…старых друзей. С теми, кого ты видеть не хочешь, я встречаться не буду. Помнишь, ты сама говорила мне – у нас не было ощущения, что свет будущего освящает наше сегодняшнее настоящее? Вот я и хочу увидеть тот свет. Один за всех.


Упомянув…всех, Елизарову стало больно и мерзко. ГУВБ медленно, но вырождается – никаких чистых идеалистов там нет, и уже никогда не будет. А могилы погибших в Даксиме рано или поздно поднимут на флаг. Из покойных агентов сделают идеализированные образы, потомкам будут рассказывать о том, что они никогда не говорили и не делали. Даже мёртвыми они себе не принадлежат, и это, увы, не новейшее ноу хау.

Десять часов назад Тина произнесла слово верю, и она не произносила слово доверяю. Она поверила сказанному, но она не видела Елизарова уже шесть лет, и не знает, тот ли это Елизаров. Не испортила ли Максима сытная и безбедная жизнь? Ему придётся вновь заслужить её доверие, а пока она будет просить ей объяснить все его значимые действия. Пока доверие не вернулось, она не будет погружаться в него, но сейчас и так видно – глаза Максима на мокром месте, когда он вспомнил убитых сослуживцев, а сам он немного дезориентирован…

- Здравствуйте, Почтеннейший!
- Здрасьте, девушки.
- Если Вы желаете лететь нашим рейсом, Вас проводят к любому понравившемуся Вам месту.
- Я полагаю, вы проводите нас. Меня и Госпожу.
- Конечно. Наше глубочайшее почтение.

Тина довела Максима до нужных стоек регистрации, а дальше провели их, и выглядело это как почётный эскорт, когда двух проводили четверо.

Перед креслами Максим остановился, чтобы Тина села туда, где ей понравится. Ей понравилось у окна, а Елизаров уже тычет стюардам предоплаченную карту почти на пять тысяч. Всё как девять лет назад – кормёжка, включённая даже в билет бизнес-класса отвратительная, но у стюардов завсегда есть свежая и аппетитная еда. Конечно они слышали «меня и Госпожу», а значит им не нужно намекать – поистину царский обед должен подан для обоих пассажиров. После Войны Тина так много в космпопланах не летала, и такие тонкости кормление пассажиров бизнес-класса ей неизвестны. Они здесь пока одни, три, или даже четыре блюда появятся здесь без каких либо вопросов, и намёков. Словом, Тина решит, что здесь так кормят всех.

Ей ещё нужно привыкнуть к резким переменам к её жизни. К тому, что из больничного белья она переоделась в одежду, подобающую матроне, то, что больше она не узник на Пагале, хоть ей говорили, что всё делается только для её же блага. И привыкнуть к возвращению Максима. Понять, насколько он другой, насколько его изменило время. А Елизарову нужен сон. Его нервы должны отдохнуть от напряжения, чтобы Тина увидела его в Даксиме спокойным, рассудительным и не волнующимся. Именно поэтому достаёт таблетку со снотворным так, чтобы её видела она. Максим хочет выспаться и снова создать для себя очередную временную петлю, когда из будущего он переместится в прошлое.


Старые друзья и затерянный рай

Планета Сварг
Космопорт Даксим-Друва, Зона прилёта

19 апреля


Максим стоит в таком знакомом терминале уже больше десяти минут. Он стоит и думает, что тут может измениться, а что нет.

- Знаешь, кое-кто мне подсказал одну мысль. Делиться мыслями вслух.
- Кое-кто он или она?
- Она. Она уже мертва, и между нами никогда не встанет.
- Прости, Максим, моя ревность была неуместной.


Елизаров осёкся. Уточнение Тины было верхом бестактности, но она поняла свою ошибку и её признала. Когда Максиму её наконец отдали, чуть попозже ему прислали письмо. Врачебные назначения, дозировки, и послесловие – «на время лечения можете прибавить небезразличной вам лет триста». Можно сказать, Максим вместо Тины получил Нефаль №2… И такие мысли, разумеется, тоже будут верхом бестактности. Самое худшее, что можно сделать после воссоединения начать ругаться, и Тина явно поняла – ей тоже нужно сдерживаться.

- Да, Нефаль сказала мне, что…неплохо делиться своими мыслями вслух. Я смотрю на этот терминал и думаю. Он никогда не будет красивым. Здесь могут перестать мусорить или начать убирать мусор, могут провести капитальный, а не косметический ремонт. Этот космопорт никогда не проектировали как красивый, прибывавший сюда должен был чувствовать, что попал в…жопу мира. Конечно те, кто прибывали на челноках прямо на верхушки корпоративных высоток так себя не чувствовали. Здесь будет красиво только тогда, когда сам «концепт» Даксима изменится. И, конечно же, когда у горсовета, неизвестно откуда, будет куча денег. Вот такие…мысли вслух.
- Максим, ты стал другим. Употребляешь новые слова, понимаешь окружающее лучше.
- Я уже не…нет деревяшки рядом нет. Хотел сказать, что «всего лишь» в 41 год я наконец окончил школу. Ещё не решил, куда двигаться дальше и на кого учиться.


Сейчас ни у Тины, ни у Максима нет никакого служебного положения, и они могут рассчитывать только на такси. Большинство машин уже разобрали, меньшинство ждёт тех, кто долго ждал выдачу багажа или же приехал в такие места в первый раз и никак не может сориентироваться. Срочников сюда уже не возят. Здесь осталась тактическая группа максимум из двух батальонов, и спецрота на случай всякого случая. А значит нет этой знакомой переклички, построения. В здании и на парковке вообще стало пусто.

Девять лет назад половина таксистов были бывшие имперские «центурионы». На сегодня большая часть из них умерла – они «проектировались» с небольшим сроком жизни, не более 17-ти лет, и никого у них не было таких денег, чтобы в их уже запущенную генетику вмешались. Они приняли свой срок жизни как данность.

Больше половины такси здесь стали автоматическими, а «живой таксист» стал слабо позволительной роскошью, очень плохо сочетающейся с «концептом» каторжного города. Дорога в город, кажется, стала аккуратнее. Раньше она была без освещения, а сейчас утро. Раннее утро. Весь день продлится всего семь часов из сорока шести, из них светлыми будет часов пять. Но даже тусклый свет, едва пробивающийся через облака меняет всю картину. Такси уже скоро въедет в Большой Тоннель и Елизаров пытается понять, к кому он может съездить, и кто будет с ним говорить.

«Наташенька» умерла два года тому назад. Быстрое старение, проститутки её района нашли себе лидера поумнее и по симпатичнее, и она умерла от последствий переохлаждения, от банального двустороннего воспаления лёгких.

Бачан сидит всё там же. Когда очередной полицмейстер северо-восточного округа отправился на каторгу в июле 2332-го, на Нассаме сочли Бачана достаточно опытным, и поручили управлять двумя округами сразу. Но уже без Тины. Потом его переместили туда, в северо-восточный округ, потом вернули обратно, в восточный, но с условием, что шеф полиции северо-восточного округа обязан ему подчиняться.

Ещё в городе осталась Мишель. Сегодня ей уже 51, она открыла ещё две парикмахерских, наняла двух управляющих, и городу она посвящает почти всё своё время и заработанные деньги. Она тоже не прочь поболтать с Максимом, обсудить нелёгкие будни мундепа.

Как говорят живущие в Даксиме люди, в городе происходят точечные изменения, кто-то называет подобное «ямочным ремонтом». Говорят, горсовет использует относительно сухой сезон, чтобы сеть ливнёвой канализации была шире. Раньше такой «роскошью» как ходить посуху могли похвастаться только жители трёх, максимум четырёх районов. Но всё точечно. Ремонт дорог – точечно, установка освещения – точечно, монтаж защищающих от дождя козырьков – точечно. Но на ситуацию можно взглянуть иначе, если захотеть – в новостях можно публиковать списки из сотен улиц, где идут ремонтные работы и этим создать иллюзию, что якобы прихорашивается весь Даксим.


В Большом Тоннеле никогда не будет ни светлее, ни темнее, его освещённость величина постоянная. Константа. Елизаров ещё помнит свои впечатления, что дорога по Тоннелю это путешествие из одного мира в другой. Из мира дикой и агрессивной природы планеты-болота к тому…что очень сложно назвать цивилизацией. Особенно цивилизованностью.

- Максим, ты всё такой же нейроскептик?
- Я. Хм, хороший вопрос. За последние несколько лет у меня появилась привычка – узнавать новости только из первых рук. Слухи, личное общение – никаких новостей, почти никакой Сети.


Елизаров хотел сказать, что всё то время, пока они не виделись, у него было всё очень натурально. Разговоров о политике, черти б её драли, в Солнечной системе с каждым днём всё больше, и Максим с Яриной привыкли общаться друг с другом. Только друг c другом и очень ограниченным кругом людей, с которыми возможно доверительное общение. И тех, кто не выпытывал из них их точку зрения и не навязывал свою.

Максим решил почувствовать себя в Даксиме, будто он турист. Почти как Стивен в Ньюкасле после тридцати лет отсутствия. Елизаров по старинке набрал на сенсорной клавиатуре фразу для поисковика – «Даксим, местный новостной портал». Поисковик спрашивает у Макса позволения получить его местоположение, чтобы на основании этих данных скорректировать поиск. Елизаров разрешает, но ровно один раз. Неизвестно, что и где в каких местах может называться Даксимом – Максим схалявил написать название города полностью и теперь расплачивается небольшой частичкой своей приватности.

Первая позиция в поиски – Daxim Courier. А там City News, Law Enforcement and crime…последнее Максиму уже просто обрыдло. Во, есть Opinions and analysis. В «Мнениях и Анализе» есть большая статистическая справка, выпущенная ещё в прошлом году.


В новом, послевоенном Даксиме никогда не было статбюро или управления, никакого такого ДаскимСтата город себе позволить не мог. Городской статистикой заведуют ровно два депутата из горсовета, которые в дополнению к обычным полномочиям имеют доступ к полицейским базам данных, данным больниц, моргов и, конечно же, подразделению паспортного контроля в Космопорте, ведь кто-то давно и очень правильно заметил – в город есть ровно один вход, он же и выход. Двое людей имеют дополнительные полномочия, дополнительную ответственность, но дополнительных денег они не имеют. В горсовете они вообще ничего не имеют, от депутата всё ещё ожидают, что тот будет только отдавать, и никогда ничего возьмёт.

В городе ракнайцы быстро умирают, сказать точнее, вымирают. Смертность в основном ударила по мужчинам – бывшим «центурионам», солдатам гарнизона, и уже вышедшим на свободу офицерам. Умирают те, кто могут оплодотворять. Половозрастной баланс ракнайцев в городе быстро перекашивается, и если не подоспеет новое поколение мальчиков, демографическая яма быстро превратится в демографическую пропасть.

Азадийцы же наоборот, демонстрируют маленький демографический бум. Жизнь в городе, хоть и бедная, но предсказуемая – в такой обстановке, когда можно что-то планировать хотя бы на ближайшее десятилетие, в городе появились почти триста тысяч зеленокожих детишек. А из второго сразу вытекает третье.

Костяк человеческого населения города – когда-то демобилизовавшиеся здесь старшины, сержанты, прапорщики, младшие офицеры. Сегодня им за 45, и никаких детишек они уже не наплодят. Сотни тысяч азадийских детей рождают спрос на преподавателей – кто-то должен научить их языкам людей, истории человечества и хотя бы тому же римскому праву. А азадийцы предпочтут «настоящих» учителей. Они не позволят, чтобы английскому их чад учил ирландец, а французскому – испанец. Сегодня они с особым пиететом произносят фразу носитель языка, и именно носитель языка по их мнению является уместным преподавателем. Сегодня в Даксиме эдакий конфликт поколений – «старички», поднимающие город все 15 последних лет и понаехавшие «выскочки». В этом, казалось бы, забытым всем и всеми городе невиданно высокий ценз оседлости – «выскочки» целых пять лет после регистрации не имеют права голоса, права вообще что либо решать.

Самое забавное, что три совершенно различные расы…цивилизации, как и раньше, очень занятно уживаются друг с другом. Ракнайцы, как и десять лет назад исходят из того, что они никто и звать их никак. Не только в Даксиме – у них вообще своих мест, они не осознают себя как общность. Азадийцы, как только зарабатывают достаточно денего на переезд, становятся текучими, как ртуть. Они меняют место жительства не раздумывая, из них никто в трезвом уме и здравой памяти не скажет, что Даксим – их город. Они здесь только до тех пор, пока это выгодно, никто из них не мечтает сделать этот город в заполярье городом мечты. Остаются люди. Их можно назвать ригидными или укоренившиеся – ответ будет зависеть только от постановки вопроса. Именно они управляют городом, спорят хотя бы о точечных улучшениях и проводят тот самый ямочный ремонт. Только эти вот …«старперы» думают о том, чтобы город хоть немного становился привлекательнее.

***

Район Барадан-Уэстима, площадь имени Гайхара Далама

Максим хорошо помнит эту площадь, помнит моря лиц, что собирались здесь. Тогда копы как в древнем анекдоте считали табельный пистолет своим главным активом, а жалование…ну есть оно и есть. Моря лиц, митинги или демонстрации здесь уже давно не собираются, в двух городских округа прекрасно знают Бачана, и люди очень часто говорят подвыпив «А чё, он это, наш человек!». И конечно это «наш человек» не имеет никакой негативной или уничижительной окраски. Люди понимают – Бачан почти как они, вчерашний старлей, которому поручили большое дело и он взялся за него со всей ответственностью

Площадь перед окружным полицейским управлением выглядит необычно уж тем, то воздух над ним стал серым. В городе, можно сказать, утренний туман, солнце едва пробивается через низкую облачность и через насыщенный водяной пар. Но ведь оно всё же пробивается! И здания вокруг выглядят уже не вечно тёмными, а слегка загадочными.

Лестница перед парадным входом такая же, с учётом того, что её можно считать вечной. Такие же двери, такая же стойка дежурного справа от входа…

- Приветствуем вас, почтеннейший!
- И вам не хворать. Я…мы с Госпожой к полицмейстеру с абсолютно частным визитом. Проводите?


Девять лет назад Бачан был Младшим полицмейстером. Ему сразу дали это звание, а не Кандидата в Полицмейстеры, как его иногда называют, полицмейстер-молокосос. Когда он начал тянуть два округа сразу, то его повысили, а сам заделал со своей девчонкой своего первенца. Сейчас Бачан – молодой отец. Да, он не просто может, он выматывается на своей работе, но его ждут дома. И люди, те самые «старперы» знают, что у «их человека» есть семья, что их уже трое. Он периодически делает доклад в горсовете, который состоит из слов «добились», «предотвратили», «снизили». Кроме этого «арестовали» и «задержали». Бачан с подчинёнными начинает работать на опережение, они не пожарная команда, которая мечется от одного возгорания к другому. Его постоянные доклады успокаивают людей, так что моря лиц Бачан уже может и не ждать…

- Максим Валерьевич? Почтеннейший…
- Да, есть такое дело. Господин Бачан, вашей…вашему заместителю вы наверняка сказать ничего не хотите, да? Точнее, пока не можете, не знаете, что сказать, скажете, но не сейчас.


То, как Тина сидела в этом кабинете при разговоре Елизарова с Бачаном ярко отражало её положение и их отношения. 9 лет назад она сидела рядом с шефом, когда тот после пятидесятитысячного митинга чувствовал себя опустошённым. Ему и в голову не приходило, что люди могут быть так настойчивы, причём не объединёнными очередной разрушительной «великой идеей». Когда Макс забирал у Бачана судебный приказ на охрану Мишель, Тина сидела у него позади, и Елизарова было две ассоциации – он видел Тину как охраняющую шефа волчицу, и как его теневого кардинала. В канун нового, 2330-го года она уже сидела уже ближе к Максиму, ведь тогда их отношения изменились – Макс не пытался оппонировать, он старался им помочь. Когда только что наклёвывалось «дело нашей славной охраны» Тина сидела напротив Елизарова. Сидела в полуметре, смотря ему в глаза, прямо тогда и раздумывая, проявит ли человек здоровую принципиальность, ради которой стоит пробиваться к его душе.

Сейчас Тина сидит справа от Максима. Сидит точно также, как супруга просителя, прибывшего на личный приём, и Бачан может не сомневаться, кто они друг другу. Шесть лет назад она молниеносно увела у него из под носа самых боеспособных подчинённых, чтобы Елизаров выжил, и наверняка то, что тогда подумал Бачан можно обозначить как…ну она, блин, даёт. Когда Тину схватили, Бачан проявил себя хатаскрайником – у него много работы, а они и она…в общем, как-нибудь сами разберутся. Поэтому ему сказать Тине нечего, он даже не смеет её должным образом поприветствовать. Тогда его как-то…пронесло, а сейчас перед его очи заявился Максим и явно заметил – Бачан должен что-то сказать Тине. Не сейчас? Хорошо, не сейчас. Да, спору нет, она получает военную пенсию, пенсию от управления полиции, как отправленная в отставку по состоянию здоровья. И ещё получает какие-никакие выплаты по исполнительному производству. Но это не заменит банальной благодарности. Манипулятивные навыки Тины просто помогли Бачану выжить – он жив, цел, и сидит на своей должности благодаря ей. Смотря на Бачана Максим вспоминает себя самого десятилетней давности, и цитату из какой то книжки, что он был как моллюск без раковины, либо он, беззащитный, погибнет, либо эта раковина у него отрастёт. Бачан был таким же беззащитным моллюском, выброшенным в большую и жестокую жизнь, и выжить ему помог только их симбиоз с Тиной.

Сегодня нужная раковина у Бачана отросла почти полностью. От жизненных невзгод он закрывается относительной приличной водкой, «Тотенгамской лимонной», и «в лучших традициях» закрывается хорошо, капитально. Он выпивает 0.7 за двенадцать часов, и так делает каждые двенадцать часов. Он может быть на работе полтора местных суток подряд, и наверняка какой-нибудь молодой полицейский бегает за горячительным для шефа, за небольшой процент. Нет, не так, небольшую долю, где-нибудь одну двадцатьчетвёртую и одну тридцатьшестую. Водочный завод в Ван-Мера конечно же не градообразующее, но ОЧЕНЬ известное предприятие – у некоторых Ван-Мера и Тотенгам ассоциируются только с синтетической водкой.

Когда-то завод делал всего одну марку, к 2332-му они уже давно встали на ноги, и решили расширить ассортимент. Та, привычная всем дрянь всё ещё выпускается, её нарекли «классической». Эта, «Лимонная» считается «топовой», хотя никакие лимоны в цехах и рядом не лежали – для производства используется «ароматизатор идентичный натуральному». Бачан встал, достал два стакана, налил их доверху и поднёс своим гостям. Поднёс сам, но то, что, человеку не помешает закусон, он, конечно же, забыл.

- Что, господин Бачан, как служба?
- Максим Валерьевич, вы спросили, как служба? Я вам так отвечу – постоянно удивляюсь, что жив и выдерживаю всё происходящее. За время моей службы жалование здесь увеличилось на две трети, а требования горсовета, кажется, увеличились раза в три.
- Вы находите их требования избыточными?
- Отнюдь. Я всё понимаю – когда придёт час, моя дочь сможет безопасно выходить на улицу одна. Её не похитят и не будут требовать выкуп. От меня требуют обеспечивать предсказуемость.


Бачан отвернулся, он выпил весь стакан залпом, в то же время, как Максим едва пригубил. Елизаров вспомнил разговор с Тиной, когда она уверенно утверждала, что может пробиться в полицмейстеры, но делать этого не хочет. Не хочет из-за ложного чувства безопасности, которое так легко рождается в тихом и уютном кабинете. Сейчас Бачан не один, и никакого чувства безопасности по крайней мере за семью у него нет.

- Максим Валерьевич, с Вами, я имею в виду не только Вас лично, но и ГУВБ было проще. Вам можно было написать, и вы приходили. К вашей службе вы относились ответственно, вам не нужно было объяснять, что публичный дом с вооруженной охраной вы и ваша служба возьмёте без потерь. Сейчас таких…надзирателей и в то же время помощников уже нет.
- Уж извините, наше время вышло. Время моих сослуживцев вышло во всех смыслах. Давайте я оставлю вам адресок недалеко от Соколово, и там вы можете считать, что можете им что-то сказать.
- Максим Валерьевич, мне до сих пор не понять смысла ваших захоронений. За городом уже есть кладбище, есть колумбарий, в тоже самое время я не могу понять смысла посещения подобных мест.
- Это же память. А я другого не понимаю. Как мне сохранить память о дорогих мне ваших братьях и сёстрах, если их праха нет? Их тела обколи реагентами, ускоряющими разложение и погрузили в океан. Таково же ваше Таинство Прощания?
- Вы правы. Максим Валерьевич, как же быть, если тело утрачено? Неужели вам обязательно нужен кенотаф? Память об ушедших во Тьму живёт в нас, она более живуча, чем любые физические сооружения. Если ушедших нет здесь и здесь, любые строения, как мне кажется, ничего не стоят.


Говоря «здесь и здесь», Бачан показал вторым пальцем на висок и на грудь, где бьётся его могучее восьмикамерное сердце. Елизаров вспомнил уроки биологии в старших классах и факультатив «Основы анатомий рас населяющих Объединённые территории». Анатомии ракнайцев вызывают задымление мозгов очень быстро, а анатомия азадийцев после пары литров приличного пива вызывает эмоции в духе «вот это да-а». Длинную  и гибкую грудину азадийцев многие называют «передним позвоночником». Хотя в ней  почти нет нервных соединений. Но их сердце так и хочется назвать произведением искусства – оно массивное, и прекрасно отрабатывает все нагрузки организма. От «холостого хода», сидения на одном месте часы и сутки подряд и тут же быстрый и затяжной бег. Ну да это неважно, суть в том, что Бачан на Войне уже обсудил с людьми именно этот момент – как сохранить память о погибших. Конечно же кого-то забрызгало кишками погибшего…всем, чем от этого погибшего осталось. Вопрос об утраченном теле на Войне подчас приобретает совершенно безобразные и прозаические оттенки.

Их визит окончен. Бачан…отдыхает, но он подумает, что ему должно сказать или написать своему бывшему теневому кардиналу, второму лицу окружного управления. А об остальном им вместе есть о чём подумать. Бачан подумает о человеческих захоронениях, где люди словно говорят с духами ушедших. А Елизаров подумает об этой формуле, которая так хорошо легла на душу полицмейстеру. Неважно, как именно она звучала – «здесь и тут» или «here and there».

***

Район Барадан (Складской)
Кафе «Приличное»


Привычный Елизарову владелец этого кафе умер пять лет назад. Он был одинок, может быть, откладывал деньги на должные похороны, чтобы хотя бы совершенно незнакомые ему отвезли тело к морю на Тотенгам и сделали всё как полагается. Хотя и без души. Возможно новый владелец кафе оплатил всё, а старый едва сводил концы с концами. «Концепт» этого кафе так и не изменился за десять лет – здесь подают дешёвое пиво и дешёвую водку. Но не самую дешевую, с некоторой претензией на приличность. И пельмени в качестве закуски размерами в три горошины дешёвые, но есть ещё дешевле, размерами в две горошины. Тонкий слой теста и маленький шарик соевого мяса.

Мишель предложила Максиму встретиться именно здесь. Она живёт утилитарно – смешивает пельмени с жирным соусом, ест и не задумывается, что съела. Калорийно? Калорийно, всё остальное её интересует довольно опосредованного. Округ знает её последние десять лет, и она легко найдёт себе врача, который не попросит денег за лечение. Потому, что Мишель отдаёт округу и городу почти всю свою прибыль. Отдаёт всю себя, на самом деле. Она вся седая, а её густые волосы перехвачены двойной резинкой. Широкая, плотная рубашка, плотные штаны, при взгляде на неё кажется, что она несколько лет проработала на военных верфях, у Елизарова и в мыслях нет, что муниципальный депутат может выглядеть именно так. Высокие ботинки «говномесы» завершают образ человека, не чурающегося ходить по щиколотку в воде.

Кроме пельменей с соусом Мишель ест то, что можно назвать домашней едой по-Даксимски. Местные водоросли, выращенные в мелководных озёрах и относительно приличные грибы, один запах которых не вызывает резкие рвотные позывы. Нужно добавить пластиковую зубочистку и всё – вот так и выглядит депутат горсовета, работающий как остальные депутаты на общественных началах.


- Здравствуйте, мистер Елизаров. Здравствуйте, мадам главный оператор в отставке. Решили вернуться, ужаснуться увиденному и никогда больше сюда не возвращаться?
- Здравствуйте, Мишель.   

Как только Максим с Тиной присели за столик, зубочистку Мишель всё таки убрала. Она смотрит на них тяжелым взглядом, хоть и никогда не забудет, как они спасли ей жизнь.

- Мишель, здесь погибли наши. Много наших, понимаете? И я, сняв с себя бронекостюм, тоже уже собрался погибать. Дело не в ужаснуться, хотя я вижу, как вы с вашим энтузиазмом делаете город светлее. Лучше, я хотел сказать. Для меня в своё время здесь была беспросветная темнота, вы, может быть даже доживете до полярного дня. Наверное, я вам даже немного завидую, у вас каждый день светлее предыдущего.
- Без энтузиазма здесь никуда. Просыпаешься с энтузиазмом, с ним же и засыпаешь.


Мишель пьёт то, что здесь уже давно называют травяным коктейлем. Травы, которые едят зверьки в деревнях считаются безвкусными, но людям вкус этого сока понравился. Кисленький и терпкий. Этот момент выяснили на Тотенгаме весной далёкого 2326-го – отставной подполковник штурмовых батальонов держала кафе и провела небольшой эксперимент. Сок начали разбавлять водкой, потом сахаром и водкой поприличнее. Та подполковник погибла, а травяной коктейль стал неотъемлемой частью человеческой культуры на корпоративных планетах. Именно человеческой – для азадийцев травяной сок безвкусный, кислинку они почти не чувствуют и переплату по сравнению с обычной водкой не понимают.

- Мишель, после всех… «замечательных событий» Тина больна. Я хочу увести её и…себя тоже в маленький затерянный рай. Может когда-то мы и вернёмся сюда ещё разок. Может.
- Поняла. Выпьем за нас и за город?
- Давайте, за нас и за город.


Такие как Мишель молодятся и вообще говорят, что они умирать не собираются. Её запала хватит может быть ещё лет на двадцать, её запал мирный, созидательный, ну кто её осудит? Может быть лет через десять Елизаров начнёт подпиливать Тину, мол давай вернёмся сюда ещё раз. Но не раньше. Её тело и душа должны успокоиться, а она сама хотя бы избавиться от сильных ночных судорог. Забыть 8-го марта 2332-го, ту эвкатастрофу. Они выпили ещё и ещё. У Максима были вопросы к Мишель, кто её избиратель, если ли вообще конкуренты, если её можно считать настоящим меценатом. Макс хотел спросить, но не стал. Вопрос об избирателе неизбежно утыкается в момент, голосуют ли азадийцы за депутата-человека, и что они говорят ей на её депутатских приёмах. Тина для таких вопросов ещё не созрела, она может обидеться, ведь для неё Даксим был стартовой площадкой. Ничуть не более того.

Когда они закончили и выходили, Елизаров узрел нечто. Нечто, конечно же только по меркам знакомому ему Даксиму – в облаках были очертания солнца. Оно встаёт уже достаточно высоко, поднимается над стенами кратера и городскими постройками. На улице естественный свет, и системы регулировки свет искусственный потушили.

- Мишель, я думаю, город в надёжных руках. А нам пора. Пора вернуться из прошлого в наше настоящее.

***

Над северным полушарием планеты Тотенгам

Примерно 4 часа спустя


- …Уважаемые пассажиры, мы готовимся совершить промежуточную посадку в космопорте Тотненгам Ван-Гарбер. Приносим Вам извинения за неудобства – высадка и посадка будет происходить на рулёжных дорожках.

Тина немного прикорнула. Через пару минут они довернут направо и будут снижаться по глиссаде, а пока Елизаров может с высоты оглядеть конечную точку своего непростого маршрута.

Там справа залив, который на самом деле занял горную долину, этот залив очень длинный и узкий. За такую форму его сравнивают с Осло-Фьордом, в тоже самое время город на его берегах, Ван-Гарбер, сравнить с Осло никак не получится. Как и Ван-Праядви он находится на склонах гор, его также можно назвать городом на террасах. А ещё его называют параллельными мирами. Две половины города, отделённые друг от друга водой вроде бы так близко… Но близость только мнимая – залив очень глубокий и с постоянно снующими подводными судами никое метро или тоннель через залив не пойдёт. Впрочем, многих это устраивает. Эстакада проходит через весь город изгибаясь в его северной части, и многим горожанам нравится быстрые поездки до и после рабочего дня.

Максим задумался, их неожиданно и очень сильно тряхануло от касания. Сон Тины очень неспокойный. Она проснулась, и едва не подпрыгнула на своём кресле. Также быстро успокоилась, и поняла, что им пора выходить.

Причина, по которой космпоплан не подойдёт к терминалу выяснилась очень быстро – едва ли не всё свободное место занял военный «грузовик» грузоподъёмностью несколько миллионов тонн. Конечно же очень красивый «грузовик», новый, с экономичными ионными двигателями, а уж столько груза на борт не может взять ни что спроектированное на Земле и людьми вообще. Пассажирские двери открылись, и в салон хлынул прохладный свежий горный воздух и звуки разгрузочной техники.

Этот космпопорт похож на то, что раньше называлось аэродромом совместного базирования. Стоянки для космопланов занимают машины армейской авиации, склады оружия, а вокруг тренировочная база для новых и новых спецрот и спецбатальонов.

- Atten-hut!!! (Смир-на!)
- At ease! (Вольно)

Люди идут мимо, Елизаров решил остановиться и посмотреть на лица молодых офицеров, этих взводных и ротных командиров, строящих своих людей как на плацу. Сейчас у них красивые свежие лица, в парадных формах эти парни вообще выглядят просто здорово. Но это лишь до того момента, как они впервые окажутся в бою. Когда эти лица будут заляпаны грязью и кровью. Потом, если они выживут, они уже не смогут на полном серьёзе читать пафосные речи, потому что будут помнить как на каком-нибудь засратом планетоиде они бились не за флаги или символы, они бились друг за друга. Пройдёт всего несколько лет и эти лица станут…выцветшими. А сами эти парни – грязными матершинниками, которые будут выражать матом весь спектр эмоций. Превратятся в постоянно ругающихся циников.

Если они доживут до отставки, то выпив будут постоянно говорить себе, что никогда себя не простят. Не простят, что выжили, а множество их подчинённых – нет. Когда умрут, их превратят в символы и тоже поднимут на флаг. На официальных фотографиях они будут улыбающимися, и в их уста вложат красивые речи, которых они никогда не говорили. Ничто, увы, не ново под луной…

Дизайн терминала космопорта отражает «статус» города – здесь светлее и аккуратнее, чем в Даксиме, но до светлого воздушного пространства как в Ван-Мера, Уттаре или Баграде ещё очень далеко…

- Валерьич!
- Стив.

Стивен ждал их, ждал, чтобы увидеться с Елизарова после того приснопамятного полёта с Нассама. «Большая охота» развязанная с молчаливого согласия комполка была ожидаемой, но всё равно потрясла всех, и сейчас Стивен обнимает Максима, будто не верит, что тот действительно выжил шесть лет назад.

- Мадам, вы же позволите поблагодарить вас за то, что спасли его? Просто поблагодарить.
- Позволю.

Тина ведёт себя со Стивом подчёркнуто холодно, а тот прекрасно понимает – по её представлениям именно так и должно и быть. Он сказал то, что считал нужным сказать, а Тина отреагировала ровно так, как считала возможным. Она подбирает, ищет этот момент, когда их отношения с Максимом вернутся в прежнюю силу.

***

Город отделён от космопорта целым горным хребтом, и дорога проложена так, будто кто-то сказал – «Не можем пройти через гору? Тогда пойдём под ней». Елизаров вспомнил эту фразу давно, когда у него барахлила память. И вспомнил её сейчас, потому если даксимский тоннель он сам называл Большим, то этот тоннель стоит назвать огромным или громадным.

Множество людей, впервые ехавших из Ван-Мера в Ван-Праядви на машине, поражённых насколько высоко забирается дорога, считали, что азадийцы не умеют строить длинных тоннелей. Фигушки, всё они умеют. Люди не понимают главное – междугородние дороги строились так, чтобы богатым водителям леговушек было «весело», поэтому та трасса из Лесов к Морю была создана, чтобы можно было «прохватить», и…подышать «свежим горным воздухом» на высоте почти восемь километров над уровнем моря. Дорога сюда от Ван-Мера неприятно поражает другим – почти тыща двести километров серпантинов, «шпилек», словом кажется, кто кто-то решил построить гигантскую раллийную трассу. А принцип то всё тот же – чтобы было «весело» прошвырнуться подвыпившей студенческой компанией. И длиннющая эстакада, идущая через весь город тоже, чтобы было «весело». Можно было бы заделать высокий мост над заливом, водители, едущие дальше, на юго-восток экономили бы кучу времени но… Это было бы «скучно», а интересы таксистов во времена дорожного строительства здесь никого не волновали.

Тоннель скоро закончится, и Елизаров снова вспоминает свои мысли девятилетней давности. Мысли о долговечности всего построенного здесь, принцип дешёво, да гнило, дорого, да мило. Именно этот принцип позволил всей инфраструктуре не обрушиться за военные годы, но совершенно очевидно, что у любого запаса прочности есть свой предел. И сегодня муниципалитеты занимаются тем, что люди называют поддерживанием спадающих штанов – ремонтом того, что уже начинает рушиться. Здесь в городе есть такой же горсовет, и депутаты, как и в остальных бывших корпоративных городах перманентно пребывают в состоянии «Твою же перемать!». Где постоянно искать деньги на то, что нужно было отремонтировать ещё полтора века назад, и теперь стоимость ремонта той или иной опоры или секции выросла раза в три. Но деньги находятся, если не в бюджете, то депутаты добавляют от себя, и город даже не разваливается. Именно об этом думает Макс, когда они на машине Стивена вырываются на свет, и оказываются в новом мире. В мире корпоративного города среднего класса.

- Стив, готов поспорить, тебе здесь не больно то нравится, а?
- Валерьич, тебе вроде тоже нравятся места, где на тебя покушались пять раз. Не так, что ли?
- Всё ясно…               

Полунаправленная T-образная развязка, по которой трасса из космопорта плавна «втекает» в эстакаду позволяет почти не снижать скорость, а Стив может на задуматься вновь, что для него значило то, что Ярина давным-давно назвала войной прокуратуры со спецназом. Её вполне можно так назвать. На этой войне были противники, фронты, мобилизации…пленные, погибшие, словом, всё «как полагается». Частью мобилизаций со стороны военных прокуратур было то, что сотрудников вспомогательных подразделений переводили в основные, а для Стивена это означало, что ему снова пришлось стать «военным следаком», а позже и гособвинителем. Причём, подчас, по одним и тем же делам. Он сбивался с ног, его пытались похитить, убить, и он уже достаточно в почтенном возрасте понял, что тяжелая броня не есть обуза. Сегодня появляясь в Ван-Гарбер, он передвигается по городу со скоростью не меньше двухсот пятидесяти километров в час, чем определённо усложняет задачу для оставшихся на свободе или уже отбывших свой срок «народных мстителей». Таких осталось немало, а множество людей эмигрантов приехавших сюда года три назад отработать пару двухлетних контрактов о «тёрках» между обязанных из защищать не знают и знать не хотят. Поэтому любой выезд Стива в город напоминает эдакий налёт. Правда без последствий. Более того, машина Стивена оборудована полицейской звуко- и светотехникой, и в пробке ему негласно разрешили всем этим добром пользоваться, чтобы не останавливаться ни на секунду. Конечно подобное абсолютно незаконно, но Елизаров вряд ли сможет здесь придраться. Стив пережил в своей жизни две мобилизации, его «военное время» длилось больше пятнадцати лет, и он, очевидно, заслужил право на спокойную жизнь.

***

Южная оконечность района Сархади

Паб «The Morning Breeze»
   
 
Этот паб построили достаточно давно, больше 12-ти лет назад. Он стоял здесь до «Недели длинных ножей», пережил это столь…знаменательное событие, когда собравшиеся здесь отставные военные отстреливались от наёмников. Все вяленькие атаки были отбили, и защищавшиеся на полном серьёзе считали, что победили. Не знали они, что всё, что самудри действительно желали получить, они получали, а этот паб для них интереса не представлял. Впрочем, пожалуй, это ещё один случай, что счастье в неведении, от того, что с полсотни бывших офицеров считают себя «победителями» никому не хуже. Стоит ли говорить, что это был не последний эпизод со стрельбой в истории этого заведения? Здесь снова были нападения и обороны, когда спецназ военной прокуратуры арестовывал членов ныне разгромленного «спецназовского братства». Стивен таких «тонкостей» не знает, и, пожалуй, это ещё один случай, что счастье в неведении. Ему и не только ему здесь очень хорошо. В пабе подают приличное пиво с отличной закуской, а тёплое помещение замечательно контрастирует с каменистым мысом, обдуваемым холодными ветрами.

- Стив, почти как этот… «Адмирал Бенбоу» в острове сокровищ.
- Вон ты что вспомнил. Валерьич, я читал Стивенсона в Египте, там с ассоциациями, как ты и сам догадываешься, немного туговато.
- Догадываюсь. В Луксоре проблематично представлять себе Джекилла и Хайда. Интересное дело, уже не чё, а что, да?
- Да…

Стивен сделал большой глоток тёмного крепкого стаута из своего бокала, и еле заметно кивнул на Тину, если Максим ещё чего-то не понимает. Впрочем с пониманием по этому и не только вопросу у Елизарова полный порядок. Стив здесь изменился, но не сразу. Все явления, характерные для Объединённых территорий с которым он не сталкивался лично Стивен называл словом твои. Поэтому он говорил Максу твои азадийцы или твои ракнайцы. Время прошло и ракнайцы из неизвестной диковины превратились в повседневность. Они приносили ему подносы с едой и уносили уже грязную посуду в прокурорской столовой, стригли, брили его, советовали стричься короче или длиннее. И ракнайцы в его письмах стали «нашими», хотя Максим, разъезжая по Марсу начал о них немного забывать. А уж после того как Стиву едва не вырвало плечо с потрохами после первого же покушения на его жизнь, азадийцев постигла такая же «участь». В городе прокурорским стало безопасно только в здании, причём подальше от окон, либо в деревнях, затерянных в местных горах. И особенно «нашими» они стали после того, как в жизни Стива появилась та, кто сегодня станет их трезвым водителем. Лет пять тому назад, когда…война была в самом разгаре, Стивен буквально с ног валился от усталости. Одно уголовное дело быстро перетекало в другое, он уставал от допросов в переполненном гарнизонном СИЗО, и в их прокуратуре тоже, как и в Даксиме 9 лет назад появился врач, «с повышенной работоспособностью». Почти одногодка Тины, очень быстро поняла, что делать с людьми, страдающими хроническим переутомлением. Стиву Она казалась волшебницей, сам же Стив остался единственным, «неустроенным», и у них всё очень быстро завертелось. Стив попозже, не сегодня расскажет Максиму как одни служивые стреляли друг в друга. Как удивительным делом, впрочем как и на любой войне до определенного момента обе стороны были абсолютно уверены в своей правоте. Сейчас все эти воспоминания в его взгляде, и напряженное лицо Стивена в определённой мере ассоциируется у Елизарова с мутной водой в спокойной реке. О том как всё было они ещё поговорят.

- Господа, нам пора ехать.
- Да, конечно…

Максим не знает, как зовут женщину Стива, им её не представили. Как и всегда он почувствовал её приближение разумом, а не телесно. Впрочем, она осторожно кладёт ладонь на краешек его плеча, чтобы хоть немного сохранять элемент привычного Стиву общения. Елизаров чувствует плохо скрываемое бешенство Тины. Не она, а какая-то другая женщина повезёт её мужчину. И многое другое, к чему ей ещё придётся привыкнуть.

***

Ван-Гарбер, Предместье Тубан

20 апреля

Слово Тубан обычно переводят как аэродинамическая труба. Говоря конкретнее -  аэродинамическая труба в стратосфере, где можно испытать ещё не нелетающий прототип. В такой трубе формируется поток холодного разреженного воздуха, и слово тубан имеет переносное значение – ледяная глотка.

Это предместье находится к северу от города, примерно в двадцати километрах от эстакады, в ущелье на высоте больше трёх километров, через которое в город попадают самые холодные ветра. Здесь почти всегда облака и замерзший туман. Дорога через Ледяную глотку вроде простая, но очень нужная – это главный путь к сёлам за прибрежными хребтами и здесь постоянно снуют маленькие юркие грузовики. Трава, головоруки – всё съестное, что не вылавливается в океане, а выращивается, доставляют в город по простой двухполосной дороге с узкой полоской безопасности. Осенью 2326-го именно здесь пролилась первая большая кровь, и к пятилетию тех событий открылся памятник «Нашим копам». Его оплатили выжившие люди, памятник представляет собой статую худосочного старшего оператора, на котором плохо сидит списанная пехотная броня. Таких было много, как и Тина, демобилизовавшихся едва ли не вчера, а уже сегодня вновь занимавших оборонительные порядки. Тина может считать, что памятник, оставшийся у них слева у обочины – памятник и ей тоже. От смерти в конце октября 26-го её отделяло буквально пол литра кровопотери. Ещё немного, и никакая регенерация в её организме с ранениями бы не справилась. Это ещё один случай, когда счастье в неведении – Тина и так пребывает почти в состоянии шока, и бередить не самые лучшие воспоминания ей явно ни к чему.

Максим прикорнул с полчаса и Тина разбудила его как только они начали набирать высоту. Выудила у Елизарова его планшет, и, недовольно поражаясь «недоразвитостью» человеков, начала быстро работать своими пальчиками с сенсорным экраном. Перевалив через самую высокую точку они начнут так же быстро спускаться, и окажутся в ущелье, которое называется Диккара гринья. Топоним можно переводить как чёртов глаз, хотя более точным по смыслу будет глаз беснующегося бога, так как никаких чертей, как не сложно догадаться, в азадийском бестиарии никогда не было и быть не могло. В недрах гор севернее Ван-Гарбер нет ничего интересного и части вулканов, «так уж и быть», разрешили остаться. В ущелье течёт горячая река, вода испаряется, и с высоты ущелье действительно напоминает прищуренный глаз, из которого валит пар. Их затерянный мир именно здесь. Это такая же закрытая зона, как Архипелаг жемчужный, и уже через десять минут они проедут через первые капониры из которых могут открыть ураганный огонь по любому транспорту, въезд которого не одобрила община.

Где-то в 2328-м в эти деревни завезли мальков мраморной форели, около двух лет экспериментов с размерами бассейнов и кормом для рыбы, и теперь Ван-Гарбер может лакомиться почти что своей форелью. Стив переселился сюда из города и ему быстро нашлось применение – как человек, он мог дегустировать не только филе, но и копчёную и вяленую рыбку. Сегодня эти деревни выпускают целую гамму готовых продуктов, которые не нужно готовить после рабочего дня, можно есть сразу из холодильника, едва зайдя в квартиру. Через несколько минут дорога для Максима с Тиной закончится, и они смогут начать строить свою новую жизнь. Уже в который раз.