Находка на пляже
Иногда, погружаясь в сон, я вижу перед собой таинственную стену невероятной высоты, она сложена из циклопических блоков, и оба ее конца тянутся в бесконечность. Но стоит пройти ее насквозь, точно призрак, как вдруг я обретаю давно утраченную человеческую природу.
Пробуждаясь от этого странного сна, обычно я спрашиваю себя: насколько достоверна моя история? И не лучше ли было забыть обо всем пережитом, и, наконец, бесповоротно освободиться от эмоциональных терзаний, учитывая все мои трансформации? В такие мгновения я вспоминаю, каким был прежде, и километровая толща воды уже как будто не столь властна надо мной. Все это убедительно говорит, что новое естество не могло заменить мне в полной мере того, что было столь дорого сердцу. И всё ещё дорого!
Помню свою сестру, будто видел её только вчера. Её глаза, с блеском очень подвижного, живого ума и непреклонной воли. Её твердый и решительный голос, привычку поправлять свои непослушные волосы. И ещё… академическую манеру, которой она неизменно держалась в обществе даже самых близких людей.
Что же касалось нравоучений и высокой морали, которую она старательно вкладывала в каждое наставление мне, своему младшему брату, то теперь воспоминания о них вызывают только горькую печаль об утраченном общении.
Драгоценные крупицы памяти, светлые проблески человеческой души, всё ещё мне не чуждые.
И эта неизбывная, безотрадная мысль о том, что я причинил ей боль своим внезапным и бесследным исчезновением... она продолжает мучить меня до сих пор, как застарелая ноющая рана. И всё же, если бы передо мной встал тот же выбор, я бы вновь без колебаний принял предложение Богини.
Итак, мой рассказ призван приоткрыть завесу сокровенного!
Наряду со многими умениями, приобретёнными мной в новой жизни, я освоил довольно эффективный и удобный способ письма. Стоит мне сосредоточиться на каком-нибудь слове или целом законченном предложении, как в тот же миг оно отображается на палимпсесте — материале, способном сохраниться в моих условиях (как автор, оставлю за собой право не раскрывать свои тайны с первых же абзацев). Такой метод в некоторых эзотерических ложах именуется методом "осаждения" и используется исключительно среди посвящённых. Благодаря этой уникальной способности и с дозволения Великой Амфитриты, я могу поведать тебе, судьбоносный читатель, дивную, но отнюдь не сказочную историю о своём чудесном преображении.
Все началось, когда я нашел осколок метеорита — и это не было случайностью. Впрочем, с этого места моего повествования — способного без всяких сомнений, удивить тебя и вероятно, заставить усомниться в его действительности — всё было не случайно.
Разменяв свой четвёртый десяток лет, я продолжал влачить скучное существование закоренелого холостяка, ещё не подозревая, что был обречён на разочарование в своих тщетных надеждах на спокойную, размеренную жизнь.
Теперь, спустя столько лет (кажется, с тех пор прошла бесконечность), изменив свою природу, мне трудно судить, каково это было — вести жизненный уклад самого заурядного человека и убеждать с малодушным лицемерием окружающих в том, что бездонное одиночество не заставляет меня страдать до той степени, когда хочется напиться до беспамятства и выпрыгнуть в окно. Моя патологическая нелюдимость была главным камнем преткновения на пути обретения обыкновенного человеческого счастья. Знал бы я тогда, какой великий дар уготовила мне судьба…
Эту унылую часть моей далекой, почти позабытой и не стоящей твоего внимания жизни я, безусловно, пропущу. И начну рассказ с происшествия на пляже, когда, несмотря на все мои упрямые отговорки, старшая сестра всё же убедила меня отправиться на запланированную утреннюю пробежку вдоль моря.
В то хмурое утро назревало ненастье, и огромные свинцовые тучи расплылись по небу беспрестанно бурлящей массой, не оставив в нём ни единого просвета. Морской горизонт стянуло непроницаемой мглой, напомнившей мне мрачные краски на холсте Уильяма Тёрнера. Над угрюмым беспокойным морем низко кружили крикливые чайки. Холодный рыхлый песок проваливался под нашими ногами, и бежать по нему было не просто.
С характерной для неё расторопностью и стремлением быть во всем и всегда первой, Лина опережала меня на несколько метров, так что я видел, как следы её босых ног почти мгновенно теряли форму и исчезали на мокром песке. Сбавив темп, я решил дать себе небольшую слабину и отдышаться, как вдруг заприметил чёрный предмет, привлёкший мой взгляд, когда схлынула бурная пенистая волна.
Хотя я не был уверен, что на самом деле послужило причиной, побудившей обратить внимание на кромку прибоя, однако точно помню, как внезапно меня, разгорячённого от бега, бросило в дрожь и охватила сильная тревога. Продлилось это странное состояние всего несколько мгновений.
Дело в том, что мне показалось, будто на берег налетел высокий вал, над которым взметнулось нечто среднее между дельфином и человеком, это был расплывчатый силуэт, попавший в периферийный обзор моего рассеянного в ту секунду взгляда. В следующий миг я и услышал, как вскипела с шумом волна. Вероятно, это и привлекло мое внимание в первую очередь.
Только потом, когда вода отошла, мне бросился в глаза угольно-чёрный камень, резко выделяющийся на фоне блеклого песка. Он был чуть больше спичечного коробка, почти прямоугольной формы, с небольшой выпуклостью с одной стороны. Я поднял его и с любопытством стал рассматривать. Камень показался мне на редкость интересным, хотя я и не понимал почему. Какая-то вулканическая порода, предположил я.
К тому времени сестра отдалилась от меня метров на сто. Я окликнул её, стараясь перекричать шум прибоя и бешеное улюлюканье чаек, и только с третьей попытки смог привлечь её взгляд. Она остановилась, посмотрев на меня с удивлением, озадаченно развела руками и побежала обратно.
— Тебе тяжело себя заставить, правда? — неодобрительно воскликнула она, перейдя на быстрый шаг.
Остановившись по правую руку от меня, Лина деловито подбоченилась, а её ступни увязли в песке. Сильный ветер трепал её рыжие волосы, и она безуспешно пыталась с ним бороться, нетерпеливо отбрасывая мятущиеся пряди за голову. При этом она сильно щурилась, так что были видны только две маленькие, подёрнутые по углам морщинками, тонкие щёлочки глаз.
Одновременно с рокотом отдалённого грома и первыми каплями дождя, словно то был некий знаменательный жест, я раскрыл ладонь перед лицом Лины, и она хмуро перевела внимание на чёрный камень. Её лицо вдруг приобрело выражение озабоченности.
— Что это, по-твоему? — спросил я.
— Чёрт его знает, — пробормотала она. — Где ты это подобрал? И что это, какие-то иероглифы?
Я указал пальцем на то место, где песок уже приобрёл идеальную гладкость. Удивляясь своей невнимательности, я только сейчасу заметил неизвестные знаки, которыми была отмечена одна сторона камня.
На обратном пути я отказался составить компанию сестре, и она побежала домой в одиночестве. Я же медленно шагал вдоль моря под мелким дождём, с интересом разглядывая свою находку. Не обладающий чёткими очертаниями, камень имел мелкопористую структуру и в некоторой степени напоминал шлифованный осколок базальта. Из-за шершавой, цепкой поверхности в руке он ощущался, как что-то неприятное и холодное, точно какой-нибудь чешуйчатый гад, после того как он сдох, и кожа его пошла пузырями; одна его плоская сторона была испещрена неясными отметинами, в которых Лина разглядела иероглифы. Я с трудом сумел оторвать от него взгляд, и то — лишь, когда возникла необходимость использовать обе руки, чтобы отпереть замок входной двери дома. Я спрятал его в карман ветровки, и там он оставался, пока я не покончил с завтраком.
Лина поставила на стол ещё тёплые оладьи и заварила чай. Я молча поел, поблагодарил сестру и стал поспешно собираться на работу. Затем, отметив свой непрекращаемый интерес к чёрному камню, переложил его в походную сумку.
Держась за поручни в автобусе, я несколько раз извлекал его на свет и, словно зачарованный, наблюдал за тем, как оттеняются его многочисленные мелкие поры; он точно подмигивал мне сотнями чёрных крошечных глаз. Откуда у этой странной штуковины столь притягательная сила? У неё как будто была надо мной власть, суть которой оставалась загадкой.
Завещание
Вечером, ближе к концу рабочего дня я проверил свою электронную почту, надеясь, что произошло то, чего я так долго и томительно ждал — а именно, что бухгалтерия, наконец-то, подписала бегунок об отсутствии задолженностей перед отделом. В таком случае сообщение должно было прийти от моего шефа. Но адрес отправителя, что высветила строка почтового ящика, был мне незнаком. Письмо явно не являлось извещением о моём переводе в другой отдел. Создавалось впечатление, будто я пытался вырваться из когтей какого-то зловещего культа, неосознанным приверженцем которого мне довелось быть на протяжении последних тринадцати лет. Словно придя в себя от помрачения, я решил во что бы то ни стало покинуть дьявольское поприще статистов. О! тут нет никаких противоречий… Отдел статистики — это чёртов культ цифр и отчётов. Уж поверьте!
Письмо содержало в себе следующий текст:
Здравствуйте, уважаемый М. В. Н!
Вынужден с прискорбием сообщить, что Л. Нора Л. скоропостижно скончалась 05.09.20... Прошу простить за несвоевременное извещение.
Как выяснилось, контактный номер Вашего телефона больше не является действующим. Поэтому вынужден был отправить письмо на электронную почту, также предоставленную Вашей родственницей. Однако из-за повреждения интернет-кабеля, связаться с Вами не представлялось возможным на протяжении пяти дней.
Ввиду вышеперечисленных причин, администрация посёлка Жабье приняла беспрецедентное решение похоронить покойную собственными силами.
Примите мои искренние соболезнования!
И ниже добавлено:
Обращаю Ваше внимание, к письму прилагается файл с ЗАВЕЩАНИЕМ, ознакомьтесь с ним и, не откладывая, свяжитесь со мной по номеру…
Далее следовал номер телефона и подпись:
"Нотариус: А. Б. Огрехов"
Охваченный внезапной тревогой, я пытался убедить себя, что случилась ошибка и письмо пришло не по адресу, даже несмотря на совпадение фамилий. Я кликнул на файл, и на экране развернулось текстурированное полотно стандартного государственного образца. Две трети листа занимал чисто формальный текст. Под ним имелась печать, где указывались знакомые уже инициалы и фамилия нотариуса.
Данный файл действительно представлял собой юридически заверенный документ. В его правом нижнем углу значились фамилия и инициалы наследодателя. Я вздрогнул.
***
Я так и не сумел совладать с нахлынувшими чувствами и не прочел завещание, отказываясь признать горькую правду о скоропостижной кончине дорогой тёти Норы, до недавних пор живущей в небольшом городке со странным названием Жабье, расположенном в пятидесяти километрах к востоку от Одессы. Она вела там собственный бизнес и прекрасно могла о себе позаботиться, несмотря на преклонный возраст. Жаль, но последние два года мы всё меньше поддерживали общение.
Не уверен, по причине ли переутомления, или от того, что на глазах и вправду выступили слезы, буквы расплылись по экрану. Встав с кресла, я с грохотом задвинул ящик стола, небрежно отправив туда свой бейдж и рабочую канцелярию.
Точно не помню, как я покинул здание офиса, только глумливые лица, украдкой обращающие на меня насмешливые взгляды, мелькающие в коридоре и фойе, пришли на память позже — объяснение тому можно было найти лишь в неприкрытом удручающем состоянии в те минуты.
В отличии от меня, Лина отнеслась к новости очень сдержанно, по своему обыкновению. После длительного угрюмого молчания она принесла из погреба две бутылки белого вина, одну из которых сразу поместила в ведро со льдом. Не прибегая к моей помощи (видимо, в тот момент я выглядел достаточно жалко, чтобы просить меня о чём-то), слегка замешкавшись со штопором, она откупорила первую бутылку. Когда содержимое второй бутылки подходило к концу, мы успели здорово всколыхнуть прошлое.
А затем неожиданно сестра спросила меня:
— Ничего больше не хочешь мне сказать? — она смотрела на меня своим пронзительным испытующим взглядом, который я не мог терпеть с детства. — Уверена, ты что-то не договариваешь.
— Ну, не знаю… — колебался я, — по-моему, тётя составила на нас завещание…
— Стоп! — встрепенулась она. — Ты ничего не говорил о завещании.
Я тяжело вздохнул и небрежно махнул рукой.
— Ты серьёзно? — В её голосе прозвучала нотка раздражённого удивления. — То есть, тётя Нора оставила посмертное завещание…
— Да я и сам не успел с ним толком ознакомиться! — сердито оборвал я сестру. — Нам стоило чаще звонить ей… вот и все. — Голос мой дрогнул, и от этого мне стало немного стыдно. Ведь Лина владела собой куда лучше, чем я. Да, к своему стыду сознаюсь — в отличие от меня, Лина унаследовала от отца стальную выдержку и непреклонный характер.
Тётя Нора приходилась маме родной сестрой. Пять лет мы прожили под её крылом. Пять лет болезненного контроля над её осиротевшими племянниками. Хотя порой нам казалось, что сама она осиротела не меньше нашего. Мужа она похоронила ещё в 93-м, своих детей не имела. Но нам она отдала всю свою любовь, на которую была способна. После смерти родителей, она взяла на себя ответственность за наше дальнейшее воспитание.
Мое старание собраться с мыслями потерпело крах, и я поднялся в свою комнату, вернувшись через несколько минут с ноутбуком. Мы оба прильнули к экрану. Теперь, когда удалось стряхнуть с себя морок потрясения, я наконец-то, почувствовал готовность осмыслить содержание документа.
Из текста явствовало, что отель "Дары моря", которым владела при жизни тётя, согласно её последнему волеизъявлению, переходит племянникам — мне и Лине.
***
При всём моём нежелании переезжать в рыбацкий посёлок, расположенный в полусотне километров от Одессы, — название которого производило на меня неоднозначное впечатление, когда кто-нибудь произносил его вслух — её величество, судьба, и само собой, обстоятельства, вынуждали отправиться туда в ближайшие сроки.
Я позвонил нотариусу на следующее утро. Высказав свои соболезнования, он хрипловатым, и, как мне показалось, заискивающим голосом заверил меня, что спешить с приездом не обязательно, отель находится в хорошем состоянии и дело о вступлении в права собственника может подождать ещё неделю-другую. И что за это время я мог бы “уделить внимание своим городским заботам, прежде чем браться за ведение унаследованного бизнеса".
Такой ответ меня весьма удивил, учитывая его же слова "не откладывая, свяжитесь со мной". Когда я переспросил Огрехова, точно ли у меня ещё есть время перед приездом (поскольку мне оно действительно требовалось, чтобы решить вопрос с работой, который ещё был актуален на тот день), он, запинаясь, стал рассказывать о проблеме с водопроводом в гостинице — что, мол, Владимир (кажется, я расслышал "брат Владимир") как раз в данный момент занят починкой неисправностей, ему потребуется не меньше трёх дней, может быть и больше. Тут я снова испытал короткое замешательство, поскольку Огрехов минуту назад заверил меня, что отель находится в хорошем состоянии. Быть может, это самая обыкновенная профессиональная черта нотариусов, всё время в чём-то заверять?
Сестра рассудила, что с поездкой торопиться не стоило и создавать лишние хлопоты сейчас не время. Конечно, мне были понятны её мысли относительно ведения сомнительного бизнеса, прибыльность которого стояла под большим вопросом, тем более сезон, когда желающих порыбачить станет больше, наступит только к середине весны; плюс наша совершенная неопытность.
После двух нервозных дней беспрестанных обсуждений о том, стоит ли вообще браться за управление гостиничным делом в такой глуши как Жабье, или было бы куда лучше продать отель (со слов Лины), пока ещё есть время до начала сезона, сестра вдруг сообщила мне о своем намерении вовсе не вовлекаться во всю эту ненужную, как она выразилась, суету. В итоге, вопрос о том, поедет ли она вообще вместе со мной, к вечеру на повестке дня больше не стоял.
Идею о продаже отеля я не разделял. Более того, в отличие от сестры, работа меня вовсе не держала.
Итак, было решено, что управление гостиницей ложится исключительно на мои плечи. Соответственно, в поездку отправляюсь я один.
***
Уладив все свои дела к концу следующей недели, и, наконец, распростившись с ненавистной мне работой, я решил предупредить Огрехова о своей готовности приехать в Жабье в субботу, вечером, а также просить его о том, чтобы кто-нибудь встретил меня на вокзале, так как местности я толком не знал. Он обещал обо всем позаботиться.
В субботу к полудню мои чемоданы были окончательно упакованы. Билет на автобус я вложил в нагрудный карман куртки. Я похлопал по другому карману, где лежал чёрный камень, найденный на пляже. У меня даже не возникало сомнений, что прихвачу его с собой в дорогу. Уж больно будоражила моё воображение эта странная вещица, вплоть до того, что по временам, когда я держал её в руках, по телу моему пробегала мелкая дрожь.
Сестра ждала меня внизу в холле. Она выглядела взволнованной. Я приготовился к эмоциональному всплеску, без обиняков, в её манере.
Поставив чемоданы на пол, я недолго постоял и двинулся к ней. Но не успел и шагу ступить, как она опередила меня с крепкими объятиями, и затем также резко отступила, отводя взгляд.
Меня очень смутило такое не характерное для неё поведение. Я почувствовал, как сухо у меня в горле и как непредвиденно холодно на душе. Странно, но я не испытывал тех же прощальных эмоций, что и сестра.
— Будь там осторожен, — сказала она с явным волнением.
— Всё будет окей! — заверил я её.
— Конечно, будем держать связь, — отрывисто сказала Лина. — Возможно, если в срок разгребу дела, к весне приеду погостить.
— Буду ждать, — обронил я, нащупывая камень, оттягивающий мой нагрудный карман.
Поразительно, но у меня создавалось впечатление, будто с того дня, когда я нашёл его на морском берегу, каким бы невероятным это ни казалось, он удвоил свой вес.
— Береги себя и не перетруждайся, — добавил я и улыбнулся, стараясь произвести на неё хорошее впечатление.
Но Лина как будто помрачнела ещё больше и вдруг стала расхаживать по холлу взад-вперед, скрестив руки у груди и как-то нервно поджимая губы. Я подумал, что явно назревает что-то совершенно неуместное и глянул на время: до отправления с вокзала оставалось полтора часа.
— Твои замечания о нашей вине совершенно несправедливы! — заявила она. В тоне её слышалась гневная нотка.
Я промолчал, рассчитывая на скорый финал этой спонтанно разыгравшейся сцены, и решил, что при подобных обстоятельствах можно сделать скидку.
— Но похоже, ты забыл, что это не мы оборвали с ней всякую связь, а она… да, именно она перестала отвечать на звонки ещё год назад, когда ты так неистово рвался ее навестить.
— К чему сейчас этот разговор? — спросил я, сохраняя спокойствие.
— Да к тому, что тебе не нужно ехать в эту дыру.
Я глубоко вздохнул.
— Таково мое решение. Мы все обговорили накануне…
— Послушай! — Лина резко остановилась, пристально глядя мне в глаза. На её белое тонкое лицо легла тень неподдельного страха, радужки её глаз потускнели и казались больше серыми, чем голубыми.
— В чём дело? — обеспокоено спросил я.
— Помнишь, что тётя рассказывала нам? — сказала она, понизив голос. — Помнишь легенду о Хозяине озера?
— Что?! — Я изобразил недоумение. — О чем ты?
Лина нервно всплеснула руками.
— Вспомни! — продолжала она стоять на своем, — ты ещё под стол пешком ходил...
— К чему ты ведешь? Послушай, — я прыснул смехом и взял её обеими руками за плечи, — городок расположен не за тридевять земель, это же почти рядом, под Одессой. Тетя прожила там двадцать три года, и я не вспомню, чтобы она хоть раз на что-то жаловалась.
— Только не начинай про чистый воздух и рыбалку, — монотонно пробубнила Лина.
— Я не рыбак, — усмехнулся я, — но воздух…
Я слегка встряхнул её за плечи, и она, наконец, слабо, но улыбнулась. И тут же в короткий миг опять помрачнела.
— Просто… будь осторожен.
Нечто в саду
Я ясно помню, как продирался через густые камышовые заросли, чтобы обойти родительский дачный участок со стороны озера, обогнуть обрывистый берег и выйти на пологий откос, ведущий к заднему двору. Обычно я встречал тётю сидящей в кресле на веранде восточной пристройки к дому. Она принимала меня с таким искренним радушием, что я никогда не воспринимал всерьёз маминых предостережений по поводу беспокойств, которые я якобы мог доставлять тёте Норе своими частыми посещениями. Эта нелёгкая окольная дорога брала начало во дворе дачного дома, где мама зачастую копошилась в своих клумбах, а оконные стёкла почти всегда — так мне это помнится — дребезжали от стука отцовского молотка, и, пролегая через болотистый берег, мой путь заканчивался с другой стороны, недоступной родительским взорам.
Тётя угощала меня какао с печеньем, и мы разговаривали о сказочных созданиях, болотниках, водяных и прочих фантастических тварях, способных заинтересовать маленького мальчика. Как-то раз она заговорила о тритонах, называя их детьми Матери моря, и, заметив мой по-детски заинтригованный взгляд, улыбнулась, подалась вперед и, перейдя на заговорщицкий шёпот, сказала, что знает много удивительных тайн, о которых большинство взрослых даже не догадываются. Она пообещала мне открыть один из её секретов — за то, что я так живо интересовался легендами и сказками.
Однажды она повела меня на берег озера. Это было незнакомое мне место, — особенно мрачное в тот пасмурный вечер, — где прежде я не бывал ни с отцом, когда тот брал меня на рыбалку, ни с сестрой во время наших прогулок. Помню, как только я, ведомый за руку, вышел на широкую болотистую прогалину, обрамлённую полукругом высоких зарослей камыша, по спине побежали мурашки. Чтобы не расстраивать тётю, я скрыл, что вместо ожидаемого ею восторга, я так сильно испугался, что не мог связать и двух слов.
Что-то страшное, первобытное и — я это ясно тогда почувствовал — хищное скрывалось за стеной камыша. Там, в жутковатой гуще высоких трескучих стеблей таилось нечто, что видеть мне совсем не хотелось, несмотря на полное доверие своей дорогой тётушке.
Старательно милым, доверительным голосом она велела мне смотреть. В тот же миг, когда в камышах раздался треск и шорох, я в страхе зажмурил глаза. Сколько же мне потребовалось моей мальчишеской воли и усилия над собой, чтобы не выказать своего подлинного отношения к происходящему. Я молчал всю обратную дорогу, а тётя Нора, по всей вероятности, оценивая мое состояние на свой взгляд, не стала сильно допытываться о впечатлениях от увиденного.
Согласно её же словам, в тот день она оказала мне большую честь, посвятив в великую тайну природы, и строго настрого наказала никому не говорить о том, что мне было открыто. С той поры я больше не ходил на берег в одиночку.
Эта история припала пылью многих лет, но я вспомнил о ней, проезжая мимо дачного посёлка, где когда-то был у нас замечательный уютный дом на берегу того самого озера. После трагедии мы продали его по смешной цене, чтобы похоронить родителей и оплатить учёбу сестры. Поскольку тётя Нора жила в нашем дачном доме круглый год, а не только в летний период, как большинство дачников, то с его продажей была вынуждена искать себе новое жильё. Несколько лет она поддерживала нас, как могла, а потом уехала безвозвратно. Только никак не укладывалось в моей голове, почему она остановила свой выбор на поселке Жабье, когда попадались варианты куда лучше, да и гораздо ближе к городу?
Я был единственным, кто сошёл на пустынной, лишённой каких-либо опознавательных знаков, остановке, и взгляд мой сразу напоролся на серое и унылое здание вокзала. Автобус прибыл с небольшим опозданием, в восьмом часу вечера, когда край алого солнца коснулся расплывчатой линии горизонта. Воздух дохнул на меня неприятным гнилостным смрадом болот, и первое, что я услышал, когда гул мотора старого автобуса стих вдали, было истеричное кваканье лягушек, доносившееся откуда-то с противоположного конца улицы.
Устремив взгляд в ту сторону, я заметил несколько пожелтевших от лишайника крыш, словно парящих над утопающей в сероватой дымке низиной. Вероятно, там же, в её глубине, находилась заболоченная заводь, где и голосили в тысячи глоток лягушки.
Меня озадачило отсутствие обещанного автомобиля, поскольку приехал я и так на четверть часа позже положенного времени. Быстро сгущался сумрак. Я уже предвидел безнадёжность своего положения. Прошло минут двадцать, прежде чем я окончательно осознал, что никто обо мне сегодня не побеспокоится, и не стоит ждать, пока ночь застанет меня посреди плохо освещённой улицы в почти незнакомой местности. За это время я сделал пару безуспешных попыток дозвониться до нотариуса, а потом, подобрав чемоданы, зашагал в выбранном наугад направлении с надеждой, что смогу узнать дорогу у местных.
***
Сумерки уступили ночи, когда я вошёл в узкую, не подающую признаков жизни, улицу, состоящую из неказистых домиков, одинаково покрытых потрескавшейся шифериной. Далеко впереди горел тусклый фонарь, под ним бледно отсвечивала большая, перегораживающая проход лужа. Кое-где можно было увидеть горящий в окнах свет. Неопрятные и скособоченные, с захламленными двориками, старые дома теснились по обе стороны грунтовой, изборождённой автомобильными колеями дороги. А вдоль улицы, повисая толстыми безобразными жгутами, тянулись электропровода.
Не будучи уверенным в выбранном пути, я продолжал безостановочно брести вперёд с чемоданами в руках. За всё время, что я прошёл от пункта моего прибытия, останавливаться пришлось только один раз, когда почувствовал тяжесть своего багажа.
То, что придется замарать туфли, перебираясь через глубокую и грязную колдобину, мне стало очевидно при одном взгляде на неё ещё издалека, поэтому я не особо расстроился, когда это произошло. Миновав фонарь, я приблизился к кирпичному двухэтажному дому. На фоне целой улицы, состоящей из сумрачных, зачернённых годами халуп, что казались удручёнными самим своим существованием, этот дом выглядел довольно солидно. Только лишённый света, он навис над дорогой черной громадиной. И все же, не глядя на некую мещанскую вычурность, усматривалось в нём и что-то привлекательное, даже достойное восхищения, выдающее такие неожиданные черты, которые можно было подсмотреть на фотографиях старой Англии. Имелась и мансарда, и в маленьком окне её размытым неярким пятном жёлтого света горела настольная лампа или ночник.
По другую сторону ворот я разглядел небольшой аккуратный сад, разбитый на некотором удалении от маленького пустого двора, выложенного брусчаткой. Если и следовало тревожить жителей с расспросами, в каком направлении находится гостиница, подумал я, то лучше этого места мне не найти. Насколько я знал, старинная усадьба, ставшая отелем, являлась здесь единственным сколько-нибудь заслуживающим внимания сооружением. И я рассудил, что вряд ли промахнусь в описаниях искомой локации в этом захудалом и скудном на достопримечательности городишке.
Потянув калитку на себя, я обнаружил, что она не заперта и нерешительно проскользнул во двор, таща своё скудное имущество. Громко позвав хозяев, я стал вглядываться вглубь территории, в густой мрак между тонкими стволами молодых яблонь, в окружении которых едва был виден какой-то массивный предмет, достигавший в высоту окон второго этажа. Во мраке он был чёрен как аспид, но очертаниями смутно походил на один из тех довольно убедительных палеонтологических макетов, которые выставляются в специальных музеях. Хотя я мог ошибаться, было слишком темно.
Лягушачья трель всё ещё была слышна мне, хотя прошагал я уже километр, а то и больше.
Я вновь позвал хозяина, но никто не отозвался. Опустив багаж на землю, я недолго постоял, затем вынул телефон, включил фонарик и робкими шагами направился к крыльцу, собираясь постучать в дверь.
И вдруг моё внимание привлекло какое-то движение в саду. Несколько секунд, не отводя глаз, я настороженно смотрел в то место, где покачнулись деревья. И вот, под тихий шум листвы, я увидел, как что-то длинное и округлое проползло между тонкими стволами яблонь и в следующее мгновение исчезло во мраке. Однако не это обстоятельство заставило меня вздрогнуть, так что я выронил свой телефон. За спиной моей внезапно раздался голос.
Как нередко это бывает, когда человека объемлет безмолвие мрачной безвёздной ночи, любой неожиданный звук способен вызвать в нём неоднозначные впечатления.
Голос, вдруг раздавшийся рядом, позади меня, показался мне буквально нечеловеческим, очень грубым, почти рычащим. В тот миг душа моя ушла в пятки, и весь я похолодел. Обращённых ко мне слов я даже не расслышал. Последовала длительная напряжённая пауза.
Лишь когда незнакомец кашлянул, чтобы прочистить горло, и повторил свой вопрос, – кто я и что мне нужно в его частном владении – я вздохнул с облегчением, узнав в этот раз тот самый хрипловатый голос, что слышал по телефону. Какая небывалая удача, в изумлении подумал я, и в тот же миг подметил про себя, что нотариус неплохо обустроился в этом оскуделом месте — если, конечно, особняк действительно принадлежал ему.
***
Огрехов оказался поразительно высоким человеком, худощавым и сутулым, не слишком общительным, что поначалу было даже к лучшему, поскольку меня дьявольски раздражала заискивающая манера, в которой он ко мне обращался. Его жидкие чёрные с проседью волосы были зачёсаны строго назад, морщины на блеклом плоском лбу напоминали сеть тонких трещин на старом холсте. Когда он хмурил свои тонкие, аля-аристократические брови, его зелёные глаза казались мне недоверчивыми, хитрыми, и он старательно уводил их в сторону, точно опасался, что я смогу прочесть его тайные мысли. Нос у него узкий и прямой, хотя при глубоком вдохе ноздри сильно расширялись. Но не это казалось мне самой нелепой его чертой. Всякий раз, когда Огрехов открывал рот, собираясь что-либо сказать, раздавалось омерзительное чавканье. Тонкие губы его неизменно блестели, невзирая на раздражающую частоту, с которой он прикладывал к ним свой носовой платок. Вдобавок ко всему, он часто и тяжело вздыхал, будто всё время был чем-то недоволен. В общем, нотариус произвёл на меня неприятное впечатление с первых же секунд нашего общения.
Я не стал возражать, когда он настоял на том, чтобы отложить поездку в отель на утро следующего дня и остаться на ночлег в его роскошном доме. Мне было постелено в большой комнате с окном, выходящим на сад. Накрыв на стол, хозяин тотчас удалился, и до утра я больше его не видел.
Ночью я дважды вставал с постели, пробуждаясь от какого-то неясного шороха, подходил к окну и подолгу смотрел на яблоневый сад внизу, подозревая, что звук мог доноситься оттуда. На фоне стрёкота сверчков и отдалённого несмолкаемого пения лягушек, любой посторонний звук мог вызвать сомнения на свой счёт. Вместе с тем, меня крайне насторожило отсутствие огромного муляжа, своими очертаниями походившего в темноте на доисторического ящера. Он попросту исчез с того места, где был замечен мной ранее.
Утром мы позавтракали и к девяти часам выехали на автомобиле Огрехова за пределы городка, где кончались его унылые, безлюдные улицы, на которых нигде нельзя было избежать удручающего зрелища всеобщего упадничества, — не в пример жилищу зажиточного нотариуса.
Пока мы болтыхались на ухабистых дорогах, я не раз пытался завести с ним беседу, но тот оставался неизменно угрюмым и неразговорчивым на протяжении всего пути. Его странное поведение заставляло меня чувствовать неловкость, и вскоре я вовсе прекратил свои бессмысленные расспросы, безгласно уставившись в окно, где мелькали однообразные пейзажи.
Перед моим взором проносились широкие, сменяющие друг друга не возделанные поля, вспыхивали солнечными бликами лужи, повсюду кружили беспокойные вороны, а вдоль грунтовой дороги тянулась нескончаемая череда редкого полесья. На перекрестке Огрехов вывернул руль круто влево, поравнявшись с посадкой тополей. Дорога пошла вниз. Впереди открылся чудесный вид на большое, сверкающее под ярким утренним солнцем озеро, а далеко справа темнели развалины старой фермы.
Проехав ещё пару километров, мы выбрались на трёхполосное шоссе, затем скатили с него на очередной развилке, и снова автомобиль затрясся по кочкам и ямам, заполненным серой слякотью. Я предположил, что мы отправились в объезд брошенной фермы с целью сократить путь, который иначе оказался бы довольно извилистым.
Окружённое серебристыми в лучах солнца ивами, здание “Даров моря” замаячило по правую сторону ещё в тот момент, когда мы устремились вниз по направлению озера. Это означало, что шоссе проходило невдалеке от отеля, и любой проезжающий здесь водитель с лёгкостью мог заметить его элегантный белый фасад. Такое удачное его расположение меня несколько порадовало.
Огрехов подкатил автомобиль к высоким железным воротам и заглушил двигатель.
Заговор
Двухэтажное трёхкорпусное здание смотрело большими ясными окнами на просторную ивовую рощу. В свете солнца белоснежный фасад его был ослепителен. Несмотря на очевидную недавнюю реставрацию, сооружение несло на себе печать старины, и, не удержавшись, я невольно ахнул от изумления. Приблизительно в пяти метрах от стояночной площадки начинала виться вымощенная песчаником дорожка, обрамлённая по обе стороны тучными карликовыми кустами; огибая небольшой высохший пруд, она вела прямо к калитке. Солнце слепило глаза, вокруг было свежо, зелено и тихо. Тонкие ивовые ветви слегка покачивались на легком ветерке и словно плескались в золотистых лучах солнца. Перенимая благость окружающей атмосферы, я набрал полную грудь здешнего воздуха и невзначай посмотрел на нотариуса, выходящего из автомобиля. И в следующую же секунду мое настроение неожиданно омрачилось.
Я поймал на себе его острый, неприятный и я бы сказал, враждебный взгляд. И тут, казалось бы, в пору принять благодушный вид, чтобы произвести на меня положительное впечатление, тем не менее нотариус предпочёл быть злыднем не только на то время, пока мы шли через территорию к входу в корпус, но оставался таким вплоть до момента, когда он приступил к своей непосредственной работе.
Он по-хозяйски швырнул ключи на стол и более чем небрежно бросил рядом с ними папку с бумагами. Я оставил багаж у двери и занял место с противоположной стороны круглого стола.
— Вы вступаете в права владельца отеля "Дары моря" с момента подписания договора, — продекламировал он авторитетным тоном.
Куда подевались его подобострастные выражения "ой-ой, прошу вас" и "тысяча извинений за неудобства", без умолку произносимые вчера и сегодня утром? — удивлялся я, наблюдая за Огреховым.
— Водопровод уже в порядке? — спросил я, принимаясь за ознакомление с документами, веером разложенными передо мной нотариусом.
Он молчал, пока я не окончил читать последнюю бумагу. Целясь ручкой в поле для подписи, я пристально посмотрел на Огрехова из-под бровей, в ожидании его ответа. Возмущенный неожиданно дерзким поведением этого одиозного человека, я счёл необходимым поставить его на место.
Не изменяя себе, он раздражённо выдохнул сквозь свои широкие ноздри и отвёл взгляд.
— Не беспокойтесь, отель в хорошем состоянии, — промямлил Огрехов, точно застигнутый врасплох моим внезапным вопросом.
Не ускользнуло от меня и то, как он презрительно уставился на меня, убирающего документы в ящик стола. Чтобы подчеркнуть свою доминирующую роль в данной ситуации, я старался держаться решительно.
Когда с формальностями было покончено, я пожелал разузнать побольше об обстоятельствах смерти тёти Норы и выяснить причины, побудившие местных взять на себя заботу о её похоронах.
— Понимаю вас, — прохрипел Огрехов, поглаживая пальцами крышку стола, — обстоятельства и впрямь кажутся необычными… однако, ваша тётя была не последним человеком в нашем городке. Принимала активное участие в облагораживании некоторых значимых мест на окраине, которые благодаря её же усилиям, обещали привлечь внимание туристов. Люди ожидали увеличение притока рыбаков в наступающем сезоне. Часть дохода со своего бизнеса Нора щедро выделяла на развитие Жабьего. Например, прошлой весной она сделала ощутимый вклад в отведение заповедной зоны на восточном побережье озера. Обязательно найдите время полюбоваться здешней природой, пока кругом ещё зелено. Виды тут живописные... Вы знаете, какая глубина у нашего озера? Давно в наши края не заглядывали специалисты, но согласно архивам, в 1953-м году озеро в Жабье могло достигать сорока семи метров в глубину. И это при площади водного зеркала чуть более двух километров. Также имели место подозрения, что на его дне существуют карстовые воронки и даже гроты, так как именно на такой глубине в нашем районе залегают известняковые пласты, мощностью в двадцать-тридцать метров...
— Я не интересуюсь природоведением! — холодно отрезал я.
Опешив, Огрехов на мгновение задержал на мне свой неприятный взгляд, и снова его глаза уклончиво заметались по комнате. В какой-то миг я заметил в них странную особенность, которая почему-то ускользала от меня раньше — наличие золотистых ободков, окаймляющих тусклые радужки, и, как будто — едва заметно — вертикально сплюснутые зрачки, сосредоточенные точно в клубке густо переплетенных, таких же золотистых волокон.
— В позапрошлую пятницу меня поставили в известность, что тётя ваша отказалась от госпитализации. Наш доктор диагностировал у нее "апоплексию", то есть инсульт. У нее парализовало правую сторону тела, появилась проблема с речью. В тот же день, после звонка Агнессы, единственной горничной отеля, я прибыл к вашей родственнице незамедлительно — в половине девятого вечера. Она с большим трудом высказала свои последние пожелания, почти уже не владея языком. Расспрашивать ее о подробностях каждого пункта в завещании, как понимаете, было не кстати и бессмысленно. В воскресное солнечное утро Нора скончалась. Событие это весьма печально, молодой человек, не только для вас, но и для меня и многих жителей городка. А здесь, знаете ли, у вашей тёти было много друзей.
— Вы говорите "инсульт", но мы даже и не думали... — сказал я и вдруг запнулся, отрешённо уставившись в окно.
После слов нотариуса новая волна скорби нахлынула на меня, появилось почти непреодолимое желание побыть одному, и общество Огрехова представилось мне совершенно невыносимым. Расплатившись, я выпроводил его за порог и запер дверь.
Кабинет был заставлен новой, по всей видимости, совсем недавно приобретённой мебелью, предназначенной служить хозяйке еще много лет. Рабочий стол был приставлен к большому английскому шкафу, сделанному из какой-то ценной породы дерева. Шкаф был до отказа заполнен книгами, преимущественно романтического жанра, за исключением массивных талмудов с тёмными выцветшими корешками без обозначений, выставленных в два сплошных ряда.
В центре высокого потолка имелось сферическое углубление, где на филигранном крюке повисала старомодная люстра о семи терракотовых абажурах. Стены практически не располагали свободным местом, сплошь увешанные однообразными картинами и вышивками в багетных рамах, а также старыми фотографиями скучных, по всей видимости, местных ландшафтов. Полки над камином и вторым столом у восточной стены ломились от плотных рядов журналов и картонных папок. Кроме этого, по краям полок тянулись шеренги игрушечных фигурок и разнообразных безделушек из папье маше — некоторые были раскрашены вручную, другие же остались бесцветными. Большая их часть представляла собой статуэтки в виде различных животных; одни казались забавными, сделанными по типу сказочных персонажей, а другие имели устрашающий вид хищников, и если тут речь шла тоже о сказках, то явно не детских. Вполне вероятно, Нора изготовила их всех собственноручно. Подобные причуды были ей не чужды.
На выходе в коридор, вниманию моему напрашивалась одна из картин — преобладающие на ней краски казались мрачнее некуда. Это был единственный среди прочих холст, не помещённый в рамку и напрочь лишённый кричащей своей яркостью и контрастностью палитры. На нём, в отличии от остальных, не красовались обыкновенные пейзажи и всякого рода живность. Размером картина примерно в три раза уступала соседствующим рядом на стене дешёвым, ничем не примечательным репродукциям. На изображении было чёрное, точно заполненное смолой озеро, охваченное овалом отвесных склонов не то гранитных, не то базальтовых, пустынных и не менее мрачных берегов, а в центре его возвышалась острая вершина пирамиды, шириной и разбегом граней своих говорившая о внушительных глубинах, в которых терялось её основание.
В просторной, наглухо зашторенной спальне я распаковал чемоданы, сменил одежду и отправился на кухню, чтобы сварить кофе и тем временем разобраться, что там к чему. Всюду наблюдалась безукоризненная чистота. Полы были вымыты до блеска, нигде ни соринки. Все кухонные принадлежности располагались на отведённых для них местах, посуда сверкала белизной, хрустальные бокалы искрились, как алмазы. Судя по тому, что обслуживающий персонал ограничивался одной единственной девушкой, востребованность отеля оставляла желать лучшего, с сожалением рассудил я.
Необходимо было созвониться с Агнессой, обо всем тщательно у неё разузнать. К кому, как не к ней, мне теперь было обращаться за советом в управлении всего этого обширного хозяйства?
Надо было отдать ей должное — на кухне я нашёл свежие продукты. Подкрепившись и выпив пару чашек кофе, я вышел на обращённый во двор балкон на втором этаже. К тому моменту я ещё не удосужился осмотреть все комнаты усадьбы, но многое уже повидал, всюду находя тот же безупречный порядок. Смутил только затхлый, застоявшийся воздух. Комнаты, судя по всему, несколько дней не проветривались. Однако чистота была налицо. Я справедливо приписал сию заслугу Агнессе.
Необходимо было назначить ей встречу. Но первым делом, я рассчитывал, что она сопроводит меня на местное кладбище, к могиле тёти Норы.
***
Было далеко за полдень, и все мои звонки Агнессе, а затем и Огрехову остались без ответа.
За это время меня не раз посещала мысль о сплетении лукавых интриг. В какие-то моменты она представлялась мне нелепой, однако, насколько она была нелепа? Гневно расхаживая по комнате, я старался убедить себя, что Огрехов — занятой человек, а горничная… да, чёрт знает… её я в глаза не видел! Не исключено, что местный управленец достаточно алчный человек, способный прибрать к рукам отель. Что стоило ему, будучи знатоком, обойти какие-то юридические пункты и состряпать нужную бумажку? — всё рассуждал я, изводя себя смутными подозрениями; возникли они не на пустом месте — я видел, как он смотрел на меня, этот лицемер!
В таком возбужденном состоянии я направился в ивовую рощу, добрел до ворот, на которых только теперь заметил глубокие вмятины. Затем обошел здание, заглянул в маленький дворик и там, присев на крашенный пень, подумал о Лине.
Расхаживая в узком пространстве двора, я набрал номер её телефона. Она взяла трубку после первого же гудка. Услышав родной голос, я почувствовал себя несколько лучше. Вопреки опасению, что сейчас на меня будет обрушена целая лавина взволнованных речей и укоров, связанных с решением уехать в Жабье, Лина располагала к тёплой дружественной беседе. Она шутила и вообще, на протяжении всего нашего разговора пребывала в приподнятом настроении, что не могло не доставить мне удовольствие. Мы общались минут десять, а затем, прерванная кем-то на полуслове, извинившись и взяв с меня обещание не терять связь, сестра попрощалась. Я подметил, что сделал полезное дело, позвонив ей, и, тем самым, приободрился. Далее, мне не оставалось ничего другого, как обойти остальную часть усадьбы.
До недавних пор эта весьма впечатляющая постройка являлась заброшенным и недооцененным историческим памятником. Её точный возраст оставался неизвестным, однако, по рассказам Норы, в архивах городка хранились кое-какие скудные данные, утверждающие, что в далеком 1837 году, её владельцем ещё числился некий дворянин, М. А. Барышников. Однажды по неизвестным причинам он уехал из Жабьего, оставив усадьбу пустовать. Утверждалось, будто хозяин исчез совершенно неожиданно.
Местные власти не строили каких-либо планов на счёт использования полуразрушенного старинного здания в собственных целях; частично обвалившаяся крыша и поваленные стены правого крыла не внушали им доверия, и постройку сочли бесполезной.
Поселившись в городке, тётя быстро разглядела потенциал заброшенной усадьбы. Располагая некоторой суммой, вырученной от продажи родительского дома, она сделала свой первый вклад в ремонт восточного корпуса вместе с флигелем. Затем ей каким-то образом удалось уговорить местное управление отремонтировать на деньги бюджета главный корпус и облагородить территорию вокруг. Основная идея заключалась в использовании старинного здания в качестве придорожного отеля.
Во время реставрации удалось сохранить его первоначальный архитектурный стиль и даже возродить былую помпезность корпусов. Утрачены были лишь изящные балконы на консолях, которые имелись у окон флигелей, выходящих на рощу, а также пришлось оставить без внимания рухнувший портик с колоннами. По окончанию первого этапа работ, несмотря на наличие стиля и истории, отелю-усадьбе присвоили всего три звезды. Впрочем, надо полагать, тётя была вполне удовлетворена такой оценкой. Мало-помалу дело шло своим ходом. Ей понадобилось семь лет, чтобы стать исключительной и полноправной владелицей "Даров моря".
Изначально стоявший покоем, обращённый фасадом во двор, главный корпус был соединён с двумя боковыми. Таким образом, удалось добавить к имеющимся в нем двенадцати еще пять комнат. Общая длина отеля в итоге составила пятьдесят три метра, не считая обширную приусадебную территорию. Я насчитал тридцать семь развесистых ив, среди которых обнаружились обладатели поистине исполинских размеров — что и свидетельствовало об их почтенном возрасте.
Я вошёл в западный корпус, единственный, вмещающий в себе, помимо четырёх комнат и большой залы, просторный, выкрашенный в небесно-голубой цвет вестибюль. При входе меня встретила высокая арка, являющаяся как бы продолжением главного входа, а за ней взбегала парадная лестница; увенчанный гипсовым барельефом портал обрамляли белоснежные колонны, а дальше — бельэтаж с лепниной на стенах и потолке, ведущий сквозь очередной проход с пилястрами в сумрачный коридор. На этом декоративная составляющая исчерпывалась: пол в коридоре был устелен самым обыкновенным линолеумом, стены выкрашены в тот же голубой цвет.
Я посетил все комнаты, отметив их абсолютную идентичность в уютной простоте, оценил виды из высоких окон, потоптался на открытых балконах и перешёл во флигель. Но едва я приоткрыл створку двери, отозвавшуюся на мой толчок пронзительным скрипом, как услышал хруст гравия, без сомнения, раздавшийся под колесами автомобиля.
Этот звук мог доноситься лишь с стояночной площадки. Я тут же устремился к выходу. Очутившись в светлом вестибюле, я вновь уловил, как машина вдруг тронулась с места, о чём сообщил тот же характерный хруст гравийного наста на парковке.
Автомобиль с пробуксовкой рванул к выезду, когда я отчаянно стал жестикулировать руками и кричать, чтобы привлечь внимание водителя. Странно, но он как будто был напуган моим появлением и старался быстрее убраться прочь. Машина с рёвом мотора взлетела на откос насыпи дороги, истошно взвизгнув покрышками на асфальте, и на бешеной скорости помчалась в направлении поселка Жабье. В замешательстве я глядел вслед, стоя у ворот и спрашивая себя: что это, чёрт возьми, только что было? И тут же я подметил, что в скором времени потребуется сменить все замки.
Тетрадь и первые упоминания о молехе
После недолгой бессмысленной ходьбы по территории и все ещё испытывая лёгкое смятение, я направился в восточный корпус, где располагался рабочий кабинет. Взойдя по ступеням, я неожиданно наткнулся на конверт, лежавший на крыльце. Он содержал в себе небрежно вырванный из тетради клочок бумаги, на котором корявым почерком было нацарапано: "Прочтите дневник Норы… ищите его под серой плитой в старом фонтане".
Через три минуты я уже стоял внутри грязной, имеющей удручающий вид чаши заброшенного фонтана. Бетонное дно в ней потрескалось и было усыпано отвалившимися от стен осколками облицовки, всюду налипли гнилые ивовые листья и прочая труха. Ближе к центру виднелась забитая болотом и мусором воронка слива. Недолго думая, я выискал взглядом отверстие в бортике, рассудив, что таковому положено быть.
Как я и предполагал, дренажное отверстие было закрыто решёткой. Легким движением руки я снял её и, подсвечивая фонариком на телефоне, вгляделся в открывшийся провал. Тут же я увидел небольшую серую плиту; хрупкая от сырости, она крошилась в моей руке. Под ней обнаружилось ещё одно углубление.
Мне пришлось завести руку практически по локоть, чтобы дотянуться до того, что я ожидал там найти. Журнал или общая тетрадка, имеющая красную потертую обложку, была предусмотрительно помещена в пластиковый пакет с пластмассовой застежкой, благодаря которому, по-видимому, она и сохранила свой вид и находилась в хорошем состоянии.
Загадочная записка и обнаруженная тетрадь — всё это привело меня в глубочайшее изумление. Я почувствовал тот тревожный и одновременно приятный трепет, что охватывает человека, неожиданно вовлечённого в таинственные события. Полагаю, именно это странное чувство и заставило меня почти бегом устремиться обратно в здание, без конца оглядываясь по сторонам, будто за мной могли следить.
Войдя в кабинет и быстро закрыв за собой дверь на замок, я с нетерпением принялся изучать найденную тетрадь, сразу удостоверившись в том, что автором текста на самом деле являлась моя тётя. С первой же страницы я был поражён её прекрасным и решительным почерком.
Бегло ознакомившись с несколькими строками, а затем, пролистав тетрадь до конца, я с огорчением признал, что предложения последних страниц выводились дрожащей непокорной рукой. Происходило это либо из-за ухудшения здоровья, что вполне вероятно, либо по причине нарастающей в последние дни её жизни тревоги. Так или иначе, мне предстояло это выяснить, внимательно прочитав дневник от начала и до конца.
Дойдя до середины записей, я размял затёкшую шею и потёр глаза, удивляясь тому, как неожиданно быстро сгустились сумерки за окном. Потом, сделав пару безуспешных попыток связаться с горничной и нотариусом, посетил кухню, чтобы сделать себе чашку кофе и скорее вернуться к чтению.
Следует отметить, что большая часть записей велась в форме свободного изложения, не отмеченного какими-либо значимыми событиями, и не привязанного к датам. Однако дальше их характер резко менялся, приобретая вид дневниковых заметок. Последние четыре страницы заслуживали особого внимания, и я читал их с большой настороженностью, то и дело вытирая взмокший от волнения лоб платком. Именно с этого места почерк становился неряшливым, а в заключительных абзацах — почти нечитабельным.
"29 июля
Если бы не брат Белир, я бы по сей день пребывала в слепом неведении. Сегодня, спустя два дня после его неожиданного откровения, я будто пробудилась от долгого гипнотического сна (когда услышала длинную фанатичную речь жреца Дэйнара, подтвердившую ранние опасения брата Белира).
Из уст Дэйнара я впервые услышала такую страшную вещь, как "освящение вод". В его понимании, молех способен "намагнетизировать" воду в любой части Земли и таким образом предоставить Хозяину новую область для распространения своего культа и влияния на умы людей.
Дэйнар намерен уже в ближайшие дни предпринять действия, направленные на осуществление своего плана — так называемой "священной миссии", порученной ему Хозяином озера.
Будучи верной служительницей культа, я не имела оснований ставить под сомнение благость Хозяина озера. Зная о невероятной мощи космического тела, упавшего на поверхность нашей планеты тысячи лет назад, — согласно древним записям книги "Песни Амфитриты" — я твердо верила в благие намерения общины и даже не подозревала, что у главы культа могла возникнуть подобная вероломная идея о насильственном распространении власти озерного Хозяина.
Владея такой колоссальной силой, заключенной в осколке метеорита, Дэйнар способен наложить заклятие в масштабах любого, какого бы то ни было водоема, — будь то небольшие озера, расположенные внутри страны, или море, омывающее берега сразу нескольких государств.
Сам по себе, молех — это средоточие космической мощи, творческой энергии, лежащей в основе бытия, и собственной полярности он не имеет; творить добро и приносить великую пользу, или же нести зло и разрушение, зависит сугубо от воли того, в чьих руках он исполняет роль усилителя психической энергии.
Издревле Маряна хранила его в своих подводных владениях, и человеку такая непостижимо сильная магия была не подвластна, но, как гласят некоторые письмена, по истечении тысячи лет нахождения молеха в подводном царстве, он вдруг таинственным образом исчез, несмотря на защитное заклятье морской богини.
И вот, всего пару сотен лет тому назад, его случайно, или же по воле неведомых богов, выуживают из глубин озера рыбаки, здесь в районе поселка Жабье. Знаменательным совпадением являлось появление в те дни в озере некоего сверх-существа, безымянного покровителя местных рыбаков.
Предание гласит, что прадед Дэйнара был первым, кто вступил в контакт с обитателем озера, неведомым пришельцем. На протяжении века ни у кого из почитателей озерного бога не возникало сомнений в его добром расположении к местным жителям.
Мужчины и женщины собирались группами и проводили ритуалы поклонения, пели благодарственные гимны своему благодетелю, и он, в свою очередь, платил им богатым уловом и, что самое удивительное, исцелял безнадежно больных.
Из рассказов старожилов я сама слышала, что с тех пор, как Хозяин дал о себе знать, рыбы в озере наплодилось в небывалых количествах. Щука, окунь, красноперка и другая, название которой никому неизвестно, потому как никто прежде не видывал подобной рыбы, водились в озере в поразительном изобилии.
Моя бабка, будучи уроженкой этого изолированного городка, в последние годы свои поведала мне много историй из жизни Жабьего. Рассказывала она и о том, как местные терроризировали заезжих, когда те пытались вмешаться в уклад самобытного рыбацкого посёлка, суя свой нос, как она выражалась, туда, куда не следовало.
По всей вероятности, бывший хозяин усадьбы тоже исчез неспроста. Так я рассуждала, пока однажды Дэйнар не раскрыл свои планы. Тогда в свете сказанного мне стало многое понятно.
10 августа
Недавно я заболела и перестала посещать служения на берегу. Каждый месяц в нарастающую луну Дейнар взывает к Хозяину. Волна или мелкая рябь служит добрым знаком. Только иногда Хозяин "молчит". Но даже жрец не может дать внятного ответа, к чему может привести это гнетущее безмолвие.
Как и следовало ожидать от фанатично настроенных рыбаков, меня неизбежно заподозрили в отступничестве.
Месяц моего отсутствия, и я превратилась в изгоя, хотя и так жила все эти годы на удалении от городка и вела весьма уединённый образ жизни, временами принимая в доме незнакомцев. Четвертый день Агнесса, моя незаменимая помощница, не является на работу и не отвечает на звонки. Боюсь, она подверглась влиянию ревнителей культа.
Усадьба обесточена. Полагаю, это дело рук людей Дэйнара. Батарея на телефоне давно разряжена. Генератор мертв, я обнаружила повреждения и потеки машинного масла при входе в подсобное помещение и множественные следы, небрежно оставленные непрошенными гостями. Все вышло из строя разом, в один день. Ведь я, невзирая на свои корни по линии матери, для них — всего навсего чужачка, на которую всегда посматривали с недоверием.
Никому теперь не интересен тот факт, что бабка моя проходила инициацию пред лицом самого Хозяина озера; она была из немногих, кому довелось лицезреть его воочию. Такой привилегии лишена подавляющая часть местных.
Обстоятельства вынуждают меня закрыть въезд на территорию отеля и сменить замки на воротах и калитке со двора.
11-е августа
Прошлой ночью во сне мне явилась сама Маряна, морская Богиня! Душа моя переполнена священным благоговением. Рука моя дрожит, когда я пишу эти строки.
Она говорила со мной о молехе. Сказала, что он был украден из её подводных владений, и теперь собирается вернуть его. Потом она благословила меня исполнить её волю. С сердечным трепетом я дала свое согласие послужить Морской Владычице.
14-е августа
Моё сердце горит ревностью о деле Матери моря!
Она придала мне сил. Посещая меня во снах, она утешает и говорит сладкие, божественные глаголы, от которых душа моя пылает огнем беззаветной любви к своей Богине.
Жизнь моя изо дня в день всё больше наполняется волшебством, моя мудрость, питаемая еженощными поучениями Маряны, возрастает неуклонно. Мне стали доступны прежде недостижимые откровения.
Она уже столькому меня научила и всё же, сознавая свое невежество, ощущаю нестерпимый голод перед новыми истинами.
Все это с единственной целью — исполнить волю Богини.
17-е августа
Дэйнар послал своих людей запугать меня. Вне всяких сомнений, Хозяин озера забил тревогу. Дэйнар прознал о планах Владычицы моря. Его приспешники пытались пробраться на территорию, но слова заклинаний, которым обучила меня великая Богиня не позволили им сделать этого, отбросив троих сильных мужчин на добрых пять метров от ограждения.
Отныне, я надёжно защищена и не боюсь жреца и его фанатиков. Дэйнар желает затравить меня и возможно, убить. Молех всё ещё в его руках. Но Владычица говорит, что это не надолго.
В кранах нет воды. Вероятно, по наущению жреца отель был отрезан от системы водоснабжения. Не унываю, но всецело полагаюсь на помощь Маряны!
23-е августа
Богиня моря поведала мне, что параллельно моим столкновениям с Дэйнаром, на другом (тонком) плане бытия происходит не менее ожесточенное сражение с силами озёрного божка.
Она открыла мне природу хозяина озера. Он — зло, демон, порождённый нездешними богами. Его прародитель — злобный, ненасытный Тсато, любитель кровавых подношений, ужасный пришелец из иного мира. Узнала я и о коварных планах озёрного демона. Дэйнар, законный жрец, гордо помышляющий о себе, как о единственном достойном избраннике, по сути — всего лишь пешка древнего зла.
В сумерках явились люди Дэйнара. Кучка рыбаков-недоумков, они швыряли камни в окна усадьбы. Разбили стекла в двух комнатах в западном корпусе. Этакая пакость! Смех, да и только.
26-е августа
Жалкие попытки запугать меня переросли в настоящий террор. Заклинания успешно их сдерживают. Но выйдя утром на крыльцо, я ещё издали разглядела покорёженные ворота. Нужно иметь чудовищную силу, чтобы отогнуть железные прутья.
Я осмелилась осмотреть место, где по ночам толкутся посланники жреца — и ужаснулась, обнаружив множество огромных нечеловеческих следов. Было отчётливо видно, как в земле отпечатались трёхпалые лапы.
Остались кое-какие продукты. Неделю протяну, что будет дальше — неизвестно. Верю в помощь Морской Богини.
29-е августа
Хвала Великой Матери моря!
Молех в моих руках. Вся дрожу от волнения и благоговения перед страшной игрой богов, в которой случилось мне исполнить свою ничтожную роль.
Я видела ужасные вещи и была свидетельницей истинных чудес. Финальное столкновение окончилось поражением гнусного сектанта Дэйнара.
Он и орда тварей отступили. По крайней мере, их нигде не видно и не слышно. Решающий сокрушительный удар отнял последние мои силы. По-видимому, изнурённая сражением, я лишилась чувств.
Когда я пришла в себя, уже занимался рассвет. До чего же была я поражена, обнаружив молех в своей руке. Сокрушительный трепет охватывает меня, когда я думаю о великой и непостижимой значимости этой реликвии.
День уже клонится к закату. Что будет теперь? Жду ночи, когда вновь явится Матерь моря.
Позже
В окно моей спальни влетел камень; к нему была привязана записка следующего содержания:
'Будь проклята! Ты выиграла битву, но война в самом разгаре. Предательница! Как могла ты отвергнуть ведущую руку бога, примкнув к его извечным врагам?
И снова, будь проклята!
Мне известно о твоих мерзких замыслах. Я не позволю тебе использовать дар Древних против владыки. Ты не посмеешь уничтожить его священную обитель. Его порождения вскоре придут за тобой.
Верни молех его законному владельцу. В противном случае умрёшь страшной смертью, и твоя богиня не поможет тебе’.
30-е августа
Я в отчаянии. Этой ночью мучилась кошмарами. Богиня моря так и не явилась. Но, что самое ужасное, молех исчез.
Все двери и окна заперты, за исключением комнат, где разбиты стекла. Дверь моего кабинета, в котором я была вынуждена провести ночь, была закрыта на замок. Следов проникновения я также не нашла.
Что ж, кажется, и я была всего лишь пешкой. Мое мужество исчерпано.
31-е августа
Мимолетный сон, в котором морская Богиня сообщила неясную мне и неутешительную новость. Она сказала, что ее миссию завершит мой наследник.
Кого она имела в виду?
Благодарила меня за возвращение молеха.
Усадьба окружена. Пока жрецу и его людям невдомек, что магия Богини мне больше не подвластна, они держаться на некотором удалении от ограждения. Но их постоянное присутствие страшит и угнетает меня.
Они не перестают выкрикивать угрозы, с особым неистовством швыряя камни. Дэйнар угрожает поджечь усадьбу. Лишившись покровительства Маряны, я стала уязвима. С этого дня моя смерть лишь дело времени.
Через час
Они привели Белира, связанного веревкой. Зверски избили его на моих глазах. Но что им может быть известно о нем? Это он, первый, кто узнал о планах жреца и вопреки смертельной опасности, рассказал о них мне.
Позже
О, боги! Я видела, как в сумерках появились огромные тёмные силуэты, их рост почти вдвое превышает человеческий.
Чудовища, отвратительные порождения хозяина озера, они растерзали Белира; голова его лежит в роще, среди деревьев. Спаси меня Великая Богиня! Неужели такова твоя плата за мою нерушимую преданность?
В этом месте записи обрываются.
Я упрятал тетрадь в надёжное место, понимая, что лучше держать её от посторонних глаз подальше.
Насколько изложенные в дневнике события соответствовали действительности, настолько опасно было стечение обстоятельств последних нескольких дней. Что это, очередные фантазии, нашедшие отражение в её рукописях, или иллюзии помешанной на мифах старухи?
С малых лет я замечал немало странных вещей, связанных с магией, легендами и преданиями о морских божествах, о которых без конца твердила мамина сестра. Порой меня настораживало её чрезмерное увлечение данной тематикой.
Что было тогда на озере? Я ведь так и не увидел там ничего, что подтверждало реальность существования мифических тритонов. Она стремилась ввести меня в свой неординарный круг знаний, охотно посвящая в некие сокровенные тайны, часто называя меня "другим". И вот, спустя много лет, я обнаруживаю загадочный дневник, где рукой тёти излагаются события, схожие по характеру с её досужими рассказами — такие же невероятные и устрашающие.
Любопытно заметить, Лина пыталась что-то сообщить мне о Хозяине озера, многократно упоминаемом в дневнике, но я не придал значения её словам, и тема осталась закрытой. Я поставил своей целью позвонить ей позже и подробней расспросить.
Кто такой этот Дэйнар? События, описанные в тетради, в случае, если они действительно имели место, никак не вязались со словами Огрехова о его теплых, дружественных отношениях с Норой, а также о её незыблемом авторитете среди жителей Жабьего. То есть, в любом варианте, ложь имеет место быть.
Боюсь предположить, что тётя Нора повредилась умом на старости лет. Впрочем, не стану отрицать, что не удивился бы такому открытию. Однако, факт умышленного обмана представлялся мне особо настораживающим. Тут просматривается заранее продуманная ложь и отдает расчётливым коварством, которое не составило бы труда для нотариуса воплотить в какой-нибудь последовательный план действий.
Например, предварительно избавившись от следов преступления, связанных с убийством Норы, найти возможность заманить меня в тщательно спланированную западню. Ради чего?
Ну, хотя бы затем, чтобы повысить свои шансы на возврат отнятого у некого Дэйнара загадочного и столь желанного им молеха, известного мне благодаря дневнику.
Пока это были только догадки и не более. Однако дальнейшие события стремительно развеяли все мои сомнения в правдивости дневниковых записей.
Меня порядком ошеломило упоминание Норой о своей бабке, якобы получившей посвящение перед лицом озерного Хозяина. Я ничего не знал о происхождении своей прабабки, так как, со слов матери, она умерла задолго до моего рождения. Вероятно, в этом и была главная причина приезда тёти Норы в Жабье, а также постоянного влечения к сказкам о водяных и тритонах.
Допустим, многое из того, что сообщил мне дневник правда, и нотариус вступил с Дэйнаром в сговор. Тогда о каком наследстве может идти речь? И кем был доставлен конверт с указанием, где мне следовало искать тетрадь?
В ней не упоминалось о других доверительных лицах, кроме Белира, который, кстати, согласно повествованию, был зверски убит. В этом месте моих размышлений по коже пробежал неприятный холодок, поскольку я вспомнил об ужасных обстоятельствах, при которых он погиб (был растерзан). Итак, учитывая вышесказанное, мне оставалось лишь развести руками, не улавливая логику в поступках злоумышленников, в существовании которых в тот момент я всё ещё был не уверен.
Ужасное откровение
Я не верю в чудовищ, сказал я себе, наблюдая из окна кабинета, как тяжело и неуклюже под порывами ветра раскачивались раскидистые кроны огромных деревьев.
С наступлением вечерних сумерек разразился чуть ли не ураган. Серые облака мчались по небу, словно бесформенные призраки, не нашедшие пристанище на земле. Я вслушивался в шелест рощи и холодящие кровь завывания жестяных отливов под окнами верхнего этажа, когда в уме моём вдруг родилась ещё одна смутная мысль: во время нашего с ним телефонного разговора, Огрехов просил не спешить с приездом, ссылаясь на неисправность в гостинице. Этот момент показался мне подозрительным ещё до приезда в Жабье. Тревога моя росла с каждой минутой.
Окно в спальне прошлой владелицы, также как и все окна в отеле, были найдены мной целыми, но этот факт нисколько не повлиял на моё решение верить данным дневника или нет. Ведь в распоряжении злоумышленников было предостаточно времени, чтобы замести все следы.
Внезапно, когда я всё ещё стоял у окна, до меня донёсся слабый шорох. Казалось, он раздался в вестибюле... но нет — в следующую секунду я отчётливо различил шаркающий звук где-то снаружи, у крыльца, которого не видно из окна кабинета.
Я вышел в коридор, напрягая слух. Через какое-то время звук повторился, но уже из комнаты с видом на задний двор.
Подойдя к ее двери, я плавно повернул ручку. Но не успел я заглянуть в комнату, как с крыльца до моих настороженных ушей вновь долетело странное шуршание. Оно то затихало, то опять возобновлялось, с каждой минутой становясь все громче, и в итоге переросло в непрерывное царапанье.
Меня захлестнули пугающие воспоминания о чудовищах, которых с неподдельным страхом описывала тётя Нора — о существах огромного роста. Но я не верил в монстров, по крайней мере, никогда прежде. Разве только, будучи ребёнком, в тот день, когда тётя отвела меня на берег озера, чтобы открыть какую-то важную тайну, доступную ей одной.
Завороженный странностью происходящего, я почувствовал, будто ноги мои вросли в пол, но последующий громкий удар в дверь главного входа вывел меня из ступора, и я немедля бросился обратно в кабинет, намереваясь включить лампы наружного освещения — для удобства электричество во всех корпусах включалось в кабинете.
Я без разбору щёлкнул всеми рубильниками, расположенными в ряд на щитке.
На рощу и территорию перед входом в корпус мгновенно выплеснулся яркий бледный свет фонарей. Тени, отбрасываемые ивами, тянулись длинными чернильными пятнами вплоть до откоса дорожной насыпи.
При выезде с парковочной площадки тоже светил фонарь, и там, в белом островке света я усмотрел неясные силуэты, но уже через мгновение они пропали из виду.
До полуночи я боялся потерять бдительность и, почти не переставая, вел наблюдение из окна, то и дело приглядываясь к наиболее тёмным участкам. Облака рассеялись, и ветер поутих. За это время по шоссе пронеслась пара грузовиков. В свете фар тени вздрогнули и разбежались по роще, точно полчище демонов. Это зрелище многого стоило моим поистрепавшимся нервам.
Потом я сдался, оставив на время свой дозор, выпил кофе и принял поздний ужин из запасов того, что хранилось на кухне. Судя по количеству продуктов, а также, принимая во внимание, что я не имел понятия, где мог бы их пополнить, на мое длительное пребывание в стенах отеля заговорщиками расчета не велось. Так что я с немалой тревогой ожидал от следующего дня какой-то развязки.
Отдав последний взгляд мрачным глубинам ивовой рощи и сереющей полосе дороги, залитой слабым светом луны, я умостился на жёсткой и неуютной софе, над которой нависла под небольшим наклоном массивная картина с изображённым на ней чёрным гребнем гор над голубоватым туманом. Кажется, спустя минуту, я провалился в дрёму, поскольку ощущение твердого ложа под моей спиной сменилось мягким, нежным прикосновением тёплых вод.
Я открыл глаза, но вместо того, чтобы упереться взором в потолок кабинета, я увидел серые дождевые облака, сгущающиеся в высоком небе, и услышал мерный расслабляющий плеск волны. Вокруг была одна сплошная, бескрайняя морская синева, странно контрастирующая под свинцовым сводом неба. На некотором удалении от меня, обласканного негой и беззаботно дрейфующего на спокойной поверхности моря, высилась белая как девственный снег, необычайно высокая скала – величественный монолит. Почти у самой вершины его имелось небольшое ответвление, утолщенное в основании и заостренное на конце; его верхняя, обращенная к небу, плоская, ровная поверхность была полностью занята крупными черноголовыми чайками.
С этого момента я понял, что испытываю необъяснимое мистическое переживание, не имеющее ничего общего с обыкновенным сном.
Пока я свыкся с этой мыслью, появилась тёмная фигура, движущаяся к краю монолита. При этом чайки, совершенно не опасаясь её появления, продолжали сохранять невозмутимое спокойствие. Затем фигура выступила из тени, и по точеным изгибам и изящным очертаниям в ней легко можно было угадать девушку. Она воздела тонкие руки над головой, обращая ладони как бы к морским далям, и в тот же миг задул ветер, и морская гладь всколыхнулась. Её густые, поразительной длины волосы тотчас заструились на ветру.
Стала нарастать волна. Однако меня переполняла странная уверенность, что пока монолит близко, ничто не сможет причинить мне вреда, и вода поддерживала меня каким-то чудесным образом на плаву. Неведомо откуда, но я точно знал, что таинственной девушке на скале покорны море и ветер, который тем временем крепчал, и росли волны.
Море забурлило, обрушивая огромные тёмные валы на несокрушимый монолит. И вдруг мое умиротворение и вера в безвредность происходящего для меня сменилась настоящим ужасом перед чудовищными изменениями в пейзаже.
Резко сгустился сумрак. Казавшиеся мгновение назад тёплыми и дружелюбными, лазурные воды обратились чёрной кисельной жижей, густой и студёной, будто море изрыгнуло свои древние, застоявшиеся миллионами лет донные отложения.
Из белой, почти сияющей скалы, высокий монолит внезапно превратился в нечто чёрное, напоминающее уродливый нарост, точно рог на голове морского дьявола, скрытого в непроглядной глубине. После того, как на него обрушилась огромная волна, силуэт девушки утонул в хаосе встревоженных чаек.
Беспомощно барахтаясь среди жуткого шторма, я понял, что теряю силы и вот-вот пойду ко дну, а между тем ветер набирал мощь.
Помимо всего этого кошмара, я обнаружил отвесные стены берегов, внезапно обступившие море со всех сторон; они омерзительно блестели и лоснились в тех местах, где билась волна омерзительной жижи. В последней надежде на помощь властительницы стихий, я обратил на монолит свой испуганный взгляд, однако, заметив произошедшие с ним отвратительные перемены, понял, что не избегнуть мне беды, поскольку та единственная, которая была в силах спасти меня из смертельного омута, внезапно исчезла.
И вдруг, среди заунывных и свирепых стонов ветра раздался женский голос. Он был таким суровым и властным… Я чувствовал в нем непререкаемую мощь. Смешиваясь с дикими воплями бури, звучали слова: "п'хнаг н'гаах петра тикоррат"; и ещё: "силой камня одолеешь зло".
Жуткий водоворот закрутил меня, я стал задыхаться, и в тот же миг проснулся. Я нашёл себя в непроглядном мраке, стоявшим в спальне тёти Норы, — где днём оставил свои вещи — держа что-то в руке, нечто твёрдое и холодное как лёд. Я раскрыл ладонь.
В темноте я не видел то, что лежало на ней, но почти мгновенно сообразил, что это был камень, обнаруженный мной на пляже. Его необычайная притягательность больше не являлась для меня загадкой, как, впрочем, и вопрос, по чьей воле он стал моим достоянием.
Времени на удивление не осталось — меня внезапно отвлекло шарканье из коридора.
Странная и непонятная фраза из сна ещё звучала в моей не до конца прояснившейся голове: "п'хнаг н'гаах петра тикоррат".
Подойдя к порогу, я застыл и прислушался, но не расслышал ничего, кроме собственного шёпота, методично повторяющего одни и те же слова.
Я не берусь объяснить, что это был за странный неодолимый импульс, обретший выход помимо моей воли, но с каждым произношением, голос мой не стихал, но напротив, усиливался и, наконец, вылился в громкий решительный речитатив, без сомнения, достигший всех углов первого этажа.
Внезапно из-за двери донёсся вопль, в котором прозвучало, как мне показалось, злобное, истеричное разочарование. Послышались шлепки поспешных шагов. Я представил, как кто-то тяжёлый бежит босиком, неуклюже хлюпая мокрыми ногами по полу коридора.
Кто бы там ни был, он быстро удалился, отголоски его гортанного крика поглотили древние стены дома. Потом я отважился выйти из спальни и почувствовал резкий холод. Оставленные на распашку двери главного входа болтались на петлях под порывами ветра. Я осторожно выглянул наружу — и едва не упал, сраженный безотчётным ужасом.
В свете уличных фонарей стояло порядка трёх или четырёх десятков огромных, впившихся в меня своими жуткими жёлтыми глазами, ящероподобных тварей. Их фигуры были неподвижны, а потому мне на ум пришла мысль, что они являлись иллюзией или визуализацией полузабытого кошмара, который виделся мне в какую-то из недавних ночей. Едва владея собой, я попытался закрыть двери.
Замок был выбит из пазов. Я обнаружил, что дверные створки были не в состоянии сомкнуться достаточно плотно, из щели сквозило пронзительным холодом, хотя дрожал я от иррационального страха. Потом накатила тьма, все окружающие звуки разом стихли, и жуткий искажённый голос старухи донёсся издалека... Обрывки неясных фраз улавливались где-то на самом краю моего меркнущего сознания.
А затем раздался смех, дребезжащий и леденящий душу, снова напомнивший мне сардонический хохот старухи, и в обволакивающем меня мраке проступили с трудом различимые, искаженные силуэты; они порхали над грозно и надменно вознёсшимся высоко в серое небо монолитом, сияющим ослепительной белизной. Это были чайки, чёрноголовые, с жадно разинутыми клювами. Они сбивались в небольшие стаи, кружа над белой скалой и надо мной, беспомощным и испуганным.
Ящеры
Первым ощущением, которое уведомило меня о возвращении из забытья в реальность, была острая боль в висках и затылке. Потом кто-то прошептал мне на ухо: "где молех?" Я встрепенулся и почти мгновенно вскочил на ноги. Но когда я, пошатнувшись, сделал два шага и оперся рукой о стену, то никого рядом с собой не обнаружил.
Через дверной проём в холл проникал белый свет мощных уличных фонарей. Вдруг одна из дверных створок с треском и грохотом вылетела в коридор, её щепки усыпали пол. Оглушённый внезапностью, я вжался в стену. Затем, вопреки здравому смыслу, зачем-то двинулся к выходу. И хотя всего минуту назад я лежал у порога без чувств, и первым моим импульсом после того, как я пришел в себя, было спасаться бегством, попытаться найти укрытие где-нибудь в помещениях дома, сейчас я ощутил необыкновенный прилив сил и твердость духа.
Камень по-прежнему находился в моей руке. Он показался мне необыкновенно увесистым в ту минуту. Шагнув в сноп белого света, я наступил на обломки двери. Ветер трепал мои волосы. Щурясь от слепящих лучей, я опять вышел навстречу несомненной опасности, ощущая обжигающее тепло, стремительно разливающееся по всему телу, и покалывание в пальцах рук.
Никаких иллюзий или галлюцинаций!
Снаружи просто кишело отвратительными чудовищами. Их огромные жёлтые глаза блестели словно дымчатое стекло, в котором отразилось сияние луны, или янтарь, тускло отсвечивающий языки огня. Эти существа, ящеры были громадны, но отличались между собой ростом и длиной своих хвостов. Над покатыми спинами вздымались зубчатые гребни-плавники, шея практически отсутствовала — вместо нее топорщилось острыми шипами какое-то аморфное образование, отвратительная выпуклость, растущая в том месте, над которым выступали большие оттопыренные в стороны лопатки; безобразные рептильные головы располагались на уровне широкой грудины, точно между двумя верхними лапами, поэтому, невзирая на их высоту, твари были вынуждены задирать свои тупые зубастые морды вверх, чтобы видеть меня, стоявшего на крыльце дома.
Я почувствовал, что больше не владею собой. Некая сила взяла надо мной верх — несомненно, та же, что заставила выйти за порог. Спина моя напряглась и выгнулась дугой, ноги болезненно свела судорога. Мои стопы оторвались от пола, и я встал на носки, чувствуя, как по позвоночнику пробегает странная дрожь, точно лёгкие разряды электрического тока… снизу вверх.
И тут я вновь услышал собственный голос.
Слова, слетающие с моих онемевших губ, звучали порывисто и твердо. "П'хнаг н'гаах петра тикоррат." Адская боль пронзила все мои мышцы, спина выгнулась с таким ожесточением, что мне захотелось вскрикнуть, но я не мог себе этого позволить, окончательно утратив власть над телом. В ответ на слова, что беспрерывно срывались с моих уст, точно на мизансцене театра ужасов, между шелестящей на ветру рощей, утонувшей в хороводе теней, и зданием отеля начался жуткий неописуемый хаос, среди которого я мог различить страшное рычание чудовищ и искажённый от страданий, человеческий голос.
Жалкие сдавленные стоны и взывания о пощаде — вот, что услышал я, когда стих звериный рык. Боль к тому времени ослабла, и я вновь получил своё тело обратно. Распрямившись, я увидел свою поднятую над головой руку — в ней покоился камень, от которого исходило едва заметное фосфоресцирующее синеватое свечение.
Моя ладонь была озарена пурпуром. Чудовищ было гораздо больше, чем мне показалось при первом взгляде, перед тем, как... грезить наяву. Их было так много, что невозможно было отыскать взглядом и малейшего клочка земли, где не стояли бы плотными рядами огромные страшные ящеры. Их серо-зелёная кожа блестела в свете фонарей, а над продолговатыми монструозными головами метались и извивались в воздухе покрытые чешуёй хвосты. Неизвестный человек неумолчно молил о пощаде. Я слышал, как он визжал и стонал, выкрикивая: “перестань… прошу, не надо заклинаний!”
Теперь я ясно понимал, что заставляет их всех корчиться от мук, и не позволяет сдвинуться с места. Камень, что сиял нездешней синевой в моей руке! Богиня, посетившая меня в видении, она открыла мне нужные слова. "П'хнаг н'гаах петра тикоррат". Я повторил заклинание — и вновь воцарился сущий ад, оглашаемый усилившимся ревом и рыком ящеров, и истошными воплями человека.
Камень мерцал, пульсировал на ладони.
Вдруг в центре чудовищного стада вздрогнуло несколько силуэтов. Эти ужасные твари, по-видимому, испытывали страшную боль, вынуждающую их биться в конвульсиях и слепо осыпать друг друга тяжёлыми ударами своих длинных хвостов. Я вспомнил, что уже видел, как нечто, схожее с их гибкими коническими хвостами, шевелилось между тонкими стволами деревьев в саду в ту ночь, когда я по воле высших сил забрел во двор Огрехова. Тогда ко мне пришло понимание, что большая чёрная фигура в саду не являлась муляжом.
Ящеры расступились, позволив грязному, скрюченному существу выползти на свет. Оно подняло свою голову, устремив на меня страдальческий взор. В его глазах я увидел тот же страшный янтарный блеск, что и у чудовищ. Вызывающая отвращение, бледная маска, в которой я далеко не сразу узнал лицо Огрехова, выражала невыносимые муки. Он протягивал перед собой дрожащую руку и что-то неразборчиво лепетал сквозь окровавленные губы.
Финальное сражение
По велению моей таинственной покровительницы я прошёл сквозь толпу омерзительных отродий с непреложной решимостью, перешагнул через ничтожное, взирающее на меня с мольбой создание, и осторожно обогнул поваленные ворота. "Ступай, не бойся, моя сила с тобой", — решительно звучал голос.
Он обращался ко мне то ласковым, мелодичным журчанием горного ручья, то гулким и устрашающим рокотом морской волны. Я слушал его и покорно следовал указам. Ящеры пятились и боязливо расступались, когда сияние камня пробивалось сквозь пальцы моей руки. Аура молеха защищала меня!
Когда я взошел на шоссе, то увидел алое зарево, пульсирующее над руинами старой фермы. Голос приказал идти на знак огня.
Дорога шла под наклоном. Точно чёрное матовое блюдце, далеко впереди лежало озеро, по обрывистым берегам которого топорщились верхушки сосен. Ноги несли меня вниз по покатому склону, по направлению широко раскинувшегося, погружённого в сумрак, тихого водоема. Высокий ясень, растущий у рухнувшей стены запустелой фермы, пылал, точно огромный факел. Дорога мерцала под всполохами огня. С благоговейным чувством, я крепко сжимал в руке чудодейственный молех — реликвию Древних богов.
Через какое-то время я оглянулся. Несколько пар жёлтых огоньков всколыхнулись во мраке, где-то у ворот. Между ними и мной подрагивал воздух, висел занавес из густого едкого дыма. Сохраняя удивительное спокойствие, я продолжил спуск.
Вскоре голос приказал сойти с дороги и повёл меня вниз по травянистому склону, где густо чернели низкие кустарники. На откосах низины я шёл как незрячий, пробираясь сквозь беспросветный лес хвои. Наконец, прямо передо мной раскинулась необъятная чёрная гладь.
Зловещая тишина царила здесь. Отражающий матовое сияние луны туман медленно скользил над озером. "Как тихо, — подумал я, — и в этом обманчивом гнетущем безмолвии притаилось зло".
В тот же миг прозвучал успокаивающий голос Богини. Она снова призвала меня мужаться.
Короткий тихий всплеск, где-то на расстоянии брошенного камня. Немного погодя, он повторился вновь, но отчетливее и ближе, после чего озеро опять окутала глухая тишина. И лес, наступающий со всех сторон на берега, сковало глубокое безмолвие.
Вдруг я заметил, как туманное покрывало, призрачно проплывающее над водным зеркалом, всколыхнулось приблизительно в метрах ста от берега. В том месте туман закрутился вихрем, поредел, и получилась тёмная проплешина. А потом, заставив меня вздрогнуть, раздалось дикое звериное рычание.
Я круто обернулся и увидел пару жёлтых глаз, мелькнувших между стволами сосен. Потом во мраке леса вспыхнуло ещё с десяток таких же. Эти непотребные существа, напоминавшие мезозойский реликт, окружили меня со стороны суши. Я видел их силуэты. Они были уже повсюду.
Послышался тихий шелест мелкой волны, и по воде к берегу побежали круги. Затем тёмный округлый холм, вершина которого была тускло освещена неполной луной, поднялся над сумрачной поверхностью озера.
Молех вибрировал, как если бы некий отдаленный магнит мощно притягивал его, стараясь вырвать из моей руки. И мне пришлось постараться, чтобы не уступить неизвестной силе.
Она, Богиня моря, повелевала — и я покорно исполнял.
Я проделал несколько аккуратных, но размашистых пассов руками с такой выверенной чёткостью движений, будто владел ими многие годы, используя в магических действах, к которым, можно было подумать, в своей жизни прибегал множество раз. Входя в странные, резко меняющиеся ритмы и используя дисгармоничные обертоны своего голоса, я произносил слова длинных заклинаний, надиктованных мне Богиней.
Рука моя воздета надо мной — и в ней магический камень Амфитриты. Я невольно затаил дыхание, вздрагивая при каждом тяжёлом ударе своего сердца.
Яркая вспышка света. Оглушающий гром. Молния, ударившая в центр озера. Клёкот и громкое рычание в лесу. Клёкот со стороны озера – протяжный и ужасный. Огромный чудовищный хвост, взметнувшийся над водой, рассек воздух с пронзительным свистом, точно хлыст исполина.
Шипящие пенистые волны, затопившие берег... громкий всплеск, после которого я обнаружил себя лежащим на мокрой траве.
Тишина, продлившаяся несколько минут, на протяжении которых я пытался подняться на ноги, и вдруг, услышав приближающийся тяжелый топот, в страхе припал к земле.
Пугающей силы грохот, от которого, я подумал, что навсегда утрачу слух. Слепящий всполох. Земля подо мной глухо стонет, будто от боли. Отовсюду доносится шелест травы и быстрые грохочущие шаги, чей звук обрывается у кромки берега. Шум потревоженной воды.
Находясь в эпицентре неописуемого кошмара, я больше не осмеливался поднять глаза, чтобы увидеть, как ящеры бросались в озеро, возвращаясь к своему древнему прародителю...
Потом, после непродолжительной серии бледных всполохов, прогремел оглушительный взрыв, от которого, казалось, небо раскололось надвое, выплескивая потоки сверхъестественных флюидов. Я почувствовал новые разряды тока, короткими волнами бегущие вдоль моего позвоночника, и мгновенно что-то тяжёлое навалилось на меня, создалось впечатление, словно сам воздух приобрел необычайную плотность, вдавливая и прижимая меня к мягкой мокрой почве. Будто материализованный демон, намеренно не позволяющий мне поднять голову и увидеть нечто сокровенное, не предназначенное для глаз человека, напрочь лишил меня возможности двигаться. Я задыхался, точно под тяжестью незримого великана, и вскоре лишился чувств.
Посвящение
Первое, что я услышал, когда пришёл в себя, был щебет лесных птиц и вкрадчивый шёпот сосен на склонах низины. Я открыл глаза, щурясь от солнечных лучей, и попытался встать. И в следующий миг понял, что не способен пошевелиться. Мои руки и ноги были туго стянуты верёвкой.
Прохладный воздух, казавшийся густым от влажности, был напоен горьковатым ароматом трав. Я приподнял тяжёлую голову, стараясь оглядеться, как вдруг услыхал откуда-то позади себя голос Огрехова, искажённый от неудержимой злобы.
— Служитель владычицы морской! Очнулся!
Я не спешил отрицать его слова, поскольку совершенно точно знал, что стал невольным, хоть и временным исполнителем воли Богини моря, у которой множество имен: Маряна, Гидра, Тиамат, Амфитрита, Церера, Сирена и так далее… и не стал переубеждать выродка, — который, как помнилось, накануне ползал точно жалкий слизняк у моих ног, упрашивая пощадить его — что выступил в роли проводника непостижимой магии.
— Ты ещё на что-то надеешься, Дэйнар? — слабо вымолвил я.
— Ты узнал мое церемониальное имя из записок твоей тётки, не так ли? – злостно прошипел он. – Мы немного ускорили события, чтобы заставить тебя действовать в нужном нам ключе. Дневник, что по счастью, мы обнаружили в доме, должен был подтолкнуть тебя к поискам молеха. Больше от тебя ничего не требовалось.
— Ускорили события? — я дерзко рассмеялся. — И как, вышло?
— Заткнись! — яростно проорал жрец культа. Эхо от его крика разнеслось по лесу. Мне жутко захотелось посмотреть на реакцию этого злыдня, когда открою ему правду, что молех был со мной в ночь пребывания в его доме. Но что-то от этого меня удержало.
Внезапно его противная физиономия возникла надо мной. Он выглядел так, будто его избили: на лбу и волосах виднелись сгустки запекшейся крови, нижняя губа была рассечена, на подбородке и правой щеке под глазом легли ровные царапины, точно его полоснули по лицу острыми когтями; одна половина его лица отекла, другая осунулась. Он казался мне не менее безобразным, чем монстры, которые подчинялись его воли.
— Ты скажешь мне, где камень, — крикнул он мне в лицо, — или умрёшь!
— Даже не надейся найти его, — сказал я, глядя в его безумные, налитые кровью глаза. — Богиня вернула то, что испокон веков хранилось в её подводном царстве.
— Где?! — завопил жрец.
— Где-то в сердце Р'льеха, — огрызнулся я. — Тебе стоит обратиться к книге "Песни Амфитриты".
Огрехов схватил меня за шиворот и, сильно встряхнув, ударил о землю. Голову мгновенно прошила острая боль, будто мне в темечко вбили гвоздь, перед глазами вспыхнули искры. И я почувствовал, как меня волокут вниз по береговому откосу к воде. Я был бы рад оттолкнуть мерзавца ногами, но совершенно не находил в себе сил.
Жрец уже вступил в воду, таща меня за собой, готовясь утопить меня или в очередной раз припугнуть, как вдруг раздался дикий вопль, истошный, наполненный ужасом и болью. Прилагая титанические усилия, я оторвал гудящую после удара голову от земли.
Мерзкий злыдень исчез, словно канул в небытие. Впрочем, мне было не до него...
Если бы меня спросили, на кого похожи боги, я бы ответил, что точно не на людей. Высокий рост, стройный стан, необыкновенной длины руки и ноги, большие глаза, в которых искрится глубокий недоступный смысл и горит неукротимым огнём непоколебимая воля — пожалуй, это единственные черты отдалённого сходства с человеческим обликом. Однако, точно не с человеческим естеством.
Непродолжительное созерцание безупречной неземной красоты и невероятного изящества форм, указывающих на принадлежность чудесного создания к женскому роду со всеми очевидными половыми признаками, сделало меня заложником странного сладостного, почти гипнотического чувства. При этом я ощутил необъяснимый прилив сил, позволивший мне с лёгкостью распутать верёвки. Хотя, очарованный Богиней, я далеко не сразу принялся освобождать себя от тесных пут.
Несказанная её прелесть ещё долго удерживала меня в плену, не позволяя отвлечь взор от ниспадающих до земли, чёрных, как ночные глуби океана, волнистых локонов, струящихся по её белым красивым плечам, и от сияющих сапфировых глаз, в глубине которых я самозабвенно утонул, позволив их нежным обольстительным флюидам увлечь меня в неизмеримую пучину первозданных вод.
Итак, однажды пленённый и одарённый правом вечного пребывания в сонме Её преданных, разделивших невыразимое благо глубоководной жизни среди величественных циклопических монолитов, в тайных залах морского царства, в обществе амфибий, ундин и тритонов, я нашёл ту, чьим наследником нарекла меня морская Богиня.
Я узнал в новом, подобном моему и бесчисленного множества других здешних обитателей, облике верную служительницу Великой Амфитриты. Я узнал свою тётю Нору.
Эти записи были обнаружены летом 2021 года в закупоренной амфоре, прибитой морской волной к берегу поселка Ф. в Одесской области. Загадочный манускрипт представляет собой сверток пергаментных листов грубой выделки. Принимая во внимание несомненно древнее происхождение материала, содержание текста, нанесённого на него, вызывает справедливое недоверие. Техника и современный стиль письма также порождают ряд вопросов.
Рукопись о Молехе
© Copyright: Вадим Вербицкий, 2022
Свидетельство о публикации №222061800817
Свидетельство о публикации №222061800817
Рецензии