Ты и я, гл. 2

Клубничным цветом упал вечер. Узорочьем ярко-оранжевым пылал нижний ярус облаков.
- Странный этот ваш друг, - говорила Злата, прогуливаясь с Олегом по микрорайону, - какие-то чудные вопросы задавал. Я так ничего и не поняла. Вам, кстати, сообщение пришло.
Олег слышал, он не был уверен, что это не от Ираклия и потому не желал читать при девушке.
- Ну, же, посмотрите! – Требовала девушка.
Нехотя он вынул мобильный и прочёл.
- Что там?
- Какая разница…, - равнодушно ответил Олег девушке, у которой любопытство лишь возрастало.
- Это ведь от него, да? От вашего чудака?
- В общем, да, - не стал врать Олег.
- А чего руки трясутся? Про меня спрашивал?
Он промолчал, но она видела насквозь.
- Говорите же! – Требование.
- Не знаю, почему он спрашивает о воровстве каком-то?
- Каком воровстве? Хм, - она задумалась и чуть не споткнулась на ровном месте.
«Что-то, действительно, задело ее при этом!» - Подумал Шехавцов.
- Ну, хорошо, - произнесла она, - давайте на чистоту, раз у вас появился доступ к этому дельцу.
Он не стал возражать:
- Давайте.
- Что вы, например, думаете о воровстве?
- Я? Хм. Я, собственно, никак к этому не отношусь, - без паузы последовал ответ Шехавцова.
- Вот уж и не правда! Разве вам никогда не приходилось воровать?
- Хм…
«К чему такой вопрос?»
- Ну, отвечайте же!
- Нет.
- Не правда. Хоть раз…
- Ну, возможно, только я об этом не помню. У меня вера.
- Ого! Вера! – Злата посмеялась. Ее глаза вновь сверкнули глубиной в себя, - в себя саму, как если бы ей нанесли обиду.
- А вы в веру не веруете? – Задался Олег.
Вопрос этот его интересовал отнюдь несколько. Он глядел на девушку, ее смущение, разливающуюся краску по лицу.
- А если военные действия и все брошено на произвол и не найти хозяев, тогда как? – Отвечала она, - если вещи, которые принесли бы пользу, могли бы послужить еще кому-то – просто валяются на открытом воздухе, гниют? – Спросила она.
- Все-равно: чужое есть чужое. Воровство все-равно.
- А ведь вы не правы.
- От чего же?
- От того, что, например, мой отец, занимается этим делом.
- То есть?
- Нет, не ворует, а собирает. Не ворует!
- Собирает и продаёт?
- Собирает и продаёт, но только там собирает, где нет уже никого, где дома разрушены. Эта война…
- Но ведь, - начал Олег под строгим вниманием девушки, - люди возвращаются и откуда кому знать, насколько и насколько их потребность в брошенном хозяйстве будет.
- Это верно, - согласилась Злата. Она заметно нервничала. – Но все-равно, волей-неволей перераспределение средств происходит, даже где-то с самим собой. Не было бы интереса моего отца, был бы интерес другого. И …
Олег и дальше наблюдал развивающееся волнение девушки.
- И потом мой отец ничего ни от кого не прячет. Все на виду. Любой может прийти в его дом и найти свою вещь. Вы, вот, кстати, ничего не теряли?
- Грехи, - пошутил парень.
- Нет, правда, здесь всего ничего. Проедемся? Завтра с утра, а? Я познакомлю вас с ним.
Шехавцов пожал плечами.
- Да, я вижу, давайте. Вот и остановка, видите? Завтра здесь встретимся.
… Автобус уходил далеко за город. Они молчали. Злата сидела у окна и глядела, не интересуясь меняющимся пейзажем.
Он вышел первым, когда пришло время, и протянул девушке руку. Ее это удивило, но она воспользовалась.
«Мягкие, невесомые такие руки», - отметил про себя Шехавцов.
И он ещё думал об этом какое-то время, не запоминая дороги к дому отца Златы.
- Его имя Фёдор, - сказала Злата, когда они подошли к калитке дома с обитой штукатуркой.
- Отчество? – уточнил Олег.
- Это неважно. Он не любит…
- А-а-а! - Услышали они оба приветствие выходящего из-за дома мужчины. Олег сразу узнал его.
«Смешливые, колкие глаза. Вечная улыбка…»
Молодые люди прошли в калитку, и тут же обоим было предложены объятия старика. Однообразно, как дочь, так и гостя, не узнавая ещё имени его, он, отец, Златы, обнял крепко, одинаково ее и его, легонько похлопывая по спине.
- А я ждал, - продолжал он гостям, - как чувствовал, ждал!
- Ну, ты же у меня предсказатель! – Заявила Злата.
- Да-да. Кое-что имеется. А вы, молодой человек, кем моей дочери приходитесь?
- А угадай, - предложила девушка.
- Эм-м…, - подумал Фёдор, прижимая семейственным способом подбородок рукой.
- Любимый человек? Угадал? – И рассмеялся.
«Хорошие белые, крепкие зубы, - отметил Шехавцов, - природа».
Они прошли в дом. Прохлада и сырость.
- Фу, как у тебя тут! – Отметила то же Злата.
- Что? – Фёдор оглянулся, запуская за собой гостей, - ах, это? Осень дождливая очень. А топить уже дорого.
- Ну, вот, - Злата остановилась у раскрытой комнаты, заваленной вещами.
- Видишь? – Обратилась она к парню, - что я тебе говорила?
- А это ничего! – Парировал отец, - Ничего ещё! Поглядела бы ты, что раньше было. Все сложнее приходится добывать нужные штуки.
- А какие…, - открыл рот Олег, и все обратились вниманием к нему. При том: и у Златы, и у ее отца лица сделались серьёзными. Это несколько смутило Шехавцова, но он продолжил тянуть речь.
- Какие, по-вашему, вещи могут быть полезными?
- Хм, - подумал Фёдор, - собственно, все, но всего не соберёшь, а нужны особенности вещей.
- Папа, объяснись.
- Ну, э-э…, - все так же не спешил в ответах Фёдор, - это, конечно, тайна. Эдакая некоторая тайна, ну, а…
Злата посмеялась, лукаво взглядывая на парня.
«Шутки начинаются».
- Ну, вот, например, - предложил, энергично взмахивая руками, Фёдор, - вот, пройдите-ка, пройдите-ка сюда.
И он поманил именно Олега, глядя ему под ноги и желая зацепить его рукой за куртку.
- Иди, иди, - посоветовала Злата, сама же не трогаясь и с места.
- Тут каждый шаг – волшебство, - говорил себе под нос Федор, ступая между разбросанных вещей.
Шехавцов видел: здесь были и детские игрушки, тряпки, канцелярские скрепки разбросаны по полу. Здесь и обувь, и инструменты и прочее, прочее. Взгляд Шехавцова остановился на долгополой шляпе из искусственной соломки.
- Ага! – заметил внимание Фёдор и тут же подошёл к этой шляпе, и поднял ее. Несколькими движениями, весьма живыми движениями, он ударил по ней ладонью, отряхивая от пыли. Кажется, шляпа должна была после этого разлететься по швам.
- Ну, вот, держи! – Протянул он Олегу, - держи, держи, не бойся, ну!
Шехавцов оглянулся на девушку.
- Ох, какой он у тебя нерешительный! – Услышал он суждение отца.
Злата же моргнула в помощь гостю: бери мол, не стесняйся.
Шехавцов принял шляпу, и его вдруг словно током прошибло. На сальном внутреннем пояске головного убора были видны капли запёкшейся крови.
- Ну? Что скажешь? – Он встретился с пронзающим взглядом Фёдора.
Руки Олега снова сдавали, он опустил шляпу, чтобы не разоблачать тремор.
- Целая история, правда? – Продолжал Фёдор, отбирая шляпу и забрасывая ее подальше, в глубь комнаты.
- Ты не мучай моего приятеля, а то он итак…, - услышал за своей спиной Олег.
- Вижу, вижу, а твой приятель не знаком с тем, что сейчас происходит. Все в городе отмалчиваетесь. А здесь война.
- Я не отмалчиваюсь, я работаю и…
- Работаешь? Хорошо. А кто здесь работать будет? Вот тут тоже ко мне один работник приезжал, тоже из города. Не выдержал и суток. Как снаряды забабахали, да как хлопнуло гулко по всей округе, на утро его и след простыл.
- Отец, ты не пугай его, - вмешалась Злата, - ты, по сути, скажи, что хочешь передать?
- По сути? Просто. Судьбу человека показал, а он ее прочувствовал, не правда ли?
Шехавцов был предупреждён Ираклием, что что-то наподобие будет и потом ему же самому интересно будет, практично, интересно - все по возвращении передать другу.
«Денег заработаем на небывалой истории».
- Нет, ну он у тебя все-таки странный, загадочный, сказал бы я, - обратился между тем, Фёдор к дочери, глядя через плечо гостя, и не прерываясь, продолжал:
- Это история, дорогой друг, это опасность и обман. История этой шляпы в обмане человека, который поверил людям, незаконно вступившим на нашу землю. Он хотел примириться с ними, не оставлять свой дом пустым на растерзание приезжих, он поступился совестью, продавая им некоторую информацию о жителях села, и обманулся, жёстко, жестоко потом обманулся. Его не принимали уже ни те, ни эти. Он остался одинок. Жену убили. Случайно убили. Стреляли в одну сторону, а попали в неё. Благо дети давно уехали за границу и ничего об этом не знают. Вот, теперь и его нет.
- Это жутко, папа, - услышал Шехавцов за своей спиной.
- Это жутко, правда, но это отбор.
- Отбор? – Провёл сухими губами Олег.
- Отбор непостоянства, позора, ложной репутации. Все проходит через неудачи: и хорошее, и плохое. Прежде чем тебя услышит Бог, ты должен пройти через неудачи. В любом случае.
Степень неудачи тем выше, чем ценнее твои желания, хотения. И, вот, собирая, перебирая эти брошенные вещи, я понял именно это. И это повторяется изо дня в день, из минуты в минуту. Другое дело, что теперь неудачи связаны только с военными действиями.
- Па, - произнесла Злата, - каждый день гибнут сотни людей, молодых людей. Какие же здесь тайны, неудачи? Степень неудачи… Странно как-то.
- А я тебе расскажу, дочка, - отвечал Фёдор, - а вы, дорогие, проходите, проходите. Присядем, перекусим. Сейчас я вас накормлю.
Все прошли на кухню. Злата и Шехавцов присели на стулья перед огромным столом. Фёдор стал возиться с приготовлением угощений.
Злата сказала Олегу:
- Не обращай внимания. Он немного сдал. В умственном, то есть, рассудительном плане. Попробуй тут не спятить. Принимай его, как есть. Он простой.
- А мы тут надолго? – Поинтересовался Шехавцов, как только услышал грохот в окне, за стеной. Там была брошена соседями миска с едой собаке на бетонное основание.
- Не бойся, мы не умрём. Теперь затишье надолго. Войска отошли. Все защищено. Я бы тебя сюда не поволокла на смерть, да и сама бы не поехала. Зачем?
- Но почему ты отца не заберёшь отсюда?
- Индивидуальность! – Фёдор услышал вопрос парня, когда подходил с тарелками, в которых были жареные яйца, кабачковая икра и салат из капусты с какой-то зеленью.
- Индивидуальность! – Повторил Фёдор, - ее терять нельзя. Душа человека должна быть единой. А вся обусловленность, расточительство меняет неузнаваемо ее.
- Но па, я же говорила, что ты этот … приверженец свободной и лёгкой жизни. В удовольствие себе…, - возразила Злата, принимая тарелку.
- О, да! Только удовольствия эти…, - Фёдор запнулся, - ну, эт-ти, э-э, а! Киренские! То есть, как основа счастливой жизни – их нет. Они исчезли. Они исчезли с тех пор, когда люди осознали, каждый из них, что жизнь прожить – это просто надо прожить ее, со всеми невзгодами, переходом через неприятности и вручением удач-неудач. Только так. Если вы, молодые люди, до этого еще не дошли, то… - И он смолк.
- Значит, вы по необходимости тут находитесь? – Спросил Олег.
- И по необходимости, и нет. Я хочу знать свою судьбу честно. Я не собираюсь прятаться от неё. Я изучаю ее. Может быть, когда-нибудь и вы найдёте эдакую шляпу, в которой я бы попрощался с вами.
- Да, папа, ты оптимист!
- Ага, - согласился он, - слышите?
Он сказал это сразу после оглушающего хлопка где-то за пределами дома. Не прошло и секунды – раздался ещё один.
Молодые люди переглянулись. В глазах Златы испуг. Но Шехавцов читал в них что-то другое. Она - боялась за него.
Олег вскочил и бросился из дома, сбивая с ног Фёдора.
Он распахнул дверь и увидел, как по улице бежал человек, желая найти укрытие.
Затарахтел дождь. Олег ступил вперёд и поднял лицо к небу. Холодные, мёрзлые капли обжигали лицо. Шляпа с кровяными каплями стояла перед глазами.
- Держи его! – Услышал он за своей спиной крик Фёдора. Раздался ещё один хлопок. Это был обстрел, он исключительно понял это. Ноги подкосились, и он повалился на крыльцо.
Отрывками он слышал голоса семейства, и ещё какой-то голос, вещавшим ему.
- Слаб парень… Куда ты его…
- Иногда случается, что вы становитесь, едины: в страхе своём, в полноценном отрицании себя, - своих прежних поступков, доброй половине собственной жизни. Но вы не сможете уйти от этого никогда. Судьба пропечатана законом Кармы. В лучшем случае, вы способны наблюдать себя со стороны. Вы становитесь едины. И хоть каждый из вас стремится к этому – это страшно, потому что вы теряете способность слушать красивую музыку, любить безответно, понимать окружение счастливого мира. Вы теряете вкус истиной жизни, которая должна идти налегке…
- Эта шляпа…
- Ты ему губы смочи, может быть, в себя придёт?
- Да, папа…
- … Не нужно ждать этих моментов. Необыкновенные моменты прошли ещё тогда, когда вы учились жизни. Теперь вы учите ее. Теперь вы молитесь по-необходимости, а не от сердца, потому что так следует делать, и только.
И вас ещё сложнее слышит Бог. Он требует от вас полного самоотречения, а вы боитесь, дабы не оступиться и привязываетесь к жизни «нормальной». Вы считаете месяцы – сколько вам отмеряно, пытаетесь догадаться о ваших годах. Вы пытаете знахарей – что вас ждёт впереди, хотя отлично понимаете: ход ваш коронный – это выбор жить с улыбкой на лице. Не поддаваться излишнему Ничему, но искать то, с чем вы беспрекословно уйдёте в Иной Мир.
- А Он есть?
- Давай, его пока оставим так. Пусть полежит.
- Да, я тоже так думаю.
- … Об этом говорили постоянно: века. И что ты хочешь сказать теперь одним своим голосом? Опровергнуть миллионы, миллиарды вер? Мы так сильно вовлечены в любовь с маленькой буквы, что перестали верить в неё – с большой.
- А Она есть?
- Вы не можете оставаться в одиночестве. Вы – политик своего существования. И я теперь расскажу, где выход на вход…
Эти диалоги слышал Шехавцов. Он пробудился на жёсткой кровати, под ним был матрац, издающий запах каких-то ароматных трав. Стручки травы, собранной, видимо, кое-как, давили ему спину. Он вспомнил те давно смятые простыни, одна под другой которые роились, - рождали каменные бугры и архипелагами давили в спину.
Подняться бы, каждую плащаницу перебрать бы, сложить, как прежде, одна на другую, как положено, но он не двигался, давая деятельным буграм ещё более ухищряться, ещё больнее врезаться рубцами в тело…

3