Я след в крыму оставил свой

«Я СЛЕД В КРЫМУ ОСТАВИЛ СВОЙ…»
Владимир Шуф

Поэт, прозаик и публицист Серебряного века русской культуры Влади-мир Шуф стал заметным в русской литературе в 1890 году, после выхода в свет сборника «Крымские стихотворения», благословение на который он получил в Ялте от самого Семёна Надсона. Сборник был растиражирован в 1890 году в Москве, в Типо-литографии Д.А. Бонч-Бруевича. Два года спустя молодой поэт поддержал интерес к себе читающей публики публикацией в весьма солидном издании, журнале «Вестник Европы», лирико-романтической поэмы из жизни балаклавских греков «Баклан». В 1895 году поэма выходит отдельным изданием в Петербурге и не залёживается на прилавках книжных магазинов. Построенная на материале крымского фольклора, поэма повествовала о трагической любви безродного юноши-моряка Анастаса, прозванного за свой образ жизни «Бакланом», и молодой красавицы Киры, выданной замуж за богатого, но нелюбимого человека. Наряду с высокими художественными достоинствами поэмы литерату-роведы наших дней уловили, что в этом произведении впервые в русской словесности мелькает образ женщины-чайки, возможно получившей впо-следствии своё развитие в известной пьесе А. П. Чехова.
В годы советской власти имя Владимира Шуфа было предано забвенью, а произведения изъяты из основного библиотечного фонда и помещены в печально знаменитый «Спецхран». Столь сурового наказания В. Шуф удостоился за возможное, но не вполне доказанное сочувствие мо-нархическому движению, проявившемуся в период первой русской рево-люции 1905 – 1907 годов.
Сегодняшнее литературоведение заново открывает и для себя, и для широкого читателя творчество Владимира Александровича Шуфа. Вот что пишет по этому поводу в третьем номере журнала «Вопросы русской лите-ратуры» за 2015 год литературовед Н.С. Титова, автор исследования «К во-просу о диалоге В.А. Сумбатова  с В.А. Шуфом»: «…пробуждение интереса к творчеству Шуфа и Сумбатова обусловлено масштабом дарования, высоким уровнем и мощным потенциалом воспитательного воздействия их произведений, необходимостью включения наследия поэтов в контекст истории русской литературы». Далее автор уточняет: «Анализ диалогиче-ских взаимодействий духовных и литературных контекстов произведений Сумбатова и Шуфа даёт ключ к осмыслению причин катастрофы, произо-шедшей в России в начале ХХ века, и позволяет увидеть проекцию на веч-ность в интерпретации развёрнутых тем и мотивов, авторских интенций, образов и символов. Творчество поэта-эмигранта, как и творчество пред-шественника, сохраняя культурную память и преемственность, способствует духовному восхождению человека через познание истины к живой вере в Бога». Н. С. Титова констатирует: «Влияние Шуфа на поэзию ХХ века зна-чительно...». И с эти нельзя не согласиться.
Современному крымскому читателю В. Шуф стал известен благодаря разысканиям о его жизни и творчестве ряда крымских литературоведов и журналистов, в том числе многолетнего директора Музея А. П. Чехова в Ялте Г. А. Шалюгина и З. Г. Ливицкой, опубликовавшей в 2013 году книгу «В поисках Ялты. Записки музейщика». В главе «Останется след души…», по-свящённой В. Шуфу, впервые были опубликованы материалы архивного фонда Ялтинского историко-литературного музея о жизни и творчестве поэта в Крыму.
Владимир Александрович Шуф родился в 1863 году (по другим данным – в 1865 году) в Москве, а «вечный покой» обрёл в 1913 году в Ялте, где был похоронен на Массандровском кладбище. Крым он любил беззаветно, нежно и чутко. Ведь воздух Крыма, его целебный климат, нехитрые проце-дуры местных эскулапов неоднократно продлевали жизнь поэта, сдерживая процесс развития полученного ещё в молодые годы туберкулёза легких. А реалии крымской жизни, история его народов, природный ландшафт пробуждали радость познания, творческий пыл и вдохновение:
Я след в Крыму оставил свой,
Там жил, любил я страстно,
А что полно любви живой –
Забвенью не подвластно!
Отец Владимира Шуфа – Александр Карлович Шуф был известным в первопрестольной педагогом и юристом, всерьёз интересовался историей. Окончив в 1859 году курс юридического факультета Московского импера-торского университета, учительствовал во Второй московской гимназии, какое-то время служил присяжным поверенным Московской окружной судебной палаты. Судя по книге «О преподавании истории в гимназии» Александр Карлович был прекрасным педагогом-методистом. Принадле-жащие его перу «Рассказы и биографические очерки из русской истории» говорят о литературных способностях автора. В течение полувека, вплоть до революции 1917 года, эта книга неоднократно переиздавалась и входила в образовательные программы по изучению отечественной истории.
Семейная атмосфера оказала, безусловно, решающее влияние на ин-терес Александра к историческим сюжетам и литературному творчеству. В доме Шуфов была отличная библиотека, хранились исторические реликвии. Здесь часто вспоминали и гордились тем, что родоначальником их русской ветви был простой библиотекарь из Баварии, приглашённый в Россию императрицей Анной Иоанновной и удостоенный российского дворянства.
Любовь к истории воспитывала и вся окружавшая юного Шуфа жизнь. Он учился в Третьей московской гимназии. Она располагалась в историческом центре города, на Лубянке, вблизи Кузнецкого моста, в старинном доме, принадлежавшем некогда знаменитому вождю народного ополчения 1612 года князю Дмитрию Пожарскому. Детская память впитала в себя рассказы бабушки о событиях Отечественной войны 1812 года, о вступлении наполеоновской армии в Смоленск, где она проживала в юности.
Писать стихи Владимир начал ещё в гимназии. А повзрослев, отважился послать написанное в столичное издание. В 1884 году в петербургской газете «Неделя» было опубликовано первое произведение начинающего автора. Затем последовали публикации в других столичных изданиях. В это же время Шуф связывает себя узами брака с девушкой из небогатой, ин-теллигентной семьи, приходившейся по материнской линии двоюродной племянницей композитору М.И. Глинке. Впоследствии Юлия Ильинична, как звали первую жену Шуфа, родила ему сына и дочь.
Радости творчества и семейной жизни вскоре омрачились признаками туберкулёза, тяжёлого и практически неизлечимого по тем времена недуга. Врачи посоветовали Южное побережье Крыма. Молодые супруги так и по-ступили. Недалеко от Ялты, у самой границы с Ливадийским парком, на Чайной горке, они приобрели небольшой земельный участок со скромным домиком. Курс лечения туберкулёза сопровождался активной творческой работой. Шуф деятельно сотрудничает в газете «Ялтинский листок», зани-мается изучением языка крымских татар, сбором местного фольклора, пе-реводами татарских песен и легенд.
Он много ездил верхом на карабахском скакуне по имени Орлик по ближним и дальним окрестностям Ялты. Перед его глазами мелькали за-поведные крымские леса, горные кряжи, ущелья, полные тайн, легенд и преданий глубокой старины. Он полюбил местных жителей, их обычаи и нравы. Сколько ярких впечатлений, сколько интересных и незабываемых встреч, человеческих характеров и судеб! Болезнь отступала и от лечения, и от обилия ярких впечатлений, и от спортивных занятий, к которым Вла-димир Шуф приобщился с детства, занимаясь фехтованием под руковод-ством известного в Москве учителя фехтовального боя итальянца Ламбер-тини.
Но надо было чем-то жить. Гонорары от «Ялтинского листка» были очень скромными, и Шуф при первой возможности устраивается на службу помощником столоначальника в Таврическую казённую палату, выполняв-шую функции объединённой бухгалтерии для всех государственных учре-ждений губернии. Однако чиновничья планида оказалась в тягость. В 1892 году, после почти десятилетнего пребывания в Крыму, Шуф решается на переезд в Петербург, где издаётся масса газет и журналов, где есть воз-можность жить литературным заработком.
Подходящая работа была найдена в газете «Петербургский листок», которая специализировалась на освещении «важнейших интересов дня как внешней политики, так и внутренней жизни» России и была рассчитана на массового читателя. В газете публиковались рассказы и очерки, оригиналь-ные и переводные романы. Для «лёгкого чтения» существовал юмористи-ческий отдел «на злобы дня» под названием «Альбом свистунов». Одно-временно публикации молодого плодовитого автора под псевдонимом «Борей» появляются в журналах «Осколки», «Шут», других периодических изданиях. Шуф пишет стихотворные фельетоны, юморески, литературные пародии, короткие рассказы.
Из Крыма в столицу Владимир Шуф привёз своего друга Османа Маму-та, помогавшего ему в изучении татарского языка и по хозяйственной части. В одном из своих произведений Шуф характеризовал Мамута весельчаком, балагуром и зубоскалом, обладавшим к тому же недюжинной физической силой. Именно ему Шуф доверил самое ценное, что было доставлено из Крыма в Петербург – большой чемодан подготовительных материалов к будущим произведениям о жизни крымских народов. Поэтическое творчество Шуфа, его приверженность крымским мотивам воспринимаются среди столичных ценителей литературы всерьёз. Свидетельством этого стали знакомство с великим лириком Афанасием Фетом, дружеские отно-шения с философом и поэтом Владимиром Соловьевым, идеологом рус-ского символизма и духовного возрождения начала ХХ века.
Важным событием культурной жизни Петербурга стал выход в свет в 1895 году книги крымских легенд и рассказов В.А. Шуфа «Могила Азиса». Автор предисловия к книге С.Н. Сыромятников (пс. Сигма) рекомендовал читателям Владимира Шуфа как «знатока крымской жизни», которому «Крым открыл свою душу»: «Древние могилы рассказали автору этого сборника о жизни подвижников, князей и царевен, которые покоятся под истрескавшимися колонами, прикрытыми мраморными чалмами; седые утёсы открыли ему свои пещеры, в которых разноплемённые удальцы пря-тали награбленные сокровища; старая, полуразвалившаяся мечеть поведала удушливые тайны своего подземелья; стены высеченной в скале крепости напомнили о битвах, страстях и стремлениях давно ушедших с земли героев, самая память о которых едва сохранилась в былинах татарского сказителя».
В начале 1897 года в качестве военного корреспондента «Петербург-ского листка» Владимир Шуф был командирован для освещения событий начавшейся греко-турецкой войны, вызванной восстанием христианского населения против турецкого владычества на острове Крит. Итогом этой поездки, длившейся несколько месяцев, стала изданная в том же году в Петербурге книга-репортаж «На Востоке: Записки корреспондента о Греко-Турецкой войне». Оказавшись «беспристрастным наблюдателем» в «суто-локе политики и национальных страстей», Владимир Шуф дал исторически верную оценку происходившим событиям. Основными жертвами «Крит-ского кризиса», по мнению автора «Записок корреспондента», стали мир-ные жители враждующих стран. Написанная живым и ярким языком тонкого наблюдателя, книга до наших дней не утратила своей познавательной ценности, о чём свидетельствует её присутствие в Интернете.
В 1898 году у Владимира Александровича появилась новая возможность посетить дальние края. На сей раз как специальный корреспондент «Петербургского листка» он был, говоря современным языком, аккредито-ван при походном штабе германского императора Вильгельма II. Освещая события, связанные с высочайшим вояжем, Шуф посетил Палестину, Сирию и Египет.
В том же году он написал и опубликовал под псевдонимом «Борей» са-тирический роман в стихах «Сварогов», посвящённый разоблачению нрав-ственных пороков великосветского петербургского бомонда. В центре по-вествования некто Дмитрий Павлович Сварогов, не аристократ, но и не из простых, а из «столбовых». Невольный посетитель модных салонов. «Стройный, сдержанный в походке. // В элегантном сюртуке…». В столицу он приехал… из Крыма. В облике и поведении главного героя романа про-глядывается, конечно же, сам автор. Но только проглядывается, не более! Среди действующих лиц повествования владелица модного петербургского салона Мария Львовна Ушакова, принимающая у себя на Миллионной сто-личный бомонд, её гости – «либеральный и бездарный» профессор архео-логии Пётр Ильич Остолопов с миловидной элегантной женой Ниной Дмитриевной, которая завсегда не прочь наставить рога своему мужу, «российский Тартюф» князь Б., богатый чиновник и осторожный дипломат «Пилат Понтийский» Бирюков, юный философ Старцов «Ех-монах и ех-гусар», «баловень фортуны» Сольский, «полный страсти» сановный журна-лист Ахмерский и другие весьма выразительные персонажи, попавшие на страницы романа из реальной столичной действительности.
Напряжённая литературная работа, многочисленные поездки, походная жизнь журналиста не прошли бесследно. В 1900 году у Шуфа вновь проявляются признаки туберкулёза. На этот раз по совету врачей он уезжает в Одессу. Здесь он сотрудничает в «Одесских новостях» и «Одесском листке», пишет многочисленные фельетоны в стихах, репортажи и другие материалы по заказам редакций.
Немного окрепнув на черноморском берегу, в 1902 году Шуф вновь пу-стился в опасное путешествие. Оно чуть не окончилось для него трагически. Это случилось во время поездки вместе с художником «Петербургского листка» И. В. Владимировым в Шемаху, древнюю столицу Азербайджана, где произошло разрушительное землетрясение, унесшее свыше трех тяы-сяч человеческих жизней. Шуф и сам едва не погиб, упав в расщелину треснувшей под ногами земли. Всё увиденное и пережитое он отобразил в поэме «Сальфа. Гибель Шемахи», над которой начал работать в вагоне по-езда по дороге в Петербург. Впоследствии все деньги, вырученные от из-дания поэмы, Шуф направил в пользу пострадавших от землетрясения. В поэме в яркой живописной форме были представлены ужасы гибели цве-тущего города под воздействием беспощадной и неодолимой природной стихии.
Позднее была командировка в Париж, а затем поездка на Дальний Во-сток, где началась русско-японская война. Пять месяцев, часто рискуя жиз-нью под вражеским огнём, Шуф передавал в Петербург корреспонденции непосредственно с театра военных действий. По возвращении же домой опубликовал роман «Кто идёт?», отразивший его участие в войне.
Немногим ранее, в 1906 году, Шуф издаёт книгу сонетов «В край иной…», посвящённую его второй жене, оперной певице Марии Ивановой. По словам автора, в этой книге «рассказана история души, ищущей Бога», которую «от нeверия и агностицизма, полного сомнений, от разбитых свя-тынь прошлого длинный путь» привёл «к вере, в край иной»: «Найдёт ли его читатель вместе со мною? Я много странствовал. Я искал своей святыни среди мраморных обломков Эллады, в пустынях Африки, на берегах Нила, на ближнем и дальнем Востоке, где подымаются минареты Ислама и в древних кумирнях стоят истуканы Будды. Я видел Европу и Азию, мёртвые города и забытые гробницы. Кровавые войны, землетрясения, народные смуты были перед моими глазами... Я видел мир, – это путь целой жизни, который привёл меня в Палестину, к священным водам Иордана».
У критиков и читающей публики сонеты Шуфа получили в целом высо-кую оценку. Рецензируя сборник по случаю его представления на Пушкин-скую премию Академии наук в области литературы, известный поэт и лите-ратурный критик великий князь К.К. Романов писал: «Если на поэтической ниве г. Шуфа встречаются плевелы, то в последней его книги их несомнен-но меньше, а всё ещё попадающиеся являют недостатки далеко не столь крупные, как в первых произведениях. Спелая пшеница заставляете забыть о плевелах. И у кого из писателей не найти теневых сторон. В наше же вре-мя, когда истинная поэзия большая редкость, нельзя не радоваться появ-лению хороших стихотворений, а такими следует назвать по крайней мере 50 сонетов книги «В край иной...»
В списке претендентов на Пушкинскую премию имя Шуфа стояло рядом с именами писателей И. Бунин и А. Куприн, поэтессы В. Рудич, литера-туроведа Ю. Айхенвальд и других знаменитостей. Премии Шуф не получил, но и без внимания авторитетного жюри не остался. Его произведения были удостоены «Почётного Пушкинского отзыва».
В последнюю зарубежную поездку Владимир Шуф отправился в ноябре 1912 года. Это была Персия, куда он прибыл в составе военно-автомобильной команды, имевшей задачу в условиях многокиллометрово-го автопробега в сложных природно-климатических и дорожных условиях проверить механические качества армейских автомобилей. Автопробег прошёл успешно и его результаты были учтены в сложных условиях вызре-вавшей в Европе Первой мировой войны. Для Владимира Шуфа команди-ровка оказалась роковой. Ещё в Петербурге он чувствовал недомогание, а по возвращении из Персии врачи констатировали: в обоих лёгких начались необратимые процессы.
Слабая надежда на выздоровление в конце августа 1913 года вновь привела Шуфа в Крым, но 8 ноября его сердце перестало биться. В некро-логах по случаю смерти В.А. Шуфа его называли поэтом-мечтателем, ре-портёром, путешественником, жизнь которого была полна самых неожи-данных смен горестей и радостей. Таким он и вошёл в русскую литературу.