Несломленный. Глава десятая
… Старый Ачемез слегка потянул поводья на себя, игривый жеребец чистых арабских кровей тут же застыл как вкопанный. Потрепав любимца за гриву, Ачемез лёгким движением, будто и не было за спиной девяноста двух прожитых лет, соскочил с коня. Тут же чьи-то услужливые руки подхватили поводья. Упругой походкой старик прошествовал в саклю. Лишь лёгким кивком головы ответил он на восхищённые возгласы многочисленной толпы. Людей, собравшихся возле высокого каменного забора с крепкой железной дверью.
Кремово-белая черкеска. Серая папаха с алым околышем. Гордая осанка. Такой никогда не выйдет за порог дома в носках натянутых поверх брюк. Только в ичигах - мягких кожаных сапогах, в которых так удобно танцевать лезгинку. Чеченскую лезгинку!
Расправив белые, как перо лебедя, усы, Ачемез скинул косматую андийскую бурку. И в зимнюю стужу в горах согреет она, и в летнюю жару даст прохладу. Половину коня буркой накроешь! Самый сильный ливень стечёт по её космам, так и не промочив джигита.
Одернув лёгкий, тёплый башлык, не чета городским шарфам, сделанный из нежнейшей, почти невесомой шерсти, Ачемез прошествовал на своё место. Там на бархатных, набитых мягким гусиным пухом подушках уже восседали старцы…
В круг ввели пленника. Сорок дней не ведал он очистительной силы воды, не знал женских услад, не ощущал сытости в желудке. Он ждал прощения от Бога и от людей.
Пленник чувствовал собственный запах – смрад давно немытого человеческого тела. Так весной, после голодной, морозной зимы несёт от горного козла, призывающего к брачным играм самок. Он стоял, потупив взгляд: сильный, ловкий, смелый и такой беззащитный перед сметающей любые преграды мощью чира – кровной мести тейпа.
Долго вели старейшины обстоятельный разговор. Многое надо было сказать и многое выслушать.
Ни один мускул не дрогнул на лице Максима. Ни одна из тяжелых мыслей не отразилась в его взгляде. «Над каждым висит рок определённости, - беззаветно верил он, - но лишь руками немногих избранных вершатся судьбы человеческие».
Ещё до вынесения приговора Макс понял, что ему оставили жизнь. «А стоит ли она тех испытаний, что предназначены прощенному?» - спросит каждый в ком нет основы, кто не вправе назвать себя воином. Но невольный убийца ни на миг не сомневался в этом! И он был спокоен, как приготовившийся к смертоносному прыжку тигр, как вулкан, ждущий своего часа, как снайпер, не ведающий промахов.
Глубокий каменный колодец на вершине горы, из которого даже днём видны звёзды, был вырыт в скальном грунте ещё во времена Шамиля. Такие тюрьмы – зинданы при великом имаме не оставались пустыми. В них держали тех, кто был недостаточно набожен или не проявлял должного усердия в священной войне с врагами истины – гяурами.
Но позже горцы редко когда пользовались зинданами. Только для того и существуют исключения, чтобы подтверждать правила.
И Макс принял испытание, уготованное ему суровым и гордым народом, имя которого - нохчий – вызывает страх и зависть у всех, кто лишён счастья, нести в своих жилах его горячую кровь!
Соколов должен был убить своё тело раньше, чем его отыщет смерть. Стать безучастным ко всему, отрешиться от всего, превратиться ни во что – многим ли это под силу?!
Но он готов был обмануть смерть, так и не перейдя грань, отделяющую его от вечности. Это удел слабаков, при первом же жестоком ударе судьбы сказать себе: «всё, нет больше сил для борьбы, лучше гибель, чем такие мучения!»
Максим слишком хорошо осознавал, что слабость в этом мире не прощается никому! «Ты уйдешь, - как заклинание, беспрерывно твердил он переполненные болью слова, - и что? Неизменно найдётся тот, кто займёт твоё место под солнцем! И если горькие слёзы на могиле и стенания родственников (всегда ли они наполнены искренней болью) смогут заменить тебе ни с чем несравнимую радость жизни – уходи! Ты букашка, пылинка, просто атом!»
Максим до безумия хотел жить. И он знал, что, как бы дорого это ни стоило, должен выстоять.
- Ты готов к этому? – сверху раздался суровый, но чуть дрогнувший голос.
- Отец! И это ты спрашиваешь меня? – мысли тревожно колыхнулись, как пламя догорающего костра, - отец, готов ли я! А разве мне оставили выход?! Я знаю, если бы ты был жив, ты бы смог перерезать моих мучителей как баранов, не чувствующих приближения смерти даже в самый последний миг. Ты бы обязательно спас меня. Но разве стоит жертва цели, ради которой она принесена?! Перестать быть мужчиной, только для того, чтобы жить, обманув свою судьбу. Жить рабом вдали от родины, каждый день, видя, как в лучах закатного солнца пламенеют кроваво-красными отблесками зубчатые громады чеченских гор? Не слышать родную русскую речь, где каждое слово будоражит память, превращая существование в жизнь! Давая ему смысл и значение!
Да люди, обрекшие меня на мучения, поступили жестоко. Неужели не в этом право победителя? И я вновь повторю, отец мой! Да, я виновен в смерти чеченца и его женщины. Я убил их в честном бою, убил, чтобы выжить самому. И если судьба повторит испытание, моя рука вновь не дрогнет! Ведь я не первый, кому предназначен этот путь. Судьбу не обманешь. Тебе никогда не придётся сожалеть о том, что в моих жилах течёт твоя кровь.
- Потерпи немного, сын мой, - голос отца доносился откуда-то издалека, - я соберусь с силами и обязательно спасу тебя, ты только дождись!
Слух обострился до предела. Вокруг стояла безжизненная тишина. Время замерло. Максим опустил голову на колени, закрыл глаза. Он гнал прочь из головы все мысли. Все до одной! Не думать ни о чём, стать никем и ни чем: только в этом был единственный шанс на спасение.
Прожить без еды можно долго, знал Соколов. Но выдержать без воды срок, отведённый ему в наказание, смогли немногие. И большинство из них просто сошли с ума. Смерть коварна и жестока. У неё много путей к победе. Потеряв рассудок, человек прекращает сопротивление, ощущая невиданное облегчение. Но не таков был Максим Соколов, в борьбе познавший, что даже среди равных есть более равные.
Желание пить нарастало постепенно, переходя в нестерпимую жажду. Макс не мог мерить время даже сутками. И это было ужаснее всего. Над головой висели всё те же звёзды, предвестники незыблемости вечного покоя. Грань между жизнью и смертью становилась всё менее различимой. В голове один за другим возникали вызывающие трепет шумы, не осознаваемые образы всплывали перед взором…
«Нет только не это, - Соколов с ужасом открыл глаза, попытался ударить себя по лицу ладонью, но скованные наручниками запястья не позволили совершить движение. Тут же он отчётливо услышал рядом с собой тихое журчание. Инстинктивно дёрнувшись,Максим окончательно сбросил с себя оцепенение.
***
Понимание того, что это всего лишь сон-видение пришло не сразу. В памяти чеканно выстраивались события последней ночи.
Под дулом автомата Максима быстро скрутили и, заведя руки за спину, защёлкнули на запястьях наручники. Затем нахлобучили на голову чёрный холщовый мешок и забросили в микроавтобус. Там сорвали с него мокрую одежду и завернули в плед. Дорога длилась не менее двух часов. Сняв с головы мешок, его выгрузили на дно какой-то каменной клетки, весьма напоминавшей «зиндан» в котором до сих пор содержался мэр Храпцов.
Если не убили сразу, трезво рассудил Соколов, значит, я им ещё для каких-то целей нужен. Необходимо было поберечь и даже накопить силы. Шанс на спасение подворачивается всегда неожиданно и в этот миг зевать некогда. Даже если вас уже съели, как минимум остаются два выхода, невесело пошутил пленник и, ощутив под собой что-то напоминающее матрас, завалился спать. В помещении была вполне приемлемая температура, плед неплохо хранил тепло и если бы не сковывавшие движения наручники, выспаться можно было, от души.
Разбудило его тихое журчание. Внимательно посмотрев по сторонам, Макс понял, что находится в небольшом помещении, площадь которого вряд ли более шести квадратных метров. Как и пол, стены были отделаны кафелем. Однако их высота едва достигала полутора метров. Вместо потолка на стенах возлегала массивная металлическая решётка.
«Главное – не делать резких движений. - Как мог, подбодрил себя Соколов. - «Я начальник – ты дурак. Ты начальник – я дурак». Пусть те парни, что бросили меня сюда, сами проявят инициативу. А мы, как говорится, будем посмотреть. Что там у них в башке? Сами-то хоть знают?!»
Кинув взгляд сквозь решётку, пленник обнаружил, что на высоте примерно метров четырёх, то есть там, где, в общем-то, и положено, находится потолок помещения. Подбит он был отделочной дощечкой «вагонкой» и это не могло не натолкнуть на ряд предположений. В первую очередь упругим напряжением каждого, даже самого маленького мускула, Макс тщательно обследовал собственное тело. Вскоре он удостоверился, что все мышцы, связки, кости целы. Ощущения боли обнаружить, также не удалось. Значит, по сути, он был цел и невредим. Однако скованные за спиной руки изрядно затекли, а в спине накапливалась ломота.
Ещё раз, убедившись, что зрение и слух в полном порядке, Соколов не спеша, приподнялся.
Насколько позволял угол зрения, он внимательно осмотрелся по сторонам. Догадки тут же подтвердились. Он находился в бассейне частной бани. Размеры и внутреннее устройство заведения недвусмысленно говорили о том, что такую роскошь может позволить себе далеко не каждый. Даже если она принадлежала какой-то фирме, то всё равно заказчик обладал неплохим вкусом. И, похоже, в треугольнике «водка - девочки – сауна» каждому из углов уделял достойное внимание. Макс ещё раз в подробных деталях вспомнил последние мгновения перед появлением врагов, восстановил дальнейший ход событий.
В том, что его взяли по делу Кота, сомневаться не приходилось. И если здесь замешаны и менты, то лишь те, что на окладе у бандитов. Его захватили, чтобы реализовать месть. Но утончённую. Ведь просто застрелить или зарезать можно было уже давно.
Журчание усилилось, и Соколов оглянулся. Из расположенного над самой решёткой водопроводного крана лилась прозрачная струйка. Это могло быть всё, что угодно. Инстинктивно Макс отпрянул от источника предполагаемой опасности, но тут же с равнодушием обречённого замер в полном спокойствии. Он находился в клетке страшнее чеченского зиндана. Со скованными руками можно было и не пытаться вырваться из западни. Даже если ёмкость заполнялась сильнодействующей кислотой, способной растворить человека без остатка.
Максим пребывал в полной власти пленивших его людей. И в данный момент любые исходящие от него действия не имели реального значения. Однако прозрачная жидкость не давала никакого запаха. И вскоре голыми подошвами пленник почувствовал, что это всего лишь обыкновенная вода. Но её температура едва ли превышала пять градусов. Пребывание человека в такой воде долгое время уже само по себе может привести к катастрофическим последствиям.
Вода быстро поднималась, и Максим с ужасом осознал, что решётка не позволяет ему разогнуться в полный рост. При заполнении бассейна доверху его ожидала неминуемая смерть. Однако Максу меньше всего хотелось думать, что его захватили рядовые садисты, которые наконец-то смогли реализовать свою мечту понаблюдать, как человек превращается в утопленника. Для этих целей им скорее подошёл бы безобидный бомж.
Уровень воды неумолимо нарастал. Соколов, точно утопающий за соломинку, продолжал цепляться за уводящие в разные стороны нити логических рассуждений. Однако в любом случае, его просто обязаны были вычеркнуть из списка живых. Ледяная вода обжигала холодом, но Макс даже не замечал этого. Нащупав глазами трубу водослива, он лишь констатировал и без того прогнозируемый факт: заслонка регулировалась снаружи бассейна. Впрочем, было бы глупо ожидать чего-то иного.
Вода уже сдавливала грудь. При таких темпах заполнения ёмкости, жить оставалось несколько минут.
Но не чувство страха перед смертью терзало его. Неминуемость происходящего наталкивала на два близких по смыслу вопроса: «За что, и зачем?!» Неужели человека можно утопить так же запросто, как едва родившегося щенка?! Впрочем, Макс понимал, что отчаяние начинает подавлять здравый смысл. Ему, чисто случайно не ставшему сытным обедом голодных псов, не стоило лицемерить хотя бы с самим собой.
Он упёрся темечком в металлическую решётку и замер. Момент развязки неумолимо приближался. Но в тот миг, когда уровень воды перевалил через задранный кверху подбородок, пленник почувствовал, что рост водяного столба остановился. Поверхность несущей неотвратимую погибель жидкости замерла в нескольких миллиметрах от плотно сомкнутых губ.
Едва миновала опасность утонуть, подступила другая беда. Металлическая решётка не позволяла стоять в полный рост и напряжённые мышцы вскоре затекли. Одновременно происходило быстрое охлаждение всего организма. В конечном итоге это неизбежно должно было привести к судорогам онемевших мускулов. Стоило Максу утратить контроль над собственным телом, опустившись в воду лишь на длину спичечного коробка, и зыбкая грань, отделяющая его от смерти, была бы преодолена.
Медленно, короткими шажками, он перебрался в угол бассейна и упёрся в кафельную стену лбом. По телу тут же прокатилось невиданное облегчение. И хотя скованные за спиной руки держали его точно тиски, он всё-таки мог последовательно расслаблять разные части тела.
Однако общее напряжение всё равно нарастало. Соколов понимал, что некоторое время ещё сможет продержаться. Но он не имел ни малейшего представления, какой испытательный срок отвели ему его мучители. Час, два, три? Или итогом изуверского эксперимента должен был стать летальный исход?! Несмотря на все уловки, замерзающее тело постепенно слабело. В мозг всё чаще и чаще поступали сигналы о бессмысленности борьбы, о необходимости принять неизбежное.
***
ЕВДА, РЕТРОСПЕКТИВА.
Бывает кому-то с рождения везёт, а вот другим ни «но», ни «тпру». Дали же имечко, в честь прабабки - Евдокия. Да в гробу в белых тапочках видела она эту прабабку, что успела преставиться ещё до её рождения.
Нет бы, Кристиной назвали, Анжеликой, а лучше Виолеттой: так стильно, со вкусом. А тут Евдокия, позорище, да и только. Одним словом, Дунька. Но она не Дунька и немало рож в кровь разбила, чтобы знали: Дунька в поле картошку мёрзлую из-под снега выковыривает и на ферме с пяти утра коров за вымя дёргает. А она Евда! Кому не понятно с первого раза, дважды объяснять никто не собирается.
Учиться Евда не любила, но девчонкой была сообразительной и смекалистой. Высокого роста и в кости широкая, в модели для подиума на проходила, но вот диск или копьё метать, да хоть и ядро толкать, это запросто. Школа находилась в соседнем селе и зимой на лыжах по полю в самый раз. Учеников во всём заведении было с гулькин нос, но преподавателей хватало. Работа не пыльная, в классах по три-четыре остолопа штаны протирают, звёзды с неба срывать не спешат. Отсюда общие требования и сложились: день прошел, да и ладно. Евда была, в целом симпатичная, крупновата правда, но это на вкус. Созрела быстро, парни так и норовили где-нибудь в углу зажать. Но предназначенные для них девки пусть ещё подрастут.
Евда же девочка умненькая и сообразила быстро: раз уж без этого дела никак не обойтись, лучше сразу дать учителю физкультуры. А что?! Молодой, крепкий, к тому же приезжий. Ни жены, ни детей, то, что надо. Не обидит, не хамло местное, да и предохраняться умеет. К тому же с коллегами может переговорить, чтобы тройку на четвёрку исправили. Аттестат о среднем образовании он и в Африке аттестат.
Задерживаться в деревне Евда не собиралась ни на день. И, закончив обучение в школе, сразу рванула в Москву. Благо, ехать далеко не надо, всё под боком. Но в институт не прошла. Нет, на платное обучение конечно предложили, да только пусть они сами там учатся. Менеджеры эти, манагеры грёбаные, офисный планктон, лишь геморрой насиживают. А получают курам на смех. Когда ещё отработаешь деньги, за которые диплом тебе продать собираются?
Возвращаться назад срамота ещё та. К коровам, нет уж, увольте. Некоторые деревенские дураки думают, что в Первопрестольной деньги сами на людей сверху сыплются. Главное, через МКАД перебраться, а там тебе всё дадут. Ага, догонят и ещё раз дадут! Даже дворником не устроишься, везде своя мафия. Всё схвачено, за всё заплачено.
Доступные предложения по трудоустройству сводились к одному: ноги шире. Но Евда себе цену знала и не спешила раздвигать их, перед кем попало. Поэтому быстро перестала звонить по вакансиям, в которых содержался хотя бы намек на такую работу. Однако на заначке долго не продержишься. И когда она наткнулась на объявление, где ночному клубу кафе-ресторану требовались официантки, привередничать уже времени не было. Брали без опыта, на небольшое жалование. Но это для начала, зацепиться. А там можно будет и что-то более приличное поискать. Тут же не в зарплате дело, а в чаевых. Ну, а в том, что ей дадут уж точно не меньше, чем другим, Евда не сомневалась ни на миг.
Директор, Вадим Николаевич, ей не понравился сразу: толстый, обрюзгший, на вид какой-то грязный, хотя вряд ли был старше сорока лет. Как таким мудакам бабки к рукам липнут, ума не приложишь. Евда смирилась с действительностью, убедив себя в том, что изначально деньги у государства украл кто-то из старших родственников. А этот вахлак поставлен присматривать за уже налаженным хозяйством. После короткой формальной беседы, видно текучка кадров была здесь делом привычным, десять минут в бухгалтерии и вот уже новоиспечённая официантка-стажёр готова приступить к исполнению служебных обязанностей. А через неделю-другую можно будет грести деньги лопатой. Ведь каждый десятый рубль от стоимости заказа – это твоё, родное, чаевые.
Несложно вывезти девушку из деревни, хорошо понимала всё ещё прописанная в сельской местности начинающая официантка, куда как труднее вывести деревню из девушки. Но она не хабалка, которой дальше овощного лотка на рынке дороги нет, она знает, где и как надо включать мозги. И когда через три дежурства к ней подошла одна из разбитных официанток, Евда к разговору была готова. Эта вертлявая сучка по имени Инга постоянно ошивалась возле администратора, моложавой женщины лет тридцати пяти, и не вылезала из кабинета директора. Она и сообщила, что каждый третий рубль от чаевых надо отдавать администраторше. В противном случае новенькой придётся подыскивать себе другую работу.
Евда легко смирилась с неизбежным. В жизни слишком часто приходится выбирать между плохим и очень плохим. К тому же посетители щедро одаривали улыбчивую официантку чаевыми. Крупная и сильная она подспудно притягивала к себе мужиков. Мысленно овладевая большим, крепким телом, с выпуклостями и впадинами на нужных местах, они от души благодарили её за предоставленную возможность. Евда никогда не возмущалась, если кто-то и хлопнет по упругому заду. В конце концов всё это оплачивалось.
Хочешь развеселить Бога, расскажи ему о своих планах. Впрочем, Евда делиться ни с кем не собиралась. Да и не было у неё никаких планов.
Не прошло и двух недель с её появления в ночном клубе. Всё это непрестанное мельтешение по залу между кухней и столиками клиентов поначалу выматывало до основания. Постепенно дело налаживалось, и приятная процедура подсчёта полученного к концу смены дохода отодвигала неизбежные трудности на задний план.
Официанткам полагалось приходить на работу за час до открытия заведения: без суеты переодеться, накраситься, проконтролировать чистоту и порядок на закреплённых за каждой сотрудницей столиках. Однако в тот злополучный вечер всё сразу пошло наперекосяк. Не успела Евда перешагнуть через порог, к ней тут же подбежала старшая смены, та самая Инга, что лебезила перед администраторшей и директором. Жеманно и похотливо улыбаясь, она сообщила, что Евду вызывает к себе Вадим Николаевич. На прямой вопрос «зачем», эта стерва, как всегда ответила снисходительной, преисполненной чувством превосходства ухмылкой. И тут же ломанулась в полутьму зала, будто испортивший воздух хорёк. Как же успела Евда возненавидеть эту тварь за две недели совместной работы. И не раз прокручивала в голове сцены справедливой и столь сладостной мести. Но юная выпускница сельской школы прекрасно понимала: если бы Господь обращал внимание на каждую просьбу подобного толка, на земле давно уже не осталось бы ни одного живого человека.
Проследовав мимо раздевалки, Евда сразу направилась к кабинету директора. Какое-то неприятное тяжёлое чувство давило на сознание. Она понимала, что ничего хорошего из этого визита не выйдет. Но и не пойти было нельзя. Ненадолго задержавшись у двери, она взяла себя в руки и осторожно постучала. Дождавшись ответа, Евда несмело открыла дверь.
***
В тот миг, когда казалось, что всё уже кончено, пленника озарила спасительная идея. Он повернулся к сходящимся под прямым углом стенам ёмкости спиной и, используя в качестве дополнительной опоры сцепленные руки, навалился плечами на стены. Слегка согнув ноги в коленях, Макс позволил воде выталкивать из себя погружённое в неё тело в строгом соответствии с законами физики. Ему удалось расслабиться почти полностью. Он даже выставил вперёд одну из ног, разогнув её в колене. Превратившись в большой поплавок, пленник понял, что сможет продержаться в ледяной воде долго. Пока не умрёт от полного переохлаждения. И тут его взгляд упал на представшую взору стену. На него нагло и бесстыже смотрел глазок видеокамеры. Значит, кто-то наблюдал за ним от момента, когда его бросили в этот бассейн-тюрьму. Соколова тут же охватило негодование. Он явственно представил, что подонки ведут запись пытки, чтобы затем торговать ею. Или хуже того: выставить в Интернете на платном сайте для извращенцев. Больше всего угнетала невозможность оказать хоть какое-то сопротивление.
Вскоре Максим практически перестал ощущать ноги ниже колен. Он знал, что это начало гибели. Для организма важнее всего сохранить мозг и сердце. Все остальные органы - не в счёт. Ещё немного, понял Соколов, и он не сможет оставаться живым поплавком. Снова повернувшись к стене лицом, пленник упёрся лбом в кафель и снял напряжение до возможного максимума. Пришло чёткое осознание: если в ближайшие минуты ничего не изменится – он труп.
***
Видимо это поняли и люди, обрёкшие его на мучительную пытку. В тот миг, когда Макс мысленно прощался с жизнью, он почувствовал, что вода в бассейне начинает спадать. Изменение обстоятельств тут же ставило новую задачу: как можно быстрее восстановить кровообращение, дать рукам и ногам возможность обрести хоть какую-то силу. Он даже приблизительно не представлял, что будет происходить с ним дальше. Не собираются ли его поместить в доменную печь или выбросить из самолёта без парашюта? Тем не менее, пока его оставили в живых, и это был всё-таки не самый худший из возможных вариантов. Мысленно Макс разгонял кровь по телу. Он явственно представлял, как горячая алая жидкость по мельчайшим капиллярам пробивается к холодным, уже почти безжизненным клеткам пальцев ног, кожи, сухожилий, вгоняя в них силу и желание жить.
Послышался тихий скрип, решётка автоматически откинулась к одной из стен, тут же сверху медленно опустилась металлическая лестница.
- Давай поднимайся, хватит водными процедурами увлекаться! - где-то рядом раздался противный голос.
Решётка уже не мешала Соколову разогнуться в полный рост, и в трёх шагах от бассейна он увидел человека, которого, не зная имени, иначе, как Хомяком, и не назовёшь. От него исходило сытое хамство. Небольшого роста, с коротенькими пухлыми ручками и ножками, изрядных размеров брюшком, он просто являл собою олицетворение порока: чревоугодия, похоти, пьянства. Маленькие поросячьи глазки не выражали ровным счётом ничего. А от таких людей, хорошо знал Максим, можно ожидать самого худшего. Всем видом он напоминал только что принесённого из зоомагазина хомяка, который после нескольких часов голода, пристроившись к миске с крупой, до упора набил едой защёчные пазухи. Говорил он тонким фальцетом, и это ещё больше встревожило Соколова.
– Вылезай! – без угроз, почти по-дружески произнёс Хомяк, - пообщаемся. Надо бы непонятки перетереть!
Макс вовсе не спешил высказать своё возмущение, поведением захвативших его людей, хорошо зная, что этим только добавит себе новых проблем.
- Со скованными руками? – он лишь недоверчиво уточнил технические детали, - я же наверняка поскользнусь и разобьюсь!
- Ничего! - ухмыльнулся Хомяк, - другой на твоём месте давно бы уже ластами щёлкнул, а ты крепкий. Так что особо не прибедняйся, потихоньку двигай.
На всякий случай Хомяк вытащил из кобуры «макаров», но агрессии в его взгляде не было. Несомненно, он полагал, что после такой пытки воля жертвы к сопротивлению окончательно сломлена.
Эту версию Максим принял за отправную точку. Прежде, чем поставить ногу на металлическую ступеньку, он долго и надсадно кашлял, срываясь на сипение и стоны. А затем, прерывисто дыша и всё время, подкашливая, принялся медленно подниматься. По мере того, как Соколов стал спускаться с обратной стороны бассейна, Хомяк, предусмотрительно сохраняя безопасную дистанцию, начал отходить назад.
- Левое плечо вперёд! Шагом марш! – дурашливо скомандовал Хомяк. Макс понуро подчинился команде, конвоир с пистолетом в руках тронулся следом. До ведущей из помещения двери оставалось три шага. Максим мысленно выверил схему атаки. Разыграв приступ удушливого кашля, нужно резко наклонить корпус вниз и влево, уводя его с линии огня. Используя правую ногу как опорную, надо закрутиться влево против часовой стрелки и стопой левой ноги нанести круговой удар в ухо, в висок. Добить нокаутированного врага не представит особой сложности.
Но что дальше?! Сколько человек в команде Хомяка? Двое, трое, пятеро? Где они находятся в данный момент? Как скоро объявятся? У кого ключ от наручников и найдутся ли подсобные средства, чтобы снять оковы? Эти, как и многие другие вопросы говорили Соколову, что время ответного удара ещё не пришло. Настанет ли оно вообще, он тоже не знал. Но бессмысленный риск мог лишить его последнего шанса.
Конвоир заставил пленника ногой открыть дверь и выйти в предбанник. Там мерзавца поджидал подельник.
Напарник толстяка казался его полной противоположностью. И если вновь сравнить человека с животным, уместней всего вспомнить гориллу. Огромные надбровные дуги, выступающая вперёд челюсть, плоский с вывороченными ноздрями нос. Широко расставленные дерзкие глаза смотрели колючим испытывающим взглядом. Он попытался сложить губы наподобие улыбки. Но на покрытом многочисленными грязными точками угрей лице она выглядела чем-то неестественным, совершенно чужеродным. Макс физически почувствовал колоссальную опасность, исходящую от этого человека.
Горилла тут же надел на глаза пленника плотную повязку. Это сразу навеяло надежду. Бандиты вывели Макса на двор и по умощённой каменной плиткой дорожке направили в стоящий невдалеке особняк. Голыми стопами, всей кожей, через слух и обоняние пленник впитывал в себя информацию об окружающем мире. Враги боялись его и лишили зрения, чтобы дезориентировать. Если бы они намеривались ликвидировать пленника немедленно, то вели бы себя совсем иначе. Похоже, им приходилось скрывать и свою численность, вероятнее всего, малочисленность.
Его ввели в здание, посадили на табурет, сняли с глаз повязку. Макс тут же «закатился в приступе раздирающего лёгкие и бронхи кашля». Всё получилось весьма натурально. По крайней мере, преступники не нашли оснований для обвинений в симуляции.
Свидетельство о публикации №222061900867