Яша

Эту историю мне рассказала бойкая сельская старушка Ирина Михайловна году эдак в 2003. Тогда меня интересовали разные былички, предания, обряды и мистические истории. Я аккуратно конспектировал их в толстую синюю тетрадь, которая, спустя годы, благополучно потерялась. Поэтому воспроизведу рассказ по памяти.
 «Ночью приходит и стоит у окна», - начала рассказ Ирина Михайловна, отхлёбывая из блюдца ароматный чай со свежей земляникой. Ягодный запах лениво обволакивает небольшую уютную комнату избы с аккуратно заправленной кроватью, связанными из лоскутов цветными половиками, белоснежными кружевными занавесками на маленьких окнах и капающим рукомойником «починить-то некому».
Мужа Яшу Ирина Михайловна проводила на погост ещё в 98-м. Прощаться с ним пришло всё село. Он был знатный стекольщик. Пластиковых окон вне города шибко не знали тогда, а Яша мог и треснувшее стекло заменить, и раму новую сладить. За это уважали очень.
А вот после смерти Яша успел нагнать на свою вдову жути. Больше пяти лет прошло, а у Ирины Михайловны всё не идут из головы события, начавшиеся с третьей после похорон ночи.
«Ночь на третью это началось, - вспоминает Ирина Михайловна, лежу и слышу, будто кто-то по имени зовёт: «Ира, Ира». Глаза открываю – не видать никого. А месяц в окно такой яркий-преяркий. Смотрю на часы – половина второго. Закрываю глаза: - «Приснилось, наверное». Не успеваю провалиться в сон, снова зовут. И голос такой глухой, сиплый.
Гляжу, а вон у того окна, что выходит в огород, свет-то в него не попадает почти, Яша и стоит. Стоит и смотрит на меня. Весь бледный стоит. А костюм на нём тот самый, в котором схоронили.
Долго стоял. Потом подошёл и с краю постели ко мне прилёг. И молча всё. А я будто и позабыла, что помер он. Но по всему телу сразу как-то тяжело сделалось, руки не поднять, и в избе – тихо, глухо, как в гробу.
Когда стрелки пересекли трёхчасовой рубеж, Яша стал бледнеть и распадаться. Будто ватный стал. Сон, не сон – не пойму никак. Но на вторую ночь – та же историю, и на третью, и на четвёртую.
Появляется глубоко за полночь, стоит, смотрит, иногда молча ложится рядом, а после трёх становится будто ватный и распадается, растворяется. И пока здесь он и думки то нет, что уже «нездешний» он. Будто так и должно быть.
А ночь на девятую он меня рукой поманил, пойдём мол. Я, будто кто вёл меня, молча оделась и вышла за ним сперва во двор, потом на улицу, на дорогу. Народу ни человечка и Луны нет, фонарь только в конце улицы одинокий горит.
Иду я значит с ним рядом. А куда иду? Пол-улицы прошли. Собака где-то завыла, да жутко так.
И тут вдруг озарение снизошло до меня. Будто голос в голове подсказал: «Мол, с покойником же идёшь!». Поворачиваюсь я к нему и говорю: «Яша, да как же это? Ведь помер ты».
Видели бы вы, как его перекосило в ту минуту. Пальцем эдак погрозил мне и засмеялся, нехорошо так засмеялся и побежал в сторону кладбища. А кладбище-то вон в конце улицы поворот направо и сразу оно и начинается.
После этого узнавания визиты к Ирине Михайловне покойного супруга закончились. Как подытожила она сама: «Может потому что день девятый. Он хоть и не сороковой, но тоже значимый. В церкву опять же сходила, панихидку заказала. Больше не навещает и слава Богу! Уж, коли положено будет, так сама переберусь к своему Яше, но уж никак не наоборот. Да и Яша ли это был»? Ты пей, милок, чаёк-то. Земляника-то дюже уродилась в этом году».