Отцы и дети. Фантасмагория

Отцы и дети
Фантасмагория

Иногда мирная размеренная жизнь приобретает чудовищный окрас. И то, что вчера казалось абсолютно невозможным, немыслимым, из разряда иррационального, сегодня воплотилось в кошмарную реальность.
Стопроцентно утверждать, что подобным образом рассуждал Денис Игоревич Овчаров или именно таким умозаключениям соответствовало его ощущение происходящего – не представлялось возможным даже среди ближайшего окружения. Причина заключалась в немногословности и неизменной армейской выдержке вполне зрелого и состоявшегося отца маленького дружного семейства.
Тем не менее, события настоящих дней воспринимались им остро, болезненно и в некоторой степени драматично. Нет, не было никакой растерянности, истерии, паники. Да её, в принципе, не могло и быть, ибо по складу характера и богатому жизненному опыту отставной офицер, а ныне закалённый хаосом девяностых и нулевых опытный производственник, о котором коллеги отзывались не иначе как «от бога», умел держать себя в руках и трезво оценивать любую жизненную перипетию. Даже ту, в которой сейчас оказалась вся Россия. Желали или нет сами россияне оглушительно-нежданной развязки событий? В сложившейся ситуации уже мало что зависело от их намерений и предпочтений. Впрочем, как и во все времена.
Война! Хоть страшное слово и не звучало с экранов телевизоров, а заменялось скупой малопонятной большинству аббревиатурой СВО, но ощущение войны не просто витало где-то в вышине, а проникало в каждый дом, пронзало сердце каждого неравнодушного гражданина. Да, это была именно она – война. Жестокая, немилосердная. С её страхом, кровью, героизмом, непониманием и… предательством. Война за существование русской нации.
– Папа, ваше поколение просрало великую страну, – именно такими грубыми, на грани фола, и режущими душу словами восемнадцатилетний сын Дениса Овчарова – Артём безапелляционно высказал отцу наболевшее. – И нам, нынешнему поколению, придётся исправлять ваши ошибки, возрождая порушенную державу, – добавил твёрдо, ничуть не сомневаясь.
Возразить было что. И в то же время – опровергнуть юношеский максимализм оказалось сложно и больно. Доля правды… Да чего уж юлить, – устами юноши сказанное разило верно и беспощадно, в самую точку. «И откуда он только набрался идеологических догм и принципов, которые, вроде бы, в современном потребительском обществе, отнюдь не приветствуются и даже отвергаются?» – задавался вопросом отец. Поразмыслив, довольно усмехался, прекрасно понимая – без его влияния не обошлось.
Старшему Овчарову хотелось спорить, отстаивать свою позицию, кинуться грудью на защиту предпринимательства, ещё с десяток лет назад являющееся смыслом его жизни. «Сын, ты не прав! – вскипали отцовское сердце и разум. – Мы искренне ждали и верили в перемены. Сытые по горло идеологией, навязанной номенклатурой и вывернутой наизнанку, жаждали глотка свободы. И что уж кривить душой – ради этого призрачного будущего отринули идеи коллективизма и социального равенства. Пусть и не все из нас, но немалая часть тех, кому сейчас перевалило за полтинник».
Душа Овчарова разрывалась между безграничной любовью и тревогой за будущее сына и скупой гордостью за его непростое мировоззрение. В памяти всплывал разговор, состоявшийся чуть более полугода назад. Тогда сын пришёл из школы с последнего звонка, взъерошенный, разгорячённый. С порога, едва скинув обувку, юноша поделился новостями:
– Ты знаешь, что сказал нам Юрьич, на прощании со школой?
«Юрьичем» выпускники звали самого уважаемого из когорты учителей – историка – рано поседевшего низковатого и щуплого мужчину с глубоким пронзительным взглядом и едкой нескрываемой иронией к доминирующей среди школьников безграмотности и полному незнанию предмета, особенно среди старшеклассниц. Уж чем ему не угодили представительницы слабого пола, одному Богу известно. Поговаривали, что всему виною первая жена, тоже, кстати, учительша, с которой мужчина в кои-то годы благополучно расстался и, едва вступивши в пенсионный возраст, связал свою жизнь с моложавой длинноногой красоткой. Казалось бы, учи себе на радость подрастающее поколение, сей «разумное и вечное»… Но, нет, Юрьич выгорал. Он на полном серьёзе собирался распрощаться со школой и заняться научной деятельностью. Как истинный профессионал своего дела мужчина трезво оценивал будущее российского образования. Похоже, противостоять наступающей «тьме» уже не было ни сил, ни желания. Даже его интеллигентский либерализм и отчасти критичное отношение к определённым периодам советского прошлого не добавляли успеха в битве за умы и души подрастающего поколения, которое, по мнению историка, ничего в этой жизни не интересовало. При всей своей характерной неоднозначности Юрьич пользовался непререкаемым авторитетом у старшеклассников. Только ему одному на День учителя будущие выпускники смело, с присущей молодецкой удалью и бесшабашностью, могли преподнести в качестве подарка продуктовый набор из бутылки кисломолочного Тана, солёных орешков и пары упаковок каши быстрого приготовления, зная, что их поступок будет оценён любимым преподом «по достоинству и с пониманием». Подстать выпускникам и мальчишки-десятиклассники, вручили мэтру бутылку добротного коньяка в самодельной деревянной коробчонке, на которой собственноручно лазером выжгли занимательную и высокомудрую, по их мнению, надпись: «каждый коньяк, без сомнения брэнди, но далеко не каждое брэнди – коньяк». Креатив «неучей» Юрьич оценил и снисходительно принял подарки…
– Мне вас жаль, парни, – произнёс учитель, с тоской глядя на веселящуюся молодёжь.
– Почему, Николай Юрьич? – первым вскинулся пронырливый Пашка, вечный троечник. – Это потому что мы тупые?
– Нисколько, вы – не тупые. Вы продукт своего времени. И во многом ничем не хуже нас. А в чём-то даже и лучше, – задумчиво ответил Юрьич, сделал паузу и продолжил. – Вам придётся воевать. И очень скоро.
Никто из выпускников не отреагировал на его слова. Лишь немногие пожали плечами, не понимая о чём речь. Какая такая война? Ежели в Сирии, так это где-то далеко, да и воюют, исключительно профессионалы. А у нас впереди университеты, для многих европейские, в Праге, Лондоне, Берлине. И наши столичные ничуть не хуже, с перспективой дальнейшей работы в крупных международных компаниях. Примерно так подумало большинство. А впрочем, они пропустили откровение Юрьича мимо ушей.
Если для старшеклассников сказанное историком пронеслось вскользь, едва задев их умы, чего, мол, чешет стареющий авторитет, то для Дениса Игоревича услышанное прозвучало словно пророчество. В очередной раз защемило сердце. Старший Овчаров остро почувствовал, что это не просто слова. И профессионал своего дела, такой как Юрьич, не будет разбрасываться ими почём зря.
После вещих слов прошло чуть более восьми месяцев. Предсказание учителя сбылось в полной мере. Нагрянуло внезапно, одномоментно. Оглушительно накрыло каждого. Ещё вчера по набережным южных приморских городов, беспечно фланировали отпускники и влюблённые парочки, радуясь раннему приходу весны, где-то в глубокой Сибири, искромётно матерясь, вездесущие дворники вступали в последний бой со снежными заносами, а на «окраине» уже рвались «калибры» и раскатисто гремела артиллерийская канонада. Танковые колонны и десантные подразделения взламывали многотонные рубежи бандеровской нечисти.
Наступил момент истины. Даже самым далёким от политики, отвергающим любую причастность к решениям властей, а также маловерам, нигилистам и скептикам, не говоря уже о провластных элитах, пришло время определиться. С кем ты? Со своей армией, брошенной в пекло, проливающей кровь и штурмующей нацистские бастионы, возведённые зигующей армадой последователей Бандеры и Шухевича на щедрые вливания заоокеанских и европейских последователей неонацизма? На стороне «золотого тельца», сытого беззаботного существования или так называемых «общемировых ценностей» и западного миропорядка?
Для Овчарова не существовало сомнений. Свой выбор он сделал сразу. И дело даже вовсе не в озвученных сверху целях войны. О них ещё можно было разглагольствовать, чего-то недопонимать, пытаться расшифровать мудрёные понятия «денацификация» и «демилитаризация», неожиданно ворвавшиеся в общественный лексикон.
Это его армия сражается и погибает на русской земле, это по его городам и сёлам наносит удары враг, это русских людей уничтожают без малого десятилетие при молчаливом равнодушии и попустительстве всего «цивилизованного» мира, это русские солдаты ежедневно проявляют чудеса мужества, стойкости и героизма. Это его страна едва ли не впервые за всю историю существования не стала ждать коварного нападения, а нанесла упреждающий удар, сохранив жизни сотен и сотен тысяч русских людей.
Причём, это не был оголтелый ура-патриотизм и бесхребетный «одобрям-с». Разухабистая протухшая пропаганда, годами потоком льющаяся с голубых экранов давно уже благополучно почила «за бортом» сознания Дениса Игоревича.
Мог ли Овчаров рассуждать иначе? Ведь он, как никто другой, ясно видел разрушительные последствия преступных антинародных деяний погрязшей в коррупции провластной верхушки – экономику страны, порушенную правящим олигархатом, полную деградацию образования и культуры, замаскированную под модный термин «оптимизация».
Сейчас пришло время оставить распри и сплотиться для победы над врагом. Поступить по-другому во все времена и во всём мире называлось ёмким и не имеющим двойной трактовки позорным словом – предательство. И совсем не значило, что сознание Овчарова перевернулось или, как говорят ныне, переформатировалось. К «разбору полётов» ещё предстояло вернуться и «раздать всем сёстрам по серьгам», в том числе и тем, кто ещё недавно славил власть и призывал к патриотизму, а нынче из-за бугра поливал Родину грязью, успев «переобуться в воздухе». Но это будет уже потом, после победы. Неминуемой и однозначной. Несмотря на яростные попытки её не допустить, а говоря иначе – украсть.
История – занимательная штука. Денис Игоревич ясно помнил свои школьные времена. Ещё в начале восьмидесятых ему довелось писать сочинение на тему «Чему нас учит история». И он с предельной откровенностью скользил «пером» по бумаге, отчаянно доказывая свою точку зрения и приводя в качестве примера слова испанца Сервантеса о том, что «история – сокровищница наших деяний, свидетельница прошлого, пример и поучения для настоящего, предостережение для будущего», или фразу русского гения Ломоносова о «народе, не знающем своего прошлого». Нынче всплывали на ум совсем недавние события. Вот он вместе с Артёмкой обсуждает его школьное эссе на ту же самую тему. И сын приводит иные цитаты. Среди них Гегель – «история учит лишь тому, что она никогда ничему не учила народы», Хаксли – «уроки истории заключаются в том, что люди ничего не извлекают из уроков». «О времена, о нравы!» – так и хотелось воскликнуть отцу. Но он принимает точку зрения сына – да, история никогда никого ничему не смогла научить.
Ныне Овчаров пытался понять, так всё же, когда он был прав, в своей далёкой юности или сейчас? Превентивный удар по врагу – это ли не урок, извлечённый из кровавого и гибельного сорок первого? А недобитая и амнистированная бандеровщина, поднявшая голову спустя чуть более полувека? Или проигранная Крымская война и оставленная один на один с врагом николаевская Россия, преданная и брошенная всеми союзниками? И пять разделов Речи Посполитой прошли впустую для потомков и нынешнего поколения англосаксов? Неужели всё повторяется вновь? Ведь получается, весь мир – страна невыученных уроков! Может он был прав и тогда, и сегодня, как прав сейчас его сын? А истина – это и есть вечные сомнения? Недаром «колесо истории» – тот же замкнутый круг, а бесконечные витки исторической спирали рано или поздно повторяют друг друга. В чём же тогда различия между невыученными уроками, забытыми и усвоенными…

Николай Птуха находился в запое почти неделю. Жена Марина с жалостью смотрела на мужа, но и она никак не могла повлиять на ситуацию. Это уже не просто запой. Николая было необходимо срочно лечить, его состояние уверенно деградировало в сторону хронического алкоголизма. Болезнь прогрессировала, и справиться с ней без посторонней помощи не представлялось возможным. Главное, донести эту мысль до сознания мужа. Пока он сам не поймёт, что ему нужна помощь, никаких подвижек к выходу из тупика не получится. Примерно так рассуждала Марина, беззвучно глотая слёзы.
– Ну что уставилась? – Николай вызывающе кинул взор на супругу. – Думаешь, я алкаш. Да? И бросить пить не смогу? А вот и не угадала!
Мужчина перевернул над раковиной бутылку водки, опорожнённую на четверть, и вылил всё содержимое.
– На, любуйся! Говорил, же, опрокину пару стопочек и брошу, – произнёс он слегка заплетающимся языком. – У меня всё под контролем. И нечего смотреть с упрёком.
Марина молчала, понимая, сейчас бесполезно что-либо обсуждать. Она уже знала, что последует дальше. Пройдёт ещё примерно час, который Коля проведёт бесцельно блуждая по квартире, после в нём начнёт нарастать озлобленность и даже агрессия. Он начнёт распахивать все дверцы кухонного гарнитура, в поисках горячительного, заглядывать в холодильник, жадным взглядом рыская по его полкам. После шарахнет кулаком по столу или ещё хуже, разобьёт костяшки пальцев ударом о стену и стремглав выскочит за дверь. Чтобы через некоторое время вернуться с очередной бутылкой водки, утолить страждущую плоть и вновь демонстративно на глазах жены вылить остатки спиртного в раковину. И так по кругу несколько раз подряд. Пока не упадёт и не забудется в беспамятстве. А может, опять исчезнет из дома, и, вернувшись через сутки-другие мятым, потрепанным, с разящим запахом перегара, начнёт заново судорожно восстанавливать клиентскую базу, извиняться по телефону перед посетителями собственного массажного салона, основанного лет пять назад и дающего небольшой, но стабильный доход.
Приобретённая ещё в далёкой молодости профессия массажиста стала основной в его жизни. Связав себя узами брака ещё в студенческие годы, Николай и Марина вот уже около двух десятков лет шли по жизни рука об руку. Оставив бесплодные попытки обзавестись потомством – врачи вынесли безапелляционный вердикт относительно здоровья Марины – супруги занялись карьерой и в некотором роде преуспели. Первой удалось реализовать свои замыслы Марине – она открыла в своём родном волжском городе косметический кабинет, а после, благодаря первой заработанной на покраске ногтей прибыли, на стезе предпринимательства отметился и Николай.
Едва почувствовав свободные деньги, поняв, что уже нет никакой необходимости экономить последнюю копейку, мужчина ударился во все тяжкие. Нет, он не изменял жене направо и налево, но тяга к спиртному, зависание в питейных заведениях и клубах сначала по выходным с друзьями, а после и ежевечерне – стало нормой. Другие женщины? Сие покрыто мраком, но если и так, то Николай умело скрывал интрижки и повода для ревности не давал. Тем более, по своей натуре он был, скорее, ведомым в браке, да и по характеру чуточку флегматичный и незлобливый – относился к Марине трогательно и с участием. Творческие способности мужчины тоже играли немалую роль в их отношениях. Николай увлекался живописью, так, для себя, на чисто бытовом уровне, пробовал писать тексты для песен, которые исполнял на гитаре вместе с такими же любителями. Вот эта «богема» и вовлекла его в порочный круг. Заставить высокорослого широкоплечего мужчину, годами за сорок, делать что-либо против его воли, конечно, нереально, но мягкотелость и слабохарактерность Николая лишь благоприятствовали «скатыванию в пропасть».
– Николаша, одумайся, подумай обо мне, о моём больном сердце, – напрасно взывал материнский глас. Наталья Сергеевна, коренная волжанка, а ныне жительница Крыма, перешедшего «под руку» России, не переставала в телефонных разговорах увещевать сына встать на путь разума. – Ведь у меня только вы с Владиком и остались.
Около года назад Наталья Сергеевна проводила в последний путь мужа-украинца, уроженца Херсонской области, и забота о детях и внуках заполняла всю её жизнь.
В отличие от брата, младший – Владислав, вместе с супругой и двумя маленькими детьми благополучное проживал в граде Киеве, работая программистом на западную телекоммуникационную компанию.
Гордиться младшим, переживать за старшего – таков, казалось, удел любящей матери. Но жизнь вносила свои коррективы, переворачивая и круша не только сложившийся быт, но и сознание.
– Дениска – это ты? – ранним утром взволнованный голос из динамиков мобильника, стряхнул окончательную дрёму с Дениса Овчарова.
– О, привет, Наташ, рад тебя слышать, что-то случилось?
Денис и вправду был приятно удивлён звонком родной тётушки. Хоть расстояние между Забайкальем и Крымом с десяток тысяч километров, но каждое общение с любимой родственницей навевало тёплую ностальгию о редких встречах заботливых близких, разбросанных ныне судьбой.         
Наталья Сергеевна была годами намного взрослее своего племянника. Несмотря на это он по-прежнему, как и с раннего детства называл свою тётю исключительно по имени и никак иначе. Ведь так звал родную сестру и его отец, ушедший из жизни много лет назад. А уж теперь, оставшись старшим в роду по мужской линии, Овчаров тем более не мог изменить не только собственным детским привычкам, но и во всём старался подражать своему отцу. Прошедшей ночью мужчина вернулся с таёжной заимки – охотничал с друзьями, и прозвучавший звонок стал для него приятной неожиданностью.
– Опять Коля чудит? – Денис опередил с ответом собеседницу.
– Да что же это творится! Разве не знаешь? – пугающий надрыв в голосе Наташи окончательно прогнал сон.
– Да что случилось, я несколько часов назад домой вернулся.
– Он с ума сошёл! У него крыша, что ли, поехала?
– О ком ты?
– О нашем верховном. Он же Украину бомбит! Убийца! Это же война!
Ошарашенный новостью, Денис впал в молчаливый ступор и судорожно стал тыкать пальцем в «иконки» мобильного.
– Как там Владик? У него всё нормально? – наконец справившись с волнением и прочитав в сети первые новости, переспросил Денис.
– Пока, вроде, у них тихо, но я себе места не нахожу. Что будет-то, что будет, – запричитала тётушка и зарыдала в трубку. – Это как же так можно, в наше время и бомбить? – сквозь рыдания прорывались её слова.
Как только мог, Овчаров успокоил Наталью. А впрочем, какое там спокойствие. Он прекрасно понимал, что теперь материнское сердце будет там, вместе с младшим сыном, и все его потуги ни к чему не приведут.
Чтобы несколько отвлечь тётю, Денис словесно попытался перехватить инициативу:
– У Коли с Мариной, надеюсь всё хорошо?
– Да какое там, – едва слышно произнесла Наталья. – Всё хуже и хуже, запивается совсем, к разводу дело идёт.
– Мы сделаем следующее. Ты сейчас перестанешь плакать. Держи меня в курсе, как будут дела у Владика. Мы здесь на ситуацию пока что никак повлиять не сможем. А с Колей я попробую ещё раз поговорить, и решим все вместе, что дальше делать. Хорошо?
– Ой, Дениска, совсем я тебя замучила нашими проблемами. Вот почему с моими постоянно что-то случается? Вас ведь отец сумел воспитать. А мои? Ты уж при случае вправь Кольке мозги. Он ведь только тебя и слушает. Ты ж у него заместо отца, в авторитете.
– Так, Наташ, прекрати причитать. Всё будет хорошо. Да и тебе грех жаловаться на сыновей. Вон, Владик какой молодчина! Всего сам добился. Есть чем гордиться.
– Ой, что будет-то, спаси и убереги их Господь, – вновь зарыдала Наташа.
Закончив разговор и нажав «отбой» Овчаров задумался. Услышанное необходимо осмыслить, скрупулёзно перечитать и пересмотреть всё в сети. Хоть Интернет и взрывался победными хрониками и бравурными маршами, тревога не отпускала.
Шёл первый день войны…
Минула неделя. Позвонил из столицы Артёмка. Общение с сыном затянулось надолго. Фронтовые сводки, предательство элиты и гламурного шоубиза, бескомпромиссная вера в неминуемую победу… – расхождений во мнениях между отцом и сыном не существовало. Разве что, старший Овчаров был менее категоричен в суждениях. Артёмка молод, порывист, горяч. Что и говорить, если уже на первом курсе университета вступил в ряды «Левого фронта», получил заветную красную книжицу. Втайне разделяя устремления сына, Овчаров не хотел открыто выражать свою поддержку. Раз уж сын решил пойти столь рисковой дорогой, то пусть сам и набивает шишки. Но подстраховаться всё-таки решил – позвонил бывшему сослуживцу, а ныне оппозиционному функционеру, попросил присмотреть за Артёмкой, как бы «дров не наломал». Заручившись пониманием, несколько оттаял.
– Знаешь, папа, абсолютное большинство моих сверстников, в том числе из универа, не понимают, для чего мы вторглись на Украину, зачем нам это было нужно. И выступать против, считается даже модным, подобно фронде. Причём, это непонимание в молодёжной среде достаточно искреннее.
– Ничего удивительного. Ты же видишь и знаешь, каков уровень преподавания был в школе, каков он сейчас у вас в университете. Сам же буквально на днях рассказывал, мол, доцент кафедры макроэкономики с полной уверенностью поясняет студентам, что все беды в нашей экономике исключительно из-за огромной протяжённости территорий…
– А по-моему, мы пожинаем плоды деидеологизации, развращённости сытой жизнью.
– С тобой трудно спорить, знаю твою идейную непримиримость. От себя добавлю, хоть Россия безусловно права в этой непримиримой битве с неонацизмом в лице всего западного мира, но и она никогда за последние десятилетия даже близко не была образцом справедливости и показательным примером для остального мира. Гораздо хуже, что мотивацию наших действий сейчас не понимает не только молодёжь, но и немалая часть старшего поколения.
Основания для сказанного были у Овчарова более, чем весомые.
Заливистая трель мобильника заставила мужчину открыть глаза и стряхнуть остатки сна. Часы показывали второй час ночи. На экране смартфона красовался вызов от Николая. Овчаров обречённо вздохнул. Ему бы сбросить звонок в такой неурочный час, но он дал обещание Наташе поговорить с её сыном.
Денис догадывался, что Коля, наверняка пьян, ну, может выпивши. Впрочем, сути это не меняло. И ночные звонки от нетрезвого братца происходили довольно часто. Хотя, чему удивляться? Для жителей европейской части России наличие других часовых поясов в родной стране нередко оказывалось новостью. Взять, к примеру, москвичей. В свою бытность предпринимателем Овчаров немало пообщался с разными столичными менеджерами, маркетологами, мерчендайзерами из когорты «белых воротничков». И поначалу его изумлению не было предела – служебные звонки от подобной братии, штурмующей высоты бизнеса, звучали обычно после десяти вечера. И неподдельное удивление для многих из них вызывала новость, что за пределами Садового кольца тоже, оказывается, продолжается Россия с её временным многообразием. Так что, Коля со свойственной ему привычкой был не одинок.
– При-вет, братишка! – голос Николая прозвучал тягуче и несколько развязано.
– Здравствуй, Коля, что-то случилось? – дрёма окончательно сошла на нет, и Денис приготовился выслушивать длительные душевные излияния брата. 
– Новости слышал? – беспокойные нотки промелькнули в голосе Николая.
– Ты про Украину? Да, в курсе.
– У Владика беда.
Сердце Овчарова «ухнуло вниз».
– Сегодня в их дом ракета прилетела, – чуть заикаясь, то ли от волнения, то ли от дозы спиртного продолжил Николай.
– Живы? – вымолвил Денис.
– Да, успел с женой и ребёнком выскочить, едва документы похватали.
– И где они сейчас?
– Уехали под Чернигов, в деревню к родителям жены. Пока будут там, после, может, в Польшу переберутся.
– А мама знает?
– Знает, она с Владиком на связи. Всё рыдает и капли от давления глотает.
– Слава Богу, что живы все. А ты по-прежнему пить продолжаешь?
– Не, я чуток, самую малость. Но им я этого не прощу.
– Кому им?
– Как кому? Ясно дело, комиссарам.
– Вот с этого места давай поподробнее.
– Чего тут неясно? Моя бы воля, пошёл их резать.
– Ты каких комиссаров имеешь ввиду?
– А то не понимаешь. Всех, кто наверху сидит и решения принимает. Они же из красных выросли.
– Да вроде мы все из красных вышли. И ты не исключение, – Денис попытался разрядить тему.
– Они за каждого украинского хлопчика ответят, – в совершенно несвойственной ему манере Николай продолжал озлобленно гнуть свою линию.
– А за убитых детей, за всех мирных жителей Донбасса кто-нибудь ответит? – не сдержался Денис.
– Это совсем другое. Там наёмники из России всю кашу заварили.
– Пусть по-твоему и наёмники, но в чём виноваты обыкновенные жители Донецка, которых уничтожали целых восемь лет?
– Мне до них нет дела.
– А если после Донбасса они пошли бы в Крым. Там, где сейчас твоя мать. Тоже резать и убивать.
– Ну, может, пошли, а может, и нет.
Овчаров остро почувствовал, что продолжать разговор не имеет смысла. По крайней мере, сейчас.
– Ложись спать, после поговорим. У нас уже заполночь. И держи меня в курсе, что происходит у Владика. Договорились?
– О кей. Да, про тебя наши из Канады вспоминали в разговоре по телефону. Только я мало что понял. Про какие-то фотки чесали.
Денис пожал плечами. Он тоже не понял, о чём речь. Вот настроения Николая были ясны, точно также, как и его дремучесть. Всё смешал в кучу, и комиссаров, и власть, и наёмников. Пусть даже выпивши, но против своих? Или обида за брата кипит? Ну ладно, Владик на Днепре, ему за прошедшие десятилетия могли промыть мозги, но ты же коренной волжанин, с рождения и до настоящих дней. Или здесь вовсе другое? Овчаров вспомнил, как года два-три назад на полном серьёзе обсуждал с Николаем его планируемую эмиграцию, то ли в Чехию, то ли Словению. Оба горячо осуждали коррумпированную власть, разрушенную экономику, гонения на свободу слова. И никаких разногласий между ними не возникало. Обдуманное решение «валить за бугор» поддерживали оба. Ну, по крайней мере, такие мысли и желания не вызывали отторжения. Так что же переменилось сейчас? Неужели снова, брат против брата, сын на отца… А может история опять даёт знать, не прощая забытых уроков?
Вот и Наташа давеча напомнила о себе. Сама позвонила. Денис осторожничал, боялся нечаянным словом нанести непоправимый урон родственным узам, в разговоре больше молчал и слушал. Она же всё-таки мать, и чтобы не творилось вокруг, её сердце всегда будет с родными детьми.
– Мама, мама, – кричал в трубку Владик. – Что же вы сидите дома? Выходите на улицу, с плакатами, транспарантами, свергайте тираническую власть. Вас поддержит вся Европа, весь мир. Ещё немного, и мы победим!
– Сынок, сыночек, ты о чём. Какая такая улица, – виновато оправдывалась мать. – Побойся Бога. У нас такое запрещено.
– Вы же крымчане! Вы душою с нами. Это они вынудили вас принять гражданство, насильно затащили в «тюрьму народов». Пришло время скинуть оковы!
– Сыночек, миленький, вы-то как, как детки?
– Плохо, мама, очень плохо. Днями прячемся в деревне в подполе, по ночам выходим воздухом подышать. Где-то вдалеке взрывы гремят, но у нас пока тихо. Я даже работать удалённо успеваю, пока интернет есть.
– А детки, детки как? Егорушка и Лизонька, хоть здоровы?
– Слава богу, здоровы. С продуктами только беда, магазины не работают. Но хуже, что слухи пошли, мол, мужчин всех на фронт или в тероборону забирают. Авось, пронесёт.
Наташа дословно пересказывала разговор Денису, глотая слёзы.
– Ты же понимаешь, Дениска, ну что я ему ещё могла сказать? Что мы только в последние годы зажили в Крыму по-человечески. Пусть и медленно, но жизнь ведь налаживалась.
– А как же сумасшедший и убийца, который невинных бомбит?
– Да это я сгоряча, в эмоциях. Что с меня взять, глупая русская баба. Или украинская? Я теперь и сама не знаю. Для меня все едины. А кто там прав аль виноват – это уж вы, мужики, промеж себя сами разберитесь, – отвечала Наташа.
Овчаров всеми фибрами души почувствовал, как где-то там, под Симферополем, на расстоянии в десятки тысяч вёрст, устало махнула рукой одинокая пожилая женщина и тут же поднесла к влажным глазам скомканный в ладони платок.
События развивались стремительно. Сводки с фронтов поступали довольно скупо, но крупицы информации просачивались через глобальную сеть, телеграмм-каналы, звонки родных, близких, друзей и знакомых. Как удар, прозвучала весть об отходе российский войск из-под Киева. Хоть власть и пыталась выставить подобный шаг, как жест доброй воли, но каждый более-менее разумный понимал, что война – это не только победные марши, но и просчёты и даже предательство.
– У меня никаких сомнений, что враг будет разбит, – высказался в разговоре с отцом Артёмка. – Да, ошибки. И обойдутся нам дорого. За них придётся расплачиваться жизнью наших солдат.
– Ты, безусловно, прав. Победа будет за нами. Но меня не меньше волнует и то, что происходит в стране. Только посмотри. В экономике никаких позитивных сдвигов. Укрепился рубль? Так это за счёт спроса на энергоресурсы. А где поддержка производителей и разумные ставки по кредитам для них? И есть ли вообще производство в родной стране? Учитывая, что из-за бугра мы продолжаем тащить буквально всё. Информационную войну на данном этапе проиграли напрочь. На экранах телевизора по-прежнему правят бал предатели и перебежчики. Весь гламурятник если не поливает грязью нашу армию, то по-прежнему беспечно поёт и танцует, нетерпеливо ожидая возврата к сытым денькам. Оправдания в адрес перевёртышей звучат едва ли не в самых верхах. Будто и нет войны. Как в первую и вторую чеченскую. Где-то там, в горах Кавказа гибли наши парни, а страна вовсю плясала и веселилась. Неужели опять всё повторяется?
– Будем надеяться, что нет. И прилагать к этому все силы.
– Вот и я говорю, что надежда умирает последней. Уже сейчас надо думать и решать, как будем жить после победы. Учитывая заявления верхов, менять нашу внутреннюю политику в сторону лучших традиций советского периода пока никто и не собирается. В будущем нельзя исключать вариант погружения в жесточайшую диктатуру.
– А чего ты хотел, папа? Капитализм. У нас ведь по сути ничего не изменилось. Каков был базис, таким и остался. С чего вдруг начнёт меняться надстройка…
Едва заметная улыбка тронула лицо Овчарова. Это ж надо, как завернул! Вот, что значит идеология! Нам так не дано. Радоваться за сына или плакать – ну, нет однозначного ответа!
Денис Игоревич начинал уставать от своего мобильника. С начала войны не проходило и часа, чтобы не тянуло заглянуть в сеть и проследить последние новости. Было ясно, операция на окраине буксует, армия и власть пытаются оперативно реагировать на ежедневно меняющуюся фронтовую обстановку и мировые вызовы. Первые позитивные шаги наметились и в медиа-пространстве. Мужчина с воодушевлением воспринял новость о блокировке Инстаграмма. Вообще удивительно, что рупоры вражеских голосов продолжали изрыгать грязь во всех сетях. В условиях военного времени это был непростительный промах.
Никакого сожаления в расставании с инстой Овчаров не испытывал. Как на дрожжах росли ряды пользователей «Телеграмм», тоже, кстати, находящегося под контролем Запада, радовались своему воскресению позабытые многими «Одноклассники», ожидала феерического взлёта российская VK. По большому счёту на все эти сети Денису Игоревичу, выражаясь интеллигентно и мягко, было «наплевать. Но пробежаться напоследок глазами по своей страничке в Инстаграмме решил не отказываться, скорее, по привычке, отдавая дань моде. Тем более и уведомление высветилось от «Виктор Полторак».
«Кто такой? – задался вопросом Овчаров, что-то знакомое промелькнуло в имени. – А-а, так это же канадские родственники, супруг Светланы, кажется, про него упоминал Николай в последнем разговоре».
Светка! Воспоминания молодости нахлынули потоком. Вот он, юный выпускник-лейтенант, в тужурке с золотыми погонами в своём первом отпуске на волжской земле. Впервые он увидел и её – изящную, смешливую и задорную девчонку семнадцати лет. Племянница Светлана гостила у своей тётушки Натальи Сергеевны. Юные, заводные брат и сестра – Дениска и Светка, впервые увидев друг друга, сразу оказались на одной волне. Песчаные пляжи Волги, море шампанского в шумных компаниях, ночные дискотеки… – веселью не было предела. Временами двенадцатилетний Колька ревностно бросал недовольные ревнивые взгляды на Дениса. Как же так? Колькина двоюродная сестрёнка, у него в гостях. А всё внимание – молодому офицеру.
Единственная встреча. И последняя. Больше пути Дениса и Светланы никогда не пересекались. В середине девяностых промелькнула весть, что Светка вышла замуж и уехала в Канаду. Десять лет назад забрала к себе свою престарелую мать.
«Ну, точно, по мужу-то Светка теперь – Полторак, – вспомнил Овчаров. – У обоих украинские корни».
Сообщение в Инстаграмме обескуражило мужчину.
«Денис, как тебе не стыдно! В то время как ваша армия бомбит города Украины и убивает мирных жителей, ты ещё размещаешь на своей странице фото с красными знамёнами. Я стыжусь, что мы называемся родственниками. Если хочешь, могу выслать тебе видео со зверствами российских оккупантов, и ты увидишь всю правду».
Вот так, кратко и лаконично. Поначалу Овчаров не понял, о каких красных знамёнах идёт речь, а после вспомнил, что на одной из фотографий, скинутых ещё по осени в Инстаграмм, запечатлён его сын Артёмка со своими однопартийцами по Левому фронту на Красной площади и под красными знамёнами. «Странно, при чём здесь красные стяги почти полугодовой давности? – подумал Денис Игоревич. – И нынешние события. Где здесь логика?»
А впрочем, был ли смысл искать логику в сообщении Виктора? Тем более отвечать, вступать в переписку, заочную дискуссию. Овчаров отчётливо помнил свои первые cтатьи в интернет-сети, посвящённые героизму советских воинов в Великой Отечественной войне, проблемам формирования патриотизма в школьной среде. Тогда, лет семь-восемь назад, проба пера начинающего внештатного журналиста заводской малотиражки, вызвала в комментариях к его работам живой отклик неравнодушных читателей. В общей среде диссонансом прозвучали строки профессора из Канады, тоже из украинской диаспоры. И смысл их сводился к одному – мол, вы, россияне, одурманенные пропагандой, так до сих пор и не знаете всей правды о Второй мировой. И только мы, представители просвещённого Запада, владеем самой правдивой и единственно верной информацией. И готовы вам раскрыть глаза. Овчаров поддался на «провокацию» и вступил в переписку с «маэстро». А после пожалел. Когда аргументы представителя интеллектуальной украинско-канадской элиты иссякли, тот перешёл на оскорбления и ругательства. Урок от общения Овчаров запомнил на всю оставшуюся жизнь – никогда не вступай в полемику с неизвестными заочно, по переписке в сети.
И в этот раз, прочитав сообщение от канадского родственника, Денис Игоревич скользнул глазами по комментариям внизу под текстом, судя по всему от многочисленной диаспоры Полторак. Отзывы пестрили набившими оскомину тошнотворными бандеровскими лозунгами «Слава Украiнi», «Героям слава», жовто-блакитными флагами и одобрительными смайликами.
«Ведь они реально верят в то, что пишут», – с горечью подумал Овчаров. – Российская армия, спецоперация, красные знамёна, зверства оккупантов… Это ж надо, что за каша в головах».
Ему хотелось отмахнуться от прочитанного, забыть, но почему-то не получалось. И снова мысли возвращались к далёкой и кровавой гражданской, отгремевшей столетие назад. Но тогда в основе противостояния была всё же идея. Причём, своя у каждой из сторон. Монархисты с верой в царя и отечество, большевики с лозунгами о справедливом будущем, белое движение с их консолидацией на почве антибольшевизма, анархисты с безграничными свободами личности и отрицанием всякой власти… Среди противоборствующих сил – многочисленная солдатская масса, в большей мере деревенская необразованная, не разделяющая ничьих идей, но готовая за землю-матушку, которая может прокормить всех и вся, принять любую из сторон.
И, конечно, интеллигенция… Как там отозвался о ней Ильич? Стыдно вслух произносить. Да ладно! «Гуано» нации… Ох, и за что он так приложил! В основной массе обеспеченная, ухоженная, сытая, довольная, одновременно талантливая и высокомерная, готовая, подавшись в бега, изрыгать проклятия в адрес отчизны, одновременно оплакивая родные берёзки, а после, продавшись за посулы, возвратиться из так называемой эмиграции на родимую сторонку, как ни в чём не бывало. Ну да, были и просто примазавшиеся, ради личной выгоды и доступу к благам.      
А здесь и сейчас? Махровая дремучесть и зашкаливающая ненависть. Может, оголтелая русофобия и фанатичный национализм, дрейфующий в сторону нацизма, и есть их идея? Но как же так, это же родные близкие люди. Разделённые навечно не только континентами… Впрочем, всему есть объяснение. Но будет ли прозрение, и если наступит, то когда?
Овчаров вздрогнул от пронзительного рингтона. Тревожная задумчивость вмиг улетучилась – на экране мобильного высветилось имя сына.
– Они не поймут нашей правды, – невозмутимо ответил Артёмка, выслушав отца. – По крайней мере, сейчас. Прозрение наступает очень медленно, – рассудил по-взрослому. – Так что, правильно, раз не стал ему отвечать. Кроме проклятий ничего бы не увидел в ответ.
– Ты прав и на этот раз, – горько усмехнулся Овчаров. – Отрезвление наступит, рано или поздно. Точно также как у нынешней гламурной элиты. Кто-то из них уже кусает локти после неосторожных слов.
– Да какое там кусает! – взорвался Артём. – Поняли, что бабло из рук уплывает, и скоро на паперти стоять придётся. Тут-то и протрезвели. А народец у нас добренький, всё готов «любимчикам» простить. Уже заново на первых каналах перевёртыши вальяжно красуются, интервью направо-налево раздают. Будто и не было предательства.
– Завидую тебе в твоей непримиримости. Я так не могу. Бывает же, ляпнул кто-то из них по дурости, а после одумался.
– Нет, папа, с предателями может быть только один разговор – суд, тюрьма или пуля. Ничему история их не учит. Если бы не было тридцать седьмого, никогда б сорок пятый не наступил. Вот такая мягкотелость их и подпитывает. Поверь мне, пройдёт ещё некоторое время, пусть год, два, пять, десять..., и каждый, кто сегодня против войны с нацистами, кто сомневался, шарахался из стороны в сторону, будет с глубоким стыдом и раскаянием вспоминать своё неверие и отступничество. И придумывать оправдания.
Эх, молодо-зелено! Принимать ли безоговорочно сторону сына? Овчаров не находил ответа. Хотя внутренне и склонялся к тому, что иметь молодому человеку собственное мнение и твёрдую позицию намного лучше, чем их полное отсутствие. Сразу вспоминались слова из любимой им книги Стругацких, сказанные благородным доном Руматой кузнецу Кикусу: «… Кто не трогает, тех больше всего и режут». Так что, приспособиться или отсидеться – не получится ни у кого…
Родительские размышления были прерваны резким креном авиалайнера. На табло высветилась надпись «пристегнуть ремни», самолёт заходил на посадку. Под крылом сверкающим малахитом расплескались безбрежные волжские просторы. Срочному авиаперелёту предшествовал вчерашний телефонный разговор с Мариной Птуха, Колиной супругой.
«Сил моих больше нет, он уже вторую неделю не выходит из запоя. Если раньше ещё как-то мог контролировать своё состояние, теперь – сам видишь. У него на почве пьянства начинаются галлюцинации: то мания преследования, надо всё бросать, бежать прятаться, то умывается слезами по поводу несчастной любви, непонятно какой и с кем. И всё это заливается литрами алкоголя. Работу забросил, клиенты массажного салона разбежались. Он в таком состоянии или руки на себя наложит, или в дурку загремит. Я уже не в силах на что-либо повлиять». Душевный крик Марины Овчаров воспринял со всей серьёзностью.
Сомнений в том, лететь или нет, у Дениса не было. Николая он застал в полном беспамятстве, на диване в гостиной.
– Вот он, во всей красе, полюбуйся, сейчас пробудится – и по новой, – в отчаянии молвила Марина, и слёзы хлынули рекой.
В тот же день Денис встретился с психологом, порекомендованным знающими людьми. Встреча прошла конструктивно. Собеседник больше молчал и слушал, после разложил «по полочкам» подноготную состояния Николая. В основном подтвердив то, о чём Овчаров так или иначе догадывался. Это была уже не просто алкозависимость, это была прогрессирующая страшная болезнь. Тяжёлая, трудноизлечимая, требующая немедленного комплексного подхода, тем более, учитывая, что Николай уже дважды лежал на детоксе в специализированных элитных клиниках и даже некоторое время продолжал проходить там реабилитацию. Самостоятельно справиться с болезнью Николай Птуха уже не мог.
Ещё через день Овчаров поместил Николая в закрытый реабилитационный центр далеко за городом. Операция по доставке больного в «клинику» стоила немалых усилий. Во-первых, добиться согласия больного, который долго не понимал, чего от него хотят, и даже в пути умудрился «напоследок» незаметно принять «на грудь» из тщательной скрытой заначки. В центре Денис лично ознакомился с условиями содержания, разрешительными документами, квалификацией врачей и обслуживающего персонала. Совместно с Николаем подписал все документы, дополнительно оформил контракт с индивидуальным врачом и психологом.
Теперь оставалось только ждать. Когда сознание Николая окончательно прояснится, очистится от алкогольного дурмана, и брат явно осознает, где сейчас находится. Сбежит ли из центра – никакие запоры, решётки и закрытость никогда и никого не удерживали – или поймёт необходимость лечения?
– Это что за богадельня? Куда вы меня сдали? – прозвучали по телефону первые внятные реплики Николая. – Тут же сплошная нищета, деревянные кровати, тумбочки, ни компов, ни телека, даже телефоны с разрешения врачей. Тут все только и делают, что рисуют и вслух книжки читают, – продолжал распаляться Николай. После чуть подостыл. – Не, я больше трёх дней здесь не вытерплю. Отосплюсь – и на волю.
Как оказалось после, минимальный срок – три недели, отведённый специалистами, Николай выдержал, хотя и рекомендовалось не менее трёх месяцев. Одной из методик лечения, заранее оговорённых с психологом, как раз и была шоковая терапия – вывести Николая из зоны комфорта, поместить в спартанские условия, противопоставленные уюту и комфорту элитных реабилитационных клиник, в которых пациентов, мягко говоря, «облизывают» сверху донизу за их кровные. Основные этапы предстояло ещё только пройти: медицинские процедуры, работы с психологами в группах, индивидуально… Едва заметные проблески надежды забрезжили на горизонте. 
В суматохе забот Овчаров успевал перекинуться парой слов и с Артёмом. Сын сообщал о сборе гуманитарной помощи для жителей Донбасса. Самостоятельно, с товарищами по партии, без всякой указки сверху. Рутинная, требующая самоотдачи и времени работа. Артёмка сбрасывал фото отцу. Вот активисты расклеивают объявления, а это уже на улице – принимают от неравнодушных горожан продукты, средства гигиены, пакуют в коробки. Как бы ненароком мелькнула мысль, что сын что-то умалчивает, чего-то недоговаривает. Но после забылось. Овчарова ожидали крутые перемены.

Подновлённая защитной краской, но полностью заляпанная грязью и глиной, боевая машина пехоты на скорости под сорок, громыхая гусеничными траками, вылетела с бездорожья на асфальт, пронеслась ещё несколько сотен метров и резко остановилась. Впереди виднелись крыши домов украинского села. Следом на автостраду прямо с пашни стали переваливать и отстающие БМП-2 с буквой Z на борту. Крышка люка откинулась, на броню стали выбираться взмокшие усталые бойцы. «Командирам взводов прибыть в штабную машину», – прозвучала команда по рации.
– С минуты на минуту ждём подхода колоны с гуманитарным грузом, – сообщил подошедшим офицерам начальник штаба добровольческого батальона. – Задача изменилась, будем сопровождать колонну до пункта В. Есть сведения, что укры готовят засаду, – показал точку на карте.
Взводный из первой машины, невысокий коренастый мужчина с едва заметными морщинами на лице, почерневшем от копоти и пота, с волевым упрямым взглядом всмотрелся, вдаль. Со стороны населённого пункта показалась приближающаяся вереница грузовиков с гуманитарной помощью. «А вот и они», – прошептал потрескавшимися губами офицер без видимых знаков различия. Это был Денис Овчаров. Прямо с Поволжья, сообщив жене, что задерживается, Денис Игоревич рванул в Ростов. Не без помощи армейских друзей, в течение нескольких суток он был зачислен командиром взвода во вновь сформированный добровольческий батальон и уже вторую неделю выполнял боевые задачи на Луганщине.
Колонна грузовиков подошла вплотную и остановилась. Денис Овчаров ещё не знал, что в одной из машин сопровождающим груза находится его сын Артём и что до конечной точки маршрута им придётся пережить немало драматических событий.

…Будильник в телефоне надрывался переливчатой трелью. Его хозяин с трудом разомкнул веки и поморщился от головной боли. С улицы через открытую форточку гремели слова из песни певички-трансгендера Верки Сердючки, достаточно пронафталиненной, но всё ещё популярной в массах. «Хорошо, всё будет хорошо…», – не переставая, словно молотом, стучало в ушах.
Денис Овчаров поднялся с постели и подошёл к окну, намереваясь захлопнуть створку. Через едва поднятые веки он тут же разглядел на торце соседней многоэтажки огромную свежую цветастую афишу в полстены. На билборде красовалась блондинистая длинноногая моделька с карликовым мопсом на тонких руках. Надпись гласила: «В 20-00 на сцене дворца культуры выступает популярная певица Светлана Лобода. Ведущий вечера Иван Ургант». Овчаров поморщился, словно от зубной боли, прикрыл форточку и щёлкнул кнопкой на пульте телевизора.
По первому каналу шёл новый выпуск «Модного приговора» с Александром Васильевым. Передача тут же переключилась на рекламу. С голубого экрана лилейный голос и милое личико Чулпан Хаматовой извещали россиян, что Bank of Amerika открывает филиалы по всем городам страны и повышает ставки по вкладам...
«Папа, перезвони мне», – гласила надпись в СМС-сообщении…

Июнь 2022 г.