Глава IX

Всемогущий Господь, я тебя восхвалю,
 Дай мне мудрость познать, милость благость твою.
 Дух любимый, родной, обращаюсь с мольбой,
 Дай мне сил на пути, не расстаться с тобой.

 Я молитву шепчу, Ты услышишь меня,
 Тайно я воспою, силу славу Твою.
 Ничего не хочу Всемогущий Господь,
 Лишь бы только Твой Дух, оставался со мной.


               
          Наступило знойное, жаркое лето.  Жара и духота были просто невыносимы.
Невыносимы настолько сильно, что даже ночью было невозможно спать, чтобы  не
обливаться потом.  Приходилось спать на полу, при этом смачивая простыню холодной
водой. И если не удавалось быстро заснуть, то через пятнадцать, двадцать минут простыню приходилось смачивать вновь.
     В один из таких летних, воскресных вечеров собралась вся братва в центральном кафе отметить день рождение  Олега-корейца.  Олег накрыл шикарную поляну, подтянул очаровательных принцесс лёгкого поведения, чтобы никто из его близких друзей не остался без внимания и пригласил из  Алма-Аты какую-то эстрадную команду, которая зажигала в то время по кабакам  Алма-Аты.  Видео залы пришлось  сегодня закрыть пораньше, так как было очень много отдыхающих, особенно в выходные дни — бархатный сезон.  Как бы не кипело Капчагайское водо-хранилище отдыхающими, всех тянуло по вечерам в кабаки, особенно молодых людей, по-бухать, по танцевать, и, по выпендриваться перед своими русалками своей крутизной.
     Сегодня кореец собрал под своё знамя Семёна, Цыклопа, Илью, Дмитрия и Кондратова Николая. Собрались все самые близкие, которые так или иначе постоянно пересекались друг с другом, в каких-либо общих делах.
    Дмитрий позвал Катерину, ему очень хотелось быть с ней рядом, но она на отрез отказалась, при этом сказав:
— Дима ты опять забываешь, чем заканчиваются эти гулянки. Богдан будет недоволен. Ты посмотри на свои руки, на них же нет живого места. Сейчас все перепьются и опять будет какая-нибудь потасовка. Ты хочешь, чтобы я зная всё это заранее здесь задержалась?   Неужели нельзя собраться где-нибудь на квартире, по-тихому?
— Не я заказываю музыку,— ответил улыбаясь Дмитрий,— здесь собрались самые близкие, родные мои друзья. Я не могу их оставить.
— Нет, я не пойму, ты чего лыбишься?  Я сказала что-то весёлое?  Нет, ты невыносим.  Я, я так не хочу...— сказала Марго и ушла.
    Народу в кафе сегодня было очень много, молодые люди шли целыми группами. Зал был забит до отказа, хотя кафе было достаточно большое.  Кому не хватало столов, они просто танцевали и выпивали за барной стойкой.
   Эстрадная группа выступала очень классно.  Кореец неоднократно делал заказы, на  ту или иную песню.  Несколько раз он заказывал песню группы «Машина времени», со словами: «Всё от болит и мудрый говорит, каждый костёр по-своему горит.  Но до тех пор пока огонь горит, каждый его, по-своему хранит».
   В этот вечер Дмитрий встретил свою любовь.  И теперь он уже точно знал, что в большинстве случаев в нашем современном мире не мужчина выбирает женщину, а женщина мужчину. И женщина решает, как поступить, любить, простить, предать, или оклеветать.
Среди вечера эстрадники объявили «белый танец», Дмитрий к этому времени уже прилично принял спиртного, и был мягко говоря в ''приподнятом настроении''.  И вдруг неожиданно к Диме подошла молоденькая очаровашка и пропела:
— Дима, можно вас пригласить на танец?
— Вот это да! — ответил удивлённо Дмитрий, сидевший за столом среди бродяг.— Ты кто, юное создание?
— Я, Женя.
— Женя? — засмеялся Дмитрий.— А тебе не рано...
— А ты что, боишься? — перебила она Дмитрия, очень мило улыбаясь.
— Ну, ты чё Димон?  Иди.— загоготал Кондр.
— Ну пойдём Женя,— сказал Дима и увёл девочку в середину зала.
— Ты не узнал меня? — спросила она, во время танца.
— Нет, ну-ка пожалуйста напомни.
— Я живу в соседней пятиэтажке, ты каждый день ходишь мимо моего подъезда. Вспомнил?
— Нет, что-то не припомню.
— А кто меня в детстве защищал от хулиганов?
— Женька!  Ты та самая Женька?  Ну ты подросла!  Тебе сколько лет, подруга?
— Недавно шестнадцать исполнилось.
Дмитрий в одно мгновение вспомнил те события; эту десятилетнию отчаянную, смелую девочку, которая без страха бросалась в атаку, на дворовых пацанов, своих сверстников, и никому не давала спуску.  Дима пару раз выручил её из кровавой передряги, (в прямом смысле слова).  Это была такая девчонка, которую все называли «оторва».  Но теперь она подросла и расцвела. Она на лицо не была слишком красивой, но очень приятной.  Фигура была просто изумительной, длинные роскошные волосы до пояса и грудь выделялись особо.
А главное — взгляд, всегда прямой, чистый, светлый, который прожигал насквозь.  Она никогда не отводила взгляда, от своего собеседника.
По окончании танца, Дмитрий спросил:
— Если ты не против я провожу тебя позднее домой?
— Было бы не плохо — сказала она и пошла к своей компании девчат.
Когда Дмитрий вернулся к столу  Кондр произнёс:
— Ты присмотрись к ней Дима, классная девчонка, смелая.
— Да я её знаю Николай, просто она внезапно подросла.
В середине вечера около эстрадников образовалась какая-то толкотня, как выяснилось, молодые люди спорили о том, какую песню исполнять музыкантам.  Одни просили одно,  другие иное, а третьи вообще чёрти-что. Кореец поднялся на возвышенность и взяв микрофон сообщил толпе, что это он пригласил музыкантов и попросил вести себя спокойнее не трогать эстрадников, дать им спокойно работать.  Но его ораторских способностей хватило на пару песен. Пьяная молодёжь никак не хотела униматься, её тянуло на «подвиги».
    И так, как в кабаке было несколько больших молодых групп, завязалась небольшая драка, с начала с эстрадой, а потом между собой, которая неожиданно быстро переросла в настоящее побоище. Здесь невозможно было разобрать, кто бился с кем, и за что.  Дмитрий вдруг в толпе увидел Илью, который весь в крови отбивался от целой кучи молодых людей, и, как ракета влетел в толпу. Кондр с Семёном тоже кинулись в гущу событий. Началось огромное кровавое месиво. Кругом были слышны стоны, женские крики, визги, матершинная ругань, и всё это слилось в какой-то необъяснимый вой.
    Дмитрий неожиданно почувствовал, что кто-то его крепко схватил за плечи сзади. Он ударил в начале локтём, а затем с развороту нанёс удар в голову. Нападавший отлетел в сторону.  Им оказался новый участковый, старший лейтенант, его недавно закрепили за этим районом. Дмитрий его хорошо знал.  В зале было ещё несколько ментов, которые пытались утихомирить толпу, хотя половина толпы уже была утихомирена сама по-себе, потому, что половина толпы уже расползлась по углам зала, зализывать кровавые раны.   В это время в кафе ворвались ещё несколько ментов и повязали всех, кто стоял на ногах, лежачих же отвезли в больницу. В большинстве случаев, как и в настоящем, привлечённые по делу сразу
становятся подследственными. Судебные власти тотчас же отдают распоряжение взять их под стражу, или заключить в тюрьму. И действительно, в бльшинстве случаев превликаемые по делу, если их не задерживают на месте, скрываются.
   
 На следующий день, следаки ничего не добившись от задержанных, так как никто ничего не мог объяснить, кто зачинщик, кто виновен, кого судить, было не ясно, вынужденны были отпустить всех, кроме Дмитрия.  Дмитрию же применили обвинение, нападение на офицера.
     Участковый, имя его Ардак, затаил огромную злобу на Дмитрия и решил любой ценой засадить его за решётку.  Мать Дмитрия узнав, что его закрыли и он находится в Капчагае, пыталась взять свидание, но ей отказали, в виду «особой опасности», следак оказался упёртым, видимо потому, что ему хорошо накрутил рога Ардак.  Он лишь разрешил принять передачу.
     Через два дня Дмитрия из камеры выдернул следак. Войдя в кабинет следователя Дмитрий увидел Богдана. Богдан сказал следоку, чтобы дал им минуту поговорить на едине.  Следак покорно исчез за дверью.
— Тебе судья выписал постановление на арест, два месяца,— сказал Богдан,— я пока ничего не смог сделать. Тебя на днях этапируют в  Алма-Атинский изолятор. Но ты там держись, не переживай, я тебя обязательно вытащу. Ты меня хорошо понял Дима?
— Да, я понял тебя Арсений.
Богдан открыл дверь и позвал следователя, который находился в каледоре вместе с сержантом.
— Всё, мы закончили,— сказал Богдан следователю и удалился.


Дмитрий никогда не разговаривал на тюремном языке, но что такое блатной жаргон знал хорошо. В следственный изолятор они ехали в спец машине, для перевозки заключённых. Когда автозак остановился, со страшным скрежетом отползли в сторону ворота тюрьмы, как-будто так было придумано специально, чтобы пугать вновь прибывших. 
    Нельзя и представить себе всей полноты внезапного разобщения подследственного с внешним миром: мент арестовавший его, следак снимающий дознание, те что везут его в тюрьму, стража, что заключает в камеру,— все существа, которые с момента ареста окружают его, немы или же ведут учёт каждому слову подследственного, чтобы затем пересказать вертухаям или следователю. Это глубочайшее одиночество, является причиной полного расстройства способностей человека, крайне подавленного состояния его духа, особенно если в прошлом он не подвергался преследованию со стороны правосудия. Поэтому поединок между следователем и подследственным тем более ужасен, что правосудие располагает такими помощниками, как безмолвие стен за которые невозможно выбраться, одиночные камеры, пресс-хаты и огромное количество псов вертухаев, вместе с огромной кодлой непоколебимых бесстрастных сук, чиновников.
    Войдя в СИЗО началось самое неприятное, здесь начался доскональный досмотр. Сначала прапор тщательно обыскал всю одежду и обувь, ему помогали два сержанта, потом  заглянул в рот, и гавкнул:
— Снять трусы!  Нагнуться!  Раздвинуть булки!  Присесть три раза. Деньги и наркотики могли быть везде. После обыска холодный душ. Этап разбили по партиям, и развели по камерам, первоход отдельно, ходоков кто попал по второму разу и более отдельно, тубиков на туб-проход отдельно, осужденных, тех кто уже получил срок отдельно, их ещё нужно было предварительно обрить.
   Дмитрия повели по длинному коридору, по обоим сторонам коридора камеры.
— Стоять!  Лицом к стене! — скомандовал вертухай.
Дмитрий остановился, повернулся к стене. Лязгнул дверной замок, открылась дверь.
Дима переступил порог камеры, дверь за ним закрылась.
   В камере стоял тяжёлый, спёртый запах. Нос постепенно привыкал к зловонию.
Камера была рассчитана на тридцать человек, но находилось в ней около семидесяти.
Кровати были все двух-ярусные по обе стороны камеры. Возле входной двери, с правой стороны пятак, задёрнутый простынями, рядом умывальник.  По середине камеры, между нарами длинный деревянный стол и две такие же по длине лавки.
На дальних шконках возле окна разместились камерные авторитеты. Дмитрий знал, что люди под следствием сидели долго, в основном от шести месяцев, до двух лет. С такой быстротой работали наши следственные органы.
— Боцман!  К нам пассажир заехал! — весело проинформировал чей-то голос.
— Слышь друг, подойди сюда, на разговор,— раздался голос с камеры, от окна.
Дмитрий прошёл через камеру, в углу на шконке сидел мужчина лет тридцати пяти, поджав под себя ноги, в руке он умело маслал чётки сделанные из хлеба. Рядом с ним находилось несколько здоровых парней, видимо блатари, местная поддержка смотрящего.
— Ну, ты кто такой?  Откуда?
— Меня зовут, Дмитрий. Я с Капчагая.
— Статья то какая?  За что к нам заехал?
— Cтатью пока не знаю.  Участковому в морду дал.
— Да ты чё!  А не врёшь! — воскликнул один из парней смотрящего.
— А чего мне врать?  Всё равно все всё узнают.
— Это точно,— сказал Боцман,— разместите пока бродягу, здесь неподалёку.

      Поскольку камера была переполнена, спать приходилось по очереди. А так как жара стояла невыносимая и духота заставляла людей обливаться обильным потом, лучшее время для сна считалось с двенадцати ночи, до семи утра. Но не все могли пользоваться главной привилегией в хате, за это нужно было ещё побороться.
     В хате сидели все первоходы, поэтому лучшие привилегии доставались молодым людям, которые, выпендривались друг перед другом, выставляя себя крутыми преступниками, своими рассказами хвастаясь сокамерникам о своих похождениях. В хате также были люди пожилые и старики. У них не было особых привилегий, только хорошо для них было одно, их никто не трогал, они вообще не учавствовали не в каких делах в камере. Жили они кучно с левой стороны, ближе к двери, потому, что многие из них болели, тяжело переносили условия содержания. Пожилыми считались те, кому сорок лет и выше, а стариками, кому пятьдесят и до упора.
    С правой стороны, возле пятака (отхожее место), ''петухи'', потом шныри,(петухам и шнырям нет места за общим столом), потом мужики, и так далее по тюремной масти. Петухи выполняли женскую роль в камере на пятаке, а так как в хате было много молодых людей, сексуально озабоченных, то петухи без работы не оставались. В петухи опускали тех, кто попадал за изнасилование, или за какой нибудь косяк (неприемлемое действие, по закону тюрьмы), или из за трусости.  Шныри, выполняли всю грязную работу в хате, стирали, убирали, мыли полы и так далее.
   Всё, что залетало в хату шло  на общак, кроме индивидуальных лекарственных препаратов, средств личной гигиены и денег.
    От условий содержания люди зверели. Постоянно возникали ссоры, которые иногда перетекали в драки. Смотрящий жестоко пресекал конфликты, наказывал виновных, кого-то избивали, а кого-то если виновный запорол конкретный косяк, могли загнать в шныри. Это был самый настоящий ад, при жизни.
     Большое количество людей сидело по бытовым статьям. Кто-то подрался на дискаче, кто-то что-то стащил у соседей, кто-то попался с папироской травки, кто-то по пьянке обматерил соседа и дал ему в морду, кто-то набуцкал жену или сожительницу, и т. д.  Вообщем семьдесят процентов арестованных можно было и не изолировать.  Но так как они все были из простого народа и не могли дать приличную взятку легавым, судьям, и т. д.— все они находились в тюрьме. При Советском Союзе большее, что могли получить эти люди — пять, десять суток ареста.  Но нынешнее правительство Казахстана видимо настолько решило зажать народ, зашугать его, обмануть и унизить его, чтобы никто не мог не вздохнуть, не пукнуть, не говоря уже о том, чтобы что-то сказать.
     Были здесь и профессиональные, блатные преступники, но таких было один на сотню. Многие же попросту выделывались, «косили» под крутых преступников.  Были здесь и братки из «новых» спортсменов. Такие были и в их камере.  Двое хорошо накаченных парней со слабым интеллектом, но высокого о себе мнения. Они держались вместе, с блатными не спорили, не с кем не конфликтовали. Дмитрий решил «прибиться» к ним, но не торопился.
     На прогулку выводили два раза в неделю, на пятнадцать двадцать минут, потому что тюрьма был большая, а прогулочных двориков мало. В баню тоже водили очень редко, раз-два в месяц, да и баней то её нельзя было назвать, так холодный душ.



 Продолжение следует.