Освобождение

Я не могу не написать об этом - я просто не имею морального права. Слишком много накопилось за последние месяцы. Боль, слезы, чужое горе, ставшее своим, и злоба - клубок эмоций в душе, где-то под сердцем, порой мешает дышать...
…Даже не злоба, а ненависть к тем, кто толкает брата убивать брата, кто зарабатывает, потирая свои паучьи лапки, на смерти родных нам людей…

- Тихо... Мама, вроде бы теперь не стреляют...
Женщина прислушалась. Да, выстрелов и правда больше не было, эта часть Мариуполя притихла. Но полуразрушенная пятиэтажка, проседая и откликаясь на порывы мартовского ветра, как бы ворчала сама с собой - отовсюду слышались звуки израненного бетона и шорох лохмотьями оборванных обоев.
- Ваня, давай еще немного подождем, ведь мало ли...
- Мам, я потихонечку пойду, посмотрю – что там и как…- Помолчал секунду. – Там Маринка с дедом были на первом этаже, живы ли?.. Мамуль, я мигом.
Женщина вздохнула и только рукой махнула – мол, ладно, иди… Ванька неуклюже выбрался из-под стола в гостиной и, стараясь идти на цыпочках, выскользнул в коридор подъезда. Мать вначале попробовала отличить издаваемые сыном звуки от других, но не смогла.
Осмотрела свою еще совсем недавно такую родную квартирку. Муж называл ее «скворечник». Нет, не из-за того, что маленькая, а потому, что музыка здесь не смолкала - до всего этого кошмара Ольга Николаевна на дому учила детишек играть на скрипке. Правда, Ваню так и не научила – сколько не заставляла, все без толку. Балбес! Сейчас, глядишь, где-нибудь в консерватории был бы, а не сидел здесь… Этой весной должны были в армию забрать. Не пошел. Что, говорит, дурак я что ли – со своими-то воевать? Оно и правда: Колькины – мужа – родители из самого Луганска, Ольги Николаевны – из Пензы. Так что…
…Что-то долго не идет…Женщина выбралась из-за высокой и на вид крепкой спинки дивана, к проходу без двери из квартиры в подъезд подошла, снова прислушалась – вроде не слышно ничего… На кухню к оконному проему по стеночке подкралась, во двор незаметно выглянула…
И тут же сердце зашлось - Ванька с газона около крыльца подъезда что-то тяжелое в дом тянул… Господи… Ведь убьют!
В этот момент где-то в отдалении рокот услышала!
- Ванька, живо в дом! – Из окна почти по пояс высунулась. – Едет кто-то!..
В ту же секунду с проспекта Металлургов, пыхтя, не торопясь, похожий на навозного жука, выполз танк, разрисованный свастикой… Остановился, дулом, как единственным усом повел, принюхиваясь, в окна заглядывая. Женщина даже дышать перестала… Постояв несколько минут, танк фыркнул, тронулся. Объехав соседские «жигули», он вдруг резко повернул к детскому садику, который во дворе дома был - в который еще сын ходил – и, доехав до площадки с горками и каруселью, встал.
Ольга Николаевна вниз глянула – слава Богу, Ваньки нет уже, успел, наверное, в подъезд забежать. С лестницы шорох послышался. Сын.
- Мама… Мама, - донеслось, - помоги…
Женщина в миг на площадке оказалась.
- Что случилось? Поранился?
И тут увидела: Ваня на себе человека несет – лица не разглядеть, в крови все. Но по белым кудрям, сейчас перепачканным чем-то красно-черным, узнала: Маринка…
- Боже ж мой… Живая?
Прежде, чем ответить, сын в квартиру зашел, выдохнул.
- Вроде… Мамуль, ты сама посмотри…
Ольга Николаевна перед девчонкой на колени встала, прилипшую ко лбу прядку волос убрала.
- Мариночка, доченька, давай, моя хорошая, приди в себя, открой глаза…
И заплакала…Баюкать начала, как маленькую…
Маринкины веки затрепетали, девчонка вздохнула и глаза открыла.
- Где я?.. Теть Оль? Вы?
- Я, я, голубушка. И Ваня вот здесь, - на сына кивнула. – Он тебя с газона от подъезда принес…
- От подъезда? – Марина пока не очень хорошо понимала - что с ней происходит. – Ох, голова болит… И тело…
Ванька незаметно ладонью слезы смахнул.
- Мам, давай ее на диван положим, - нагнулся, на руки взял. – Не в коридоре же…
И пригнувшись, чтобы через окно не увидел никто, в гостиную крадучись прошел. Головой на единственную оставшуюся подушку положил, мама в ногах у Маринки пристроилась.
- Ох, девочка, что же они сделали с тобой, бедная ты моя…Давай я посмотрю тебя – буду нажимать, а ты говори: больно или нет… - и уже к сыну: - Ты иди на кухню, там танк в детсад заехал, в сторону проспекта целится, дорогу перекрывает, чтобы не проехал никто. Посмотри в общем…
Ваня к кухонному окну на четвереньках подкрался, через осколок стекла, как в зеркало, за улицей наблюдать начал – сам своей хитрости улыбнулся: в армии в разведку пошел бы... А здесь жизнь заставила, военным премудростям научила. Только вот женщин жалко – не их это дело, под пулями-то быть. Мамка тоже уехать могла бы, да вот отца ждет – тот уже как восемь дней назад за водой к колонке пошел… Наверное, теперь совсем не вернется…
Снова слезы по грязному лицу размазал.
Нет, никак нельзя плакать – считай, единственная защита для матери, а нюни распустил. А теперь вот и для Маринки, одноклассницы, защитником стал. С ней только по школе-то и дружили, вместе не гуляли никогда - компании разные были. Оказалось, вон она какая – парализованного деда не бросила. Мать с отцом у нее в Киеве живут – к ним не поехала, не побоялась, здесь осталась. Жалко ее… Считай, свои над ней издевались…
Последние два дня были страшными. Желто-синий флаг Украины от запекшейся на нем крови самых простых мирных граждан черным стал… Черепушки с костями только не хватает… Позавчера к ним в дом человек десять из нацбата пришли. Погромили все. В какой-то квартире водку, наверное, нашли, первую ночь пили напропалую. Вчера вот по два человека по подъездам пошли, чем поживиться искали. Но в «скворечник» заглянули только – чего здесь брать-то? До них все разграбили. Похоже, тогда и Маринку с дедом обнаружили…Эх, чего же сразу-то про него не спросил?
Иван как подумал об этом, обратно в комнату пополз.
Марина снова без сознания была – глаза закрыты и на лбу испарина. Мамка беззвучно рыдала…
- Ванечка, что же это делается-то?.. Как же так может быть, чтобы под одним с нами небом на земле такие твари жили? Одним с нами воздухом дышали… Господи, её, несчастную, считай, сутки мучали – как жива еще, непонятно…
Парень попытался комок в горле проглотить – не получилось.
- Дед ее жив?
- Деда Петю ножами на ее глазах зарезали. Чтобы не сопротивлялась… Потом, когда подумали, что померла, во двор выбросили. Боже ж ты мой, несчастная…
И рыданья из груди вырвались. Сын к матери рядом на пол сел, обнял.
- Мамулечка, не плач, не надо, нам сильными нужно быть, чтобы выжить. И Маринку тоже спасем – она молодая, выкарабкается, выдюжит…
И рукой по совсем недавно ставшими седыми материным волосам погладил.
- Ох, сынок, сможем ли… Скорей бы что ли уже наши пришли.
Но успокоилась, выдохнула, какие-то тряпки стала собирать, чтобы где получится Маринку перевязать. Иван снова на кухню к окну – на свой наблюдательный пункт – пополз. Хотя, ну что он один сделать-то сможет. Против танка. Против нелюдей…

…Может, задремал немного, потому что когда глаза открыл, на улице были сумерки. В комнате мама с Мариной тоже спали – бывшая одноклассница во сне посапывала как ребенок, ресницами подрагивая, мама - положив голову на подлокотник дивана, в ее ногах калачиком свернулась. Пусть отдыхают - есть кому посторожить…
И снова на кухню вернулся.
Прислушался…
И вдруг какие-то новые звуки с улицы уловил – как будто камень под подошвой хрустнул. Иван поднялся и сбоку в проем окна посмотрел.
Тени…
Несколько человек в камуфляже – примерно, взвод – медленно, озираясь, с оружием в руках, шли по правой части проспекта в сторону их дома…
И тут последний луч заходящего солнца на рукаве одного из них выхватил бело-сине-красные полоски…
Неужели наши?..
Господи, они!!!
В ту же секунду Иван краем глаза заметил какое-то движение в детском садике – почти беззвучно, с еле слышным змеиным шипением, башня черного танка стала поворачиваться в сторону группы бойцов.
Что же делать-то? Погибнут же…
Решение пришло в один момент.
Ваня опрометью бросился к матери.
- Мама, мама, проснись!
- Что случилось, сынок? – Ольга Николаевна в одно мгновение стряхнула с себя сон.
- Мамуля, там наши идут.
Мать даже рот ладонью прикрыла, чтобы не ахнуть.
- Только там танк этот, в них целится. Мам, я пойду, как-нибудь предупредить попробую…
- Ванечка, как?
- Не знаю, придумаю что-нибудь. Я же у тебя смышленый…
И, поцеловав маму в лоб, вышмыгнул во мрак подъезда. И уже на ступеньках услышал:
- Береги себя, сыночек…

Воздух на улице такой прозрачный, как будто и нет его совсем – все как на ладони видно, каждую прошлогоднюю травинку, каждую веточку, весенним соком наполняемую. А запахи… Здесь, в Мариуполе, ведь всегда миром и добром пахло – хлебом, цветами, морем. Только все это было с приятной примесью запаха металла – комбинат-то вон какой! На весь мир был известный. А сейчас… Только гарь одна и копоть…
Иван, прячась за густыми кустами шиповника вдоль забора детсада, прокрался почти к самому танку. Только вот по-прежнему так и не знал – что именно сейчас сделает. Может, надо бы просто внимание от наших отвлечь?
И тут внутри махины что-то клацнуло.
Парень из кино знал, что с таким звуком снаряды заряжают, к стрельбе готовятся. И встал в полный рост. Крикнуть, чтобы спрятались? Чтобы успели…
Кабина еще раз зашипела, дуло немного вниз пошло. Сейчас беда случится…
В тот же миг Ваня запрыгнул на железную махину, в его дуло вцепился, чтобы остановить, и закричал на всю свою мощь:
- Ребята! Ребята!!! Спасайтесь!!! Здесь танк! Шарахне-е-ет!!!

И громыхнуло…

…А мама его в ту секунду в окно смотрела…
…Ванечка…
…Сыночек…

А потом была только тишина.

- Пойдемте, теть Оль, уже ведь три часа здесь… - Марина под руку с Ольгой Николаевной стояли у свежего холмика черной земли с самодельным деревянным крестом, к которому двумя гвоздями была прибита табличка: «Иван…, 18 лет»…
Похоронили прямо здесь, под рябиной в детском саду… Те самые ребята, которых сын спас, помогли. И сегодня вот обещали прийти, но что-то нет все – дальше, наверное, пошли, других из беды выручать…
И только к дому развернулись, как на дорожке, ведущей от детсадовского корпуса, увидели крупного – в два метра ростом – мужчину в форме при орденах.
Вначале к матери подошел.
- Спасибо вам, - а сам плачет, голову склонив, - за сына спасибо… Настоящим мужиком он у вас был, героем.
Затем к могилке повернулся, на колено встал, постоял с минуту и тут один из своих орденов с груди отстегнул и на холмик положил.
- Вот, братец, держи…
Встал и честь отдал. И пошел, слез не вытирая…

Почти сразу весеннее небо просветлело и таким голубым стало, что глаза режет! Очистилось оно что ли… И уже где-то вдали виднелись уплывающие темные тучи, где-то там грозы громыхали. Ничего, скоро все наладится, все будет хорошо…