Головин умер

Мимо окна что-то пролетело. Через минуту снова, но уже с криком.
 Трудно поднялся, с отвращением отодвинул штору и выглянул вниз.
 На тротуаре лежало трое попытавшихся. С тридцатиэтажки напротив одновременно прыгнули двое. Я услышал, что на лестничной клетке кто-то рыдает. Мозг не хотел просыпаться. Тело тоже, ведь я уже несколько недель не ходил дальше туалета. А сейчас, видимо, придётся идти через весь район домой к Алёхину за новостями. Из унитаза вытащил полный пакет, завязал и вышел с ним из квартиры.
 Между этажами валялась соседка и жалобно выла. Я перешагнул её и на слабых ногах аккуратно спускался, держась за расшатанные перила, и стараясь не вступать в кучи мусора по всем ступеням.
 Вышел из вонючего подъезда в густой жаркий день. И там и тут я видел людей. Возле каждого дома кто-то да маячил, некоторые даже разговаривали между собой. У меня мелькнула надежда.
 С дорожки ко мне тянула переломанную руку девица, спрыгнувшая с крыши.
- Ненавижу, - хрипела она.
 Я пошёл в другую сторону и швырнул пакет в вырытую за домом "смрадную геенну".
 Алёхин открыл мне дверь и чуть не упал от слабости, но виновато улыбнулся. У него была прострелена голова - в виске чернела обугленная дырка.
- Зачем? - спрашиваю.
 Он не ответил, указал на экран в комнате.
Некто Головин, старше нас, ухмыляясь смотрел с фотографий, которые заполнили всю сеть.
- Сегодня ночью, представляешь? - Алёхин трясся от волнения.
 Я прилип глазами к изображению и жадно всматривался в морщинистое лицо, венистые руки, сложенные у Головина на коленях. На другом снимке он в шапке и с лопатой, показывает кому-то за кадром кулак.
- Кто он, откуда? - я хотел потрогать Головина, взять его за руку, потрепать седеющие волосы, понюхать, чем он пахнет. Я упорно разглядывал в его фигуре что-то, что подскажет ответ на самый важный вопрос. В его взгляде искал тайну.
- Из Омска, водитель. Ничего, понимаешь, ничего особенного! Всё утро про него читаю - нет зацепок. - Алёхин тяжело дышал. Он совсем отощал, смахивал на скелет. В его однушке пахло гнилью. - Я сразу застрелился на радостях. У нас почти все из подъезда попытались.
 Трясущимися руками я переключал фотографии и читал все статьи про Головина, про этого самого счастливого на всём свете человека.
 Экран автоматически включил прямую трансляцию. В Омск слетелась вся верхушка, над пятиэтажкой Головина зависли вертолёты, а весь район оцепили исполины. Президент вёл прямой эфир на своей странице:
- Головин был постоянным прихожанином церкви. Он до последнего вздоха верил в спасение. И он спасся, дорогие друзья. Вы тоже должны верить и приходить в церковь, иначе...
- Сука, - пробурчал я.
- Пёс блевотный, - проскрежетал Алёхин и переключил на другой поток. На экране появилась надпись, что контент платный и мы увидим омовение Головина. Я, не думая, приложил браслет к считывателю под экраном и получил доступ к потоку:
Головин голый лежал на крашеном полу своей квартиры и две старухи тёрли его синее тело губками. Потом рука подставила к его носу зеркало, и камера дала крупный план - примерно минуту мы в оцепенении смотрели на зеркало у носа, а оно так и не запотело.
 Алёхин тихо плакал. На улице были слышны выстрелы. Я смотрел, как на Головина надевают похоронный костюм и не мог поверить, что это происходит.
 Нестерпимо хотелось спрыгнуть с крыши. Пустить пулю себе в висок, или вскрыть вены. И чувствовать, впитывать всем существом наступающую смерть. Сладкую смерть, которая остановит этот ад под названием жизнь.
 Кто нам скажет, почему умер Головин? Чем он отличался от меня, или Алёхина? Конечно, политики сейчас начнут брехать и рассказывать то, что выгодно им. Снова откроются церкви, как и триста лет назад, когда умерла Зверева.
 Мы с Алёхиным стояли у окна и скулили, слёз не было. В стекле отражалось пламя от соседних домов. У дороги образовалась стихийная оргия и желающие выходили из подъездов уже без одежды и пристраивались. Мне ничего не хотелось. Чернота накрыла как гудроном моё сознание.
- Алёхин, я посплю у тебя несколько дней?
- Плевать, - Алёхин не отрывался от фотографий Головина на экране.
 Я упал на сырой липкий диван и провалился в пустоту.
 Через два дня мне исполнится восемьсот тридцать шесть лет. В очередной раз я загадаю себе поскорей сдохнуть.