Бийск 50-70-х в творчестве питерского писателя

Известный ныне литератор Глеб Горышин прибыл на целину  Алтая одним из первых.

      «В рассказах молодого автора приходит и уходит любовь, льют дожди, гонят по рекам плоты, валят лес и сажают яблони... Все обыденно, все просто. У героев Горышина есть цель. Хлеб и соль жизни. Показать пионеров Сибири еще необжитой, девственной — задача для писателя увлекательнейшая», - говорил мастер слова Юрий Казаков, отмечая, что ленинградский парень попросился в 50-е на целину, в наш край.

Детство, юность, зрелость
    
    Глеб Александрович  Горышин родился 15 марта 1931 года в Ленинграде, в этот город из командировок он возвращался всю жизнь. Но местом своего рождения как писателя Г. А. Горышин всегда считал Алтай.  Будущий известный литератор рос в семье Александра Ивановича Горышина, директора леспромхоза треста «Ленлес», который всю блокаду Ленинграда обеспечивал город древесиной. А мама работала врачом. Глеб с детства любил классическую литературу, потом начал сочинять рассказы, призывая сохранять и беречь родной лес и его обитателей. Подростком Глеб попал в страшную автокатастрофу.  Он вспоминал: «Чуть меньше года я провалялся в больнице с переломами, сотрясением мозга и ранами, распятый на деревянном щите, с вдетыми в лямки руками и подвешенными к ногам гирями. Встав, оказался изрядно подросшим». А вскоре закончилась война.
      Глеб Александрович выпускник отделения журналистики филфака ЛГУ 1954 года. А В 1954-1957 годы он - сотрудник газеты «Молодёжь Алтая» в Барнауле и Бийске. Вернулся в Ленинград – и  опубликовал  свой  первый рассказ. В конце 1950-х — начале 1960-х годов Горышин бывал в Сибири как журналист и сотрудник геологических экспедиций. В Союзе Писателей СССР он с 1960 года. Потом был секретарем правления Ленинградского отделения СП СССР (1970 -1980). А  с 1977 по 1982 годы - главный редактор журнала "Аврора". Горышин много странствовал - работал в Забайкалье, на Ангаре и Кольском полуострове. Отправлялся корреспондентом — на Сахалин, Камчатку, Курилы, Командоры. В рассказах писателя можно найти краски и приметы этих мест. Побывал Горышин в Англии и Франции, Италии и Греции, Испании и Финляндии, Польше и Венгрии, Чехословакии и Румынии... А также в Японии, Китае, Индии, Шри-Ланке... Видел джунгли и саванну Западной Африки...

Дамба в Бийске. 50-е годы

    Глеб Горышин – один из первых, кто ввел в послевоеннную русскую литературу городского жителя, отправляющегося осваивать пространства страны. Рассказ «Дамба» вошел в дебютную книгу «Хлеб и соль» 1958 года. Главный герой живет в районе Заречья Бийска. Моста еще нет. Люди переходят реку по временной дамбе, насыпали ее поперек Бии в январе.
    «Мне каждый день приходилось пересекать Бию: я работал собкором краевой газеты по городу Бийску и жил в Заречье. Бийск – большой город, но когда я останавливался посреди реки и смотрел на него, все его дома и бийская гора казались малыми кочками в сравнении с массами голубого воздуха. И даже большая телевизионная мачта, поставленная на горе, была как крохотная заноза, воткнувшаяся в край неба», - писал Глеб Горышин. Но вот на реке дамбу уже взорвали в трех местах. Журналист побежал туда, где Бия сливается с Катунью, образуя Обь. По воде густо шла шуга. Парень на лодке перевез приезжего ленинградца, сказав: «По Бие не поплаваешь – жизни не узнаешь»!

     В наши дни около тридцати книг питерского автора  нашли своего читателя. Некоторые адресованы детям. Другие — взрослым.
В произведениях Глеба Горышина есть и документальные повести. Например, семейная хроника «Не только о погоде...». На берегу Телецкого озера уединённо жил с семьёй наблюдатель поста гидрометеослужбы Николай Павлович Смирнов. На каменистом склоне горы он возделал сад — лучший в Сибири. С женою Дорой вырастил восемнадцать детей!


Бег по Бийску общеукрепляющий

«Я жил на Алтае, во второй половине пятидесятых годов. Одно время работал собкором «Молодежи Алтая» по Бийской группе районов и Горному Алтаю. У меня был номер в гостинице «Бия», в Бийске, — двенадцатый номер-полулюкс, с обязательством освободить его с приездом персоны более достойной полулюкса, чем я. Тогда я бегал в Заречье: переходил Бию по льду, дальше по Чуйскому тракту до бора; сворачивал влево, там есть такие улочки-боковушки, веточки на стволе тракта, — и бежал. На пробежки я выходил по вечерам, в глухое темное время. Бегающих не по делу, а из прихоти в ту пору, кроме меня, в Бийске не завелось. Не таков был город Бийск, чтобы по его улицам или даже в предместьях праздно мельтешить под ногами — очень сильный был трудовой накал: целинная эпопея, всесоюзная комсомольская стройка вблизи города», - делился с читателями Глеб Горышин. Тогда еще возраст не наступил для массовых пробежек трусцой, мысль не пришла никому в голову: убежать от инфаркта.
Парень стеснялся бежать открыто у всех на виду, маскировался, ходил в места пробежек в ратиновом, синем, сшитом к выпуску из университета пальто, в ботинках, при шарфе, в ондатровой шапке с ушами. В этом одеянии он бегал по окраинным улочкам в Заречье. Бежалось ему тогда тяжко; он только что перенес ревматическую атаку, восемь месяцев провалялся в больницах, «съел, наверное, килограмм салицилки; других средств от суставного ревматизма не было». Выписался в последний раз с диагнозом: недостаточность митрального клапана. Горышин отболел, вернулся на Алтай, откуда уезжал лечиться в свой родной город на Неве, приступил к работе собкором в Бийске... Но донимали ангины, температура поднималась к вечеру — тридцать семь и три, четыре, пять... Стрептоцид, аспирин, кальцекс не помогали. Мороз жал под сорок; задувал буран. От суставного ревматизма, недостаточности митрального клапана, ангин, хронического ларингита можно было только убежать, другого лекарства не находилось. В первый раз Глеб пробежал сто шагов, не сразу, по пять, десять шажочков. От мороза ломило зубы, ресницы слипались от изморози. На обратном пути спина обрастала куржаком, становилась белая. Довел пробежку до тысячи — и убежал-таки, хворь отступила.

Хлебосольный зареченский корпункт

Весной ленинградский писатель искал себе жилище — корпункт — на заречной стороне, поближе к бору. Люди тесно жили там в домишках, свободной площади для сдачи ни у кого не было. Глеб Горышин снял себе угол в доме неподалеку от моста через Бию (тогда он был понтонный) у парторга управления Чуйского тракта Анфисы Степановны, женщины лет сорока. Мужа ее убили на войне. В материнском доме жили два сына: старший, восемнадцати лет, работал на стройке, младший, шестнадцати, слесарил в совхозной мастерской. Парни садились к столу, уметали все, что подавала им бабушка Степанида, мать Анфисы Степановны. Гостю отвели закуток против кухни, задернутый ситцевой занавеской; хозяева помещались все в одной общей горнице, там и спали.
«Не помню, сколько я платил за угол. Но ежели бы посчитать, что мне перепадало во вдовьем доме над Бией, то и цены нет такому добру. Семья садилась к столу — и меня приглашали: в русских домах такого не допустят, чтобы самим хлебать, а кому-нибудь слюнки глотать, хотя бы и за занавеской. Бывало, вернусь из командировки, иззябший, наголодавшийся, постучусь в чужой дом над Бией, а там меня ждут. И пельмени слеплены, только кинь в кипяток, и груздочки соленые, и картошка разварилась, медового цвета, своя», - вспоминал журналист.
Теперь до бора было рукой подать, он бегал, а после играл с двухпудовой гирей, стоявшей в сенях. Парень становился все крепче, обрастал мускулами, сердце не шумело; в крепчающем теле здоровел и дух — для совершения какого-нибудь поступка. Весна на Алтае — серьезное дело, зима загоняет под теплый кров, чтобы не обжегся на морозе; весна вытаскивает из-под крова, порождает в душе желание, «как у жаворонка, взлететь под беспредельный синий купол, затрепыхаться от восторга»... Пора было предпринять и большую командировку: на выданных в редакции командировочных бланках юноша сам выбирал-проставлял пункты назначения, сам писал: прибыл-убыл.

По Чуйскому тракту

Как-то вернулся Глеб Горышин домой в Заречье, на ступени крыльца сидит его товарищ Иван (имя изменено, он стал известным писателем). Погожим апрельским утром они  вышли к воротам базы, откуда выезжают на Чуйский тракт ЗИЛы международных рейсов в Монголию; сели в кабину того шофера, к которому надлежало им сесть: заблаговременно договорились с секретарем парткома, хозяйкой Анфисой Степановной, через нее — с диспетчером...
Чуйский тракт потом вспоминался так: чайная с пельменями в Манжероке; в Шебалине у чайной слепой с гармонью — и песня; ее мелодии предстоит стать лейтмотивом в фильме Шукшина «Живет такой парень»: «Есть по Чуйскому тракту дорога, много ездит по ней шоферов...» Перевалы, еще укрытые снегом: Семинский, Чикет-Аман... а еще - беломраморный бом у селения Иня, прозванный Белым Бомом... Зеленоструйные, белопенные реки: Катунь, младшая ее сестра Чуя... В Чибите простились с чуйским водителем; ему править дальше — в Кош-Агач, Ташанту, а друзьям... Ночевка на руднике в Акташе, ночью написана Горышиным первая корреспонденция в газету о героическом труде шофера на Чуйском тракте, утром отправлена...
Идут друзья-писатели пешком по заснеженной горной дороге в Улаган. Их догоняют две машины. Они не садятся в них. Метет метель. На перевале одна из машин утопла в заносе. Другая - свалилась в расселину, шофер остался жив. Они вновь идут по глубокому снегу, под лиственницами; теперь их пятеро: друзья, двое шоферов, девушка, едущая из Бийска проведать родителей в Улагане. Ночуют все в почтовой избушке, выстроенной для идущих пешком или едущих верхом почтарей; другой связи здесь нет. В Улагане писатели взяли коня Мухорку, он повезет поклажу: два заплечных мешка и ружье. Втроем они идут по горам и падям, по талым снегам — к реке Чулышман. Ночуют в алтайской юрте — аиле — с горящим посредине костром, в селенье Тужары. Мухорку на ночь привязывают к стогу сена. Утром Мухорки след простыл, но видны следы человеческих ног.

Встречи на Телецком

На Телецком озере вечером дует верховка, утром низовка. Писатели-ленинградцы  обходят озеро по склону горы Тоолок, по чуть заметной тропе в кедровнике, делают засечки на кедрах, чтобы не сбиться на обратной дороге. В устье Кыги их встречает Николай Павлович Смирнов. Друзей определили жить в баню. Сын Николая Павловича Владимир наладился в горы искать волчье логово, и писатели с ним. Волчий след отыскался скоро; идут к логову. Владимир уходит вперед. Глеб остался вдвоем с Иваном в горной тайге.
По ночам трещат морозы, ревут медведи. Парни палят костры. Перед рассветом в кедровых гривах токуют глухари. Глебу достаются на охоте два. Друзья плывут на моторке по Телецкому озеру, на север, в Яйлю. Торят они себе путь по береговым крутякам, прижимам; до них здесь не хожено. В каждом глухаре по полпуда: на кедровом орехе стали тучные. Если бы Горышин не тренировался раньше, то давно бросил бы отяжелевших птиц.
Зато в Бийске Глеб преподнес глухаря бабушке Степаниде, она в последний раз пробовала такое мясо еще до мировой войны, у нее мужик охотничал. Анфиса Степановна вообще не видывала эдаких птиц. Первая поездка в Горный Алтай подробно описана Глебом Горышиным в повести «До полудня» в 1966 году. Если бы он не пробежал в первый раз сто шагов по опушке Бийского бора, то едва ли бы решился закатиться в тайгу.
За длительную самовольную отлучку Горышина уволили из газеты. Отосланные с дороги корреспонденции остались ненапечатанными. Но в архивах писателя есть опубликованные очерки, например, посвященные постановкам Бийского драмтеатра 50-х годов или - «Мягкое золото»  с авторскими фото о Бийском зверосовхозе.

Дебют в прозе. Бийские плотогоны

«Прежде, помню, от Иогача до Бийска плотогоны сплавлялись за трое суток. Была такая профессия на Бии — плотогоны. То есть за гребь мог взяться каждый, у кого хватало силенки (гребь вытесывалась из цельного пихтового хлыста). По праву славились бийские лоцманы — особая стать, детинушки на подбор. Дикие туристы напрашивались к лоцманам сплавляться по Бие. У них екали сердчишки на порогах. Теперь кидают в Бию бревна, ведут молевой сплав. Что-то тонет, а что-то и доплывает. Плотогонство было искусством; смотреть загляденье, как несутся большие плоты по красивой реке, лоцманы у рулевых гребей командуют зычными голосами: «Ле-во! Пра-во!» Ни одна лесинка не тонула, не пропадала, не портила Бию» (из воспоминаний Глеба Горышина).
Самый первый рассказ юного автора, напечатанный в 1957 году в журнале «Нева», назывался «Лучший лоцман». Он написан после сплава писателя по Бие на сплотке еловых хлыстов, с лоцманом и гребцами, от истока до Бийска. Бия в верхнем течении бурлит на порогах. И в самом разгонном месте поперек реки лежит камень — «Смиренная плита». Русло сужается тут, и если лоцман зазевался, то плот попадает в водоворот, начинает кружиться вместе с потоком, отброшенным огромным камнем. Тогда сплавщики говорят: «Повенчались...».
Вот так и случилось с Горышиным. Их лоцман старался, пробовал выбраться, но тщетно. Тут показались на берегу плотогоны, командовал ими дед. Проводя свою сплотку через пороги, сплавщики теперь возвращались за другой. Дед поглядел, как мотается плот. И крикнул: «Гребись влево, лягуши болотные!» (За эту присказку и нарекли его Лягушей). Все разом ударили влево, плот высунул нос за «Смиренную плиту», здесь его подхватила стремнина и понесла. Вот и готовый рассказ, а в сердцевине его — талант человеческий. Реку давно обуздали, впрягли в работу. Она привела людей к Телецкому озеру. В речной долине построили дорогу, от Бийска до Артыбаша. По реке провели теплоходы, пустили их в озеро – для туристов.

Роль в фильме Шукшина

       С Алтаем Глеб Горышин будет связан большую часть жизни. Здесь он познакомится с Шукшиным, и тот предложит ему сняться в эпизоде фильма «Живет такой парень». Главный герой Пашка Колокольников пытается познакомиться с молодой женщиной, выбивающей матрас. И тут в калитке появляется здоровенный, высоченный мужчина. Это и есть Горышин 1963 года, тогда уже автор нескольких книг.
   
     Однажды писатель из Северной столицы ночевал в Бийске у Марии Сергеевны Шукшиной. Прошло три года с тех пор, как не стало Василия Макаровича. Мария Сергеевна говорила, что про ее сына критик Коробов хорошо написал, «по-человечески». А Лев Аннинский – наоборот. Простая крестьянка разобралась в хитросплетениях слов и мнений. О Шукшине у Горышина появились очерки «И машины по тракту кочуют» и «Где-нибудь на Руси…». Позднее он был частым участником Шукшинских чтений.

      Про Бийск 70-х Горышин пишет, что город переменился за двадцать лет, но что-то в нем сохранилось: запах сгоревшего в топках кузбасского угля, перемешанный с терпким привкусом тополиной смолки; тополя вымахали, заматерели; и чувствуется прохлада, снежная свежесть близких предгорий, и дыхание хлебных полей. В свой приезд на Алтай в 1976 году писатель привез на Телецкое озеро дочь. По словам Анны Гродецкой,  ныне ведущего научного сотрудника Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, в последние годы ее отец все чаще писал стихи, включая их в прозаический текст. В 1990-е годы Глеб Горышин опубликовал несколько подборок стихов и издал – за свой счет – два поэтических сборника. Любовью и кротостью дышит поздняя проза Глеба Горышина. Ее первоначалом был Алтай.
Глеб Александрович скончался в ленинградской больнице 10 апреля 1998
года.

(На фото Старый Центр Бийска 1960-е годы)