Петровское общество. Золото храма

Радмила Таркова


ПЕТРОВСКОЕ ОБЩЕСТВО

ЗОЛОТО ХРАМА


Историко-приключенческий
роман

Астрахань - 2022

УДК 82-31
ББК 84стд1-445.5
Т19

Таркова Р.А.
Петровское общество. Золото храма. – Астрахань: Изда¬тель: Сорокин Роман Васильевич, 2022. – 348 с.: ил.

ISBN 978-5-00201-051-6

Археолог Игорь Криушин и его друзья теперь вовлечены в работу возрожденного «Петровского общества исследо¬вателей Астраханского края», которое служит для при¬крытия отнюдь не только научной деятельности. Тайны прошлого заставляют их вновь отправляться в опасные странствия и выпутываться из нестандартных ситуа¬ций.

18+

© Издатель: Сорокин Роман Васильевич, 2022
© Таркова Р.А. Текст, 2022
© Таркова Р.А. Верстка, графический дизайн, 2022


ПЕТРОВСКОЕ ОБЩЕСТВО

КНИГА 1. ЗОЛОТО ХРАМА

«Я хотел иметь власть испортить любой праздник…»
«Великая Красота».

«Напрасно обоюдоострый меч,
Смиряя плоть, мы клали меж собою...»
Максимилиан Волошин

Глава 1
Белый список
- До чего же странное ощущение, - покачал головой доктор исторических наук Александр Дамирович Карагалиев, удобно развалившись на раскладном брезентовом стуле со стаканом алкоголя в руке.
- Вроде бы и дежа-вю, а в то же время – вроде и нет, - согласилась с ним Светлана Николаевна Парамонова, человек без каких-либо регалий, зато совершенно счастливый в семейной жизни. Оба разнополых доказательства её статуса успешной жены и матери как раз носились сейчас наперегонки с огромной лохматой собакой из соседнего села Зубовка, прибившейся к лагерю археологов.
- Забавно как всё повернулось, - продолжал философствовать Александр. – Когда всё начиналось, командовал я, а Игорь был так, - приглашённой звездой. А зато сейчас…
- А сейчас – всё с точностью до наоборот, - усмехнулась Светлана, поудобнее растягиваясь в настоящем шезлонге, который она и ее муж Павел Андреевич Морозко не поленились притащить с собой на раскопки.
Прямо сейчас, пользуясь вечерним свободным временем, неизбежно наступавшим каждый день после окончания собственно работы в поле, он понемногу учил студентов-практикантов рисованию археологических находок и прочим таким же необходимым жизненным премудростям.
Павел со Светланой и близнецами Игорьком и Розочкой приезжали в лагерь на дальних подступах к Зубовке уже несколько раз – то на неделю, то на пару дней, чтобы немного помочь на раскопках, а заодно и развеяться. Карагалиев же был вместе с Игорем с самого первого дня.
Студенты-практиканты, с полотенцами наперевес, не особенно загорелые, но очень уставшие, дружной толпой волоклись вдоль берега к мосткам на краю лагеря, чтобы совершить водные процедуры.
Девочки и мальчики пользовались этой короткой передышкой, чтобы пощеголять друг перед другом неглиже, потому что, вопреки повсеместно распространенной практике, на раскопе им сверкать голым телом запрещалось.
Еще в самый первый день экспедиции, почти полтора месяца назад, ее начальник – Игорь Петрович Криушин – собрал прибывших автобусом юных археологов и прояснил им ситуацию.
- Итак, пункт первый, - начал Игорь, стоя перед студентами с угрюмым видом и неизменной сигаретой в зубах. - Если увижу хоть кого-нибудь на раскопе топлесс – неважно, парня или девушку – сразу отправляю домой. Это же касается голых ног, рук, жоп, животов и пребывания на солнце без головного убора. Рак кожи будете зарабатывать в другом месте, но не в моей экспедиции. Вон берег реки – там можете ходить в купальниках и плавках, но больше, в том числе и на территории лагеря – нигде. Предупреждаю один раз. Всем понятно?
Сначала группа тупо молчала, во все глаза таращась на Игоря, потом робко закивала.
- Отлично. Переходим к пункту второму. Вы все, надеюсь, знаете, что у нас в стране аборты два года, как запрещены, а дети в случае развода автоматически остаются с отцом. Поэтому прежде, чем трахаться по палаткам и кустам, подумайте, стоит ли оно того. Вопросы?
Студенты молчали, пришибленные. Они, наслушавшись рассказов старшекурсников, проходивших археологическую практику под руководством других преподов и живописавших молодняку все прелести раскопной жизни, ждали, что превесело проведут время. Лагерь представлялся им местом, где можно целый день жариться на солнце в купальнике или плавках, пить до утра под песни у костра, заводить романы, отнюдь не платонические, и в промежутках делать научные открытия с лопатой и щёткой в руках.
Однако Игорь Петрович, вынужденный в конце первого семестра принять под свое руководство первокурсников исторического факультета родного Астраханского государственного университета и довести у них курс археологии, придерживался абсолютно иного мнения.
В своем лагере и на раскопе он установил поистине армейские порядки, так что бедная молодежь не могла дёрнуться ни вправо, ни влево без того, чтобы тут же не быть изгнанной назад в Астрахань с риском завалить летнюю практику.
Сам Игорь Петрович тоже не вызывал в людях желания немедленно сблизиться с ним, пошутить, сократить дистанцию, пофлиртовать, поспорить, в конце концов.
Высокий, крепкий, ладно сложенный, с выгоревшими до соломенного цвета волнистыми волосами, красивым ртом античного героя и римским профилем, он, тем не менее, пугал даже самых романтично настроенных девушек и самых развязных парней. Скорее всего, причиной был холодный, пристальный, тяжёлый взгляд серых глаз, который близкие друзья называли «инквизиторским».
В целом, от Игоря Петровича, имевшего за плечами военное прошлое, годы занятий «чёрным» копательством и приличный список отправленных на тот свет людей, исходило ощущение опасности, хорошо считываемое всеми сколько-нибудь чувствительными организмами.
Маленькие дети любили его, мужчины старались не злить, а женщины побаивались. Сам он считал женщин людьми лишь с большой натяжкой, терпеть их выкрутасы был не намерен никогда, а любые попытки манипуляций грубо пресекал на корню. Поэтому, несмотря на крайне выигрышную внешность, оглушительным успехом у дам Игорь не пользовался, длинного донжуанского списка не имел и женат был в свои почти пятьдесят лет всего лишь второй раз.
Так что уже в первый день экспедиции практиканты приуныли, понимая, что их начальник не шутит, и все его правила и распоряжения им придется исполнять беспрекословно.
Не прибавляло им оптимизма и присутствие жены Криушина – Ады Анатольевны, которая преподавала на естественно-географическом факультете того же вуза уже более четверти века, много раз возила студентов на всякие полевые практики, а потому никаких поблажек им не делала.
Теперь, в свой отпуск, она помогала мужу с обустройством и исправным функционированием их лагеря, взяв на себя руководство всей хозяйственной частью: закупкой продуктов, работой кухни и обеспечением надлежащего санитарного состояния быстро разросшейся инфраструктуры.
 Пара дежурных из студентов, назначаемых по графику каждые сутки, помогала ей готовить еду на всю ораву трижды в день, убирала территорию лагеря, таскала топливо для костров, чистила сколоченные из досок столы и лавки и, по мере необходимости, ездила с Адой за припасами в Зубовку.
Прямо сейчас дежурные накрывали столы к предстоящему ужину, пока остальная братия пробовала силы в рисовании или отмывалась после трудовой вахты в поле. На все про всё у них было ровно сорок минут, по истечении которых весь лагерь должен был собраться ужинать.
Игорь сидел на покрытой ковром лавке у входа в свою палатку, которую практиканты прозвали «царским шатром» за её большие размеры, конфигурацию и, собственно, принадлежность.
Александр и Светлана устроились радом с ним. Все трое курили и понемногу выпивали, меланхолично оглядывая окрестности.
Ада заправляла на кухне, которая состояла из большой вытянутой палатки, примыкавшего к ней навеса и открытой площадки для костров, на которых кипятились огромные чайники и нагревалась в кастрюлях вода.
Паша Морозко отпустил, наконец, своих добровольных учеников купаться, а сам подошел к друзьям, приземлился на лавку рядом с Игорем.
- А всё же прогнозы Зинаиды как-то не спешат сбываться, - заметил Саша, продолжая их давний спор. – Никакого тебе золота нет и в помине. Никаких следов.
- Ты губу-то закатай, - лениво и насмешливо отозвался Игорь. – Не всё же коту масленица.
Их преподавательница археологии, до сих пор ещё живая легенда астраханской археологии, Зинаида Елеазаровна Капилевич в далёкие семидесятые годы вела раскопки в этих местах, нашла множество золотых предметов сарматского времени, и с тех пор ходили легенды и слухи о по-прежнему скрытых в земле еще больших сокровищах.
- А может, приедет сюда сама Зинаида, как обещала, так золото и пойдёт, - предположила Светлана. – Всё-таки эти места, так или иначе, с ее громкой славой связаны.
- Она – здешний гений-хранитель места, что ли? – усмехнулся Карагалиев.
- Типа того.
- У вас, буддистов, это, вроде, называется локапала, - припомнил Паша.
- Так и есть, - кивнул Александр.
- И вообще, нечего гневить богов, - сказал Игорь. – Золота мы и до этих раскопок уже добыли с вами столько, что грех жаловаться.
- Ну, это да, - вздохнул Карагалиев, вспомнив, как они совместными усилиями добывали старинный желтый металл и вполне современные денежные знаки.
- Вот поэтому я и отношусь спокойно к тому, что особо ценных находок здесь пока нет.
Близнецы Морозко прекратили гоняться за собакой и, как по команде, развернулись и помчались к своим родителям, забрались с разбегу на руки к Паше и Светлане.
- Проголодались? – поинтересовалась мать.
- Как собаки! – радостно сообщила Розочка.
- Как волки! – отчетливо выговорил Игорёк, наконец-то научившийся произносить букву «л». С буквой «р» у обоих пока ещё были проблемы.
К ним подошла Ада.
- Выпить хочешь? – предложил ей муж.
- С удовольствием, - она, за неимением другого свободного места, уселась ему на колено, обняла его рукой за шею и взяла стакан.
- Чего сегодня на ужин? – поинтересовался у нее Карагалиев.
- Котлеты рыбные с рисом, салат и компот.
- А на десерт? – строго уточнил Александр.
- Яблочный пирог.
- Сойдёт.
Ада насмешливо фыркнула, выпила текилу, и Игорь подлил ей ещё.
 Он ненавязчиво, между делом, разглядывал обеих своих баб – бывшую и нынешнюю. Как ни крути, обе похожи друг на друга, а значит, просто-напросто, - и на его мать, Марианну Викторовну, настоящую испанку по отцовской линии. И никуда от этого не денешься: старина Фрейд, мать его за ногу, зрил в корень. Обе - высокие стройные брюнетки с длинными волосами, тёмными глазами и взрывным темпераментом. Вот разве что Светлана больше напоминает цыганку, ну, или звезду индийского кино, а Ада – какую-нибудь персиянку. Недаром студенты за глаза прозвали ее «шемаханская царица», удачно обыграв и девичью фамилию Шемахина, и восточную внешность, и статус жены главы экспедиции.
Игорь невольно усмехнулся, подумав о том, насколько удачно обе скрывают свою истинную суть. Вот так смотришь – ну прямо все из себя аристократки, говорят о заумных вещах, держатся с достоинством, подают пример подрастающему поколению. И ведь никому в голову не придёт, что они врут, как дышат, трахаются, как швейные машинки, а недавно ещё и безобразно подрались друг с другом из-за него. Чего греха таить, ему до сих пор было приятно об этом вспоминать.
- Мне нужно переодеться к ужину, - мило улыбнулась Ада, поднялась с колена Игоря и, прихватив свой опустевший стакан, скрылась в «царском шатре».
- Мне тоже нужно переодеться, - Светлана грациозно встала со своего шезлонга. – До встречи за столом, мальчики.
И направилась к их с Пашей палатке, поманив за собой детей.
Переодеваться к обеду и ужину в более или менее цивильную одежду, не напоминающую о работе, было ещё одним местным правилом, которое все беспрекословно выполняли, как бы сильно ни устали на раскопе.
- Ладно, пойдём и мы, - решил Паша. – Гулять, так гулять.
- Не опаздывайте, - лениво напомнил Игорь и тоже зашёл в свой «шатёр».
- Как сегодняшние успехи? – поинтересовалась Ада, уже сменившая штаны и блузку цвета хаки на длинное платье в своём любимом восточном стиле.
- Пока всё по-прежнему, - покачал он головой, расстёгивая насквозь пропотевшую и пропылённую рубашку. – Я думаю, здесь, где идёт основной массив погребений, никаких супер-находок и не случится. Рутина одна.
- А что же ведьмачок наш цыганский на этот счёт думает? – усмехнулась Ада, намекая на Пашу с его странными шаманскими способностями.
- В основном ругается, если я вообще об этом заикаюсь. Дескать, он не лозоходец, чтобы золото нам под землей отыскивать.
- Может, он просто ленится? Силу свою применить?
- А может, он просто давно ничего не курил крепче сигарет, - рассмеялся Игорь. – Нет у него прихода – нет и у нас дохода…
Ада расхохоталась на этот удачный экспромт и подала мужу чистую джинсовую рубашку.
- Надо пойти, насобирать ему букетик ароматных трав, - предложила она сквозь смех. – Посидит, подумает…
- Что-нибудь придумает, - кивнул Игорь, докончив за ней строку известной песни.
Так, со смехом, они и вышли из шатра, направляясь к навесу над столами и лавками, служившему столовой.
Там уже бодро рассаживалась основная масса оголодавших работничков. Игорь внимательно окинул их взглядом, проверяя, не нарушает ли кто правила, не посмел ли кто явиться за стол в шортах или майке, и вообще, всё ли в порядке в его царстве.
Светлана и девочки-практикантки тоже переоделись в платья, а трёхлетняя Розочка, как обычно, щеголяла в розовом оборчатом сарафане с вышитой стразами надписью «Папина принцесса», каковой она, безусловно, являлась.
Ровно в семь часов вечера дежурные, за которыми приглядывала Ада,  принялись подавать ужин. Всё было давно уже отлажено, выверено, поэтому не занимало много времени, и вот уже народ дружно приканчивает основное блюдо.
Солнце быстро падало за горизонт, и его приятный уходящий свет придавал всему сходство с пейзажами Левитана. Игорь, сидевший во главе длинного, как для княжеских пиров, стола, видел, как играют солнечные блики на массивных золотых перстнях, которые носили он сам, Паша и Саня.
Непосвященному человеку эти грубоватые побрякушки ничем бы не приглянулись, однако и предназначались они как раз для узкого круга единомышленников, признававших друг друга не только в лицо, но и по странному узору из бесконечно перевитых змей, гравированному на перстнях.
Это был символ возрожденного усилиями Игоря и его команды Петровского общества исследователей Астраханского края, которое, однако, было воссоздано вовсе не только и не столько для продолжения дела своего прототипа.
 В первую очередь, его целью было обеспечение безопасного и осмысленного существования полутора сотен людей, получивших странные свойства долгожительства из-за неких научных экспериментов. Проще говоря, людей, большая часть которых благополучно дожила до наших дней с середины девятнадцатого века благодаря опытам великого астраханского аптекаря и ученого Карла Ивановича Оссе, создавшего «сыворотку бессмертия».
Образец подобного же препарата уже в восьмидесятые годы двадцатого века при весьма тяжелых обстоятельствах был применен к самому Игорю Петровичу, а в начале третьего десятилетия века двадцать первого - испытан и на людях из его окружения. Уже – благодаря усилиям Паши Морозко, его матери Розы Федоровны и отца Андрея Вениаминовича, помощи Ады и еще нескольких человек, вольно или невольно принявших во всём этом участие.
Новое Петровское общество было официально зарегистрировано в Астрахани как общественная некоммерческая организация, главой которой стал Игорь Петрович, а своего рода серым кардиналом - его отец Пётр Дмитриевич, не так давно вышедший в отставку после многолетней службы в КГБ.
Всё, кажется, шло своим чередом и как положено, однако Игорю не давал покоя странный раскол, случившийся в его дружной команде, среди его ближайших друзей и соратников, и всё никак не поддававшийся урегулированию.
Вот и сейчас, посмотрев на кольца, Игорь снова вспомнил об этой неразрешимой, а потому неприятной и болезненной проблеме.
Одним из побочных эффектов употребления «зелья бессмертия» было очень вероятное отсутствие в дальнейшем возможности иметь детей. Так получилось с самим Игорем, и он не стал подвергать друзей риску втёмную и рассказал им об этой беде.
 Со старшим поколением решили быстро и дружно. Всех своих родителей они угостили препаратом, здраво рассудив, что новых детей те, хотя бы в силу возраста, делать уже не захотят и не смогут, а потому ничем не рискуют. Зато получают шанс на долгую-предолгую жизнь. Но вот зато с ними самими возникли непредвиденные сложности.
Паша и Светлана, Ада, Александр и его подруга Валя Санджиева бестрепетно выпили зелья, махнув рукой на все последствия. У Паши и Светы к тому моменту родились близнецы, у Вали была уже взрослая дочь Луиза, Саня детей вообще категорически не хотел, потому что ему пришлось помогать растить четверых родных племянников, и он был сыт этим по горло. Ну, а Ада даже не заводила разговоров на эту тему, зная, что у Игоря детей быть не может, а потому сочла вопрос закрытым раз и навсегда.
А вот остальные… Остальные просто подвесили ситуацию в воздухе. Верный друг и совладелец фирмы «Археологи» Фридрих Вебер и его жена Луиза Санджиева решили с экспериментами имени товарища Оссе подождать, по крайней мере, до тех пор, пока не заведут ребенка. Но заводить его не торопились. Тот же аргумент выдали и некогда бессменный фотограф всех их экспедиций Кама Сергеев с женой Юлей, и поступали пока по тому же самому алгоритму, что и Веберы. Последняя пара - Юрий Даркевский и его жена Аня – успели таки заделать сына Ванечку, но объявили, что никакого зелья пить не станут до тех пор, пока не произведут на свет еще троих наследников.
Дело так и не сдвинулось с мёртвой точки до сих пор. Перед отъездом на раскопки Игорь еще раз говорил об этом с отцом, и соображения Криушина-старшего его очень не обрадовали.
- Видишь ли, мальчик мой, в чём тут дело, - раздумчиво заметил Пётр Дмитриевич, когда они сидели за выпивкой на веранде родительской резиденции на улице Кустодиева. – Тут у вас, мне представляется, налицо системный кризис. Или – кризис идентичности.
Игорь пристально посмотрел на отца, изо всех сил напрягая мозги, чтобы уследить за ходом его мысли. Старый чекист усмехнулся.
- Компания ваша разделилась строго надвое. Раскололась по одному важному признаку. Одни готовы отказаться от, скажем так, обычной жизни с её простыми радостями и печалями и готовы идти вперёд, не зная даже, что там ждёт, и к чему в итоге приведут все эти опыты. Другие же хотят оставаться как можно дольше обычными людьми безо всяких там способностей и запредельных возможностей. Причём, тут может играть роль обычный страх перед всем новым, непонятным и непроверенным. Не жди, что они передумают, вот что я хочу сказать. Они за тобой не пойдут. Точка. И силой их туда не втащить. Просто смирись и живи дальше.
Игорь помолчал, переваривая услышанное, и сильно расстроился, потому что понимал: отцовские выводы, скорее всего, верны. Получалось, что из его же преданных старых друзей часть попала в какой-то чёрный список, а часть – в другой. В белый список, можно сказать. И понять, кто из них стал теперь правым, а кто виноватым, практически невозможно.
 Все проблемы Игорь привык решать быстро и эффективно, но теперь сделать этого не мог, что, безусловно, несколько отравляло ему жизнь. И отчуждение между ним, Камой и Юрием явно нарастало: они ведь за эти полтора месяца даже не соизволили ни разу приехать к нему на раскопки.

***
- Ада Анатольевна, там на раскоп к Игорю Петровичу гость пожаловал. И сейчас заедет в лагерь. Велено пропустить, - сообщил охранник Борис, заглядывая в кухонную палатку, где жена Игоря вместе с дежурными колдовала над обедом.
Вся группа во главе с Игорем и Саней ушла в поле, даже близнецов родители забрали с собой. В лагере остались только Ада с дежурными и трое постоянных охранников.
- Ага, мне девочки звонили, - вмешалась дежурная Саша Хамитова, чистившая морковь. - Сказали, жуткий дядька. Старый, на коршуна похож….
При последних словах сердце Ады подскочило и встало прямо в горле.
- Ясно. Встретим, - смогла сказать она, с трудом сглотнув предательский ком. Руки мигом начали дрожать, лицо вспыхнуло. Стараясь не подавать виду, что известие ее взволновало, она продолжила заниматься обычными делами, но против воли стала прислушиваться в напряженном ожидании.
И вот, наконец, послышалось, как подъехала машина, как охранники переговариваются друг с другом и с кем-то ещё, как хлопает дверца.
Возблагодарив всех богов за то, что дежурные сейчас заняты кострами и не толкутся здесь, возле нее, Ада вышла наружу и замерла у входа.
И теперь смотрела с бешено колотящимся сердцем на то, как к ней идёт её обожаемый свёкор Пётр Дмитриевич Криушин – высокий, статный, неторопливый, с эффектной седой шевелюрой, небрежно зачесанной назад. Верный своему элегантному стилю, одет он был в светлые льняные брюки и тёмную рубашку с закатанными рукавами и распахнутым воротом, солнечные очки сдвинул на макушку. С сыном они чертовски похожи: те же сильные жилистые руки, злые светлые глаза, подбородок с ямочкой, чётко очерченные губы и хищный нос древнего римлянина. И наплевать, что ему уже семьдесят: выглядит он всё равно здорово.
- Привет, девочка моя, - поздоровался свёкор, ласково втолкнув её в палатку.
Она хотела что-то сказать, но не смогла, набрала воздуха, чтобы выдавить хоть слово – но опять ничего не вышло, горло перехватило, и из глаз моментально брызнули слёзы.
- Вижу, что рада, - сказал он насмешливо, и Ада просто бросилась ему на шею, прижалась, обняла, и, уткнувшись лицом ему в плечо, замерла в его руках.
- Соскучилась? – спросил он.
- До смерти, - призналась она, не замечая, как сильно вцепилась в него.
- Ну наконец-то.
Он крепко притиснул её к себе, ощущая, как её трясёт.
- Держи меня, не отпускай только, - взмолилась она.
- Я держу, не бойся, - успокаивал он, гладя ее по волосам, по спине, потом запрокинул её голову и принялся целовать, как следует, но, услышав голоса снаружи, мигом отпустил.
- Здесь нам, как я понимаю, уединиться будет негде?
Она только отрицательно помотала головой.
- Ну, тогда…
- А тогда мы сейчас в Зубовку как раз поедем, за продуктами! – громко сказала Ада, перебив его, и посмотрела прямо ему в глаза. – У меня уже целый список накопился…
- Ой, здрасьте! – промямлил дежурный Витя Дмитриев, затаскивая в палатку кастрюлю с нарезанным луком. – Лук готов!
- Отлично, - отозвалась Ада. – Ставь вон туда… Где Александра?
- Картошку дочищает.
- Хорошо. Тогда мы за продуктами…Ты ведь на машине? – она обернулась к свёкру.
- Разумеется, - кивнул Пётр Дмитриевич.
- Вот и славно. Надо пополнить запасы хлеба, риса, гречки, масла и  моркови.
- Тогда поехали.
- И нужно обернуться до обеда…Чаю выпьешь с дороги?
- Потом выпью. Я все равно уеду только завтра.
Ада кивнула и вышла из кухонной палатки, Криушин-старший – следом.
- Саша! – позвала Ада дежурную, чистившую за столом под навесом картошку. – Сами с едой справитесь? Мне в Зубовку нужно. За припасами.
- Справимся! Ведь мы с Вадиком и прошлый раз, когда дежурили, то же самое готовили. Уже всё сами сможем сделать.
- Отлично. Я на вас рассчитываю. Мы будем через пару-тройку часов.
Они отъехали от лагеря подальше, Пётр Дмитриевич вырулил к берегу, туда, где густые заросли ивняка, тамарикса и вязов скрывали выходы к воде, загнал джип в древесную тень, вышел из машины, прихватил с заднего сиденья полосатый плед и подождал, пока Ада вылезет тоже. Ни слова не говоря, он взял её за руку и повёл за собой. Они спустились по песчаной тропинке под откос пологого берега и, найдя скрытую от посторонних глаз травяную прогалину, остановились там. Криушин-старший бросил плед на траву, обернулся к снохе и привлёк ее к себе.
«До чего мы дожили! Трахаемся по кустам, как школота. В нашем-то возрасте», - подумала она обречённо, пока они быстро раздевали друг друга, а потом ей стало не до раздумий.
 - Я ведь тебя ни разу, кажется, в такой одежде не видел, - заметил Пётр Дмитриевич, глядя на то, как Ада невозмутимо натягивает свои рабочие штаны с кучей карманов.
Сам он вытянулся на спине, закинул руку под голову и лениво курил, созерцая, как сноха быстро переходит из абсолютно невменяемого, разнузданного и голого состояния в одетое, собранное и деловитое. Вот только что она драла ногтями его спину, кричала и извивалась под ним, будто в неё вселились бесы – и вот уже рубаха застёгнута, волосы собраны в аккуратный пучок, а лицо приняло непроницаемое выраженье. Такие метаморфозы ему всегда нравились.
- Ты, Петенька, зато сто раз видел меня совсем без ничего, вот разве что не освежёванную. - Ада насмешливо посмотрела на него.
- Я тебя уже полтора месяца вообще не видел, - он раздавил сигарету в песке, застегнул штаны, сел, подобрал свою рубашку.
- Я ведь тебя тоже.
- А кто мешал в город приехать? – укоризненно заметил он.
- Да ведь неловко как-то было, - пожала она плечами, растерянно глядя на него.
- Неловко как-то было? – поддразнил он, надевая рубашку. – Всегда самому всё приходится делать.
- Спасибо тебе, что приехал… - она быстро опустилась на колени и поцеловала его. – И прости, пожалуйста, я тебя всего расцарапала…
- С этим я разберусь, не впервой, – усмехнулся Пётр Дмитриевич, поднимаясь на ноги и подцепив с земли плед. – Поехали, царевна моя, а то нас хватятся.
В Зубовке они заехали в большой оптовый магазин посреди главного сельского рынка, где экспедиция обычно затоваривалась всем необходимым. Аду тут уже знали, поэтому всё по её списку удалось купить быстро, и в лагерь они вернулись вовремя. Их никто не хватился, и даже народ с раскопа ещё не возвращался.
Как ни в чем не бывало, Ада заварила гостю крепкого ароматного чёрного чая, усадив его на самое лучшее место, а сама принялась вместе с дежурными раскладывать покупки и готовить столы к обеду, попутно ведя со свёкром светскую беседу о последних городских новостях.
Петра Дмитриевича в такую даль привело, конечно, не только желание увидеться с Адой. Были у него дела и поважнее. Впрочем, что именно стало поводом для поездки, не суть. Главное, он, наконец, здесь, несмотря на недовольство супруги, которая за это лето привыкла видеть мужа возле себя каждый день, во всяком случае, по вечерам. Отпустила она его после долгих уговоров и просьб взять её с собой, на что Пётр Дмитриевич неизменно приводил ей с десяток доводов против подобной затеи.
С раскопа понемногу возвращался народ, а близнецы Морозко при виде Петра Дмитриевича вырвались от Паши, которого держали за руки, и помчались с криками «Крёстный! Крёстный!», мигом оба вскарабкались ему на колени, принялись обнимать и безжалостно тискать.
После обеда, во время которого дети не отлипали от Криушина-старшего и взяли на себя роль радушных хозяев, Игорь привычно разогнал практикантов спать. Сам же вместе с Пашей, Саней и Петром Дмитриевичем уселся возле своего «шатра», чтобы поговорить. Близнецов им пришлось взять с собой, потому что они ни в какую не желали идти спать, а хотели побыть с крёстным.
 Светлана ушла помогать Аде и дежурным убираться и готовить ужин, потому что вечером не намеревалась идти на раскоп, а хотела отдохнуть. Завтра они всем семейством всё равно собирались возвращаться в Астрахань.
На лагерь опустилась привычная послеполуденная тишина, палящий зной и сонный покой.
- Итак, мои юные друзья, - начал Пётр Дмитриевич их импровизированное собрание, - у меня для вас пара странных новостей. – Во-первых, наша любимая китайская антикварная лавочка закрылась.
- Ого! – Игорь от неожиданности даже забыл зажечь сигарету, так и застыл с зажигалкой наперевес. – И когда? И как?
- Буквально вчера. Я пошёл туда выбрать подарок твоей маме на день рождения. И там всё было уже практически полностью размонтировано, упаковано и убрано. Хозяин-китаец, которого зовут, кстати, Иван Юрьевич И, любезно пояснил мне, что место это оказалось не очень доходным и выгодным, и поэтому он переносит свой бизнес в Волгоград.
- Да блин! – не выдержал Паша. – Только самое интересное попёрло, и – нА тебе!
Пётр Дмитриевич снисходительно усмехнулся:
- Должно быть, хватит с вас всяких чудесных артефактов. Хорошего понемножку. Так вот. Подарок я выбрал, а Иван Юрьевич достал из-под прилавка картонную коробку и извлёк из неё некий предмет, который очень просил передать тебе, Игорь. И еще просил передать наилучшие пожелания в деле изучения наследия древних народов.
Игорь, Паша и Саня переглянулись.
- И что за предмет, пап? – Игорь снова посмотрел на отца.
- Покажу потом, я его привёз.
- А какая вторая новость? – напомнил Александр, с трудом подавив зевоту.
- Вторая касается, скорее, только нас с Игорем, но, думаю, вам, как членам Петровского общества, тоже не повредит ее узнать. Всё дело в том, что мне удалось отыскать испанскую родню твоей матери, мальчик мой.
Он строго посмотрел на сына.
- И тебе придется вместе с ней ехать в Испанию, потому что она хочет повидаться с ними, познакомиться и показать им тебя. Заодно ты должен будешь заехать к Пашиному отцу и к геологу Ивановскому – на предмет их вступления в Петровское общество. Благо, живут они теперь рядом друг с другом.
Игорь только удивлённо качал головой.
- Ну и дела. Ясно. Я понял. И когда мне ехать?
- Пожалуй, не стоит тянуть время. У тебя когда закончится практика здешняя?
- Ну, студентов я должен буду вернуть домой двадцатого августа. А потом у меня до начала учебного года есть десять-двенадцать дней. Но мы с Вебером, вообще-то, хотели тут ещё покопаться…Хотя, вдвоем много мы не накопаем…
- Вот и отлично. Поедешь после двадцатого.
- Сейчас у нас двенадцатое, значит, осталась всего неделя на всё про всё, - подсчитал Александр.
- А нормальных находок так и нет, - ввернул Паша.
Игорь посмотрел на него укоризненно:
- А всё потому, что кто-то упорно твердит, что он – не лозоходец!
- А может, потому, что Зинаида так к нам и не приехала, - вздохнул Саша.
- Ну, она же не из вредности, а по здоровью, - заступился Игорь. – Слишком жарко. А ну как ей тут поплохеет? Не приехала, значит, не может…
- Фаталист ты наш, - хмыкнул Карагалиев и почесал свой симпатичный нос, похожий на сапог, нахмурил прямые тёмные брови.
Как все метисы, Александр имел колоритную гармоничную внешность, удачно соединившую черты его русской мамы и отца-татарина. Особенно выразительными были большие тёмные глаза с такими длинными ресницами, что им позавидовала бы любая женщина. Вот только характер Саня имел весьма скверный, любил поскандалить и повредничать, что, разумеется, не могло не отразиться на его лице, придавая ему угрюмое, а порой и неприятно-брюзгливое выражение.
И положение не спасали даже осанка и пластика бывшего танцора-бальника. Сейчас, после полутора месяцев в поле, похудевший, заросший щетиной, но при этом наголо обривший голову, Карагалиев выглядел и вовсе непрезентабельно, напоминая завязавшего немолодого наркомана. Неудивительно, что на него не обращали никакого внимания девочки, воспринимая его исключительно как помощника начальника и строгого надсмотрщика.
Зато Паша Морозко пользовался всеобщей любовью, и к нему тянулось всё живое, потому что он так и лучился дружелюбием, энергией и добротой. И всё это дополнялось благородной цыганской красотой, которую, уже было понятно, унаследовали и близнецы. У всех троих были загадочные зелёные глазища в тёмных ресницах, густые брежневские брови и вьющиеся брюнетистые волосы. А от Пашиной улыбки с ямочками мог растаять и покойник. Возраст пошёл Морозко-старшему на пользу, придав размеренности и спокойной силы, за которой не чувствовалось, однако, угрозы.
Все молчали, обдумывая новости, а близнецы затихли, незаметно задремав: Розочка – на коленях у Игоря, а её брат – у Петра Дмитриевича.
- Надо, наверное, уложить их спать нормально, - предложил Игорь, и они с отцом понесли детей к Пашиной палатке.
Саня и Паша побрели следом, по пути Карагалиев завернул в кухню, чтобы выпить ещё чаю. Он уселся с кружкой у стола и отрешенно смотрел, как Игорь и Пётр Дмитриевич возвращаются уже без детей.
- Чего отец Игоря приехал? – поинтересовалась Светлана.
- По делу, - пожал плечами Карагалиев. – Поговорить надо было…
- Всё равно у него на уме всегда что-то своё, - отмахнулась жена Паши. – Уж сколько я замужем за Игорем была, а мне и то всегда было непонятно, о чём его отец вообще думает, что чувствует…Человек-загадка, блин.
- А я вот даже не представляю, какая, например, музыка ему может нравиться, - сказал Саня, глядя в сторону Петра Дмитриевича. – Вот вообще.
- «Тридцать секунд до Марса», - машинально ответила Ада, стряхивая в тазик с разделочной доски нарезанные яблоки.
- А? – Сашка удивленно посмотрел на нее.
- «Тридцать секунд до Марса» ему нравится. Музыка.
- Ну вот, уже хоть что-то, - хмыкнула Светлана.
- Ничего себе…Неожиданно. А может, ты и его любимый фильм знаешь? – докопался до Ады Александр.
- «Бегущий в лабиринте». Хотя, у него не один любимый фильм, а много, - пожала она плечами. – Да ты у него сам спроси, если интересно.
- Ладно, в другой раз, - вздохнул Карагалиев, допил чай и отправился к себе в палатку, чтобы подремать хотя бы полчаса перед вечерней сменой.
***
Странный артефакт, привезенный отцом, Игорь разглядывал весь остаток этого дня вместе с Пашей и Шуриком.
- Это что же, лампа Аладдина? – озвучил общую мысль Паша.
- Похоже на то, - мрачно согласился с ним Игорь, наводя увеличилку на гравированный сбоку лампы орнамент. Именно он и заставил всех их, включая Петра Дмитриевича, ломать голову над смыслом этого странного презента.
Потому что гравировка изображала ту самую эмблему Петровского общества, которую нарисовал несколько месяцев назад Паша. И, по его словам, она повторяла узор средневекового блюда, найденного при раскопках среднеазиатского городища Афросиаб.
- А что, если это означает, что мы не одни такие умные и бессмертные, а всего лишь – одни из многих? – предположил Саня.
 - Мы уже об этом думали, - кивнул Криушин-младший. – И именно это меня и напрягает.
- Однако пока еще ничего угрожающего не происходит, - обнадёжил его отец. – Хотя, думаю, тебе стоит обратить внимание именно на слова китайца.
- Насчет наследия древних народов?
- Да.
Они, конечно, ни до чего так и не договорились. Вот только Игорю фиговина не давала покоя до такой степени, что он даже не смог заснуть, хотя и устал, как собака. Всё в лагере утихло, Петра Дмитриевича устроили на ночь в палатке Вебера, пустующей ввиду временного отсутствия её хозяина. Ада уже давно спала, а Игорь, проворочавшись рядом с ней битый час, в конце концов встал, оделся и вышел наружу, прихватив чёртову лампу.
- Ничего другого не остаётся, как вызвать джинна, - сказал он вслух, уселся на лавку возле входа в свой шатёр, засветил фонарь «летучую мышь» и принялся аккуратно начищать лампу мягкой тканью. Потом пересел в кресло, притащенное сегодня практикантами, которые заявили, что ему уже давно нужен настоящий трон. Хорошо, если они его не с какой-нибудь окрестной помойки припёрли.
Когда Игорь посчитал, что лампа уже достаточно начищена, то положил ее рядом с собой на тряпку, прикрутил фитиль фонаря и погрузился во мрак. Вокруг было темно – хоть глаз коли. Казалось, даже свет звезд не пробивается сюда, вниз, вдалеке не отблёскивала река, не горел прожектор луны.
Тишина стояла такая, что Игорь слышал собственное сердце, стучавшее ровно и медленно, как добрый мотор. Казалось, во всём мире остались только он и его сердце. Он усмехнулся, удобно откинулся в кресле. Давно надо было его тут поставить, а не отсиживать зад на дурацкой твёрдой лавке.
Игорь вздохнул, достал сигарету из пачки, вечно заткнутой в нагрудный карман, закурил и расслабился. Уснуть теперь всё равно не удастся, уж если ритм сна сбился – то это надолго…
Впереди, буквально в десятке шагов, неожиданно стал пробиваться слабый оранжевый свет, будто там кто-то запалил костер. Игорь несколько секунд продолжал сидеть неподвижно и курить, созерцая странное явление. Свет разгорался всё ярче, словно высвечивая внутренность высокой пещеры.
«Что ещё за хрен?» - подумал археолог и весь подался вперед, надеясь получше рассмотреть невидаль.
Можно было подумать, что это глюки или сновидение, вот только Игорь уже видел подобное раньше. В далёкой молодости, в степи, когда неожиданно прямо перед ним прошли рысью настоящие монгольские конники, и один из них выстрелил из лука в его сторону. Та стрела так до сих пор и висит у него над кроватью, вместе с другими странными реликвиями, которыми он обзавёлся за свою жизнь.
Вот и сейчас он словно смотрел во всё более проясняющееся окно, открытое в какой-то другой мир, время или место…Он уже точно знал, что это не сон и не видение, а какая-то странная реальность. И притом довольно жуткая.
В расцвеченной пляшущими отсветами пламени темноте стояло кресло, похоже, деревянное, покрытое резьбой, и в кресле прямо напротив Игоря сидел какой-то мужик. Наверное, в точно такой же позе, как и он сам. Такое впечатление, что он смотрится в зеркало, которое отражает всё выборочно и искажённо. Потому что мужик этот был совершенно не похож ни на него самого, ни вообще на кого-то из знакомых. И было в нём что-то странное.
Дело в том, что Игорь никак не мог его толком рассмотреть. Вот вроде всё нормально видно – но почему-то он будто никак не…определится, что ли? Как дрожащее изображение в плохо отлаженном телевизоре. Именно из-за этого странного дрожания и нельзя было определить, какие у него черты лица, какого цвета глаза, какая одежда. Было только ясно, что она похожа на темную рубашку с длинными рукавами, а штаны – ей под стать. Но всё – какое-то, сука, неопределенное…
Игорь даже потряс головой, грешным делом подумав, что это у него проблемы со зрением или последствия бессонницы – но нет: ничего не проходило, но и не улучшалось.
- Привет, Игорёк! – вдруг сказал его невнятный визави, и его голос звучал, будто по радио с помехами. – Решил выйти на прямой контакт?
Ну офигеть теперь, подумал Игорь со злостью. Придётся поддержать беседу.
- Привет, мужик. Оно само получилось. Я ничего специально не делал.
- А лампу зачем натирал тогда?
- Да так просто.
- Ну ладно. Ты чего хотел-то?
- Да ничего, - пожал плечами Игорь, чувствуя себя - мудак мудаком: разговаривает с картинкой.
- Неправда же. Чего-то вы все всегда хотите.
- А все – это кто?
- Люди, - вроде, собеседник его пожал плечами.
- Ага. Ясно. А ты тогда кто такой будешь?
- Я – аль-карин.
- Араб, что ли?
- Да нет, - рассмеялся металлическим смехом «аль-карин». – Просто джинн. Ну, или шайтан. Причем такой, что придается каждому человеку при рождении и сопровождает его по жизни.
- И для чего тебе это делать? – удивился Игорь.
- Никуда не денешься, воля Всевышнего! Такова природа вещей. Это я внушаю тебе всякие дрянные мысли, толкаю на плохие поступки, заставляю сомневаться…В общем, делаю всё, чтобы жизнь тебе мёдом не казалась.
- Ну…а я что с этим должен делать? – удивился Игорь такому раскладу.
- А ты… Да ничего. Ничего не поделаешь. Можешь бороться со мной, то есть, с собой, но это ни к чему не приведёт. Все равно я никуда не денусь, и ты можешь только немного ослабить мою власть над собой…Кстати, последние несколько лет ты совершенно этим не занимаешься, и я вхожу в силу.
- А раньше, что, я был лучше?
- Ну да. А потом стал отпускать вожжи, потакать всем своим самым низменным инстинктам и тёмным желаниям… Перестал их подавлять. И вот результат. Пьёшь, убиваешь, развратничаешь, врёшь, ни во что не веришь. Ты теперь - прямо в самом сердце тьмы, можно сказать.
- Так и… И что же мне, все-таки, со всем этим делать?
- Ну…Можешь поискать изнанку всего.
- Какую такую ещё изнанку? – опешил Игорь.
- Я же сказал: изнанку всего. Всех вещей. Своего города. Своей жизни…
И тут изображение (все-таки изображение?) совсем зарябило, задёргалось и – погасло – будто сдох кинескоп телевизора. Игорь снова оказался в полной темноте и тишине, нарушаемой лишь звуком ускорившегося биения его сердца.
Он был очень зол: не то на себя самого, не то на чрезвычайную кратковременность этого странного интервью, из-за которой он не успел задать ещё много вопросов. И вот опять, как всегда, остался с какими-то обрывками невнятных предсказаний, и теперь как хочешь – так с ними и ебись.
Он тяжело вздохнул, прихватил лампу и вернулся в шатёр, надеясь все-таки попробовать уснуть.
***
Рано утром, в пять часов, когда вставала Ада и дежурные, было еще прохладно, от реки поднимался сырой туман, где-то вдалеке позвякивали колокольца невидимого отсюда стада, и раздавалось раскатистое коровье мычанье. Ада просыпалась первой, по будильнику в телефоне, который тихо жужжал у неё под ухом, чтобы не будить Игоря раньше времени. Но сегодня ей нужно было поднять еще и Пашу со Светкой, и Петра Дмитриевича, которым предстояло ехать в город.
Она первым делом сварила кофе покрепче и, с кружкой в руке, направилась к палатке, где ночевал Криушин-старший. Стараясь не шуметь, раздёрнула молнию, замыкавшую полотнища входа, и быстро нырнула внутрь. Пётр Дмитриевич крепко спал, прикрывая глаза согнутой рукой. Ада осторожно  уселась рядом, нагнулась и легонько укусила его за палец, от чего спящий дёрнулся, быстро убрал руку с глаз и посмотрел на неё.
 - Доброе утро, - улыбнулась ему Ада. – Кофе в постель изволите?
Свёкор быстро сел, забрал у неё кружку, свободной рукой обнял ее и притянул к себе.
- Спасибо за кофе, дорогая, - сказал он, отпивая глоток. – Отличное начало дня.
- Обращайтесь! - Ада удобно устроила голову у него на плече. – Как тебе здесь спалось?
- Непривычно одиноко, - признался он серьёзно.
- Зато хоть выспался нормально, - засмеялась она. - Ладно, я пойду, мне ещё остальных будить.
Она осторожно высвободилась из-под его руки, скромно чмокнула его в висок и, помахав ему пальчиками, выбралась из палатки.
Весь лагерь ещё только просыпался, тянулся умываться и чистить зубы, а Ада и Игорь уже провожали Петра Дмитриевича и всё семейство Морозко, загрузившееся в «хаммер» Светланы. И вот обе машины скрылись из виду в густом облаке пыли.
- Надеюсь, Вебер сегодня всё-таки вернется, - заметила Ада.
- Да уж. Неделя осталась. Как говорится, граждане Республики…
- Ещё одно усилие, чтобы стать свободными.
За завтраком Игоря ждал сюрприз. Усаживаясь на свое место во главе общего стола, он обнаружил стоящую прямо перед ним банку с водой, в которой красовался пёстрый букетик полевых цветов. Игорь пожал плечами, отодвинув неожиданно появившийся атрибут, и принялся за завтрак. Он был слишком загружен ночным происшествием, чтобы обращать внимание еще и на такие мелочи. Даже Паше он ничего не рассказал о случившемся ночью, потому что просто не знал, какой во всём этом смысл.
Пётр Дмитриевич не поехал вместе с Пашей и его семейством в Астрахань, а отделился от них ещё в начале пути. Как раз в тот час, когда археологи приступали к работе на раскопе, а Ада с дежурными занялась обычной готовкой, отец Игоря постучал в крепкие деревянные ворота дома на улице Пионерская в селе Ветлянка Енотаевского района.
Село это возникло как казачья станица в 1765 году в местности, заросшей ветлой, на берегу речки Ветлянки. В XIX веке неприметная станица прославилась дважды, и в первый раз – при весьма трагических обстоятельствах, став местом так называемой «чумной бойни».
Еще в XIV столетии, когда государство Золотая Орда переживала расцвет, при хане Джанибеке произошли события, о которых до сих пор спорят ученые.
Летописи сообщают, что в 1346 году «бысть мор силен под восточные страны: на Орначи, и на Азторохань, на Сараи». Иными словами, Астраханская область указана там как зона поражения. Тогда страшная пандемия охватила Причерноморье, Средиземноморье, Орду и Европу, убив две трети населения. Эту «чёрную смерть» считают последствием активизации природных очагов чумы Великого Евразийского чумного «излома». Тогда чумная волна прошла через Сирию, Армению, Малую Азию и прикаспийские земли: «бысть мор силен на бессермены и на татары и на ормены и на обезы». У нас самым северным участком «излома» была местность как раз в районе Енотаевки.
Однако уже к 1860-м годам чума в нашей стране считалась побежденной, поэтому Астраханский карантин и  карантинная стража были расформированы в 1862 году, в 1865 году в губернии сняли таможенную линию. Карантины в Киргизской степи и по Сибирской кордонной линии упразднены в 1866 году, а в 1868 году были сняты Оренбургская и Западно-Сибирская таможенные линии.
И вдруг – Ветлянка! Когда там началась какая-то болезнь, ее долго не диагностировали, называли «лихорадкой» и «горячкой», а потом прозвали жёстко и точно: чумная бойня. Старожилы вообще говорили, что Ветлянка всегда подвергалась «особенной болезненности», на жителей вечно нападали холера, корь, скарлатина, лихорадка и сифилис.
Новая болезнь в сентябре 1878 года впервые появилась и свирепствовала сначала в северном конце станицы. Симптомы у всех были разные и весьма странные, у кого-то явно похожие на бубонную чуму, у кого-то - нет. Кто-то и вовсе умирал без симптомов и совершенно неожиданно.
Из Ветлянки чума быстро попала в села Пришиб, Старицкое, Табун-Арал и Селитренное. Эта эпидемия широко освещалась в петербургских, московских и европейских газетах. Для борьбы с ней в Ветлянку даже прибыла международная комиссия врачей и правительственная делегация во главе с графом Лорис-Меликовым.
Ветлянку и зараженные местности оцепили кордоном «до истечения 42-дневнаго срока после последнего смертного случая». Всю местность от Светлого Яра до Замьян окружили вторым кордоном. Он состоял из казачьих постов на расстоянии трёх верст друг от друга, между которыми ходил патруль. Эта мера была распространена и на левый берег Волги. Обширный карантин был устроен в станице Замьяны. Вокруг всей губернии установили кордон в виде пикетных постов. Во всех населенных пунктах проводились профилактические дезинфекционные мероприятия.
20 февраля издано было распоряжение о том, чтобы все улицы и дворы в губернии очистить от грязи, кладбища упорядочить, и везде держать запасы дезинфекционных средств.
Во время борьбы с болезнью многие жители Ветлянки проявили настоящий героизм – например, мальчик Петя Щербаков, который выжил один из всей семьи, потом ухаживал за больными, заболел сам и выздоровел. Или священник Матвей Гусаков, фельдшер Викентий Трубилов, врач Федор Кох и многие другие.
Сразу после снятия кордона в Ветлянку выехала комиссия, которая оценила степень зараженности домов и вещей и определила к сожжению 83 дома. Но Ветлянка быстро оправилась: к 1900 году в станице было уже 336 дворов, жило 1999 человек, а к 1914 году – 2958 человек.
Через несколько лет после страшных событий, в 1880-е годы, Ветлянка прославилась благодаря великому художнику-маринисту Ивану Айвазовскому. В 1881 году в Петербурге прошла выставка, на которой была представлена его картина «Волга под Ветлянкой». Её он написал после своего путешествия в наши края, когда и видел Ветлянку.
В этом-то странном населённом пункте Пётр Дмитриевич Криушин надеялся встретиться с человеком, который, по собранным им сведениям, тоже был вероятным кандидатом на вступление в Петровское общество исследователей Астраханского края.
А вышел он на него благодаря своей дотошности и внимательному изучению документов, связанных с деятельностью тех самых «бессмертных», которых недавно удалось, так сказать, легитимизировать под прикрытием Петровского общества.
И особенно интересный улов дала ему кипа документов, которые оставил Игорю бывший глава «бессмертных» Алексей Львович Ивановский, благополучно разыгравший свою смерть и теперь тайно проживающий в городке Рокфор-ле-Пен на юге Франции.
Ивановский вместе с местным олигархом, Иваном Александровичем Лычковым, тоже принятым в ряды Петровского общества, начали работу над туристическим проектом на территории Енотаевского района. Речь шла о создании особо охраняемой природной территории вокруг группы озёр, вода которых обладала теми же самыми свойствами, что и «сыворотка бессмертия», некогда разработанная Карлом Оссе.
 Предполагалось, что после создания там объекта экологического туризма туда за очень немалые деньги можно будет привлекать желающих «оздоровиться» из числа высокопоставленных лиц, не разглашая им, однако, истинного положения дел. После липовой смерти Ивановского дело продолжил Игорь, а Иван Александрович под прикрытием своей компании «Нефтегазтранс» должен был, как всегда, обеспечить реализацию всего замысла.
 Вот только в свете создания Петровского общества идея эта уже не представлялась Петру Дмитриевичу такой заманчивой, поскольку он был настроен на максимальное ограничение распространения, так сказать, бессмертия среди широких народных масс. Во всяком случае, он сам предложил Лычкову отредактированный вариант проекта, в котором безопасность, особенно информационная, была на первом месте.
Как бы то ни было, в ходе изучения документов геолога Ивановского Пётр Дмитриевич узнал о существовании местного жителя, который консультировал того во время рекогносцировок. Это был старожил села Ветлянка Тимофей Павлович Погожин, тысяча девятьсот тридцать третьего года рождения.
Пётр Дмитриевич привык за долгие годы работы в КГБ доверять своему чутью, и сейчас оно говорило ему, что с товарищем Погожиным не всё так просто. И его нужно проверить, хотя и неясно пока, зачем. Разобраться с этим раньше руки не доходили, а вот теперь появились и время, и повод.
Ворота нужного дома долго не открывались, и Криушин-старший принялся стучать в калитку. На заборе подмигивала исправная камера наблюдения, так что можно было надеяться, что его присутствие замечено. Однако ничего не происходило. Пётр Дмитриевич решил обойти домовладение по периметру, с расчетом на то, что хозяин, возможно, находится в глубине дома или двора, и сейчас его не видит и не слышит.
Так что он обогнул забор, свернул за угол, очутившись на берегу реки – и тут всё произошло со скоростью поезда, налетевшего из ниоткуда.
Пётр Дмитриевич увидел, что возле забора стоит темно-зеленая иномарка с распахнутыми дверцами, и в нее быстро закидывает сумки седой бородатый мужчина, напоминавший Тургенева со знаменитого портрета. Это и был нужный ему человек собственной персоной.
- Добрый день! Вы – Тимофей Погожин? – Криушин-старший помахал рукой, но при виде его «Тургенев» почему-то вдруг резко нагнулся, скрывшись за задней дверью машины, и тут же выпрямился – уже с дробовиком в руках.
  Пётр Дмитриевич машинально отклонился вправо, к забору – и грохнувший выстрел лишь зацепил его. Он едва устоял на ногах, почувствовав, как плечо будто окатили кипящим маслом: впившаяся дробь жгла так, что хоть кричи. А хозяин иномарки вместе с ружьём уже прыгнул за руль, и машина с визгом газанула с места, подняв тучу пыли, а ее дверцы кое-как захлопнулись уже на ходу.
Пётр Дмитриевич смотрел ей вслед, прокручивая в памяти номер, который успел разглядеть. Чёртов Погожин сейчас уже мчался хрен знает куда и зачем. Так что этот визит можно было считать неудачным. Однако подозрения его все-таки подтвердились, а это уже хоть что-то.
Ему повезло, что расстояние до стрелка было метров шесть, поэтому дробь разлетелась, и его только зацепило по касательной. Впрочем, бывало с ним и похуже.
Криушин-старший вернулся к своему джипу, взял с заднего сиденья аптечку, пересел вперёд, стянул с левого плеча пробитую в пяти местах рубаху, выбрал из аптечки пинцет. Наклонил зеркало под нужным углом и, глядя в него, выковырял пинцетом дробины, стараясь, чтобы рука не дрожала. Потом, стиснув зубы, щедро плеснул на раны перекисью, подождал, пока она немного подсохнет, залепил всю площадь поражения пластырем и осторожно оделся.
Проклятье и проклятье! Это была новая рубашка, подаренная Марианной. И теперь она безнадёжно испорчена. Понятное дело, что это не так сильно огорчит жену, как дырки в его плече и царапины на спине, но все равно скандал с битьём посуды, слезами и обвинениями в том, что он хочет оставить её вдовой, ему обеспечен. И тут уж ничего не поделаешь. Остается только радоваться, что она испанка лишь наполовину, иначе их полувековая семейная жизнь и вовсе представляла бы собой одну вечную корриду без перерывов на обед.
Закрыв аптечку, Пётр Дмитриевич вырулил с негостеприимной улицы и направил машину на юг, в Астрахань.
Фридрих Вебер, друг Игоря и совладелец их общей фирмы по археологическим разведкам и раскопкам «Археологи», вернулся в лагерь, как и обещал, к обеду.
Он рассказал Игорю о результатах поездки в краеведческий музей, куда доставил очередную порцию их вполне рутинных находок, привёз ему на подпись документы на новый заказ, который ожидал их в сентябре, и уже после тихого часа пошел вместе со всеми на раскоп. Студенты студентами, но крепкий взрослый мужчина всё равно работает лучше. Возвращение Вебера почему-то немного успокоило Игоря, который из-за всей свалившейся на него странной информации чувствовал себя разобранным.
Однако последняя неделя экспедиции, по закону подлости, вовсе не собиралась пройти мирно и прилично, и в этот же вечер началась всякая непредвиденная фигня.
Игорь, как водится, обходил лагерь перед отбоем, проверяя, всё ли в порядке. Все уже угомонились, только изредка слышалось из отдельных палаток чье-нибудь хихиканье, приглушенный спор, мелькал свет фонариков: практиканты укладывались спать. Сочтя, что всё, в целом, нормально, он зашагал к своему «царскому шатру».
- Игорь Петрович! – из темноты раздался дрожащий девчоночий голос. Его обладательницу было не видно.
Игорь поморщился и осветил пространство перед собой.
- Артемьева? Ты, что ли? – рассмотрел он.
- Да… - отозвалась Люда Артемьева, стоявшая перед ним в коротком платьишке, больше похожем на майку, с голыми ногами и в туфлях на чудовищной высоты каблуках.
- Что это? – в ужасе уточнил Криушин, показывая пальцем на ее обувь.
- Лубутены… - чуть не плача, ответила девочка. Она еще и накрасилась, как путана, вот только глаза были испуганные и мокрые от подступивших слёз.
- Что?!
- Лубутены…
- Почему ты на каблуках и полуголая? – угрожающе поинтересовался археолог, начиная закипать от злости: столь демонстративное нарушение правил ему очень не понравилось.
- Это…чтобы…вы меня заметили… - проблеяла девочка.
- Заметил?!
- Вы меня совсем игнорируете, Игорь Петрович! – набрав воздуху, выпалила она. – А я вас люблю! Уже давно! И археологию учила только ради вас!
- Ну хотя бы так, - пожал плечами Игорь. – А теперь иди в свою палатку. Скоро отбой. И больше в таком виде не появляйся.
- Я…я…я вам отдаться хочу! – наконец, созналась девочка и залилась слезами. – У меня ещё никого не было!
Вот только этого, блин, ему и не хватало.
- Артемьева, я не гожусь для первого раза, - насмешливо, но жёстко сказал Игорь, глядя на неё сверху вниз. – Я ведь тебя просто поимею, грубо и больно, застегну штаны и больше об этом не вспомню. А ты останешься на всю жизнь с отвращением к сексу и ненавистью ко всему мужскому полу. Так что с этим – не ко мне. Всё, иди спать, отбой через пять минут.
Девочка стояла, как парализованная, из глаз ее катились слёзы, подбородок предательски дрожал.
- Идём, провожу, - решил Игорь и, крепко взяв её за плечо, почти силой проконвоировал до палатки, где она обитала вместе с сокурсницей, отдёрнул полог и буквально втолкнул Люду внутрь.
- Спокойной ночи, девочки! – не пожелал, а приказал он и, развернувшись, направился обратно.
Вслед ему донеслись громкие рыданья и бормотанье подружки, утешавшей убитую горем девочку.
- Он меня послал!
- Вот козёл!
- Отшил!
- Ну и пошёл он! Да не плачь ты так… Он вообще старый для тебя…
- Вот же засранки малолетние, - проворчал Игорь, закуривая.
Нет, всё, с него точно хватит. На следующий год – никаких девок-практиканток, поедут одни парни. А то весь этот цирк уже задолбал.
Следующие дни прошли спокойно, работу на раскопе понемногу сворачивали: засыпали отработанные сектора, дочищали последние слои в нескольких квадратах. Все уже были усталые, а потому вялые и невнимательные. До конца экспедиции осталось два дня, и чемоданное настроение охватило уже всех без исключения, даже её главу.
- Ладно, после обеда я тогда стратиграфию сниму с последней стенки, - откровенно зевнул Саня Карагалиев.
- Да уже не очень усердствуй, там никаких сюрпризов, - отмахнулся Игорь.
Усталость вдруг навалилась на него, как бетонная плита. Он закурил и осмотрелся. Вот бугор с могильником, почти полностью срытый ими. Вот бывшие колхозные поля вокруг. Дороги, строения Зубовки, высокое пыльное небо…
- Аааа!!!! – женский вопль вывел его из забытья.
Игорь рывком обернулся на крик и увидел, как неторопливо, будто в замедленной съёмке, оползает та самая стенка квадрата, которую Саня оставил на после обеда. А вместе с ней сползает вниз и дурёха Артемьева, судорожно цепляясь пальцами за песок. Народ оцепенело смотрел на происходящее.
Игорь бросился плашмя, успел схватить девочку за плечо и одним рывком выбросить наверх. Она жестко шлёпнулась пузом на разрытый отвал и замерла, как неживая. К ней подскочили парни-сокурсники и за руки отволокли подальше от обвалившегося края.
Игорь поднялся, машинально отряхнулся и посмотрел на повреждения, нанесённые раскопу.
- Твою мать! – выругался Сашка, заглядывая вниз рядом с ним. – ****ец стратиграфии. Вот нахрена было туда лезть, а?
Он злобно посмотрел на одеревеневшую Артемьеву, сидевшую на земле. Подружки пытались ее успокоить. Игорь не сказал ничего, но рассердился так, что едва не заскрипел зубами. Вот же идиотка-то. Один геморрой с ней. И как это он раньше не разглядел, что с ней будут проблемы? Н-да, грёбаная молодежь, и,  особенно, бабы, – те еще притворщики.
- После обеда засыплем этот квадрат до конца, - скомандовал Игорь. – Хрен с ней, со стратиграфией. Нарисуешь от балды.
- Игорь Петрович! – дрожащим голосом позвала Артемьева. – Спасибо! Вы меня спасли…
«Лучше б я тебя лопатой переебал пополам и зарыл прямо тут, а перед этим трахнул, как ты меня и просила», - злобно подумал он, молча кивнул девочке и махнул рукой, приказывая всем возвращаться в лагерь.
И после обеда на раскоп не пошёл. Сами там разберутся. Вместо этого он в одиночку прикончил полбутылки коньяка и завалился спать, велев жене будить его, только если на них упадет метеорит или приедет президент РФ…
- Он не велел его будить! Отвали! – шипела Ада, как кобра, стараясь, видимо, не пустить кого-то в «шатёр».
Игорь проснулся и, не шевелясь и не открывая глаз, теперь слушал этот радио-спектакль.
- Да пусти ты, блин, достала уже! – возмущался Сашка тоже шепотом. – У нас важная находка!
- Дай поспать человеку, никуда твоя находка не сбежит! – упорствовала Ада.
- Он сам потом взбесится, что ему не сказали…
- Потом…
- Да пусти, сказано тебе…
Слышалась какая-то возня и сопение. Игорь засмеялся и открыл глаза, сел на кровати.
- Эй, хватит вам, - сказал он громко. – Идите сюда. Ад, впусти Шурика.
Возмущенный неласковым приёмом Карагалиев подошел вплотную и грубо сунул чуть не под нос Игорю какой-то обломок, обернутый в салфетку.
Игорь взял его, развернул и всмотрелся.
Сашка присел рядом с ним с одной стороны, Ада – с другой.
- Ну? Каково! – похвалился Саня. – Нет худа без добра…Или добра без худа…
- Всё, что ни делается… - подсказала Ада.
- Во-во, оно, - согласился Александр. – Стали мы засыпать обрушенный квадрат и зацепили рядом с ним погребение, прикинь? Совсем близко к поверхности. Уже нарушенное, причём сильно. Кости растащены, одни фрагменты остались, там норы сусличные везде. Короче, всё перемешано. Но не суть. И вот лежит этот обломок.
- И больше ничего?
- И больше ничего. Мы с Фрицем всё раскидали там по-быстрому, чтобы не заморачиваться. Но больше, правда, ничего не было.
Это был осколок керамической чаши, довольно грубой, но зато с остатками поливы, под которой красовался чёрно-синий узор. Точнее, его фрагмент. Но уже и по нему было понятно, как выглядел он весь целиком. Это были те самые перевитые змеи, что и на печати их Петровского общества. Или – на той самой чаше из городища Афросиаб.
- Вот я думаю, - начал Игорь, - что об этом и говорил наш китайский друг, товарищ И…
- В смысле – о наследии древних народов? – Саня посмотрел на него.
- Ну да. А иначе – что же еще?
Саня пожал плечами.
- Наверное, ты прав.
- И как всегда, важная находка – чуть не в последний день, - заметила Ада. – Ты мне рассказывал про вашу «богиню археологии» Зинаиду Елеазаровну, которая вот так же нашла сарматское золото под Чёрным Яром в семидесятом году…
- А похоже на то, - покивал Игорь. – И там тоже все классные находки пошли уже после окончания экспедиции, и вообще в таком месте, которое просто решили проверить на всякий случай…
- Да уж, легендарная история, - подтвердил Александр. – В книги вошла…И там же тоже их чуть не засыпало в раскопе.
- Это, конечно, не золото, но всё равно.
- Будем довольствоваться тем, что есть.


Глава 2
Покой нам и не снится
Маршрут путешествия, столь нежданно-негаданно свалившегося на Игоря, они десять раз обсудили не только с матерью, но и с отцом, который, кажется, переживал больше всех. Он надавал сыну столько инструкций, что впору было издать их отдельной брошюрой.
Выверили, вроде бы, всё до мелочей: города, гостиницы, дороги, контакты, телефоны, адреса, даже темы разговоров с испанской роднёй Марианны Викторовны, но Петру Дмитриевичу всё равно всё это казалось недостаточно безопасным. Шутка ли! Впервые за пятьдесят лет он отпускал жену куда-то саму, потому что до этого времени она всегда и всюду ездила только вместе с ним.
Собственно говоря, иначе и быть не могло. Лишь после того, как в начале этого года он вышел в отставку по возрасту, Марианна, наконец, получила возможность путешествовать, куда заблагорассудится, и увидеть своих родственников по отцовской линии, которых её муж разыскал уже давно, но, разумеется, никаких связей с ними не налаживал.
Отец её, Виктор Гарсия, попал в Советский Союз еще ребенком, одним из рейсов, которыми вывозили детей испанских коммунистов из охваченной гражданской войной страны. Мальчик воспитывался в детском доме, а с матерью Марианны – русской девушкой Александрой Филипповой – познакомился в Саратове, где учился, а потом работал на железной дороге.
Марианну отдали в детстве в балетную школу, потом она поступила в хореографическое училище, имея, кстати, все данные, чтобы сделать неплохую карьеру. Да только вот в восемнадцать лет ей встретился Петя Криушин, который был годом старше и как раз проходил срочную службу в рядах советской армии, твёрдо намереваясь идти после неё в Высшую школу КГБ.
 Всё закрутилось у них стремительно или, как говорят сейчас, у обоих полностью снесло крышу. Игорька они сделали, похоже, прямо в первый же раз, в первый день знакомства, наплевав на все условности и предосторожности, а расписались уже позднее.
С учёбой Марианна завязала сразу, как узнала о беременности, и полностью посвятила себя мужу, переехав с ним в Астрахань. Можно сказать, что они вместе выросли и вместе повзрослели, наломали дров, набили шишек и съели пуд соли. Так что отпускать сейчас жену в такую даль не хотелось, но нечестно было бы и лишать ее шанса повидать близких в Испании, да и сыну знакомство с ними не повредит. Так что оставалось продумать предстоящую поездку до мелочей и молиться, чтобы всё сложилось удачно.
Уже в аэропорту отец отвел сына в сторонку, пока Марианна Викторовна и Ада заняли очередь на регистрацию на рейс до Москвы.
- Игорь, не спускай с неё глаз. Я её до смерти люблю, но всё-таки отдаю себе отчет в том, что во многих вопросах она – полная …балерина, - он сердито вздохнул и посмотрел туда, где его жена что-то нашептывала на ухо жене Игоря. – Смотри, чтобы она там на старости лет не сбежала с каким-нибудь тореро или танцором фламенко, от неё всего можно ожидать. Она же всё думает, что ей по-прежнему двадцать…
Игорь клятвенно пообещал сделать всё, как надо.
- А ты, пап, присмотри тут за Адой, хорошо? – в свою очередь, попросил он. – Чтобы она не думала, что на неё всем наплевать и её все бросили.
- Не волнуйся, за этим я прослежу, - кивнул Пётр Дмитриевич, как ни в чем не бывало. Он не испытывал ни малейших угрызений совести по поводу того, что вытворял с женой сына за его спиной.
Марианна Викторовна, словно почувствовав взгляды своих мужчин, обернулась и улыбнулась им.
Несмотря на свои шестьдесят девять лет, это была всё еще очень красивая, высокая и стройная женщина с балетной грацией, которая осталась ей, как напоминание о бурной юности. Её модно мелированные длинные темные волосы были сейчас распущены по плечам в живописном беспорядке, тёмные глаза горели в радостном предвкушении, а длинное красное платье без рукавов отлично гармонировало с дикарскими браслетами на запястьях.
 Игорь, небритый, растрёпанный, в простой синей рубахе с закатанными рукавами и потёртых джинсах, приготовился к роли её пажа, носильщика, телохранителя и, попутно, мальчика для битья. Можно не сомневаться, что она постарается вымотать из него все жилы, как делала со всеми мужчинами, попадавшими в поле её зрения. Ну да ладно, десять-то дней он как-нибудь выдержит. Отец, вон, уже пятьдесят лет выдерживает, и ничего.
- Ада, присмотри здесь за Петром Дмитриевичем, - наставляла в это время Марианна невестку. - Ведь он же не будет ни питаться нормально, ни отдыхать, сама понимаешь, он всё думает, что ему по-прежнему двадцать… Будет только пить или играть в покер со своими бывшими сослуживцами!
Ада мысленно усмехнулась, представив на миг, как она «присматривает» за свёкром, но, разумеется, виду не подала, клятвенно пообещав свекрови проследить, чтобы отец Игоря был регулярно накормлен и ложился спать в не совсем уж бухом состоянии…
Занятые разговорами Игорь, Ада и Марианна не обратили внимания на пассажира, стоящего в хвосте очереди на тот же самый рейс. Зато его отлично видел Пётр Дмитриевич и даже слегка кивнул ему, встретившись с ним взглядами.
Павел Андреевич Морозко, у которого из багажа была только небольшая спортивная сумка через плечо, час назад собрал свои цыганские кудри в пучок на макушке, сразу приобретя сходство с каноническим изображением бога Шивы, надел вместо любимой чёрной рубашки белую и, приехав в аэропорт, аккуратно затесался в толпу, стараясь не попадаться на глаза семейству Криушиных.
Причиной его участия в этом странном предприятии был недавний разговор с Петром Дмитриевичем, который не поленился приехать к нему домой, в «имение» на Свободном посёлке, расположенное рядом с церковью Петра и Павла. Причем, Пашу он застал врасплох.
В тот день у главы семейства Морозко был его очередной шаманский приём, который он по традиции вёл в огромном доме по соседству, принадлежавшем раньше его дядьке Михаилу Романенко, а после его смерти ставшем таким вот приёмным покоем для страждущих совета или исцеления.
Слава о «цыганском ведьмаке» уже распространилась за пределы Астрахани, и народу прибывало всё больше, так что Паша постоянно чувствовал себя измочаленным и словно бы отравленным бесконечным нездоровым вниманием незнакомых людей, их проблемами и бескрайней глупостью. Не помогало уже и четкое расписание, и жестко ограниченное время приёмов. Паша уже пару месяцев, как совсем забросил свою мастерскую в старинном Персидском подворье в центре города и не нарисовал ни одной новой картины. А через две недели начинался ещё и учебный год в художественном училище имени Власова, где ему вновь предстояло вести у студентов класс живописи.
Итак, время перевалило за два часа пополудни, от Паши только что вышло семейство москвичей, привёзшее мальчика лет десяти, которому врачи ставили психиатрический диагноз, и следующим по очереди – вот уж сюрприз! – в комнату вошел Криушин-старший.
Морозко так и вытаращился на него.
- Привет, Паша, - неожиданный посетитель сел в кресло напротив стола, за которым разместился хозяин, наклонился вперед и пожал ему руку. – Я по делу. Очень срочному.
- Здравствуйте, Пётр Дмитриевич! – наконец, пришёл в себя Морозко. – А чего же вы просто домой ко мне не пришли?
- А ты сам как думаешь? – усмехнулся старый чекист, хитро прищурив один глаз. «Совсем, как Игорь», подумал Паша.
- Наверное, чтобы огорошить меня чем-то и не дать вам возразить?
- Наверное! – развеселился Криушин-старший. – Итак, у меня для тебя задание. По линии Петровского общества. Тебе придётся поехать в Испанию следом за моей женой и сыном и незаметно следить за ними, не давая о себе знать. Прикроешь их, одним словом. Я не знаю, чего там можно ждать, но пусть у Игоря будет там свой человек.
- Вы что, ему не доверяете? – искренне удивился Паша, внимательно глядя в светлые глаза Петра Дмитриевича.
- В таких делах, мой юный друг, осторожность не бывает лишней, - туманно ответил тот. – Лишняя пара глаз и рук не повредит. Поездка весьма специфическая. А ну как их там…родственные чувства ослепят? Что там за люди, я знаю довольно приблизительно, а уж как именно отреагирует на них Игорь или его мать, не знаю и вовсе.
Паша только тяжело вздохнул и кивнул.
- Тогда я оформлю тебе билеты, выдам денег на все расходы и потом проинструктирую подробно… Так договорились?
- Договорились.
По правде говоря, Паша обрадовался. Обрадовался неожиданной возможности побыть хотя бы десять дней без этих долбаных приёмов, забыть о том, что от него все вечно чего-то хотят и требуют, а заодно – и возможности повидать своего отца в Провансе. Он ведь уже знал, что в миссию Игоря входит и визит в те края.
Так что Морозко ничего не стал подробно рассказывать о предстоящем отъезде даже своей жене, сообщив только, что должен навестить отца в Экс-ан-Провансе. Зато имел неприятное объяснение с матерью, Розой Фёдоровной. Она злилась на то, что он пропустит целых три своих приёма и подведёт целую кучу людей. На что Паша резонно отвечал, что уже полностью задолбался и имеет право на отдых.
Они орали друг на друга, как обычно, на ромало, из чего жена Паши сделала вывод, что тема спора не предназначалась для посторонних ушей. В том числе – и для её…
 Регистрация на рейс завершилась, а Ада и Пётр Дмитриевич по-прежнему оставались в зале аэропорта, словно опасаясь, что кто-нибудь из их дорогих путешественников неожиданно вернётся. Потом всё-таки вышли наружу, чтобы проследить, как самолёт взлетает. Когда он стал почти неразличимым в высоте, свёкор и сноха переглянулись.
- Как ты смотришь на то, чтобы сегодня, если, конечно, у тебя нет других планов на вечер, прийти ко мне на ужин? – спросила Ада, заметно волнуясь: раньше она сама не проявляла инициативу в их встречах.
- Очень положительно, - улыбнулся Криушин-старший. - В котором часу явиться?
- В семь тридцать тебе будет удобно? На Лейтенанта Шмидта?
- Прекрасно. Значит, в семь тридцать, - кивнул Пётр Дмитриевич. – А что-нибудь особенное в меню уже запланировано?
Ада внимательно посмотрела на него и не удержалась:
- На десерт - кусочек моего комиссарского тела.
- Заманчиво, - он со смехом обхватил ее за плечи и прижал к себе. - И больше никаких подробностей. Иначе до вечера я не дотерплю. А теперь пойдём, подвезу тебя, куда скажешь.
Им обоим велено было присматривать друг за другом, чем они, в сущности, и собирались теперь заняться.

***
Игорю не хотелось вникать в этот Город. Ещё и в этот, - ведь он и без того был слишком занят своим Городом, и на все другие уголки мира у него в сердце просто не хватало места. И ему совсем не хотелось расчищать в себе какие-то внутренние ментальные полки, чтобы освободить их для Севильи, разместить на них ее улицы, ее свет, ее запахи и звуки. Он подозревал, что всего этого может оказаться так много, что его просто завалит, снесет, как лавиной, и себя он потом просто не найдёт.
Цитируя Шарля Эксбрайя, «если тебя воспитали в квартале Триана и ты всё детство играл на берегу Гвадалквивира, видя перед собой сверкающий золотом горизонт по ту сторону реки…ты уже никогда не сумеешь стать таким, как все». Или, как писал Артуро Перес-Реверте, «что-то есть в этом свете, в цветах здешних улиц... нечто ослабляющее волю. Это как болезнь». А этого-то ему как раз было не надо.
Поэтому Севилью, да и вообще Испанию, он в себя не впускал, старался смотреть, будто передачу, будто выставку, будто чужую жизнь за окнами домов поздней ночью. Ему совсем не хотелось стать еще одним пленником Андалусии, еще одним ее печальным рыцарем, преданным слугой с разбитым сердцем. Лучше было оставаться гостем, шпионом и отрешенным наблюдателем. К тому же, он видел, что мать совсем потеряла голову, и уже полностью опутана чарами этого места, отравлена его воздухом и ослеплена его блеском. Так что кто-то должен был приглядывать за ней, оставаясь безучастным и здравомыслящим.
Он всё ждал, когда в нем отзовётся, зазвучит голос крови, но так и не дождался. Всё здесь казалось чужим. Ничего похожего на ощущения, которые испытываешь, когда сидишь на высоком берегу над Волгой и смотришь в мерцающие травяные дали, или стоишь на вершине Богдо, борясь с ветром, который пытается уложить тебя на лопатки. Ничего такого сейчас не было. Видимо, гены русских волгарей бесповоротно подавили в нём гены андалузских цыган, и ничего испанского в его натуре так и не проявилось.
Бродя по улицам вместе с матерью и родственниками, Игорь убеждался всё больше, что Город со страниц чьей-то книги и Город реальный, ощущаемый ногами, глазами, лёгкими, носом – это явления совершенно разного порядка. Он ведь приготовился к Севилье апельсиновой, знойной, средневековой, арабской, цыганской, нежно-розовой и бело-золотой, пропитанной тяжелыми запахами духов, сигар и мансанильи, оглушающей звуками фламенко…Но.
Но увидел и почувствовал – местами Кисловодск и Севастополь, местами – Ялту и Питер, Сочи, Волгоград и даже Катманду и, разумеется, о, разумеется! – Астрахань. Вот – один в один - дома Жилгородка или базарчик на Маркина, вот набережная Волги, а вот – Аэропортовское шоссе, тот же пыльный воздух, белесое небо, песок на асфальте, крошащаяся тротуарная плитка под ногами, поникшая от засухи листва. И даже то, что это был величайший порт вдали от моря, откуда, тем не менее, началась экспедиция самого Колумба, роднило Севилью с Астраханью.
Никакого особенно палящего и невыносимого зноя, он, астраханец, вовсе не чувствовал, ничего таинственного и странного вокруг не заметил. И уж вовсе не понимал, откуда взялось прозвище Севильи  - «сковородка мира». Уж если давать такое прозвище, так только Астрахани…
 Хиральда не впечатлила его вообще, как и Севильский кафедральный собор, зато растрогали космического вида метротрамваи и автобусы с перемычкой-гармошкой, живо напоминавшие советские «четвёрки» времен его юности.
Натыканные везде и всюду апельсиновые деревца выглядели не живыми, а вполне пластиковыми, а запахи почему-то, как и дома, в Астрахани, словно выветривались, истончались и таяли на подлёте, не достигая обонятельных рецепторов.
Равно как и Астрахани, нынешней Севилье не хватало некоторой запущенности, руинированности, облезлости, так сказать. Всё здесь было слишком приведено в порядок, слишком заполировано, вычищено, заменено пластиком и евроокнами, все огрехи замаскированы, все дыры в реальности тщательно задекорированы рекламными щитами, броскими вывесками и варварским современным декором.
«Старый город» ощущался и смотрелся вовсе не старым, не мудрым, не пожившим – но каким-то не по-хорошему молодящимся, будто полоумная кинозвезда-пенсионерка после десяти пластических операций.
Может быть, всё дело в том, что Испании он вдоволь наелся раньше, когда много лет назад они своей старой, тогда ещё небольшой, компанией прошли пешком по великому Камино дель Сантьяго – Дороге Святого Иакова, что тянется через весь юг Европы. И именно тогда он по-настоящему понял эти места.
А теперь – теперь было похоже, что сами местные точно так же, как и он, выискивают, будто одержимые, в раскрошившейся реальности какие-то осколки своего Города, цепляются за них, чтобы понять самих себя, чтобы ощутить его, как прежде, и даже, пожалуй, его оживить. Или – что вернее – вызвать его дух, как на дурном спиритическом сеансе.
И в итоге вся жизнь Севильи становилась, как и жизнь других современных, но старых, городов, таким вот вялотекущим вызыванием духов – духов мёртвых поэтов, королей и героев. К их прошлой славе мы обращаемся, чтобы оправдать собственное существование, подчас, абсолютно лишенное смысла, цели и радости.
Как назло, дом, в котором жили ближайшие из найденных родственников Марианны Викторовны, располагался в исторической части Севильи, практически посреди её самых известных и разрекламированных достопримечательностей. Как говорится, налево пойдешь, направо – один хрен.
Вот Маэстранса, грандиозная арена для корриды, возведенная еще в середине восемнадцатого века – вся бело-желто-красная, будто глазурованный пряник или русская народная игрушка. Вот берег Гвадалквивира, вот прелестная Плаза дель Кабильдо, окруженная постройкой с мавританскими колоннами, росписями и сводчатым сквозным проходом. Вся она, как шахматная доска, пестрела черными и белыми плитками, а у круглого фонтана с невероятно голубой водой отдыхали вечно усталые заблудшие туристы. Пройди еще немного – и вот ты у Кафедрального собора и бывшего минарета - знаменитой Хиральды.
Дом родственников, затёртый, как корабль во льдах, среди похожих двухэтажных старинных особнячков на улице Сан Диего, плутавшей так, что с непривычки охватывала клаустрофобия от тесно сдвинутых стен, узких полосок неба над головой и неожиданно возникающих из-за поворота двориков с апельсинными деревьями, выглядел донельзя игрушечным.
Отдельно стоящий, не стиснутый стенами соседних построек, дом номер 17 сверкал на солнце белеными стенами, охряно-золотистыми деталями декора и коваными решетками, защищающими окна. На балконах зеленели в горшках  экзотические растения, пестрели цветы, над тяжелыми деревянными дверями выступали из стен кронштейны с белыми матовыми фонарями, а у подножия дома росли прямо из плитки, замостившей улицу и крошечную площадь, апельсины и, будто стадо на отдыхе, замерли в тени штук шесть разномастных скутеров и мотоциклов. И всё вокруг здесь было красное, розовое, охряное и белое, а чёрные окантовки окон живо напоминали Игорю дворики тибетских монастырей.
Они с Марианной Викторовной поселились в гостинице неподалёку, как на том настоял Пётр Дмитриевич, а к родне просто наведывались выпить кофе, пообщаться, посмотреть семейные альбомы с фотографиями. Впрочем, троюродный дядя Игоря Эстебан Кабрера, его дочь Долорес и древняя, вроде,  пятиюродная, тётка Анхелес Гарсия скучать им не давали. Особенно усердствовала Долорес, явно положившая глаз на своего рослого и видного русского брата.
 Эти веселые, красивые, похожие на Марианну люди выказывали им поистине русское гостеприимство, водили их по самым интересным уголкам города, старались накормить всеми возможными блюдами местной кухни, бесконечно рассказывали истории про общих предков и перипетии гражданской войны, разделившей и разбросавшей их всех, а в целом проявили себя хлебосольными хозяевами и на редкость душевными родичами.
Игорь уже расслабился к пятому дню пребывания в сердце Андалусии, и даже осознание неизбежности того, что все-таки придётся хотя бы разок ответить на столь неожиданно вспыхнувшую страсть Долорес, не портило его радужного настроения. В конец концов, пусть эти не в меру горячие испанцы узнают, что и они, русские, не лыком шиты.
 Испанский язык Марианны Викторовны оказался вполне сносным, а Игорю облегчала жизнь сестра, немного говорящая по-русски. Она то и дело старалась утащить его куда-нибудь в сторону, подальше от остальной родни, все время пыталась с ним уединиться, вполне откровенно его обнимала, а на шестой день, видимо, решила пустить в ход тяжелую артиллерию и сразить его наповал своим исполнением фламенко.
К радости Марианны Викторовны, Долорес была профессиональной танцовщицей и даже работала в знаменитом театре-музее «La casa de la guitarra», открытом прославленным севильским гитаристом Хосе Луисом Постиго в особняке восемнадцатого века, в старом районе Санта-Крус. Сначала это был просто магазин-музей, где выставлялись старинные гитары, но вскоре он превратился в модное место, где устраиваются красочные представления.
По окончании основной программы все желающие приглашались на сцену, где их тут же, экстерном, обучали простейшим элементам и втягивали в танец к вящему удовольствию невольных участников и праздной публики.
Марианна, разумеется, не могла упустить такой шанс, и через пять минут чувствовала себя, как рыба в воде, осыпаемая комплиментами танцоров и подбодряемая аплодисментами гостей. Игорь же, несмотря на все уговоры сестры, отказывался выйти на сцену.
 - Пойдем, Игорь! – со смехом она тянула его за руки. – Я тебя научу!
- Не хочу, - смеялся он, не давая ей вытащить себя из-за стола. – Не пойду!
- Но почему? Разве ты не горячий hombre?
Игорь вздохнул и, крепко ухватив Долорес за руку, пояснил:
- У нас в России есть такой персонаж анекдотов – поручик Ржевский. Понимаешь?
- Да, анекдоты! Поручьик! – смеялась, ничего не понимая, она.
- И вот однажды на балу к поручику подходит девушка и спрашивает: поручик, а вы почему не танцуете? А он отвечает: а нам и не надо, мы себя покажем в…
Окончание этого легендарного произведения народного фольклора Игорь сообщил ей на ухо, однако она просто удивлённо смотрела на него светло-светло карими глазами, явно не понимая услышанного меткого и грубого слова.
Он поднялся со своего места.
- Ладно, поясню иначе. У тебя гримёрка тут есть? Где ты раздеваешься?
- Раздеваться? – она вздёрнула красиво выщипанную бровь.
- Пошли, - он потянул её за руку к выходу.
- Куда ты?  - смеясь, она немного упиралась, но все-таки шла за ним.
- И в полночь
  на край долины
  увёл я жену чужую,
  а думал - она невинна, - процитировал Игорь, остановившись.
- О! Гарсиа Лорка! – узнала Долорес и радостно посмотрела на него.
- Он самый. Идём.
Навыки, которыми прославился поручик Ржевский, археологу пришлось продемонстрировать ей прямо на её же столе в тесной гримёрной, заваленной веерами, кастаньетами и шалями, не обращая внимания на то и дело ломившихся в дверь её коллег, а потом продолжить своё показательное выступление уже в её кровати в доме семнадцать на улице Сан-Диего.
И то, что он, не моргнув глазом, бросил мать в незнакомом, в общем-то, заведении, вовсе не показалось ему чем-то неправильным. Зато показалось оно таковым Павлу Андреевичу Морозко, наблюдавшему из глубины зала за поспешным уходом Игоря и Долорес.
Выпивая за этот вечер уже бог знает какой по счету стакан мансанильи, художник подумал, что никогда ещё путешествие в другую страну и прогулки по красивейшему городу не казались ему такими утомительными, нудными и даже бесящими. А всему виной, разумеется, задание Петра Дмитриевича Криушина и связанная с ним необходимость неусыпно и неотлучно следить за Игорем и его маман.
Хорошо ещё, что старый чекист заранее предусмотрел большинство организационных моментов, так что Паше, например, не пришлось ломать голову над тем, как вселиться в отель таким образом, чтобы из окон номера видеть, как Игорь и его мать уходят и приходят.
Но вот во время бесконечного таскания за ними по улицам Севильи приходилось полагаться только на самого себя, и напряжение от беспрерывной слежки было таким, что Морозко уже не раз пожалел, что считал свою усталость от шаманских приёмов невыносимой. По сравнению с этим она представлялась ему теперь просто легким и приятным утомлением.
Он вынужденно играл роль беззаботного туриста, со всеми вытекающими. Поэтому исправно замечал необычные столики с зонтами, которые, на самом деле, подавали прохладный воздух, и спёкшиеся гуляки так и липли к ним. Пробовал хитро приготовленный бычий хвост и, разумеется, рвал прямо с веток апельсины – противные и кислые, как чёрт знает что. Созерцал похожую на крепость легендарную табачную фабрику, где скатывала сигары на своём голом бедре роковая Кармен.
Чуть не наизусть выучил все мозаики на площади Испании и проникся духом Великих географических открытий, постояв у могилы Христофора Колумба. Полюбовался главным входом на Маэстрансу, похожим на удивленное мужское лицо с круглыми глазами, бородатым ртом и странной раздвоенной островерхой шапочкой на голове.
К сожалению, у него совсем не оставалось времени посидеть где-нибудь в укромном уголке с хорошим обзором и порисовать, как обычно, делая быстрые наброски лиц, сценок и домов. Поэтому мельтешенье людей, красок и образов лишь сбивало с толку, не давало проникнуться духом города, а значит, оставляло лишь ощущение досады и упущенных возможностей.
Особенно поразило Пашу то, что, вопреки прогнозам Петра Дмитриевича, «загуляла» в конце концов вовсе не Марианна, а сам Игорь Петрович. Пошёл, так сказать, вразнос. Буквально на ровном месте, - потому что ну не считать же серьезным искушением, в самом-то деле, заигрывания женщины сильно за тридцать, отнюдь не модельной внешности, да, к тому же, ещё и его дальней родственницы. Так что Паше поведение Игоря показалось странным и нетипичным для него самого.
В этот вечер ему пришлось дожидаться, пока Марианна напляшется, потом напьётся вместе со своим братом Эстебаном, что называется, в дрова, а потом потащится вместе с ним по улице, кажется, в надежде найти такси, во весь голос исполняя адскую композицию из обрывков русских и испанских песен.
Паша не на шутку встревожился, опасаясь, что эти двое сейчас сядут в машину, значительно осложнив ему работу. Поэтому он решил перехватить инициативу, пока не поздно.
 Быстро оглядевшись, художник обнаружил остановившийся у дома через дорогу настоящий конный экипаж – он знал, что это так называемая туристическая карета, и прогулка в ней стоит полсотни евро.
Паша быстро перешёл улицу, «включил» свою обаятельнейшую улыбку, протянул вознице стоевровую купюру и показал на плетущихся по тротуару Марианну и ее брата. Когда возница согласно кивнул, Паша назвал ему адрес гостиницы, где жили Криушины, а потом смотрел, как карета подкатила к паре гуляк, как возница любезно приглашает их садиться и повторяет названный ему адрес, как они хохочут, отказываются, потом, всё-таки, соглашаются и буквально вваливаются в золоченую дверцу экипажа, задыхаясь от смеха. Устало выдохнув, Морозко поймал обычное такси и попросил ехать следом за каретой.
К счастью, Марианну и Эстебана доставили, куда нужно, не потеряв по дороге, а потом они заволоклись в гостиницу, причем своего гостя Марианна попросила устроить на ночь в пустующем номере Игоря: ей уже во всех подробностях поведали, что ее сын и племянница решили провести ночь в другом месте.
Удостоверившись, что всё в относительном порядке, Паша вернулся к себе в номер и созвонился по скайпу с Петром Дмитриевичем: ежевечерний доклад был ещё одним условием их уговора. Он решил немного приврать и не тревожить Криушина-старшего подробным докладом о безалаберном поведении Игоря.
- Марианну Викторовну в целости доставили в номер, всё спокойно, а вот Игорь сейчас даёт жару со своей скольки-то-юродной сестрой, - сообщил он, когда на экране планшета появился Пётр Дмитриевич со стаканом в руке, сидевший в плетеном кресле на веранде своего дома на улице Кустодиева.
- Давай-ка поподробнее, - Криушин-старший нахмурил густые седые брови, от чего на переносицу легла глубокая вертикальная морщина, и его сходство с коршуном ещё больше усилилось.
Паша устало вздохнул.
- Ну, его сеструха, Долорес, давно уже, как я говорил, к нему клеится. И он, видимо, решил уже ответить ей взаимностью. Короче говоря, они пошли трахаться... Я проследил. Так что, я не знаю, какой именно испанский букет он привезёт своей жене в подарок! – не удержался Паша.
Ада, которая сидела в кресле на той же веранде, позади Петра Дмитриевича, но не попадала в объектив камеры его планшета, только вздёрнула брови и отпила глоток вина. Сказать, что новость ее ошарашила – не сказать ничего. Сейчас перед глазами у нее всё было красно, в ушах звенело, а руки дрожали. Но она ничем не выдала своего присутствия: отец Игоря не заметил, как она пришла из душа, как села рядом, потому что как раз говорил с Пашей.
Только лишь, когда их общение закончилось, она пересела поудобнее и плотнее запахнула белый махровый халат, в который куталась.
- Петь, налей мне чего покрепче, будь другом, - попросила она и протянула Криушину-старшему свой опустевший стакан.
Он рывком обернулся.
- Девочка моя, ты давно здесь сидишь?
- Достаточно, - кивнула она.
- Всё слышала? – посочувствовал он и быстро налил ей коньяка.
- Извини, не хотела подслушивать, так вышло.
- Иди-ка сюда, ко мне, - поманил он ее.
Она послушно поднялась, подошла и села ему на колени, взяла у него стакан.
- Не расстраивайся, ладно? Для Игоря всё это ничего не значит, уверяю тебя, - он обнял её и, спустив с её плеча халат, поцеловал в шею. – Главное, не подавай вида, что знаешь.
Ада покачала головой.
- Да уж не мне его судить. Я и сама хороша – дальше некуда…
- Ну-ну, не сравнивай, - он насмешливо взял ее пальцами за подбородок. – У тебя вообще не было шанса устоять, всё-таки тебя соблазнял я, собственной персоной. И притом, довольно долго. А Игорь зачем-то решил поиграть в героя-любовника по собственной воле. Поэтому просто имей в виду, что мой сын – отнюдь не святой. Но он тебя любит, и такие вот приключения на стороне никак на это не влияют. Просто поверь мне.
Ада только вздохнула и по-кошачьи свернулась у него в руках, положив голову ему на плечо. Этот день и у них самих выдался долгим, тяжёлым и почти опасным. А всему виной – расследование, в которое Пётр Дмитриевич не преминул втянуть Аду, едва Игорь и Марианна улетели из города.
И если мать и сын до упаду мотались по улицам Севильи, то свёкор и сноха точно так же мотались по дорогам области, выслеживая загадочного Тимофея Погожина, теперь вызывавшего у Криушина-старшего не только чисто деловой интерес, но и вполне оправданное желание свести счёты.
После того, как Погожину удалось ускользнуть от Петра Дмитриевича в Ветлянке, след его сначала просто потерялся. По номеру его машины Криушину-старшему удалось через своих бывших коллег сразу выяснить, что транспортное средство беглец бросил в Цаган-Амане, практически на краю поля ветряков, и скрылся оттуда на попутной машине уже в Калмыкию, после пары пересадок добравшись до Элисты.
С развилки в Цаган-Амане Пётр Дмитриевич и начал свое преследование, прихватив за компанию Аду, у которой всё равно пока не закончился отпуск, так что на его предложение поиграть в детективов она откликнулась с превеликим энтузиазмом.
До столицы Республики Калмыкия они домчались быстро и без приключений – через бесконечные травяные пространства, остатки заповедных целинных земель, затерянные в степи редкие субурганы, одинокие автозаправки и сверкающие розовым пламенем соляные озера.
Элиста, укрытая в степной котловине, тем не менее, в ясную погоду представляла внимательным путникам отличный обзор до самого горизонта и дальше, так что, благодаря удачному стечению обстоятельств, на самом окоёме можно было разглядеть далёкий Эльбрус, похожий на лёгкое белое облачко.
- Всего третий раз в жизни удаётся его отсюда увидеть! – обрадовалась Ада, даже попросив Петра Дмитриевича остановить машину, чтобы они могли выйти и рассмотреть этого стража Большого Кавказа.
- А я ведь никогда и внимания не обращал, - покачал головой Криушин-старший, всматриваясь в понемногу наливавшуюся пыльной тяжестью небесную панораму.
- И неудивительно, мы ведь на такую, в сущности, ерунду потому так серьезно реагируем, что тут мы…ну…на безрыбье, понимаешь? – рассмеялась Ада.
- Стараемся извлечь красивый вид хоть из чего-нибудь и делаем достопримечательность даже из вот такого фантома?
- В точку. А у тебя, думаю, были в жизни впечатления и посильнее.
- Но это тоже впечатляет, честное слово. Спасибо, что показала.
Сноха улыбнулась ему, снова уселась на переднее сиденье, и машина тронулась вперёд, навстречу сверкавшему в потоках солнечного света главному хурулу Калмыкии – Золотой Обители Будды Шакьямуни.
Именно там, в окружающем храм парковом комплексе, им и предстояло встретиться с бывшим калмыцким коллегой Петра Дмитриевича, которому до пенсии оставалось ещё четыре года. Никаких подозрений такая встреча бы не вызвала: буддисты всех национальностей со всей страны тянулись сюда в любое время года, порой приезжали целыми паломническими группами, поэтому парк был всегда заполнен гуляющими, крутившими молитвенные барабаны-кюрде и даже медитирующими с чётками в руках.
- Нашего бы Саню Карагалиева сейчас сюда, - усмехнулась Ада, поднимаясь рядом с Петром Дмитриевичем по грандиозным ступеням на искусственный холм, благодаря которому весь храмовый комплекс возвышался над городом, будто древнемесопотамский зиккурат.
- Честно сказать, не ожидал я, что Сашу потянет в религию, - покачал головой Криушин-старший. – Он всегда был таким здравомыслящим юношей…Человеком науки, наконец.
- А Фридрих-то! – развеселилась Ада. – Вот уж и вовсе интересное стечение обстоятельств. Но он-то, хоть, ладно, веру предков, так сказать, освоил. А вот Шурик…
- Ну, а Шурик – советский человек. А к советскому человеку, сама понимаешь, порой пристаёт нечто настолько странное, что диву даёшься. Зато хотя бы глубоко оно в него не проникает.
Ада расхохоталась, в который уж раз оценив его манеру шутить, когда не очень-то и понятно, где юмор, где сатира, а где – просто констатация фактов.
Приятно журчала вода ступенчатого фонтана, встроенного меж двух пролетов главной лестницы, катившаяся по каскаду водоемов, выложенных бело-синей плиткой. Нужный человек ждал их рядом с золоченой статуей Цзонкапы, восседавшей под расписным деревянным балдахином на ярко-красных колоннах. Его чешуйчатая крыша сложной конфигурации с лихо загнутыми кверху углами давала приют присевшим отдохнуть голубям и воронам.
Ада пошла бродить среди похожих балдахинов, укрывавших от непогоды статуи других буддийских святых и огромные красно-золотые молитвенные барабаны, но краем глаза поглядывала на то, как Пётр Дмитриевич разговаривает со своим бывшим сослуживцем – рослым и весьма корпулентным дядькой. При виде их Ада сразу вспомнила Игоря и его друга и сослуживца пограничника Димку Севастьянова, с которым они вдвоем смотрелись вот примерно так же контрастно и забавно.
Потом Пётр Дмитриевич поманил ее, и все втроем они вошли внутрь Золотой Обители, чтобы сначала навестить хурульный музей, посвященный истории калмыцкого буддизма. И здесь, среди страшных красочных масок мистерии цам, многоцветных висячих «столбов» из лоскутов шелка – чемик-гол и сверкающих витрин, провели больше часа. Причём чекисты продолжали тихо переговариваться, будто бы обсуждая экспонаты, а Ада действительно всё внимательно рассматривала и читала этикетки.
Наконец, они заглянули в сам главный зал хурула, где напротив входа возвышается гигантская -  в два этажа - статуя самого Будды Шакьямуни, одетая в оранжевую тогу из настоящего шелка, оголявшую одно его сверкающее золотом плечо. Бедное это монашеское одеяние, соответствующее тхеравадинской традиции, напоминало верующим и о пути Будды, и о самой сути его учения.
Посетителей в храме было немного, да и те молча обходили зал, совершая поклоны у святынь, садились на низкие скромные лавки, молились про себя, а потом так же тихо уходили. Захваченная впечатлениями Ада даже не заметила, когда и как коллега Петра Дмитриевича покинул хурул, и вообще, вспомнила, зачем они здесь находятся, лишь когда свёкор легонько тронул ее за плечо, оторвав от созерцания настенных росписей.
- Всё получается даже проще, чем я рассчитывал, - заметил он ей на ухо. – Нашего беглеца обнаружили, и, если мы с тобой поторопимся, то, возможно, застанем его на месте.
Так что уже через пять минут они ехали на окраину Элисты, к знаменитому шахматному городку Сити-Чесс, основанному в память об Остапе Бендере и, конечно же, о знаменитом произведении Ильфа и Петрова.
Бронзовая фигура великого комбинатора с небрежно закинутым на плечо шарфом стояла посреди площадки, уставленной по периметру бело-голубыми стульями и маленькими столиками.
Однако путешественникам нужны были не шахматы, не спортивная инфраструктура и не памятник, а комплекс совсем других построек, выросших здесь же, по соседству, на самой границе города и степи, и огороженных красным ажурным забором.
- Как тут похоже на наш хурул Зеленой Тары в Приволжье! – разглядела Ада. – Так вот, значит, какое место нашу Валю Санджиеву вдохновило…
Они оставили машину на проезжей части, а сами пешком двинулись вдоль ограды, чтобы свернуть на дорожку, ведущую в ворота комплекса. Здесь располагалось сразу три крупных почитаемых объекта, привлекавшие буддистов разных школ и направлений.
Белой штукатуркой и позолотой сверкала ступа Совершенной Победы, от навершия которой расходились натянутые гирлянды молитвенных флажков-лунгта. Рядом с ней манил паломника маленький домик, укрывший внутри себя молитвенный барабан в рост человека.
Рядом краснел кирпичными стенами и трёхъярусной крышей хурул буддийского направления ньингма, а почти вплотную к нему приветливо белел под желтой кровлей в два яруса паломнический центр еще одной школы буддизма – карма-кагью.
И ступа, вокруг которой принято совершать обход-кору, и домик с барабаном, и хурул, и центр пользовались неизменной любовью и популярностью у местного населения, давали приют странникам из других городов, привлекали группы туристов и просто любителей семейных и романтических прогулок.
Именно в кагьюпинском центре и скрывался, судя по сведениям коллеги Петра Дмитриевича, их беглец Тимофей Погожин.
- Итак. Сначала войдешь под благовидным предлогом и осмотришься там, - проинструктировал Криушин-старший сноху. – Потом выйдешь и доложишь мне обстановку. Если он там – сама с ним не говори, и вообще его внимания к себе не привлекай.
Ада послушно кивнула и, оставив Петра Дмитриевича возле ступы, зашагала прямиком к дверям кагьюпинского центра.
По сути дела, он совмещал в себе помещение для молитвы и медитации, библиотеку, столовую, кухню и нечто вроде хостела, где можно было переночевать. Здесь всегда тусовался разный, порой – весьма странный - народ, люди приходили и уходили, так что выбор этого места в качестве убежища был вполне оправдан и понятен.
Ада ворвалась внутрь с крайне озабоченным видом и, завидев двух пожилых дам калмыцкой внешности, колдовавших у плиты над каким-то варевом, сразу же набросилась на них с вопросами о том, не приезжала ли уже группа туристов из Ростова, их десять человек, и они должны уже быть здесь.
Тётки разводили руками, уточняли у Ады детали, она изображала крайнее смятение, а сама при этом озиралась по сторонам.
В первом помещении, где как раз размещался длинный обеденный стол и кухонные принадлежности, больше никого не было. Однако, судя по раздававшимся из второго зала звукам буддийских песнопений, там люди уже точно были.
Ада устало всплеснула руками и вздохнула.
- Не возражаете, если я тут немного посижу и подожду? – надавила она на жалость хозяек, которые согласно закивали и даже налили ей свежеприготовленного горячего калмыцкого чая в красивую белую пиалу.
Понемногу отпивая солёный жирный чай, Ада сначала посидела за столом, потом с рассеянным видом поднялась и, как бы невзначай, поплелась к двери в соседнее помещение, заглянула туда, не решаясь переступить порог и даже подобрав подол длинного платья. Тем более, перед входом полагалось разуваться, и сейчас десяток пар истоптанной обуви как раз скучал на коврике.
В уютном зале, перед алтарем, заставленным фигурками буддийских божеств и украшенным непременной фотографией главы школы кагью в Европе – белого ламы датчанина Оле Нидала, - разместились прямо на полу, на ковриках и подушках, пять молодых людей самого затрапезного хипповского вида.
 Причем, отличить девушек от парней на первый взгляд было сложно: у всех – жуткие дреды и косички с вплетенными цветными шнурками, куча браслетов и фенечек на руках, широкие измятые рубахи и почти одинаковые штаны. Все они дружно, хоть и не очень громко, пели хором мантру Белой Тары. Её красивая, но немного однообразная мелодия сразу вгоняла в транс даже случайного человека, так что Ада потрясла головой, отгоняя непрошенную сонливость.
Видимо, мантра усыпляюще действовала и ещё на одного присутствующего: у дальней стены, под одним из окон, на диване крепко спал Тимофей Павлович Погожин собственной персоной.
Ада с рассеянным видом вернулась в столовую, достала из сумки телефон, озабоченно посмотрела на него, как бы проверяя сообщения, снова присела к столу, отпила чая и написала Петру Дмитриевичу об итогах своей разведки.
«Ясно. Иду. Делай вид, что меня не знаешь» - пришел ей ответ, и она приготовилась к какому-нибудь необычному повороту.
Поэтому, когда через минуту в двери буддийского центра вошёл Пётр Дмитриевич, она лишь мельком посмотрела на него и снова сделала вид, что занята своим телефоном.
Пётр Дмитриевич поздоровался с калмычками и пояснил, что пришел за Тимофеем Павловичем, так как им пора ехать. Тётки лишь вежливо покивали и не проявили никакого интереса к происходящему. Ада же вся подобралась, наблюдая за тем, как Криушин-старший невозмутимо разулся у входа в зал, где уже закончили петь мантру и о чем-то переговаривались молодые постояльцы, а потом скрылся внутри.
Она на всякий случай пересела ближе к краю лавки, чтобы хоть краем глаза видеть происходящее в зале. Но обзор ей перекрывали хиппари, собиравшие с пола свои коврики и подушки.
Пётр Дмитриевич приветливо махнул рукой хипповской паре, обратившей на него внимание, и сразу направился к дивану, на котором спал Погожин.
Отвернувшись от суетившейся возле алтаря молодежи, Криушин-старший незаметно вытащил из-за пояса брюк пистолет, присел перед диваном и, ткнув дулом в подбородок спящего, потряс его за плечо:
- Тимофей Павлович, просыпайтесь, друг мой! – позвал он со всей возможной ласковостью, словно будил родного сына.
Погожин сначала не реагировал. Выглядел он, кстати, донельзя умученным: борода всклокочена и как бы сбилась набок, волосы походили на паклю, рубашка страшно измялась, так что он являл сейчас разительный контраст с Петром Дмитриевичем, свежим и подтянутым, как после отдыха.
- Тимофей Па-а-лы-ыч! – снова потряс его чекист и ещё сильнее вдавил пистолет ему в горло.
Погожин наконец разлепил глаза, дёрнулся испуганно, но тут же затих, ощутив дуло, и теперь таращился на Петра Дмитриевича, прижавшего палец к губам.
- Тимофей Палыч, дорогой, мы вас уже заждались! – нарочито громко сказал отец Игоря. – Нам ехать пора. Насилу вас отыскал! Предупреждать же надо, все волнуются, что вас до сих пор нет…Пойдёмте, нас машина ждёт.
Обернувшись и поняв, что молившиеся хиппи покинули помещение, Пётр Дмитриевич перестал ломать комедию.
- Тима, сейчас ты тихо пойдёшь со мной, и тогда всё будет в порядке. Хорошо?
- Хорошо! – наконец, просипел Погожин.
- Вот и молодец, - похвалил Пётр Дмитриевич. – Только, прошу тебя, не делай ничего резкого. Вставай.
Он убрал ствол и, выпрямившись, подождал, пока Погожин сначала сядет на диване, потом с трудом встанет на ноги, а потом – двинется к выходу.
Хиппари уже расселись за длинным столом, и калмыцкие дамы подавали им чай и свежеприготовленные пельмени-бёриги со сметаной, было шумно и весело, тарелки передавались из рук в руки, кто-то облился горячим чаем и теперь вопил, обожёгшись, под смех товарищей.
Ада, поняв, что на нее никто не обращает внимания, а свёкор со своим пленником уже обуваются у входа в молельный зал, поднялась с лавки, по-прежнему поглядывая в телефон, и пошла к дверям, а затем и вышла наружу, на воздух.
Здесь она прижала телефон к уху, сделав вид, что звонит, и, изобразив для возможных зрителей смятение и возмущение, пошла по дорожке к выходу с территории комплекса. Пускай думают, что свою группу она так и не дождалась.
Криушин-старший и Погожин, который прихватил свой потрепанный брезентовый рюкзак, тоже вышли.
- Иди вперёд, - скомандовал Пётр Дмитриевич и, пропустив пленника перед собой, пошёл на шаг позади. – Если побежишь, я выстрелю.
Погожин, однако, не сопротивлялся и послушно шёл вперёд, заметно прихрамывая.
Ада вышла за ограду и теперь направлялась к парковке, где стоял джип Петра Дмитриевича. Она подождала их уже возле машины и, когда свёкор привёл своего нового приятеля и открыл двери, без вопросов села на заднее сиденье. Погожин мрачно сел вперёд и даже пристегнулся.
Пётр Дмитриевич отдал свой пистолет Аде:
- Если что-нибудь выкинет, стреляй прямо через спинку кресла, - проинструктировал он сноху и завёл мотор.
Ада вязла оружие и, устроившись поудобнее, приготовилась, в случае чего, беспрекословно выполнить распоряжение.
Погожин несколько раз пытался, было, начать разговор или задать вопрос, но отец Игоря сразу обрывал его. Так, в полном молчании, они выехали из Элисты и направились в обратный путь к Астрахани.
Часа через полтора, когда в зоне видимости  не осталось ни жилья, ни кошар, ни постов ГАИ, ни даже захудалого деревянного туалета, Пётр Дмитриевич неожиданно съехал на обочину и остановил джип. Отстегнул ремень, обернулся к Аде и протянул руку за своим оружием. Потом вылез наружу, обошёл машину и распахнул дверь со стороны Погожина.
- Выходите, Тимофей Павлович, - предложил он вежливо.
Погожин, уже полностью деморализованный долгим молчанием и отсутствием хоть каких-то объяснений происходящего, нехотя выбрался.
- Отойдите на пару шагов, - снова велел Криушин-старший.
Погожин отступил назад.
- Возвращаю вам долг, - сообщил Пётр Дмитриевич и выстрелил в него.
Погожин рухнул навзничь.
- Да я просто дробью в тебя пальнул, сукин ты сын! – выкрикнул он, держась за простреленное плечо.
- А это с процентами, - мило улыбнулся Пётр Дмитриевич.
Ада кусала губы, чтобы не заржать во весь голос: Петькин юмор и мёртвого рассмешит.
Отец Игоря подошел к раненому, помог ему подняться на ноги.
- Ранение сквозное, - успокаивал он, усаживая свою жертву на переднее сиденье. – Ничего важного я не задел…Сладкая моя, аптечку давай.
Ада подхватила лежащую рядом аптечку, выбралась наружу, открыла её и стала подавать Петру Дмитриевичу сначала перекись водорода, потом – пластырь, потом – бинт и, в завершение, бутылку виски, из которой тот велел Погожину выпить несколько глотков. Пристегнув ошалевшего от боли беглеца ремнем безопасности, Пётр Дмитриевич заметно расслабился и снова сел за руль, завёл машину.
- А вот теперь, Тима, я тебя послушаю. Начни с момента своего знакомства с геологом Ивановским…

***
В Астрахани Криушин-старший загнал машину во двор старинного дома  номер 60 по улице Бабушкина, где уже давно располагалась штаб-квартира Петровского общества исследователей Астраханского края, еще с тех времен, когда никакой официальной организации не было, а было лишь сообщество единомышленников с общей судьбой.
В зале, расположенном под полупрозрачным круглым куполом, устраивались собрания Общества, а в кабинете главы «ордена бессмертных» встречались для решения самых важных или срочных вопросов в узком кругу члены совета. На время отсутствия официального главы организации - Игоря Петровича – его обязанности исполнял Пётр Дмитриевич, в обычное время возглавлявший службу безопасности.
Ада со смехом говорила, что Криушин-старший теперь будет не просто и.о., а настоящим и.о.о. – как в фильме «Москва-Кассиопея», то есть, исполняющим особые обязанности. И ведь как в воду глядела: чем только уже ни пришлось ему заниматься в эти дни!
Сейчас он выгрузил Погожина во дворе «орденской» резиденции, где их уже встречали вечный и бессменный секретарь Общества Михаил Макаров и врач Илья Введенский, так хорошо проявивший себя при спасении  реликтового ящера – скафогната несколько месяцев назад.
- Это ты его так? – сурово поинтересовался Введенский у Криушина-старшего, снимая повязку с плеча Погожина, когда все они, включая Аду, разместились в кабинете Игоря.
- Сказал бы, что он сам и нечаянно, но выстрел слишком хорош, чтобы отказываться от авторства, - завернул Пётр Дмитриевич и налил в несколько стаканов коньяка.
- Нашёл ты, Петь, чем хвалиться, - укоризненно вздохнул врач и стал осматривать рану Погожина.
На столе были разложены инструменты и лекарства из допотопного саквояжа, который Введенский принёс с собой.
- Хотелось бы послушать всю историю, - напомнил Макаров, пододвигая для Петра Дмитриевича кресло, а сам уселся на кожаный диван, зажатый между двумя старинными книжными шкафами.
- Будем рассказывать по ролям, - насмешливо предложил Пётр Дмитриевич, удобно устроившись в кресле. – Итак, Тимофей Палыч по документам у нас – тридцать какого-то года рождения. А на самом деле…
- Тыща семьсот двадцать третьего, - мрачно продолжил Погожин, стараясь не смотреть на манипуляции Введенского с его плечом.
Макаров удивленно таращился попеременно на всех присутствующих.
- То есть…То есть, Карл Иваныч Оссе над вами…ничего не делал? – наконец, осознал он всю полноту услышанного.
- Не знаю я никакого вашего Оссы, - проворчал Тимофей Павлович. – Просто я живу долго.
- Итак, Тима у нас – из «старых» бессмертных, появившихся случайным путём, по стечению неких обстоятельств, - подхватил Криушин-старший, отпивая коньяк, и посмотрел на Аду, которая понимающе кивнула.
- Я ничего такого не знал, человек я простой, неученый, охотился, жил и жил себе…Всякого насмотрелся…
- А что насчет Ветлянки? – не выдержала Ада.
Погожин косо посмотрел на неё.
- А что Ветлянка. Я там родился. Я и выжил тогда. А вокруг все мёрли и мёрли. Там я жил потом, потому что никто меня не трогал, не искал – померли же все те, кто меня знал. Мне же легче. Там и живу до сих пор…
- Со времен чумной эпидемии? – изумилась Ада.
- Ну даже раньше. Там и живу…
- А семьи у вас нет?
- Да какая семья… Была и кончилась. В тыща восемьсот восьмом году. В эпидемию…
- Ого! – не выдержал Макаров.
- Не вертитесь, - попросил Введенский, заканчивая обработку раны.
- Итак, Тимофей Павлович, жили вы мирно и тихо…
- Пока не появился этот ваш геолог Ивановский и не попросил меня, как старожила местности, помочь ему отыскать озера. А про озера-то я знаю давно, еще с тех пор, как поселился в Ветлянке. Раз на них наткнулся, купался в них, бывало, и пить приходилось даже, если воды не оказывалось под рукой, особенно, когда на охоте подолгу пропадал…
- Итак, вы привели геолога к озёрам, - снова направил разговор чекист.
- Ну да. Отвёл. И потом всё время водил, он говорил, что это очень важная находка… Ну, то есть, ничего подробно он мне не рассказал, да ведь я не дурак же, сам понемногу стал догадываться кое о чём. И за Ивановским вашим немного последил. И узнал про то, что с ним сталось… Что погиб он из-за этих вот озёр…Так люди говорили…   
- А вот дальше мне особенно нравится! – расплылся в довольной улыбке Пётр Дмитриевич.
- Ну, пока я тут расспрашивал, да слухи собирал, подвернулся мне странный мужик, не наш, а вроде из Ирана, - со вздохом продолжил пленник.
Введенский сделал Погожину третий по счету укол и теперь собирал свои инструменты, а его пациент осторожно надевал свою видавшую виды рубаху.
- И что он? – нахмурился Макаров и машинально почесал подбородок, заросший трехдневной щетиной.
- А он сказал, что Ивановского убили из-за его дела с поиском воды бессмертия, а кто её пьёт, тот живет долго, очень долго, и ничем не болеет… Тут я и смекнул, что же со мной такое творится. Что вода-то эта – в моих озёрах, и из-за треклятой этой воды я и живу уже столько лет, и в чуму эту выжил, и вообще… А иранец сказал, что кто-то здесь, в городе, об этой воде тоже знает, и, стало быть, убивает тех, кто в этом деле…замешан. Про озера он сам ничего не знал, он думал, что геолог какое-то средство изобрел. Ну, и испугался я, чего уж там.
Пётр Дмитриевич насмешливо фыркнул.
- Ну, а иранец? – напомнил он Погожину.
- А тот предложил мне теперь помогать уже ему, а не Ивановскому…И ему, дескать, надо найти людей, которые убивают тех, кто воду ищет…
- А вы что же? – вклинился врач.
- А я сказал, что мне надо подумать.
- И потом… - подсказал ему Пётр Дмитриевич.
- А потом я должен был прийти к нему домой, ну, где он жилье снимал, если соглашусь. Он ведь денег предлагал, и много. И вот я пришёл - а там милиции всюду полным-полно: застрелили моего иранца! Как есть! И никаких концов. Соседей всех на рога поставили, опрашивают, а никто ничего…Я и сбежал оттуда, от греха-то подальше…Я ведь с ним говорил? Говорил. Значит, и меня могли повязать. Так что я поскорее уехал из города к себе в Ветлянку, да и затаился там.
- Ну, а в меня ты стрелял… - напомнил ему чекист.
Погожин шумно выдохнул.
- А в тебя стрелял, потому что - кто тебя знает, откуда ты, что за хрен такой с горы? Может, из милиции по мою душу? А может, пришел меня, как иранца, этого – на тот свет… Я подумал, что ты из тех, кто убивает всех, знавших про озёра… Ведь раньше, ну, до тебя еще, ко мне приходили два странных таких человека…
- Опиши их, - разрешил Криушин-старший.
- Да такие же, как иранец. Иранцы, не то, вроде, турки, или арабы какие. Спрашивали, знал ли я его…Хотели узнать, о чем он со мной говорил, да зачем я ему был нужен…
- А ты? - Перебил Криушин-старший.
- А они мне не понравились. Странные такие. Да ну их совсем. В общем, они ко мне домой пришли, в селе. Я смекнул, что дело плохо, попросил их посидеть, чтобы чаю им заварить, вышел из горницы – да и был таков.
- Бежал, значит.
- Ну да, сбежал. И не возвращался неделю! На озёрах и прятался. А когда ты появился, я подумал, что ты – тоже от них.
- Вот такой у нас получается «Остров сокровищ», – насмешливо резюмировал Пётр Дмитриевич. – Прямо хоть кино снимай.
- А что прикажете теперь делать с…новым бессмертным? – уточнил Макаров, сразу переходя на деловой тон.
- И что за странные арабы интересуются темой озёр, - снова подала голос Ада.
- Вот они мне не нравятся, и сильно, - кивнул ей свёкор. – И ими мы займёмся. А для этого нам потребуется помощь Тимофея Павловича.
- Итак, каков план? – Макаров поднялся с дивана.
- Тиму мы оставляем пока в городе. И поселим в вашем, Адочка, «феодальном поместье»…Там ведь пока никакие монахи не гостят?
 - Вроде нет. Только сами Веберы дома…
- Вот и славно. Поживёте, Тимофей Палыч, в хорошем доме, у реки, в безопасности и под присмотром хороших людей. А там и в Петровское общество исследователей Астраханского края вступите.
- Что за общество такое? Зачем мне? – испугался пленник.
- Хорошее общество, не волнуйтесь, - попробовал успокоить его Михаил. – Это чтобы вам больше прятаться ни от кого не пришлось.
- Вы ведь, как я понял, охотиться любите, природу знаете? – уточнил Криушин-старший.
Погожин пожал плечами.
- Может, работу для вас присмотрим подходящую, - обнадёжил отец Игоря.
Он поманил Макарова, и оба вышли в коридор:
- Вызови Соболя, пускай отвезет его на Трусово, устроит в доме, который Веберы для монахов приспособили, и пускай глаз с него там не спускают, - проинструктировал он своего коллегу. – А я позже выясню у него про этих арабов… Хотя, возможно, тут мне потребуется помощь Паши Морозко, если он к нему в голову сможет влезть и увидеть, как они выглядели, а потом нарисовать их… Но не суть. В общем, выполняй. На сегодня пока никаких поручений больше не будет.
Погожина, который стал совсем сонным из-за лекарств, отправили в «феодальное поместье», которым все называли владение семьи Криушиных на Трусовском берегу Волги, у самого ерика Солянка.
 Там в пределах двух смежных участков, между которыми давно снесли забор, размещались четыре жилых дома, теплицы, сад, грядки с тюльпанами и всякими овощами, коровник, кроличьи домики, свинарник и непременная баня. Добраться туда проще всего было на машине по Новому мосту через Волгу, или на речном трамвайчике, или даже на катере, потому что у «поместья» была собственная пристань на берегу ерика.
А Пётр Дмитриевич и Ада поехали в его дом на улице Кустодиева, потому что основательно устали с дороги, да и вообще, хотели уже остаться, наконец, вдвоём.
***
Следующим пунктом назначения в путешествии Игоря и Марианны был городок Ла Альгаба, до которого они ехали на взятой напрокат машине сначала почти строго на север, параллельно реке Гвадалквивир, а потом пересекли его изогнувшееся к востоку русло. Именно на этом пути, глядя на бесконечные серебристо-зеленые поля, Игорь то и дело снова цитировал великого андалусийца: «Масличная равнина распахивает веер, запахивает веер».
Состояние у него было весьма странное: как ни сопротивлялся он Севилье, все-таки этот город обманом проник ему под кожу, сбил с некоего внутреннего ритма, разобрал его на детали, будто конструктор. И вот теперь он никак не мог собраться снова, почувствовать себя – собой, а значит, и реагировать на всё правильно. Что там советовал ему ночной визитер-джинн? Найти изнанку всего? Может, ему это, наконец, удалось. Только вот что теперь с этим делать…
В Ла Альгабе очередные родственники проживали на самой окраине города, у берега Гвадалквивира – от которого, кажется, тут вообще никуда было не деться – на Калле Тереза ла Матрона, в крытом красной черепицей средневековом тесном доме со сбитой штукатуркой на стенах и мощной старой акацией у входа.
 Игорь даже не стал заморачиваться запоминанием всех степеней родства, которые должны были, по идее, регулировать их взаимоотношения, а потому просто называл самого старшего члена семьи Карлоса Гарсию «дедушкой», его жену Саломею – «бабушкой», их взрослого сына – своего ровесника Романа – «братом», а его троих детей – «племянниками». Именно эта троица шумных подростков – два парня и девчонка – и задавала тон всей жизни дома.
 Они постоянно эмоционально ссорились и мирились, слушали громкую музыку - каждый своего любимого стиля - от чилл-аута до тяжелого металла, все время уматывали куда-то в гости, приводили гостей к себе или капризничали за столом. Мать подростков – жена Романа Пилар – то и дело пыталась громким криком призвать детей к порядку, но выходило только ещё шумнее и хаотичнее.
В отличие от богемной творческой семьи Эстебана в Севилье, семья Карлоса была, так сказать, ближе к земле: они сообща владели виноградником, огромной масличной рощей и целой плантацией апельсиновых деревьев. Так что основным способом времяпрепровождения русских гостей стали долгие прогулки под палящим солнцем среди полей, плодовых деревьев и могучих лоз, ознакомление с тайнами местного сельского хозяйства и попытки оценить всю прелесть пасторального существования.
Вот разве что дети немного выбивались из общей колеи и старались больше времени проводить в городе, так что их стараниями Игорь и Марианна посетили ночной клуб, где под вспышки стробоскопа в растекающемся цветном дыму пела местная рок-группа, визжали полуголые пьяные девки и плясали обкуренные татуированные парни. Историей и архитектурой родного города никто из семьи не интересовался вовсе, чему Игорь был несказанно рад, потому что того и другого после Севильи ему было уже более, чем достаточно.
Марианне очень понравилась сельская жизнь, и она нередко отправляла Игоря назад, в город, если видела, что он заскучал, а сама оставалась с Карлосом, Пилар и Саломеей то на винограднике, то в роще, то на масличной давильне, то ездила с ними на сельский рынок или чью-нибудь ферму. Игорь охотно бросал всю честную компанию и добирался в Альгабу то пешком, то на попутке, чтобы в одиночестве побродить по средневековым улочкам или пообщаться по видеосвязи с женой или отцом.
Зато Паша Морозко, неотлучно следовавший за Криушиными и здесь, вынужден был продолжать слежку за Марианной, здраво рассуждая, что Игорь, в случае чего, свои проблемы решит сам без чужой помощи, а вот Марианна – нет. Поэтому так же быстро, как и архитектурно-туристические излишества столицы Андалусии, художник возненавидел здешние масличные равнины, берега Гвадалквивира, бесконечные пыльные сельские дороги, весёлые фермы и безмерно общительных пейзан.
Вот разве что здесь ему все-таки удавалось посидеть и спокойно порисовать без страха потерять объект наблюдения из виду, а это немного успокаивало и примиряло с действительностью.
Когда до конца их визита оставалось три дня, Марианна схлопотала тепловой удар во время поездки на очередную ферму, после чего была уложена в темной прохладной комнате в глубине дома с мокрым полотенцем на лбу, а дети едва ли не пинками были призваны к соблюдению тишины, чтобы не тревожить больную. Все в доме старались говорить тише, и с Марианной оставалась Саломея, когда остальные расходились по делам. Сама Марианна теперь, если позволяли силы, подолгу говорила по телефону с мужем, подробно рассказывая о своих впечатлениях, или слушала неторопливые рассказы Саломеи.
Так что Игорь оказался предоставлен сам себе и, не желая мучить себя осмотром достопримечательностей, старался уходить на берег реки, в тень могучих тополей, где множество местных жителей медитировало с удочками наперевес.
Ощущая себя совсем как дома, Игорь садился где-нибудь у воды и лениво созерцал пейзажи, то и дело ловя себя на том, что выпадает из реальности и словно переносится в Астрахань. Здесь ведь даже был свой Старый мост! Стоило уехать в такую даль, чтобы искать здесь отголоски родины.
 А ведь завтра им еще предстояло выехать в городок Рокфор-ле-Пен в Провансе, где у Игоря была запланирована встреча с бывшим главой «ордена» Алексеем Львовичем Ивановским и с отцом Паши Морозко Андреем Вениаминовичем Димитриадисом, который обещал ради этого приехать к Ивановскому. А дорога туда неблизкая – дай бог в двадцать часов уложиться.
Паша, теперь избавленный от необходимости таскаться по полям и дорогам, почти с радостью переключился на наблюдение за своим лучшим другом. И это оказалось куда как приятно и ненапряжно: собственно, Паше и надо было всего-то неспешно добраться от дома до реки, держась на безопасном расстоянии позади Игоря, а там устроиться где-нибудь в теньке, не выпуская его из виду, и изображать ленивого отдыхающего.
Неудивительно, что на второй день такого приятного расслабления он едва не провалил свою миссию напрочь.
Время уже близилось к полудню, и Паша едва не задремал, привалившись спиной к стволу старого тополя, который еще и предательски убаюкивал его неумолчным шумом листвы.
Поэтому он видел, будто сквозь сон, как к курившему сигарету Игорю преспокойно подошли сзади два незнакомых чувака с удочками, похожие на два десятка других таких же местных рыбаков, и моментально прижали к его лицу какой-то платок. Паша тупо смотрел, как Игорь, явно отключившись, валится на руки к своим новым приятелям, которые, кряхтя, поднимают его с земли, и о чем-то ворча, волокут прочь от берега.
На этом месте Морозко наконец очнулся и вскочил на ноги, как ужаленный, а сердце едва не выпрыгнуло у него из груди.
Он быстро двинулся следом за похитителями, которые дотранспортировали свою жертву до брошенной на проселке пыльной серой машины и стали заталкивать её на заднее сиденье.
Паша, чертыхаясь и ругаясь про себя распоследними словами, успел запрыгнуть в свою легковуху, которую взял напрокат еще в Севилье, и тронулся за неизвестной машиной, едва не теряя её из виду в облаке пыли.
К счастью, ехать пришлось недалеко: до какой-то старой обшарпанной улочки на другом краю Альгабы, терявшейся в лабиринте других таких же закутков и переулочков. Здесь даже машина не могла пройти между тесно сходившимися стенами домов, поэтому похитители выволокли Игоря наружу и затащили в одну из облезлых деревянных дверей, перед которой торчал неизменный горшок с красной геранью.
Паша, более не скрываясь, бросился за ними, но дверь уже заперли. Однако, рядом с ней, как водится, располагалась арка, забранная решеткой, через которую просматривался неизменный внутренний дворик-патио с фонтанчиком, апельсинами и расставленными креслами.
Паше было видно, как Игоря доволокли до еще одной обшарпанной двери в глубине патио, после чего все трое скрылись внутри какого-то темного помещения.
Времени на раздумья у художника не оставалось. Выругавшись вполголоса, Паша вцепился в решетку, подтянулся, добрался до ее верхнего угрожающе зазубренного края и, стараясь не пропороть брюхо о декоративные с виду, но на ощупь - весьма натуральные пики, протиснулся между ним и сводом арки, после чего довольно неловко свалился во двор.
Здесь он быстро укрылся за здоровенной кадкой с цветущим олеандром, потом – за фонтаном, понемногу подбираясь ближе к нужной двери. И едва не попался: откуда-то из скрытого апельсинами угла появилась старая тётка в черном платье и черном покрывале, накинутом на голову, и, шаркая подошвами черных тапок, тоже направилась к двери.
- Сказка Гауфа, блин! – пробормотал Морозко себе под нос и снова огляделся, скорчившись за бортиком журчащего фонтана.
Игорь тем временем очнулся – в темноте, с руками, скрученными за спинкой стула, на который его усадили, со звоном в ушах, тошнотой и невыносимым головокружением. Первым его ощущением был острый, обжигающий стыд – казалось, всё лицо вспыхнуло. Так облажаться! Дать застать себя врасплох! Узнал бы о таком отец… Игорь даже скрипнул зубами от злости и дёрнулся, проверяя свои ощущения и крепость пут.
Помещение, где он оказался, было почти невозможно рассмотреть в подробностях, потому что свет в него проникал только через щели в рассохшихся ставнях и такой же двери. В его пыльных лучах кое-как вырисовывалось сваленное вокруг барахло наподобие цветочных горшков, мешков, лопат, грабель и прочего садового инвентаря.
Стараясь не вертеть головой слишком резко, Игорь прислушался и уловил шорохи, шуршание и бормотание у себя за спиной, стало быть, какие-то люди находились именно там. Он ещё раз напряг руки, поняв, наконец, что связаны они ремнём, а не наручниками, так что шанс освободиться у него был. Если, конечно, он сумеет достаточно разозлиться и вызвать в себе, так сказать, приступ страшной физической силы, которая, как выяснили они с друзьями несколько лет назад, досталась ему от предков-волжских бурлаков, а заодно подкрепилась странным препаратом, которым его лечили в детстве от тяжелых последствий какой-то прививки.
Как бы то ни было, сила эта проявлялась у него только в экстремальные моменты, а сейчас он был, во-первых, отравлен дрянью, которой его усыпили, а во-вторых – слишком спокоен. Да и выяснить, что такое вообще происходит, ему теперь придётся, а для этого явно не следует торопиться.
Он снова пошевелил руками и попытался развернуться назад, что вызвало, наконец, хоть какую-то реакцию: из-за его спины вышли и встали перед ним трое.
Паша Морозко, решив не ждать неизвестно чего, следом за старухой в чёрном распахнул щелястую дверь настежь – и на миг застыл на пороге тёмной комнаты.
Целый сноп света ослепил двух мужчин и старуху, быстро заслонивших глаза руками, а Паша успел разглядеть внутренность этого сарая и сидящего по центру Игоря, прикрученного к стулу.
- Здрасьте, люди добрые! – громко сказал Паша и шагнул внутрь. Игорь – ей-богу! – аж подпрыгнул вместе со стулом от неожиданности. – Зачем вы моего друга привязали? Хорошо же вы с туристами тут обращаетесь, нечего сказать!
Старуха перестала жмуриться и, как ворона, сверлила неожиданного гостя темным, злым и довольно жутким взглядом. Казалось, у нее не глаза, а какие-то угли. Черное одеяние ещё больше усиливало неприятное впечатление. Паша понял, что перед ним – коллега по цеху, так сказать. По ведьмаческому. Он даже почувствовал облегчение.
Бабка что-то сказала своим помощникам, и они мигом ринулись к Игорю, один выхватил нож и вспорол рукав его рубахи, а второй схватил со стола самый обычный одноразовый шприц и подскочил к археологу.
- А ну отвали от него, сукин сын! – приказал Паша но ромало, понимая, что ни русский, ни ломаный испанский, ни тем более английский тут не сработают.
Мужик со шприцом на миг застыл, но бабка снова что-то каркнула, и тогда он бесцеремонно всадил шприц в сгиб Игорева локтя и стал набирать его кровь, а второй достал из-за пояса джинсов пистолет и навел его прямо на Пашу, сняв с предохранителя. Да твою же мать!
- Прикажи им отойти, старая ведьма! – Паша вытянул вперед руку и сделал ещё шаг вперед, а старуха смотрела на него в некотором замешательстве. – Давай, сука ты испанская!
Бабка упорно молчала, продолжая таращиться на Пашу, а потом стала что-то быстро бормотать.
- Молчать! – рявкнул художник, так что она осеклась, и Паша посмотрел прямо в глаза чуваку с пистолетом.
- Пушку бросил и на пол лёг! – приказал он, но бабка снова принялась что-то выкрикивать, и он почувствовал, что в нём будто поднимается что-то нехорошее, тёмное, жгучее и тяжелое, как расплавленный свинец, от чего пальцы и ладони стали вмиг горячими, и даже глазам стало жарко.
Поэтому свои следующие слова, быстро произносимые на ромало, он даже не слышал и вряд ли толком осознавал, вот только увидел, будто сквозь тёмные очки, что пистолет выпал на пол, его владелец схватился за грудь, мужик со шприцом пятится назад, а сама старуха заслоняется рукой, будто от ветра или огня.
Игорь к тому моменту уже был так зол, что страшным усилием разорвал ремни, как трухлявую веревку, и встал на ноги, пошатываясь. С трудом заставив себя сконцентрироваться, он схватил мужика, что по-прежнему сжимал в руке шприц с кровью, отобрал у него его добычу, а его самого швырнул чуть не через весь сарай, так что тот обрушился на мешки и горшки, подняв адский грохот и звон.
Потом шагнул к осевшему на пол владельцу пистолета и подобрал выпавшее оружие, вцепился в бабкино плечо и рванул её к себе.
- Ну чо, старуха Изергиль? – поинтересовался он, всматриваясь в ее искаженное страхом морщинистое лицо. – Чуешь русский дух?
И подсунул ей под нос шприц.
- Вот же ведьма проклятая! – сказал Паша, приходя в себя. Из носа у него текла кровь, и он машинально смахивал ее тыльной стороной ладони. – Сильная! У меня едва башка не взорвалась…
Бабка же, посмотрев сначала на шприц, потом – на Игоря, а потом – на Пашу, вдруг начала рыдать во весь голос.
- Да уж, Мать Кобра! – насмешливо сказал художник. – Видать, ты пережила свой яд!
- Пришли, называется, Маугли с Каа за Железным Зубом, - усмехнулся Игорь, оценив Пашину шутку.
- И бабка реально рожей на старую кобру из мультика похожа, - добавил художник. – Бабушка, да не плачьте вы, никого не убили же…
- Да не понимает она ни хрена по-русски, - вздохнул Игорь. – И все они тут…
- Я понимаю! – подал голос мужик, по-прежнему валявшийся на мешках.
- О как! – обрадовался Игорь, отошёл, прихватил «свой» стул, поставил его поудобнее и сел, вперившись в лежащего. – Ну тогда, амиго, расскажи, чего от меня хотели?
И для убедительности  навел на него конфискованный пистолет. Шприц же положил на стол.
Паша тем временем встал в дверях так, чтобы видеть всех и в случае чего снова использовать свою цыганскую магию или как там это называется.
- Кровь на анализ! – пояснил «амиго», стараясь сесть. – Нам заказали…
- Кто заказал? Зачем? – Игорь наклонился вперед и проверил наличие патронов в оружии.
- Два араба…Или турка…
Бабка что-то быстро заговорила, но Паша перебил ее снова на ромало:
          - А ну заткнись! А то сейчас произнесу цыганское проклятье!
Как ни странно, она заткнулась.
- Что за арабы? – продолжил допрос Игорь.
- Из Кордовы! Они давно тебя знают…Еще из…из твоего города. И следили за вами. Велели добыть твою кровь…
- Магрибинцы, прямо, как из «Лампы Аладдина», - покачал головой Игорь.
- Надо же! – вдруг сказал Паша, рассмотрев предмет на столе. – У них тут медицинский контейнер для перевозки анализов! И еще куча шприцов…Всё серьёзно.
Игорь мельком глянул, а Паша раскрыл контейнер – внутри было пусто.
- Вам заплатили?
- Заплатили…
- А русский откуда знаешь? – надавил Игорь.
 - Я из Молдавии…
- Цыгане? – поинтересовался Паша.
Мужчина кивнул.
- Ясно всё, - вздохнул Паша и оглядел всех троих. – А почему они вас наняли?
- Мы тут всяким таким…промышляем…
- Гопота местная, - расшифровал Криушин. – А бабка эта?
- Она настоящая…То есть, правда ведьма.
- Да уж, - фыркнул Паша, глядя на понурую старуху, присевшую на один из мешков и почему-то старавшуюся не смотреть на Пашу.
- Бабушка, вы меня боитесь, что ли? – поинтересовался он у нее снова на родном языке, и она молча кивнула.
- А чего так?
- Ты сильная сволочь! – заявила бабка тоже по-цыгански, и Паша даже засмеялся.
- Вот спасибо за профессиональное признание, коллега!
Она, наконец, вскинула на него глаза:
- Я ведь тебя давно почуяла, да не поверила сама себе…
- А зря. Надо доверять интуиции, это даже психологи советуют.
- Паш, хорош тут «Табор уходит в небо» устраивать, - вмешался Игорь. – Лучше спроси, на кой им моя кровь.
Паша спросил.
- Это хорошая кровь! Если ее изучат, то получат лекарство…
- От чего лекарство?
- От всего! Даже от смерти…
- Ну и? – перебил Игорь.
- Она говорит, чтобы сделать сыворотку бессмертия.
- Бред какой-то…А зачем такие сложности? – пожал плечами Игорь.
- Они хотели у тебя…еще в твоем городе…Но не вышло…Там одного из них убили, - вклинился выходец из Молдавии и попытался встать.
 - Я не разрешал тебе вставать, - пресёк его попытку Игорь, снова махнув пистолетом. – Полежи пока.
У археолога быстро завертелись шестерёнки в мозгу, но он никак не мог понять, о каком убитом идет речь… Придётся спросить у отца, может, тот что-то знает…
- Ладно. Когда и как вы должны с ними встретиться и передать кровь? – спросил Игорь.
- Через час, в кафе «Лиана».
- Ладно. Тогда не будем опаздывать! – заявил Игорь и поднялся со стула. – Паша, ты кровь из вены набрать сможешь?
- Смогу… - удивился художник.
- Отлично…Так что, мой молдавский друг, товарищам из Кордовы кровь мы отдадим твою!
- А может, его? – мужик покосился на своего подельника, уже пришедшего в себя и тихо сидевшего на полу у ног старухи.
- Рукав закатай, - не смилостивился Криушин.
- Меня Михай зовут, - признался молдаванин.
- Игорь Петрович, - представился Игорь.
- Рад знакомству...
- Аналогично. Но рукав всё равно закатай.
Паша, покачав головой и более ничего не спрашивая, набрал у «молдаванина» шесть двадцатикубовых шприцов крови из вены и упаковал их в сумку-холодильник, после чего вопросительно посмотрел на друга.
- Отлично, - оценил Игорь его труды, потом подтянул к себе за плечо и зашептал ему на ухо:
- Останешься здесь, присмотришь за бабкой и этим болезным. А я – с молдаванином на стрелку с магрибинцами.
- А потом?
- Потом вернусь за тобой.
Паша только кивнул и уселся на стул, приготовившись следить за своими пленниками.
Игорь прихватил сумку, шприц со своей кровью и, показывая Михаю дорогу пистолетом, вслед за ним вышел во двор. Здесь он вылил свою кровь из шприца в фонтан, шприц бросил туда же: всё, ребятки, никаких вам анализов!
- Ты ведь понимаешь, что тебя после встречи этой, скорее всего, убили бы? – спросил Игорь у молдаванина, усаживаясь на заднее сиденье так, чтобы помешать водителю выкинуть какой-нибудь фортель.
Тот только вздохнул и пожал плечами.
- А, так ты рассчитывал, что сам их грохнешь? – догадался Игорь и засмеялся. – А весело вы тут живете…Ладно, поехали, не будем терять время.
Уже на месте Игорь понял, почему цыгане выбрали именно это место для встречи со своими заказчиками.
 Кафе являло собой крошечный зальчик в первом этаже старого дома, а часть столиков была вынесена наружу, занимая почти целиком игрушечную площадь, образованную замкнутыми практически наглухо стенами соседних строений.
Таким образом, вход и выход здесь был только один-единственный, через узкую, как щель от удара топором, улочку, в которой едва могли разойтись два пешехода. Если из соседних окон и самого кафе за встречей наблюдали бы нужные люди, преданные банде «старухи Изергиль», то шансов уйти отсюда живыми у «магрибинцев» не было.
- Ты знаешь, кто живет вон там? – Игорь показал на наиболее удобное окно, когда они с Михаем осмотрелись возле кафе.
- Да. Там…
- Неважно. Сейчас отведешь меня туда. Сам сядешь здесь, будешь ждать их, как ни в чем не бывало. Действуй, как если бы вам всё удалось.
Михай кивнул и повел Игоря в зальчик кафе, где помещались четыре столика и барная стойка, а с потолка свешивались модели парусников. Михай кивнул бармену за стойкой и повёл Криушина дальше, за стойку, в кухню, потом – в подсобку, потом – из нее – по узкой каменной лестнице на второй этаж, так что они оказались в узком коридорчике, в который выходили три деревянные обшарпанные двери.
Михай открыл одну, вошел, Игорь – следом, и они очутились в крохотной кухне вполне современного вида. Именно из ее окна Игорь и рассчитывал наблюдать за предстоящей встречей. Между этим и соседним окном к стене крепилась выкрашенная красной краской наружная пожарная лесенка, немного не достававшая до земли и уводившая на крышу дома.
Удовлетворенный осмотром, он кивнул, передал Михаю сумку с контейнером, потом не поленился проводить его вниз, на площадь, чтобы не упускать надолго из виду, а сам бегом поднялся наверх и притаился у окна, распахнув его пошире и задёрнув бледно-желтой прозрачной занавеской.
«Магрибинцы» опоздали на восемь минут. Оба были Игорю не знакомы, с виду – вполне обычные арабы, прилично одетые в городском современном стиле, совершенно неброские и ничем не выдающиеся.
Он уселись за столик к Михаю, который, нагнувшись, расстегнул молнию сумки, приоткрыл контейнер. Судя по тому, что от молдаванина не требовалось доставить им самого Игоря – живого или мёртвого, - или предоставить какие-то подтверждения того, что взятая кровь принадлежит именно ему, ситуация складывалась не очень приятная.
Судя по всему, кровь должны были где-то и как-то проверить сразу и убедиться в ее подлинности. А как именно? Например, сравнить с каким-то другим образцом, или с препаратом, похожим на «сыворотку бессмертия». И окажись она подложной, всей незадачливой банде наверняка грозила бы немедленная смерть. Ну, как вариант. Или – вторая попытка. Сейчас Игорю нужно было быстро принять решение. Единственно верное. И узнать, что за хвост тянется за ним, и откуда. Он бы дорого дал за то, чтобы ему сейчас помогал кто-то из своих – но, увы. Рассчитывать в такой ситуации приходилось только на себя самого.
Игорь терпеливо досмотрел всю встречу на площади до того момента, когда «магрибинцы» передали Михаю пакет с деньгами и взяли сумку с контейнером. Дождавшись, чтобы они поднялись из-за столика и развернулись к выходу в переулок, Игорь мигом влез на подоконник, дотянулся до пожарной лестницы, перескочил на нее. Михай снизу удивленно таращился на него.
- Иди домой! Я скоро буду! – прошипел ему Игорь, надеясь, что громкое эхо не донесет его слова до слуха скрывшихся в переулке «магрибинцев». Михай кивнул и снова сел за столик.
Игорь выбрался на крышу и, немного пригибаясь, припустил в ту сторону, куда скрылись преследуемые. Он старался держаться близко к краю всех крыш, по которым шел, на которые перепрыгивал, но чаще – просто спокойно переходил.
Отсюда, сверху, весь город выглядел как бесконечное лоскутное одеяло из фрагментов разноцветной черепицы, дерева, шифера и металла, почти без зазоров переходивших один в другой. «Магрибинцы» с сумкой шли внизу, держа путь к центру города, и Игорю было их отлично видно. Пистолет он сунул за пояс джинсов и написал Паше сообщение. Тот пообещал быть начеку.
Наконец, у археолога появилась возможность спуститься вниз по очередной пожарной лестнице и продолжить идти за «магрибинцами» уже по земле. Но он, к счастью, не успел этого сделать: они вошли в дверь неприметного дома, судя по виду, построенного не раньше середины двадцатого века. У дома было открыто чердачное окно, на котором мирно ворковали голуби.
Игорь быстро дошагал по крыше до этого окна и, потревожив птиц, недовольно вспорхнувших и сразу же попытавшихся вернуться обратно, пролез на чердак, стараясь не очень перепачкаться в голубином помёте.
На чердаке было непривычно чисто, стояла накрытая чехлами мебель и какие-то коробки. Дверь, ведущую с чердака внутрь дома, Игорю пришлось сломать, изо всех сил рванув на себя. Она оказалась достаточно хлипкой, чтобы сразу поддаться такому грубому натиску.
Приоткрыв ее, он увидел деревянную лесенку, похожую на трап, спускавшуюся, судя по всему, в коридор. Но только не в общий, а – внутри квартиры. Откуда-то раздавались голоса, и разносился запах еды, щедро сдобренной пряностями.
Игорь спустился в коридор – и сразу же едва не врезался в вышедшую из-за угла полуголую девку, завернутую в банное полотенце. Оба отпрянули друг от друга, баба пронзительно завизжала и кинулась бежать, но Игорь успел поймать её и зажать ей рот.
- Да не ори ты, дура! – прошипел он. – Тихо!
Она вырывалась, сдавленно вопила и все пыталась укусить его за руку.
В коридор из комнаты, вход в которую был занавешен старой доброй советской шторкой из скрепленных меж собой разноцветных трубочек, в собранном виде являвших изображение павлина, выскочили двое с пистолетами наизготовку, целясь прямо в Игоря, который машинально выдвинул перед собой свою нечаянную жертву и прикрылся ею.
Мужики были не теми магрибинцами, что привели его сюда, а больше походили на европейцев, во всяком случае, физиономии у них были вполне простецкие, глаза и стриженые ёжиком волосы – светлые. Да и физическая форма выдавала в них не то военных, не то полицейских, во всяком случае, каких-то силовиков.
- Ребята, тихо, спокойно, - заговорил Игорь. – Стрелять необязательно. Пушки можете опустить.
Парни быстро переглянулись и снова уставились на пришельца. Девка перестала вырываться из его рук и теперь замерла, только тряслась мелкой дрожью, как в ознобе, а голые части ее тела, не прикрытые полотенцем, стали холодными, как лёд, так что было ощущение, будто держишь в руках лягуху.
- Ну чего вылупились? – Игорю начинала надоедать вся эта идиотская сцена. – Пушки убрали! Или я этой суке шею сверну.
Ноль реакции.
Игорь перехватил свою жертву так, чтобы стрелки поняли его замысел, и громко сказал «Один!».
Девка что-то сдавленно выкрикнула, и лишь тогда ее приятели быстро опустили оружие.
- На пол бросай! – показал им подбородком Игорь.
Они подчинились.
- Всем спасибо, - Игорь улыбнулся и вытащил из-за пояса свой пистолет, приставил его к голове женщины. – А теперь хотелось бы узнать, кому и на кой хрен понадобилась моя кровь.
Горе-стрелки снова переглянулись.
- Тогда вам надо с нами, - по-русски, но с небольшим акцентом, сказал тот, что постарше.
- До чего приятно встретить земляка! – криво усмехнулся Криушин.
- Я из Польши.
- Тогда ладно, - фыркнул Игорь и подтолкнул свою пленницу вперёд, не выпуская ее, и медленно двинулся следом. Один брошенный пистолет он успел поднять с пола, а второй зафутболил под какую-то тумбочку.
Теперь все они прошли сквозь шторку, приятно зашелестевшую, и очутились в просторном помещении, где все столы были уставлены какой-то лабораторной аппаратурой.
За столами сидели его давешние друзья-магрибинцы, какая-то очкастая баба, по виду китаянка или японка, - Игорь их не различал, а у дальней стены в кресле развалился пожилой лысый мужик с седой бородой. Причем его габариты были таковы, что вообще оставалось загадкой, как он втиснулся в бедное кресло, и оно не развалилось под ним на части.
Теперь все замерли и вытаращились на необычную процессию, возникшую в дверях. Игорь же вместе со своей подружкой развернулся так, чтобы никто не смог незаметно напасть на него со спины и оттащил ее подальше от входа.
- Вот, - сказал поляк толстяку и кивнул на Игоря. – Это он.
- Он? – вытаращился толстяк через свои очки и даже попытался наклониться вперед, но попросту не смог.
- Он.
Девка в руках Игоря снова попыталась вырваться и что-то заголосила, так что он даже убрал ладонь с ее рта.
- Университет! – выкрикнула она окончание своей фразы.
- Чего, ****ь? – уточнил археолог.
- Мы команда исследователей! Из университета! – повторил вместо неё поляк.
- Кордоба! – уточнила девка.
- Из Кордовы?
- Да!
- А от меня чего хотели?
Все загалдели наперебой по-испански, но вмешался бородатый толстяк и весь всколыхнулся навстречу Игорю:
- Мой дорогой друг…  - его русский звучал совершенно чисто, без акцента.
- Сидите, дедушка, я не разрешал вставать. Никому. – Перебил его Игорь. –Но говорить можешь. Начинай, я жду.
- Мы команда исследователей…
- Чего исследуете?
- Вирусы…
- Чего?! Вирусы?
- Вирусы и патогены…И их мутации…
- Не-не-не, - археолог зацокал языком и сильнее сдавил шею совсем уже закоченевшей со страху девки. – Давайте без зауми, по-простому. Зачем вам моя кровь?
- Чтобы выделить из нее редкий патоген, - как бы смущенно признался толстяк.
- Какой ещё патоген? – Игорь уже ничего не понимал. То ему про поиск средства бессмертия говорили, теперь – про патоген…
- Тот самый, что есть только у вас. Из-за той прививки, что вам сделали в детстве.
У Игоря на миг всё поплыло перед глазами, голос толстяка как бы пропал, а сам он – будто провалился на сорок три года назад.
Тогда, после прививки, которую сделали всей его группе в детсаду, он слёг с температурой сорок два, бредом и судорогами, попал в реанимацию Александровской больницы и едва не откинул коньки. Но благодаря своему деду – офицеру госбезопасности, раздобывшему где-то единичный образец «сыворотки Карла Оссе», был спасён и быстро выздоровел, приобретя ещё и некоторые странные свойства организма.
- И что за патоген? – Игорь пришёл в себя.
- Тот, что испытывали на детях…
- А почему именно я?
- Видите ли. Это был эксперимент, - откашлялся толстяк. – Патоген ввели не всем, а лишь небольшой группе, остальным же детям – обычную прививку. Из той подопытной группы в живых остались только вы…Нет-нет, вы не подумайте, они погибли уже взрослыми, при разных обстоятельствах, и живы остались лишь вы, Игорь Петрович.
- Ладно. Так что это за патоген? Что он вызывает?
- При доработке, которую мы надеемся произвести, он быстро и эффективно вызывает бесплодие у человека любого пола и, распространенный массово, может служить прекрасным биологическим оружием. Это, как вы понимаете, образец старый, еще советская разработка, и доступа к ней, кроме как через вас…простите, через вашу драгоценную кровь, у нас нет.
Из всей этой тирады Игорь зацепился лишь за одно: магрибинцы и вся эта компания вовсе не ищут средство бессмертия, потому что ищут они какой-то долбаный вирус.
Про бессмертие узнала лишь бабка-цыганка, прочитавшая, не иначе, его или Пашины мысли. Ну, а самое главное – это то, что вовсе не средство бессмертия имени товарища Оссе вызвало у самого Игоря бесплодие, а треклятая прививка из его счастливого советского детства.
А это означает, что никаких препятствий к приёму сыворотки его друзьями на самом деле нет. И они все хоть завтра могут её выпить и вступить уже, наконец, в ряды Петровского общества.
Почему-то это соображение заслонило собой все прочие переживания и вызвало у него приступ сумасшедшей радости, которую он, конечно, постарался не выдать. У него было ещё столько вопросов, что следовало устроиться поудобнее и настроиться на долгую беседу.
Снизу послышался звонок – видимо, во входную дверь. Игорь напрягся: если дверь откроют, значит, в доме есть кто-то еще…
Звонки стихли. Игорь с облегчением выдохнул. Остальные настороженно прислушивались.
- И кто вам заказал это исследование? – обратился Игорь к толстяку.
- Увы, это не было заказом. Мы просто нашили способ получить большой грант, но вот узнали мы об этом…
Грохот выстрелов разорвал воздух, отовсюду полетели щепки, осколки стекла, пластика и металла, лопались колбы, рвались на столах приборы и пробирки, брызги крови разлетались на стены, китаянку или японку пули буквально изрешетили, толстяку хватило одного неприятно точного выстрела в шею, магрибинцы отлетели и опрокинулись навзничь, а подружка Игоря, которую он машинально швырнул на пол, едва началась пальба, получила-таки пулю в голову.
Оба парня, похожие на военных, разделили участь остальных. Через какие-то секунды все в комнате были уже мертвы. Кроме Игоря, который, держа теперь оба своих пистолета наготове, ждал, чтобы стрелки показались в комнате.
- Игорь! Выходи. Это я! – раздался из коридора голос Михая. – Все спокойно.
Игорь так офигел, что даже не пошевелился, когда из коридора в задымленное помещение вошёл его давешний цыганский приятель с двумя товарищами, которых Криушин раньше не видел. Все были вооружены автоматами, как киношные мафиози.
- Ты живой? – поинтересовался Михай у Игоря.
- Зачем вы их постреляли?
Тот только пожал плечами.
- Мать так велела.
- Мать?!
- Ну да. Ты ж ее видел, знаешь… Она позвонила мне и велела всё тут почистить….
- Погоди…Это та…ведьма, что ли, ваша?
- Она, она. И велела их убить, потому что от них идёт большое зло.
Игорь ошарашенно смотрел на цыганскую троицу. Ну охренеть средневековье!
- Но…- начал было Игорь, оглядывая место бойни.
- Теперь нам пора, а то приедет полиция, - скомандовал цыган и, подойдя к Игорю, забрал из его руки пистолет, который тот недавно подобрал здесь, тщательно протер его полой своей рубашки и бросил на пол. Потом взял у Игоря второй ствол – свой собственный – и сунул его себе за пояс.
Игорь до того был поражен всем произошедшим, что даже не сопротивлялся и не спорил и дал увести себя вниз по лестнице.
Выходя, один из друзей Михая бросил внутрь дома бутылку с какой-то горючкой, так что огонь мгновенно вспыхнул позади них и стал весело разгораться. У входной двери валялся ещё один покойник с перерезанным горлом, который, видимо, и впустил стрелков в дом перед тем, как отправиться на тот свет.
На улице они сели в неприметную пыльную машину и быстро укатили через лабиринт узких улиц прочь. Мысли в голове Игоря устроили настоящее восстание, так что он не мог сосредоточиться вообще ни на чем, и всё пытался связать одно с другим, но ничего не получалось. Может, сказалось недавнее отравление той гадостью, которой его усыпили добрые цыгане, а может, всё в совокупности.
В давешнем доме Паша Морозко распивал чай вместе с бабкой-ведьмой и её помощником. Все сидели в патио за столиком и оживленно трепались на ромало, как старые друзья или, того хуже, любящие родственники.
- Ой, Игорь, ну и вид у тебя! – ужаснулся художник, даже поднимаясь навстречу другу. - Садись, я тебе налью выпить!
И, не спрашивая, щедро плеснул в свою пустую чашку тёмно-красного питья из высокой пыльной бутылки.
 - Пей, это сеньора Хулиана сама делала, - презентовал он.  – Крепкое, как сон, и сладкое, как женщина!
Игорь молча выпил всё до капли, протянул чашку Паше, который снова ее наполнил.
- Сеньора Хулиана говорит, что тебе не нужно бороться с собой…
- Уже сеньора? – насмешливо уточнил Игорь, плюхаясь на плетеный стул рядом с ведьмой. – А давеча ведь была Мать Кобра…
- Всё течет, всё изменяется! – изрёк Морозко и что-то сказал бабке на ромало. Она только покивала и посмотрела на Игоря вполне по-доброму и что-то ответила Паше.
- Сеньора говорит, что тебе надо поскорее вернуться домой, потому что твое место там. И там тебе ничто не будет угрожать.
- Домой – это в Астрахань? – уточнил археолог, чувствуя, как алкоголь быстро затуманивает разум и вызывает во всем теле приятное расслабление.
- Туда, туда, - подтвердил Паша.
- Да я и не против…В гостях хорошо, а дома…
Он чувствовал, что прямо-таки вырубается, и последнее, что увидел, был встревоженный взгляд Морозко…
Игорь проснулся под звуки семейного скандала: похоже, Пилар опять орала на детей, а старуха Саломея пыталась её угомонить. Лежал он в своей комнате, было темно, ставни закрыты, пахло кофе и чем-то сдобным, видимо, время ужина.
Спустившись в кухню, Игорь уже и не удивился, застав там Пашу Морозко, который о чём-то хохотал с Марианной Викторовной и остальными членами семьи, причем посиделки эти, судя по состоянию стола, длились уже давно.
- Наконец-то ты очнулся! – обрадовалась Марианна при виде сына. – Игорь, представить себе не могу, чтобы ты так напился! Испания сильно на тебя действует…
Игорь только молча покивал и подсел к столу рядом с хозяином дома, который хлопнул его по плечу своей крепкой загорелой крестьянской лапищей и, сказав что-то ободряющее на испанском, налил ему выпивки.
Пилар, оказывается, ругала свою дочь, которой вздумалось явиться домой со свежим пирсингом в носу, девчонка дерзила и требовала уважения к своей личности, ее братья-шутники подначивали всех, довольные склокой, и вот, в результате, скандал то утихал, то разгорался снова, не мешая, однако, всем бойко поглощать ужин и параллельно вести светскую беседу с новым гостем.

Глава 3
Боги старого мира
До городка Рокфор-ле-Пен в Провансе, который должен был стать итоговым пунктом всего их европейского вояжа, Игорь, Марианна и Паша доехали вполне благополучно не за двадцать, а за восемнадцать с половиной часов. Городок был расположен всего в паре десятков километров от Ниццы, из аэропорта которой как раз вылетал их обратный рейс на Москву завтра, в четыре часа пополудни.
Марианна, чрезвычайно довольная столь удачно сложившейся поездкой и знакомством с роднёй, весело болтала всю дорогу, неустанно комментировала проносившиеся мимо пейзажи или просила остановиться на минуточку в каком-нибудь особенно красивом месте, чтобы сделать фотографию и тут же отослать её мужу.
- Ой, надо же! – удивилась Марианна, когда они подъезжали к пункту назначения. – Здесь сосны и камни, совсем, как в Карелии…
- И на гербе города – сосновые шишки и скала…И меч еще! – припомнил художник.
- Здесь и свой Золотой Конь есть, - усмехнулся Игорь, куривший в раскрытое окно, пока Паша старательно крутил руль на непривычной дороге. – Только у них, конечно, не совсем конь, и совсем не Чингисхана, а всего лишь золотой козёл. Якобы, тут неподалеку в пещере спрятана его золотая статуя с алмазными глазами. Ну, и легенда о ней известна тут, в Провансе, повсюду…
- Странное совпадение, согласись? – поддержал беседу художник.
- С точки зрения наших старых идей о татарах и катарах?
- Угу.
- Тогда и наличие меча на гербе этого городишки тоже наводит на кое-какие мысли, - принялся рассеянно рассуждать Морозко.
- Да уж…И у нас меч, хоть и восточный, и у них, - удивленно согласился археолог.
- Надо же, какой замечательный воздух! – вмешалась Марианна, до упора опустив оба задних стекла машины. – Сосны, и море, и что-то такое тёплое, будто хлеб…
- В Испании воздух мне показался больше похожим на наш, - отозвался Паша. – Все-таки больше всего в нем было пыли!
- Скажи спасибо, что не рыбы, - усмехнулся Игорь, и тут впереди, у поворота боковой дороги, ведущей куда-то вверх, среди густых зарослей двух соседних домовладений, заметил красную машину. На такой, согласно уговору, их должна была встречать нынешняя жена Ивановского, - Кира.
- О! Вон она, наша красотка! – узнал Паша и стал махать ей, высунув руку из окна.
Обе машины встретились на круглом пятачке, предназначенном для разъезда идущего навстречу друг другу транспорта.
Кира стояла у раскрытой двери красного кабриолета, - почти совсем не похожая на себя прежнюю. Теперь это была стильная южноевропейская дама в широких светлых брюках, темно-синей кофточке с матросским воротником, в плоских красных сандалиях и без малейшего намёка на ту вызывающую сексуальность, которая служила ей визитной карточкой в Астрахани. Знаменитая цветная татуировка в виде ирисов с картины Ван Гога, обвивающая её ногу, была полностью скрыта одеждой.
Не успели все они переобниматься и перецеловаться, как Марианна Викторовна уже разглядела то, на что мужчины не обратили внимания.
- Деточка моя, и какой у вас уже срок? – мать Игоря немного отстранила от себя Киру, держа ее за плечи, и окинула прицельным взглядом. – Почти пять месяцев, верно?
- Верно, - смущенно заулыбалась жена Ивановского. – Это мальчик!
- Ого! – обрадовался Паша. – Да вы тут с Алексей Львовичем, я смотрю, совсем освоились!
- И ты с пузом за руль села?! – ужаснулся Игорь, не разделив общего энтузиазма. – Да ещё и в кабриолет? Решила почувствовать себя Любой Успенской, блин?
- Ну… - сразу обиделась на его грубость Кира. – Я же тут совсем недалеко, и на маленькой скорости…
- Вот дурная! – он не на шутку рассердился. – Дома надо сидеть, а не мотаться по горам…Ох, бабы, бабы! Мозгов у вас – ну совсем нет…
Кира только отмахнулась, великодушно не напоминая ему о том, как он обошёлся с ней в их первую встречу, а вместо этого решила его немного подбодрить.
 - Мы хотим сына в твою честь назвать, Игорем, - созналась она. – Всё-таки, если бы не ты, то неизвестно, был бы Алёша сейчас вообще жив.
- Ну спасибо, конечно, - теперь смутился Игорь. – Приятно.
Это уже второй чужой сын, которого называют в его честь. Непонятно, гордиться этим, или уже начинать переживать. Паша, почувствовав его смятение, успокаивающе хлопнул друга по плечу и снова прыгнул за руль.
- Всё, Кирочка, показывай дорогу, - предложил он встречающей стороне. – А то мне выпить охота прямо до смерти!
Все расселись по машинам, и красный кабриолет поспешил впереди, по уходящей вверх дороге, несколько раз повернувшей среди густых зарослей, сплошной стеной стоящих по обе стороны, и, наконец, оборвавшейся у деревянных глухих ворот виллы, где жили Ивановские.
- А кстати, чтобы попасть на Старую ферму Герча, ну, где Майкл Хатченс жил, отсюда далеко надо ехать? – поинтересовался Морозко.
- Да нет, просто надо вернуться с этой, с нашей дороги – на ту, по которой вы подъезжали, а по ней уже проехать немного дальше, и вот там следующий поворот и будет, - сразу пояснила Кира.
Все знали о давнем увлечении Паши творчеством незабвенного Майкла и его легендарной группы «Инэксэс», так что не удивлялись и почти маниакальному желанию непременно побывать на вилле, дававшей в свое время приют рок-звезде.
- Так, Хатченс – после. Сначала у нас дела общественные! – напомнил ему Игорь и вышел из машины, чтобы помочь Кире открыть тяжелые ворота.
За ними шла усыпанная гравием подъездная аллея с могучими толстоствольными пальмами по сторонам, а в глубине густо озеленённого участка просматривалась красноватая кровля дома. Шурша по гравию, обе машины покатили вперед.
Навстречу им вышел сам хозяин резиденции – геолог Алексей Львович Ивановский, прежний глава всего «ордена бессмертных», решивший после не столь давних событий скрыться из Астрахани навсегда.
 За ним по ступеням спустился отец Паши – Андрей Вениаминович Димитриадис, изменивший имидж с последней их встречи. Раньше они с сыном были похожи не только цветом глаз, чертами лица и всем обликом в целом, но и даже своей расхлябанной манерой одеваться и держать волосы в творческом беспорядке. Теперь же Андрей Вениаминович, отдавая, видимо, дань возрасту и статусу, сделал модную короткую стрижку и оделся в строгом городском стиле, так что его сравнение с волшебником Мерлином, которое раньше напрашивалось с первого взгляда, теперь никому бы и в голову не пришло.
Сначала гостей разместили в отведенные им комнаты, дали время помыться и немного отдохнуть с дороги, а потом все встретились за большим столом, чтобы пообедать, пообщаться, обсудить последние новости и, так сказать, отдать дань традициям гостеприимства и вежливости. Потом Кира увела Марианну Викторовну смотреть дом и сад, а мужчины, наконец, смогли перейти к тому разговору, ради которого, собственно, и собрались.
Игорь коротко и довольно жестко изложил свое предложение, а скорее –требование, ссылаясь на соображения безопасности и выгоды для всего Петровского общества. Проще говоря, Ивановскому и Димитриадису он настоятельно рекомендовал вернуться на ПМЖ в Астрахань и впредь оставаться под надзором «ордена бессмертных».
- Вам, Алексей Львович, конечно, не нужно будет, да и нежелательно, светиться в городе, и снова выходить на связь со своими бывшими подчиненными, - сразу упредил археолог возражение Ивановского. – Поселим вас в каком-нибудь пригороде посимпатичнее… Ну, а Андрею Вениаминовичу проще всего будет осесть на Свободном поселке, рядом с семьёй.
Ивановский и Димитриадис сначала переглянулись, потом посмотрели на Пашу, потом геолог перевёл взгляд на Игоря.
- Игорь Петрович, а почему ты считаешь, что здесь нам с Кирой оставаться – не лучше?
- Во-первых, это заграница. И, как ни крути, добираться сюда далековато. А в случае чего…при каких-нибудь непредвиденных трудностях, вытащить вас отсюда будет проблемой. Во-вторых, и здесь тоже уже не так безопасно, как мы думали сначала, отправляя вас сюда…
И подробно рассказал о злоключениях в Ла Альгабе. Представители старшего поколения слушали предельно внимательно, а Паша то и дело кивал или качал головой, подтверждая «показания» друга.
- Единственно, скверно то, что эти…из университета, если, конечно, они правда оттуда, - завершил Игорь свое повествование и закурил, - не успели мне сказать, кто именно навёл их на меня. И на след тех советских опытов с прививками, которые на нас тогда, в начале восьмидесятых, испытывали.
- Может быть, это не так уж и важно? – подал голос доселе молчавший Димитриадис. – Не обязательно это могло произойти через кого-то, кто так или иначе с тобой, Игорь, или с кем-то из нас связан…
- Хорошо бы, кабы так, - вздохнул Криушин. – Да только я давно уже не верю в грёбаные случайности. Всё в целом выглядит совсем стрёмно, если не отбрасывать связи между событиями. Интересная, я вам скажу, цепочка совпадений получается! Прям, загляденье просто…Мой отец выходит в отставку – мать хочет повидать родню в Испании – я еду с ней – здесь меня пытаются разобрать на опыты какие-то типа учёные, типа, случайно занимавшиеся патогеном, который, мать его так, совершенно случайно оказался именно в моей грёбаной крови…
Игорь разгорячился, раздавил окурок в хрустальной пепельнице с такой силой, что она лопнула, а он этого даже не заметил. Паша мигом схватил недопитую бутылку коньяка и щедро налил почти полный стакан, поднёс его другу, который, не глядя, взял его и одним махом опрокинул в себя, будто это был компот.
Димитриадис и Ивановский смотрели на всё это едва ли не в ужасе, а Паша уже подсунул Игорю блюдце с нарезанным лимоном и ждал, пока тот сожрёт с него всё, по-прежнему не очень сознавая, что делает, и даже не поморщившись.
- Игорь, а если есть другой вариант? С Петровским обществом? – перевёл разговор Димитриадис.
Игорь посмотрел на него своим тяжёлым взглядом, который автоматически включался у него в моменты стресса.
- Например?
- Например, открыть здесь его европейский филиал. Или – нечто вроде…дочерней организации. И объединить по тем же принципам, что действуют у вас в Астрахани, всех…эээ…бессмертных, которых мы соберём здесь.
- И что же, - немного опешил Паша, - это тоже будет называться Петровским обществом исследователей Астраханского края?
- Да пофиг, - неожиданно улыбнулся Игорь, - хоть Катарское общество исследователей Прованса!
Все переглянулись.
- Ещё коньячку? – ласково спросил Паша у Игоря.
- Ага, наливай, - не посмотрев на него, махнул рукой археолог. – Идея мне нравится. Только вот…У вас уже есть на примете здешние наши товарищи по…бессмертию?
- Некоторые есть, - сдержанно отозвался Андрей Вениаминович. – Пока немного, но в свете того, что вам удалось выяснить о распространении этого феномена в гораздо более ранние эпохи, чем время Карла Оссе… Думаю, новые члены общества не заставят себя ждать.
- А штаб-квартира ваша где будет? – уточнил Игорь.
- Как варианты - здесь, или в Эксе, или даже в Авиньоне, - перечислил отец Паши. – Собственно, у меня сегодня вечером как раз будет лекция в местной медиа-библиотеке, для студентов здешнего колледжа, нечто вроде напутствия перед учебным годом… На таких мероприятиях, кстати, я тоже присматриваю…потенциальные кандидатуры.
- Супер, - Игорь хлопнул себя по коленям, - значит, вечером идём на лекцию…
Он решительно поднялся из-за стола.
- А пока мы с Пашей сходим на виллу эту, где его любимый Хатченс жил, а то он мне все кишки вымотает, если я его оставлю без этой экскурсии. Пошли?
Паша довольно кивнул и тоже вышел из-за стола.
- После ужина выезжаем отсюда, - напутствовал их Ивановский.
- Будем вовремя, - пообещал Игорь, и, обернувшись, вежливо помахал рукой.
Поздним вечером, после лекции, они втроем – Игорь, Паша и его отец, - стояли на маленькой площади возле столь знаменитого некогда кафе «Капучино». Неумолчно верещали цикады, - такой же неизменный символ этих мест, каким для Астрахани являются комары, - и было уже не очень понятно, по каким биоритмам эти существа теперь живут, когда они спят, а когда – бодрствуют. За последние годы многое в природе изменилось и ставило учёных в тупик.
Паша вошёл в кафе первым, чтобы заказать им на всех кофе, а скорее – чтобы просто окунуться в атмосферу заведения, связанного с памятью его любимого певца, и послушать в тысячный раз бессмертные хиты, которые тут всегда звучали.
- А я ведь, Андрей Вениаминович, видел недавно какую-то хрень. Не во сне, а наяву. Нечто вроде джинна, - неожиданно признался Игорь Димитриадису и сам удивился такой своей откровенности.
- Это интересно, - тот почему-то не особенно изумился. – А как он выглядел и что делал?
Игорь описал свою сумрачную ночную встречу с субъектом, назвавшимся аль-карином.
Из дверей кафе выглянул Паша и помахал им, подзывая к себе, поэтому они затушили сигареты и двинулись к нему.
- Это всё из-за женщин, - вынес неожиданный вердикт Димитриадис. – Именно они тянут нас к свету или, наоборот, во тьму… Так что присмотрись к своей женщине. Нет ли и в ней самой тьмы, которая вытягивает наружу тьму твою собственную?
Игорь только невесело усмехнулся. Он и сам думал о таком, и не раз. Когда он в самый первый раз затащил свою будущую вторую жену в свою старую кровать, то рассчитывал просто на горячий секс, но получилось в итоге нечто совсем другое, тёмное и почти страшное, превратившее их обоих во что-то непонятное, и, главное, не совсем человеческой природы.
Ни с кем прежде ему не хотелось так сильно и безудержно выпустить из себя тьму, до поры словно запертую в пыльном чулане с проржавелым замком, ключ от которого давно потерян. А теперь вдруг и ключ оказался ненужным, и дверь словно само собой что-то вышибло изнутри, как будто её и не было, и больше ничего не сдерживало его, а, наоборот, что-то такое же тёмное и жуткое в ней самой словно звало его к себе в первобытном желании слиться воедино…
 Видимо, всё это оказалось куда более материальным, чем ему представлялось, и из плоскости метафор вполне успешно переместилось в плоскость реальности. Как ни крути, а именно с тех пор он перестал пытаться и быть, и казаться хорошим. И, чёрт его дери, ему это нравилось, да ещё как.
- Недаром здесь у нас в арабских парфюмерных лавочках продают мужские духи, которые отгоняют и джиннов, и женщин, - заметил с усмешкой отец Паши. – Все они – существа одного порядка.
- Арабы знали о таком, похоже, не понаслышке.
- И знаешь, что я тебе скажу, - отозвался Андрей Вениаминович после паузы. – Наверное, о чём-то таком говорил апостол Павел в своем послании к коринфянам. Там есть такие строки: «Не знаете ли, что тела; ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии».
- И что же это значит?
- Наверное, лишь то, что мы – нечто вроде оболочки, или, если хочешь, хранилища файлов. И не мы их в нее положили, записали, а, значит, и не нам судить, что это за файлы, и зачем они. Что есть -  с тем и работаем. Так понятно?
Игорь покосился на него, уже переступив порог кафе.
- Наверное, да. Понятно, - кивнул он.
Они уселись за столик, и Димитриадис продолжил свою мысль.
- А можно в подобных рассуждениях пойти и ещё дальше. Например, допустить, что наш мозг – это вовсе не жесткий диск, на котором хранятся данные, а нечто вроде энергосистемы. Энергообеспечение такое, идеально сбалансированное, с такой электрической активностью, которая позволяет идеально запитывать некие процессы. Мыслительные, я имею в виду.
- Не понял. Так эти процессы, выходит, не в мозге идут, а…где-то еще?
- Именно. Где-то вовне. А мозг только позволяет их запитать. То есть, с помощью каждого индивидуального мозга каждый отдельный человек-биоробот подключен при жизни к некоей ячейке или облаку, где и идут все процессы. А когда мозг-батарейка отключается по смерти, то и биоробот автоматически отключается от облака и быстро биоразлагается.
- Охренеть можно. – Игорь посмотрел на Пашу, который, вроде бы, слушал их, но при этом, скорее, был сосредоточен на запоминании всех деталей этого столь значимого для него места. Однако за мыслью собеседников все-таки следил.
- Но тогда, значит, получается, что если этот биоробот отключился – то его место просто может потом занять другой, которого подключат уже его мозгом к той же самой ячейке? – предположил он.
- Запросто. Вот вам и переселение душ.
- А может, второй раз уже не подключат, потому что и ячейка отработана.
- То есть каждый из нас – это даже не файл, а просто некая цепочка…не знаю, электрических сигналов?
- Ну наверное.
- А не слишком ли это для природы энергозатратно?
- Да что мы вообще знаем об этом, о природе и ее мощностях…Ничего.
На этом странный разговор сам собой иссяк и плавно перешел на сегодняшнюю лекцию и предположения о том, как можно будет организовать тут филиал Петровского общества.

***
Пётр Дмитриевич, Ада и жена Паши стояли у раздвижных дверей зоны прибытия аэропорта, и им сквозь стёкла уже были видны Игорь, Паша и Марианна Викторовна, забиравшие с ленты транспортёра свой багаж.
- Ну наконец-то! – устало выдохнула Светлана и покачала головой: рейс из Москвы задержался из-за погоды на полтора часа. Но теперь всё было в порядке, и все трое приготовились заключить в объятья своих любимых путешественников.
Ада ещё раз втянула носом воздух и тяжело вздохнула. Ей всё время чудилось, будто она вся насквозь пропиталась Петькиным одеколоном, хотя, конечно, этот тонкий аромат ощущала лишь она сама, потому что сроднилась с ним за две недели.
 Они оба тут совершенно расслабились, временно освободившись от давления обстоятельств и необходимости соблюдать внешние приличия, скрываться и шифроваться от Игоря и Марианны Викторовны. Они всё время зависали в доме на улице Кустодиева, изредка – в квартире на Лейтенанта Шмидта, если не считать отлучек Криушина-старшего по делам орденским или недолгих поездок Ады к ее родителям и в «поместье».
 В перерывах, которые изредка наступали в их излюбленном занятии, они разговаривали. Точнее, Ада приставала к Петру Дмитриевичу то с бесконечными расспросами и просьбами сказать что-нибудь на суахили то, затаив дыхание, как сказку на ночь, слушала его рассказы про Сомали и Египет, Танзанию и Кению. Всё это было, как чудесный сон, но теперь он, увы, заканчивался, и нужно было вновь брать себя в руки и возвращаться в обычный режим двойной жизни, где такой промах, как чужой запах на твоей одежде и волосах, мог стоить всего.
То, что происходило между ней и отцом Игоря, назвать просто интрижкой не поворачивался язык, а слово «роман» представлялось слишком пафосным. Скорее, то была любовная авантюра в чистом виде и, как предполагается законом жанра, сопровождалась она безудержным весельем, отчаянным риском и толикой драматизма. И сейчас вновь наступала стадия риска или, может, наоборот, период затишья.
Двери разъехались в стороны, и вот уже все бросаются друг к другу с приветствиями, поцелуями, шлепками и крепкими объятьями, наперебой о чём-то говорят, словно пытаясь этими необязательными словами и действиями наскоро сшить ткань их общей реальности, временно разорванную почти двухнедельным отсутствием Игоря, Марианны и Паши.
После того, как этот спонтанный ритуал был благополучно совершён, все направились к автостоянке, разбившись на пары: Пётр Дмитриевич повез домой жену, Пашу ждал верный «хаммер» Светланы, а за Игорем Ада приехала на его машине, за рулем которой был Фридрих.
В «феодальном поместье» Игоря ждала натопленная баня и праздничный стол, который Ада с Луизой накрыли со всем возможным тщанием. Под ногами носились самые настоящие три поросенка – значительно подросшие и обнаглевшие Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и Наф-Наф, любимцы Веберов, а корова Брунгильда приветственно мычала в своем обиталище.
Едва Ада, Игорь и Фридрих вошли в калитку, им наперерез бросился целый выводок гусят, которых Игорь ещё не видел: видимо, работящие Веберы успели завести этих тварей в его отсутствие. Игорь не наступил на гусят и не выругался самым грубым образом лишь потому, что немного устал с дороги и чувствовал себя заторможенным.
Ада со вчерашнего дня неотлучно была здесь, в «поместье», так что уже успела познакомиться с нововведениями друзей. А своё практически постоянное отсутствие все эти две недели она объясняла им визитами к своим родителям в дом на Ихтиологической улице. Веберы, вроде бы, ничего не заподозрили.
Едва все расселись за столом, Игорь налил им выпить и потребовал предельного внимания. После чего сообщил Фридриху и Луизе, что, согласно последним данным разведки, средство бессмертия имени товарища Оссе, оказывается, вовсе не является причиной возможного бесплодия у человека, а, следовательно, можно смело принимать его – даже тем, кто собирается в ближайшем будущем завести детей.
Ада и Веберы переглянулись.
- Ну… - начала Луиза. – Это такая хорошая новость…
- Просто отличная! – подхватил Фридрих более уверенно.
- Но? – тут же считал Игорь их колебания.
- Но…просто, а как это средство может повлиять на уже беременную женщину? – наконец, сформулировала Луиза.
- Хм… - Игорь задумался. – А вот этого и не знаю…Так, а почему ты это…
- Мы узнали, что станем родителями! – выпалил Фридрих и покраснел, как маков цвет, несмотря на сильный загар.
- Мы узнали три дня назад! – пискнула Луиза.
- И даже мне не сказали, - немного обиделась на них Ада.
- Ну, слава богам, - покачал головой Игорь. – Как бы там ни было, хоть что-то сдвинулось. Во всяком случае, ты, друг мой Фридрих, сможешь теперь зелье выпить, да и вступить уже наконец в Петровское общество.
- Что же. Да. Конечно! – согласился Вебер.
- А срок-то какой? – осторожно уточнила Ада у Луизы.
- Два месяца!
- Ну, тогда за вас, молодые родители, - Игорь сам забрал у Луизы фужер с вином и вместо этого налил ей яблочного сока в высокий стакан. – Поздравляю!
Все принялись чокаться, пить и говорить, кажется, одновременно. Среди прочего, Луиза сообщила, что послезавтра приезжает целая делегация буддийских монахов, как всегда, из знаменитого южноиндийского монастыря-университета Дрепунг-Гоман, поэтому поселятся они тут, в специально оборудованном для них доме – том самом, который когда-то служил пристанищем Ивановскому и Мишке Макарову после нападения на него.
Тимофея Погожина, поселенного там недавно в целях безопасности, позавчера перевезли в дом к Мишке Макарову, потому что сам Макаров большую часть времени теперь проводил дома у патологоанатома Ирины Петровой, с которой познакомился во время спасения летающего ящера.
Засиживаться за столом долго не стали: Игорь всё-таки устал после нескольких перелётов, а Луиза собиралась дождаться свою маму Валентину Санджиеву, чтобы проверить всё перед приёмом гостей-монахов. Так что Веберы направились через двор к своему дому, поросята бежали за ними, путаясь в ногах.
Они загнали питомцев в их домик, правда, для этого пришлось гоняться за ними чуть не по всему двору, потом, наконец, собрались зайти к себе.
В этот момент Игорь открыл дверь своего дома, вытолкнул жену с крыльца на дорожку и громко пояснил ей:
-  Вновь у себя… Унижен, зол и рад.
;;Ночь, день ли там, в окне?
И поволок Аду за руку к бане, продолжая громко декламировать Блока:
- Вон месяц, как паяц, над кровлями громад
;;Гримасу корчит мне…
Дневное солнце – прочь, раскаяние – прочь!
;;Кто смеет мне помочь?
Ада хохотала и упиралась, хватаясь за всё, что попадалось под руку, но он не обращал внимания, таща её за собой:
 - В опустошенный мозг ворвется только ночь,
;;Ворвется только ночь!
Распахнул дверь бани:
- В пустую грудь один, один проникнет взгляд,
;;Вопьется жадный взгляд…
Наконец, процитировал:
- Всё отойдет навек, настанет никогда,
;;Когда ты крикнешь: Да!
И с этими словами затащил, наконец, жену внутрь и захлопнул за ними дверь.
Вебер и Луиза молча досмотрели весь этот спектакль.
- Это были такие замечательно спокойные две недели! – наконец, сокрушенно вздохнула Луиза и, развернувшись, пошла к себе в дом, а Фридрих, покачав головой, зашёл следом.

***
Сразу же в день возвращения Паша объявил Розе Федоровне об изменениях в своем ведьмачьем расписании.
- Всё, лавочка закрыта! – сообщил он, едва разговор зашёл о толпах страждущих, так и не дождавшихся его приёма в эти дни. – Теперь я буду принимать не три, а два раза в неделю, а потом, если стану сильно уставать, то и вообще один. И всё! Больше не желаю это обсуждать!
Естественно, Роза Фёдоровна была в корне иного мнения, и как раз таки она это обсуждать собиралась, и ещё как. Поэтому следующие полчаса мать и сын орали друг на друга на ромало, так что все многочисленные кошки разбежались и попрятались кто куда, а Светлана увела детей в сад, чтобы они не присутствовали при этой битве авторитетов.
Ей, честно говоря, всегда было не очень понятно, почему им требуется столько эмоций, крика, а порой – и швыряния друг в друга всяких предметов, если всё равно, в конце концов, Пашка поступит по-своему – но с учетом интересов матери. Пожалуй, это был такой семейный ритуал, сформировавшийся ещё в те годы, когда всё семейство Морозко состояло лишь из них двоих. Непривычному человеку всё это могло показаться чрезмерным, но на самом деле,  Паша и Роза Федоровна жили вовсе не как кошка с собакой, а как кошка с кошкой и отлично находили общий язык.
- Между прочим, отец сказал, что ты собираешься к нему переехать, - сказал Паша, когда они докричались, наконец, до некоего решения, устроившего обоих, и дружно закурили, устало плюхнувшись на диван. Пять кошек во главе с чёрным гладкошерстным красавцем Амуром немедленно появились, неведомо откуда, и заняли свои привычные места, громко урча.
- Да, - отозвалась Морозко-старшая. – Не хотела тебя заранее расстраивать, но я все же хочу пожить с твоим отцом не короткими наездами в гости, а как следует…В гости же буду приезжать сюда.
- Ясно, - кивнул Паша. – Пожалуй, ему там твоя помощь не помешает…
И рассказал ей о замысле создать некий южноевропейский филиал Петровского общества.
- Очень кстати! – оценила Роза Федоровна проект. – Так или иначе, а с приготовлением разных…снадобий я там, конечно, помогу. А здесь ты и сам справишься. Да и Светочка тебе уже вполне поможет, в принципе, о растениях я ей рассказала практически всё, что знаю и умею сама…А там уж как пойдёт.
Помимо таких вот организационно-семейных вопросов Паша пытался обдумать и еще кой-какую информацию, полученную во время своего европейского путешествия.
Когда они с Игорем старались свести во всей приключившейся с ними истории концы с концами, сам Игорь слишком обрадовался тому, что сыворотка бессмертия оказалась безопасной для всех, а значит, её, наконец, можно уже будет дать Веберу, Каме Сергееву и Юрику Даркевскому, чтобы те смогли вступить в Петровское общество.
 Но зато он, кажется, совсем не обратил внимания на еще один – куда более неприятный – момент. Паша хорошо помнил рассказы друга о том, как именно он сам получил это зелье бессмертия еще в детстве, и как потом, уже позже, узнал о том, что у средства есть побочный эффект в виде бесплодия.
Вся суть сводилась к тому, что Игорю в детсаду сделали прививку, вызвавшую осложнения, от которых он едва не умер, но был спасен его дедом, принесшим образец сыворотки. И именно дед сообщил отцу Игоря о том, что мальчик, скорее всего, никогда не сможет иметь детей.
Но теперь – раз стало ясно, что дело тут не в самой сыворотке, - оставалась в сухом остатке одна скверная правда: дед Игоря знал, что будет с мальчиком, но вовсе не из-за лекарства, а – как раз из-за прививки. А значит, был осведомлен и о том самом эксперименте, который поставили на тех детях. В том числе – и на его родном внуке.
Паша понимал, что если бы Игорь о таком догадался, то непременно упомянул бы об этом хоть раз. Но раз он молчит – значит, просто упустил из виду. Как ни крути, а никакой информации насчет всего этого у них больше нет, и где ее получить – тоже непонятно. Но то, что выяснить хоть что-то необходимо – это факт. Как бы то ни было, а с Игорем он об этом непременно поговорит – вот как раз когда они на днях соберутся все вместе.
Собственно, Игорь хотел собрать своих рыцарей круглого стола в полном составе, чтобы ещё раз – и, как он обещал, последний, - предложить Каме и Юрику, а заодно и их женам, выпить долбаного зелья. Этот общий сбор решили провести в квартире Игоря и Ады на улице Лейтенанта Шмидта, заодно и отпраздновать грядущее пополнение в семействе Веберов.
После основной части застолья Валя Санджиева, Луиза, Аня и Юля Сергеева уселись с чашками чая на балконе, в тени одного из многочисленных мандариновых деревьев, наводнявших квартиру, и принялись обсуждать, так сказать, детский вопрос. Получалось, что только одна Юля пока отставала от остальных своих подруг в этой необъявленной гонке, и ей не нравилось то, что она оказалась, так сказать, в хвосте. Должно быть, на такую ее реакцию рассчитывал и Игорь, собравший сегодня всех так, чтобы получилось нечто вроде отчетного выступления о результатах ударного социалистического труда, и передовики как бы стыдили своим примером отстающих.
Увы, всё веселье, вызванное новостью о том, что Фридрих станет отцом, а заодно и полученным, наконец, согласием оставшихся «рыцарей» примкнуть к ордену бессмертных, сразу было испорчено рассказом Паши о возможной причастности дедушки Криушина к истории самого Игоря.
- Как ни крути, а концы всех клубков тянутся в наше прошлое, - со вздохом сказала Ада, когда Паша изложил свои соображения.
- Ну, и я, конечно, не удивлена, что в советское время такие эксперименты над детьми могли проводиться и у нас, - поддержала Светлана.
- Страна пожирала своих детей, - со всей мрачностью заметил Даркевский, который почему-то расстроился из-за этих новостей больше всех. – И это ведь было в порядке вещей, такое никому не казалось чем-то из ряда вон…
- Да уж, - покачал головой Кама, - наши боги – те еще весельчаки, раз всё время пробавлялись человеческими жертвами. А то, что наши старые боги никуда не делись и по сию пору, я даже и не сомневаюсь.
- Боги старого мира, - уточнил художник. – Которые на самом деле не умерли, даже если им никто не поклоняется?
- А кто сказал, что не поклоняется? – вдруг засмеялся Саня Карагалиев. – Поклоняются им, и ещё как. В государственном масштабе и на казённые деньги, если можно так выразиться.
- Что, думаешь, всё еще где-то в лесах и на горах стоят тайные скиты и святилища с идолами? – весело подхватил Игорь. В такие моменты ему вдруг начинало казаться, что на нем нет никакой ответственности ни за какие ордена бессмертных, никакие мировые проблемы его не касаются, и можно просто поржать с друзьями на самые дурацкие и отвлечённые темы, как в старые добрые времена.
- Ой, Игорь, да всё еще веселее! – вошел в раж Саня и представил, видимо, себя в роли препода перед своими студентами. – Всё это вообще находится на самом виду, да еще и гигантских размеров. А вот что массы народа этого в упор не видят – так это так и задумано.
- И что же это такое, по-твоему?
- Да Мамаев курган, например! – Сашка обвёл всех торжествующим взглядом.
- Подожди, – совсем растерялся Юрий и даже зачем-то взъерошил свою рыжую шевелюру. – Это как же так?
- Да очень просто. На самом деле Мамаев курган – это вовсе никакой не мемориал. Точнее, функция мемориала, тем более военного – только для отвода глаз. Внешний круг знаний, так сказать, экзотерический. А вот эзотерический, внутренний смысл всего этого построения – глубоко сакральный и, даже будет еще точнее сказать, насквозь языческий. Статуя древней богини и ее храм, и даже с принесенными человеческими жертвами, настоящими, и изображениями жертв – имитациями, какие использовались, допустим, теми же шумерами…
- Которые ставили в храмы на алтари пучеглазые фигурки людей? – вспомнила Светлана. – Которые как бы молятся богам вместо своих хозяев? Или египетские ушебти, которые работают в загробном мире вместо умершего?
- Именно.
- И что же, скульпторы и архитекторы – авторы проекта – были в теме? – удивился Кама. – Про сакральный план и жертвы?
- Да вполне. Или им дали некую наводку, не посвящая в самую суть. И они просто качественно выполнили полученное ТЗ…
- Но так а что же это за богиня? Богиня-Мать?
- Конечно. Она дарует жизнь всему живому – но она же и отнимает ее, она как бы регулирует популяции всех в природе, и порой – весьма жестокими методами вроде пожаров, наводнений, землетрясений и эпидемий. А значит – не брезгует и массовыми умерщвлениями всего живого. Это – вовсе не добрая любящая мамочка, это – свирепая могучая прародительница с обнаженным мечом, которая главенствует и приказывает всем – например, идти на смерть.
- Угу, Родина-Мать зовёт, - криво усмехнулся Игорь.
- Зовёт-зовёт, как гаммельнский дудочник, - кивнул Саня. – И ничего она не просит ни у кого, а просто приказывает всем. Ну, те покойники, что и правда зарыты в землю у ее ног – тут все и так понятно, это – просто жертвы на алтаре. А вот скульптуры – опять-таки, расположенные под ней, под её ногами, на подступах к ней – они как раз и дают прочитать ту главную информацию, что в комплекс этот вложена…
- Ну-ка, ну-ка, - приободрился Игорь, - а давайте-ка послушаем…Версия интересная.
- Ну, если идти прямо с самого подножия кургана, от остановки транспорта – то что мы видим? Начало гигантской, как зиккурат в Междуречье, лестницы, слева и справа от которой – барельефы со сценами. И что же на них изображено? Да понуро идущие процессии людей – мужчин, баб и детей, все – с венками, знамёнами и цветами. Ничего не напоминает?
- Процессии пленных и верующих с дарами, идущие к трону фараона или бога, как на египетских росписях! – сообразил Паша.
- Точно, угадал, - похвалил Карагалиев. – Дальше, уже с первых ступеней, мы видим вверху и вдалеке Её Саму – с мечом, грозную и великую. А повсюду вокруг – деревья, кусты и травы – воплощение растительного мира, тоже подчиненного Богине-Матери. Ну, в нашем случае – Родине-Матери. Далее, у ног ее – ну, так рассчитана перспектива памятника – мы видим как бы вросшего в землю нагого мужчину с автоматом и гранатой наготове. Вроде, это солдат – но суть-то другая, более глубокая, суть – верный страж, преданный слуга, который никуда от неё не денется, ибо врос, так сказать, в эту землю. А точнее – он окружен водой. Так что тут добавляется еще и ее контроль над водами. Поднимаемся по лестнице – по сторонам от нас поющие стены. Невнятные трагические голоса, и смысл – глубже, помним, да? Это – мир мёртвых, над которым Мать тоже довлеет. Ну, а знаменитые скульптуры по берегам квадратного водоема – тут и вовсе всё просто. Они – парные, то санитарка бойца несет, то солдат помогает раненому товарищу подняться, ну, и так далее – в общем, это ее верные служители, исполнители ее воли…
- Ну, а пост номер два? Рука с факелом? – вмешалась Ада.
- В чистом виде – жертвенный огонь, который поглощает жертвы. К тому же – что характерно – вечный…Если помните, через круглую дырку в крыше самого павильона с факелом отлично видно верхнюю часть Матери-Родины, чтобы не было сомнений в том, кому огонь возжигается. В общем, вот так.
- Сильно, - покачал головой Морозко.
- Но звучит всё это мрачно и как-то пессимистично, - вздохнул Даркевский. – Будто выхода из всего этого нет.
- А выхода и нет, - пожала плечами Ада. – Мужчинам в нашей стране и так живется – хреновее некуда. Разве что за последние пару-тройку лет хоть какие-то законы, например, в защиту прав отцов приняли, а до этого – что ж? Сплошной бабий произвол, извините за мат. Вот и боги такие у нас отсюда.
- Воот! Прямо в точку! – одобрил Саня. – Так что нечего и ждать каких-то благ и поблажек от древних богов, а тем более – богинь. Разве что удастся, как в том анекдоте, между струйками проскочить.
- Ой, вас всех послушать – так женщины во всех бедах виноваты! – сразу рассердилась Светлана, которая, в противовес Аде, разделяла идеи феминизма и нет-нет, да начинала жаловаться на то, что женщины по всему миру тотально угнетены, унижены и оскорблены.
Если момент выдавался неблагоприятный, то они с женой Игоря сцеплялись не на шутку, стараясь друг друга переубедить, хотя и абсолютно безуспешно. Кончались эти бесплодные перепалки лишь тем, что Светка обзывала Аду пособницей угнетателей, жертвой коллективного стокгольмского синдрома и женоненавистницей, а Ада в ответ называла жену Паши озлобленной мизандричкой и жертвой деструктивной западной пропаганды.
 На этом, фыркая от злости, соперницы расходились, страшно недовольные друг другом. Если при этих баталиях присутствовали мужчины, то они были рады уже и тому, что в ход не идут кулаки, а то и холодное оружие, как это уже случилось однажды, когда Ада обвинила Светлану в приставании к Игорю.
На этот раз он не позволил разгореться их очередному спору, сразу переключив внимание друзей на текущие проблемы их собственного маленького сообщества.
 Да и вообще, начинался сентябрь, а с ним – и учебный год во всех вузах и училищах, а значит, и занятия у студентов. Поэтому сам Игорь, Паша, Юрий, Саня и Ада уже не могли свободно распоряжаться своим временем, а попадали в свой личный круг сансары – расписание преподавателя.

***
В первый день нового учебного года погода установилась просто бархатная, будто в каком-нибудь приморском курортном городе, так что и студенты, и преподаватели не могли не высыпать на улицу после занятий, просто чтобы подышать воздухом и почувствовать, так сказать, вкус жизни.
Особенно удобно сделать это можно было в парке студгородка технического университета, где работал Александр Дамирович Карагалиев. Сейчас он с сигаретой, зажатой в пальцах, сидел напротив фонтана, имитирующего формой и цветом чаши Каспийское море, и отстраненно созерцал массы молодежи, кучковавшейся вокруг, занимавшей, будто стайки воробьев, многочисленные скамейки и пытавшейся непременно помыть руки и ноги в фонтане.
У первокурсников Александр в этом семестре читал курс культурологии, - предмета обязательного даже для будущих технарей, к тому же, завершавшегося полноценным экзаменом, а не простым зачётом. Поэтому подойти к делу требовалось со всей серьезностью, вот Саша и старался с самого первого занятия напугать свою паству достаточно сильно для того, чтобы испуга им хватило до конца семестра.
Так что первую вводную лекцию он начал, по своей давней привычке, вовсе не с объяснений терминов, раздачи планов и попыток заинтересовать студентов. А начал ее с совершенно, казалось бы, отвлеченных вещей, даже несколько странных и неуместных. Среди прочего, в первые минуты спросил аудиторию, не считает ли она свое нахождение здесь совершенно бессмысленным, как, впрочем, и свою повседневную жизнь?
Молодежь радостно зашумела, доказывая, что это точно не так, и лишь единицы кричали, что так оно и есть. После чего Саня порадовал всех новостью о том, что вся так называемая человеческая культура, которую они тут будут зачем-то изучать – это просто отходы жизнедеятельности тысяч поколений людей, которым нужно было чем-то занять бесконечно унылое время своего пребывания на земле.
Когда молодежь растерянно или несогласно загудела, Саня подкинул им понятие буддийской сансары и спросил, понимают ли они, что это? Вроде, они понимали, но, как он и ожидал, просто умом – цитируя вычитанные где-то определения.
- На самом деле, идеальный и самый точный, практически, исчерпывающий образ сансары дан Александром Блоком, - огорошил детей преподаватель. – Вот он:
- Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века –
Всё будет так. Исхода нет.

Умрёшь – начнешь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
- И это – всё. Здесь сказано всё, что пытаются объяснить поколения лам и гуру, что пытается понять миллиард буддистов-верующих, безуспешно продираясь через хитросплетения фраз в толстых псевдофилософских книгах.
- Но ведь это же просто стихи! – выкрикнула девочка с первого ряда. – Их же все люди пишут…
- А стихи вообще странная штука, - усмехнулся преподаватель. - Они неспроста пишутся почти всеми, и неспроста получаются по-настоящему хорошими лишь у единиц.  Всё дело в том, что хорошие стихи - это те, в которых автору удалось не то взломать некий исходный код, не то хотя бы описать саму небесную механику, хотя бы отдельные ее детали... Вот почему Блок - Король Поэтов. Он как раз и вскрывает этот исходный код. И мы это чувствуем. И если сравнивать нескольких великих…То, условно, Пушкин красиво, ёмко и лаконично описывает всю эту божественно-вселенскую махину - вид снаружи, но без понимания ее назначения и технических характеристик. Если читать Лермонтова - то у него уже идёт пояснение свойств и функций, но пока - для чайников. Если читать Цветаеву - то у нее уже описаны основные принципы работы махины - опять же, для чайников, без технических терминов. Ну, а если брать Волошина и Блока - то у них уже расписаны процессы, происходящие в махине - для технарей, вплоть до кодировок в разных системах…
Сейчас, сидя у фонтана, Карагалиев вспоминал эти свои слова и думал о том, что неспроста заговорил о таком со студентами: всё это, так или иначе, продолжало тему богов старого мира, затронутую им же самим в гостях у Игоря.
И, как ни крути, всё это означало необходимость снова и снова обращаться к прошлому в поисках ответов, снова искать начало событий дня сегодняшнего во вчера и даже позавчера. А все псевдопозитивные призывы жить только настоящим моментом оказываются, на поверку, пустым сотрясением воздуха, потому что никакого такого «момента» нет, и не может быть в принципе, у него всегда есть начало в прошлом и какое-то продолжение в будущем. Даже если сейчас, отсюда, нам этого и не видно.

Глава 4
 Четыре стихии

Луиза, жена Фридриха Вебера, озабоченно смотрела на группу туристов, спускавшихся на набережную с пришвартованного круизного лайнера «Иоанн Грозный».
Ей предстояло провести для них первую, можно считать, пробную экскурсию с довольно примитивным названием «Невероятная Астрахань», целью которой было сразу же огорошить гостей города неизвестными широкой публике, но по сути сенсационными фактами и объектами.
 Она сама помогала разрабатывать экскурсию по поручению Игоря, которое он дал сотрудникам музея Петровского общества. Естественно, задействованы были и коллеги из краеведческого музея с его филиалами, вот только итоговый текст и план проверял Пётр Дмитриевич Криушин, чтобы, не дай бог, не просочилась «в эфир» и ненароком не ушла в народ какая-нибудь секретная информация. И вот теперь именно Луизе предстояло обкатывать новый маршрут.
В стеклянной галерее, обвившей угол Лебединого озера и вмещавшей в себя скелет гигантского легендарного змея Аждерхи, раскопанного несколько лет назад на территории так называемого Досангского треугольника, экскурсантов уже ждали.
Там находился известный в городе палеонтолог Ловачев, который курировал извлечение скелета из земли и его установку здесь, в специально построенном павильоне, и теперь собирался рассказать посетителям обо всех перипетиях этого процесса.
Кроме того, о самой находке и биологических характеристиках невиданной твари должна была рассказывать Ада, которая являлась не только доктором биологических наук, но и имела самое непосредственное отношение к находке змея. Собственно, Ада согласилась принять участие в этом мероприятии лишь потому, что имела свои собственные планы, которые ей было удобно осуществить именно здесь.
Иными словами, она намеревалась поговорить с Петром Дмитриевичем о роли дедушки Игоря во всей той истории с прививкой, и посчитала самым удобным и красивым предлогом встречу возле Аждерхи. Тем более, Петру Дмитриевичу будет не лишним самому убедиться  в том, что во время экскурсии ничего запрещенного гостям рассказано не будет.
Счёл ли сам Криушин-старший такой повод убедительным, или же он просто захотел увидеться со снохой, но только согласился он безо всяких уговоров и сам предложил ей встретиться на месте заранее, чтобы успеть спокойно поговорить.
Поэтому теперь, когда Луиза начала вести группу от набережной, Пётр Дмитриевич и Ада уже с полчаса гуляли вокруг Лебединого озера, стараясь не пропустить появление экскурсантов.
Ада с самого начала решила, что просто спросит его обо всем начистоту, точнее – попросит помочь, ведь было бы смешно и нелепо даже пытаться им манипулировать и пытаться вытянуть из него нужные сведения хитростью. Мало того, что выглядеть это будет абсолютно по-детски, так еще и сама она рискует потерять его уважение.
- Петь, я буду сейчас приставать к тебе с дурацкими вопросами, а ты постарайся не называть меня идиоткой сразу, - начала она со всем «изяществом», взяв его под руку и прижимаясь к нему.
- Ты всегда пристаешь ко мне с дурацкими вопросами, но я, кажется, никогда не называл тебя такими плохими словами, - сразу развеселился старый чекист, обнимая её довольно откровенно.
- Да я знаю, - Ада потёрлась носом о его гладко выбритый подбородок.  – Просто разговор будет ну совсем из ряда вон. В общем, ты мог бы рассказать что-нибудь о своем отце? Точнее, о том, как он связан с той самой прививкой, которую Игорю сделали в детсаду, и с которой всё началось… Ведь всё дело не в средстве имени товарища Оссе, как оказалось, а в этой самой прививке.
Пётр Дмитриевич, однако, не выказал особого удивления, а уж тем более – недовольства. Все подробности приключений Игоря и Паши в Испании Криушину-старшему уже давно пересказали, и выводы из этой истории он тоже сделал.
- Знала бы ты, девочка моя, сколько раз я уже задавался этим вопросом, - заметил он едва ли не печально. – Но ты должна понимать, что многое из того, что могло бы помочь найти ответ, я просто не имел права узнавать. Понимаешь, о чем я?
Она только кивнула и уткнула подбородок в его плечо:
- Петь, а что, если всё-таки хоть какие-то намёки есть в бумагах дедушки Игоря? Ведь осталось же хоть что-то от его архива – ну, в смысле, у вас дома? Ведь не всё же сдали в контору? Ну вдруг?
- Я подумаю, хорошо? А теперь идём, вон наши экскурсанты.
В следующие полчаса отец Игоря с удовольствием наблюдал за тем, как сноха рассказывает группе туристов об обстоятельствах находки гигантского скелета и о выводах, сделанных учеными относительно происхождения этой необычной твари.
То была стихия Ады: много лет она вела на местном телевидении научно-популярные передачи о природе родного края, участвовала в съемках разных документальных фильмов, к одному из которых даже привлекла его самого, - так что работа на публику была для нее делом привычным.
Окончательно вскружив группе головы своей повестью о необыкновенном, Ада передала ее, тёпленькую, в руки палеонтологу Ловачеву, который повел гостей по стеклянной галерее, повествуя о хитростях устройства павильона, трудностях раскопок скелета и его установки уже здесь, на месте.
- Ну как, всё нормально? – на всякий случай уточнила Луиза у Петра Дмитриевича. – Ничего лишнего мы не сболтнули?
- Нет, вы всё рассказали правильно, - похвалил Криушин-старший. – И не волнуйся так, это вредно для тебя и ребенка.
Луиза только вздохнула: конечно, она и сама об этом беспокоилась, и вообще, все эти походы …
- Посиди лучше под кондиционером, - Пётр Дмитриевич легонько подтолкнул Луизу к дверям галереи. – Пока они пройдут до конца, успеешь немного остыть.
Луиза послушалась и зашла внутрь. Ей ведь еще предстояло вести группу отсюда в кремль через Никольские ворота, а там – прямиком в Музей археологии, где она и работала. В самом музее коллеги-археологи будут показывать статуи золотых коней, найденных Игорем Криушиным и его товарищами там же, в «Досангском треугольнике», и оказавшихся самыми настоящими средневековыми роботами.
После музея и коней группа проследует к главному входу в кремль – Пречистенским воротам – возле которых ее ожидает встреча с самой настоящей летающей тарелкой – дисковидным летательным аппаратом, одним из трех, находящихся в распоряжении Петровского общества и областного погрануправления. Ну, а уж после тарелки гости окажутся в Музее самого общества на улице Шаумяна, где выставлены всякие необычные изобретения, так и не ставшие массовыми, но сохраненные для потомков…
Криушин-старший взял Аду за локоть, притянул к себе, глядя на нее сверху вниз. Она, запрокинув голову, пыталась выдержать его взгляд, но это было слишком откровенно, чтобы сохранять серьезность и деловой тон. Глаза её затуманились, губы приоткрылись, дыханье участилось, а Петр Дмитриевич насмешливо смотрел на эти метаморфозы: он обожал наблюдать, как она теряет от него голову и перестает держать себя в руках, где бы они с ним ни находились. Однако и сам он не мог оставаться безучастным в такие моменты, быстро переставая думать о чем-либо, кроме.
- Хорошо, - сказал он, наконец. – Уговорила. Кое-какие бумаги все-таки остались у меня дома. Если хочешь, мы с тобой их посмотрим.
Ада только закивала, глядя на него почти умоляющими, глазами.
- Идём, - скомандовал он, и они зашагали к его джипу, припаркованному на остановке.
Они приехали на улицу Коммунистическую. Он загнал машину во двор многоэтажки и открыл один из двух гаражей, которыми владела их семья. Именно в этом гараже отдыхал легендарный «козел», принадлежавший еще деду Игоря и затем столько лет верно служивший железным конём самому археологу. Остальное пространство здесь было занято полками, уставленными коробками. Коробки громоздились и на полу, в углах, так что оставалось совсем немного свободного места.
Ада удивленно разглядывала внутренность этой пещеры Аладдина, пока Пётр Дмитриевич не поманил её за собой. Она почти робко переступила порог, и тут он резко дёрнул ее за руку, втащив внутрь, закрыл за ней дверь, припечатал её к ней спиной, держа за горло, и сразу же приступил к делу, ради которого всё и затеял…
 А потом они, как ни в чем не бывало, принялись разбирать коробки, одну за другой, рассчитывая отыскать среди множества разнородных, пыльных и иногда просто трухлявых бумаг хоть какие-то зацепки.
Два с половиной часа пролетели незаметно, не дав никаких результатов.
- Вот что, девочка моя, - решил хозяин, закрывая очередную коробку. – Пойдем-ка в дом, немного передохнём и перекусим, а потом продолжим.
Ада послушно убрала пачку измятых машинописных листов в картонную коробку и поднялась, устало повела плечами и направилась следом за Петром Дмитриевичем на выход, подбирая подол длинного платья, чтобы не цеплялся за углы.
Он закрыл гараж, и они поднялись в подъезд. Из-за того, что Пётр Дмитриевич и Марианна Викторовна сейчас всё время жили в доме на улице Кустодиева, и здесь, в квартире, появлялись редко, холодильник был практически пуст, если не считать холостяцкого набора из пары бутылок спиртного, сырной и колбасной нарезки в вакуумной упаковке, а также изрядно зачерствевшей буханки хлеба. 
- Сварю нам кофе, - решил хозяин дома, оглядев сей стратегический запас. – И, кстати, как ты отнесёшься к каменным бутербродам?
Пока они уплетали обещанные бутерброды и пили кофе, Ада рассказывала, как питались во времена студенческой молодости, если приходилось ездить, например, на всякие научные конференции.
- Ну вот смотри, брали такой тазик, размером побольше, ну, в котором, например, посуду можно мыть, - с хохотом говорила она, - в него крошили из нескольких бич-пакетов сухую лапшу…Потом туда же валили тушенку из нескольких банок, всё мешали, заливали кипятком…Деликатес же!
На этом месте хохотали уже оба.
- И к нам…к нам, - всё пыталась выговорить она сквозь смех, - из других комнат народ тянулся…На запах, видимо…И все садились вокруг стола…И из этого тазика дружно ели…Так что, милый, твои бутерброды - это практически ресторанный уровень…
Когда они допили кофе и собрались снова спуститься в гараж, Криушин-старший неожиданно вспомнил, что в его кабинете ещё должна лежать одна папка, которую тоже стоит проверить.
- Погоди-ка минуту, я сейчас.
Он прошел в комнаты и скрылся за дверью кабинета. Ада, не успевшая еще обуться, лениво направилась вслед за ним, чтобы не слоняться без дела. В кабинете привычно красовалась на фоне старинного ковра его коллекция оружия, а сам он внимательно оглядывал уходящие под потолок стеллажи с книгами и папками.
- Вот и она! – наконец, обнаружил он искомое.
Это оказалась толстая тёмно-синяя папка с тесёмками-завязками, заткнутая между двумя книгами на самой верхней полке. Чтобы до нее добраться, нужно было принести тяжелую стремянку, стоявшую возле другой стены.
- Давай я встану на край стола, вот сюда, и достану папку? – предложила Ада. – Я дотянусь, правда, и лестницу волочь будет не надо.
- Глупости, - покачал головой Пётр Дмитриевич. – Не хочу, чтобы ты оттуда упала.
- Вот ещё! – фыркнула Ада и, не успел он глазом моргнуть, уже вскочила на стул, с него перешагнула на массивный старинный письменный стол, поднялась на носочки и, вытянувшись в струнку, ухватила-таки папку за угол.
Вот только она не ожидала, что вместе с ней вылетит еще какая-то тетрадь и целое облако пыли. Ада громко чихнула, бумаги спикировали на пол, а она потеряла равновесие и рухнула, к счастью, прямо в руки свёкру.
- Я предупреждал, - заметил он укоризненно и непроизвольно перевёл взгляд на распахнувшееся на её груди платье. – Когда уже начнёшь меня слушаться?
- Ты пялишься на мои сиськи? – уточнила она.
- Даже не собирался, - усмехнулся он и усадил её на край стола. – В смысле, я не собирался ограничиться лишь просмотром…
Ада ещё успела подумать, что никогда раньше они с ним не развратничали здесь, в этой квартире, но теперь и этот рубеж преодолён, и падать дальше уже просто некуда.
И если прежде она клялась себе после каждого раза, что он - точно последний, и всё между ними нужно немедленно закончить, то теперь о таком она и не помышляла, осознав, что всё равно будет наступать следующий раз, а потом – ещё, и много других за ним. И быть хорошими и правильными у них никак не получается.
После всего они с серьезным видом разложили на столе содержимое папки, а заодно и вылетевшую с ней тетрадь, и стали их изучать. Ада принялась листать тетрадь, оказавшуюся просто скрепленной проржавелыми скобами стопкой листов альбомного формата, причем, похоже, отпечатанных на древнем ротапринте. Каждый листок в верхней части имел нечто вроде логотипа в виде составленной из маленьких кружочков стрелки на фоне тёмного круга. Принадлежал логотип астраханскому ЦНТИ – центру научно-технической информации. А все листки представляли собой копии патентов или описания каких-то разработок.
Среди них были чертежи деталей машин, технологические схемы, алгоритм производства клея из мусора, рационализаторские предложения, запросы на получение документации предприятий и прочее в таком роде.
Ада так увлеклась, что забыла обо всём и, усевшись на подлокотник кресла, занятого Петром Дмитриевичем, с головой ушла в чтение патента, закреплявшего способ изготовления кормовых добавок из дафнии-лонгиспины. Потом, отложив текст про дафнию, взяла листок с копией запроса, посланного самим центром информации не куда-нибудь, а на её родной естественно-географический факультет с просьбой предоставить описание способа разработки аэрозоля для уничтожения популяций малярийных комаров посредством хемостерилянтов, предложенного доцентом С.И.Агабабяном еще в 1925 году.
Ада сначала едва заметно усмехнулась, подумав мельком, что бедных комаров надеялись ликвидировать прямо на корню, не давая им шансов размножаться, а потом вдруг замерла на месте. Снова перечитала текст. И снова зацепилась за словосочетания «уничтожение популяций» и «посредством хемостерилянтов». Уж не здесь ли зарыта собака?
С неприятно колотящимся сердцем она быстро пробежала все остальные листки в тетради, но больше ничего хоть сколько-то связанного с интересующей их темой не было. Так. Теперь поиски явно следует продолжить в архиве своей альма-матер.
- Ну как? – поинтересовалась она у Петра Дмитриевича, тоже углубившегося в чтение.
- Похоже, пока никак, - он поднял голову от папки и посмотрел на нее снизу вверх. – А у тебя что?
 - Только вот это, - она по столу пододвинула ему тетрадь, раскрытую на нужной странице.
И терпеливо ждала, пока он прочитает. Наконец, он снова посмотрел на неё.
- И ты думаешь, здесь и есть зацепка?
Ада пожала плечами и встала с подлокотника:
- Других-то во всяком случае нет. Поработаем хотя бы с этой.
- Что ж. Тогда разделим задачи. Ты займёшься научной частью, в том числе – научной биографией этого С.И.Агабабяна, его публикациями и всем прочим в этом роде. Я же выясню, не проходил ли он…через мою родную контору.
- Замётано, - кивнула Ада. И вдруг на нее, как это нередко уже случалось, накатила такая злость, что она сжала кулаки и непроизвольно оглянулась, судорожно ища какой-то предмет или поверхность, по которым можно стукнуть со всей силы, чтобы болью прогнать морок. Но ничего в поле зрения сразу не попало, и она молча подавила в себе нелепый приступ.
Но вот только Криушин-старший, конечно, всё заметил и теперь внимательно смотрел на нее.
- Надеюсь, не я причина этой твоей…вспышки на солнце? – поинтересовался он, наконец.
Она только покачала головой.
- Нет, конечно. Просто… Вдруг я поняла, что мы пытаемся найти ответ непонятно даже, зачем… Ради исторической справедливости? Ведь Игорю это знание ничего не даст. Да и почему именно и только теперь начались поиски ответа? Почему не раньше? Я не знаю… Может быть, лучше было бы вовсе оставить эту тайну нетронутой.
- Не лучше, - он поднялся из кресла. – Такие тайны имеют свойство создавать фон, как радиоактивные отходы. И излучение их губит всё живое. И, кстати, не мы начали вытаскивать это на поверхность. Но именно нам теперь остаётся доделать всё, как следует.
Так что весь остаток этого дня Ада была притихшая и погружённая в свои мрачные мысли и переживания, стараясь только, чтобы Игорь этого не заметил. У него сегодня был первый день занятий с первокурсниками исторического факультета их родного вуза, которых он теперь спокойно, с самого начала семестра, должен был посвящать в тонкости археологии.
Первую вводную лекцию он сам в шутку назвал «Трудности перевода» и старался максимально запугать юношество тяготами раскопной жизни и сложностями использования археологических находок в качестве источников достоверной информации, надеясь таким способом заранее остудить нездоровый энтузиазм и развеять вредные мифы, давно и плотно облепившие эту сферу деятельности, как опята – трухлявый пень.
Так что вечером, когда они с женой наконец встретились дома, в «феодальном поместье», за ужином, он со смехом пересказывал ей забавные моменты.
- Одно хорошо, - заключил он, - что эти дети уже заранее основательно обработаны предыдущим курсом, который, видать, расписал им меня как какого-то Змей-Горыныча, питающегося плотью невинных студентов. Так что сидели они уже все напуганные до усрачки, и тишина стояла просто мёртвая. Я поначалу даже напрягся немного…
- Ну вот я вижу же, что тебе самому нравится это дело, - подначила его Ада. – Хоть ты и грозился, что после практики – больше ни-ни, никакого преподавания, а всё равно ведь согласился, когда Юрин тебя слёзно уламывал продолжать.
- Может, я просто добрый? И горячие слёзы декана тронули моё каменное сердце? – засмеялся Криушин.
- Ага, растопили на нём слой вечной мерзлоты и вырастили сады за полярным кругом…
Ужин прошел, одним словом, весело.
А вот у Паши Морозко сегодня день выдался тяжелым, потому что весь был заполнен приёмом страждущих его совета или лечения. Отдыхать от всего этого он старался каждый раз по-разному, в зависимости от ситуации и степени собственной измочаленности.
Иногда мог просто завалиться спать в темной комнате, иногда ему непременно нужно было попариться в бане или просто полежать в горячей донельзя ванне, иной раз хватало простого ужина в кругу семьи, а порой хотелось напиться до бесчувствия, да еще и отчебучить что-нибудь на нетрезвую голову.
Сегодня был как раз такой случай, поэтому к концу ужина глава семьи Морозко дошёл до нужного ему самому состояния, когда ощущение эйфории уже наступило, когда хочется потрахаться или спеть, всё кажется прекрасным и многообещающим, а все тормоза, что называется, уже отказали.
Поэтому он держал свою немногим более трезвую жену на коленях и беззастенчиво тискал её и целовал, а Роза Фёдоровна стыдила их обоих за столь разнузданное поведение и дурной пример, который они подают своим детям.
Дети, впрочем, привыкли видеть родителей везде и всяко милующимися, зато не бывали свидетелями их ссор, поэтому воспринимали всё происходящее как нечто обыденное и не особо интересное. Близнецы не обращали внимания на отца и мать, зато увлечённо сортировали, сидя на ковре, собранную за день на соседних улицах Свободного поселка кучу разноцветных камешков, намереваясь сделать из них мозаику.
Камни были набраны ими чёрт знает где, ещё не промыты от налипшей грязи и множества запахов, а потому привлекали кошек, которые бродили вокруг и усиленно принюхивались к пёстрой горке, пока, наконец, Амур решительно не разрыл её лапами и не пометил, надменно задрав хвост.
Светлана так и зашлась от хохота, едва не свалившись с мужниных колен, а Роза Фёдоровна принялась ругаться на ромало, грозя всем и вся разнообразными карами, после чего принесла из сеней пластиковый таз для стирки, сгребла в него все камни, невзирая на протестующие крики близнецов, и понесла мыть от кошачьей мочи и прочих пахучих прелестей.
Дети помчались следом, не желая выпускать свою драгоценную добычу из виду даже на минуту, а их родители, наконец, уединились в своей комнате, не удосужившись запереть за собой дверь. Именно поэтому через какое-то время в неё сначала назойливо заскреблись, а потом и бесцеремонно ворвались два старых белых пуделя Тони и Тим.
- Да дайте людям потрахаться по-человечески, твари мохнатые! – раздался из комнаты возмущенный возглас Паши и вторивший ему дурацкий смех Светки, а заодно и надсадный собачий лай.
Собаки были немедленно выставлены вон, но, кажется, не обиделись, потому что их внимание привлекло что-то снаружи, и обе, скользя когтями по полу и едва не падая на поворотах, рванули в сени, а затем – и во двор, продолжая лаять громче прежнего.
Буквально через пару минут в гостиную заглянула Роза Федоровна и громко крикнула на ромало, адресуясь закрытой двери в спальню:
- Павлик, хватит ****ься, к тебе важные гости! По делу!
- Пусть идут в *** важные гости! Я уже занят делом! – огрызнулся Паша на родном же языке.
В гостиную снова ворвались лающие псы, вбежали гомонящие дети, волоча по полу таз с камнями, а следом степенно вошли и сами важные гости: Тимофей Погожин и Михаил Макаров.
Роза Федоровна вплыла следом и предложила им сесть за большой стол.
- Сейчас принесу чаю, а хозяин дома к вам выйдет, - она приветливо улыбнулась им и тут же крикнула в сторону спальни:
- Павлик, они уже здесь! Надень штаны и выйди! Это твои коллеги!
Морозко-старшая даже не успела принести обещанный чай, когда Морозко-младший все-таки соизволил появиться на публике – вполне одетый и даже с собранными в хвост волосами.
- А! Вот что за важные гости! – закивал он и, подойдя, поочередно пожал руки поднявшимся навстречу Погожину и Мишке.
- Извини, что так поздно, и в такой трудный день, - сразу же включил дипломата Макаров. – Просто наш серый кардинал нас послал.
- Как он всегда и делает, - махнул рукой Паша и, пододвинув к себе небрежно брошенные на краю стола сигареты и зажигалку матери, закурил. – В такой момент, чтоб сбежать было некуда…Ладно, чего он хотел?
- Чтобы ты посмотрел, что за типы доставали Тимофей Палыча, еще тогда, до событий в Ветлянке, - туманно пояснил Макаров, поскольку и ему самому Пётр Дмитриевич дал заданье в весьма размытых формулировках, очевидно, рассчитывая на то, что Паша всё поймёт и так.
Роза Фёдоровна внесла поднос с чашками и фарфоровым чайником, расписанными китайскими пейзажами и красавицами под зонтиками, водрузила в центр стола, налила ароматный зелёный чай гостям.
- Ладно, давайте, я посмотрю, - с некоторым раздражением велел Паша и, быстро затушив недокуренную сигарету в пепельнице, протянул руку к Погожину.
Дети, уже рассыпавшие свежепомытые камни на ковре, теперь застыли и внимательно уставились на отца, особенно – Игорёк. Пока Паша брал робко протянутую ему навстречу руку Погожина в свои пальцы, мальчик поднялся с ковра, подошел к дивану и осторожно взобрался на него, усевшись рядом с отцом, не сводя глаз с Тимофея Павловича.
«Увиденное» неприятно и сильно поразило Пашу, так что он резко выпустил руку гостя из своих пальцев и даже отдёрнул их. Неизвестные мужчины, которые появились некоторое время назад дома у Погожина и настолько напугали его, что он спрятался на озёрах, были теми самыми «учеными из университета в Кордове», которых Игорь называл магрибинцами.
Не узнать их Паша просто не мог, ведь всё, связанное с ними, крутилось у археолога в башке настолько «громко», ярко и долго, что всю дорогу из Ла Альгабы в Рокфор-ле-Пен, а потом – в Ниццу, Москву и, наконец, домой, Паша просто-таки купался в довольно неприглядных картинках и образах, будто вынужденно смотрел дурной боевик по телеку, который никак не отключить. Так что спутать было невозможно.
- Ну что? – робко поинтересовался Макаров, глядя на Пашу с неким благоговением, даже склонив голову немного набок.
Паша кивнул. Макаров встрепенулся, быстро вытащил свой сотовый, набрал номер и, дождавшись ответа, протянул телефон Паше:
- Сам ему скажи…
- Але! – пробурчал Паша в трубку.
- Привет, мой юный талантливый друг, - отозвался в своей обычной манере старый чекист. – Что скажешь?
- Это они. Те самые. Без вариантов.
- Ну спасибо, дорогой, - явно обрадовался Криушин-старший. – Извини за столь грубое вторжение. Хорошего тебе вечера и спасибо за помощь.
- Служу трудовому народу! – проворчал Морозко и вернул мобильник Мишке.
Потом покосился на своего сына, внимательно созерцавшего и слушавшего всё.
- Они больше не пйидут за тобой! – неожиданно объявил ребенок Погожину, глядя прямо на него.
Все уставились на мальчика.
- Что ты видел, сынок? – ласково поинтересовался у него Паша.
Но Игорёк только мельком глянул на отца, покачал головой и повторил:
- Не пйидут за ним.
После чего слез с дивана и вновь присоединился к сестре, которая вдруг громко захныкала и обняла братишку изо всех сил.
- Так, всё, господа, вам пора, - Паша решительно поднялся из-за стола, крайне недовольный тем, что дети расстроились, да и вообще, всей этой нелепой ситуацией.
Гости, впрочем, не возражали, потому что и сами были всего лишь послушными исполнителями воли «серого кардинала» Петровского общества и охотно оказались бы сейчас где-нибудь в другом месте.
У Макарова, и то сказать, сейчас было полно поручений от обоих Криушиных, которые загорелись идеей создать настоящий филиал их организации в Провансе, на чем так настаивали Ивановский и Димитриадис.
Именно Михаилу, как вечному секретарю Общества, приходилось теперь готовить весь пакет документов по образцу их собственного, с тем, чтобы Пётр Дмитриевич, который самолично собирался отправиться в командировку «в Европы» для создания там филиала, не тратил время на подгонку астраханских заготовок к тамошним реалиям.
Тем более, наверняка, ему придется решать уже на месте какие-нибудь проблемы и вопросы, о которых сейчас, отсюда, они все даже не подозревают. И времени на подготовку у Макарова оставалось – всего ничего: уже 1 октября родители Игоря должны будут вылететь в Москву, а оттуда - в Ниццу, чтобы доехать до Рокфор-ле-Пена. Именно там они и собирались устроиться на пару-тройку месяцев, и Криушин-старший намеревался решить организационные вопросы. Мать Паши, Роза Федоровна, тоже ехала с ними – к своему Андрею Вениаминовичу, как и грозилась сыну недавно.
Оставшееся до отъезда время пролетело незаметно и стремительно, и вот уже настало 30 сентября, - день рождения отца Ады, Анатолия Васильевича, который решили отпраздновать в не особенно широком кругу в их доме на улице Ихтиологическая. Собственно, из гостей пришли сама Ада с Игорем, Пётр Дмитриевич и Марианна Викторовна, а заодно – и Эдуард Александрович Тучков, первый муж Ады.
 Такая компания никому, впрочем, не представлялась странной, потому что уже какое-то время сам Эдик благополучно входил в состав Петровского общества, да ещё и занимался для него – по личной просьбе самого Криушина-старшего – разными скульптурными работами в музее и штаб-квартире. При этом не бросал, конечно, Тучков и работу на лютеранскую общину города, пастор которой, Вера Алексеевна Бауэр, тоже нагружала его разными творческими заданиями. На почве своего постоянного присутствия в реставрируемой кирхе и доме общины Эдик по-настоящему сдружился с Фридрихом Вебером, который, кстати, и рекомендовал его в своё время Вере.
За тостами, выпивкой, разговорами и непременным хоровым исполнением песен время праздника летело незаметно, и порядком уставшая Ада, как сквозь туман, наблюдала за присутствующими, пытаясь оценить всю степень фантастичности связей между ними всеми.
Ей было грустно из-за завтрашнего отъезда Петра Дмитриевича, потому что она прекрасно понимала, насколько сильно привязана к нему, и как мучительно станет по нему скучать. В то же время она испытывала и вполне понятное облегчение от того, что хотя бы какое-то время будет избавлена от необходимости обманывать Игоря, вести двойную жизнь и вообще, постоянно бежать по лезвию бритвы, что, разумеется, несказанно выматывает.
 Она усмехалась, мысленно сравнивая себя с алхимической ретортой, в которой шутник-экспериментатор решил замешать сразу четыре первоэлемента, чтобы понаблюдать, как себя поведут огонь, вода, воздух и земля, вынужденно замкнутые в одном пространстве и не имеющие из него выхода. Ей было и жутко, и любопытно от того, что может произойти с ней самой после всех этих трансмутаций, и что сотворят с ней в конечном итоге четыре стихии.
Наверное, следующим утром, когда провожали Петра Дмитриевича, Марианну Викторовну и Розу Фёдоровну на самолёт, Ада не смогла полностью скрыть обуревавшие ее чувства, потому что Паша Морозко, который вместе с женой тоже пришел проводить родителей, упорно косился в ее сторону, явно изнывая от желания задать пару вопросов. Улучив момент, когда Пётр Дмитриевич, Макаров и Игорь о чем-то оживленно зашептались, а Светка и Роза Федоровна болтали с Марианной, Паша довольно грубо хлопнул Аду по плечу.
- Ну что, старуха, плющит тебя? – насмешливо, но не без сочувствия поинтересовался он.
- Почему плющит? - Ада покосилась на него испуганно.
- Потому что он уезжает, а ты уже привыкла иметь их обоих, - объявил художник едва ли не злорадно.
- Можешь думать, что хочешь! – пожала плечами Ада. Нет уж, чего бы он там своим грёбаным шаманским зрением ни увидел про неё и отца Игоря, сама она ничего об этом не скажет, вот ни слова.
- Да я думаю, что выбор у тебя не так уж велик: либо всё в тебе перегорит, и останется просто кучка обугленного дерьма, либо всё переплавится и изменится, - и вот тогда получится слиток золота…
Ада даже вздрогнула, поняв, что он все-таки считал с неё её же вчерашние размышления и порожденные ими образы.
- Чёртов ведьмак! – проворчала она.
- Обращайтесь, - усмехнулся Паша вполне по-доброму и отошёл к остальным мужчинам, оставив жену Игоря в несколько ошарашенном состоянии.

Глава 5
 Память предков
После рабочего дня в художественном училище имени Власова Паша намеревался уже, наконец, зайти в свою мастерскую, расположенную на втором этаже Персидского подворья в самом сердце старого города. Однако его карму художника явно успела подпортить уже карма ведьмака, потому что порисовать ему сегодня так и не удалось.
Едва Морозко вырулил на улицу Чернышевского и хотел заехать под арку ворот в огромный внутренний двор, ему позвонила Ада и принялась буквально умолять его немедленно помочь ей, да не просто по-дружески, а вполне по-шамански.
- Паш, ну я в этих архивах буду вот так, вслепую, рыться целый год. Мне надо, чтобы ты хотя бы что-нибудь почувствовал и дал мне хоть какую-то наводку! – ныла она, когда он не ответил ей согласием, а стал отговариваться какими-то не особенно убедительными причинами. – Ну я не для себя же, а ради Игоря. И вообще, ради всего вашего же дела!
- Ой, скажи прямо, что просто делаешь то, о чем тебя попросил отец Игоря, и надо это именно ему, - фыркнул Морозко.
- А он, можно думать, ради развлечения всё это выясняет, про все эти долбаные опыты! – раздраженно отозвалась Ада. – И вообще, я и так уже проделала целую операцию «Свет далёкой звезды», и меня отфутболили уже из трёх архивов, так что здесь у меня, можно считать, последний бастион… Ну Паш, ну пожа-аалуйста! У меня уже глаз замылился, и мозг закоротило!
- Ладно, - проворчал художник. – Приеду сейчас.
Поиски информации о загадочном С.И.Агабабяне и его исследованиях способа химической стерилизации комаров привели Аду сначала в библиотеку родного естественно-географического факультета, где, разумеется, никаких публикаций, никаких документов не оказалось.
Оттуда она направилась в областной архив, где ее тоже ничем не обрадовали и посоветовали поискать в архиве современной документации. Однако и оттуда она ушла, несолоно хлебавши. Зато неожиданно порадовала её родная и столь страстно ненавидимая в годы учебы областная научная библиотека имени Крупской или попросту Крупа. Здесь, в столь часто посещаемом в университетские будни отделе литературы по сельскому хозяйству, Ада и обнаружила, наконец, сразу пять библиографических карточек с описанием научного наследия загадочного борца с комарами.
Только вот были это вовсе не публикации в сборниках, не книги и не брошюры, а почему-то - увесистые огромные папки с самыми разными документами, рукописными и машинописными, которые и должны были содержать желаемую информацию.
При виде этой кучи Ада впала в такое уныние, что немедленно позвонила Морозко, - в первую очередь, как своему однокурснику и коллеге по естественнонаучному цеху.
Так что через полчаса они сидели над папками уже вдвоем и сосредоточенно, совсем как в старые недобрые времена, искали среди пожелтевших, пахнущих распадающейся краской, мышами и плесенью листов нужные сведения.
- Какое-то сраное дежа-вю! – проворчал Паша себе под нос, так что его услышала только Ада, но отнюдь не библиотекарши. К счастью, кроме них двоих, посетителей в отделе больше не было. Что поделать! В цифровую эру студенты библиотеками и бумажными носителями информации почти не пользовались, предпочитая вылавливать всё в интернете, да и то не особенно усердствовали.
Паша понял, что ему таки придется применить свое шаманское зрение, если он не хочет просидеть здесь до самого закрытия, а потом еще тащиться сюда завтра. Поэтому он разложил все папки в ряд на длинном библиотечном столе, велел Аде отойти в сторону и не мешать ему, а сам стал как бы прислушиваться к тем образам, которые возникали у него на своего рода мысленном экране.
- Вон тут папку тащи, - скомандовал он Аде, показав пальцем. – Сначала ее потрошить будем. А потом еще заглянем вон в ту, зелёную.
Ада уже и не удивилась, когда в первой папке им попалась копия того самого запроса, который почему-то хранился в домашнем архиве Игорева дедушки. Она едва не вскрикнула от радости, поняв, что здесь есть и ответ на запрос, и прилагающиеся к нему описания. Она так обрадовалась, что даже звонко чмокнула Пашу в висок и принялась быстро перечитывать документы и фотографировать их на телефон.
В некоторых материалах речь шла о том, что опыты по химической стерилизации насекомых начали проводиться группой Агабабяна уже в середине 1920-х годов, а это, насколько Ада знала, было намного раньше, чем в других регионах и странах. Впрочем, чего удивляться: Астрахань ведь всегда была форпостом в том числе и в деле борьбы с самыми опасными болезнями…
Действие химических соединений для стерилизации насекомых-вредителей шло за счет запаздывания развития гонад, через гибель уже сформированных яйцеклеток и сперматозоидов, и способность управлять процессом оплодотворения. Но, как и следовало ожидать, исследования приостановили, потому что выяснили токсичность самих хемостерилянтов для теплокровных – причем как животных, так и человека. Именно поэтому предпочтение отдали в итоге методу стерилизации облучением.
- Ого! Не может быть! – вдруг громко вскрикнула Ада, вчитавшись в неряшливые карандашные подписи, которые покрывали оборотную сторону группового фото неких людей в белых халатах. Судя по оформлению и указанной дате, это были сотрудники Астраханской малярийной станции во главе с ее создателем Федором Топорковым. А вот во втором ряду, прямо за плечом отца-основателя стоял, судя по подписи, и вожделенный С.Агабабян.
- Ты только посмотри! – она поднесла карточку Паше. – Ведь наш-то борец с комарами работал с самим Топорковым!
- Вот вам и интерес к комарам. В связи с антималярийной темой… - покивал Паша.
- Да тут полно документов, причем именно профессора Топоркова…странно…
Ада вытащила целый ворох разнородных бумажек – бледно-зеленых, бледно-голубых, пожелтевших, грязно-серых, машинописных, рукописных и даже заполненных карандашом. Все они, так или иначе, отражали жизненный путь известного врача-инфекциониста Федора Михайловича Топоркова, доктора медицинских наук, заведующего кафедрой инфекционных болезней Астраханского государственного медицинского института, автора учебников и публикаций по инфекционным болезням.
Еще в университетские годы они узнали о том, что Топорков в 1920 году был санитарным врачом нашей 11-й Красной армии, в честь которой даже названа улица города, и что имя врача связано с развитием советской медицинской службы и организацией Малярийной станции в Астрахани.
Вспомнили Ада и Паша и о нашумевшем с десяток лет назад сюжете на местных телеканалах, в котором повествовалось о том, как краеведы-любители отыскали на Старом кладбище города заброшенную могилу с красивым обелиском, на котором была изображена лавровая ветвь, лира и нотная строка. Принадлежала могила оперной певице Эсфирь Михайловне Мейнгард-Топорковой, первой жене ученого. Певица была приглашена в Астрахань в числе группы профессиональных артистов самим Максимилианом Максаковым летом 1921 года. Именно её выступления принесли его театру первый успех. В Астрахани же певица вышла замуж за врача Фёдора Топоркова, но, увы, уже в 1929 году скончалась.
- Судя по дате на этом фото, - сообразила Ада, - здесь мы видим коллектив малярийной станции в юбилейный день 16 июня, вот смотри, тут рядом лежит поздравление…Так… «Сотрудники Астраханской городской малярийной станции поздравляют Ф.М.Топоркова с 15-летием со дня ее организации и с 23-летием его научной, педагогической, врачебной и общественной деятельности». Судя по их отзывам, ему свойственны простота и сердечность по отношению к сотрудникам, любовь и внимательность к больным. Указано, что педагогическая работа проводится им и со студентами, и с врачами, он передает знания и многолетний врачебный опыт. Простое товарищеское обращение позволяет подходить к нему с любыми вопросами, за указаниями.
- А вот смотри, тут вообще автобиография его! – загорелся и Морозко, выуживая очередной документ. - Родился 24 марта, или 6 апреля по новому стилю, 1887 года, в Баку в семье служащего, капитана коммерческого флота. В Астрахани учился в мужской гимназии, потом - в Астраханском 1-м городском 4-классном  училище. По окончании училища весной 1901 году начал трудовую жизнь, поступив  юнгой на пароход «Влад.Макаров и Сыновья, первый». В плавании  по Каспийскому морю прошел должности от юнги до старшего помощника капитана. В зимние месяцы учился и окончил последовательно в 1905 году Астраханское мореходное училище малого плавания, а в 1907 году  – Бакинское мореходное училище дальнего плавания. В 1909 году при Астраханской мужской классической гимназии экстерном сдал экзамены на свидетельство зрелости и в 1909 году поступил на медицинский факультет Саратовского Университета…
- Вот уж странная смена профессии, согласись? – удивилась жена Игоря. – Ведь капитан – это не просто же игрушки…
- Еще бы, он ведь, вот, судя по свидетельству, был даже штурманом второго разряда…Ага, вот еще, смотри: служил первым помощником капитана на судне «Первый Владимира Макарова и Сыновья» товарищества Владимира Макарова и сыновья, портом приписки которого была Астрахань. На судно поступил в Баку 6 апреля 1908 года, уволился с судна 23 октября того же года в Астрахани. На нем же совершал рейсы в июне-августе 1909 года из Астрахани в Баку. О! А командиром судна, судя по подписи, был его отец – М.Топорков…
- Ну, то есть, уже, можно сказать, жизнь могла бы идти по накатанной, да еще и стал бы он продолжателем семейного дела. Но вот поди ж ты.
- Но, что странно – вот диплом его №5258, выданный 25 июля 1913 года – на звание капитана малого плавания…
- Так, Паш, погоди… Давай, что ли, будем выбирать только всё малярийное отсюда, а то и так голова уже кругом идёт.
- Ладно, - устало согласился художник. – Малярийное, так малярийное. Тогда читаем дальше его автобиографию, лады? Тут сказано: «Отучился 10 семестров» - в смысле, в медицинском, - «и в июле 1914-го был призван в армию и назначен младшим ординатором 393-го полевого запасного госпиталя»…Дальше карьера военврача, по сути, «в мае 1915 года переведён на должность младшего ординатора 2-го лазарета IV Кавказской стрелковой дивизии. В 1917 году переведен на должность младшего ординатора Владикавказского военного госпиталя, в октябре 1917 года – на должность младшего ординатора в 105 сводный эвакогоспиталь Астраханского эвакопункта. В январе 1918 года во время уличных боев в Астрахани организовал перевязочный пункт и работал на нем до окончания боев»… Так, так…Пропускаем про госпитали… О! Вот это, наверное, важно: в январе 1920 года назначен на должность начальника санитарной части XI Красной Армии. В составе штаба армии проделал поход на Северный Кавказ, Дагестан и Баку, и здесь организовал медико-санитарное обслуживание армии…
- Ну что, можно предположить, что где-то там он и подружился с Агабабяном. Или просто познакомился… Но не факт. Факт, что Агабабян есть на фотке с пятнадцатилетия станции, то есть, в тридцать седьмом году… Так…В сентябре 1920 года Топорков был по личной просьбе переведен в распоряжение Астраханского Начэвака и, числясь главным врачом распределительного госпиталя, был откомандирован в Астраханский университет. Членом совета медицинского факультета был избран еще в 1919 году, будучи преподавателем Астраханской фельдшерской акушерской школы.
- С 1 января 1921 года по поручению факультета организовал кафедру частной патологии и терапии внутренних болезней с клиникой и заведовал этой кафедрой до ее ликвидации в 1923 году.
- Вот тут еще приказ №133 от 15 августа 1922 года ЗавГубздравом о том, что доктор Ф.М.Топорков назначен редактором периодического журнала Губздравотдела. И приказ №88 от 22 июня 1922 года, согласно которому Топорков Ф.М. освобожден от должности заместителя ЗавГубздравом и ему поручается организация и заведывание Противомалярийной Станцией. Положение о станции разработать Топоркову и представить на утверждение.
- О! А вот и ещё малярийное подвезли. Тут у нас приказ №80 по Сталинградскому облздравотделу от 16 июня 1937 года, в котором указано, что 23.06.1937 года исполняется 15 лет Астраханской Малярийной станции. За время работы с 1922 года проделана большая оперативная работа по борьбе с малярией в Астрахани, так что заболеваемость малярией в городе значительно сократилась. Именно станция была инициатором, организатором и руководителем  больших гидротехнических работ в городе. Руководил станцией всё время Топорков. Создал крепкий коллектив, развернул большую исследовательскую работу по вопросам маляриологии.
- Ха! А вот и еще кое-что. Справка зам. председателя Горсовета (подпись), бланк СССР. ВЦСПС. Всесоюзное общество изобретателей и рационализаторов. Астраханское городское отделение. Выдана Астраханским Городским Советом Изобретателей профессору Ф.М.Топоркову и энтомологу Н.В.Вайнштейн в том, «что ими 5 ноября 1934 года сделана заявка на новый способ борьбы с личинками комара смесью дорожной пыли с натуральной нефтью взамен ранее практиковавшегося способа опыливания водоемов Парижской зеленью». Так что они там развлекались изобретениями только так!
- Да он вообще, судя по автобиографии, принимал более чем активное участие в создании и работе научных обществ, будучи последовательно секретарем Общества клинической и теоретической медицины в Астрахани, председателем Общества социальной и экспериментальной гигиены, затем Отделения ВОМЭИ там же, товарищем председателей Общества терапевтов и МЭИ в Куйбышеве, состоял с 1941 года во Всесоюзном обществе по распространению политических и научных знаний.
- Ну, а 2 декабря 1937 года он защитил в Государственном Центральном институте усовершенствования врачей диссертацию на тему «Материалы к учению об эпидемиологии и патогенезе малярии», и Совет Профессоров признал его достойным ученой степени доктора медицинских наук. В тридцать девятом ему прислали уже диплом, и нашей малярийной станцией он заведовать перестал, но с 1939 по 1942 год оставался её консультантом.
- Дальше у него карьерный рост, Куйбышев, а потом Москва, где он и умер в 1950 году…
- Вот он! – вдруг воскликнула Ада, и Паша едва не подскочил на стуле от её вопля.
- Паша! Вот же Агабабян! – она торжествующе вручила ему очередную фотографию, правда, намного более измятую и потертую, чем первую. – Смотри! Фотка с открытия малярийной станции! И вот это – точно Агабабян!
Она ткнула пальцем в изображение. Паша вгляделся и вынужден был признать, что это лицо и то, другое, с фотографии 1937 года – одно и то же.
- Ну да, - кивнул он, наконец. – Стало быть, предположение о том, что познакомились они году в двадцатом - двадцать первом вполне имеет под собой почву.
После этого важнейшего научного открытия они решили сделать перерыв и, оставив свои вещи в читальном зале, спустились вниз, перешли улицу и уселись в открытом кафе, чтобы выпить кофе.
- Вот мне только не очень понятно, с чего и ты, и отец Игоря так загорелись раскрыть тайну этой долбаной прививки. Думаете, что это чем-то Игорю поможет?
- Ну, разве что чисто психологически оно ему поможет, - пожала плечами Ада, машинально накручивая на палец прядь длинных тёмных волос.
- Чтобы он понял, что он – какой-нибудь образец супер-человека, а не жертва банальной врачебной ошибки?
- Ну, что-то типа этого, да, - не стала возражать Ада.
- А если в итоге там все-таки вылезет именно тупая ошибка? – продолжил допытываться ее друг.
Она посмотрела на него густо подведёнными чёрной краской глазами и усмехнулась, перестав, наконец, накручивать волосы на палец.
- То мы всё равно ему скажем, что он – образец супер-человека. А ты – подтвердишь.
- Понял, - кивнул Паша вполне серьезно. – Сделаю… Но только вот…
Ада вопросительно вздёрнула бровь, как бы предлагая ему развить свою мысль.
- Только вот как бы тебе самой не ранить его, по недосмотру, я имею в виду.
Ада сделала вид, что не понимает, к чему он клонит.
- Я в том смысле, что и ты, и его отец так стараетесь…отремонтировать  его прошлое, можно сказать, подрихтовать его, чтобы Игорь не чувствовал себя обманутым, обделённым…бракованным, что ли. Особенно теперь, когда почти у всех его друзей появились дети. Но при этом вы с Петром Дмитричем не боитесь, что он узнает про вас? И что вот это будет уже действительно настолько для него хреново, что не отрихтуешь уже ничем…
Ада хотела было просто попросить его никогда на эту тему с ней не заговаривать, но в последний момент сдержалась.
- Так ты хочешь сказать, что все люди вокруг что-то такое замечают, и вообще, им есть что замечать? – решила она проявить себя дипломатом.
- Нет. Ничего такого я сказать не хочу, - поспешно отступил Морозко. – Просто будь осторожнее.
Ада только пожала плечами и не ответила, давая ему понять, что тема закрыта. Потом они допили кофе, Паша выкурил пару сигарет, после чего снова вернулись в библиотеку и продолжили свой странный ритуал почитания памяти предков. И часа через полтора, сравнив пару десятков справок, писем, докладных записок, рапортов и приказов, восстановили некое подобие общей картины.
- Имя этого Агабабяна узнать мы так и не смогли, - сообщила Ада Петру Дмитриевичу поздним вечером этого же дня, позвонив ему по скайпу. Она сидела во дворе родительского дома на улице Ихтиологическая, куда попросила Пашу ее подвезти, и смотрела на свёкра, отделенного от неё расстоянием и границами нескольких государств.
Пётр Дмитриевич, судя по окружавшей его обстановке, схоронился в укромном запущенном уголке сада той самой виллы, которую занимали Ивановские, и где временно обосновались и они с Марианной.
- Ну, про профессора Топоркова я тебе уже рассказала, - продолжала Ада, усевшись поудобнее на скамейке, скрытой ветвями старой ивы. – А теперь главное. Этот Агабабян, уж не знаю, самостоятельно, или по наводке своего шефа, искал и в итоге нашел химическое вещество для… стерилизации комаров. Какой-то ядреный хемостерилянт. Но разработка его была предназначена к использованию на насекомых, которые, так или иначе, могли покусать человека и вообще, при распылении этого агента под его действие могли попасть и сельхозживотные, и люди. Так что у коллег возникли опасения за то, что это может быть опасно и для людей, ибо принцип действия изобретенного им агента, если бы он попал в организм человека – нарушение гематотестикулярного барьера…
- Стоп-стоп, девочка моя. Вот тут объясни подробнее, пожалуйста, - остановил её Криушин-старший.
- Ну, если по-простому, то в организме человека существует такой защитный механизм - гематотестикулярный барьер, главная его функция - поддержание иммунологического гомеостаза, то есть, он изолирует от иммунологического аппарата организма половые клетки, которые обладают аутоантигенной активностью. То есть, эти клетки имеют же половинный набор хромосом, и если бы такого барьера не было, иммунная система распознала бы их, как чужеродные и опасные, и просто грохнула бы их, понимаешь?
- Понимаю. Продолжай.
- Вот, а пока этот барьер работает, клетки эти, то есть, в данном случае, сперматозоиды, спокойно развиваются и растут. Однако есть всякие химикаты, которые могут этот самый барьер повредить, разрушить и потому повлиять на развитие половых клеток негативно. Например, одно такое вещество – хлорид кадмия… Он повреждает этот защитный барьер, и организм сам же разными способами расправляется со своими же половыми клетками. Это – если вкратце и примитивно.
- Но ты говоришь, что у коллег Агабабяна возникли опасения…
- Да, тут есть несколько докладных записок, результаты опытов, в общем, там доказывается, что метод его опасен. И что побочные эти эффекты просто-напросто забивают ту пользу, которую он мог бы принести в деле борьбы с малярийными комарами…Я тебе послала там фотки документов, которые ты сам еще посмотри внимательно, и тогда уж решишь, стоит ли дальше копать в этом направлении… В общем, мой вывод таков, что  разработка Агабабяна в народ не пошла, а самого ученого зато затаскали в КГБ и в итоге забрали в Москву.
- Почему ты так решила?
- Тут есть среди бумаг приказ, согласно которому его командируют в Москву, но почему-то не указано, в какое именно учреждение и с какой целью, а после этого приказа, судя по датам документов, Агабабян в документах малярийной станции уже не встречается. Дата – тридцать восьмой год, сентябрь. И сам его начальник Топорков с тридцать девятого уже ею не заведует, кстати. А уж что там с Агабабяном в Москве делали, и куда именно его разработки в итоге ушли…В общем, Петь, как всегда: мои домыслы перемешаны с фактами…
- Ну, скорее всего, твои догадки верны, - подбодрил Пётр Дмитриевич немного загрустившую сноху. – Ладно, а теперь расскажи, как ты там без меня поживаешь…

***
Городок Рокфор-ле-Пен представлялся Петру Дмитриевичу идеальным местом для незаметной, тихой и эффективной реализации его планов по созданию здесь, на самом юге старой доброй Европы, филиала их Петровского общества.
Конечно, штаб-квартиру, скорее всего, им придётся разместить в Экс-ан-Провансе, как и предлагал отец Паши, потому что здесь она рискует привлечь слишком много нежелательного внимания непосвященных. А там, в административном центре такого масштаба, появление ещё одного якобы исторического общества, с одной стороны, пройдет незамеченным, но с другой, – позволит заинтересовать тех, кто нужен им самим.
Поэтому теперь Криушин-старший исправно мотался между Рокфором, Эксом, Авиньоном и даже Тулузой на арендованной машине, стараясь всякий раз брать с собой Марианну, которая была просто очарована Провансом.
В первые дни после их приезда, разумеется, ни о каких делах речи даже не шло: жена потребовала, чтобы он отвез её поочерёдно в Монако, Монте-Карло, Антиб, Ниццу и Сен-Тропе, и лишь после исполнения этой обязательной программы немного успокоилась и позволила ему заняться делом, ради которого они и притащились сюда. Когда Марианна была довольна – всем – она не выносила ему мозг, не раздувала скандалов на ровном месте и даже почти не устраивала сцен ревности, ну, разве что для порядка, чтобы он не расслаблялся.
Вот и сегодня можно было ожидать, что очередная такая сцена ему гарантирована, потому что Димитриадис передал и им обоим, и чете Ивановских приглашения на большой светский приём, который устраивали владельцы частной галереи в Эксе на своей вилле.
- Там соберётся и местная богема, и скучающие богачи, и признанные местные благотворители, и люди науки, - проинформировал Криушина-старшего Димитриадис. – Так что среди них наверняка будут те несколько человек, которых я, скажем так, подозреваю в некоторой осведомленности о способах продления жизни.
- Понял тебя, - успокоил его Пётр Дмитриевич. – Мы будем вовремя.
Увы, стараниями Марианны, которая в этот раз собиралась необычайно долго, намереваясь, очевидно, довести свой облик до некоего, одного ей ведомого, совершенства, вовремя приехать им не удалось, поэтому они вошли на территорию виллы уже в разгар праздника. Но, возможно, это и к лучшему: сами они не привлекли к себе лишнего внимания, зато сразу могли оценить весь масштаб торжества.
Димитриадис и Роза Федоровна встретили их у входа и провели внутрь, где дожидались Ивановские.
Вечеринка была – что надо. Музыка даже здесь, в саду, громыхала, будто в ночном клубе с самой мощной аппаратурой, повсюду стелился дискотечный сухой туман, подсвеченный разноцветными фонарями. Он причудливо проползал между кустами роз, рододендронов и олеандров, так что их белые и тёмно-красные цветы и темно-зеленые восковые листья выглядели не то замороженными, не то засахаренными.
Повсюду неторопливо, но при этом проворно, двигались официанты и официантки в одинаковых блестящих тёмно-синих костюмах и платьях, больше похожих на сценические наряды в стиле восьмидесятых. Они разносили на квадратных темных подносах квадратные же стаканчики с напитками, квадратные тарелки с закусками и квадратные вазочки с мороженым, а заодно и самые обычные жестяные банки с тривиальными газировками.
Гости – разного возраста, цвета кожи и социального статуса – словно соревновались между собой в экстравагантности и яркости одежд. Судя по их виду, вечеринка и вправду была тематической, обыгрывая, похоже, именно стиль восьмидесятых. Музыка, оглушавшая со всех сторон, только подтверждала эту догадку.
Пётр Дмитриевич прихватил с подноса у проплывавшей мимо грудастой официантки два коктейля, один вручил жене, предложив ей выпить и расслабиться, а второй оставил себе в качестве положенного на вечеринке аксессуара, поскольку пить здесь сегодня отнюдь не намеревался.
Как не собирался, кстати, и вербовать, или колоть, или как-то иначе задействовать тех людей, на которых намекал ему Андрей Вениаминович. Нет, сегодня он хотел просто понаблюдать за ними в расслабленной обстановке, составить некоторое представление, ну, а там – как пойдёт.
Вообще, пошло довольно весело. Димитриадис познакомил своих русских друзей с хозяевами виллы, которые изображали сегодня не кого-нибудь, а самого бравого комиссара Каттани и прекрасную графиню Ольгу Камастра из легендарного сериала «Спрут», на почве чего новые знакомцы сразу же нашли общий язык и уже через пару минут весело смеялись и обсуждали всё на свете на самой дикой смеси языков.
Потом отец Паши провёл их по вилле, где вместе с вечеринкой была устроена еще и выставка работ начинающего мастера бодиарта, темой которой было античное наследие Европы. Так что гости с благоговением проходили по открытой галерее мимо живых статуй греческих богинь и римских гладиаторов, двух их которых «докрашивали» прямо здесь же, при стечении зрителей, а у самого мастера – высокого и поджарого, как гепард, чернокожего юноши с ярко-синими волосами – брали интервью для местного телевидения.
Именно среди голых, дышащих, белых и зелено-бронзовых моделей Димитриадис отыскал первого из тех, кого рассчитывал привлечь в «Петровское общество». Вот только назвать его они и вправду решили «Катарское историческое общество», хотя, понятное дело, это был лишь рабочий вариант.
- Жерар Сартр, виноторговец, владелец винодельни, коллекционер старинного оружия, - быстро презентовал Димитриадис первую жертву Криушину-старшему. – Говорит по-русски.
Через пару минут необязательной светской болтовни Пётр Дмитриевич вывел месье Сартра на тему коллекционирования оружия, а ещё через несколько они уже оживленно обсуждали любимые экспонаты своих личных коллекций.
Петру Дмитриевичу, однако, нельзя было тратить на беседу с одним человеком много времени, чтобы Марианна, которой он велел не отходить от него далеко, не заскучала и не сбежала-таки к танцующим, или не попала в руки не в меру темпераментных местных ловеласов, которых тут околачивалось предостаточно.
Договорившись с однофамильцем великого философа о встрече за чашкой кофе на послезавтра, Пётр Дмитриевич забрал Марианну и направился следом за Димитриадисом на поиски следующего «фигуранта».
Им оказался сотрудник местного геральдического общества с говорящей фамилией Паулюс, хорошо знавший отца Паши по его научной работе и особенно публикациям по теме катарского движения. Так что с ним Димитриадис сам назначил встречу через три дня в Авиньоне, после очередной своей лекции, которая предстояла ему в тамошнем отделении геральдического общества.
Третьего персонажа отыскали на танцплощадке, где этот весьма красивый мужчина латиноамериканского вида был буквально нарасхват у дам самого разного возраста и комплекции.
- А это Сальвадор, Сальви, официально – егерь в заповеднике Альпий, это недалеко отсюда, - начал отец Паши, склонившись к уху Петра Дмитриевича.
- Но ты подозреваешь, что не совсем или не только егерь? – уточнил тот, приблизив губы к уху собеседника.
Димитриадис только кивнул. С Сальви решили идти на сближение под вполне благовидным предлогом организации частной экскурсии в заповедник.
А вот насчет четвертого претендента Пётр Дмитриевич даже не стал ничего узнавать, едва увидел, что это – женщина.
- Нет, Андрей, тут без вариантов. Женщин в нашей организации не будет, - сразу же объяснил он другу.
- Но ты не учитываешь местные, европейские, а тем более – лангедокские – реалии, - возразил Димитриадис. – Здесь роль женщин и в обществе, и в политике, весьма велика…
- Вот именно поэтому – и нет. Именно из-за этого мужчин нам будет привлечь гораздо легче, едва перед ними замаячит возможность что-то сделать и организовать без участия баб. Согласен?
Отец Паши немного помолчал, раздумывая, а потом согласно кивнул и хлопнул Криушина-старшего по плечу:
- Твоя взяла. Ты прав. Значит, никаких баб.
Марианна и Роза, меж тем, уже влили в себя достаточно самого разного алкоголя, чтобы их потянуло на всякие подвиги, благо, местные дамы, судя по происходящему вокруг, мало чего стеснялись и практически ни в чем себе не отказывали.
Народ вокруг и целовался прилюдно, и купался в бассейне прямо в одежде или вовсе без неё, участвовал в каких-то диких импровизированных конкурсах на то, кто больше выпьет или быстрее всех сожрёт что-нибудь несъедобное, танцевал и громко подпевал песням.
Так что Пётр Дмитриевич и Андрей Вениаминович обреченно смотрели, как их собственные дамы с визгом и хохотом делают на телефон селфи на фоне всего и вся, снимают себя на видео в момент совершенно развязного танца в обнимку с двумя горячими татуированными мачо и пьют на брудершафт с незнакомыми тётками. Вмешаться пришлось, когда обе не полном серьёзе собрались окунуться в бассейн прямо в своих вечерних платьях и даже не разуваясь.
Димитриадис что-то сказал Розе на ромало и, ласково взяв под руку, аккуратно отвёл от бассейна подальше, не вызвав у нее сопротивления. А вот Петру Дмитриевичу пришлось буквально на руках уносить жену от треклятого водоёма, потому что она ни в какую не желала слушаться, а хотела искупаться во что бы то ни стало.
Пока он нёс ее по лужайке прочь, она дозвонилась по скайпу Игорю и с хохотом комментировала всё происходящее сыну и удивленному Фридриху, сидевшему рядом с ним.
- Привет, мам, привет, пап!  - помахал Игорь в камеру. – Что у вас там за тусовка?
- Твоя мама хотела прыгнуть в бассейн в одежде, - пояснил Пётр Дмитриевич, ставя жену на землю возле танцпола, где народ как раз отплясывал под легендарную «Венус» не менее легендарной группы «Шокинг Блю».
- Твой папа совершенно не умеет веселиться! – хохотала Марианна, так и повисая у мужа на шее, потому что ноги ее просто не держали.
Музыка завывала, танцующий народ то и дело попадал в объектив, так что Игорю и Веберу, сидевшим за столом в своей археологической лаборатории, были отлично видны и причудливые костюмы, и разгоряченные лица гостей…
- Стоп-стоп! – вдруг громко крикнул Вебер. – Погодите! Верните камеру назад!
Марианна его, однако, не слышала, потому что принялась целовать Петра Дмитриевича, и объектив ушел куда-то вверх, потом – вниз, захватывая только траву под ногами, но тут же вернулся в нормальное положение: Пётр Дмитриевич забрал у жены телефон.
- Что показать? – уточнил он у своих собеседников.
- Вот тех плясунов, где темноволосая девушка в куртке с американским флагом! – взволнованно попросил Вебер.
Камера наехала на одну из танцующих, и держала ее на прицеле достаточно для того, чтобы Вебер рассмотрел то, что ему, кажется, примерещилось.
- И так и есть! – сказал он почти спокойно. – Это она!
- Кто именно? Уточни! – велел отец Игоря, разрывавшийся между разговором, поцелуями жены и необходимостью держать камеру, как следует.
- Это - одна из девок, одна из тех людей, которые приходили меня вербовать, ещё тогда, в Германии! Для того чтобы я поехал в Астрахань! С той своей миссией…
- Ты уверен?
- Абсолютно! Она на пляже подходила, и у нее на плече тату в виде огромного черепа и розы! Проверьте!
В этот момент Марианна Викторовна забралась рукой мужу в штаны, успела выхватить у него телефон и, не глядя, нажала отбой. Трансляция прервалась.
- И что это, по-твоему, значит? – Игорь озадаченно посмотрел на друга.
Вебер только пожал плечами.
- Наверное, лишь то, что…Что… Да я и не знаю, что.
- Ладно, - вздохнул Игорь и вытащил из пачки сигарету. – Давай пока отчёт добьём. Отец сам разберётся.
Отцу его, действительно, пришлось разбираться, и быстро. Во-первых, сначала пришлось буквально нейтрализовать Марианну, затащив её в увитую виноградом беседку и по-быстрому трахнув, чтобы она, наконец, успокоилась.
После этого, не теряя из виду девку в куртке с американским флагом, пришлось скоренько вызвать Димитриадиса и оставить жену под присмотром его, Ивановского и совершенно трезвой – в силу беременности – Киры. А затем пришлось вернуться к танцплощадке и внимательно рассмотреть знакомую Фридриха, если, конечно, это была она.
К счастью, разогретая танцем, женщина сама облегчила ему задачу, сбросив куртку и оставшись в сверкающем люрексом и пайетками лифчике. Все её правое плечо - нет, вовсе не украшала, а уродовала – расплывшаяся бело-красно-черно-зеленая татуха в виде огромного черепа и розы. Пётр Дмитриевич на дух не выносил татуировки на женском теле, но, безусловно, ценил их, как особую примету.
Привлечь внимание женщины-с-черепом не составило для него никакого труда, и уже через минуту они вместе курили, отойдя от танцующих в сторонку. Слово за слово - на английском, французском и немецком – и вот он уже выяснил, что говорить с ней лучше всего по-немецки, что ее зовут Маргарита, что она здесь живёт, но не постоянно, а наездами, и что её пригласили друзья на эту вечеринку.
Пётр Дмитриевич понял, какую тактику ему нужно использовать, и теперь действовал в строгом соответствии с ней, охмуряя новую знакомую с той тонкой настойчивостью, которая не оставляла ей никаких шансов ему противостоять.
 В домобильные времена номер его телефона уже лежал бы у нее прямо в лифчике, записанный на измятой пачке сигарет, а её телефон был бы написан ручкой прямо у него на запястье. Однако сейчас наличие сотовых всё упрощало до предела, так что он просто забил её номер в свой айфон и сделал ей дозвон.
К тому моменту, когда их идиллию грубо прервала внезапно появившаяся Марианна, девушка уже была готова заняться с ним любовью хоть прямо здесь, посреди лужайки. Это сразу же поняла и Марианна Викторовна, которая, ни секунды не помешкав, решительно подошла и с размаху отвесила мужу тяжелую пощёчину, а когда он вскочил и перехватил её второй удар, принялась осыпать его ругательствами на русском и испанском, устроив ту самую дикую сцену ревности, которую он и предчувствовал задолго до приезда сюда.
Кое-как удерживая рассвирепевшую жену, Криушин-старший успел обернуться к несколько опешившей Маргарите и знаками показал ей, что позвонит. Она только усмехнулась и кивнула, после чего закинула через плечо свою куртку и скрылась в толпе.
К счастью, на место скандала подоспели Димитриадис и Ивановский, а за ними – и Кира с Розой, после чего все решили, что народные гуляния пора заканчивать, и настало время покинуть гостеприимный дом.
Всю обратную дорогу Петру Дмитриевичу пришлось успокаивать Марианну, уговаривать ее и всячески оправдываться, она не желала ничего слушать, рыдала и грозилась завтра же собрать вещи и уехать домой, так что к концу пути измучились уже все. К счастью, сегодня Димитриадис оставил всех гостей ночевать у себя, и им не пришлось страдать долго: все слишком устали, поэтому сразу же разошлись по комнатам.
 Пётр Дмитриевич проснулся, как он думал, первым, поскольку накануне не пил и потому не страдал с утра похмельем. Затраханная во всех смыслах Марианна беспробудно спала, и проспит она, как он знал по опыту, минимум до полудня, а потом до самого вечера будет страдать от похмелья. Стараясь не разбудить весь дом, он тихо спустился на первый этаж. Однако внизу, на кухне, несмотря на ранний час, застал Розу Федоровну, варившую кофе с какими-то пряностями.
- А, Розочка! Доброе утро, - ласково поздоровался он. – Тебе почему не спится в такую рань?
Роза Федоровна обернулась к нему и тут же рассмеялась, показывая пальцем на его лицо:
 - Ай да красавчик! А тебе идёт!
И, хохоча, поманила его к себе. Он послушно шагнул к ней, и она развернула его за плечо так, что он увидел себя в узком овальном зеркале, висевшем в простенке. Левую скулу и щеку украшал добрый синячина в форме отпечатка ладони.
- Хорошо тебя благоверная приложила! – продолжала веселиться цыганка. – Бьёт, значит любит!
- Ох, Розочка, и не говори, - вздохнул Петр Дмитриевич, усаживаясь за стол. – Очень любит… Ты мне кофейку пока налей, а я к тебе имею важный разговор.
- Да уж вижу, что имеешь. Со вчера прямо и имеешь.
- Сваришь мне своего зелья правды? На сегодня, потом на завтра и – еще позже порцию…
- Сварю, - не стала ничего уточнять мать Паши. – Здесь все растения есть. А чего нет, куплю на рынке. Тебе сегодня вечером понадобится?
- Да.
- Для девки?
- Да неё.
- Ну, насчет каких других зелий не спрашиваю, они тебе, думаю, пока еще не требуются? – съехидничала Морозко-старшая.
- Не требуются, слава труду, - усмехнулся Пётр Дмитриевич. – Так что только зельем правды и ограничимся.
- Ты бы, Петь, с девками поосторожнее, - сказала Роза Федоровна, ставя перед ним чашку с ароматным кофе.
- Да я буду сама осторожность, не переживай, - отмахнулся он. – Спасибо за кофе…
- Да я не про эту говорю, а про ту, что у тебя в Астрахани осталась.
Пётр Дмитриевич уставился на неё, вопросительно задрав бровь. Цыганка передразнила его, задрав бровь точно так же и так же уставившись на него.
- Просто будь осторожен, ясно?
Он в ответ только приложил палец к губам, дав знак молчать – и действительно, послышались шаги по лестнице, и в кухню спустился Ивановский.
Он тоже, увидев лицо Петра Дмитриевича, не преминул показать большой палец в знак одобрения, прежде чем сесть за стол. И лишь появившийся спустя пять минут хозяин дома вежливо проигнорировал состояние друга и просто пожелал всем доброго утра.
Роза Фёдоровна, меж тем, сварила в маленьком ковшике какое-то снадобье, которым собиралась отпаивать Киру, мучимую токсикозом, и, перелив его в фарфоровую чашку, унесла в гостевую комнату.
Оставшись одни, мужчины наметили план действий на сегодня и завтра, договорившись о том, что Димитриадис подстрахует Петра Дмитриевича на случай, если вдруг по какой-то причине девушка-с-черепом ускользнёт от чекиста, и за ней нужно будет проследить на улице.
Вечером, когда уже темнело, Криушин-старший встретил Маргариту в самом конце бульвара Мирабо, у фонтана со статуей короля Рене Доброго, в одной руке держащего виноградный венок.
- Ты знаешь, что это сорт мускат? – поинтересовалась Маргарита, показав на каменный виноград, едва они сошлись у самого бортика, за которым матово отблёскивала вода странного бело-зелёного оттенка.
- Теперь буду знать, - отозвался Пётр Дмитриевич, поцеловав ей руку. Сейчас, без своего дискотечного прикида, с собранными в хвост волосами и в простом платье, она выглядела старше, но привлекательнее.
Пока они ехали в намеченное им самим для встречи место, она так и сыпала вопросами, интересуясь, почему у него такая машина – гоночная – неужто из-за кризиса возраста, и сколько ему, кстати, вообще лет, откуда он так хорошо знает немецкий, ведь он точно не немец, давно ли он живёт здесь и почему не боится своей ревнивой жены, ведь она уже поставила ему такой синяк на лице.
 Поток слов был бесконечен, и Криушин-старший понимал, что его ответов ей и не требуется. Лишь в конце, когда они уже заняли столик в маленьком уютном кафе рядом с домом, в котором специально была снята «явочная» квартира, он ответил на её последний вопрос. К тому моменту их ужин уже был закончен, вина выпито достаточно, а зелье правды из флакончика незаметно переместилось сначала в бокал Маргариты, а потом – и непосредственно в неё саму.
- Так сколько ты сожрал сегодня виагры, чтобы не оплошать передо мной? – осведомилась она сквозь хриплый смех.
- Ты такого невысокого мнения о себе? – удивился Пётр Дмитриевич. – Думаешь, ты настолько непривлекательна, что без виагры у меня с тобой ничего не получится?
Маргарита несколько секунд растерянно хлопала глазами, потом захлопала в ладоши:
- Вот какой же ты чёрт! Другой бы непременно предложил мне это проверить!
- Зачем проверять? – Пётр Дмитриевич усмехнулся и поднялся из-за стола, подал Маргарите руку. Она машинально, как зомби, последовала безмолвному приглашению и тоже встала. – Просто пойдём.
- Далеко? – смеялась изрядно пьяная Маргарита.
- Близко.
И это было правдой: место встречи было выбрано специально, и уже через пару минут они оказались в тесной квартирке на втором этаже особняка девятнадцатого века, где пятна сырости проступали сквозь побледневшие фрески.
В прихожей он сам разул свою гостью, снял с нее пальто и отвёл ее в гостиную, где аккуратно усадил на диван. Она уже хохотала безудержно, что, как он знал, было первым признаком действия зелья правды. Теперь можно было приступать к собственно допросу.
- Дорогая, как тебя зовут? – спросил Пётр Дмитриевич, усаживаясь с ней рядом и взяв ее руки в свои. Включенный диктофон лежал на столе, скрытый в вазе с карандашами.
- Ты серьёзно? – ещё пуще захохотала она.
- Конечно. Так как твое имя?
- Меня зовут Маргарита-Сусанна ван дер Брок, я из Делфта, - бойко отрапортовала женщина, глядя ему в глаза. – Иногда я представляюсь Марией или Эльвирой…
- Красиво. А здесь, в Эксе, ты живешь одна?
- Нет, я здесь со своим…руководителем…учителем…гуру… - она будто перебирала подходящие слова и никак не могла остановиться на нужном.
- Ты бывала раньше в Германии?
- Да, три раза, и я жила там…
- И выполняла его распоряжения? Своего гуру?
- Да!
- А вот этого человека знаешь? Помнишь? - Пётр Дмитриевич показал ей в своем телефоне фотку Фридриха, сделанную несколькими годами ранее.
- А! Помню. Мне велели уговорить его поехать в этот русский город…Астрахань! Да, всё так. Я его уговаривала. Это было так давно…
- А зачем ему было ехать в Астрахань?
- Чтобы отыскать там странные артефакты, спрятанные его…родственником, ещё давно…Но я уже и не помню подробностей.
- А откуда у тебя такая красивая татуировка? – он погладил её оголенное плечо. – Кто её сделал?
- Сделали во Франкфурте, велел сделать мой…учитель…начальник…
- А что она означает?
- Вечную жизнь и преодоление смерти!
- А как зовут твоего гуру, дорогая? – Пётр Дмитриевич привлёк ее к себе, чтобы она совсем растаяла и перестала соображать. – Как его имя?
- У него много имён, - почти уже без смеха призналась Маргарита-Сусанна. – Очень много…И паспортов…
- А как он представлялся тебе?
- Он иногда говорит – не надо меня любить, ты простая девушка, а я кровавый лама, я великий чёрный…
- А имя?
Она только пожала плечами и назвала несколько английских, французских, немецких и даже японских имён.
- Это не настоящие его имена?
- Думаю, нет. Я не знаю его настоящего имени… Никто не знает…
- А показать его ты мне сможешь, дорогая? У тебя есть его фото?
Маргарита безропотно достала свой телефон, пролистала несколько фотоальбомов, потом – ещё, нахмурилась, потом снова развеселилась и показала Петру Дмитриевичу групповой снимок, похоже, с какого-то сельского праздника на фоне альпийского пейзажа.
 Сама девушка стояла в обнимку с высоким крепким мужчиной старше себя, с явно восточной внешностью. Его широкое, с резкими, будто рублеными, чертами лицо привлекало своим хищным выражением, жестоко сложенными губами и какими-то кинжально-острыми глазами. 
- И он сейчас – здесь, в Эксе, с тобой?
- Не со мной. Но здесь. Мы сняли дом на улице Систерон…
Глаза её наполнились слезами, она начала всхлипывать. Пора было давать бедняжке снотворное, чтобы она не смогла потом вспомнить их разговор. Именно так цыганское зелье и работало.
- Давай ещё выпьем, моя красавица, - предложил Пётр Дмитриевич, поднимаясь с дивана и наполняя стаканы из графина с коньяком, стоявшего посреди стола.
Она только кивнула и выпила то, что он ей налил, не заметив, что помимо коньяка в её стакан перекочевало и содержимое еще одного маленького флакона.
 - А зачем ты вчера приходила на вечеринку? – он снова её обнял.
- Из-за Сальви…
- А кто такой Сальви?
- Сальвадор Рамирес, стрелок…
- Какой стрелок?
- Альпийский…
- И зачем он тебе нужен?
- Он хочет сбежать…от учителя. Он сказал, что больше не подчиняется ему. Мне велено за ним следить.
- Ты должна будешь его убить? – нажал чекист.
- Нет, что ты говоришь! – Маргарита даже перестала плакать. – Просто следить…
Криушин-старший крепко прижал её к себе, и она почти сразу отключилась, погрузившись в глубокий сон.
Удобно устроив девушку на диване – предварительно раздев её для убедительности и прикрыв пледом – Пётр Дмитриевич перекинул нужные фотографии с её телефона к себе, просмотрел снимки со вчерашней вечеринки и удалил те, на которых был виден он сам, или Марианна, или еще кто-то из его друзей. Потом скопировал список контактов и не торопясь просмотрел электронную почту.
После того, как знакомство с содержимым её девайса было окончено, Пётр Дмитриевич написал записку «Дорогая Маргарита! Я не стал тебя будить. Виагра мне с тобой не понадобилась, ты сама – как виагра. Давай ещё встретимся? П.С. Ключ можешь положить под коврик. Возьми деньги на такси». Записку и деньги он оставил на столе, под её телефоном. Пускай при пробуждении думает, что галантный кавалер после бурного свидания оставил её у себя в квартире, показывая тем самым и своё доверие, и свою заинтересованность. Маргарита-Сусанна ему ещё пригодится, во всяком случае, до тех пор, пока он не выйдет на ее загадочного «учителя».
Уже заполночь Криушин-старший связался по скайпу с сыном, чтобы обсудить полученную от своей новой подруги информацию.
- Итак, мальчик мой, в первую очередь подумай, кто мог бы называть себя «кровавым ламой» и «великим чёрным». Я, хоть и не специалист, но понимаю, что это может быть как-то связано с буддизмом. Фотографии я тебе скинул…
- Я займусь, пап, не волнуйся. А ты мне еще раз скажи про этого, альпийского стрелка. Фотка есть?
- Есть.
Пётр Дмитриевич отправил Игорю одну из фотографий, сделанных на вечеринке, как раз когда Димитриадис знакомил его со своими «подозреваемыми». На ней Сальвадор Рамирес стоял рядом с какой-то нарядной дамой под причудливо падавшим светом фонаря, и с ними – Димитриадис.
- Это снайпер, - сказал Игорь, внимательно рассмотрев лицо Сальви.
- Почему ты так решил?
- Характерное омозоление вокруг правого глаза. Мы их так вычисляли…сам знаешь где. Когда они пытались под гражданских мимикрировать и пройти через посты. Даже у баб такое было. Так вот это – оно. Так что будь с ним предельно внимателен.
Глава 6
Неучтённые кадры

Саня Карагалиев, по мнению Игоря, в последнее время как-то одичал и совсем не хотел общаться. После раскопок его как подменили: он снова рассорился с Валей Санджиевой и заявил ей, что его задолбали хурульные дела, и больше он не намерен тратить своё свободное время на решение проблем буддийской общины, в ответ на что услышал от своей подруги много «лестного» и «приятного» о своей персоне.
Так что уже с неделю они не общались, и Игорь боялся, что друг опять запьёт по старой недоброй традиции, а ему, как главе их ордена, придётся снова выступить в роли его мамки и психотерапевта, засовывая его под холодную воду с целью экстренного вытрезвления.
 А это Игорю не нравилось от слова совсем, потому что с возрастом как-то начинаешь рассчитывать на здравомыслие и житейскую мудрость своих боевых товарищей, но вместо этого продолжаешь сталкиваться всё с той же детской обидчивостью, юношеским максимализмом и девчоночьей капризностью. 
Чтобы не доводить дело до очередного запоя, Игорь решил превентивно загрузить друга сложной задачей на благо всей их организации, а потому самолично приехал к Шурику домой, на Красноармейскую, чтобы поручить ему выяснить что-нибудь о «кровавом ламе».
Он решил для начала нагнать побольше таинственности, а потому не стал приступать к расспросам сразу, а для «затравки» решил зайти издалека. Они выпили немного, и Игорь начал расспрашивать о делах буддийской общины, в совет которой Саня входил. Но тот только отмахнулся и заявил, что давно уже не интересовался всем этим, поскольку Валя слишком на него давит, а он не привык к такому отношению. Пожаловавшись другу на личные неурядицы, Саня немного повеселел, оттаял и оживился, почти напоминая себя нормального.
- Слушай, ну а ты хотя бы по-прежнему шаришь в буддийской мифологии и истории? – осторожно приступил Игорь к интересующей его теме.
- Да ремесло не пропьёшь, - пожал плечами Карагалиев. – Всё, что по теме изучал, помню…
- Ну, а тогда ты можешь хотя бы приблизительно понять, кто из буддийских персонажей называл себя «кровавым ламой» и «великим чёрным»? – Игорь так и вперился в лицо Шурика своим инквизиторским взглядом.
Но Саня отчего-то совершенно не проявил ни заинтересованности, ни удивления, а просто-напросто зевнул и разлил им обоим по новой порции кальвадоса.
- Да это вообще детский вопрос, - отозвался он, протягивая стакан Игорю. – Тут  ничего приблизительного нет, всё и так ясно. Такими прозвищами называл себя Джа-лама.
Игорь недоуменно уставился на него.
- Сань, супер. Но кто это такой?
- О! – Шурик явно развеселился. – Это очень крутой чувак был, наподобие Стеньки Разина. Он называл себя на полном серьёзе воплощением Махакалы – то есть, как раз Великим Чёрным, который, как ты, должно быть, знаешь, защитник Учения, дхармы…
- Ну, Махакалу я знаю. Так это что, мифический герой? Как Гесэр-хан?
- Неа, вполне исторический герой. И даже наш с тобой земляк.
Игорь нахмурился.
- Джа-лама или Дамбиджалцан – калмык, из семьи калмыков Санаевых, уроженец Калмыцкой степи Астраханской губернии, Малодербетовского улуса. Родился за год до отмены крепостного права. Потом его семья переехала в Монголию, и вот оттуда начинается уже его полулегендарная история, включая полученное парнем поистине прекрасное буддийское образование и объявление им себя перерождением ойратского князя-мятежника Амурсаны, сражавшегося с китайцами еще в восемнадцатом веке. О Джа-ламе и книги есть вполне научные, и куча легенд и слухов, один другого фантастичнее. Его и колдуном называли, и кровожадным маньяком, потому что он практиковал человеческие жертвоприношения, он собрал целую армию и построил настоящую крепость, конкурировал за власть в Монголии с бароном Унгерном, и говорили даже, что при штурме крепости Кобдо с китайским гарнизоном в грудь Джа-ламе попало много пуль, но все они расплющились об него и не причинили вреда.
Игорь слушал настолько внимательно, и сидел так тихо, что было слышно, как за окнами шумит ветер. Сашка только усмехнулся, удивленный такой реакцией, и продолжил с воодушевлением.
- Даже сам Богдо-геген, правитель Внешней Монголии, пожаловал нашему Джа-ламе земли и княжеский титул, и тот постоянно воевал с киргизами, объявил себя святым. В общем, чувак в итоге так достал и своих покровителей, и народонаселение, что на него настучали русскому начальству, и седьмого февраля 1914 года отряд казаков тупо арестовал Великого Чёрного и преспокойно вывез его в Россию. Он сидел сначала в Томске, потом – в Якутске, а потом и вовсе был прислан под надзор – угадай куда?
Игорь даже не донёс до рта стакан с последним глотком выпивки.
- Шутишь?
- Неа! – засмеялся Саня. – Не шучу. К нам, в Астрахань. Домой, так сказать, в родные пенаты. Здесь он преспокойно тусил, встречался со всякими людьми, даже полицейские отчеты сохранились в архиве у нас, но в 1917 году просто спокойно отсюда смылся. Потом снова всплыл в Монголии. В 1921 году советская власть даже установила с ним контакт и договорилась о взаимной поддержке. Его, в общем, практически завербовали большевики, и он мог бы стать своего рода посланцем Коминтерна. Но, увы, этим шансом Джа-лама не воспользовался, там была в Гоби целая заваруха, и он, в итоге, построил свою крепость Тенпей-бейшин в песках и тупо бесчинствовал…Его даже заочно приговорили в 1922 году в Урге, столице Монголии, к смерти.
- И чем всё закончилось?
- Ну, якобы, в начале февраля 1923 года группа агентов во главе с калмыком Харти Кануковым обманом захватила Джа-ламу, застрелила его и отрезала ему голову, которую в доказательство еще и засолили и возили повсюду, а потом она попала в Кунст-камеру, где и хранится до сих пор. Конечно, сам понимаешь, эти спецназовцы могли рассказать всё, что угодно, и, простите, засоленная голова тоже могла быть, по сути, чьей угодно. Так что точно неизвестно, правда ли они тогда грохнули Джа-ламу…
Игорь наконец допил свой кальвадос и снова пристально посмотрел на Карагалиева.
- А какие-нибудь изображения этого Джа-ламы вообще есть? Может, фотки?
- Да полно, - пожал плечами Саня и поднялся из-за стола. – Сейчас, ноут принесу, погоди…
Вернувшись через минуту, он поставил свой ноутбук на стол перед Игорем и быстро набрал в поиске по сети запрос, в ответ на который немедленно выплыли широко известные снимки Джа-ламы, на которых его лицо можно было хорошо рассмотреть.
Игорь некоторое время всматривался, листал фотографии, приближал их, выделял фрагменты, пока, наконец, не отодвинул от себя ноутбук и не уткнул подбородок в сплетенные пальцы обеих рук.
- Игорь, ты чего? – участливо поинтересовался Саша. – С чего ты так переживаешь?
Игорь не ответил, достал из кармана свой телефон, нашел присланную ему отцом фотографию, где Маргарита-Сусанна стояла на фоне гор в обнимку с мужиком восточного вида, и показал Саше. Тот всмотрелся, увеличил фото, снова уменьшил, посмотрел на экран ноутбука, снова в телефон, потом пожал плечами.
- Ну и что? Мужик действительно похож. На Джа-ламу. И ты что, думаешь, что это он и есть?
- Да. Думаю. ****ь, лучше б я ошибался!
И рассказал о том, что узнал от своего отца про Маргариту, странную ее татуху и ее не менее загадочного «гуру».
Александр молча выслушал всё и присвистнул.
- Вот это поворот!
- Угу. У меня башка вот-вот взорвётся. Всё время думаешь, что вот, очередную загадку разгадали, клубок, вроде, распутали – ан нет, блин! Снова вылазят, как черти из табакерки, какие-то неучтённые, мать их, кадры!
- Кадры решают всё…
- Вот именно. Или – всё запутывают. И мне совсем не нравится, что отец туда полез – и Джа-лама этот там, и снайпер ещё этот … И вообще, хрен знает, кто и что ещё.
- Ну, уж если кто со всем этим дерьмом и разберётся, то только твой отец, - попробовал успокоить его Александр.
- Ладно, кидай ему вот эти фотки Джа-ламы, и пару статей о нём, - скомандовал Игорь, - а я напишу, чтобы был осторожен…
Буквально завалив Петра Дмитриевича информацией и вытребовав с него обещание соблюдать осторожность, друзья сочли свою миссию выполненной. Впрочем, необычную новость Игорь сообщил еще Паше и Аде – на всякий случай, поскольку уже привык поручать им всякие задания и советоваться с ними.

***

Ада проснулась ещё до звонка будильника, и, как уже не раз случалось за прошедшие дни, вся в слезах. Она помнила лишь, что ей опять снился отец Игоря, и последнее, что он там, во сне, сделал – велел ей ждать известий. Каких, о чём – она уже не увидела, но поскольку сегодня была та самая ночь с четверга на пятницу, когда сны и видения имели странное свойство сбываться, следовало обратить на это внимание.
Сон оставил ощущение тяжелого похмелья, но не физического, а душевного, потому что всякий раз, когда ей снился свёкор, - а это случалось слишком часто, - она потом весь день ходила, будто разобранная. Надежды на то, что его отсутствие в городе позволит ей хоть немного от него отвыкнуть, кажется, не оправдывались. Наоборот, становилось только хуже. И сейчас она опасливо прислушалась к дыханию спящего мужа, будто боялась, что он каким-то невероятным образом может прочесть ее мысли.
Ему сегодня не нужно было рано вставать, поэтому она осторожно встала, отключила будильник и пошла в кухню приготовить Игорю завтрак. У нее были занятия на ЕГФ с первой пары, так что она тихо собралась и ушла, не беспокоя мужа.
 Мутное состояние, вызванное сном, не проходило, и неясная тревога усиливалась. И, как оказалось, не зря. Потому что взрослому человеку, воспитанному и годами живущему в рамках научной парадигмы, неуютно видеть, когда в его жизни происходит нечто малообъяснимое. Например, сбываются сны.
Так что, хотя и была она, вроде бы, предупреждена о получении неких новостей, тем не менее, просто-напросто испугалась, когда лаборантка Гуля на перемене после первой пары лекций влетела в деканат, где Ада заполняла журнал на следующую неделю, и сообщила, что на проходной её ждет курьер.
Курьер, как оказалось, доставил пакет с бумагами от Егора Павлова – бывшего коллеги Петра Дмитриевича, однокурсника Игоря и, в настоящее время, по-прежнему сотрудника всемогущей конторы. Курьер был тоже оттуда, из самой конторы, поэтому ни на какие вопросы отвечать не стал, велел расписаться в получении и отбыл без лишних слов.
Ада вернулась в корпус, как пыльным мешком накрытая, и, поднявшись на второй этаж, уселась за свой стол на кафедре. Вскрыла пакет из плотной темно-желтой бумаги и выложила стопку распечаток. Даже беглый осмотр позволил ей сообразить, что всё это – материалы, связанные с деятельностью загадочного изобретателя С.И.Агабабяна и его зловещей разработкой, которую зарубили его астраханские коллеги в далеком тридцать седьмом году. Только вот материалы эти касались уже его работы в Москве.
По всей видимости, Пётр Дмитриевич после того, как она рассказала ему о том, что удалось отыскать им с Пашей, сам попросил Павлова по старой дружбе поднять документы, с которых уже сняли гриф секретности, и передать копии Аде. Другого объяснения не было. Она еще раз просмотрела бумаги и убрала их к себе в сумку, чтобы внимательно изучить уже после работы.
Однако домой их не понесла: Игоря она пока в своё расследование не посвящала. И после того, как закончилась третья пара, прямиком направилась в Персидское подворье на Советской улице, в мастерскую Паши Морозко, где сам он уже пару часов пытался начать новую картину после долгого перерыва.
- Не судьба тебе, Пашенька, в этом месяце порисовать, - посочувствовала ему Ада, шмякнув на диван кэгэбэшный пакет, и уселась рядом, поджав под себя ноги. – У нас есть бумажная работа. В продолжение нашей темы.
Художник только тяжело вздохнул, вытер кисти о тряпку, прикрыл крышкой маслёнку и подсел к Аде на диван.
- Кто это нам подсобил?
- Егорушка Павлов.
- Растёт кадр, - не то с уважением, не то с издёвкой прокомментировал Паша, беря первый попавшийся документ из пачки.
- Ладно, попробуем найти ещё что-нибудь, - вздохнула Ада и, вспомнив, кивнула в сторону входной двери. – Я там принесла нам шаурму, на случай, если проголодаемся.
- Отлично. Думаю, это случится уже скоро, - оценил Паша ее заботу, начиная просматривать документы.
Часа через два содержимое пакета с бумагами было ими полностью изучено, а содержимое пакета с фаст-фудом попросту исчезло, запитое несколькими чашками кофе, сваренного Пашей тут же, на электроплитке.
- Подведём итог, - сказал хозяин мастерской, откинувшись на спинку дивана и закуривая. – Этот наш изобретатель метода массовой стерилизации и правда был взят в Москву, под колпак КГБ,  и разработки его никуда не делись, а продолжились…
- Причём уже на людях, поскольку умные товарищи сразу сообразили, что комарами ограничиваться явно не стоит.
- И одним из побочных эффектов оказалась возможность воздействовать на иммунную систему человека, так что она как бы должна взбадриваться и, натренировавшись, убивать всё чужеродное.
- Ну, и как всегда в таких случаях, попытались сделать сыворотку-прививку по выведению универсального солдата, - закончила Ада. - Вот почему и дед Игоря согласился, чтобы его внук принял в этом участие.
- Настоящий чекист, чего уж там, - проворчал Морозко, посмотрев на неё. – Родного внука не пожалел для блага родины.
- Нам этих людей, наверное, уже теперь не понять, - пожала плечами жена Игоря. – И даже не знаю, они лучше нас, или хуже…
- Они другие, и это – факт, - подытожил художник. – И теперь у меня вопрос. Мы уже скажем обо всём этом Игорю, или повременим?
- Нет, - твердо сказала Ада, посмотрев прямо в его тёмно-зелёные драконьи глаза. – Мы с тобой точно ему об этом не скажем. Скажет его отец, если сочтет нужным. А ему как раз я сама всё и расскажу. Ты согласен, Паша?
- Согласен, - не стал спорить Морозко, разглядев какое-то нехорошее упорство в выражении ее лица. – Так мы с тобой теперь свободны, наша часть расследования окончена?
- Ну…надеюсь, что так, - усмехнулась Ада и слезла с дивана, на котором уже порядком устала сидеть, скрестив по-турецки ноги. – Теперь, наверное, можно немного пожить настоящим, а не копаться в тайнах прошлого.
- Будто кто-то тебя туда силой тянет, - проворчал Паша,  убирая все бумаги в желтый пакет. – Сама же лезешь во всё это.
- Ладно, спасибо тебе за помощь. Поеду я домой, а то уже вечер, а у меня там Игорь некормленый сидит.
- Избаловала ты его, - засмеялся Паша. – Он себе что, и ужин сам не разогреет?
- Не царское это дело, - отмахнулась Ада. – Я сама ему всё подаю.
- Я же говорю – избаловала.
- Да ладно тебе. Вот уж не поверю, что тебя дома жена игнорирует и за тобой совсем не ухаживает, а когда ты притаскиваешься усталый, тебя встречает разруха и пустой холодильник!
- Да нет, меня тоже любят и встречают, как положено…
- Ну вот, а ты говоришь – избаловала… Всё, давай бумаги, захвачу их с собой.
- Ладно, подожди пять минут, я сейчас тоже соберусь и подброшу тебя до дома, - решил Морозко, справедливо сочтя, что свет уже всё равно ушёл, и порисовать сегодня не получится.
Ада не стала дожидаться позднего вечера, чтобы позвонить Петру Дмитриевичу и сообщить ему свежие новости. Так что её звонок и информация об опытах Агабабяна застали его в весьма знаковый момент. Он уже второй час сидел на маленькой круглой площади перед домом, где, по его сведениям, и жила Маргарита.
Его сегодняшней задачей было последить за ней, так сказать, в привычных условиях обитания, а заодно понять, с кем она общается. Вообще-то, у него с ней было назначено свидание – но на гораздо более поздний час, и местом встречи был все тот же фонтан короля Рене Доброго. А пока Пётр Дмитриевич, замаскировавшись под скучающего горожанина, коротающего время за чтением местной прессы, просто наблюдал за ее жилищем. И терпение его было вознаграждено.
В тот самый момент, когда он попрощался с Адой и убрал телефон, из подъезда вышла сама Маргарита, одетая для романтической встречи, а вместе с ней …бывший владелец антикварной лавки – китаец по фамилии И, от которого Криушин-старший лишь недавно передавал Игорю в подарок странную лампу.
Пётр Дмитриевич даже немного сдвинул шляпу, помогавшую ему скрывать лицо, и вперился взглядом в товарища И, как раз светски пожимавшего руку Маргарите, после чего она пошла в одну сторону, а сам он – в другую. А ведь говорил, стервец, что переезжает вместе со своим бизнесом в Волгоград. Выходит, однако, что сейчас он – здесь. И, похоже, вовсе не случайно.
Пётр Дмитриевич поднялся из-за столика, свернул газету, поправил шляпу, оставил деньги за кофе и набрал номер Пашиной матери.
- Розочка, красавица моя, - приветствовал он Морозко-старшую. – А свари-ка ты мне, пожалуйста, еще своего волшебного зелья правды, с расчетом, что оно понадобится мне сегодня.
- Вошёл во вкус? – рассмеялась Роза Федоровна. – Ладно, сделаю, что смогу. Я тебе позвоню.
До назначенного свидания с Маргаритой оставалось еще время, поэтому Пётр Дмитриевич почел за лучшее последовать пока за китайцем и понять, хотя бы примерно, где его нужно будет искать и…обрабатывать. А еще у него «повисла» встреча с альпийским стрелком Сальвадором, которую Димитриадис назначил им на послезавтра – в виде вполне нормальной экскурсии в тот самый заповедник Альпий, где Рамирес работал егерем.
Удачным было недавнее общение с коллекционером оружия, который, под воздействием вкусного зелья Розы Федоровны, сознался во всех грехах. То есть, в том, что в далекой-далекой молодости нечаянно выпил воды из некоего озера и с тех пор всё никак не может ни состариться толком, ни умереть.
- Ох, Пьетро, - сетовал он Криушину-старшему, как лучшему другу или, того хуже, своему духовнику, - и ведь всё так странно! Ладно бы, я сохранял вечную молодость, да! Это было бы чудо, да! Но – это было бы понятно! Но ведь нет! Это не так! Я повзрослел, и теперь меня можно назвать даже пожилым, не так ли? При этом я здоров, как бык, ничем не болею, полон сил…вот только так и не понимаю до сих пор, что со мной сталось…
- Не волнуйся, друг мой Жерар, - утешал Пётр Дмитриевич. – Это всё – та вода, не иначе…вот, выпей еще вина…
- Истина в вине! – хохотал Сартр, чокаясь с новым товарищем и не подозревая о том, что через несколько минут тот вольет ему в стакан снотворное, после чего он отключится и проснется со свирепым похмельем у себя дома лишь через несколько часов. Нормальную «вербовку» товарища Жерара Сартра в ряды «Катарского общества исследователей» решили провести уже, что называется, на трезвую голову, объяснив ему всю суть предстоящего.
Вполне состоявшимся можно было считать и дело с приобщением к Обществу геральдиста Паулюса, с которым они общались вдвоем с Димитриадисом, хоть и по той же самой схеме.
А вот вопрос с альпийским стрелком пока немного беспокоил Петра Дмитриевича. И в первую очередь из-за того, что рассказала об этом человеке Маргарита, пока находилась…под кайфом.
 Китаец Иван Юрьевич И, сам о том не ведая, привёл Петра Дмитриевича за собой к симпатичному гостевому дому под названием «Старый плющ», в котором и скрылся. Пётр Дмитриевич, выхватив из кармана пальто измятую  карту-путеводитель по Эксу, мигом вошел следом, изображая растерянного туриста, заблудившегося в трёх соснах. Так что он успел заметить, как И взял ключ у стойки портье и стал подниматься по лестнице.
Повертевшись в холле с видом дуралея, не могущего сориентироваться на местности, Криушин-старший спросил у портье, сильно коверкая французские слова, как пройти к Моховому фонтану и, выслушав путаное объяснение, поблагодарил и ретировался на улицу.
Итак, местонахождение китайца было установлено, но следовало поторапливаться, поскольку неизвестно, долго ли тот здесь пробудет. Времени у отца Игоря оставалось в обрез на то, чтобы успеть прибыть на свидание с Маргаритой без опозданий. Он успел закинуть шляпу и газету в свою машину, припаркованную недалеко от места встречи, прихватил из салона заранее купленный цветок и явился перед фонтаном короля Рене секунда в секунду с пунктуальной госпожой ван дер Брок.
- Я и не думала, что ты захочешь ещё одной встречи! – сходу заявила женщина, когда он поцеловал ей руку и вручил тёмно-красную розу.
- Это потому, что ты в конце концов просто отключилась? – улыбнулся Пётр Дмитриевич.
- Глупо вышло! На меня так странно подействовал алкоголь…Я даже не помню…всего.
- Наверное, мы зря смешали вино и коньяк, - подмигнул ей чекист. – Впредь будем осторожнее.
- Ты оставил мне такую смешную записку. Но мне было приятно это прочитать!
Она, вроде бы, смутилась и уткнула нос в розу, глубоко вдохнула аромат, потом посмотрела на своего собеседника:
- А твоя жена нас не увидит? Не станет опять тебя бить по лицу?
- На этот раз она меня просто убьёт, - весело сообщил Пётр Дмитриевич, и его подруга расхохоталась.
По правде говоря, тащить ее в постель он не собирался, ему нужно было лишь ее порасспрашивать, не вызывая подозрений. Поэтому сегодня он предложил ей прогулку по вечернему городу и, в том числе, собирался воспользоваться помощью Андрея Вениаминовича, обещавшего провести их на одну виллу с богатой коллекцией скульптуры, куда посетителей, вообще-то, не пускают.
Однако, к счастью, этот маневр не понадобился. Маргарита сама расстроила их свидание, потому что через два часа ей кто-то позвонил, и она, извинившись, сказала, что срочно должна уйти. И даже отказалась от предложения Криушина-старшего ее подвезти.
Пётр Дмитриевич решил немедленно приступить к исполнению «китайской части» плана. Роза сообщила, что зелье готово и ждёт его, с пылу, с жару. Димитриадис сам привёз флаконы с зельем и со снотворным и обещал подождать в машине, пока он будет общаться с китайцем. В номер, конечно, заходить не планировалось, как и вообще в гостиницу.
Поступили проще: Димитриадис позвонил на ресепшен и, представившись сотрудником геральдического общества, принялся выяснять, не останавливался ли у них китайский гость их завтрашней конференции, которого они буквально потеряли в организационной суматохе. Димитриадис заболтал девушку-администратора до такой степени, что через пять минут растерянный Иван Юрьевич И уже стоял посреди гостиничного холла и удивлённо пожимал руку Андрею Вениаминовичу, который убеждал его в том, что его имя есть у них в списке приглашенных.
Китаец возражал, Димитриадис настаивал, в конце концов, недоразумение прояснилось, и Андрей Вениаминович в знак примирения предложил Ивану Юрьевичу выпить кофе или чего покрепче прямо тут, в кафе напротив. Китаец сначала отнекивался, но всё-таки согласился, сочтя, видимо, что этот чрезмерно назойливый незнакомец иначе просто не отстанет.
Отец Паши сам влил в кофе китайцу зелье правды и, когда оно начало действовать, к ним присоединился Криушин-старший, непринужденно подсевший за их столик. Китаец искренне удивился и, разумеется, в полной мере выразил это, поскольку выпитое снадобье располагало к предельной откровенности. Пётр Дмитриевич, понимая, что время дорого, принялся допрашивать товарища И быстро и жёстко.
Выудив у него все нужные сведения, Димитриадис и Криушин-старший отвели пока еще не уснувшего лже-антиквара назад в гостиницу и присмотрели за тем, как он входит в свой номер.
- Мы с тобой прямо старики-разбойники, - весело заметил Пётр Дмитриевич, когда они собирались сесть в свои машины и тронуться домой.
- И не говори, Дмитрич. Чем приходится заниматься мирному учёному!
- Мой сын  называет это «мирный атом», - сквозь смех отозвался отец Игоря и сел за руль.
Смех смехом, а картина складывалась престранная, размышлял Пётр Дмитриевич, следуя на своей машине за машиной друга по улицам Экса. Допрошенный китаец веселился напропалую и рассказывал всё до того охотно, будто старался облегчить душу на исповеди. Повествование его, выстроенное как допрос, звучало эпично, будто воспоминания о великих исторических событиях или сильно урезанный сценарий приключенческого фильма с элементами сказки.
Незадолго до ареста казаками в 1914 году Джа-лама спас от гибели китайца, который последовал за ним в Россию, считая себя обязанным хранить верность своему спасителю. И когда ламу сослали в Астрахань, И приехал сюда с ним в роли оруженосца, преданного слуги и друга.
В 1917 году Джа-лама бежал из Астрахани, а И, помогая ему устроить побег, остался здесь. Сначала было решено, что это – временно, до прояснения, так сказать, обстановки, но революция и начавшаяся Гражданская война разрушили и все их планы, и всякую возможность общения и обмена весточками. Так китаец, вынужденно осевший в Астрахани и уже сносно выучившийся говорить по-русски, случайно познакомился со Степаном Агабабяном, а потом и его шефом – профессором Топорковым.
Ответы китайца на вопросы Петра Дмитриевича позволяли набросать лишь некий очерк событий, поскольку на красочные подробности времени просто не было.
Китаец стал помогать Агабабяну, участвовал в гражданской войне, был даже в рядах 11-й Красной армии. Он узнал и о результатах опытов Агабабяна, и о его судьбе, когда того стали использовать в проекте для разработки средства по созданию сверхчеловека. Сначала его забрали в Москву, а потом, много позже, секретно вернули в Астрахань, чтобы продолжить опыты уже здесь.
Именно от Агабабяна китаец узнал, что есть некая прививка, которую то и дело применяют в опытах, и в том числе – на детях. Увы, узнал слишком поздно: из письма, полученного по почте, от Агабабяна, который на тот момент уже был мёртв – возможно, покончил с собой. Подробностей там не было, только сожаления и сетования на то, что вынужден был ввязаться в такое грязное дело. Агабабян написал, что у него есть ученики и преемники, продолжавшие его опыты, и китаец счёл себя обязанным проследить за их дальнейшей судьбой.
Поэтому узнал уже в начале восьмидесятых, что прививку применили на детях Астрахани, но точно не знал, на ком именно. Круг поиска был весьма широк. И вот тут на связь с И вышел сам Джа-лама, который вовсе не погиб, как считал всё это время его товарищ. Иван Юрьевич был в шоке: он уже понял, что и с ним самим что-то неладно, раз он живет так долго, да и с Джа-ламой – тоже.
Выходило, что Джа-лама случайно стал бессмертным ещё в детстве, когда жил в калмыцкой степи и выпил воды, похоже, из того самого реликтового озера у подножия вала Карпинского. Во время своей дальнейшей жизни в Монголии он ещё не знал и не понимал, что именно с ним произошло, и даже не подозревал о чудодейственном эффекте той озёрной воды. Узнали об этом и он сам, и китаец И уже много позже.
Последние подробности, которые Петру Дмитриевичу удалось вытянуть сегодня из лже-антиквара, касались его пребывания в Экс-ан-Провансе. И именно они насторожили чекиста больше всего.
- Великий Чёрный, - сознался китаец, который уже к этому моменту перешел из стадии нездорового веселья к стадии слёз, - долго говорил со мной и спрашивал обо всём, что со мной было. Я рассказал ему о своем горе из-за потери друга Степана и его нехорошей смерти. Когда Джа-лама узнал о том, что были такие прививки, и были советские дети, на которых их испытали, он приказал мне найти тех, кто мог выжить после такой прививки.
- Зачем они ему понадобились? – успел спросить Пётр Дмитриевич перед тем, как дать китайцу снотворное.
- Чтобы использовать их кровь для выведения средства, которое позволит создать новых солдат, способных на всё. Потому что у него готов великий план, и ему это потребуется…
Вопросов у Криушина-старшего оставалось еще много, а времени их задать - уже не было. Поэтому он решил продолжить своё приятное знакомство с товарищем И в более спокойной обстановке. А именно – прихватив его на какое-то время в качестве пленника, которого можно будет спокойно и обстоятельно допросить в тихом безлюдном месте.
Так что Пётр Дмитриевич решил воспользоваться связями Димитриадиса на полную. Едва они с ним вернулись в дом на рю Песонель, по соседству с музеем Гранэ, он приступил к хозяину с вопросами. А точнее, попросту дал ему задание.
- Я знаю, что у тебя есть связи и с последователями катаров, и с последователями Айванхова, - огорошил он Димитриадиса, когда они вышли покурить во внутренний двор дома, распланированный по средневековому принципу «четырех садов». – А значит, ты можешь заручиться поддержкой пары-тройки крепких ребят, которые смогут незаметно похитить для меня человека. Я ведь не ошибаюсь, Андрей?
Димитриадис если и удивился осведомленности Криушина-старшего, вида не подал.
- Да, всё так. Ребят таких найти можно. Ты хочешь похитить китайца и выспросить у него все подробности?
- Конечно. Причём спрятать его надо где-то…в совсем неподходящем месте, которое никак не выведет ни на тебя, ни на твоих…собратьев по вере. Ведь пока я не знаю, на что способен этот их великий чёрный. Чем скорее я разберусь с этими неожиданными подарочками в виде китайца и Джа-ламы, тем скорее смогу заняться тем делом, ради которого сюда и приехал. И начать уже формировать местный филиал нашего Общества.
- Тогда…Да, хорошо. Место такое есть. Я свяжусь со своими и попрошу их всё сделать. Потому что – ты прав, нельзя тебе всё делать самому.
- Да, пора делегировать часть полномочий, - усмехнулся Пётр Дмитриевич, и они вернулись в дом, где Марианна и Роза сидели за столом над каким-то путаным раскладом на картах таро и были полностью поглощены гаданьем. Ивановские уже пару дней, как отбыли к себе домой в Рокфор-ле-Пен.

***
Избавившись от необходимости самому «добывать» китайца, Пётр Дмитриевич смог полностью сосредоточиться на ухаживаниях за Маргаритой-Сусанной, через которую намеревался выйти на Джа-ламу, а заодно и приступил к сближению с альпийским стрелком Рамиресом, которого тоже предстояло как-то задействовать в своих схемах.
Маршрут посещения регионального природного парка Альпий был оговорен заранее и, в принципе, не представлял собой ничего экстраординарного. Созданный в 2007 году на территории департамента Буш-дю-Рон, этот парк включает в себя известняковый массив Альпий и его ближайшие окрестности вроде берегов Дюранса. Парк выгородили прямо посреди плодородной прибрежной равнины, где издавна развивалось сельское хозяйство, так что места эти отнюдь не безлюдны, а вполне себе обжиты уже добрых четыре тысячи лет.
Разумеется, туристов сюда привозят регулярно, и те могут найти для себя развлечения на любой вкус: оливковые рощи и кипарисовые аллеи, винодельни, мельницы и старинные церкви, дикие сосновые боры и томящиеся под солнцем виноградники. По тропам лихо гоняют любители горных велосипедов и степенно перемещаются поклонники верховой езды. Даже Киру, которая была уже не весьма позднем сроке, решили взять с собой: подышать свежим горным воздухом и погулять на воле перед неизбежно предстоящим ей после родов периодом домашнего затворничества. Роза предпочла остаться дома, в Эксе.
Конечно, Димитриадис, пользуясь знакомством с Рамиресом, пускай и шапочным, попросил того составить для своих друзей какую-нибудь интересную программу, которая бы позволила им насладиться местными красотами, так сказать, на полную мощность.
Трудно сказать, чувствовал ли сам альпийский стрелок какой-то подвох, таящийся в этом приглашении, во всяком случае, по его симпатичному волевому лицу с легкой сексуальной небритостью ничего прочесть было нельзя. Он улыбался Марианне и Кире, вежливо переговаривался со старым чекистом и Ивановским, и вполне дружески хлопал по плечу отца Паши.
- Какой интересный мужчина, этот наш гид! – оценила Марианна Викторовна, когда они все, погрузившись в две машины, ехали по дороге под названием Шато де Пьердон, чтобы прибыть в место, откуда и должна была начаться их двухдневная экскурсия по заповеднику.
- Да он немного на Пашу похож, - заметила Кира. – И даже серьга у него в ухе такая же…
- Ну…пожалуй, ты права, - согласилась Марианна. – Только он более закрытый.
Пётр Дмитриевич же, крепко запомнивший слова своего сына насчет снайперской подготовки Рамиреса, никак не мог перестать высматривать на его лице следы того самого «омозоления», о котором говорил Игорь. И, разумеется, находил их. Как бы то ни было, с собой он всё-таки прихватил пистолет, которым разжился уже здесь, в Провансе, вскоре после приезда.
 Начальным пунктом их путешествия оказалось старинное аббатство Сен Мари де Пьердон и его знаменитые сады, а также действующая винодельня и, конечно, собственные виноградники. Так что первый день пребывания в этом уютном средневековом по духу месте можно было считать вполне светским и не слишком отличающимся от типичного дня в городе.
Особенно оно заинтересовало, конечно, женщин. Марианна, например, была в полном восторге от интерьеров, которые сочетали сельскую простоту с модерновым изяществом и современными удобствами, а Кире очень понравился прямоугольный бассейн с небесно-голубой водой, посреди которого возвышалось сухое дерево, больше похожее на сюрреалистическую скульптуру.
Этот день Пётр Дмитриевич посвятил разговорам с Рамиресом, которого и так и эдак выспрашивал о его работе, увлечениях и биографии, отдавая себе отчет в том, что тот вполне мог сочинять всё от первого до последнего слова.
И поздним вечером, за бутылкой местного вина, Криушин-старший до последнего задавал стрелку самые обычные вопросы – то есть, до того момента, когда начало действовать цыганское «зелье правды». Вот теперь настало время настоящих вопросов и настоящих ответов. Диктофон был включен, и оставалось только воспользоваться моментом.
- Сальвадор, ты давно стал снайпером? – спросил Пётр Дмитриевич, едва Рамирес, неожиданно рассмеявшись, чокнулся своим стаканом – с его и провозгласил дурацкий тост за прекрасных дам, которых сейчас тут нет, но они, тем не менее, всегда где-то присутствуют.
- Ох, Пьетро, - отмахнулся разомлевший Рамирес, - я ведь воевал на восточном фронте, нашу дивизию забросили под Сталинград! И было мне тогда двадцать два года. Я альпийский стрелок, а родился в Пьемонте…
- И ты хочешь сказать, что живёшь так долго и не стареешь?
- Живу, куда же деваться? Я так и не знаю, почему со мной такое произошло…Просто я вдруг перестал сильно меняться внешне, и понял, что пережил всех, кого знал…
Криушину-старшему стоило немало труда не давать Сальви слишком углубляться в воспоминания и держать нить разговора.
- Почему ты хочешь уйти от Джа-ламы? Великого чёрного, я имею в виду, кровавого ламы? – в упор глядя на Сальвадора, спросил чекист.
Тот только пожал плечами.
- Одно дело – выполнять мелкие поручения рядового киллера, устраняя неугодных лиц из мира бизнеса, науки или криминала, а другое – лезть в большую политику. Я не верю в успех его дела, вот и всё.
- О какой большой политике идёт речь? Военный переворот? – наудачу уточнил Пётр Дмитриевич.
- Бери выше, - весело отмахнулся Сальви. – Отделение части Тибетского автономного района от Китая и воссоздание там теократии во главе с далай-ламой. Номинально, конечно. Вся полнота власти будет, и это понятно, в руках самого Дамби…
- Дамби?
- Дамбиджалцана, - старательно по слогам выговорил стрелок калмыцкое имя Джа-ламы.
- Он сам рассказал тебе об этом?
- Только о планах по вербовке солдат, превращению их с помощью некоего лекарства в чрезвычайно сильных, выносливых и живучих, и использование вооруженных формирований из них для отделения территории…
- Думаешь, он сам верит в успех? Верит, что кучка пускай и самых крутых наёмников сможет противостоять армии?
- Нет, Пьетро, ты сам подумай! Там всё будет в сочетании с покушением на первое лицо государства. Провокация. Будто бы покушение совершат англичане. Якобы, недовольные присоединением Тайваня. И именно к этому покушению он пытается…пытался привлечь меня. Но я понимаю, что и меня, и его ждёт провал. Поэтому и хочу выйти из игры.
Сальви перестал смеяться, вздохнул и отпил глоток вина.
- Я ведь ничем ему не обязан, - он пожал плечами. – Пока я считал, что имеет смысл быть с ним заодно – я был. А теперь…Что ж…
Неожиданно погрустневший Сальви замолчал, мрачно разлил остатки вина из бутылки по их стаканам и с неожиданной злостью швырнул ее куда-то в кусты, в темноту. Выпил, не чокаясь с Криушиным, потом вытер глаза тыльной стороной ладони, смахивая неожиданно полившиеся слёзы. Пора было успокаивать бедолагу с помощью снотворного.
Следующий дань был посвящен собственно походу по туристическим тропам Альпия, причем Марианна, Кира, Димитриадис и Ивановский двинулись верхом на лошадях из монастырской конюшни, - хорошо обученных и знавших дорогу, а сам Сальвадор и Пётр Дмитриевич решили пройтись пешком.
 Сальвадор обещал показать своему новому товарищу редких орлов, обитающих в заповеднике, а заодно они намеревались пострелять из его винтовки с оптическим прицелом по мишеням, которые, как сказал егерь, расположены на месте древнего языческого святилища с остатками дольменов.
Поэтому они вдвоём, обутые в горные ботинки, ушли вперёд, не дожидаясь остальных. Погода немного испортилась: задувал резкий холодный ветер, небо перебегали торопливые клочкастые тучки, вроде бы, грозящие дождём, солнце то выныривало из-за них, заливая горы и долы тревожным золотым светом, то пряталось, погружая весь пейзаж в синеватый сумрак.
Они шагали уже довольно долго, следов присутствия людей вокруг становилось всё меньше, где-то журчал невидимый ручей, далеко внизу, окруженная ровными полосами виноградников, виднелась деревенька, в сторону которой пылила казавшаяся отсюда крошечной красная легковушка.
Каменистая тропа взбиралась всё выше, деревья вокруг волновались под ветром, будто невиданные косматые звери, птицы перекликались тревожно. Солнце снова вынырнуло, расплескав повсюду тусклое золото.
Пётр Дмитриевич обошёл камень, вросший в землю и как бы маркирующий крутой поворот тропы, и на мгновенье ему послышалось, что размеренный шаг идущего позади него Сальвадора сбился – но лишь на мгновенье. Спереди из кустов можжевельника резко вспорхнула какая-то пичуга, заставив Криушина-старшего инстинктивно отпрянуть – и краем глаза он уловил отблеск слева.
Не разбирая, что это, он молниеносно, будто включился некий автопилот, дёрнул из-за пояса джинсов пистолет, рывком развернулся влево и успел выстрелить в Рамиреса прежде, чем тот спустил курок своей винтовки. Именно её оптический прицел выдал своим блеском замысел хозяина.
Пуля пробила ему левую руку, стрелок пошатнулся, но винтовки не выронил, а лишь опустил ее, оступившись, и, под прицелом оружия своего противника, медленно положил на землю, а потом поднял руки. Ладонь оказалась прострелена насквозь, кровь лилась сильно, но кости, похоже, остались целы.
- Откуда у тебя пушка? И где ты научился так стрелять? – спросил снайпер, отступая на шаг назад.
- Я бы тебе ответил словами Шварценеггера из фильма «Красная жара», что учился в спецшколе под Киевом, да вот только это не соответствует действительности, - Пётр Дмитриевич, не опуская пистолета, шагнул вперед, нагнулся и подобрал с земли винтовку, повесил себе на плечо.
- Но ты явно подготовленный, - Сальвадор поморщился от боли. – Спасибо, что повредил не правую руку.
- Не за что. Она тебе еще пригодится. И мне – тоже.
Рамирес, несмотря на боль, посмотрел на него с некоторым интересом.
 - Ты меня хочешь нанять?
- Скорее, завербовать, - Пётр Дмитриевич, разорвав на две аккуратные полосы свой носовой платок, протянул его Сальвадору, чтобы тот перевязался. Тот молча подчинился, всё еще находясь под прицелом, и, придерживая зубами конец импровизированного бинта, крепко затянул рану.
- Ты что, из ЦРУ?
- А вот это уже обидно, - усмехнулся Пётр Дмитриевич. – Идём. Шагай вперёд. Скажешь остальным, что был несчастный случай, и я, такой растяпа, нечаянно, по неумению, тебя подстрелил.
Они прошли немного по тропе в обратном направлении.
- Итак, почему ты хотел меня убить? – поинтересовался Пётр Дмитриевич, видя, что стрелок немного пошатывается от потери крови.
- Я не хотел убить, - Рамирес оглянулся через плечо. – Я хотел лишь ранить.
- И?
- И задать вопросы.
- Какие же?
- О том, кто ты такой и кто тебя послал…Ты ведь много спрашивал меня…Я решил, что тебя послал…может, он сам.
- Дамби?
- Да.
- Ладно, шагай молча, береги силы.
В шато, куда они вернулись, не встретив, к счастью, ни свою группу, ни случайных туристов, Пётр Дмитриевич сам как следует обработал рану Сальвадора. Потом налил им обоим выпить и включил вчерашнюю диктофонную запись.
Молча прослушав ее, Рамирес посмотрел на Криушина-старшего.
- Чего ты от меня хочешь?
- Я уже сказал: завербовать тебя.
- Но зачем?
- Ты мне понадобишься. Здесь.
- Чтобы убить кого-нибудь? – криво усмехнулся Рамирес.
- Ну, это лишь в крайнем случае. А вообще – чтобы возглавить службу безопасности.
- Банка? – совсем опешил стрелок.
Пётр Дмитриевич рассмеялся.
- Вовсе нет. Одного научного исторического общества. Наподобие рыцарского ордена.
Рамирес несколько секунд молча таращился на него, потом кивнул, сообразив, о чём идет речь.
- Я понимаю. У нас они то и дело возникают по всей Окситании, то масоны, то катары, то тамплиеры, то  сатанисты, то бонапартисты, то неоязычники…
- Очень хорошо, - кивнул чекист. – Значит, ты примерно представляешь, с чем имеешь дело.
- Моего согласия ты не спросишь?
- Ну, для проформы, конечно, спрошу. Так ты согласен сотрудничать, Сальвадор?
- А можно ознакомиться с условиями контракта? – усмехнулся Рамирес, который, вопреки всему произошедшему, почему-то не злился на своего странного нового знакомого.
- Непременно ознакомишься, - успокоил его чекист. – Сразу по возвращении в Экс.

Глава 7
 Ночь в долине огня
Раньше, когда Роза Фёдоровна была дома, на Свободном посёлке, именно она организовывала все «шаманские приёмы» Паши, успокаивала расстроенных посетителей, снабжала их лечебными настойками и отварами, если им рекомендовалось такое лечение, вносила на ходу поправки в расписание, и вообще, полностью руководила всей ведьминской лавочкой, как называл это сам хозяин дома.
Зато теперь, в её отсутствие, все эти важные, но довольно неприятные обязанности вынуждены были взвалить на себя жена Паши и его близкие родственники Шандор и Земфира – семейная пара, проживающая в бывшем доме его покойного дяди Миши Романенко.
Может быть, из-за того, что организаторов теперь было аж трое, а может, из-за их не слишком почтенного возраста и плохого знания традиций, нередко случались всякие накладки. Поэтому Паше иногда было особенно тяжело и во время самого приёма страждущих, и после него. Вот и на этот раз Светка, Зема и Шандор допустили чрезвычайно серьёзный, почти невероятный, косяк в плане этикета.
Они по какой-то причине забыли, что сегодня приём нужно было начинать позже, поскольку с утра Паша должен был сам, лично, пойти к барону. Звонок оттуда был сделан заранее, и со всем уважением к Павлу Андреевичу его даже не стали дёргать в свободный день, согласившись отнять его время в день приёма.
И что же? Никто из его горе-помощничков, включая родную жену, не удосужился ему об этом сообщить! И Паша, ни сном, ни духом о просьбе самого барона, преспокойно начал с утра приём народа по своему обычному расписанию.
Но и это было ещё полбеды. Через час после начала, когда во дворе и на улице, как всегда, уже собралась огроменная очередь, а сам «ведьмак» только что отпустил очередных посетителей, его внимание привлёк какой-то нехороший шум снаружи.
Паша нахмурился и болезненно поморщился, потому что все звуки, запахи и прочие раздражители сейчас ощущались им особенно обострённо. Шум нарастал, было похоже на то, что масса народа чем-то громко и не очень вежливо возмущается.
 В довершение всего в комнату ворвалась бледная от волнения, с провалившимися от ужаса глазами Земфира и сообщила ему, что приехал сам барон с четырьмя своими людьми. Паша вытаращился на неё, по-настоящему испуганный таким нарушением традиций, и только сейчас осознал, что крики с улицы – это совсем, ну совсем нехорошо.
- Где он? Быстро! – скомандовал Морозко, выскочив из-за стола.
Земфира, громыхая каблуками своих туфель без задников, запинаясь в узком длинном платье коричневого бархата, ковыляла впереди. Паша, отстранив её, буквально слетел по лестнице со второго этажа и, ориентируясь на звук, выскочил прямо во двор, распахнув дверь настежь.
При виде его все затихли и вытаращились. Да твою-то мать! Была бы тут Роза, она бы сейчас переубивала саморучно их всех – и Пашу, и Свету, и Шандора, и Зему.
С улицы неслись возмущенные крики страждущих, сетовавших на наглецов, лезущих без очереди, да еще и так бесцеремонно. Понятное дело, это были не местные, не знающие порядков. Свои же, конечно, почтительно расступались перед бароном и едва ли не жались к забору, а те, кто сидел на лавках, специально расставленных по всему двору, чтобы люди могли ждать своей очереди с удобством, вскакивали с них и даже слегка кланялись.
Паша не спустился – спрыгнул с крыльца, в три шага преодолел расстояние, отделяющее его от барона и, со всем почтением согнувшись в поясном поклоне, поцеловал ему руку. Рука была благосклонно ему протянута, что означало хотя бы не крайнюю степень недовольства. Паша выпрямился и пригласил неожиданных гостей пройти в дом.
Старый барон, внешне всегда напоминавший художнику солиста знаменитой группы «Джипси Кингс», и даже одетый с таким же почти сценическим шиком и роскошью, медленно направился к крыльцу, степенно поднялся в сопровождении своих молодцов, напоминавших мафиози, и скрылся в доме.
Паша, едва ли не обливаясь потом от пережитого стресса, проводил всех в комнату для приёмов и знаками показал ошалевшей Земфире, чтобы принесла туда чаю. Ох, и вставит же он им всем за такой прокол, - свирепо думал Паша о своих помощниках, следя за тем, чтобы гости расположились удобно.
- Уехала Розочка, так и сразу всё у вас наперекосяк? – насмешливо осведомился барон, решив, видимо, пресечь на корню Пашины попытки оправдаться.
- Так и есть, - обреченно склонил он голову. – Моё дело колдовское, а в организации я не силён. Стыдно признаться, но сегодня я даже проспал…
Барон ухмыльнулся вроде бы снисходительно. В конце концов, подумал Паша, то, сколько я для них сделал, помогая прикрывать их разные тёмные делишки от соответствующих служб, должно хоть как-то примирить барона и с нарушением этикета, и с чем-нибудь похуже. Так что Паша разом расслабился и внимательно посмотрел на важного посетителя.
- Барон, так что вас привело? – начал Паша, краем сознания отмечая, что шум на улице поутих, видимо, Светлана и Шандор провели с публикой разъяснительную работу.
- Зови меня дядя Иван, давай без церемоний, - махнул рукой, унизанной перстнями, барон и тоже внимательно посмотрел на Пашу.
В дверях беззвучно материализовалась Земфира и, ступая по толстому ковру тихо и грациозно, внесла огромный поднос с чайным сервизом, бутылкой коньяка и всякой закуской. Слава богу, хоть это могут сделать как следует, подумал Паша и, кивнув ей, снова посмотрел на гостей.
- Итак, Паша, - начал барон, сразу же взяв бутылку коньяка за горло и отвинчивая пробку. – Мой Романчик приболел. Два дня уже.
Он налил коньяка в одну рюмку, зная, что Паша во время своих приёмов не пьёт, выпил одним махом и закусил ломтиком лимона. Паша молча ждал, когда барон скажет всё, что считает нужным, а уж потом можно будет задать вопросы.
- Вчера отвезли на скорой, - продолжил барон, наливая по-новой. – Он утром просто не проснулся. Дышит, вроде, живой, а – не просыпается! Врачи сказали, что неясный диагноз. Кома – не кома, летаргия – не летаргия…Ничего, говорят, не повреждено…Сердце, мозг – всё хорошо…Но не приходит в себя!
Он снова выпил и съел лимон.
- Мне можно посмотреть сначала вас? – попросил Паша.
Барон только покачал головой.
- Сейчас поедем с нами – и ты посмотришь его самого в больнице.
Паша кивнул, понимая, что спорить тут не приходится. Выходить им, кстати, придётся по-прежнему через главный вход. Но, зато у него будет возможность самому объяснить людям, почему им придется сегодня ждать его гораздо, гораздо дольше обычного.

***
Младшего сына барона – Романа – положили, как оказалось, в отделение неврологии Александровской больницы. Время для посещения больных было неурочное, однако, конечно, для барона это не являлось препятствием, так что он с Пашей и два сопровождающих (кажется, это были средний сын и племянник самого дяди Ивана), накинув одноразовые голубые халаты, в избытке висевшие на вешалке у входа, поднялись в отделение и прошли в палату.
Мальчик лежал совершенно неподвижно, дышал ровно и размеренно, но больше никаких признаков жизни не подавал. В палату заглянула дежурная медсестра, сначала недовольно нахмурилась, но, разглядев Пашу, вдруг радостно заулыбалась и скрылась в коридоре. Чем чёрт не шутит? Возможно, она тоже бывала у него на приёме…
Паша взял мальчика за руку – рука была теплой, сухой и твердой - в общем, обычная мальчишеская рука. Ногти не были ни посиневшими, ни белыми, цвет кожи – нормальный, слегка смуглый, как и у самого барона. Прикрыв глаза и отключившись от неумолкающей музыки внешнего мира, Морозко попытался войти туда, где сейчас находился Роман.
Странно, но…Романа не было. Было ощущение, что в пустой тёмной комнате мерцает что-то вроде слабого отсвета, отголоска, будто аромат духов вышедшей отсюда женщины. Только это был не аромат, а…как будто некий голубовато-желтый дымок. Он вился куда-то в тёмную даль и пропадал там. Никакой дороги Паша не ощущал, не видел – поэтому сначала не понимал, как же именно ему нужно идти по этому странному, будто газовому, следу.
Потом он ощутил, что «идти» ему вовсе не надо, а надо просто задавать себе следующую точку, в которой он хочет оказаться – и просто там оказаться. Так дело пошло быстрее.
Сидевшим в палате вокруг кровати мальчика казалось, что Паше стало дурно: он уткнулся лицом в сложенные руки, опёрся ими о край кровати, будто в неутешном горе. Однако сам он понимал, что только так и сможет сосредоточиться на предстоящей погоне за…дымом?
Чем дальше и дольше – тем ярче, как бы гуще, насыщеннее становился призрачный дымок, и художнику уже стало представляться, что это действительно чей-то след, след некоего существа, какой оставляет после себя, например, улитка, или ящерица в песке, или лиса на снегу.
Вскоре он увидел и само существо, которое светилось где-то впереди (впереди? или в высоте?) – как далёкая косматая комета, видимая с Земли. Паша немного сбавил скорость перемещения, чтобы не догнать неведомую тварь слишком резко и не оказаться к ней чересчур близко.
И вот уже стало понятно, что это – самый настоящий огненный дракон, с четырьмя перепончатыми лапами, длинным хвостом и рядом острых шипов, как у стегозавра. Гибко извиваясь, дракон будто плыл сквозь мрак, словно сквозь тёмную воду, и при каждом движении с него отлетала, осыпалась, облезала огненная чешуя. Весь он был составлен из огненных искр, представляя собой как бы загустевший фейреверк, не рассыпавшийся сразу, а держащий свою причудливую форму долго-долго.
Паша понял, что дракон не имеет ни собственного сознания, ни воли, ни инстинктов, потому что он – даже не существо, а…проекция? Тот самый застывший фейерверк, который кто-то сначала сделал, а потом выпустил на волю.
Паша поравнялся с ним, увидел (или ощутил? представил?), что глаза дракона плотно зажмурены, а вот ноздри, образованные кольцами из слепившихся искр, как будто нюхают воздух, словно он что-то ищет.
Однако искр с него осыпалось всё больше, он словно понемногу растворялся, истаивал – и скоро Паша увидел, что изрядно побледневший, разреженный дракон начинает как бы снижаться, теряя скорость. Когда от странной сущности уже практически ничего не осталось, Морозко влетел вместе с её остатками в какой-то проём, по ощущениям похожий на дверь обычного сарая. Вокруг было темно, но уже не настолько непроглядно. Будто из щелей между досками пробивался слабый сумеречный свет. Паша прильнул к одной из щелей и попытался разглядеть, что там, за... стеной?
Ощущения его не подвели. «За стеной» была самая обычная комната самого обычного дома, как если бы он зашел в гости к кому-нибудь на Свободном. В углу висели иконы, у стены работал плоский телевизор, по которому показывали новости, стояли кресла и диван. Только людей в комнате не было.
Паша поискал дверь, через которую смог бы «выйти» туда, в эту комнату, но ничего такого не нашлось. Тогда он снова представил – или ощутил – что уже стоит там, возле дивана – и немедленно там оказался.
Морозко осмотрелся, двинулся в другие комнаты, но людей по-прежнему не увидел. Ничто не намекало на принадлежность этого жилища… Пока Паша не сообразил «выйти» на улицу. Так он очутился во дворе, где перед закрытыми воротами стояла тёмно-красная изрядно побитая иномарка, а над воротами торчал высокий шест с прибитым к нему скворечником, выкрашенным в зелёный цвет.
Паша чувствовал, что силы его на исходе, - всё вокруг утрачивало ясность, мутилось, расплывалось. Наверное, он израсходовал все свои запасы, так что теперь ему нужно было немедленно отсюда ретироваться. Он успел разглядеть уже «поплывший» номер машины – и дал себе команду «выйти». На секунду его охватила чернота, нахлынувшая как бы с краёв поля зрения, в животе возникла ужасная обморочная пустота – и вот он снова в палате, а вокруг сидят испуганные цыгане и смотрят на него, как на чудо-юдо.
Паша шумно выдохнул и выпрямился на стуле.
- Паша, кровь из носа идёт, - показал на него пальцем барон и протянул ему свой платок с вышитым узором.
Паша машинально взял его и обтёр лицо. Проклятье и проклятье, такое стало повторяться слишком часто…
- Ну что там? – наконец, почти робко спросил барон.
Морозко назвал ему номер машины, который увидел, описал двор и даже скворечник.
Цыгане переглянулись.
- Ты уверен? – уточнил барон.
Паша устало пожал плечами.
- Кто-то из этого дома вызвал некое…некую сущность, которая…похитила мальчика? Напала на него? Не знаю пока. Как-то так… Конечно, они не сами такое сделали. Не представляю вообще, кто у нас в городе смог бы такое сотворить. Но на этого…мастера драконов мне уже не выйти – все следы приведут к самим заказчикам. Но я должен буду ещё посмотреть…Вы знаете, чья это машина?
Барон молча кивнул и поднялся на ноги.
- Пойдём, отвезу тебя домой, на тебе лица нет, - он положил руку Паше на плечо, и она показалась художнику тяжелой, как бетонная плита. Вот интересно, как он сегодня будет дальше вести приём?
Паша размышлял о том, что дракон привёл его прямо к заказчику всего этого…волшебного действа, а вовсе не к своему создателю. Так это обычно и делается: спрос, как говорится, будет с того, кто платит деньги, кто музыку заказывает, а не с того, кто её исполняет… Кем были эти люди? Возможно, конкурентами? Или какими-то недовольными родственниками? Поскольку сам Иван не давал ему «посмотреть» себя, Паше оставалось только гадать. Да и не так важно это было, строго говоря. Ведь к нему пришли ради помощи мальчику, а не ради разборок с гипотетическими конкурентами.
Предусмотрительный дядя Иван прямо в машине налил ему полный стакан ледяного виски, извлеченного из бара, дал заесть его чёрной икрой из стеклянной баночки, которую достал оттуда же и, похлопав по плечу, назвал его своим дорогими храбрым мальчиком и прибавил ещё что-то на ромало, но так тихо, что Паша не разобрал.
Удивительно, но народное средство дяди Ивана подействовало, как надо, и Паша вполне успешно довёл сегодняшний приём до конца. Правда, закончить его пришлось на час раньше обычного, потому что Светлана, заметившая, что муж сам не свой, свернула таки лавочку и попросила всех отнестись с пониманием и приходить в другой раз.
Сам Паша вырубился сразу, как только дошел до своей кровати – он не смог уже ни помыться, ни поесть, ни поиграть с детьми, которые, надо отдать им должное, к нему и не приставали, вот разве что легли с ним рядом, обняли и как бы убаюкивали его. Последнее, что Паша запомнил перед тем, как провалиться в тяжёлый сон, был чёрный кот Амур, улёгшийся прямо ему на грудь в позе сфинкса.
Проснувшийся утром Паша чувствовал себя свежим, как огурчик, что было, конечно, весьма странно. Кроме того, проснулся он с ясным пониманием того, что именно ему предстоит сделать, чтобы помочь сыну барона.
Поэтому, позавтракав и объяснив жене, что поедет к себе в мастерскую порисовать, тайком от неё прихватил из кладовки с травами настойку мандрагоры, которая несколько лет назад сыграла с ним злую шутку, но в то же время помогла посмотреть на вещи под другим углом, и уехал из дома.
Машину он и правда загнал во внутренний двор Персидского подворья, вот только рисовать совершенно не собирался. Это всё было для конспирации. Отсюда он позвонил Аде и Мишке Макарову, которого попросил приехать на своей машине и освободить для него целый день. Сначала он хотел вызвать Игоря, но вовремя вспомнил, что у того сегодня лекции в универе. Оба прибыли в течение часа и с озабоченным видом уселись на диван в его мастерской, даже не сняв верхней одежды.
- Сейчас поедем кое-куда, мне нужно помочь захворавшему мальчику.
- А куда именно поедем? – не могла не спросить жена Игоря.
- Кабы я знал, - фыркнул художник. – Сейчас выпью зелья, потом сядем в машину, Макаров поведёт, а я буду говорить, куда ехать.
- Стоп-стоп! – ужаснулся Макаров. – То есть, ты будешь…под веществами? И будешь свои глюки мне пересказывать, а я по ним, как по навигатору, буду руль крутить?!
- В точку, - Паша весело заулыбался. – Лучше и не сформулируешь.
- Так в чём смысл путешествия? – снова уточнила Ада.
- В том, что я увижу, где мальчик сейчас находится…
- Так его похитили! – догадался Макаров.
- И да, и нет, - не стал вдаваться в подробности Морозко, а просто щедро налил в стакан настойки, выпил её и поднялся.
- Всё, теперь пошли.
Он снял с вешалки своё пальто и вышел наружу.
- Мы на твоей машине поедем? – осведомился Макаров, когда они спустились во двор.
- Нет, на твоей. Моя будет стоять здесь, чтобы выглядело так, будто я рисую у себя. Ясно?
- Ясно, - отозвалась Ада, собираясь сесть на заднее сиденье Мишкиной тойоты.
- Нет, иди ты вперёд, - остановил ее Паша. – На случай, если меня вдруг перекроет, и я стану буянить.
Ада послушно пересела вперед, а Паша устроился на заднем сиденье и даже пристегнулся.
- Может, тебя ещё наручниками приковать? – мрачно пошутил водитель.
- Да было бы неплохо, но их всё равно нет.
Они посидели немного в полном молчании.
- Всё, вот теперь поехали, - неожиданно нарушил ставшую уже невыносимой тишину Паша.
Макаров покачал головой, но безропотно завёл мотор, и машина медленно выползла из подворья на улицу Чернышевского.
Паша посмотрел в окно и увидел, как желтовато-голубое сияние, будто состоящее из рассыпающихся искр, колышется в небе где-то в стороне скверика Пушкина.
- Давай к Пушкину,  - скомандовал он Макарову. – И главное, не задавайте мне никаких вопросов…Если мне что понадобится, я сам спрошу, тогда отвечайте…Поехали, поехали!
Макаров вёл машину не слишком быстро, стараясь успеть за неожиданно отдаваемыми Пашей командами. А тот видел странный искристый след то у колокольни Благовещенского монастыря, то в стороне моста Победы, то велел гнаться за ним по улице Яблочкова, а потом – через мясокомбинатовский мост, на другой берег Прямой Болды.
Паша немного удивился, поняв, что именно ему всё это напоминает. А напоминало оно ему действия Мерлина – персонажа великой эпопеи «Хроники Амбера», который вот так же, будто ядовитую паутину, распутывал чужие заклинания, взламывал, как замки, заклятия конкурентов и отправлялся по следу чужого колдовства. Однако, хорошо же Роджер Желязны разбирался во всем этом, если описал всё до того точно, - думал Паша с изумлением. Вот ведь загадка гения…
Проблема была в том, что Морозко вскоре перестал различать пейзаж реальный и свой внутренний, фантасмагорический, порождённый действием мандрагоры.
Вместо трубы ГРЭС он видел ствол Мирового Дерева со снующими вверх и вниз по нему какими-то огненными существами, вместо речки Болды ему мерещилась река жидкого пламени, а мост через нее выглядел раскаленным добела. Он перестал называть привычные всем улицы и локации, а просто стал говорить Мишке, что надо ехать прямо, направо, налево или повернуть.
Так дело пошло быстрее. Макаров был полностью поглощен попытками совместить, так сказать, две реальности и согласовать дорогу сказочную с дорогой обычной.
 Ему приходилось соблюдать правила, тормозить на светофорах, стоять в пробках или делать объезды, даже если Паша требовал гнать поскорее или ехать прямо, никуда не сворачивая. Макаров, как заметила Ада, весь взмок – пот катился по его лицу градом, а костяшки пальцев, сжимавшие руль, побелели от напряжения. Настал момент, когда Паша радостно вскрикнул, «увидев» что-то важное.
- Вот оно! Вон то место! Прямо на горизонте! – возрадовался он. – Мишка, гони туда, прямо! Видишь, там огонь и огненные драконы пляшут?
 - Вижу, вижу, - соврал Макаров, видевший только трубы Аксарайского газоперерабатывающего завода. Если следовать безумным указаниям Морозки, то ему придется внаглую пересечь границу санитарной зоны, наплевав на пропускной режим, съехать с дороги и пилить по пескам.
Паша вошел в раж и с большим трудом мог усидеть на месте, он колотил Макарова по спине, требуя ехать именно туда, куда он велит, и в конце концов Макаров, пользуясь тем, что на развязке образовалась обычная в этих местах пробка, все-таки съехал с трассы и, укрываясь за деревьями и кустами пескозащитных полос, погнал машину в сторону мерещившихся другу огненных драконов.
Наконец, Морозко приказал остановиться, отстегнул ремень и выбрался из машины.
- Вот это да! -  с восхищением протянул он. – Это же настоящая Долина Огня!
Ему виделось прямо перед ними бескрайнее тёмное степное пространство, усеянное огнями, повсюду между землей и небом вставали и снова опадали гигантские огненные столпы, словно бьющие из земли, и как бы взвивались вверх огромные огненные драконы. Везде вокруг был огонь. Под ноги им то и дело падали огненные хлопья, искры и какие-то раскаленные камешки. Вокруг отчетливо разносился запах серы.
Восхищение Паши, однако, никак не разделяли его недоумевающие друзья, которые видели вокруг себя только бесконечные пески с чахлой растительностью, ощетинившийся вдали всеми своими трубами АГПЗ и предгрозовое небо, накрывшее все глухим свинцово-серым колпаком. Холод, к тому же, стоял просто собачий, несмотря на обещанные синоптиками плюс пятнадцать градусов.
 - Тут точно долина огня, а не долина льда? – проворчала Ада, плотнее кутаясь в свое неизменное пальто леопардовой расцветки. Знала бы, куда они попрутся, надела бы что-нибудь потеплее и поудобнее!
Паша вертелся по сторонам, будто осматриваясь – но не здесь, а посреди видимого ему одному ландшафта. Потом вдруг расстегнул пальто, снял его и, не глядя, вручил Аде.
- Паш, ты чего? Замерзнешь ведь! – испугалась она.
- Да тут дышать нечем, - отмахнулся Паша и засучил рукава рубашки. – С меня пот льёт градом…
Это было правдой.
- Ты куда сейчас? – осторожно спросил Макаров.
- За мальчиком, - ответил Паша – и двинулся прямо вперёд, сквозь заросль верблюжьей колючки.
Макаров и Ада медленно потянулись следом.
Паша теперь отчетливо видел толстые огненные канаты, которые, как тросы натяжения, крепились к земле, а потом поднимались, тянулись вперед и вверх – видимо, туда, где были закреплены их противоположные концы.
Уворачиваясь от огненной шрапнели и целых клубов пламени, вылетавших из-под ног с пугающей быстротой и внезапностью, Морозко уже не шел, а почти бежал через адскую местность, ориентируясь по «канатам». Они вели его к какому-то чертовому котлу, не иначе: впереди что-то полыхало, как огромное, идеально круглое огненное озеро, и сразу напомнило Паше горящую уже полвека газовую скважину в Казахстане.
Чем ближе он подходил, тем нестерпимее становилось, тем невыносимее был жар. Над этим огненным колодцем или озером была подвешена на тонком высоком столбе, на огненных «тросах» - вопреки всем законам земной механики – какая-то раскалённая добела конструкция, вроде железной клетки. Она почти касалась – нет, не земли, а бурлящего внизу пламени.
Увиденное его обожгло – в прямом смысле слова: ощущение палящего жара, будто его сунули в огромную раскаленную духовку, ослепило и оглушило. Казалось, вокруг поднимается зыбкое марево, в восходящих токах которого расплывается лежащий в середине раскаленной клетки мальчик Роман. Мальчик беспробудно спал, положив обе руки под щёку и свернувшись на боку. Как подступиться к нему, Паша просто не представлял.
Стоять тут становилось уже невмоготу. Ему срочно требовалось нестандартное решение. Вокруг все трещало, гудело и выло, и никаких других звуков было не разобрать. Ладно, придётся рискнуть. Он набрал в легкие побольше раскаленного воздуха, едва не задохнувшись, и изо всех сил заорал:
- Ада! Сюда!
Ада и Мишка, стоявшие в паре шагов позади него, даже отшатнулись от неожиданности. Ада подошла и взяла его за плечо.
- Паша! Я здесь! – сообщила она ему на ухо, не зная, услышит ли он ее.
Паша ее услышал, но не увидел, её голос будто долетел из какого-то скрытого динамика, да еще и сквозь помехи.
- Неси огнетушитель! – снова заорал он. – Скорее!
- Блин! – выругалась Ада и растерянно посмотрела на Мишку.
- У меня в машине, - ошарашенно ответил тот.
Ада развернулась и, увязая в песке, побежала назад. Благо, от машины они ушли недалеко, всего с полкилометра, поэтому она обернулась довольно быстро, но всё равно застала Пашу сидящим на земле, с лицом, уткнутым в колени, словно он закрывался от чего-то. Она опустилась рядом с ним и сказала снова ему на ухо, что огнетушитель у нее.
Паша сразу вскочил и, прикрывая лицо согнутой рукой, будто и правда защищался от нестерпимого жара, показал ей на невзрачную заросль засохшей колючки, имевшую довольно правильную круглую форму.
- Вот сюда! Давай, лей прямо сюда! – скомандовал он.
Ада, уже не пытаясь анализировать происходящее, выдернула предохранитель и направила раструб огнетушителя прямо в центр заросли, щедро поливая ее пеной.
Паша отскочил назад и отвернулся, прикрывая голову руками. Перед ним сейчас буквально взорвалось облако белого пара, который сразу погасил пламя под клеткой, а сама клетка мгновенно охладилась до состояния льда. Даже ресницы спящего мальчика и его одежда вмиг покрылись инеем.
Паша рванул дверцу клетки на себя, замок на ней раскололся, осыпался ледяными кусочками, вот только ладонь Паши обожгло мертвящим холодом, и, когда он попытался убрать руку, оказалось, что кожа примерзла и теперь от рывка просто слезла до мяса. Паша зашипел от боли, а в реальном мире Ада с ужасом увидела, как на его ладони вздувается громадный волдырь, тут же лопается, а под ошмётками кожи обильно выступает кровь.
- Ни фига себе! – ужаснулась Ада вслух, показывая пальцем Макарову на жуткое явление.
- У него что, стигматы? – только и смог сказать Макаров.
- А что же ещё, - проворчала Ада, раздумывая, нести ли аптечку прямо сейчас, или подождать с перевязкой до окончания всего  этого…трипа.
Паша, стараясь не поранить руку еще сильнее, шагнул внутрь клетки, предательски колыхавшейся под ногами, поднял так и не проснувшегося мальчика и вытащил его наружу.
Контраст между неожиданным холодом и растекающимся повсюду вокруг жаром был настолько мучительным, что Паша даже на миг засомневался, что у него получится. Он немного постоял, как бы собираясь с силами для решающего рывка, потом перехватил Романа поудобнее и зашагал, как мог быстро, обратно, к краю Долины Огня.
Погода над «долиной», меж тем, стремительно портилась, и Михаил с Адой встревоженно смотрели на тяжко потемневшее небо, так что прямо на глазах и без того тусклый день превращался в настоящую ночь, а пар изо рта свидетельствовал уже явно о минусовой температуре.
Они, тем не менее, брели за спотыкавшимся Пашей, который брёл обратно с таким трудом, будто тащил что-то очень тяжелое, а сил у него уже не осталось.
- Всё, с меня хватит! – не выдержала Ада, подошла к нему и решительно накинула ему на плечи его пальто, которое так и таскала с собой, а потом крепко взяла его под руку. – Миш, бери его.
Макаров последовал ее примеру, и вдвоем они повели его дальше, к машине, стараясь, однако, не мешать ему двигаться в его собственном темпе.
Край огненной долины был виден Паше уже совсем близко, и сил у него вдруг прибавилось, так что доволочь туда спящего мальчика уже не составило труда.
Едва Паша перешагнул видимую ему одному границу адской локации, силы у него кончились совсем, и он, едва не уронив свою ношу и почти упав, опустился на песок. И увидел, что сидит на земле возле машины, а рядом сидят Ада и Макаров, участливо заглядывая ему в лицо. На плечи его было накинуто пальто, и никакого мальчика с ним, конечно, не было.
- Ты как? Вышел из транса? – спросила Ада.
Паша почувствовал нестерпимое жжение и боль в руке, увидел свою – обожженную? – ладонь.
- Вроде… - наконец, отозвался он.
С совершенно почерневшего неба вдруг повалил снег, да такими крупными хлопьями, что было вообще непонятно, как они смогли образоваться в атмосфере. Да еще и земля под ногами, кажется, как-то странно гудела.
- Может, давайте отсюда убираться? – внёс разумное предложение Макаров. – Не нравится мне эта тьма, пришедшая с востока!
- И поглотившая город, ненавидимый прокуратором, – процитировал в ответ Паша.
- Валим отсюда, - согласилась Ада, решительно поднялась с земли и подала Паше руку. – А то сейчас прилетит на санях Снежная Королева, да и утащит кого-нибудь из вас, ходи вас потом, ищи по свету…
Они с Пашей сели на заднее сиденье, и Ада, достав аптечку, принялась обрабатывать невесть откуда взявшийся его ожог. Спрашивать об этом она не стала: какой смысл? Во всём этом вообще, кажется, не было никакого смысла.
Машина, распугивая светом фар снежный шабаш, медленно пробиралась к дороге. Сначала под колёсами захрустела грунтовка, потом стала видна знаменитая пирамида инженера Голода, установленная на развязке у АГПЗ, а потом вокруг началась цивилизация, сразу заявившая о себе громадной пробкой из сердито сигналивших транспортов и ярким светом фонарей. Надо всем этим бесновался невиданный для астраханского октября снегопад.
В салоне было тепло, так что согревшиеся пассажиры Макарова незаметно задремали, доверчиво привалившись друг к другу, и только настойчивый сигнал телефона заставил их прийти в себя.
Паша, едва понимая, что звонит именно его мобильник, рассмотрел номер и, прижав телефон к уху, услышал радостные вопли самого барона, который сообщил, что Романчик пришел в себя в больнице час назад, и очень удивляется, почему вообще там оказался. Кое-как вытерпев поток благодарностей и восторгов, Паша машинально отметил про себя, что мальчик очухался, похоже, именно в тот момент, когда он сам пришёл в себя возле машины.
Пробка медленно ползла, и троица путешественников откровенно скучала. Паша и Ада прикончили маленькую сувенирную бутылку коньяка, извлеченную их добрым водителем из бардачка, и их потянуло на философские темы.
- Что бы ты делала, будь у тебя много денег? – зачем-то поинтересовался захмелевший Морозко.
- Денег? А на что они мне? – удивилась Ада.
- Да мало ли? Власть, могущество…
- Так это ведь всё не то.
- Почему – не то? А что тогда – то?
- Ну… Какую уж там они власть могут дать? Вот, например, смотри. Вот есть Игорь. Ты бы мог его купить? За деньги?
- В каком смысле – купить?
- Да во всех, - пожала она плечами. – В прямых и переносных. Смог бы? Нет, не смог бы. И никто не смог. Ни для чего. И я бы не могла. А вот – поди ж ты: он на мне женился. Сам. Просто так. Понимаешь? Потому что так захотел. И я его заполучила. Ну, и какие деньги с этим вообще сравнятся? Да хоть все деньги мира…Зачем они, если они всё равно не дали бы мне его?
- Ну…офигеть, конечно, у тебя рассуждения… Но звучит понятно. И где-то даже убедительно…
Машина дёрнулась, когда Макаров сумел протиснуть её в освободившийся между двумя бензовозами прогал, а потом неожиданно на дороге стало почти свободно, а пробка рассосалась, будто её и не было.
- Всё, хватит мучить меня вашими ужасными рассуждениями, - велел Михаил, разгоняя машину. – Никогда я ещё так не уставал, кажется, как сегодня. Паша, тебя я везу сразу домой. А свою машину заберешь из подворья завтра.
- А меня сможешь тоже домой отвезти? – попросила Ада.
- Странный вопрос! – пожал плечами Макаров. – Игорь знает, что я тебя должен привезти, я ему дал знать о нашем сегодняшнем приключении.
- Вот спасибо! – искренне обрадовалась Ада. – А то он бы рассердился, что я куда-то умотала…А моих оправданий он слушать не любит.
- Надо же, о муже забеспокоилась! – засмеялся Морозко, а Ада свирепо посмотрела на него, чтобы он, не дай боже, не ляпнул чего-нибудь лишнего при Макарове.
Макаров подогнал машину к воротам дома Паши и заглушил мотор.
- Наверное, нам надо показаться твоей жене и сочинить какую-нибудь версию? – предложил он Паше.
- Да, главное, чтобы она не знала про мандрагору! – оценил Паша заботу друга.
- Давайте скажем, что все случайно собрались у тебя в мастерской, напились, а ты спьяну обжёг руку кофеваркой? – предложила вариант Ада.
- Давайте, - согласился Макаров.
- И ни слова про мандрагору и Долину Огня! – приказал Паша, отпирая калитку.

Глава 8
Камень преткновения
- Здесь раньше был тайник Сопротивления, - Димитриадис посветил фонарем перед собой, и Пётр Дмитриевич, немного пригнувшись под низким сводом, покрытым известковыми натёками, различил узкий проход, терявшийся а глубине скалы. Вход в эту пещеру был замаскирован густой зарослью дрока и даже маленьким – в полторы струйки – водопадом, образованным лесным ручьём. Снаружи было даже не видно, что это именно вход, поскольку расщелина в скале выглядела просто как широкая трещина.
Но вот внутри скрывалось целое царство карстовых пустот, ниш, залов и проходов, порой подсвеченных пробивавшимся через трещины и расщелины солнцем. Повсюду были следы пребывания человека, а в одном закутке, на миг выхваченном из мрака светом фонаря, Пётр Дмитриевич успел заметить даже наскальную живопись: оленья морда, нанесённая углем и красной охрой, небрежными, но точными штрихами уверенной рукой первобытного художника.
Какие-то проржавевшие консервные банки, пустые канистры от бензина, осколки стекла, истлевшее альпинистское снаряжение – повсюду были метки времени. Вот разве что не хватало запертых сундуков, рассыпанных по полу костей или прикованного ржавой цепью скелета, чтобы сходство с пещерой из приключенческих романов стало полным.
Димитриадис привёл Криушина-старшего в подобие кельи, где стояла узкая солдатская койка, накрытая явно казёнными одеялами, такой же стол и даже сумка-холодильник.
На койке сидел с угрюмым выражением лица и связанными руками Иван Юрьевич И, а на двух перевёрнутых ящиках из-под испанских апельсинов развалились скучающие бородатые люди такого угрожающего вида, что Пётр Дмитриевич невольно порадовался, что снова захватил с собой оружие.
- Вот, - презентовал Андрей Вениаминович пленника и обстановку, - это то, что ты просил.
Пётр Дмитриевич вежливо поздоровался со стражами на хорошем французском, и попросил, чтобы они ненадолго оставили их одних.
За то время, пока длился этот самый настоящий допрос, Димитриадис четырежды выходил покурить, дважды относил из сумки-холодильника жестяные банки с пивом охранникам, коротавшим время снаружи, у входа в пещеру, созванивался с Розой Фёдоровной, а Пётр Дмитриевич всё продолжал мучить китайца вопросами.
И, пока слушал его, не мог отделаться от сравнения всего этого повествования со сценарием довольно унылого детективного сериала, в котором герои по многу лет живут какими-то смутными надеждами, ищут ответы на вопросы, полвека как утратившие свою актуальность, пытаются отомстить врагам, которых давно нет в живых, или ищут сокровище, которого на самом деле не существовало.
 Криушин-старший думал, что толкового блокбастера из такой чепухи бы точно не получилось, а вот ему – деваться некуда! – приходится всё это осмысливать и приводить в некий упорядоченный вид.
Сопоставив сегодняшнюю свежую информацию с той, что уже раньше удалось вытянуть из Ивана Юрьевича, Пётр Дмитриевич понял, что И целенаправленно искал следы таинственного препарата Агабабяна давно. В  Провансе он оказался вовсе не случайно. Во-первых, здесь осел его обожаемый учитель и повелитель Джа-лама. Во-вторых, именно чёртов китаец оказался виноват в том, что какие-то придурки из Кордовского университета охотились за кровью Игоря.
Вот тут было уже интереснее! Еще в Астрахани И узнал, что некий иранец ищет Игоря. Судя по описанию, это был именно тот самый человек, которого и застрелил Пётр Дмитриевич. Впрочем, этот момент пока еще оставался тайной для всех, кроме самого убийцы и Ады, которая при этом присутствовала.
 Иранец узнал об изысканиях геолога Ивановского на озерах в Енотаевском районе и неких необычных свойствах их воды. От кого узнал? А от своего индийского коллеги, имени которого И не знал. Знал только, что был он из Мултанских индийцев, живших в Астрахани с семнадцатого по середину девятнадцатого века.
Услышав об этом новом фигуранте, Пётр Дмитриевич взял его на заметку: чем чёрт не шутит? Вдруг индиец этот – не просто из рода мултанских индийцев, живших в Астрахани, а буквально – один из них, и тоже живет долго из-за воды тех самых реликтовых озёр. Но индиец, по правде, теперь интересовал Криушина-старшего меньше всего.
Он устало закурил, предложил сигарету китайцу, но тот отказался, зато с удовольствием выпил газировки. Пётр Дмитриевич сидел теперь молча, рассеянно глядя на измочаленного И, и размышлял.
 Из рассказа его подопытного следовало, что иранец, выйдя на след озер и геолога Ивановского, вышел заодно и на Игоря. Почему? Да потому, что на тот момент именно он стал продолжать проект Ивановского и связался для этого с местным олигархом Иваном Лычковым. Официально иранец сотрудничал с компанией Лычкова.
 Ну-с, итак, что дальше? А дальше иранец, намереваясь незаметно подобраться к Игорю, принялся обрабатывать Марианну Викторовну, чтобы разузнать побольше. Что ж, всё это было пока вполне логичным…
Китаец между тем вышел на круг подозреваемых по прививкам – и среди них оказался детсад, в который ходил в начале восьмидесятых годов Игорь. Китаец и иранец сталкиваются. Китаец решает использовать иранца в поиске реально существующего человека, получившего такую прививку. Но – вслепую, не называя ему свои истинные цели.
Так что ту группу ученых – охотников за кровью Игоря – навел на него именно китаец. Впрочем, он этого и не скрывал теперь. 
А вот зачем эти самые «магрибинцы» и иранец искали еще раньше Погожина и хотели выйти на енотаевские озёра? А потому, что именно китаец, зная о наработках Агабабяна, объяснил иранцу, как можно выявлять в крови человека следы того препарата.
Но он его обманывал, говоря, что препарат – биооружие, вызывающее бесплодие. Чтобы заинтересовать, так сказать, забросить наживку. Иранец настроил группу ученых – или просто авантюристов от науки – на поиски средства для выведения сверхчеловека, однако им он объяснил, как и сам думал, что они ищут патоген, который может стать оружием, вызывая бесплодие. 
Но так как иранец погиб, «магрибинцы» первым делом пришли к Погожину, с которым иранец контактировал. А сам иранец знал о предполагаемом круге людей, которые могли быть замешаны в дело, вот почему и окучивал Марианну, среди прочих. Улучив момент, когда Марианна и Игорь приехали в Испанию, решили взять его кровь и всё проверить.
Оставался, конечно, самый главный для Петра Дмитриевича вопрос: что же именно всё-таки произошло с его сыном в результате долбаных опытов? С большой долей вероятности теперь можно было предположить, что после прививки у мальчика его иммунная система мало того, что взбунтовалась против самого препарата, так ещё и против своих же половых клеток – которые, как известно, имеют половинный набор хромосом и воспринимались теперь, как чужеродные. «Сыворотка Оссе», которой его дед спас мальчика, в сочетании с прививкой и могла дать, в целом, вот такой кривой эффект. Так что – да – это были опыты на детях, опыты по выведению супер-человека.
Во всяком случае, такой человек должен был стать сверх-здоровым. Ну, хоть какой-то бонус его мальчик получил, с горечью подумал Пётр Дмитриевич и затушил сигарету. Теперь оставалось решить вопрос о том, что делать с китайцем.

***
Игорь Петрович удобно расположился в кресле-качалке, купленном буквально два дня назад и поставленном в гостиной его квартиры в старинном доме на улице Лейтенанта Шмидта.
 Ноги он закинул на стол, на коленях устроил красивую толстую трёхшерстную кошку Делоночку, опять забежавшую в гости из квартиры соседей, а табачный дым из трубки сам вытягивался в раскрытое окно.
Многочисленные цитрусовые деревья в кадках, заставшие ещё, вероятно, полёт Гагарина, уже давно привыкли к перепадам температур в жилище. Тем более, Ада регулярно баловала их всякими подкормками, так что на самочувствие они не жаловались. Графин с навороченным абрикосовым армянским коньяком янтарно поблёскивал на фоне белой скатерти.
Свободный день Игорь не собирался тратить попусту, а решил посвятить его изучению бумаг, принесенных ещё вчера Саней Карагалиевым из своего технического университета.
 Во втором корпусе вуза, где размещалась лаборатория по испытанию стройматериалов и конструкций, шёл масштабный ремонт, и в полукруглом торцевом пристрое, выходящем окнами на задворки старого парка, свалили множество документов, утративших свою актуальность. Там скопились целые кипы курсовых и лабораторных работ, рефератов и чертежей и, конечно же, устаревших учебно-методических комплексов или УМК по всем преподаваемым дисциплинам.
Совершенно случайно Александр Дамирович заглянул туда в поисках коллеги, нечаянно забравшего ключ от кафедры, да так и застрял там на целый час. Потому что внимание его привлекла коробка с распечатанными презентациями неких проектов.
В этом ничего особенно удивительного не было: в вузе уже не один десяток лет проводились то конкурсы студенческих и аспирантских работ, то сами преподы активно участвовали в добывании грантов, для чего изобретали что-нибудь оригинальное, и даже существовал целый отдел, занятый поисками конкурсов и грантов, который в народе ехидно прозвали «отделом попрошайничанья».
Просто вот именно эти презентации, распечатанные на хорошей бумаге, с цветными фотографиями и схемами, привлекли далёкого от техники и точных наук Александра именно своей красочностью и загадочностью.
Забыв даже о том, что вообще-то искал коллегу, он пододвинул к себе коробку, уселся на шатучий советский стул, очевидно, доживавший тут свои последние дни, и принялся с удовольствием школьника, копающегося в макулатуре, изучать ее содержимое.
Чего тут только не было! Проект комбинированной установки по производству энергии сразу из двух альтернативных источников – ветра и солнца; способ ускоренного превращения содержимого обычных, так сказать, очковых земляных сортиров в полноценное удобрение; показавшийся историку совершенно фантастическим проект выращивании строительных растений. Его суть была в том, что при определенной модификации нескольких известных видов из них можно будет в прямом смысле слова выращивать дома и дорожные покрытия. Саня зачитался так, будто перед ним был неизвестный рассказ Ивана Ефремова или повесть Александра Беляева.
Третьекурсники Магомед Ибрагимов, Сергей Суслов и Аиньге (видимо, монгол) предлагали формировать эти растения, например, как стволы, и из них выращивать несущие конструкции – сваи, балки, опоры. Другие растения модифицировать так, что они станут «плестись» как корзина и «выплетать» стены. Третьи будут гигроскопичны, плотны, упруги и прочны, и из них могут быть выращены покрытия крыш, стен и даже дорожное полотно.
Если верить юным изобретателям, получалось, что дома теперь будут не «постройки», а «выростки», не строения, а «выращения» или как-то так. Такие дома сами будут поддерживать себя, питаясь соками земли и дополнительными подкормками, автоматически решать проблемы с городским озеленением, и даже, если растения погибают, смогут стоять еще добрых пару десятков лет. Проблем со сносом состарившихся «выращений», по идее, не возникает: они просто рассыпаются в органическую труху, которую используют снова для выращивания таких же растений…
Саня так вдохновился, что немедленно упрятал папку с этим проектом в свою сумку и продолжил изучать содержимое коробки. Следующим ему попался проект, смежный с предыдущим: он предлагал способ переработки мусора без остатка, а на выходе из него можно получать посуду и блоки для создания новых морских островов, дорожное покрытие и питательные среды для строительных растений.
Именно эти, так вдохновившие верного товарища проекты, и изучал сейчас Игорь со всей возможной тщательностью. Даже вкусные ароматы, долетающие из кухни, где Ада готовила обед, не отвлекали его. Читая выкладки юных энтузиастов-изобретателей, глава Петровского общества отчётливо понимал, что многие слишком опередили своё время, а потому, скорее всего, разделят участь всех подобных научно-технических прорывов: будут благополучно погребены и забыты ещё лет на сто, до той поры, пока сама цивилизация не всползёт, кряхтя, на следующий уровень развития…
Эти размышления немного отравляли чистое удовольствие от причудливой информации, и Игорь против воли все-таки задумывался над тем, можно ли хоть как-то использовать эти чудо-разработки в народном хозяйстве.
Именно эти соображения он и озвучил жене, когда она накрыла на стол в гостиной, и они уселись обедать. Кошка, перехватившая чего-то съедобного еще в процессе готовки, теперь сидела на подоконнике и старательно умывалась.
- Ну…а какой из этих проектов тебе понравился больше всех? – уточнила Ада, выслушав Игоря.
- Вот про эти строительные растения – раз, и про комбинированную электростанцию – два. Да и остальные тоже ничего…
- А что если, раз уж Петровское общество заявлено как организация, занимающаяся не только сохранением научного наследия, но и поощрением всяких новшеств, - так вот, а что, если тебе взять, да и выделить средства на реализацию этих идей?
Она посмотрела на мужа, как обычно в таких случаях, с несколько простоватым видом, чтобы её предложение не выглядело как навязывание или давление на него. Игорь же ответил ей взглядом задумчивым и – к счастью – вполне заинтересованным.
- Так-так, - сказал он. – И сколько же им выделить?
- А там нет никаких смет, расчетов предварительных?
- Кое-что есть.
- Ну вот, оттолкнуться и от этого можно… Ну, и потом исходить из размеров ваших закромов. То есть, имеющегося золотого запаса, и сколько будет не жалко из него выделить…на науку.
- Допустим, деньги мы выделим, - начал рассуждать хозяин дома. – Но а где именно эти юные дарования смогут построить свои…приспособления или как-то организовать полигон для испытаний? Им ведь понадобится какое-то место, особенно – для энергоустановки...
- У Петровского общества же есть какие-то земельные участки в собственности?
- Ну…да. Есть.
- А если взять и использовать те, на которых ничего не построено и не высажено? Что-то вроде дачной земли…
- Это может сработать, - кивнул Игорь. – А что тогда насчет вот этого проекта с модифицированными растениями? Им ведь и лаборатория понадобится?
- Может, попросить Петрову посодействовать открытию частной лаборатории? Она с каким-то оборудованием подскажет, я, в свою очередь, могу свою факультетскую лабораторию как некий образец привлечь…Оформить может, можно будет как грант межвузовский, а грантодатель – спонсор, то есть, твоя контора.
Игорь немного помолчал, глядя не Аду.
- А ведь такого мы ещё не делали, - наконец, заметил он с усмешкой. – Раньше только старые завалы разгребали, да хвосты подчищали, а теперь…
- Ага, есть такая профессия: родину подчищать! – засмеялась Ада. – Или зачищать.
- Ну да, лопатой на раскопе!
- А теперь, очевидно, настало и время расчищать: дорогу для молодых талантов.

***
Кама Алексеевич Сергеев – типичный афроастраханец с нетипичными тигрино-жёлтыми глазами – внимательно осмотрел просторное помещение своего фотосалона, занимающего первый этаж гостиницы «Набережная», сверкающее стеклом здание которой они с женой Юлей выкупили не столь давно и теперь уже основательно утвердились в этом секторе местного бизнеса.
Сейчас казалось, что места в салоне совсем мало, а всё потому, что свободные диваны, кресла, стулья и даже подоконники заняли десять человек из ближайшего окружения Игоря, те самые, которых археолог называл «рыцарями круглого стола». Не было только самого Игоря, и только потому, что сегодняшнее тайное собрание посвящалась обсуждению празднования его пятидесятилетия. Они не собирались вместе уже так давно, что Кама опасался, не забыли ли они вообще, как находить общий язык.
Именно Кама собрал всех и потому чувствовал себя обязанным играть роль ведущего. Он присел на край стола, занятого его рабочим компьютером и прочей оргтехникой, и вздохнул, понимая, что пора начинать, но неясно, как.
- Слышь, доктор Албан, не томи! – не выдержал Паша Морозко, сидевший, как всегда, в самом лучшем кресле и, как всегда, державший у себя на коленях свою ненаглядную жену.
Кама только пожал плечами:
- Да у меня, собственно, нет никакой заготовленной речи, если ты об этом, волшебник страны Оз!
Саня Карагалиев громко вздохнул, раздраженный таким началом.
- Слушайте, давайте не будем тут конкурс «Юморина-26» устраивать, ладно? Давайте просто по-быстрому решим всякие оргвопросы…
- А как их решать, если у нас ни идей, ни плана, вообще ни хрена! – сразу же завелась с пол-оборота Валя Санджиева, с которой Саня недавно помирился и опять поселился в одной квартире.
- Вот и дожили! – вклинилась Светлана, даже привстав с Паши. – Будто речь идет не про Игоря, а про какого-то хрена с горы!
- А чего это мы – и дожили? – обиделась жена Даркевского Анечка. – Вон, тут его собственная жена, между прочим, вот пусть и скажет, что будет для Игоря лучше…
- Я бы с радостью, - откликнулась Ада, - но давайте начистоту: как бы я ни любила Игоря, а всё равно вы знаете его дольше меня и, наверное, лучше. И мне бы хотелось, чтобы именно вы предложили что-нибудь, ну, хотя бы для начала…
- Ну, ты права, вообще-то, - вступился за неё сам Даркевский. – Наверное, от этого и надо отталкиваться, от нашего общего прошлого…
- Студенческого? – нахмурился Саша.
- Или – приключенческого? – уточнил Фридрих Вебер.
- А что, если как-то обыграть историю города? – вмешалась его жена Луиза.
- Я знаю из всей истории города только про Стеньку Разина и персидскую княжну, - заметила ехидно Юля Сергеева. – Что, инсценируем, как Игорь сбрасывает за борт корабля... персидскую княжну?
И многозначительно покосилась на Аду, как бы намекая на ее вполне персидскую девичью фамилию и внешность.
- Не вариант, - невозмутимо пожала плечами Ада, поняв намёк. – Я хорошо плаваю.
- А есть что-нибудь такое, о чём Игорь мечтал с самых юных лет, но так и не получил этого? – рассудительно поинтересовался Вебер.
- Давайте мозговой штурм и самые бредовые идеи? – предложила Светлана. – Наверное, что-то да надумаем креативненькое…
- Надо было ещё Димку Севастьянова позвать, сослуживца его, - сообразила Ада.
- Потом его сама спросишь, - отмахнулся Кама. – Давайте штурм, уговорили.
- Давайте устроим настоящий княжеский пир – с лебедями на столах, бабами в сарафанах, медовухой, дружинниками и гуслярами! – хохотала Светка.
- Чего мелочиться? Организуем караван из слонов и верблюдов, с дарами и невольниками, - перебивал ее Кама.
- Ну да, а поместье ваше втихаря украсим, как дворец халифа багдадского, запустим во двор живых павлинов и макак, - подхватил Сашка, обращаясь к Аде.
- Ага, спасибо! – фыркала она. – Чтобы Игорь оттуда вообще сбежал? А свиней, коров, кроликов и прочие баклажаны ты тоже предлагаешь во что-нибудь нарядить?
- Ноев ковчег какой-то, - уже держалась за живот от смеха Анечка.
- Может быть, давайте устроим настоящую демонстрацию, как раньше на седьмое ноября – и отметим сразу два великих праздника? – вполне серьезно предложила Луиза.
- И пройдём с флагами и транспарантами от кремля до Больших? – вторила ей Юля.
- Нет, ну тогда уж и летающие тарелки надо подключать, не зря же я про Севастьянова сказала, - перебивала их Ада.
- Похищение Игоря инопланетянами, что ли? – помирал со смеху Паша. – А сами нарядимся в комбезы зеленые, и презики на башку натянем, чтобы за инопланетян сойти…
- Ну, так давайте уж всё это сразу сделаем, - попытался примирить всех Вебер, видя, что дискуссия свернула явно куда-то не туда.
- А я знаю, что мы сделаем, - безуспешно требовала тишины Валя Санджиева. – Вот послушайте-ка меня… Да послушайте!
Следующие сорок минут шум в фотосалоне поднялся невообразимый: все наперебой выкрикивали идеи – одну нелепее и фантастичнее другой, спорили и перебивали, хохотали и возмущались, ссорились и тут же мирились.

***

Пётр Дмитриевич смотрел на снег, медленно и неумолимо покрывающий улицу, и думал о том, что весь этот лабиринт старых домов, и жёлтое освещение, и будто замедленно движущиеся люди напоминают ему финальную сцену из фильма «Залечь на дно в Брюгге».
Фигурка Маргариты, укутанной в необъятный серый шарф поверх узкого красного пальто, ничуть не добавляла этому средневековому пейзажу реализма – напротив, от её присутствия он, кажется, ещё больше уподоблялся картинам всех Брейгелей, вместе взятых. И ничего, что здесь была вовсе не Голландия, а тёплый юг Франции.
Сегодня обычный сценарий их встреч немного видоизменился: теперь уже она пригласила его на представление в экспериментальный театр, и Криушин-старший был практически уверен в том, что это вовсе не её инициатива. Так что он, впрочем, как и обычно, не расслаблялся и всегда имел в виду возможность наихудшего развития событий.
Теперь Маргарита-Сусанна шла на несколько шагов впереди, то и дело оборачиваясь и знаками показывая, что ему нужно следовать за ней – и так они продвигались через ставшую довольно плотной толпу, которая медленно текла по авеню Жана Далмаса, разбиваемая на отдельные рукава и ручейки едва ползущими через неё машинами и мотороллерами.
Наконец, они свернули в арку, сразу очутившись в просторном прямоугольном дворе, похожем на двор в доме Димитриадиса, и тут вся сцена стала и вовсе совершенно фантастической: в снопах света, падавших вертикально от высоких фонарей, будто лились снежные струи, образуя белые шапки на косматых кронах пальм и тёмно алеющих розах.
Прямо посреди двора деревянные стулья образовали несколько полукруглых рядов, а в дальнем конце, как бы утопленная в заснеженных кустах роз, поднималась простая, как помост, сцена. У неё был даже полотняный задник с нарисованным сказочным лесным пейзажем, где из-за спутанных стволов выглядывали фантастические существа – полулюди-полузвери.
Большая часть стульев уже оказалась занята престранной публикой: феерические старухи в шляпках с птицами и цветами, прикрытые от снегопада зонтами, словно выкраденными из фондов музея; выдержанные во всех оттенках чёрного юные «готы», сбившиеся в стайку на нескольких соседних стульях; вполне современного городского вида пожилые мужчины и женщины, возможно, туристы; украшенные жуткими косицами-дредами парни и девицы в накинутых на плечи одеялах. Наконец, первый ряд занимало нечто вроде сливок местной богемы – нарядные и ухоженные дамы и кавалеры несколько экстравагантного вида.
Маргарита, наконец, взяла своего спутника за руку и потянула его вправо,  - туда, где в третьем от сцены ряду пустовали крайние четыре места.
- Только не задавай мне никаких вопросов! – предостерегла она его на ухо, усаживаясь так, что справа от него осталось два свободных места. Это лишь укрепило его в подозрениях об отнюдь не романтической причине сегодняшней встречи.
А пока Пётр Дмитриевич ещё раз осмотрелся, машинально отметив, что Марианне бы всё это понравилось, и надо будет в другой раз – если, конечно, сегодня всё сложится удачно! – привести её сюда.
Во двор стали заходить ещё люди, они явно торопились, чтобы не опоздать к началу, и все места быстро заполнились. Теперь странный зрительный зал был полон до отказа. Однако, вопреки ожиданиям Криушина-старшего, рядом с ним сели явно случайные зрители – юноша и девушка, по виду совсем молоденькие, почти школьники, и явно никакого отношения ни к каким сложным интригам не имеющие. Пётр Дмитриевич ещё раз – мельком – огляделся – и отметил, что некоторые зрители сидят в чёрных шелковых полумасках, у некоторых в руках - настоящие лорнеты, которые они бесцеремонно наводят на других гостей мероприятия.
Всё продолжал засыпать снег, и, когда на сцене появились первые актеры, они проложили по нетронутому белому ковру цепочки следов. Такого, надо признаться, отцу Игоря видеть еще не доводилось. Да и вообще, «Балаганчик» Блока на французском языке не доводилось видеть тоже.
 Уже с первых минут стало ясно, что театр полностью оправдывает свое звание экспериментального: уж сколь странно и фантастично ни полагалось выглядеть аутентичным персонажам, но то, что сделали с ними теперь, вообще в голове не укладывалось. И не знай Пётр Дмитриевич приблизительно содержания пьесы, пришлось бы теряться в догадках.
 К счастью, постановщики и актеры не пытались поразить публику наготой, или непристойностями, или какими-то нелепыми трактовками. Нет, они решили взять совершенно чудовищной, на взгляд чекиста, пышностью и красочностью костюмов.
Пьеро выглядел как гигантский белый торт из многоярусного тюля, кружев и папье-маше. Арлекин сверкал и переливался разноцветными стеклышками, так и обсыпавшими его трико. Коломбина-Смерть волокла за собой шлейф из серебряной парчи такого размера, что он покрывал всю сцену и свешивался с неё. Мистики были наряжены как настоящие ландскнехт, монах и звездочёт.
Но, как ни крути, странное сочетание места, нарядов, содержания пьесы и всей атмосферы этого вечера производило сильное впечатление, и эффект, на который, вероятно, рассчитывала труппа, был вполне достигнут.
Однако Пётр Дмитриевич недолго наслаждался зрелищем, потому что понял, кого именно видит среди актеров на сцене.
 Сначала он просто не поверил глазам, и стал пристально вглядываться, пожалев даже, что с собой у него нет бинокля. Маргарита рядом с ним смотрела на представление, будто завороженная, вообще не шевелилась и не сводила глаз со сцены.
А всё потому, что мистиком в чёрно-бархатном костюме звездочёта был сам товарищ Дамбиджалцан, он же – кровавый лама, он же – великий чёрный, он же – Джа-лама. Вполне возможно, Маргарита пришла сюда сегодня именно с целью его увидеть. Или – чем чёрт не шутит? – чтобы организовать его встречу с Петром Дмитриевичем. Вот только зачем, пока неясно.
Спектакль закончился ровно в тот момент, когда перестал идти снег, и повсюду повисла полная, глухая, давящая в уши тишина. Сцена разом опустела, но актеры не спешили выходить на поклон. Пётр Дмитриевич с удивлением увидел, что никто не аплодирует, это раз, а два – все понемногу поднимаются с мест.
Он посмотрел на свою спутницу вопросительно, и она, наконец, заговорила.
- Так принято, не волнуйся! Театр знаменит тем, что никто не знает его названия, и где он базируется, где репетируют актёры. У театра нет своего постоянного помещения. О каждом новом представлении предупреждают в необычных, как ребусы, афишах, которые в одну ночь вдруг появляются по всему городу. И каждый раз это – новое и необычное место. И они не повторяются дважды! Уже существует всё это пять лет.
- Значит, сюда приходят лишь те, кто смог…разгадать ребус в афише?
- Да.
- А как же билеты?
- Те, кто разгадал ребус, приходят в место, название которого и было отгадкой. И там будет человек, который собирает деньги и каждому сообщает адрес, где пройдет представление. Но нужно успеть всегда до десяти часов утра, потому что после этого не всегда остаются свободные места…То есть, адрес сообщается стольким людям, сколько может там поместиться, и не больше.
- Очень любопытная задумка, - согласился Пётр Дмитриевич.
Они стояли в сторонке, чтобы не мешать публике идти к выходу, опять в ту же арку, через которую все сюда и вошли.
- Ты хочешь задержаться? – поинтересовался он у Маргариты, которая, кажется, выглядела растерянной.
- Совсем немного. Возможно, я увижусь с другом, и мы сразу уйдём.
Они сели на опустевшие места первого ряда, и минут через пять двор совсем опустел.
Они прождали еще минут двадцать, но никто не появился, и Маргарита выглядела все более растерянной и расстроенной. Пётр Дмитриевич успел незаметно написать Димитриадису и, указав их адрес, спросить, не подскажет ли тот какое-нибудь интересное место, куда можно было бы отвести расстроенную девушку. Так что через полчаса, когда сама Маргарита-Сусанна решительно поднялась с места, плотнее запахнула шарф и  предложила своему спутнику уйти, поскольку друга она не дождалась, он уже знал, куда они направятся дальше.
Снова начал падать снег, город из реального превратился в абсолютно сказочный, но бедняжка ничего этого, кажется, не замечала. Оставалось надеяться, что место, куда Криушин-старший её вёл, произведет не неё должное впечатление.
Оказалось, что по адресу, присланному Андреем, располагалось обширное трёхэтажное домовладение в барочном стиле, фасад его наводил на мысли о Петербурге. Они позвонили в тёмную дубовую дверь, украшенную резными изображениями морских чудищ, и их пропустили в просторный холл, из которого расходились три лестницы.
Это было учреждение, с которым Димитриадис сотрудничал уже много лет: нечто вроде наполовину государственного, наполовину частного фонда поддержки морских исследований. Здание для него и часть средств выделяло семейство друзей Андрея Вениаминовича, которых он предлагал привлечь впоследствии к работе их собственного общества.
Сотрудник – вежливый молчаливый юноша  в отлично сидящем костюме – сначала провёл посетителей в гардероб, а после – на второй этаж. Увиденное там поразило самого Петра Дмитриевича настолько сильно, что он удивился, поскольку давно уже не ожидал от себя такого накала эмоций.
Центральная лестница вывела их не просто на площадку второго этажа, а сразу – в огромный просторный зал, причудливо освещенный отблесками уличных огней через высокие венецианские окна, несколькими круглыми матовыми фонарями и множеством разноцветных светильников. Вся эта феерия света и цвета как бы стягивалась, концентрировалась в самом центре зала, где стоял на могучей подставке с львиными лапами гигантский, просто невообразимых размеров круглый стеклянный аквариум.
Он выглядел в точности, как старые добрые советские аналоги, вот только был изготовлен, похоже, мастерами Мурано по спецзаказу, и, похоже, они превзошли сами себя. Стенки этого гигантского пузыря украшали огромные выпуклые цветные фигуры плавающих экзотических рыб – телескопов, вуалехвостов, скалярий. В толще воды, налитой в аквариум, меж тем, медленно и степенно перемещались их живые прототипы, среди которых попадались и крупные обитатели южных морей, которых Криушин-старший не знал.
На дне аквариума, среди причудливых каменных замков, водорослей и затопленных амфор, были спрятаны светильники, которые нежно подсвечивали водный мир бледно-зеленым, голубоватым, розовым и оранжевым светом.
Неудивительно, что оба гостя застыли, пораженные, и какое-то время просто молча созерцали чудо. Потом всё-таки, после того, как прошёл первый шок, стали медленно обходить аквариум вокруг. Пётр Дмитриевич уже не в первый раз за сегодняшний вечер пожалел о том, что всё это не видит его жена. Зато решил воспользоваться моментом и задать своей спутнице вопросы, на которые она сейчас, в состоянии аффекта, должна ответить, не соврав.
- Итак, твоя печаль прошла? – поинтересовался он у нее вполголоса, осторожно приобняв за талию.
Она только радостно закивала, схватив его за руку.
- И ты больше не расстроена из-за того, что твой друг тебя обманул?
- Он… не обманул, - сразу отозвалась Маргарита-Сусанна. – Просто… Почему-то не смог выйти после спектакля.
- Это ведь один из актёров? – поднажал чекист.
- Да, - созналась женщина. – Он играл мистика…Того, что в чёрной одежде. Он удивительный человек!
- Даже не сомневаюсь, - перебил её Петр Дмитриевич. – Нам пора идти. Здание открыли лишь для нас.
Он поблагодарил их провожатого со всей изысканной вежливостью, и они снова очутились на улице.
- Пойдем, я провожу тебя, дорогая, - предложил Пётр Дмитриевич, едва за ними закрылась дверь. – Или, может быть, лучше я вызову тебе такси?
- Нет, мы пойдем пешком, - Маргарита взяла его под руку.
- Но ты, наверное, устала? Уже поздно, и снегопад усиливается…
- Пойдём пешком. Или ты торопишься к своей жене? – и она искоса посмотрела на него, игриво задрав бровь.
Он только усмехнулся в ответ и не стал дальше настаивать. Они неторопливо побрели по свежему снегу в направлении её дома, до которого, как она сказала, было всего минут тридцать.
- Ну, может, двадцать пять, - уточнила Маргарита, потянув его за собой в какой-то тёмный арочный переход в толще старинного дома. – Если срежем путь!
И здесь, пользуясь темнотой и безлюдьем, вдруг толкнула его спиной на стену и довольно беспардонно принялась целовать.
- Ты что-то не торопишься воспользоваться моментом! - прокомментировала она свои действия.
-  Ты хочешь прямо здесь?
- Нет! Я хочу, как следует. И чтобы не отключаться, а всё запомнить! – Маргарита вдруг решительно отпихнула его. – Идём. На этот раз – ко мне!
И быстро зашагала вперёд. Петру Дмитриевичу ничего не оставалось, как подчиниться и двинуться следом за ней через арку, на улицу.
Всего пары секунд не хватило ему, чтобы успеть отдёрнуть Маргариту с пути несущейся машины, которая вынырнула из-за крутого поворота слева.
Он еще только вышел из арки, а девушка уже лежала без движенья, отброшенная ударом бампера на несколько метров вправо, а машины и след простыл - в буквальном смысле: свежие отпечатки шин моментально засыпал снег. Тот, кто сбил Маргариту, выбрал удачное место: здесь улица делала петлю, и оба ее конца скрывались за поворотами слева и справа, образованными стенами домов по обе стороны.
Пётр Дмитриевич быстро присел рядом, трогать пострадавшую не стал, чтобы не причинить лишний вред, только пощупал пульс на шее и убедился, что она жива. Ничего не оставалось, как позвонить Андрею и вызвать скорую. Ждать. К ним уже спешило несколько человек, кто-то звонил по сотовому.
В больницу Криушин-старший и прибывший в спешке Димитриадис поехали вместе с Маргаритой, которая не приходила в сознание. Предстояли беседы с полицией, тревожное ожидание в приёмном покое и прочая сопутствующая неразбериха.  Пётр Дмитриевич подумал, что ему еще повезло, что жена сегодня с утра уехала вместе с Розой Федоровной в Рокфор-ле-Пен к Кире, и её хотя бы не втянут в расследование.
Уж как ни старался он избегать любых контактов с местной властью и спецслужбами, увы: теперь они сами вышли на него. И ему оставалось только использовать это в своих целях.
Лишь к вечеру следующего дня Димитриадис встречал друга у входа в полицейский участок. Маргарите сделали две операции и теперь ждали, когда она придёт в себя. Полицейские выследили машину по камерам наблюдения и даже смогли заполучить фотографию лица водителя. И, какого бы скверного качества она ни была, Пётр Дмитриевич его узнал.
Поразмыслив над сложившейся ситуацией, он принял решение, представлявшееся ему единственно верным. Разумеется, в своих подробных показаниях он избегал любых упоминаний о долгожительстве, сыворотке бессмертия и реальной биографии Дамбиджалцана. Полицейские получили от него прекрасную, но сильно отредактированную версию.
- Так вы утверждаете, что раньше не встречали этого человека – Дамби…Дамбид…
- Дамбиджалцана, - помог женщине-детективу Пётр Дмитриевич. – Нет, не встречал и лично не знаком.
Сейчас они сидели уже возле её стола в шумном общем зале участка, где сновали ее коллеги, трезвонили телефоны, а перед ними обоими стояли пластиковые фирменные стаканы с горячим кофе из ближайшей кофейни.
- Вы утверждаете, что у себя в России сейчас находитесь на пенсии по возрасту, - еще раз уточнила детектив. – А здесь находитесь по приглашению друзей.
- Совершенно верно. И скоро должен ехать обратно.
- И какова история знакомства с потерпевшей?
- К сожалению, самая банальная, - с грустным видом покачал головой Криушин-старший, внимательно отслеживая все реакции своей собеседницы. – Потерял голову на старости лет.
Детектив не то укоризненно, не то с любопытством задрала бровь, как бы поощряя его к дальнейшему повествованию. Было ясно, что его отличный французский и хорошие манеры добавили ему очков в ее глазах, что лишь играло ему на руку.
И он рассказал ей, как впервые увидел Маргариту на богемной вечеринке, познакомился с ней, из-за чего даже произошла неприятная сцена с его женой.
Детективша не выдержала и расхохоталась, будто услышала смачный анекдот. Пётр Дмитриевич рассказал о том, что еще несколько раз сумел встретиться с Маргаритой, назвал места, где они бывали, а затем добавил самую главную информацию.
- Она говорила о том, что в городе живет не постоянно, а приехала вслед за своим учителем, так она его называла. И вчера показала мне его, во время спектакля. Вот почему я узнал его на фото с дорожных камер наблюдения. По словам девушки, это замечательный человек, который – нечто вроде…лидера секты, понимаете, о чём я? По её словам, он находится здесь с некими целями, едва ли не политическими. Увы, больше она ничего мне не говорила…Или просто не успела.
Всё. Все наживки были заброшены, лески натянуты, а грузила ушли, так сказать, на глубину. И оставалось лишь надеяться, что товарищ Джа-лама станет теперь головной болью полиции департамента Лангедок-Руссильон, а ему, Петру Дмитриевичу Криушину, не придётся самому заниматься расчисткой этих авгиевых конюшен и предотвращением возможного военного переворота в Тибете. Как любит говорить его сын, «я слишком стар для всего этого дерьма».
Пятого ноября, вечером, за день до запланированного отъезда четы Криушиных на родину, состоялось самое первое, можно сказать, учредительное собрание «Катарского научно-культурного общества исследователей Прованса».
Им выделили тот самый зал с гигантским аквариумом в здании фонда, поставили там стулья и овальный стол и даже пригласили представителей местной прессы. Именно для них Димитриадис заготовил небольшой доклад, повествующий об официальных целях и задачах нового общества и его потенциальной пользе для всей культурной жизни региона.
Народу в составе Общества было пока немного, но их это не смущало: начало положено. Председателем Общества – Президентом – был определен Андрей Вениаминович, а секретарем – геральдист Паулюс. За безопасность отвечал альпийский стрелок Рамирес, казначеем единогласно избрали винодела Сартра, а сам Пётр Дмитриевич и геолог Ивановский, который проживал во Франции под новым именем, оставались просто почётными членами Общества. За столом, однако, было занято и ещё одно место.
Между Петром Дмитриевичем и Сальвадором Рамиресом сидел с немного растерянным видом бывший антиквар Иван Юрьевич И, которого записали в документах в состав совета Общества, тем самым легализовав его существование в новом качестве.
По правде говоря, решение включить его в тесные ряды новой организации далось Петру Дмитриевичу не сразу. Сначала, после того допроса в пещере, он хотел просто застрелить китайца, как опасного свидетеля, который может сообщить что-то явно лишнее своему хозяину Джа-ламе.
Однако пока он обдумывал оптимальный план по незаметному и бесследному устранению бывшего антиквара, произошла трагедия с Маргаритой, направившая власти по следу самого Джа-ламы. И теперь можно было, угрожая китайцу разоблачением и выдачей полиции как соучастника опасного преступника, заставить его молчать. Как минимум. А как максимум – заставить сменить, так сказать, лагерь. На этом варианте и остановились в итоге. За самой Маргаритой было поручено присматривать Сальвадору.
А Петру Дмитриевичу с женой предстояло возвращаться в Астрахань, на празднование юбилея сына. И через пару недель, уладив все визовые формальности, снова ехать сюда, где работа только начиналась. Тем более, Марианне Викторовне Прованс явно пришёлся по вкусу больше, чем Астрахань.

Глава 9
Золото храма
- Впору начинать новый городской культур-мультурный проект! – довольно прокомментировала Ада, сидевшая, как и все остальные, на расстеленном на земле ковре возле огромного – до небес – костра. – «Музыка на песке» будет называться.
- Ну, раз «Музыка на траве», «Музыка на воде», «Музыка в высоте» и «Музыка островов» в городе уже есть, то почему бы и нет? – усмехнулся Игорь, сидевший с ней в обнимку.
- Участники и зрители выезжают на барханы, расстилают там ковры и кошмы, полная имитация стоянки кочевников, аппаратура стоит на грузовике, везде песок, звезды, костры…Красота! – продолжала фантазировать жена юбиляра, всё больше входя в раж.
- А сегодняшний ваш перфоманс тогда как называется?
- «Всё на благо науки»?
- Может, тогда уж, «Полигон будущего»? – внёс свои пять копеек Паша Морозко, который лежал, опершись на локти, и неотрывно смотрел на огонь. 
- Ради него, родимого, всё и затеваем, - вздохнул Игорь.
Вокруг костра расположились на пёстрых коврах остальные гости, пришедшие в этот вечер поздравить его с пятидесятилетием. Помимо верных рыцарей круглого стола, родителей и коллег по Петровскому обществу, здесь собрались и жители поселка Приволжье, на территории которого, собственно, всё и происходило. Многие из пришедших местных еще не так давно помогали Игорю в расследовании происшествия с Ивановским, а другие просто слетелись сюда, как мотыльки на огонь.
Рядом с комплексом хурула Зелёной Тары в тайне от Игоря его друзья официально, под эгидой Петровского общества, выкупили у города бесхозный участок земли в целый гектар, на котором был начат монтаж настоящего научного полигона – того самого, о котором в шутку фантазировали Игорь с Адой совсем недавно у себя дома.
Территорию бывшей свалки обнесли забором, провели электричество, воду, поставили будку охраны, вагончики для оборудования и временной лаборатории, выделили место под будущие экспериментальные энергоустановки и всё прочее. Юные учёные – авторы проектов, которые случайно попали в руки Александру Дамировичу Карагалиеву, - были и удивлены, и обрадованы предложением незамедлительно приступить к работе за счет средств Петровского общества и на базе его научного полигона.
Так что сегодня Игорю подарили именно полигон, и вместе с торжественным открытием самой этой площадки «открыли» и празднование его пятидесятого дня рождения.
Поскольку все торжества начались вечером, официальная часть была короткой, и вскоре плавно перетекла в весёлые посиделки у гигантского костра. Народ согревался калмыцким чаем и алкоголем, перекусывал непременными горячими борцагами, в неимоверном количестве испеченными роднёй Вали Санджиевой. Из припаркованных вокруг машин на всю мощность громыхала разная музыка, и местная молодежь, примкнувшая к неожиданному веселью, вовсю отплясывала в свете включенных автомобильных фар.
Погода сегодня выдалась на редкость удачная: ни резкого ветра, ни холода, и ясное небо сейчас было щедро усыпано звёздами.
- Показательно, что у нас тут рядом сразу два храма образовалось, - философски заметила Валентина Санджиева, сидевшая рядом с Петром Дмитриевичем и Марианной Викторовной, которая куталась в шерстяную накидку с меховым воротником. – И храм буддийской веры, и храм науки, можно сказать.
- И, как во всяком уважающем себя святилище, здесь должны быть свои сокровища, - покивал Криушин-старший, вот только сейчас, впервые после приезда из Франции, ощутивший себя вернувшимся, наконец, домой.
- Золото храма, - усмехнулась Валя. – Вот только это уж точно не всякие реликвии, утварь или приношения…
- Это знания, которые здесь будут добыты.
- Кусочек будущего, который от него смогут тут отколоть, как геологический образец от целой скалы, - засмеялась Ада.
- Пиратский набег на будущее? – Пётр Дмитриевич насмешливо посмотрел на сноху.
- Скорее, промышленный шпионаж, - пожала она плечами.
- Форпост – он во всём форпост, - устало потянулся Игорь. – Начнём с малого, а там, глядишь…
Вдруг все его пятьдесят лет неподъемной тяжестью навалились на него, не давая сделать лишнего движенья. А завтра ему ещё очередное собрание Петровского общества вести. Надо будет расспросить отца, как он себя чувствовал в этом возрасте…
 Откуда-то из темноты нарисовался его сослуживец, верный боевой товарищ и кандидат на вступление в ряды Общества Димка Севастьянов, который, судя по тому, как он пританцовывал всем своим могучим двухметровым организмом, был ослепительно пьян.
Игорь быстро подвинулся, освобождая Севастьянову место для приземления, и тот почти грациозно сумел вписаться именно туда, куда нужно. Игорь молча протянул ему початую бутылку с ядреным местным самогоном, и Димка так же молча прикончил её.
К ним подошли немного поддатый Рыжик с абсолютно трезвой женой и крепко спящим сыном Ванечкой, которого он держал на руках осторожно, будто ларец со смертью кощеевой.
- Мы, наверное, поедем домой, - сообщил Юрик Игорю. – Поздно уже, и ребенок, вот, устал.
Их тут же принялись шумно и бестолково провожать, вызывать им такси, потом, мешая друг другу, усаживать в подъехавшую машину, желать белой дороги и махать вслед, едва пропустив транспорт сквозь толпу, отчего со стороны могло показаться, что здесь пытаются инсценировать проводы боярыни Морозовой с картины Сурикова. Вот разве что снега не хватало, вместо саней была иномарка, и персонажи были не в лохмотьях, а в современной стильной одежде.
В толчее, создавшейся после отправления семьи Даркевских, все немного потерялись. Игоря оккупировал Севастьянов, который, по-медвежьи облапив его, требовал то спеть, то пойти добыть ещё самогону, то искупаться в Волге. Марианна с Валей сквозь хохот пытались выпить на брудершафт калмыцкого чая из пиал, Шурик обнимался с Камой Сергеевым, чтобы станцевать нечто вроде танца маленьких лебедей. Ну, а Пётр Дмитриевич очутился рядом с Адой, взял сноху под локоток и слегка привлёк к себе.
- Девочка моя, у нас с тобой всё по-прежнему? – поинтересовался Криушин-старший. - Или ты решила всё закончить?
Ада с бешено колотящимся сердцем посмотрела на него.
- Первый вопрос - да, второй вопрос - нет, – созналась она, старательно подбирая слова.
- Спасибо. Порадовала.
И тут же отпустил её, будто ничего и не было.
Народ понемногу расходился и разъезжался, машин становилось всё меньше, всё новые такси забирали гостей, шум стихал, и в конце концов остались только постоянные обитатели «феодального поместья», Валя с Сашкой и Димка Севастьянов. Луиза, Шурик и Валя ушли ночевать к её родственникам на соседнюю улицу, а Фридрих, меж тем, безуспешно уговаривал Севастьянова выпустить Игоря из объятий хотя бы на минуточку. Но поскольку пограничник ни в какую не желал отцепиться от «своей рыбоньки», пришлось их заталкивать на заднее сиденье «нивы» прямо так, сиамскими близнецами. Ада села впереди, почти трезвый Вебер – за руль.
А утром наступила настоящая зима: резко похолодало, стёкла покрылись морозными узорами, причём те, что увидела Ада на кухне, откровенно поразили ее: окна расцвели ледяными пальмами с чёткими чешуйчатыми стволами, косматыми перистыми кронами и характерными изгибами. Можно было даже определить, что это – финики. Только сфотографировав неожиданную красоту на телефон, Ада успокоилась и принялась готовить завтрак. В доме было тихо: пьяного Димку устроили ночевать у Вебера, а Игорь вчера устал так, что его не хватало даже на храп.
Но, как бы ни хотелось ей дать поспать мужу подольше, пришлось его будить, чтобы к полудню он смог добраться на улицу Бабушкина, где в штаб-квартире их «чёрного ордена» намечалось собрание.
Новый мост, через который ехал Игорь на своей «ниве», утопал в непроглядном тумане, так что едва можно было различить бампер впереди идущей машины. Это странное медленное движение сквозь ничто очень быстро приводило к дезориентации, потере привычных ощущений и восприятия, и если бы изредка белая пелена не разрывалась и не позволяла на миг увидеть справа и слева ограждение моста, возникла бы полная иллюзия свободного полёта.
На левом берегу, в центре города, туман рассеивался, здесь уже серыми призраками проступали здания, небо не сливалось с землей, а верх – с низом. В зале под куполом собралось уже всё Общество в полном составе. Что скрывать: Игорю было приятно такое единодушие и дисциплинированность.
Мишка Макаров, на удивление свежий после вчерашнего загула, приветствовал его. Отец со своего места кивнул ему. Вебер, приехавший вместе с Игорем, прошел и сел рядом с Рыжиком, Пашей, Саней и Камой. Присутствовал с несколько недовольным видом и Иван Александрович Лычков, не сильно жаловавший такую потерю времени, как собрания. А первый муж Ады, Эдик Тучков, наоборот, проявлял к происходящему неподдельный интерес и о чём-то переговаривался с Морозко.
Макаров доложил честному собранию о начале работы научного полигона и немного рассказал об экспериментах, которые там начались, объяснил, сколько денег в ближайшее время ещё потребуется молодым ученым.
Игорь слушал с интересом, немного удивляясь про себя, как быстро его друзья успели провернуть всё это, казалось бы, неподъемное по своим масштабам дело.
Потом выступили геологи, раньше помогавшие Ивановскому, а теперь плотно сотрудничавшие от имени Общества с компанией Ивана Александровича Лычкова. Их проект о превращении территории нескольких реликтовых озёр в Енотаевском районе в своего рода заповедник с оздоровительным комплексом, близился к завершению.
Выступлений было ещё много, и все они касались текущей работы Общества, а также музея и, разумеется, охраняемой территории на Тропической улице, где обитали в вольерах птицы-фениксы. Там требовалась замена двух камер наблюдения и  ремонт нескольких птичьих домиков.
Выступили и с предложением разбить на одном из больших участков в черте города, принадлежащих Обществу, настоящий Аптекарский огород, в котором Паша советовал высадить не просто всякие интересные лекарственные растения, но и непосредственно те, которые могут понадобиться для приготовления снадобий, которыми они все тут то и дело пользуются.
Говоря это, Морозко многозначительно посмотрел на Петра Дмитриевича, давая понять ему, что речь идет, в первую очередь, о «зелье правды». И обещал лично возглавить создание огорода, как только будет решен вопрос с землей, поливом и охраной. А чтобы всё это богатство не приносило одни лишь траты, но хоть как-то давало и доход, было решено водить туда на экскурсии студентов, у которых в программе было изучение химии, ботаники или истории медицины.
Слушая более или менее внимательно, Игорь то и дело ловил себя на мысли, что сам он стал каким-то рассеянным, и бурная жизнь Петровского общества оставляет его несколько равнодушным. Но, может, так оно и нужно? Не вовлекаться чересчур сильно, не принимать всё слишком близко к сердцу, и тогда есть шанс избежать того самого выгорания, которое неизбежно настигает не в меру активных и инициативных энтузиастов.
Ведь тутошний народ, получив чёткие должностные инструкции, теперь вполне успешно выполнял свои задачи, каждый знал, что от него требуется, и никаких внеплановых, авральных или критических ситуаций не возникало. Да и Макарову, вон, как нравится тут всем рулить. И папенька расслабиться никому не дают.
Заседание тянулось долго, и Макаров предложил сделать перерыв на полчаса, покурить и выпить кофе или чаю.
Игорь, Паша и Эдик Тучков уселись вместе во внутреннем дворе штаб-квартиры «ордена» на одной лавке и закурили. Слово за слово, - и Паша принялся жаловаться на своих студентов – будущих живописцев, которые, по его мнению, были на этом курсе какими-то нездорово ушлыми, продуманными, и подходили ко всему с позиций сугубо утилитарных.
- Вот знаете, - подытожил Морозко свой рассказ, - вот нет в них этой нужной сумасшедшинки, этой готовности творить, несмотря ни на что, понимаете?
 - Понимаем, - поддержал Игорь, - они согласны заниматься этим делом лишь до тех пор, пока с этого им будет хоть какой-то гешефт.
- Ну, а если обстоятельства жизни вдруг изменятся, то они спокойно под них и подстроятся, отказавшись от любимого дела, - со знанием дела прибавил Эдик и вздохнул. - В советское время нам всем, без различия пола, с детства внушали, что мы живем ради светлого будущего всего человечества, ради блага всех людей, своим трудом строим это будущее, и всякий труд – почётен…
- Ага. А «Кем быть?» учили наизусть, как инструкцию по применению, - усмехнулся Игорь, закуривая вторую сигарету.
К ним вышел Пётр Дмитриевич, протянул Игорю кружку с горячим кофе и присел напротив них, на плетеный летний стул, тоже закурил и несколько рассеянно стал прислушиваться к разговору, явно думая о чем-то своём.
- А потом вдруг упали сверху девяностые, и прямо на глазах вчерашние наши воспитатели принялись кричать нам в ухо-горло-нос, что всё это – неправильно! - с раздражением сказал Паша, которого тема явно задевала за живое. - И вовсе не всякий труд почётен, и вообще, труд - не почётен, и работают только дураки, а для блага всех вообще трудятся только юродивые.
- Ну да, - хмыкнул скульптор, - и красивая девушка обязана пустить свое тело в дело, но не ради строительства коммунизма, а умный юноша - просто обязан пустить в дело свой мозг – но точно не ради блага цивилизации. Нет! Всё это отменялось разом!
- Теперь вы должны были пустить себя «в дело» ради лишь одного – ради денег. Всё прода-ать!!!! Продавай! Руби бабло! Куй копейку! Своярубахаближектелу! Главное у человека – только его семья! Человек человеку люпус эст, от работы кони дохнут, сегодня ты гуманитарий – а завтра моешь унитарий и прочая народная мудрость вдруг хлынула на нас со всех сторон, как будто прорвало плотину Волгоградской ГЭС.
Пётр Дмитриевич уже с интересом смотрел на вошедшего в раж художника и слушал внимательно.
- Ну, вот да, - Игорь прислонился затылком к стене. - Теперь всё следовало монетизировать. Всё! Монетизировать! Неважно, что ты делаешь, что любишь и умеешь: ничего теперь нельзя делать просто так! Теперь всё имеет право на существование, только если оно может принести бабло. И многие из нас повелись на это дерьмо. И ещё как.
- Ну а то! – Эдик тоже оживился. – А если оно не может принести бабло? А ЗАЧЕМ тогда ты тратишь на это свое время? Картину рисуешь? Книжку пишешь? А у тебя уже есть контракты с издательствами и с аукционным домом сотби? Нееет?? А зачем тогда рисовать и писать? Ты не монетизируешь своё хобби?? Да ты тупица! Лузер!
- Продай! Продай! Продай себя подороже! – стал вдруг зазывать Паша. - Чего красота пропадает зря? Забесплатно? Монетизируй!
- Любишь вязать шапочки? Просто так вяжешь шапочки? Для своего удовольствия???!!!! Вяжи, вяжи больше! Сто, пятьсот шапочек!  - подхватил Игорь, давясь смехом и дымом. - Как зачем? Чтобы продать!
- Продать! Заработать денег! Денег! Больше денег! Всем китайцам по вязаной шапочке! - ржал уже и Эдик.
- Как это - не нужно китайцам? Значит, ты просто плохо раскручиваешь себя в соцсетях! Пройди курсы по раскрутке себя за пять тыщ рублей и вебинар по самопрезентации на рынке вязаных шапочек и купи книгу о том, как правильно продавать своё продаваемое в самых продажных местах! – заключил Игорь.
- Картины? Какие еще картины рисуешь? Просто так рисуешь? Для души?? Продай! Продай! - снова подключился Эдик. - Устрой аукцион! Выстави их на авито! Обойди банки города, стучись в дома богатеев – продавай! Продавай! Зачем рисовать, если никто не покупает? А зачем тогда рисуешь? Продай! Продай!
- А еще могли сказать, что вот, у тебя же две почки? А зачем тебе две?  - хитро прищурился Игорь. - Одну – продай! Продай! Денег! Много денег! Знаешь, сколько за нее дадут?! Продай, тварь эгоистичная, не хочешь продавать!
- А если ты – чайлдфри, то тебе вообще капец, - признался Эдик. – Только и слышишь отовсюду: «Роди десять детей! Роди! Роди! Тело пропадает зря! Должен вырастить сына и посадить дерево! Не рожала – не баба! Роди! Роди! Используй себя в народном хозяйстве! Стране нужен уголь-зольдаты-будущие матери-будущие покупатели и продавцы! Роди! Роди!».
- А если ты врач – то «какой ещё врач?». Ах, хирург? Хороший хирург?! А чего сидишь в этой больничке, аппендиксы вырезываешь, три копейки получаешь? Продай! Продай свои руки! Устройся в частную клинику за сто пятьсот тыщ, пришивай людям сиськи и фальшивые жопы, знаешь, сколько там платят! Продай! Продай!
Эти слова Игоря потонули во взрыве злого хохота, на который просто не могли не прийти Кама, Саша и Вебер. Узнав, о чём речь, Карагалиев быстро сориентировался:
- Я во времена оные со своими студиозусами обсуждал теории происхождения искусства. Так вот теорий таких – дофига и больше, и там есть всё: и что пещеры были храмами богини-матери, и что это были центры охотничьей магии, и всякое такое прочее. Во всех них было общим одно: первобытный человек, кроманьонец, стал рисовать и ваять ДЛЯ ЧЕГО-ТО, с какой-то вполне утилитарной целью, то есть, значить, дабы обеспечить таким образом удачу на охоте и мамонта с огромной тушей, или чтобы племя лучше плодилось и надо его к тому было как-то – магически, естесссно, подтолкнуть. Но нет! Теперь я знаю, почему первобытные художники по всему свету забирались во все эти адские темные пещеры, входы в которые иной раз расположены на такой круче, что туда впору забраться только альпинисту со стажем. Знаю, почему лихорадочно набрасывали углем и охрой сотни хаотичных силуэтов оленей и быков, слонов и жирафов, львов, бизонов, охотников, спирали, кружки, крестики, шлепали отпечатки своих ладоней по стенам.
- И почему же? – поинтересовался у Сани отец Игоря.
- А они там прятались! – с торжествующим видом провозгласил Александр. - От соплеменников, которые кричали им «Зачем? Зачем? Зачем тратишь время на какую-то ерунду? Иди добудь слона! Иди настругай детей! Больше! Ещё больше! Иди дубить шкуры! Иди войной на соседнее племя, добудь у них то, что они еще не доели от слона, настругай им детей, забери все шкуры, иди, иди, добудь, добудь!».
- Вот! – Паша поднял палец. - А они просто. Хотели. Порисовать! Просто хотели порисовать – бег оленей, голову бизона, силуэт охотника, посмотреть, как охра красная сочетается с охрой желтой, как оживает силуэт льва в пляшущем свете факела… Они просто хотели сделать что-то для себя, для красоты, для своего удовольствия. И прятались, чтобы их не долбили пропагандой древнейшего общества охотничье-собирательского потребления…
- Какие сложные вещи вы обсуждаете! – покачал головой Фридрих, немного озадаченный тем ожесточением и накалом эмоций, которыми сопровождалась эта мирная и сугубо философская беседа.
- Но вообще-то всё так и есть, - оценил Кама. – Но ведь потом настали история Древнего Востока, Древней Греции и Древнего Рима, и вот тогда-то творческие люди, наконец, смогли оттянуться по полной. Разве нет? Они больше не прятались, их возносили, их имена знали, их произведения приезжали посмотреть со всей ойкумены…
- Но потом что-то пошло не так, настали Средние века – и …художники и поэты снова спрятались, обезличились, творили безвестно, но! Никому не приходило в голову, что они – лузеры, потому что не монетизируют своё имя и свои поделки.  – Заметил Игорь. – Трудились для бога, а ему имена не нужны, ему нужны лишь результаты творчества.
- Но вот Возрождение, каким бы красивым его ни представляли в книгах и фильмах, дало творческим людям такой удар поддых, что они от него смогли оправиться только в санатории под названием «СССР», - мрачно усмехнулся Паша. - Вот тогда-то во всей красе и вылез принцип «Не продаешься – не творишь». И вынужден был Леонардо да Винчи ходить по всяким банкирам и предлагать себя то как придворного песельника, то как военного инженера, то как гидротехника. Ему было велено – что? Продать себя.
- Звучит всё это предельно пессимистично, - Пётр Дмитриевич оглядел своих молодых собеседников с сочувствием. – Ведь, по большому счету, совершенно неважно, продаёшь ли ты плоды своего творчества, или даришь их, или выбрасываешь в мусорник, или складируешь в своем письменном столе. Главное – то, что ты делаешь. Творишь. Изобретаешь. Конструируешь. Рисуешь. Пишешь. Вяжешь, вышиваешь и так далее.
Помолчали, докуривая и ощущая, как воздух становится холоднее. На окнах самого дома номер шестьдесят четко проступали морозные узоры в виде пальм, пышных папоротников и каких-то неизвестных представителей реликтовой флоры.
Все понемногу поднимались со своих мест, выбрасывали окурки в урну.
- Всё равно рано или поздно всё встанет на свои места, - поспешил Эдик успокоить Пашу. - Изобретатели будут изобретать, художники – рисовать, писатели – писать, врачи – лечить, учителя – учить, монахи – молиться, а продавцы – продавать. Ведь и герцог Лодовико Сфорца по прозвищу Мавр сказал же да Винчи, что люди будут помнить именно его, художника, а где-нибудь рядом с ним нет-нет, да и вспомнят самого герцога – только за то, что он помогал ему раскрыть свой талант.
- Ну, так а товарищ Дали и того проще сказал «Художник – рисуй!», - согласился с ним Морозко, и все снова потянулись внутрь, чтобы вернуться в зал под куполом и продолжить собрание. Еще предстояло обсудить одну фантазию, которую сгенерировала жена Игоря – как всегда, в шутку. Речь шла об открытии при Петровском обществе собственного центра по созданию научно-популярных фильмов и передач соответствующей тематики.
- Там ведь у вас такие люди интересные есть, и они столько всего повидали! – убеждала она Игоря. – Можно столько сценариев написать только на одних их рассказах… Подумай над этим, ладно? Мне кажется, идея стоящая.
И вот теперь Игорь хотел ею поделиться с коллегами, хотя сам уже, в принципе, решил попробовать это осуществить.
Димка Севастьянов, перед тем, как его жена Марина увезла его домой, выцыганил у Ады ту странную штуковину, похожую на фонарь, что подарил ей не столь давно китайский антиквар, и которая работала как некий манок для необычных реликтовых тварей, живущих у взморья.
- У тебя всё равно оно тут без дела лежит, - нажимал пограничник, - а у нас там ребята хотя бы повеселятся…
- А что, ребятам мало того веселья, что у них уже есть из-за наших летающих тарелок? – упорствовала Ада, не желая расставаться с необычным девайсом.
- Ну, так это тем, кто на них летает, - парировал Димка, - а тем, кто остается всегда на берегу – скучно. Может, они там этих морских и летучих гадов прикормят…
- Ага, и что, сделаем там океанариум с динозаврами? – уже почти сдалась Ада.
- Вот! Сама же видишь, какие выгоды можно из этого извлечь! – окончательно добил её Севастьянов и, больше не спрашивая, забрал с полки штуковину.
- Ладно, бери, - вздохнула жена Игоря. – Но если что – животных не обижать, понятно?
- Да кто их обидит! – фыркнул пограничник. – Они сами, кого хошь, обидят!
И весело расхохотался. Со двора его нетерпеливо окликала Марина: им пора было ехать.
Глава 10
 Ты в зеркале
- И она такая всё время, - пожал плечами Сальвадор Рамирес, как бы снимая с себя этим движением всякую ответственность за происходящее. – Будто не здесь. И все попытки полиции выспросить у неё хоть что-то про Джа-ламу заканчиваются одинаково: она начинает ужасно рыдать, и врачам приходится колоть ей успокоительное.
- Ну, а с тобой она хотя бы разговаривает? – поинтересовался Пётр Дмитриевич, понимая, впрочем, что это не столь уж и важно.
- Да, я сумел ее разговорить. Но только не о том, о чём мы тут с тобой хотим узнать. А просто, она начала понемногу разговаривать именно со мной – обо мне, о жизни, о себе самой. Понимаешь, Педро?
- Да, вполне. И даже рассчитываю на то, что, в конечном итоге, вы с ней сблизитесь достаточно для того, чтобы мы могли бы и её оставить…при себе.
- Ты, как всегда, всё решил за всех, и каждому отвел место в своей партии, не так ли? – усмехнулся Рамирес, угощая Криушина-старшего сигаретой.
- Увы, мой друг, а куда деваться? – Пётр Дмитриевич прикурил от сигареты Рамиреса и уселся поудобнее. – Такова жизнь.
Они с Марианной вернулись в Экс-ан-Прованс через десять дней после дня рождения Игоря, и тут, как оказалось, Сальвадор вполне успешно присмотрел за несчастной Маргаритой-Сусанной, а Димитриадис нашёл ещё одного кандидата на вступление в Катарское общество.
Марианна была чрезвычайно довольна возвращением, и Пётр Дмитриевич вообще заметил, что она будто бы с облегчением покидает Астрахань. Сам он испытывал куда меньшую радость по данному поводу – в связи с тем, что там оставалась Ада, с которой за всё время их пребывания дома ему удалось встретиться наедине всего лишь раз.
Однако все переживания по данному поводу они с ней предпочли запихнуть куда подальше и продолжили играть в разведчиков. Как ни крути, а они уже так привыкли. Так что в аэропорту Астрахани они попрощались вполне по-родственному и, надо полагать, ни у кого не возникло на их счёт никаких ненужных мыслей и подозрений.
Как и следовало ожидать, полиция департамента Лангедок-Руссильон и, конкретно, детектив Жюстин ле Гоф, с которой Криушин-старший общался лично, не смогли выйти на след Джа-ламы, который после покушения на Маргариту как в воду канул. Ни китаец Иван Юрьевич И, ни сам Рамирес тоже не смогли ничего узнать. Пётр Дмитриевич сделал вывод, что наезд машиной на девушку служил отвлекающим маневром, основной целью которого как раз и было сбить всех с толку и увести их внимание в другую сторону. Что ж! Ему это вполне удалось.
После возвращения из Астрахани отец Игоря ещё раз пообщался с детективом ле Гоф и заверил её в своей всемерной поддержке, буде таковая потребуется, тем более, что он собирается остаться в Эксе на весьма продолжительное время. Оставшись довольны друг другом, они расстались почти приятелями.
И теперь Криушин-старший сосредоточился, наконец, на главной цели своего приезда: на расширении рядов Катарского общества и налаживании его работы. Тем более, Марианна была занята помощью Кире Ивановской, которая вот-вот должна была родить, так что все три дамы теперь собрались в Рокфор-ле-Пен, а им, мужчинам, предоставили полную свободу действий.
Сидя рядом с Рамиресом на лавке в парке госпиталя, где долечивалась Маргарита, Пётр Дмитриевич с сочувствием поглядывал на девушку, которая сейчас прогуливалась среди кустов рододендрона и то и дело с улыбкой поглядывала на обоих мужчин.
Он и правда рассчитывал свести её с Сальвадором, чтобы она всегда оставалась под присмотром и под рукой, если вдруг потребуется для чего бы то ни было. Сам же он обдумывал идею Андрея Вениаминовича Димитриадиса, который вчера предложил самим заняться, так сказать, подготовкой кадров.
- Будем действовать от противного, - убеждал он друга, исправно подливая ему в стакан. – Не искать уже готовых бессмертных, а делать их самим. Сначала - отбирать подходящих и надежных людей, а потом – обращать их. С помощью зелья!
- Как вампиров? – рассмеялся Пётр Дмитриевич, представив себе картину такого «обращения».
- Да! Сначала проверять посредством зелья правды, а потом уже – приобщать…к нашей организации.
Идея была не так уж плоха, если поразмыслить. Возможно, в местных реалиях она вообще оказывалась самой разумной и оптимальной.
- У меня как раз есть на примете один археолог, профессор Дюбуа! – гнул своё Димитриадис. – Он специализируется на катарских древностях…
Помимо археолога Дюбуа, предстояло «обработать» ещё владельца местной сети отелей, ещё одного крупного винодела, комиссара полиции на пенсии, яхтсмена, больше известного как контрабандиста, и одного университетского преподавателя биологии – наследника полуразрушенного замка в горах. Пётр Дмитриевич чувствовал себя из-за всех этих дел и приключений помолодевшим лет на двадцать и потому взялся за дело с удвоенной энергией.
А в Астрахани в то же самое время Игорь, можно сказать, сражался с собственным прошлым – и проигрывал ему.
Беспечный Вова Дьяконов, сотрудник службы охраны памятников, по старой дружбе рассказал Криушину о звонке, который поступил им от жителя села Зубовка, который нашел на своем огороде клад.
- Вот честно,  - устало признался Володя, - ни людей сейчас нет, ни времени туда выезжать. У нас отчет годовой горит…Так что если вы с Фрицем съездите туда, оформите всё – то я ваш должник!
Игорь вполне равнодушно дал согласие и, прихватив Вебера, отчалил на своей «ниве» в район села Зубовка.
Фермер, нашедший клад во время рытья котлована под здание будущего коровника – оплаченного, между прочим, деньгами из выигранного федерального гранта, – привел их к месту находки.
- Вот мне сейчас не до этого! – откровенно сердился фермер Асхат Альбертович. – Мне по гранту отчитываться, а из-за клада теперь сколько времени потеряем? Вот не знал бы о кладе и мой внук, и мой сосед – вот честное партийное, закопал бы его обратно!
Игорь скупо похвалил сознательного селянина за уважение, проявленное к историческому наследию страны, и приступил к необходимым формальностям – фотофиксации, обмерам, общению с участковым, ещё более скучающим и недовольным, чем сам нечаянный хозяин сокровища.
Клад, на взгляд археолога, был – сущее дерьмо. Сундук девятнадцатого века, какими полны все захудалые провинциальные музеи, вмещал в себя четыре разноразмерных полусгнивших шкатулки примерно того же периода, плотно набитых монетами, в основном – медными.
Пока они с Вебером под скучающим взглядом участкового потрошили шкатулки, высыпая их содержимое на старые газеты, разложенные тут же, на земле, а потом понемногу взвешивали его на электронных весах, любезно одолженных фермером, Игорь несколько раз ловил себя на мысли о том, что они сейчас занимаются абсолютной, ничем не оправданной ерундой, и попросту теряют время.
Среди позеленевших медяков екатерининского времени и более сохранных копеек николаевской эпохи попался узкий цилиндрический стеклянный пузырёк, заткнутый пробкой, щедро залитой красным сургучом. Он был абсолютно пуст.
Игорь взял его из кучи, посмотрел на просвет, потом, пользуясь тем, что участковый отвлёкся на телефонный звонок, попросту раздавил пузырек в пальцах, внезапно испытав приступ самой настоящей ненависти к безвинной склянке, и принюхался. Никакого запаха не было, равно как и ничего другого – тоже.
- Какой олух заклеил пустую бутыль? – философски прокомментировал Вебер, заметив манипуляции друга.
- Наверное, тут были какие-то духи, и все выветрились, - Игорь с отвращением стряхнул осколки в песок, вытер руку о штаны и забыл о происшествии.
- Может быть, всё-таки стоило отнести его на анализ в лабораторию? – запоздало предложил Фридрих, стараясь говорить тише. Игорь одарил его таким взглядом, что немец только замахал на него руками и засмеялся.
- Всё-всё, забыли, как скажешь!
Участковый снова подошел к ним, сел на опрокинутый ящик, откровенно зевая, и, понаблюдав с минуту за их нудными однообразными действиями, углубился в свой телефон.
Часа через два Игорь и Вебер всё упаковали, пожали участковому и хозяину клада руки и двинулись обратно в Астрахань, захватив с собой сундук с монетами, которым предстояло пополнить фонды краеведческого музея.
Сам процесс сдачи находок в фонды затянулся ещё на три часа, так что к концу этого невыносимо тягомотного дня Игорь и Вебер просто валились с ног, и оба чувствовали себя разбитыми и будто изломанными.
- Старость не радость! – ворчал Игорь, когда они, наконец, добрались до своей жарко натопленной бани и теперь отпаривались, развалившись на лавках. – Все кости болят, будто мешки таскал…
- Да, похоже на это, - устало согласился Вебер, бездумно глядя на то, как Игорь терпеливо оттирает руки жесткой мочалкой с невероятно вонючим хозяйственным мылом, чтобы отскоблить с пальцев не только крепко въевшуюся грязь от монет, но и непонятную зудящую сыпь, наверное, подхваченную от осколков того пузырька.
Дома Ада налила обоим огненного борща и водки, так что, в целом, все их сегодняшние приключения закончились вполне мирно и благополучно. Вот разве что спать оба завалились очень рано, и, беспробудно проспав двенадцать часов кряду, с утра встали свежими и бодрыми.
Весь день они провели в лаборатории за отчётом по летним раскопкам, хотя, времени у них оставалось ещё достаточно, поэтому они не слишком торопились, то и дело отвлекаясь.
Тем временем в музее, сотрудники которого уже успели немного отвыкнуть от бесконечных находок, которым их в последние несколько лет буквально завалил Игорь со товарищи, работы было невпроворот: всё принесённое вчера нужно было описать, внести в учётные документы и подготовить к фондовой комиссии. А тут ещё сразу трое сотрудников неожиданно не вышли на работу, сказавшись больными каким-то скоротечным жутким гриппом: они лежали теперь дома с дикой температурой, галлюцинациями и судорогами, к двоим даже вызывали скорую.
Поэтому удивительно, что виновники «торжества» не икали весь день, поскольку кости им не перемывал только ленивый, а особенно усердствовала главный хранитель, крайне недовольная тем, что как только Игорь приносит что-нибудь в музей, так вслед за этим обязательно начинается какая-нибудь заваруха.
Вечером в «феодальное поместье» неожиданно заехал Саня Карагалиев, заявивший в очередной раз, что его всё задолбало, на что порядком уставший от повторения этой ситуации Игорь посоветовал ему съездить в Экс-ан-Прованс, если уж здесь ему всё настолько немило.
И Александр, что удивительно, сразу согласился. По этому поводу все крепко выпили, а Игорь позвонил Димитриадису с просьбой приютить на несколько дней их друга. Поскольку с принимающей стороной проблем не возникло, все тут же принялись обсуждать будущую поездку, полезли в интернет искать подходящие билеты, вот только выяснилось, что сам Шурик проявляет невероятный инфантилизм, ничего толком не понимает в логистике и вообще ведёт себя, как придурочный ребенок, который ни разу никуда самостоятельно не ездил.
- Слушай, ну какая проблема-то? – уже начал сердиться Игорь. – Выйдешь из аэропорта, там любое такси возьмёшь, прочтёшь по бумажке текст, который мы тебе напишем – и поедешь себе в Экс, и доставят тебя прямо по адресу…
- Сань, да там ведь всё просто, - поддакивала Ада, - даже первоклашка разберётся! Я вот тоже там никогда не была, но и то представляю, что и как…
- О! – неожиданно возрадовался Шурик. – Вот ты со мной и поедешь!
Все недоуменно переглянулись.
- Чего это я с тобой поеду? – несколько опешила Ада. – Я тебе что, нянька?
- А чего тебе не нравится? – развязно ухмыльнулся ей Шурик. – Ты ж там не была? Не была. Вот тебе и повод побывать. Да ещё и не одна поедешь, а значит, о твоей безопасности Игорёк может не волноваться.
Игорь смотрел на друга с интересом, и можно было прямо-таки расслышать, как ворочаются те самые шарики и ролики у него в мозгу, взвешивая все pro et contra.
- Отличная идея! – шарики и ролики с хрустом остановились. – Ада, ты не против съездить в Прованс за компанию с Шуриком? Я не вижу в этом ничего плохого.
Ада, удивленно глядя на мужа, только пожала плечами:
- Ну, если ты считаешь это хорошей идеей…
- Пожалуй, что считаю. Навестишь заодно моих предков, потом расскажешь мне, как они там обжились. И сама немного проветришься.
- Ладно, - не стала спорить его жена. – Как скажешь. Только я могу ненадолго, до конца недели максимум, а потом у меня зачёты идут у всех курсов…
- Ты прям как тот актёр из анекдота про Спилберга! «А в декабре я не могу, в декабре у меня ёлки!» - ехидно перебил Сашка.
Ада только фыркнула, но ничего не сказала, неожиданно всерьёз задумавшись над тем, что может выйти из всего этого более чем странного предприятия.
И назавтра в полдень они с Карагалиевым, оба слегка испуганные неожиданно скорым развитием событий, уже садились в аэропорту Шереметьево на рейс до Ниццы: на этот раз Игорь выбрал им именно такой маршрут и билеты, чтобы обойтись без долгих пересадок и ожиданий в транзитных аэропортах.
- Игорь ничего не делает просто так! – невпопад изрёк Александр, пропуская Аду на место у иллюминатора.
- Это ты к чему? – она, сняв своё неизменное леопардовое пальто, уселась в кресло и громогласно закашлялась, ощутив неожиданно сильное першение в горле, должно быть, из-за сухости воздуха в салоне. К тому же, у нее начинала понемногу кружиться голова, а значит, время перелёта необходимо было использовать для приведения себя в норму.
- Это я к тому, что у нашего короля Артура была какая-то идея, ради проверки которой он нас с тобой и послал в такую даль.
- Очень может быть, - равнодушно вздохнула Ада, которой было попросту лень вступать в дискуссии.
Оставалось гадать, почему они с Сашей, будучи оба докторами наук, хотя бы на этой почве никак не могли найти общий язык, и в лучшем случае, всегда обменивались лишь короткими язвительными комментариями. Правда, теперь, в полёте, они немного сблизились на почве алкоголя, который сразу после того, как самолёт оторвался от полосы, принялись поглощать с угрожающей скоростью.
 И при приземлении в Ницце оба были уже настолько весёлыми, что едва ли не штурмом взяли первое попавшееся такси и с хохотом пытались объяснить водителю, куда им надо ехать, а насчет оплаты пускай не изволит беспокоиться.
- Ничо! Русские – люди гостеприимные! – хохотала Ада, плюхаясь на заднее сиденье машины. – Француза не обидим!
- Ага! Встретим, как в Смоленске, проводим, как на Березине! – наддал Сашка с сатанинским хохотом, хотя водитель и без того уже был порядком обескуражен.
- Давай, Бонапартия, погнали уже! – Ада хлопнула француза по плечу, такси выскочило на проезжую часть и понеслось в направлении Экс-ан-Прованса.
Всю дорогу астраханцы дико ржали, доставали таксиста разговорами на русском, из которых он едва ли понимал несколько слов, продолжали прикладываться к бутылке виски, купленной в дьюти-фри, громко комментировали проносящиеся мимо пейзажи, а потом, в довершение ужаса, принялись нестройным хором распевать «Танцы на стёклах».
Выгрузив этих сумасшедших русских у дома на рю Песонель, водитель газанул с места так, что на мостовой остались следы палёной резины.
Сашка и Ада, волоча свои не слишком тяжелые чемоданы на колёсиках, ввалились в калитку домовладения Андрея Вениаминовича, который уже ждал их в том самом дворике, похожем на клуатр средневекового монастыря.
- Ого! Планировка по принципу чор-бак, четырёх садов! – сразу оценила Ада увиденное. – Аутентичненько! Класс!
Навстречу им уже спешила мать Паши собственной персоной, обняла обоих по очереди и дополнила свои действия парой язвительных шуточек «ниже пояса» - в своём стиле.
- Адочка! Да неужели муж сам прислал тебя сюда – прямиком в лапы дракона? – радостно уточнила Роза Федоровна. – Санечка! Ты в кои-то веки сумел куда-то поехать, как взрослый? Я так вам рада!
- А кстати, где же сам дракон? – храбро поинтересовалась жена Игоря у хозяев, залихватски глянув в глаза Розы Федоровны.
- Да не сомневайся, уже едет сюда, вот-вот будет! – напропалую веселилась Морозко-старшая, с удовольствием отмечая, что Сашка действительно ничего не понимает в этих намёках, а Ада, наоборот, уже не пытается делать вид, что не понимает.
- Пойдёмте в дом, отдохнёте с дороги, - хозяин попытался задать гостям нужную траекторию, забрав у Ады чемодан и направляясь к дверям. Сашка и Роза пошли следом, продолжая весело пикироваться.
- Саня, всё! – объявила Ада Карагалиеву, едва им показали их комнаты. – Теперь каждый – сам по себе. У тебя своя миссия, у меня – своя! Встретимся перед отъездом.
- Удачи! – Сашка махнул рукой, не глядя, и ввалился вместе с чемоданом в свою дверь.
Ада, какой бы пьяной ни была, с необыкновенной прытью влезла под душ, переоделась в длинное платье, густо накрасила глаза и, когда, наконец, услышала шум за дверью, рывком распахнула её, увидела прямо перед собой Криушина-старшего и просто повисла у него на шее, чуть не до крови впившись в его губы. У него ещё хватило выдержки втащить её внутрь, закрыть за собой дверь и защёлкнуть замок.
К столу они, конечно, сильно опоздали, однако никто ничего не сказал, напротив, хозяева и Шурик оживлённо беседовали, и весьма органично делали вид, что ничего такого вообще не заметили.
- Итак, Александр, какие планы на этот короткий отпуск? – светски поинтересовался Пётр Дмитриевич, когда все положенные тосты за встречу были произнесены.
- В основном, развеяться от депрессии, - честно признался Карагалиев. – Ну, в смысле, я сам по себе, Адка – сама по себе. Так что можете тусить с ней, я не скажу Игорю.
За столом воцарилось неловкое молчание, какое возникает, когда кто-нибудь ляпнет чудовищную глупость или непонятно зачем озвучит то, что и так очевидно всем.
- Что ж, спасибо за заботу, мой юный друг, - невозмутимо усмехнулся Пётр Дмитриевич. – И, раз уж твоё благословение нами получено, мы непременно им воспользуемся.
Ада с трудом подавила счастливую до идиотизма улыбку, наслаждаясь словами Петьки точно так же, как наслаждалась и всем прочим, что он делал.
- Мне бы путеводитель какой, - продолжал Саша, как ни в чем не бывало. – Буду изучать город.
Таким образом, неожиданный отпуск в Провансе начался, и каждый из прибывших проводил его по своей собственной программе.
Карагалиев, получив всякие наставления от Димитриадиса и вооружившись электронным гидом, загруженным в планшет, методично обходил церкви Экса, его бульвары, фонтаны, музеи, туристические тропинки и все прочие места, неизбежные для приезжего. Кое-что из увиденного он намеревался использовать в своих лекциях, кое-что наводило его на разные полезные размышления, а кое-что едва не стоило ему жизни.
Когда до отъезда домой оставалось два дня, Александр забрёл в  православную церковь Святых Архангелов, расположенную в двух шагах от бульвара Мирабо, на улице Бедарридес. Её модернистский облик откровенно шокировал его, и он бы ушел сразу, если б не очутился внутри храма во время утренней литургии, из-за чего тот был забит народом.
Карагалиев, вспомнив вдруг, что он всё-таки историк, да притом еще – преподаватель, решил остаться и познакомиться с местными традициями поближе. Однако все его этнографические изыскания свелись, в конечном итоге, к довольно бессмысленному разглядыванию публики.
Он рассеянно созерцал народные массы, пока не поймал себя на мысли, что его внимание то и дело возвращается к одному человеку, истово молившемуся и крестившемуся в паре рядов впереди.
Сначала Карагалиев не мог понять, чем этот среднестатистический мужик так его привлекает: немолодой, крепкий и коренастый, с широкими плечами, темными, почти не поседевшими волосами, одетый в хорошо сшитый костюм, без пальто, а значит – прибывший сюда не пешком, а на машине.
В конечном итоге Саню стала просто злить эта загадка, которую он сам себе и загадал. Человек был незнакомым, и понять причины своего нездорового к нему интереса историк уже не пытался. Оставалось дождаться конца службы и уже тогда сориентироваться.
Литургия окончилась, и верующие потянулись за причастием. В тот момент, когда таинственный незнакомец, получив причастие, развернулся от священника и направился к выходу, Карагалиев разглядел его лицо.
В первый момент он почувствовал разочарование, какое неизбежно настигает всякого, кто обознался. А во второй - ощутил дикий, совершенно беспричинный страх – потому что вдруг понял, кого видит перед собой.
Сашка буквально заставил себя отвести взгляд от шедшего ему навстречу Джа-ламы и сделать вид, что намеревается встать в общую очередь к священнику. А Джа-лама, выходя, едва не задел Сашку плечом, и тот ощутил некое напряжение, как от высоковольтной линии, касаться которой строго не рекомендуется.
Итак, Джа-лама, за которым, по словам Игоря, безуспешно охотится здесь его отец и вся королевская рать Лангедока, спокойно расхаживает по православным храмам и принимает причастие.
У Саши хватило смелости выйти из церкви, чтобы заметить, в какую именно машину сядет «великий чёрный», однако надежды его не оправдались: тот сел в обычный городской трамвай. Догнать его и проследить он уже не успел бы. Но всё равно, это было хоть что-то!
Сразу же позвонив отцу Игоря и, разумеется, не дождавшись ответа, разозленный Шурик написал ему сообщение с требованием позвонить по срочному и важному делу. Это уже возымело действие, и Криушин-старший сам перезвонил через минуту.
- Я видел Джа-ламу! – прошипел Саня в телефон. – В церкви Святых Архангелов! Он был на службе, принял причастие, а потом уехал на трамвае!
- Зайди внутрь! – приказал Пётр Дмитриевич таким тоном, что Карагалиев снова испытал приступ страха. – И оставайся там! Посмотри, где там камеры наблюдения, и сядь прямо под них! Жди меня там!
Карагалиев почему-то сразу послушался и вернулся в храм, уселся на одну из опустевших лавок, столь непривычных глазу в православной церкви, и стал ждать.
Не успел он сильно заскучать, как приехал отец Игоря в сопровождении неизвестной тётки, представленной ему как детектив Жюстин ле Гоф. При посредничестве Криушина-старшего в качестве переводчика, дама принялась допрашивать Сашку о происшествии, заставляя вспоминать мельчайшие подробности. Когда она, наконец, сочла его ответы исчерпывающими, попрощалась с обоими и отчалила восвояси.
- А где же вы дели свою подружку Аду? – с вялой агрессией спросил Саня у Петра Дмитриевича, когда они шли к его машине.
- Ей не следует в данных обстоятельствах показываться на улицах ни в моем обществе, ни в твоем. Не станем же мы подвергать её ненужному риску, не так ли?
Александр против воли обернулся и встретил неприятный, пристальный, ещё более тяжелый, чем у Игоря, взгляд серых глаз Криушина-старшего и машинально кивнул. Попробуй тут, не кивни.

***
Сильный снегопад с резким ветром загнал по домам большинство туристов и местных жителей, и теперь окна повсюду приветливо светились жёлтым, отчего дома казались похожими на советские ёлочные игрушки в виде заснеженных избушек. В такую пору обычно не ждали гостей, и сами старались никуда не выходить.
Однако в дверь квартиры, которую снимал на втором этаже старинного дома Пётр Дмитриевич для всякого рода тайных встреч, неожиданно бесцеремонно заколотили – было такое впечатление, что некто нетерпеливый сначала постучал вполне вежливо, а потом, не выдержав ожидания, принялся лупить в неё ногой.
Криушин-старший всё-таки оторвался от своей подруги и, покачав головой на подобное нахальство непрошеных гостей, натянул штаны и прихватил с тумбочки пистолет. Ада на всякий случай тоже выбралась из кровати и начала одеваться. Как оказалось – не зря.
- Я его выследил! – с порога сообщил Рамирес, вваливаясь в прихожую, куда его пропустил сам хозяин.
- Предлагаешь нам взять его самим? – немного удивился Криушин-старший.
- На остальное нет времени, - отрезал альпийский стрелок.
В  прихожую выглянула Ада.
- Вы куда-то едете? Можно мне с вами? – она умоляюще посмотрела на свёкра. – Пожалуйста!
- Раздобудешь ещё один ствол? – отец Игоря перевёл взгляд на гостя.
Тот только пожал плечами и кивнул.
- Тогда выдвигаемся.
Внизу был припаркован «лендровер» с эмблемой заповедника Альпий, на котором ничтоже сумняшеся раскатывал по своим личным делам Сальвадор. Сейчас такой транспорт был им весьма кстати.
- И где он? - поинтересовался Криушин-старший, пристёгиваясь на переднем сидении.
- В приюте для бездомных на улице Пиншина.
- Умно, - похвалил Пётр Дмитриевич находчивость их «дичи». – Как мне сказала Маргарита, жилье он снимал где-то там же, по соседству…
- Что он сказал? – спросила Ада у свёкра, и тот перевёл ей слова Рамиреса.
- Там довольно зелёный район, - добавил егерь, - и дальше начинаются поля, так что уходить ему при случае будет, куда. Да ещё этот снегопад…Поэтому упустить его нельзя. И живым брать – тоже.
- Что он теперь сказал? – снова пристала Ада.
- Если придётся – стреляй на поражение, - «перевёл» ей свёкор.
Жена Игоря только вздохнула и машинально потрогала пистолет, который держала в руках, прикрыв его полой пальто. Что поделать! С тех самых пор, как она стала частью семейки Криушиных, о тихой и мирной жизни пришлось забыть.
- По улице Пиншина не поедем, там мы будем, как на ладони – при подъезде там огромный голый газон, обзор во все стороны, - объяснял Рамирес диспозицию. – Заедем с другой стороны, по дороге, где много деревьев.
Снегопад ещё усилился, когда они подъехали к комплексу старых построек под черепичными кровлями, как раз и составлявших приют. Рамирес предложил разделиться: сам он зайдет с фасада, прячась за кустами, и вызовет в приюте переполох, а Криушину-старшему предстояло обойти строения сзади и следить, чтобы Джа-лама не смог скрыться с этой стороны.
- А ты, Адочка, подождёшь в машине, - распорядился свёкор. – И только в самом крайнем случае, если увидишь Джа-ламу близко от себя, можешь стрелять. Поняла?
Ада ответила, что поняла.
Увязая в снегу, мужчины разошлись в разные стороны, но Ада и не подумала выполнять распоряжение Петра Дмитриевича. По правде сказать, ей было совершенно наплевать и на Джа-ламу, которого они так рьяно выслеживали, и на Рамиреса, и на всё Петровское и Катарское общество вместе взятые. Единственно, что её сейчас волновало – это безопасность её любовника.
Поэтому, убедившись, что они ушли, она выбралась из «лендровера» и осторожно пошла в ту сторону, где скрылся свёкор. Всё вокруг было слепяще-бело от снега, ледяной ветер противно сёк лицо, деревья трещали и шумели, а на крышах как будто подпрыгивала и громыхала черепица.
Петра Дмитриевича она увидела притаившимся за деревом, как раз напротив угла одного из длинных корпусов приюта, к которому слева почти вплотную примыкал другой корпус, поновее. Зато справа всё тонуло в темноте. Именно туда Ада и перебежала, увязая по колено в снегу, и ее следы сразу засыпало его новым слоем. Она едва перевела дух и встала в углу двора так, чтобы видеть Криушина-старшего.
В этот момент с другой стороны корпуса раздался звон стекла, хлопок, шум и крики, а яркие всполохи на снегу дали понять, что внутри начался пожар. Похоже, Рамирес выполнил свою часть плана и устроил-таки переполох, бросив в окно бутылку с «зажигалкой».
В просвет между двумя корпусами кинулась пара человек, но, как поняла Ада по отсутствию реакции Петра Дмитриевича, это были не те, кто нужен. А вот еще дальше, из-за угла второго корпуса, появилась одинокая фигура и, сделав несколько шагов в их сторону, замерла.
В этот момент Криушин-старший отвлёкся на очередную троицу, выскочившую прямо на него, но Ада заметила, как незнакомец из-за угла поднял руку и прицелился…
Её окатила волна дикого, ни с чем несравнимого ужаса, когда она поняла, что он сейчас выстрелит прямо в отца Игоря. Порыв ветра швырнул ей в лицо снег, ослепив и оглушив, и хотя она успела спустить курок первой, пуля ушла вбок и не убила несостоявшегося стрелка.
Ада едва увидела, как его отбросило назад, и он, упав с сугроб, схватился за голову, - похоже, пуля задела его ухо или щеку – отсюда было не разглядеть. Пётр Дмитриевич уже бежал к нему, от горящего здания сюда направлялись ещё люди, где-то уже завывали пожарные сирены, надрывно вопила противопожарная сигнализация в самом приюте… Неудивительно, что окровавленный стрелок успел вскочить и, пользуясь суматохой, скрыться из виду прежде, чем его настигли охотники.
Жена Игоря осела в снег: её трясло, потому что она не могла поверить, что Петьке больше ничего не угрожает. К ней подбежал Рамирес, ни слова не говоря, рывком поднял на ноги, отобрал пистолет и поволок к машине. Пётр Дмитриевич уже открыл дверь и запрыгнул внутрь, а Сальвадор буквально забросил Аду на заднее сиденье, сел за руль, и «лендровер» сначала дал задний ход, потом развернулся и рванул в сторону города.
- Я же велел тебе сидеть в машине! – Пётр Дмитриевич обернулся к Аде, но, к своему великому облегчению, она увидела, что он не сердится так сильно, как она того боялась.
- Тот мужик…Он в тебя целился! – отозвалась она, замечая с отвращением, что голос противно дрожит.
- Это был Джа-лама, - едва не скрипнув зубами, сказал Рамирес на ломаном русском.
- Я в него попала… Но не убила, из-за ветра, - продолжала оправдываться Ада. – Я промазала, Петь, прости…Боюсь, ученица из меня не ахти…
- Теперь мы его упустили! – гнул свой Рамирес.
- Адочка, не волнуйся так, – пробовал успокоить сноху Криушин-старший. – Всё уже позади. И это был отличный выстрел.
- Где его теперь искать? – злился Рамирес, швыряя машину на поворотах так, что они чудом не перевернулись пару раз.
- Ничего, выследили раз – выследим и два, - примирительно сказал ему Пётр Дмитриевич.
Ада сидела совершенно опустошённая и будто омертвевшая: она всё еще боялась за него, злилась на себя за промах, замёрзла и, кажется, подвернула ногу, которая давала о себе знать тянущей болью в лодыжке.
Рамирес высадил их, немного не доезжая до дома Димитриадиса, а сам погнал машину к своему городскому жилью: ни о каком возвращении в заповедник в такое время и речи быть не могло.
Едва они ввалились во двор, Ада вцепилась в Петра Дмитриевича и отчаянно расплакалась, уткнувшись лицом ему в грудь. Он всё пытался её уговаривать и утешать, она рыдала всё громче, а Саня Карагалиев, в эту пору как раз вышедший покурить на крыльцо, только качал головой, нечаянно созерцая эту сцену, для его глаз не предназначавшуюся. Да уж, страсти кипят нешуточные!
На рассвете снегопад прекратился, и в девять часов утра Саша и Ада уже выехали на такси из Экса: им предстоял обратный путь до аэропорта Ниццы, а оттуда – рейс до Москвы. Саня терпеливо ждал в уже подъехавшей машине, пока Ада попрощается с Петром Дмитриевичем, и всё больше раздражался от того, что они так долго копаются и всё никак не расстанутся.
- Слушайте, влюблённые, давайте мы уже поедем, а? – наконец, потребовал он, высунувшись из машины. – А то нам таким макаром тут политического убежища просить придётся…
Наконец, такси отчалило, и Карагалиев облегченно вздохнул, осуждающе глядя на Аду, забившуюся в угол и отвернувшуюся к окну.
 - Слушай, да ты в него втрескалась прямо от души, – попробовал он отвлечь её разговором. – Неужели он лучше Игоря?
- Мне не надо ни с кем сравнивать Игоря, понял? Он для меня – лучший из лучших. Я просто это знаю.
- А чего же тогда…
- Сань, - перебила она глухим голосом, - давай помолчим, ладно?
Он только вздохнул и оставил ее в покое: ну дура-баба, что с неё взять.
В аэропорту Ниццы было невыносимо жарко: видимо, непривычная погода заставила с перепугу включить там обогрев на полную катушку, так что теперь прямо при входе приходилось раздеваться. Ада скатала своё пёстрое пальто в валик и, устроив его, как подушку на спинке кресла, забралась туда с ногами и обхватила руками колени.
Саня сел рядом и строго посмотрел на неё:
 - В руки себя возьми. Чтобы в Астрахани никто ничего не заподозрил!
- Отстань, - жалобно протянула она, не глядя на него. – И так тошно.
- Вот и я о том же. Соберись, говорю тебе.
- Ладно. А сейчас отстань.
Сашка достал из сумки термос с горячим чаем и стал отвинчивать крышку, но кто-то плюхнулся на соседнее кресло так мощно, что весь их ряд аж подпрыгнул, крышка упала и покатилась по полу.
Карагалиев злобно выругался, поставил термос на сиденье и буквально погнался за крышкой, которая закатилась под соседние ряды. Кое-как дотянувшись до неё, он выпрямился и огляделся.
Через несколько кресел от него сидел человек с забинтованной головой, и, судя по повязке, у него были какие-то серьёзные нелады с правым ухом. Он, похоже, заметил, как Сашка ползает по полу, поэтому обернулся. Карагалиев чуть не упал обратно, но все-таки не упал, а быстро вернулся на своё место.
- Подержи! – приказал он Аде, впихнув ей в руки термос и крышку, выдернул телефон из кармана, приземлился на сиденье и стал трясущейся рукой набирать номер.
- Ты чего? – удивилась Ада его странному поведению.
- Там Джа-лама! – прошипел он ей в ухо.
- Где? – Она аж подскочила.
- Да вон! С повязкой на ухе…
Он прижал телефон к уху в ожидании ответа.
Ада вдруг выхватила у него гаджет и посмотрела на экран: Сашка звонил Петру Дмитриевичу.
Не успел он среагировать, как она уже бросила устройство на пол и с лютой ненавистью раздавила его каблуком, потом ударила еще и еще раз,  - до тех пор, пока экран не растрескался и не почернел.
- Ты охуела? – спросил Карагалиев совершенно спокойно.
- Определённо! – отозвалась Ада, глядя на него безумными глазами. – Не смей ему звонить, понял?
- Мой телефон…
- Я тебе новый куплю, как приедем, - перебила Ада. – Но ничего, я тебя умоляю! – ничего не говори ни Петьке, ни Игорю, ты понял?
- Но почему, чёрт тебя подери?!
- Пусть думают, что Джа-лама всё еще в Эксе. И ищут его. Такое у мальчиков будет развлечение. А он, тем временем, свалит куда подальше. И больше не сможет им навредить. Ты меня понял?
- А если не понял?
- Тогда я тебя прикончу.
- Дура!
- Ага, ещё какая! – охотно согласилась Ада, и тут объявили посадку на их рейс.
Они уже даже не удивились, что Джа-лама летел с ними до Москвы в одном самолёте, а в Шереметьево направился к гейту, откуда велась посадка на рейс до Улан-Батора.
- Возвращается к истокам! – прокомментировал Карагалиев это зрелище, глядя вслед удаляющейся живой легенде.
- Ну, и скатертью по жопе! – устало пожелала Ада.
- Ладно, чокнутая, пошли, а то на свой рейс опоздаем…

Глава 11
 Лирический герой
Игорь, ещё не проснувшись толком, не открывая глаз и не поворачиваясь, пошарил рукой в надежде нащупать рядом свою жену, однако рука наткнулась лишь на пустоту. Ясно, что Адка уже упёрлась в свой дурацкий универ, но почему-то именно сейчас это его чрезвычайно разозлило.
 Он привык, что она всегда под рукой, что у неё никогда не «болит голова» для него, и вообще, он может делать с ней всё, что захочет, и когда захочет. Нарушение этого устоявшегося порядка сегодня почему-то враз выбило его из колеи. Похоже, день начинается не особенно хорошо.
Он выбрался из кровати и решил выйти во двор покурить, прежде, чем варить себе кофе. Было холодно, но не по-зимнему, даже пор изо рта не шёл. По двору носились треклятые свиньи Веберов, радостно похрюкивая и, то и дело подбегая к Игорю, хитро поглядывали на него.
Когда он докурил, сидя на своём крыльце, мимо с кряканьем и гоготом протопало стадо подросших гусей, потом развернулось строем и направилось обратно.
- Вот же ****и мохнатые, - раздраженно проворчал Игорь, наблюдая за их странными манёврами. Скотины, на его взгляд, в «поместье» развелось слишком много.
Он погасил окурок в банке, поднялся, и тут из дальнего дома, в котором второй день гостила очередная группа буддийских монахов, раздались горловые песнопения, звон колокольчиков и дробный треск ритуальных барабанчиков-дамару.
- Вот только этого мне сейчас и не хватало! – со злостью заметил Игорь вслух и быстро скрылся за своей дверью. Слышать эти звуки почему-то именно сегодня ему было особенно невыносимо.
Сварив себе кофе и не заморачиваясь завтраком, Игорь взял кружку и пошел в археологическую лабораторию, где застал Вебера, строчившего в компьютере последние страницы их отчета по летним раскопкам.
- Я сейчас его допишу, а ты проверишь, хорошо? – вместо приветствия бросил ему немец.
Игорь только пожал плечами и сел в своё крутящееся кресло. Невидяще глядя в монитор, он погрузился в странное состояние без мыслей, похожее на какой-то транс. Успокоение охватило его, и понемногу раздражение на всё и вся, вспыхнувшее с утра, стало уходить…
- Фридрих, посмотри, какие я колясочки нашла!
Игорь вздрогнул и пришёл в себя, мгновенно погружаясь в злое состояние снова. Радостная Луиза без стука ворвалась в дверь и, не видя ничего вокруг, протянула мужу свой планшет.
- Вот эта…Ой, Игорь!..Привет… И эта…Я не могу выбрать!
Фридрих тупо смотрел в экран, видимо, всерьёз загрузившись мировой проблемой выбора коляски для своего будущего наследника.
- Игорь, тебе какая больше нравится? – Луиза сунула планшет под нос Игорю.
- Вот эта! – тот, не глядя, ткнул пальцем в экран, а Луиза радостно закивала.
- Вот! И мне тоже она больше нравится!
Игорь же поставил на стол свою кружку с недопитым кофе, встал с кресла и понял, что с него хватит. То есть, совсем хватит.
Не говоря ни слова, он вышел из лаборатории, а Луиза мигом заняла его место и принялась показывать Фридриху фотки детских вещей, которые намеревалась приобрести в самое ближайшее время.
Через какое-то время Вебер, на секунду подняв взгляд от монитора, увидел, как Игорь, вполне одетый, в джинсах и кожаной куртке, с сумкой на плече, выходит со двора и закрывает за собой калитку. Он только пожал плечами, подумав, что друг наверняка вспомнил о каком-то деле, или еще что-нибудь надумал.
Когда вернулась Ада, Игоря всё ещё не было. Зато его телефон остался лежать на столе в кухне. И Вебер не смог ей объяснить, с чего это Игорь куда-то умотал без мобильника, не оставив записки и вообще никого ни о чем не предупредив.
Поздним вечером волновались уже все.
Ближе к полуночи Ада начала трясущимися руками набирать номер за номером и методично обзванивать все приёмники больниц и даже морги. Потом, ближе к утру, позвонила Макарову и попросила, не поднимая лишнего шума, повыяснять хоть что-то.
Утром она попросила приехать Пашу по срочному делу.
- Да ладно тебе, может, загулял где-то и с кем-то, - успокаивал ее Морозко, прибывший на удивление быстро. – Вернётся, никуда не денется. Принесёт тебе новый экзотический букет…
Заметив, однако, что его шутки на неё не действуют, он сказал уже серьёзно:
- Хорошо, ты не волнуйся, я попробую посмотреть…по-шамански…
И стал «смотреть».
- Ну…ничего страшного я не вижу. А из того, что вижу, могу заключить, что он просто решил свалить…Его всё задолбало.
- Свалить? – Ада в ужасе уставилась на него. – Совсем?
- Ну, этого я, конечно, увидеть не могу. Во всяком случае, Игорь жив, если это тебя волнует больше всего.
- Но ты уверен, что с ним ничего не случилось?
Весь этот день прошёл в напряженном ожидании хоть чего-нибудь: возвращения самого Игоря, поступления какой-нибудь информации от Макарова, из больниц, из моргов, от остальных рыцарей круглого стола.
Поздно вечером, ближе к ночи, Аде позвонил Пётр Дмитриевич: они с ним старались созваниваться как можно чаще. Поначалу Ада хотела скрыть от него случившееся, чтобы не трепать нервы ни ему, ни Марианне, но он сам поинтересовался, почему телефон Игоря молчит, а сам он не звонит. Она, было, хотела что-нибудь соврать, но вместо этого разрыдалась с таким отчаяньем, что ему не составило никакого труда вытянуть из неё всё.
И это было бы ещё полбеды. Но, оказывается, Марианна неожиданно проснулась, вышла во двор, чтобы найти мужа, и нечаянно услышала их разговор. Пётр Дмитриевич обнаружил её присутствие слишком поздно для того, чтобы успеть придумать хоть какую-то отговорку и успокоить ее.
Марианна подошла к нему, придвинула себе плетёное кресло, уселась напротив и, обхватив себя за плечи, уставилась - глаза в глаза.
- Дорогой, послушай меня, - начала она с таким нехорошим спокойствием, что Криушин-старший мигом подобрался и приготовился ко всему. – Послушай. Я ничего не говорила, когда наш сын ушёл на войну, и ты этому никак не воспрепятствовал. Я ничего не говорила, когда он много лет занимался всем этим криминалом, постоянно рискуя жизнью. Я ничего не говорила, когда мне приходилось оставлять его маленького с твоими родителями и целыми годами не видеться с ним. Я всегда следовала за тобой и ничего не говорила. Но вот теперь я скажу. Поезжай и разыщи нашего мальчика!
Пётр Дмитриевич хотел было возразить, что лучше всего в этой ситуации оставить мальчика в покое и дать ему побыть одному, но, видя глаза жены, понял, что ничего подобного вслух не скажет.
- Дорогая, ты только не волнуйся, пожалуйста, - он взял её за руки и поцеловал их одну за другой. – Я поеду и найду его. Займусь прямо сейчас.
Так что на другой день Ада, уже совершенно разобранная, отупевшая и не находившая себе места, почти без удивления поила свежесваренным кофе свёкра, только что прибывшего из аэропорта на такси. Как раз в этот момент ей позвонил Макаров, и Пётр Дмитриевич сам ответил ему.
- Миш, говори, это я. Что узнал?
- Ну, Игоря видели на выезде из Элисты, на автобусе, который шёл в Краснодар, - отрапортовал Михаил, вовсе не удивившись.
Ада, будто из неё выпустили воздух, опустилась на табуретку и уткнулась лбом в край стола.
- Всё, можно больше не искать, - сказала она деревянным голосом, подняв голову и мельком глянув на Петра Дмитриевича. – Жаль, что Макаров не позвонил раньше, и тебе напрасно пришлось тащиться в такую даль.
- Да нет, не напрасно. Мы с тобой поедем и отыщем Игоря, - возразил Криушин-старший.
- А зачем? – Ада равнодушно пожала плечами. – Если человек свалил, значит, хотел избавиться от всего этого…от всех нас. От меня. И зачем нам тогда гнаться за ним и доставать его? Чтобы он вообще в Антарктиду убежал?
- Знаешь, ещё вчера я и сам так думал, - Пётр Дмитриевич примирительно взял её за руку. – Но пока ехал – изменил своё мнение. Видишь ли, девочка моя, сейчас настал твой черёд показать мужу, что он тебе нужен и дорог. Похоже, он в этом усомнился.
- Вот только не представляю, с чего бы! – проворчала Ада, внутренне ощетинившись: вот уж никто не мог бы обвинить её ни в пренебрежении, ни в неуважении, ни в недостатке любви к Игорю.
- В том-то и дело, - гнул свою линию свёкор. – В том и дело, что ты можешь не знать. Его могло навести на такую мысль всё, что угодно, всё, что тебе самой не кажется важным… Понимаешь? Может, это твоя работа в университете. А может, вон – засилье домашнего зверья у вас во дворе.
Ада только тяжело вздохнула: какой смысл гадать, если всё равно не угадаешь. Может, его просто в очередной раз вскрыло… В любом случае, конечно, делать что-то куда легче, чем просто сидеть тут в ожидании незнамо чего.
- Когда поедем, Петь?
- Давай я немного пообщаюсь со своими бывшими коллегами, и как только получу ещё какую-нибудь полезную информацию, сразу тронемся.

***
Чем ближе к Чёрному морю они подъезжали, тем теплее и мягче становилась погода, тем слабее дул ветер, чаще выглядывало солнце и совершенно утрачивалось ощущение наступившей зимы.
В самом сердце южного Крыма лежал в окружающих отрогах гор, как переспелый фрукт в корзине с зеленью, Бахчисарай.
- Что же, отсюда нам придётся уповать только на слепую удачу и на свою собственную наблюдательность! – философски заметил Пётр Дмитриевич, направляя свой джип в объезд нового города – к городу старому.
Несмотря на зимнее время, туристов здесь всё равно было хоть отбавляй, и на дорогах он то и дело обгонял экскурсионные автобусы, целые группы велосипедистов или пеших путешественников, навьюченных тяжелыми рюкзаками.
- Мы что, на экскурсию во дворец пойдём? – удивилась Ада, поняв, куда ее спутник направляет машину.
- Можно сказать и так, - «успокоил» свёкор. – Просто здесь, насколько я знаю, работал один бывший коллега Игоря по чёрнокопательской деятельности.
Комплекс ханского дворца, воспетый еще самим солнцем русской поэзии, по случаю зимнего сезона работал не в полную мощность: часть помещений была закрыта, но в некоторые продолжали пускать посетителей, и сейчас они привычно толпились у громадного стенда с планом дворца 1787 года.
Пётр Дмитриевич наудачу спросил у первой же смотрительницы о сотруднике по имени Дмитрий Виноградов, та что-то ответила, но Ада не разобрала из-за многоголосого гула толпы и громких голосов гидов, разводивших свои группы в разных направлениях.
- Идём, Адочка, - Криушин-старший потянул сноху за руку в направлении посольского садика и гарема. – Виноградов должен быть где-то здесь, хотя сегодня его, вроде бы, никто не видел.
Они застопорились в одном зале из-за группы, созерцавшей легендарный фонтан, рядом с которым стоял бюст Александра Сергеевича Пушкина, а на полочке под мраморной розеткой, из которой сочилась, будто слёзы, чистая вода, лежали красная и желтая живые розы.
- Вот, блин, посмотришь – из-за чего весь сыр-бор? – бросила Ада вполголоса. – Не фонтан, а халтура какая-то, зато – символ великой любви.
- Ну, ты ведь понимаешь, что великие поэты – гении пиара, - усмехнулся Пётр Дмитриевич, обняв её и увлекая в сторону, где обнаружил обходной коридор, позволивший им миновать туристов и выйти в помещение, где отец Игоря снова спросил у смотрительницы о Виноградове.
- А! Наш Дмитрий Сергеевич! – заулыбалась старушка, приветливо кивая им. – Так он сегодня здесь и не появится, у него сегодня экскурсии в колодце Тик-кую! Выйдете из ворот – и пойдёте прямо, в сторону крепости Чуфут-кале, там и увидите колодец…
- Зато сам бахчисарайский фонтан повидали! – подбодрил сноху Криушин-старший, когда они скорым шагом выбирались из дворца. – Когда б еще сюда съездили?
Ада была какая-то контуженная, видимо, всё еще не верила, что они почти нашли Игоря, или злилась на него, бог знает.
Они медленно ехали вдоль бесконечно тянущихся в ряд домов и каменных стен, увитых виноградом, минаретов и торговых рядов с сувенирами, забегаловок с дастарханами, настоящих арбешников и медленно ползущих автомобилей, магазинов с крымскими винами, мимо остатков старых каменоломен, скального Успенского мужского монастыря и настоящего скалодрома у подножия города-крепости Чуфут-кале.
Здесь машину пришлось оставить и шагать по узкой каменистой, зигзагами изломанной тропе вверх, ориентируясь на туристов, бесконечно тянущихся в обоих направлениях. Погода начала портиться, налетавшие свинцовые облачка вполне могли предвещать дождь в конце дня.
О близости вожделенного колодца Тик-кую сообщал укрепленный на металлической раме щит с планом этого древнего гидротехнического сооружения, правилами посещения и несколькими фото.
- Ну, вот и пришли, - снова приободрил Аду Пётр Дмитриевич. – Потерпи, осталось немного. Надеюсь, скоро узнаем, где прячется наш мальчик.
- Да я уже боюсь не того, что мы этого не узнаем, а как раз того, что узнаем, - проворчала Ада. – Вся эта операция под кодовым названием «Свет далёкой звезды» меня уже в тупик ставит, вот честно…
Пётр Дмитриевич даже остановился, взял её за плечи, притянул к себе и поцеловал. Потом – ещё и еще раз. Только убедившись, что она увлеклась этим занятием, а значит, - отвлеклась от неприятных мыслей, он отпустил её.
- Ну что, готова идти дальше?
- Готова, - кивнула она.
У входа в колодец Тик-кую, перекрытого прозрачным плексигласовым сводом, как раз толпилась свежая группа, готовая войти внутрь.
Из мрачной глубины высыпала, меж тем, группа предыдущая. Последним появился, видимо, экскурсовод – крепкий невысокий мужчина с курчавой рыжеватой бородой, светлыми глазами и в шерстяной шапочке, надвинутой по самые брови. Видимо, там, внизу, было холодно, потому что вышедшие потирали руки, хлопали себя по бокам и притоптывали ногами, при этом громко делясь впечатлениями.
Пётр Дмитриевич и Ада подошли ближе, и тут экскурсовод их заметил. Его реакция была довольно странной: он сначала откровенно вытаращился на них, как на некое чудо-юдо, потом быстро сказал что-то юноше-смотрителю в оранжевом жилете с бейджиком и скрылся в тёмном зеве подземного сооружения, а слегка растерянные очередные посетители стали исчезать там вслед за ним.
- Так-так, - удовлетворенно кивнул отец Игоря, - сдаётся мне, девочка моя, именно он нам и нужен.
- Этот бородач – Виноградов? – немного удивилась сноха.
- И судя по тому, как он на нас смотрел, он явно нас знает. И скорее всего – от Игоря…
Они мигом заплатили за вход и углубились в страшно холодное, тёмное и гулкое нутро Тик-кую последними.
Виноградов рассказывал обычную для таких мест околесицу о невероятной древности этого сооружения, о невероятно долгом сроке образования кальцитовых натёков на потолке и стенах и их невероятной же редкости. На что Ада только ехидно ухмылялась и на ухо Петру Дмитриевичу объясняла полную антинаучность всех этих утверждений. Они оба заметили, что экскурсовод то и дело с тревогой поглядывает на них.
Потом он стал медленно спускаться вниз, в глубины колодца, по спиральному пандусу, в который были превращены его стенки, защищенные проржавелыми металлическими перилами. Группа тянулась следом, заглядывая в головокружительную, едва освещённую спиральную пропасть и любуясь отблесками света на стекловидных натёках.
Отец и жена Игоря незаметно обогнали остальных и в самом конце долгого спуска очутились рядом с экскурсоводом.
- Дмитрий Сергеевич, здравствуйте, - сразу перешёл к делу Пётр Дмитриевич. – Вы, наверное, уже поняли, кто мы такие.
- Ну, судя по тому, что лично вы мне кое-кого сильно напоминаете, - развёл руками Виноградов, - отпираться бесполезно…
- Так вы знаете, где мой сын? Проводите нас к нему? – сразу же дожал старый чекист, пока остальные посетители не помешали им.
- Да, давайте сразу после экскурсии, - кивнул гид и тут же переключился на остальную группу, подошедшую с вопросами. Особенно, конечно, всех интересовали «древние» надписи, нанесенные чёрной копотью на потолок и стены.
Оставив гида выполнять его работу, Пётр Дмитриевич и Ада осмотрелись.
- Ну и как тебе местечко? – усмехнулся он.
- Как в кишках у кита, - фыркнула Ада.
- Замёрзла? – он прижал её к себе покрепче.
- Теперь согреюсь, - пробормотала она, закрыв глаза, и уткнулась холодным носом в его щёку. Было приятно вспомнить, как они согревали друг друга этой ночью в номере безымянной гостиницы на трассе, но сейчас всё-таки стоило подумать о главной цели их нелепого путешествия. Поэтому Ада вздохнула и посмотрела на группу, чтобы не пропустить момент, когда начнётся подъем на поверхность.
- Ну что же, дорогие гости, добро пожаловать в наши края, - Виноградов, наконец, избавился от всех экскурсантов с их вопросами и теперь полностью переключился на родных Игоря. – Пойдёмте, я отведу вас к Игорю.
Ада в тихом ужасе посмотрела наверх, туда, где в небо уходили словно обмыленные скалы и сооружения крепости, до которых было – лезть и лезть. Конечно, ради Игоря она готова забраться и туда, как бы сильно ни устала. Но всё-таки, очень хотелось бы избежать этих долбаных игр в альпинистов.
А Петька – он, конечно, может хорохориться, сколько угодно, и в кровати укатывать её, пока она не запросит пощады, но всё равно – ему уже семьдесят, и их никакими упражнениями с себя не сбросишь. И, случись им сейчас тащиться в крепость, – все его годы потащатся за ним, как неподъёмный якорь…
Эти грустные мысли пронеслись в мозгу Ады стремительно и, к счастью, явью так и не стали: Виноградов вовсе не повёл их вверх, к крепости, а начал, наоборот, спускаться по одной из тропинок вниз по склону – туда, где среди деревьев виднелись домики неизвестного посёлка. 
- Ну, первые два дня мы с ним, как положено, пили да разговаривали, - меж, тем, повествовал Виноградов историю их недавней встречи с Игорем. – Всё было хорошо.
- А потом? – строго уточнил Пётр Дмитриевич, спускавшийся последним.
- Потом весь день мотались по окрестностям, прошлое вспомнили, всё честь по чести… На другой день смотрю – ну, загрустил мой кореш, прямо совсем. Запил прямо недуром, благо, этого добра запасено – пей не хочу… А мне с ним пить некогда уже, тут экскурсии через день идут, не продохнуть вообще. Я его оставил одного…
- И? – снова поднажал Криушин-старший.
- Ну, он ушел в запой, просто чуть не до белочки, из него натурально черти полезли…
- Какие ещё черти?! – почти выкрикнула Ада, оступилась и едва не упала, благо, свёкор успел поймать ее.
- Да обычные черти, - Виноградов мельком обернулся к ней. – Какие из всех солдатиков, в горячих точках служивших, лезут…
- Он что, с топором за вами бегал? – предположила Ада.
- И с топором бегал, - спокойно подтвердил Дмитрий, - и двор мне весь покрушил, и сарай поджёг, и много чего ещё, только вам это знать ни к чему.
- Что с ним теперь? – уточнил Пётр Дмитриевич.
- Теперь он, скорее всего, спит мёртвым сном. Только вы сами войдите и проверьте. А я дождусь, когда из него вся дурь выйдет, а то мне уже хватило острых ощущений…
Они вошли в посёлок, притулившийся на нескольких уступах-террасах, которые образовали две короткие улочки буквально с пятью домиками. В самый крайний их и привёл Виноградов.
- Вот, сюда проходите, - показал он Петру Дмитриевичу дверь. – Наверное, на отца с топором он не кинется…
- Адочка, подожди меня здесь, хорошо? – предложил Криушин-старший снохе таким тоном, что спорить она бы не стала в любом случае.
Она только молча кивнула и присела на валявшуюся у стены бочку, явно опрокинутую в сердцах.
- Он про вас много рассказывал, - попробовал Виноградов подбодрить жену своего друга. – Она вас, видно, очень любит.
- А чего же тогда сбежал? – криво усмехнулась Ада, не очень-то веря его словам.
- Может, как раз поэтому? Не хотел, чтобы все его черти при вас вылезли? – предположил бывший соратник Игоря по чёрному копательству.
- Я видела его чертей. Думаю, что всех.
- Ну, значит, не всех…
Пётр Дмитриевич, меж тем, осмотрелся в полутемной комнате и обнаружил своего сына спящим на диване в обнимку с какой-то голой, чудовищно помятой и растрёпанной бабой. Сам он, впрочем, выглядел не лучше.
В следующие несколько секунд Криушин-старший последовательно прочувствовал следующее: желание осуществить угрозу Тараса Бульбы, желание окатить обоих ледяной водой из стоящего тут же ведра с ковшиком, презрение к Игорю, жалость к нему, досаду на то, что притащил сюда Аду и, наконец, принятие ситуации. В итоге остановился на самом оптимальном варианте действий.
Он осторожно потряс сына за плечо, наклонившись над ним так, чтобы в случае чего успеть отпрянуть. Однако Игорь не проявил никаких признаков агрессии. Он неожиданно легко проснулся, немного повернулся и посмотрел на будившего.
- Папа! – сказал радостно. – Ты мне снишься?
- Безусловно, мой мальчик, - Пётр Дмитриевич присел рядом с диваном. – Но тебе уже пора вставать. Прямо сейчас. Там за дверью ждёт твоя жена.
Игорь моментально вскочил, бесцеремонно скинув на пол бухую подругу, которая только промычала что-то нечленораздельное и даже не подумала просыпаться.
- Где она?!
- Спокойно, она никуда не уйдет.
- Не пускай ее сюда, ради всего святого! – взмолился Игорь, пытаясь хоть как-то сориентироваться в пространстве.
- Где твои штаны? Вся одежда? Давай, приведи себя в порядок. Я жду.
Пётр Дмитриевич встал с пола, отошёл к двери и прислонился к ней на случай, если Аде всё-таки взбредёт в голову попытаться сюда войти.
Она, впрочем, послушалась свёкра и входить в дом не стала. Зато увидела валявшуюся прямо на крыльце знакомую сумку Игоря, в которую были кое-как напиханы какие-то бумаги.
Ада подобрала её и рассмотрела содержимое. Оказывается, это были стихи, точнее, разрозненные строки, строфы, целые стихотворения, написанные почерком её мужа на разномастных бумажках и листочках. Стихи, конечно, были один загадочнее и депрессивнее другого. Вот это, например, совсем ей не понравилось:
Не знаю, кто я, и зачем живу.
Хочу прилечь в холодную траву,
Смотреть на землю, падать прямо вверх,
От неба оттолкнуться, будто стерх.
Или строки явно про Астрахань:
Край змеиный, край драконий!
Всадник всадника догонит
Лишь когда устанет день,
И  падёт на землю тень.
А вполне готовое стихотворение «Южные моря» заканчивалось грустно:
Белые медузы распускаются,
Как цветы сухие в кипятке.
Мне бы заглянуть – и не раскаяться
В даль, где пальмы пляшут на песке.
Жена археолога вздохнула и принялась аккуратно складывать все листки в стопку, чтобы ничего не потерять. Может, Игоря и вскрыло не по-детски, но на его способности рифмовать это, видимо, негативно не отразилось. Стихов было столько, что впору делать из них ещё один сборник.
Собрав все, Ада сложила их в сумку, застегнула её и повесила себе на плечо. Виноградов, покуривая, понемногу прибирал во дворе, расставляя опрокинутые предметы, собирая в кучу обломки. Сарай с опалённым углом и стенкой явственно пованивал горелым. Погода испортилась совсем, и начал накрапывать дождик.
- Сегодня вам всем лучше переночевать здесь, - предложил Виноградов. – Сейчас тропинки станут скользкими, стемнеет быстро, и спуск станет опасным.
- Как скажете, - пожала плечами Ада.
Дверь дома распахнулась, на пороге появился отец Игоря, поманил хозяина:
- Дима, зайдите, пожалуйста.
Виноградов бросил в кучу очередной обломок шифера и взбежал на крыльцо. Пётр Дмитриевич успокаивающе махнул Аде и снова прикрыл дверь.
Однако соскучиться она не успела, - дверь снова открылась, и Виноградов поманил её:
- Ада! Заходите, будем чай пить.
В комнате стоял запах перегара такой силы и концентрации, что его не мог развеять даже холодный воздух, щедро проникавший в раскрытое окно. Вокруг царил адский бардак, впрочем, явно со следами торопливой уборки, а за столом под симпатичным тканевым абажуром с райскими птицами сидели Пётр Дмитриевич, Игорь и какая-то жуткая сонная тётка с заплывшим лицом, закутанная в покрывало.
 Виноградов разливал по чашкам кипяток из электрического чайника. Табуретка возле Петра Дмитриевича и почти напротив Игоря предназначалась явно для Ады. Поэтому она села на неё и посмотрела на мужа.
- Всем привет, - сказала она нейтральным тоном. – Хозяин говорит, что ночевать нам придётся здесь.
Виноградов горячо подтвердил это, сел рядом с тёткой в покрывале и принялся живописать ужасы, которые случаются с неосторожными туристами на скользких тропинках Чуфут-кале. Незаметно все подключились к разговору, кроме разве что сонной тётки, которую спустя минут двадцать Виноградов кое-как поднял из-за стола и повёл к выходу.
- Я сейчас вернусь, только отведу Миринду к ней домой, – сообщил он.
- Миринду? Как лимонад? – удивилась Ада.
- Это долгая история, - отмахнулся хозяин и исчез в дождевой тьме вместе со своей протеже.
Оставшись одни, члены семьи Криушиных переглянулись.
- С утра, как только можно будет спуститься вниз, мы возвращаемся домой, - сообщил Пётр Дмитриевич. – Игорь, ты ведь с нами?
- Да, конечно, - подтвердил Игорь с готовностью, хватаясь за слова отца, как за спасательный круг.
- Игорь, убеди, пожалуйста, Петра Дмитриевича хотя бы немного поспать – а то он так долго был за рулём, но ни за что не признается, что устал, - предложила Ада.
 - Да уж, пап, тебе придётся отоспаться! – сразу согласился Игорь. – Ведь тебе вести машину ещё и завтра – во всяком случае, до тех пор, пока я не протрезвею окончательно, и пока у меня не кончится похмелье.
- Ну ладно, убедили, - отмахнулся от них Криушин-старший. – Обещаю выспаться за троих.               
- Ада, тебе налить выпить? Холодно, и ты, похоже, замёрзла, - предложил Игорь жене, взяв со стола непочатую бутылку крымского вина.
- Разве что немного, - кивнула она. – Ты наливай, а я скажу, когда хватит…
В комнату ввалился Виноградов, и с него моментально натекла целая лужа.
- Льёт, собака, как из ведра. Но к рассвету закончится, - пояснил он. – Ладно, давайте чаю выпьем, да и будем укладываться, что ли, сегодня день был тяжёлый.
- Прежде чем спать, пойдем, покурим на крыльцо, - предложил Пётр Дмитриевич Игорю, поднимаясь из-за стола.
Он решил, что сейчас – самое время рассказать сыну всё о результатах их коллективного расследования, связанного с той давней треклятой прививкой, которая окончательно и бесповоротно изменила всю его жизнь. Возможно, именно это заставит его как-то встряхнуться и взять себя в руки. Потому что нотации ему читать бесполезно, просить проявить благоразумие – тоже.
- И кто же эта…прекрасная дама была? – не могла не спросить Виноградова Ада. – Она что, составляет тесную компанию всем скучающим путникам, которые находят здесь приют?
- Да в том-то и дело, что нет, - вздохнул бородач, присел к столу и налил себе выпить. – У нее ужасная судьба, вообще-то, ты не подумай чего. Года три назад она приехала сюда с мелкой дочкой, как туристка. И пока они бродили по крепости – девочка потерялась. И её так и не нашли. А женщина эта совсем сошла с ума, натурально. Она так и ходила, так и искала, отказалась уезжать домой в Симферополь, совсем перестала нормально реагировать на уговоры, да и вообще пришла в полный неадекват. Ну, и её местные стали просто подкармливать, и со временем она превратилась в нечто вроде местной юродивой, да к тому же, совершенно дичится людей. Она к себе подпускает только меня и старуху Проскурякову, которая поселила её у себя во флигеле. И вот что странно – она сразу сама подошла к Игорю, едва я его сюда привёл, и так от него и не отлипала всё время. Наверное, это потому, что он и сам был…в полном неадеквате.
Ада только покачала головой, но ничего не сказала. Хозяин дома предложил ей подыскать себе место для сна, а сам подготовил постель для Петра Дмитриевича.
Судя по шуму, дождь хлынул ещё сильнее, а по крыше забарабанил ещё и град, и вскоре загнал обратно в дом обоих курильщиков. Петра Дмитриевича хозяин устроил на диване, сам улёгся на лавке возле стола, а Игорь, ложившийся последним, погасил свет и в полной темноте опустился на разложенные на полу одеяла рядом с женой.
- Не возражаешь? – спросил он вполголоса.
Вместо ответа она обняла его за шею и потянула к себе, давая понять, что не возражает и отношения выяснять тоже не станет. Буквально через пару минут все в доме крепко спали, убаюканные звуками дождя.


Эпилог
 Утро первого дня
Игорь вздохнул и затянулся дымом так глубоко, что, казалось, столбик пепла сейчас целиком поглотит всю сигарету, превратит ее в ничто, осыплет в ветер.
Ветер же, напиравший с левого берега Волги, давил всей своей тяжестью, будто волоча по земле груз, набранный за долгий свой путь от бесплодных равнин Китая, от хохочущей пасти Джунгарских ворот, от киргизских степей и древних песков Прикаспия.
 Всё бескрайнее пространство страны будто подтягивалось вот теперь прямо сюда, будто его тянули за края, скатывали к подножию песчаных обрывов поселка Приволжье, ковром подтаскивали прямиком к ногам археолога.
Он выдохнул, не дав пеплу пожрать сигарету до конца, прищурившись, посмотрел прямо перед собой и усмехнулся своим мыслям. Не нравится вам быть русскими? Не нравится и страшно понимать, что вы – часть гигантского мощного и неизбывного костяка, каркаса, на котором держится всё? Хочется почувствовать себя милым декоративным вазончиком с геранью? Ажурным балкончиком на стенке симпатичного домика в мреющих под северными небесами германиях, австриях и голландиях? Хочется ли, чтобы вами любовались прохожие, фотографировали туристы и хвалили в путевых заметках скучающие путешественники?
Но нет. Не из того материала сделаны мы, не к радованию посторонних глаз приспособлены и не к украшению чего-то задуманы. А заварены мы, запаяны и заклёпаны в то вечное железо и камень, из которых сделано всё, и которыми всё держится. Тяжело? Скучно? Без блеска и задора? Но ничего не поделаешь. Такова наша суть. Таков наш смысл. Такими мы и сделаны.
Уже давным-давно – столетиями! - звучат стоны о скорой гибели русских и русского, о растворении их в народах пришлых, чаемых, подобно гогу и магогу, с далёких концов земли, о деградации русской культуры. Но нет – ничего не случилось, и не случается, да и не случится. Потому что русские – великий народ. А что это значит? А значит это очень простую и обыденную причастность к вечности всех вещей, к сути самого мира и к биению пульса самой жизни.
 Значит это, что русские не боятся растерять себя, растратить и смешаться с другими, не боятся и никогда не боялись раствориться в пришлых народах, иных языках, странных культурах. А чего нам бояться? Мы - основа. Прикрепляем к себе принесенное, расставляем в углах и на видном месте иноземные дары, охотно перенимаем чужие слова, братаемся с людьми дальними и ближними, холим их, селим на своих просторах, делимся землей и водой, - и нет, не страшно нам, что нас затопчут, съедят и растворят.
Русские – как та любовь евангельская, что долготерпит и не ищет своего, но всякому может быть дана, не требуя ничего взамен. Мы – большая страна, большой народ, народ, который живёт при плотности населения за Уралом полтора человека на квадратный километр. Каково это – когда на одном человеке держится целый километр реальности? Пространства наши пронизывают нас насквозь, продувают нас, гудят внутри нас, и сами скреплены нами, как стежками, как железными скобками, как морскими узлами. А это, знаете, ли, налагает ответственность. 
Нас не будут любить, да и не нужна нам чужая любовь – потому что мы такие, как есть, и существуем независимо от того, нравится это кому-то или нет. На Этой Стране держится всё. Нам, может, и тяжело держать всё на себе, но для того мы и существуем. Захотим – и будет всем счастье на века. А захотим – так учиним хоть Рагнарёк, хоть итоговую битву при Армагеддоне.
То, что написал в 1884 году Сергей Монастырский про Астрахань, сказано им и про всю Россию: «нигде нет такого поразительного разнообразия типов, костюмов, наречий... на судах – немцы, шведы, персияне; на берегу – армяне, калмыки, татары; слышится чужеземный говор, везде виднеются островерхие шапки, чухи, чалмы, балахоны и халаты; но зато везде встречается и русский элемент – и вы чувствуете, что этот элемент ...все сплочивает воедино».
Позади настойчиво засигналила машина: это Веберу надоело дожидаться, пока Игорь насладится свиданием с великой русской рекой, и они снова смогут продолжить путь из Енотаевки домой, в Астрахань. Так что Игорь поднялся на ноги, отряхнул штаны и спустился по раскисшей тропинке с берега к дороге.
В эти последние дни февраля очередного года в воздухе уже отчётливо пахло весной, и невиданное прежде количество перелётных стай возвращалось с юга, так что в небе иной раз становилось от них черно и суетно. Растаявшие грунтовки быстро подсыхали под колючим ветром, а река ползла медленная, тяжелая, словно налитая свинцом, и первые в эту навигацию буксиры и трамвайчики скользили по ней, будто не погружаясь.
В наконец-то организованном заказнике «Енотаевские реликтовые озёра» сегодня встречали первых гостей – небольшую делегацию высших армейских должностных лиц, которых заманил сюда сам главный спонсор проекта Иван Александрович Лычков. Торжественное открытие с привлечением прессы решили отложить на несколько дней, дождавшись, пока первые посетители продегустируют предлагаемые там «угощения» и выскажут своё мнение.
Вебер ждал его у машины, лениво покуривая и рассеянно созерцая пейзажи. При виде друга он затоптал сигарету и вернулся на своё место.
- Ладно, поехали, - скомандовал Игорь, усаживаясь за руль, и завел мотор. – Хватит нам на сегодня красот родного края.
- Тут Макаров до тебя никак не дозвонится, всё переживает насчет завтрашнего собрания.
- Ну, отзвонись ему, скажи, что всё по расписанию. И завтра, и впредь.

Астрахань, апрель-июнь 2022 года.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ



СОДЕРЖАНИЕ
Глава 1.Белый список
Глава 2. Покой нам и не снится
Глава 3. Боги старого мира
Глава 4. Четыре стихии
Глава 5. Память предков
Глава 6. Неучтённые кадры
Глава 7. Ночь в долине огня
Глава 8. Камень преткновения
Глава 9. Золото храма
Глава 10. Ты в зеркале
Глава 11. Лирический герой
Эпилог. Утро первого дня