Книга абсурдов и любви. Продолжение

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ
ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
АРТИСТЫ «БЕГЛОГО ТЕАТРА»
   Дорогой она завернул в "Домоуправление № 1 ".   На его месте находился огромный, белый особняк с вывеской «Беглый театр». Домоуправление, словно слизало ураганом.
- Интересно, - процедила Вика – Беглый театр. Какие артисты в него сбежали?
   Вход в театр преградил человек с резиновой дубинкой. Дубинка потыкалась в грудь, ноги Вике.
- Куда? - спросил охранник.
    После ответа Вики дубинка выгнулась и зашипела, как кобра.
    Провинциалка зашла в тыл театра. В тылу находился подвал. Дверь была усеяна табличками, как поле саранчой. Они отражали торговый -  финансовый -политический спектр эпохи бизнеса.
    Вход баррикадировали качки. Они работали мышцами. Мышцы трещали и вырабатывали электричество.
- В торгово-политическую корпорацию, - бросила Вика.
    Она ткнула в гигантскую табличку, которая была словно глава дома на семейной фотографии.
- Вчера накрылась!
    Из припарковавшегося "Мерседеса" как из окопа, грянул залп. В семейной фотографии на одного члена семьи стало меньше. Качки заработали мышцами. "Мерседес" обуглился.
    Вика попыталась проникнуть в политический -  финансовый концерн. Концерн только что накрылся.
- Почему таблички не снимаете? - возмутилась она: - Они вводят в заблуждение.
    Преодолеть силовой барьер помог "Запорожец". Из "Запорожца" выползла баллистическая ракета и уставилась рылом на подвал. Очнулась Ляптя через три часа. "Запорожец" тащил на багажнике подводную лодку. Он остановился на мосту. Лодка плюхнулась в воду.
- Ни хрена себе, - сказала Вика. – Чем они там занимаются?
    Она прошла дальше и остановилась перед дверью с табличкой «Режиссёрская группа и К"
    Открыв дверь, Вика увидела человека с галунами.
    Швейцар сидел за станковым пулемётом в позе лотоса. Галуны свисали с плеч, как языки загнанных овчарок. Вокзальный старшина работал с кинокамерой.
- Что за бизнес? - спросила Вика.
- Мы снимаем сериал, - строго сказал старшина.
    Год назад был снят сериал "Закрученный мафиози". В ста сериях. На роль мафиози объявили конкурс. Результаты были потрясающие. В отечественном кинематографе оказалась бездна талантов. Бездну заткнули человеком из прошлого. Артистические данные человека были не ахти какие, но лицо знакомым среди публики, которая прозвала его «скандалистом». Скандалист блестяще работал на публику, пил с ней горькую и вместе с публикой досаждал артистическую верхушку её привилегиями, за что верхушка и изгнала его с театральных подмостков.
- Пахать, - вздохнула Вика. - У него судьба, как у меня.
- Черта с два, - сказал старшина. - Мы, козлы, предложили этому козлу роль в прежнем сериале.
- А под какими именами вы в фильме?
- Я – Хася, он, - швейцар показал на старшину, - Руця, скандалист Еля.
- Странные у вас имена.
- Тебе подавай Ваню и Марусю. Ничего странного. Фильм исторический и войдёт в историю. И имена должны быть запоминающимися. Тебя, как зовут?
- Вика.
- Запоминающееся имя.
- Тоже войду в историю?
- Эх, хватила. Может, войдёшь, а может, и нет. Слушай дальше.
    Последствия артистической роли оказались фантастическими. Скандалист не только вернулся на подмостки. Он разогнал артистическую верхушку, обвинив её в заговоре против отечественной сцены и публики, которая платила бабки верхушке за первые роли, сама оставаясь на вторых, и дал дельный совет: предоставить ему первую роль. За первой последовала сверхпервая. Советы следовали с быстротой цепной реакции. Реакция уже добиралась до бороды Бога. Точку в реакции решили поставить старшина и швейцар, когда увидели: все роли оказались у скандалиста, а у них ведомости на выплату гонорара. Швейцар предложил сериал отечественному кинематографу. Отечественный вынес резюме: нет бабок. На сериале поставили крест. Режиссёрская парочка решила снять крест. И протащить сериал за бугром. За бугром ответили: у нас своих во.
    Швейцар перевёл сериал в прозу. И предложил отечественной прессе. Пресса сослалась на колоссальный объем сериала и дефицит бумаги. Изгнанный сериал оказался в чемодане. Скандалист почувствовал, что с таким режиссёром может остаться без бабок. Он был сильно не доволен особенно швейцаром, назвал его "галушник". и потребовал разогнать режиссёрскую парочку в двадцать четыре часа.
    Швейцар не остался в долгу. Слово оказалось прицельным: омский плотник, попавший в кинематограф благодаря скандалам с артистической верхушкой.
    Скандалист оглянулся на публику. Режиссёр - на первую Фемиду. Фемида захотела вернуть скандал на исходную позицию. Публика выстроила заградительные барьеры. Она обвинила швейцара в бунте против скандалиста. Телевидение добавило к бунту мятеж. Пресса - баксы от бизнесмена. Баксы режиссёр получил, чтобы положить сериал в чемодан. Бизнесмен оказался евреем. За такие баксы он сам бы нашёл такой чемодан. Доказать взятку не удалось. Но шум подняли.
    Газетный монстр опубликовал фотографии дачи и "Мерседеса" режиссёрской парочки. Скандалист велел разобраться: за какие-такие куплены дача и "Мерседес". Разобраться не удалось: кто- то вывез дачу на "Мерседесе".
   Сейчас старшина и швейцар снимали со скандалистом новый сериал "Первый администратор". Да ещё в каких условиях. Условия были блестящими. Скандалист даже запатентовал их. Он отключил канализацию в особняке, чтобы режиссёрская группа не отвлекалась на мелочи. Мелочи валялись по всем углам.
- Умный дядя, - заметила Вика. - Знает, за что хватать. А то у нас все за горло. 
- Я предыдущий и новый сериал самому Богу на Страшном Суде покажу, - сказал старшина, -  чтоб он скандалиста пригнобил. Вот только закавыка одна есть.
    Закавыка оказалась существенной. Старшина уже год бился над транспортировкой прошлого сериала на Страшный Суд.
    Подтверждений, что сериал принят к просмотру от Страшного Суда не поступало.
    Вначале старшина и швейцар крепко подозревали, что транспортные средства перехватывает скандалист. Они разработали звёздную систему слежения. Система показала: средства попадали не к скандалисту. Они исчезали в черных дырах.
- У меня идея получше вашего сериала, - бросила Вика.
    Идея была великолепной. Они втроём открывают телеграфное агентство, которое будет оказывать народу услуги по общению с Богом. Мысль эта совсем не понравилась режиссёрской парочке. Старшина и швейцар обозвали провинциалку совершенной дурой и посоветовали изучить историю Всемирного потопа, который и произошёл после открытия такого агентства. А заодно и историю Ноя, которому пришлось пуститься вплавь, Бог знает, на какой посудине и Бог знает, с кем.
- Почему Бог тогда заплакал? А! Всемирный потоп.
   Старшина заплакал бы и сам. Надо же! Эта провинциальная кувалда додумалась до такого бизнеса. А они - до сериала со скандалистом. Старшина готов был уложить себя на месте, но, подумав, решил, что лучше уложить Вику.
- Так ведь бабки какие? - не отступала провинциалка.
    Она не поскупилась на доходы от услуг телеграфного агентства. Из-за таких доходов старшина готов был уложить вместе с Викой и швейцара.
- А о Нем ты подумала? - бросил старшина.
    Открывать телеграфное агентство такому народу. Да такой народ в двадцать четыре часа засыплет Бога мешками с такими телеграммами, что ни один Страшный Суд не выдержит.
- Выдержит, - ответила Вика.
- Хорошо, - сказал старшина и добавил.
   Он откроет агентство, возьмёт в долю Вику, но вначале её нужно транспортировать с сериалом «Закрученный мафиози» в божественные покои. Встретят её там, разумеется, с распростёртыми объятиями.
— Это я и без тебя знаю, - ответила Вика.
    Распростёртыми объятиями она уже была сыта. Добавлять ещё одно ох, как не хотелось. Она попыталась выйти из объятий мелкими шажками к двери. Шажки не понравились старшине.
- Там Бука, - сказал он. - Смотри, съест.
    Бука находилась в руках старшины. Воздух в проёме двери превратился в красный крест. Можно было прорваться и через крест, но уходить из эпохи бизнеса в состоянии атома, в планы Вики не входило.
- И что же я там буду делать? - вздохнула Вика.
    Старшина объяснил. Сначала она введёт Бога в курс дела. Да только не так, как её предшественники. Предшественникам досталось крепко. Они катили туда с "Мерседесами", особняками, секретаршами, чемоданами, набитыми баксами, занимались там взяточничеством, разборками, подкупали Страшный Суд. Словом, переселение шло по полной программе. Переселенцы предусматривали такие планы. Старшина не стал раскрывать какие планы. Он посоветовал Вике нацелить кинокамеру в угол и взглянуть. Она так и сделала. Эффект был поразительный. Переселенцы растаскивали даже мелочи. А Вика, как наичестнейший человек эпохи бизнеса, должна была там раз и навсегда. Вот это "раз и навсегда" сильно не нравилось Вике. Она попыталась переложить миссию на швейцара.
- Ты что! - воскликнул он. - Я же в гостинице всех обдирал до нитки.
    За эти нитки его должны были повесить там, не дав даже последнего слова. А если не повесят, так им будет хуже. Он в двадцать четыре часа обдерёт всех там до нитки. Убедить швейцара стать обладателем такого гигантского количества ниток не удалось. Он отказался наотрез, так как с детства мечтал о тихой райской жизни.
- В детстве меня и нужно было отправлять туда, - вздохнул он.
    Мысль была, конечно, замечательной. Но вернуть швейцара в детство оказалось задачей непосильной.
    Старшина тоже был неподходящим. Он знал все потайные карманчики и по привычке мог запустить руку в карман самого Страшного Суда.
- Хорошо, - согласилась Вика. - Пакуй сериал. И гони бабки. Дорога длинная, а чай дорогой.
- Ну, - развёл руками старшина.
    Чаепитие в дороге совсем выбило его из колеи.
- Мне самому нужны бабки, - рявкнул он. - Были бы солидные бабки, ворота там давно открыли бы. Господи, - старшина перекрестился, - если получишь сериал, не засвети только плёнку.
    Новый поворот заинтересовал Вику.
- Библию читаете? В Бога веруете?
- В церковь ходим, - кротко сказал старшина. - Свечки ставим. Святой угол сделали. Икону Божьей Матери поставили.
    По всем статьям выходило - люди крепко верующие.
- А скандалист?
- Тоже. Вот только не знаем, что он ночью делает? - сказал старшина. - Да ты выглянь в окошко и спроси.
    Голова в окошке могла даже очень заинтересовать человека в подводной лодке.
- Нехорошо получится, - ответила Вика. - Незнакомое лицо испугает его. А знакомое он поприветствует.
    Поприветствовать лицо старшины могла торпеда.
    Старшина понял, что дал преждевременный ход тайным мыслям. Эта зараза работала, как экстрасенс.
- Ладно, - сказал он. - Надо снимать вторую серию. После неё у нас час на панихиду за упокой сегодняшних. Роль я тебе щас дам.
    Какую роль хотел старшина дать Вике - осталось тайной. В подвал ворвалась коротконогая японка. 
- Моя подружка, - бросила Вика. - Иностранная фокусница.
    Иностранная фокусница обладала колоссальными возможностями. И в случае чего подружка за подружку могла вызвать любые стихийные бедствия: землетрясения, цунами, торнадо... вплоть до потрясения всех основ и Вечной тьмы, которая поглотит всех обидчиков Вики.
    Обидчики, к возмущению Вики, отреагировали зевками на подружку за подружкой.    Вика увеличила возможности подружки, которая имела подружек не только в странах Восходящего Солнца, но и там, где Солнце давно зашло. Причины захода были ясны.
- Что ты подружка за подружкой. Что- то взошло, а что- то не взошло. Ну и что?
    Подружки, что называется, раньше были в моде. А сейчас одна подружка вызывает землетрясение, а у другой от землетрясений с панелей бегут мужики с бабками.
    Японка нацелила телекамеру на крест в проёме двери. Он накалился до такой степени, что его можно было видеть даже невооружённым глазом с Космоса. Камера застрекотала.
    Вика попыталась повернуть объектив на себя. Её истощённый вид должен был вызвать в иностранных государствах толпы разъярённых демонстрантов с плакатами. 
    Надписи на плакатах, разумеется, уже были заготовлены. И требовали срочную помощь невинной жертве в достаточном количестве и хорошую порку обидчиков. Японка никак не хотела работать над такой картинкой.
    Она думала, как бы оттяпать Курильскую гряду, выкинуть курильчан и поставить гряду на якорь в Токио. В другой ситуации Вика поставила бы японку на якорь в подвале с мелочами. В конце концов, можно было набить Курилы порохом и отпустить. Ну и что! Стало бы на одну Японию меньше.
    Картинки с пароходами, лайнерами, разукрашенными красочными крестами и спешившими с сумасшедшей скоростью с заморскими товарами на помощь невинной жертве - тоже не выходили. Пароходы отчаливали, лайнеры взлетали, провожающие махали воздушными шариками. Воздушные шарики долетали, пароходы причаливали. Лайнеры садились, а заморские товары исчезали в Бермудском треугольнике. Вика и сама исчезла бы с такими заморскими товарами в Бермудах, если б знала их точные координаты. Банкиры иностранных государств срочные переводы не слали, а обжирались сосисками, гамбургерами, чизбургерами, от которых шёл такой запах, что забивал запах мелочей в подвале. Толпы разъярённых демонстрантов отсутствовали, как и надписи на плакатах. С иностранными правительствами и международными организациями было совсем худо. Они вписывались в картинку, которая была похлеще картинки, где Вика прощально махала рукой Курильской гряде, набитой порохом и отплывающей в Японию. Главы государств бездействовали. Вместо того, чтобы треснуть хорошей бомбой по эпохе бизнеса и выкинуть такую эпоху, ударить в Мировой колокол, поднять на ноги всемирную Фемиду, послать дипломатов, за ними - войска на защиту невинной жертвы, главы посылали войска не в центр бедствия, а на окраины, чтобы поддержать свои окраины.
    Пресса тоже была не на высоте. Вместо того, чтобы натравить общественное мнение на потайные карманчики, поднять шум и скандал, она скандалила из-за своих карманов. Погромы, которые должны были вот — вот начаться, почему-то не начинались. Заграничные бизнесмены, чтобы тащить в центр бедствия мешки с баксами, тащили из бедствия бабки мешками. Из-за перетаскивания мешочный бизнес стал самым модным, а мировая экономика оказалась на грани краха из-за дефицита мешков. Лучшие заграничные умы вместо того, чтобы изучать события в недрах эпохи бизнеса, вытаскивали эти недра. А Мировой колокол молчал! И это в то время, когда двуглавый выклёвывал последнюю ромашку на ковре.
    Последняя ромашка оказалась последней каплей. Очередные бедствия обрушились на японку, словно таран. Телекамера оказалась в руках Вики. Распятие так потрескивало, что искры долетали до центра Космоса. В центре тотчас заметались спутники. Вопрос был тревожным. Куда двинется распятие.  Туристический маршрут распятия, взлетевшего из центра бедствия, вызвал панику среди глав иностранных государств.
    От паники с орбиты начали сходить спутники. Сначала в западном полушарии, где турист должен был сделать первый привал, потом в южном. В центре Космоса тотчас ударили в Мировой колокол. Встреча с таким туристом никак не входила в планы. Появились встречающие. Среди них - главы государств, известные дипломаты, банкиры и сама Вика.
- Ну? - спросила Вика в телеэкране Вику перед телеэкраном. - Что будем делать в этой компании.
    Что стоило сделать с такой компанией, Вика не успела ответить. Крест вспыхнул.

ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
ОДИНОЧЕСТВО
   Звёзды были яркими, наполненными сочным светом, который, вырываясь, застревал в плотной темноте, расползавшейся гигантским, холодным облаком. Вика летела между звёздами с чувством страха: навсегда остаться в незнакомом мире, всматриваясь в чёрную, бушующую дыру, которая должна была проглотить её. Далеко от себя она видела шар, отливавший голубым светом, а на нём человечков. Они ползли, карабкались, цеплялись, толкались, дрались и, отпихивая друг друга, сыпались в бездну.
   Дыра проглотила бы Вику, если бы она не услышала захмелевший, путанный голос.
- А вот ещё одна, как её путчистка -  аферистка -   артистка.
   Она отрыла глаза, осмотрелась. Рябой, головастый мужик с рыжей, разлохмаченной, словно потрёпанная метёлка.  бородой, задраенный в мешковатый спасательный костюм. Рядом с ним высокорослая с чёрно – серой шерстью немецкая овчарка, обнюхивавшая груду камней и отзывавшаяся на кличку Дрезден. Вика перекинула затуманившийся взгляд на «Беглый театр». «Артисты» поработали славно.  Одна стена театра зияла пустыми окнами. Из них вываливались густые плотные клубы дыма, очерняя воздух с удушливым запахом, который приносил ветер от недалеко пробегавшей реки, покрытой масляными пятнами, словно язвами. На мосту валялся вдрызг разбитый «Запорожец», из воды торчал тупорылый нос подводной лодки.
- Где я?
- Пока ещё не у Бога, а могла оказаться там.
- А где швейцар и старшина. Хася и Руця.
- Артисты что ли, - сплюнул мужик.
- Ну, да.
- А их увезли в эзковском кабриолете. Они теперь съёмки фильма будут продолжать в лефортовской тюрьме. – Он загоготал. – Говорят, что там хорошо кормят.  Поднимайся и вали домой, а то тоже туда законсервируем.
   Капы дома не было. Орёл дрыхнул. Вика хотела сполоснуться в сидячей ванне и завалиться на диван, но стопорнулась, увидев на столе записку. Она бегло пробежала её и обессилено присела на табурет, поставив локоть правой руки на стол и ладонью захватив лоб.
- Капа, Капа, - тяжело вздохнув, сказала Вика. – Я так и знала, что влипнешь без меня. И влипла.
   За месяцы проживания провинциалка привыкла к хозяйке, чаепитию с растопыренным мизинцем, её рассказам, суматошному характеру. Слушать хозяйку Вика любила, хотя понимала, что из всего сказано половина чистая брехня, но она и сама не ударяла в грязь лицом и заливала ничуть не меньше Капы, которая тоже понимала, что из всего сказанного провинциалкой половина брехня. Словом, они шли на равных, а порой даже и соревновались, кто больше накукукает того, чего не было и не может быть.
   Как пусто и одиноко стало в комнате. Будто затеснилась, сузилась до карьерной дыры на меловых буграх. В неё, словно вселилась душа молчания и безразличия. Взбалмошная бывшая артистка наполняла комнатку теплом и воспоминаниями, которые вызывали у квартирантки свои воспоминания. А сейчас, как казалось Вике комнатку оккупировал холод, окна подвергались атакам пауков, которые завешивали пространство своей вязью, потолок покрывался зелёной слизью, как застоявшаяся вода тиной, пыль, залетая через открытое окно внутрь, ложилась толстым слоем на диваны, стены, пол…

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ГОЛОД
   Она ещё раз внимательно прочитала записку, сунула её за пазуху и грустно улыбнулась.
- Роби, Роби, - сказала она. – Наверное, думаешь, что я не приду. А с чем идти? Стипендия и пенсия ушли на ноль. Ну, ничего, - бодро сказала она. – Мне кое – кто должен.
   Она выскочила на улицу и скорым шагом направилась в сторону привокзальной площади, надеясь на удачу, которая   вынырнула в виде знакомого экскурсовода с охрипшим голосом, пытавшегося загнать пассажиров в автобус.
- Слава Богу, что существуют великие писатели, мегафоны, мусорщики и экскурсоводы,- сказала она. – Должок, - бросила Вика.
- Какой должок? – отшлёпал экскурсовод, облизывая опухшие губы.
- Я тебе тогда забила автобус до отказа. Забила. Бабки ты получил. Получил. По справедливости, давай половину.
- Дам, - охотно ответил экскурсовод. - Только помоги мне загнать этих скотов в автобусное стойло. Они паразиты, - бешено заорал он, - никак не хотят просвещаться. Шмотки ценят больше, чем Лёву.
- А куда ты хочешь их везти?
- Да опять на Ясную. Лёва затомился и задолбал меня, снится каждую ночь, грозится навешать мне и говорит, что сам придёт на вокзал и покажет, как просвещаться.
- И как?
-Дубиной. Мочить прямо на вокзале, - разошёлся экскурсовод.
- Так ты так и делай, - подкинула провинциалка.
- Ага. Лёва не прав. Они ещё больше разбегутся.
- Ладно, - смягчилась Вика. - Я тебе помогу, сейчас смотаюсь в одно место и вернусь. Ты вызови ещё с десяток автобусов. Весь вокзал очистим.
- Не врёшь.
- Бестолковый ты Мартын.
- Я не Мартын, - вскипел экскурсовод. – Я…О, мать твою. Из – за мусорщиков даже имя своё забыл.
- Вспомнишь, когда вернусь. А мегафон хорошая штука. Он же источник бабок. Зачем мне врать, если я деньги буду получать. Раскрутим такой бизнес, что миллионерами станем, - подлила Вика.
   В продуктовом магазине она навела вначале лёгкий шорох, который перерос в драку. На полученные деньги Вика забила продуктами огромную сумку, похожую на мешок. Никакая идея не пришла бы ей в голову, если б разукрашенная всеми цветами продавщица с обрюзгшими глазами не спросила.
- Куда тебе столько? С голодухи что ли вырвалась?
- Как ты сказала? – Вика почувствовала на подходе идею. -  С голодухи. Хорошая подсказка. Плати бабки и я скажу. Выдам такое, что твой магазин через пять минут пустой будет. Всё раскупят.
- Врёшь.
- Да что вы все врёшь, да врёшь. По - твоему я напрасно столько продуктов закупила. Давай бабки.
   Кассирша недоверчиво посмотрела на Вику, оценивающе на сумку и полезла в потайной карманчик.
- Ну, теперь держись, - бросила провинциалка. – Дорогие граждане, - заорала она, вкладывая всю свою мощь в голос. -  Вы видите, сколько продуктов я накупила. А почему?  Я честный, народный депутат и по секрету скажу вам, - Вика захлюпала. - Жалко мне вас. Через неделю начнётся голод, так как закончатся все иностранные продукты, а своих у нас с хулькин нос. Запасайтесь, рвите, тащите, наматывайте, - бомбила она. – Всё, всё покупайте, пока густо, а не пусто.
- Ты мозги нам не кудрявь, - заголосил мужик с рыскающими глазами, разбрасывая руки в стороны и загораживая полку с водкой от задрюченых покупателей. Он забаррикадировал бы и остальные полки, но руки были коротковаты
- Твоё дело, - отчеканила Вика. -  Хочешь быть голодным и трезвым – не верь, а если хочешь быть сытым и пьяным, выворачивай карманы, а то некоторые вперёд тебя вывернут.
   Эффект был поразительным, как и мощная, локтевая и матерная атака на полки.
- Видение было вещим, - вздохнула Вика. – Что шарик, что магазин. Мелкий бизнес, а гроши гонит.
- А голод, правда, будет, - торопливо забивая потайные карманчики, спросила кассирша.
- Если я захочу, то будет, а если не захочу, то не будет.

ТРИДЦАТАЯ
ВЫЗДОРАВЛИВАЙ, РОБИ
   Четырёхэтажное, белое здание, засеянное окошками. Провинциалка прошагала по коридору, по сторонам которого стояли койки с больными, выловила медсестру с щелевидными глазами, сунула ей в карман помятого белого халата шоколадку «Маша и медведь» и попросила провести к старушке Капа.
   Хозяйка лежала на кровати, положив на живот перебинтованную правую руку. Она суетливо заморгала глазами, увидев квартирантку.
- Добоксировалась, - сердито бросила Вика. – Ладно, - смягчилась она, увидев, как задёргалось лицо Капы. – Бывает. Ты не расстраивайся, выздоравливай, Роби.
   Хозяйка с благодарностью улыбнулась и зашмыгала носом. Она ожидала разнос.
   Вика вытряхнула сумку, забила тумбочку и холодильник до отказа, присела на краешек кровати.
- Где бабки взяла, - спросила хозяйка. – На рынке вкалывала?
- С мегафончиком поработала. – Вика рассказала об экскурсоводе. -  Ты о бабках не беспокойся. Это моё дело. Пока ты будешь я больнице, я ещё пошарю по городу по злачным местам. Чем больше их, тем больше для нас выбор.
   Хозяйка поманила её и, когда ухо Вики почти притёрлось к её губам, скоро зашептала.
- Врачи на бабки намекают.
- Не волнуйся, Роби. И бабки есть, и мегафон.
   Выйдя из больницы, Вика зашла в небольшой сквер рядом и присела на лавку. Солнце разогревало день, становилось душно. Она посмотрела на больницу и вспомнила поселковую. Одноэтажное деревянное здание с полутёмным коридором, пыльной, тусклой лампочкой на обшарпанном потолке, полом с истёртым линолеумом. Строили его после войны пленные немцы.
   Далеко находилась поселковая больница, но в душе она была ближе, чем белая громадина. Лечащий врач Капы сказал, что переломы у стариков лечатся медленно и трудно, но срастание можно ускорить. Вика хотела сказать: ну, и сволочь ты, но ради Капы пришлось мириться.
- Придётся поголодать, - сказала провинциалка, - но Роби я вытащу.
   Она подошла к киоску, купила конверт, выгребла оставшиеся деньги.

ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ВОСПОМИНАНИЯ О ДЕТСТВЕ
   Ночью Вика не могла долго заснуть. Мешали крутившиеся перед глазами картинки случившегося за день. Они вертелись до тех пор, пока она не стала вспоминать тырлище: место, где в обед посельчане доили коров. Располагалось оно за тремя железнодорожными мостами на берегу речки Вонючка, называли её так за чёрную воду, которую спускали шахты после обмывки угля. Степь была высушена, без ветерка, с одной акацией, которая давала небольшую прохладу в запечённый день. Из – за неё бабы спорили, ругались, замахивались хворостинами, налыгачами, вёдрами друг на друга, иногда даже дрались… Единственное, что радовало, так это родник на бережку: напевной, журчащий с чистой, холоднючей водой.
   Мать несла ведро, небольшую скамеечку, Вика три яблока. На тырлище мать подзывала корову: Зоря, Зоря, садилась на скамеечку, подставляла ведро, доила, приговаривая: ты наша кормилица, если б не ты, то и не выжили бы мы. Дома мать разливала молоко по бутылям, на клочках бумаги писала фамилии покупателей, и клала их на пластмассовые крышки.
   А какое вкусное было молоко. Холодное с погреба, а тёплое с лёгкой пенкой сразу после дойки.
   Как плакала мать, когда батько уводил корову на бойню.  Она не пускала, закрывала ворота, кричала: пусть доживает у нас свою старость, на что отец отвечал: если мы не забьём её, то не получим гроши за мясо, а на что тогда новую корову покупать?
- Страшно, - бормотала полусонная Вика. – Кормим, поим, и они нас кормят, поят, а приходит время – убиваем.


ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
СЕКС - АРЕНДАТОР
   Очередным злачным местом на следующий день оказался аэропорт. Вика была поражена огромным зданием, сверкающими залами, турникетами, стройными, молодцеватыми, лихими лётчиками с небрежной, вольной походкой, снисходительными улыбками на толпу, игривыми стюардессами в шикарных костюмах, которые на фоне цыганской кофты провинциалки казались божественными. Как легко и быстро взмывали самолёты и исчезали в небе, как мощно садились, словно гигантские коршуны, вцепляясь в полосы.
   Недалеко от посёлка Вики тоже находился аэропорт для сообщения с городом.  Будочка, указатель ветра, пыльная земляная дорога и «Кукурузник», в который набивались бабы с мешками, бидонами, узлами, чтобы попасть на городской рынок.
   А здесь. Нью – Йорк, Лондон, Париж… Полёт над океаном, а не над засушенной, голой степью.
   Воздух в аэропорту взрывался каждую секунду. После взрыва стартовал лайнер "Аэрофлота". На взлёте стояло ещё десятка два лайнеров. К ним двигались пятнистые отряды. Они напоминали отряды штурмовиков.
   Зал отлёта был забит иностранками. Они с тревогой смотрели на табло, выдававшее информацию о курсе лайнеров.
   Иностранка в шляпе, похожей на Эйфелеву башню, остановила Вику.
- Я - француженка!
   Она так выкатила "рэ", что у Вики треснуло в ушах.
- А ты - русский солдат.
   У Вики снова треснуло. Только в пятках.
- Я не позволю бомбить свой Париж.
- Тебя что, Эйфелева башня оглушила, - сказала Вика. - Кто бомбит твой Париж. Уже пятьдесят лет, как партизаны вымерли.
   Она прошла по коридору на первом этаже: бушующая толпа иностранок, поднялась на второй и остановилась напротив двери с табличкой «Администратор».
   Взяв дверь на себя, Ляптя увидела бывшего хозяина раскладушки. Он был в новом галифе. Карманы топорщились, словно плавники акулы. На голове красовалась лётная фуражка. Стол закрывала карта, усеянная крестиками, как кладбище могилами. Кабинет был затарен компьютерами. Они высвечивали информацию: "Штурмуем номер тридцатый", "Номеру сороковому крышка". Крестик впивался в карту.
- Приветик, - игриво бросила Вика.
- Кто такая, - отбомбили в ответ.
- Не узнаешь, - провинциалка всплеснула руками.
- А. Узнал. Цыганская кофта. Заработался. Видишь сколько мороки. Передохнуть некогда, - взорвался администратор.
- Работаем с горячими точками? - спросила Вика.
- Плевать мне на горячие точки.
   Бывший сторож работал с сексуальными точками. Он арендовал девочек и мальчиков и перебрасывал их воздушными лайнерами за границу. Они штурмовали и бомбили бордели и панели Нью-Йорка, Лондона, Парижа...
- Как удалось взобраться в такое кресло?
- А оно тебя надо?
- Погордись, расскажи. Это какой же взлёт? Из унитаза в такую должность.
- Заметь. – Бывший сторож выкинул вверх указательный палец. – Из простого унитаза.
- Хоть из простого, а хоть из золотого -  одно и то же.
- Как это одно и то же, разница великая.
- Да, ведь, и тот, и другой поглощают одну и ту же пищу, - врубила Вика.
   Пробить унитазного администратора не удалось.
- Ладно, - провинциалка устало махнула рукой. - А почему пятнистая одежда?
- Креатив. Мощный психологический удар. – Бывший отвесил кулаком по столу. - За границей привыкли к трусикам. А я атакую их сексуальными солдатами.
   Компьютер высветил: "Номеру тридцатому крышка".
- Суматра! - Сексуальный арендатор высморкался на лайнер, приклеив его к взлётной полосе. – Окраина, - огорчённо добавил он. –Шушера, голодранцы, - понёсся бывший сторож
- А Париж? - спросила Вика.
   Ещё пять лайнеров приклеилось к полосе.
- Стоит, - вздохнул администратор.
- Фиговый ты супер - бизнесмен, - бросила Вика. – Париж завалить не можешь. Носильщик — это супер – бизнесмен, - поддела она. -  Он быстро нацелит на тебя морду носорога. За каждый взлёт по миллиону баксов платить будешь.
- Какую морду носорога?
   Вика изложила супер - бизнес человека гор.
- Пусть только попробует, - угрожающе бросил арендатор. - Я его морду быстро к полосе приклею. Я…
   Что ещё хотел сказать администратор, осталось тайной. Дверь слетела с петель, словно на неё обрушился таран. и в кабинет ворвалась разъярённая француженка со сбитой шляпой на голове.
- А, - процедила она. – Мой Париж бомбить.
   Арендатор взметнулся с кресла и попытался юркнуть под стол, но место оказалось занято провинциалкой. Как парижанка отделывала сторожа, Вика не видела. Она вылезла из – под стола, когда в кабинете затихло.
- Ну и видок у тебя, - бросила Вика, рассматривая обкиданными синяками затравленное лицо арендатора. - И как ты работаешь в таких условиях? Тебя баба отмолотила, а ты на носильщика замахиваешься.
- Носильщик по сравнению с бабами тьфу. Размажу, приклею.
   Угрозу Вика взяла на заметку. Она понадеялась на старую дружбу и попыталась сорвать куш за сексуальные услуги, которые оказывали бы её подружки из мраморного гиганта панелям и борделям Нью-Йорка, Парижа... Сексуальный натиск подружек был мощным. Первому номеру точно был бы быстрый каюк. Куш сорвался. Бывший сторож припомнил нечестную инвентарную сделку.
- Ну, - протянула Вика. - В бизнесе не без этого!
- Не без этого, - согласился бывший, - но вот с этим.
   Вместо куша Вика увидела огромный кукиш. Он завис перед глазами, как груша.
- Непредвиденный случай, - вздохнула она.
- Что? – переспросил арендатор. 
- Мегафончика, говорю, случайно нет? А сколько бабок отстёгиваешь солдаткам?
- Хочешь записаться? Смотри контракт.
   Контракт включал сексуальные позы. От поз волосы Вики зашевелились. А от продолжительности встали дыбом. Расценки отсутствовали. Возмущение сторож отбил словами, что кандидат должен вначале пройти бесплатное собеседование с главой приёмной комиссии. Он в упор посмотрел на Вику. Неудача на вокзале обозлила её. Факс не работал без портрета человека с трубкой. Мегафона не было. Капа сломала руку. С бабками полный обвал. У секс – арендатора не вышибешь.  Одни неприятности.
- Сбрасывай своё галифе, - сказала она, дав ход тайным мыслям. -  Иначе запутаешься в этом деле, - вздохнула она.
   Галифе отлетело в сторону. Вначале Вика хотела пойти на мелкую месть: оставить администратора в трусах, а галифе вывесить на обозрение на табло в зале отлёта с рекламой «Администраторские портки», но потом передумала.
- Ну, что застыл, - бросила она. -  Начинай.
   Бывший сторож зашептал.
- Это же. Нужно вначале выключить свет, потом...
   Свет выключила Вика. В глазах арендатора потемнело. Он завалился на компьютер, который высветил «Арендатору крышка».
   Зал отлёта был забит кроме иностранцев ещё и соотечественниками. Они спасались от эпохи бизнеса и Фемиды.
   На выходе Вика наткнулась на иностранцев с переводчиком. Он распихивал отечественных зевак кулаками.
- Гад, - сказала Вика. – Ты что же Родину продаёшь.
- Моя Родина – бабки.
   Вика ураганом пошла на него, но он скрылся в гуще иностранцев.
   Через час она была на вокзале. Знакомый экскурсовод ожидал очередной автобус. Вика подозвала его и зашептала на ушко.
- А баксы будут? – спросил экскурсовод.
- Во, -  Вика провела рукой по горлу.
   Супер-бизнесмен работал с тремя факсами под пристальным вниманием человека с трубкой. Вика передала угрозу секс- арендатора в надежде получить за информацию бабки. Бывший носильщик отмахнулся и посмотрел на дядю.
- Он меня хочет приклеить!
    Tрубка захрипела. В Токио заработали сейсмические станции.
 - Да я же в сакле родился!
   Морда носорога нацелилась на аэропорт. Взлетевший лайнер зацепился за рог и рухнул на полосу. Над аэропортом дыбом встало пламя.
- Порядок. Теперь...
   Носильщик застыл, потом подхватил портрет дяди и ринулся по лестнице. Ляптя догнала его на площади.
- Ты представляешь, что делает, сволочь. - Он прислушался. Уши заработали, как локаторы. - Сижу, работаю с Европой. Нормальная ситуация. Работать, так работать. Вдруг слышу: вокзал заминирован. Тоже нормальная ситуация. Заминировали, так заминировали. Я дядю в охапку и сюда. Опять нормальная ситуация. Стою, жду. Рванёт, так рванёт. Слышу: вокзал разминирован. Снова нормальная ситуация. Кто-то минирует, кто-то разминирует. Я в офис. Сижу, работаю с нацями. Слышу: вокзал заминирован. Я к дяде. И вдруг через секунду слышу: вокзал разминирован. Это же ненормально, - заорал он. - Разве можно при таком темпе: секунду - заминировали, секунду - разминировали - работать!
   Бывший носильщик зациклился на секундах. Он не мог втиснуться в рабочий промежуток.
- Найти б мне эту падлу! Я б её каждые полсекунды минировал и каждые полсекунды разминировал. Слышишь! - Носильщик стопорнул ухо. - Разминировали. - Он стремглав бросился по лестнице. Одолеть лестницу удалось наполовину. - Опять заминировали! - заголосил носильщик.
- Задолбал ты со своей ситуацией, - сказала Вика. - Штука баксов и я её нормализую.
- Сначала нормализуй, а потом баксы.
   Носильщик ринулся вверх. И снова заголосил.
- Зараза, - сплюнула Вика. - Чтоб ты остался на лестнице.
ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
НЕСОСТОЯВШЕЕСЯ УБИЙСТВО
   Жара выпекала день. Плавился асфальт. Недалеко от города находились торфяники. Они горели. Ветер, подхватывая тяжёлый, удушливый дым, атаковывал город.
   Вика зашла в привокзальный скверик, поискала лавку, чтобы присесть, но все они были оккупированы голубями и воронами.
- Ладно, - пробормотала она. – успею ещё отдохнуть.
    Войдя в обшарпанный подъезд дома, Вика насторожилась, почувствовала, как засбоило сердце и перехватило дыхание. Из соседней квартиры вышел пьяный мужик с распаренным лицом. Оступившись, прогрохотал кубарем по лестнице и вывалился на улицу.
- Так тебе и надо, паразит, - раздался раздражённый женский голос. – Пьёшь, пьёшь, никак остановиться не можешь. Чтоб ты ребра поломал, руки, ноги. Чтоб припаяло тебя. – Раздражение сменилось плачем. – Ты же пьяным не соображаешь. Можешь и человека убить.
   Вика точно помнила, что, уходя, дверь закрыла. Ключи находились только у неё и хозяйки, но Капа лежала в больнице, а оббитая дерматином входная дверь была открыта.
   Квартирантка прислушалась. Тихо. Она осмотрелась, поискала глазами тяжеловесное. Взгляд зацепился за гвоздодёр, стоявший в углу. Захватив его, обнаружила красные пятнышки на ступеньках, а возле входа в квартиру такого же цвета следы. В голове полосонуло. Подобравшись к двери на цыпочках, она перекрестилась, закрыла глаза и, ворвавшись ураганом в комнатку, заорала.
- Все на пол. Убью.
   Вика взмахнула гвоздодёром, который, набрав инерцию, понёсся к полу, потащив заодно и квартирантку, грохнувшуюся со всего маха на линолеум возле ног, обутых в красные туфли. Ноги были не знакомые, а туфли она где – то видела, но кто был их обладателем? Вика разлепила веки, порыскала глазами. Рядом с гвоздодёром, уткнувшись в пол лицом, лежала хозяйка.
- Как ты тут оказалась, - заикаясь, спросила она.
   Вика захлопала глазами, продраила с надеждой, что ей померещилось, но хозяйка не исчезла.
- Капа, - позвала она.
   Капа не сработало. Вика перешла на Роби.
   Ответа не последовало. Хозяйка не шевелилась. Квартирантку залихорадило. Убила. Да нет. Гвоздодёр не достал. Убили. Кто? Неизвестно, но пристегнут её. Может пьяный мужик хлопнул? Вику кинуло в крупную дрожь, когда она снова увидела красные пятнышки на полу. Она поскребла ногтём, попробовала на язык. Краска. Вика приложила ухо к груди хозяйки и облегчённо вздохнула. После ведра холодной воды и шлёпанья по щёкам бывшей артистки ситуация прояснилась.
- Как ты тут оказалась, мать твою, - заголосила Вика. – Ты же в больнице была.
- Как, как, - отбрила хозяйка, глядя на гвоздодёр, который гипнотизировал её. – Ногами. У тебя не артистичные манеры, - покатила Капа. -  Вместо того, чтобы сделать реверанс и поцеловать мою ручку, ты за гвоздодёр хватаешься и орёшь, как сумасшедшая, отчего я в обморок падаю. Невежа.
- Ты не увиливай. – взвилась провинциалка. – Почему дверь не закрыла? Сбежала из больницы?
- Дверь забыла закрыть. А из больницы ушла, потому что тебя одну нельзя оставлять. Наделаешь делов. Меня чуть не запорола. Посмотри во двор.
   По двору галопом носился мелкий, лысый дворник, выдавая разухабистый мат.
- Что за люди, - орал он. – Что за жизнь? Пошёл за краской, гвоздодёр упёрли и гвозди.
- Брешет, - бросила Вика. – Гвозди не трогала. Сам, наверное, за водку загнал.
   Она хотел высунуться в окно и отчитать брехуна, но вмешалась Капа.
- Открой окно, - скомандовала хозяйка, - и выброси железку. Смотри только, чтоб не попала в него.
- А было бы хорошо, если б попала, - процедила Вика. - Он своей краской меня чуть убийцей не сделал. Заржавевший горшок.
   Гвоздодёр, словно пика просвистел над головой дворника и впоролся в кучу мусора. Дворник застыл, поднял голову вверх и перекрестился.
- Чё это он крестится, - выплеснула Вика.
- Чё, чё. Нам с тобой тоже нужно перекреститься. Не понимаешь?
   Они перекрестились. Вика попыталась плюхнуться на диван, но обессиленные ноги подвели, и она, промазав, угнездилась на пол.
- А как же с рукой, Капа?
- А, - махнула хозяйка, - заживёт и дома.
- Ну, артистка, - зло бросила квартирантка, поднимаясь на дрожащих ногах. – Я чуть со страха не умерла.
- Я тоже. Как увидела летящую на меня железку, с жизнью попрощалась.
   Они помолчали. Благодарили ли они Бога, судьбу, друг друга – неизвестно, но кого – то благодарили. Без благодарности остался только дворник. Парочка попыталась припечь его, но тот так отбомбил, что завибрировало оконное стекло.
- Как жить будем, - маленько очухавшись, спросила Вика - В больнице тебя кормили, а тут.
- Поживём пока на мою пенсию и твою стипендию. Рука поправится – грабанём вокзального. Книжку притащила?
- Нет.
- А как же я в роль вживаться буду.
- Роби, Роби, - вздохнула Ляптя. – У тебя же рука в гипсе.
- Вот и хорошо. Удар сильнее будет.
- Никак не можешь оставить эту идею. Забудь.
- С моей пенсией и твоей стипендией долго не протянем.
- Протянем. Я возьму академический и поработаю на рынке. Да мне ещё одна бабушка полторы тысячи баксов должна. Завтра пойду искать.
ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
МОНАХ
   На следующий день Вика вышла на новый круг. Исходной точкой в круге был рынок.
   Возле ворот рынка стояла знакомая бабушка. Охранника не было. Висела одна куртка. Видимо, не выдержал крестных мучений. Вика потребовала свою долю: полторы тысячи баксов, которую отвалил грузин, запутавшийся в подоле платья бывшей лифтёрши и громадных шароварах хохла. Доля оказалась в квартире бывшей лифтёрши.
- Ладно, - сказала Вика, - завтра принесёшь сюда.
- Может, ещё раз в русалочку сыграем?
- Некогда, - бросила Вика. - Меня администратор рынка ждёт.
   Ждал Вику не администратор рынка, a дынный азиат, который разговор Вики с бывшей лифтёршей не слышал, а поэтому и решил, что баксы у Вики.
   Был полдень. Вика направилась на поиски администратора. Азиат последовал за ней. Добраться без помех не удалось.
   Возле подвала с надписью "Администратор и К" Ляптя наткнулась на человека в рясе, которая по размеру не уступала шароварам хохла и с коробкой из-под банан на шее. Надпись "Made in..." была стёрта. Вместо неё красовалось "Жертвуем на храм".
   Вика прошла бы мимо, если бы не магический жест. Монах так дружески просигнализировал правой рукой, левая была в протезе, что Вике почудилось: она не на ранке, а на вокзале.
   Эпоха бизнеса обладала свойствами хамелеона. Она откатала на лице бывшего таксиста не великолепную улыбку, а скорбь. Отпечаток скорби проглядывался и во взгляде, которым служитель культа жёг прохожих, если они не жертвовали на храм. Монах пытался догнать их. Прохожие трусливо убегали. Он прибегал к крайнему средству. Коробкой перегораживал проход. Поведение монаха было недостойно служителя культа.
- Ба! – воскликнула студентка, когда коробка перегородила дорогу. - Знакомое лицо. Собираем бабки на храм.
   В первый день эпохи бизнеса, которая хлынула в Отечество, как водопад, таксист утром впихнул в такси не пять пассажиров, а двадцать пять, а вечером, взяв скалку, начал выбивать из себя бабки. Они сыпались из-под кепки, карманов, пазухи... ворохом, пока не закрыли его всего.
- Хороший бизнес, - сказала Вика, - почему бросил и где левая рука?
- Отстегнули, - вздохнул бывший таксист.
- Почему пожертвования решил собирать?
- Совсем оглупела, - вскипел монах. - Я левой ничего не могу делать, нет её, а правой могу и ложку держать, и креститься.
- Не совсем так, - поправила Ляптя. - Ещё можно держать пушку и стрелять.
ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
АЗИАТ
   Азиат, уловив последние слова, крепко насторожился. Эта паскуда год назад забрала его дыню, не заплатив ни копейки. Потом выколотила из грузина три тысячи баксов. А завтра ещё приволочёт на рынок полк старух, которые больше всего пугали азиата. Они смотрели на дыни такими глазищами, что дыни взлетали с прилавков. Однорукого монаха азиат принял за напарника Вики.
   Заветная покупка баксов в одиночку зависела на волоске. Хохол был подходящим напарником, но жадным и скандальным, ненавидел пановавших на его горбу москалей. Азиатов - из-за непочтительного отношения к священному животному, которым он думал разжиться у москалей. Грузин был кровным родственником человека с трубкой, портрет которого находился в офисе бывшего носильщика. Деда азиата этот человек послал в Европу, где его голову накрыл ракетный снаряд. Самым подходящим оказался человек без казённой фуражки, которого Ляптя накормила песчаной дыней.
- Да я её из-за дыни, - сказал полицейский, выплёвывая песок, - прямо сейчас, на виду.
- Не сейчас, а вечерком, не на виду, а на пустыре, - шепнул азиат.
   На том и порешили.

ТРИДЦАТЬ ЩЕСТАЯ
ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНАЯ БРИГАДА
   О грозящей беде Вика не догадывалась.
- И как твои дела сейчас? - спросила она монаха.
   Дела новоиспечённого монаха были из рук вон плохо. Он выбивался из последних сил, собирая пожертвования. Новый рынок осваивался с космической скоростью. Священное Писание, которым раньше в эпоху шашек топили буржуйки, согревая застывшую кровь, оказалось в силе, дабы Отечество не рассыпалось под ударами эпохи бизнеса. Служители культа, хранившие до эпохи бизнеса гробовое молчание и мирно почивавшие на пасхальных куличах и крашеных яйцах, бросились спасать Отечество. Спешка была огромной. И по закону вечного порядка привела к совершенно неожиданным результатам. Священное Писание, которое толковало эпоху бизнеса, как конец света и которая должна была треснуть и разродиться Страшным Судом, не треснула и не разродилась. Треснуло Отечество и разродилось цепной реакцией на окраинах мелкими отечествами.
   Новый рынок оказался по зубам не однорукому монаху, а наместникам Бога на земле в золочёных одеяниях, которые не могла сожрать ни одна отечественная моль. Эпоха бизнеса плодила служителей Священного Писания с неимоверной быстротой, как и храмы, строившиеся не на пожертвования, а на бабки, которые Отечество вбухивало в храмы в надежде, что храмы приберут к рукам прихожан, а Отечество приберёт к рукам храмы.
- Знают, что делают, - вздохнул монах. - Смотри за коробкой.
   Совет был к месту. Азиат не спускал глаз с коробки. Год назад он вечером видел такую коробку на рынке, а утром вместо рынка - пустырь.
- Надо их всех по одному месту, - сказала Вика.
- Вот так?
   Монах полоснул рукой по горлу. Жест монаха привёл в панику азиата с напарником. Однорукий точно был бандитом. Требовались ещё напарники.
- Хохла, - шепнул азиат. - Он - голодный.
- Грузина, - шепнул полицейский. - Он злой.
   Препираться долго не стали. После «покупки» баксов у Вики грузина и хохла можно было стравить, как бойцовских собак.
   Через час интернациональная бригада из четверых напарников наблюдала из железного короба за Викой и монахом. Обстановка была тихой и спокойной. Взорвал её хохол.
- Ой, хлопцы, - мечтательно сказал он. - Я за её баксы куплю цилу гору сала, и як на крыльях полэчу на ридну Bкрайну.
   Хохол действительно полетел, как на крыльях от сильного пинка грузина, но не на Вкраину, а к ногам Вики.
- Здравствуй, паночка, - с ненавистью сказал он. - А що у вас в коробе?
- Мешок пороха, добрый панэ, - ответила Вика. - Купи.
- Щас сбигаю и гроши принесу.
   Хохол сделал два круга и оказался в коробе.
- Ой, хлопцы, если б вы бачили, що у монаха за рясой и в коробе.
   Под рясой монаха был целый армейский склад. Через час в коробе прибыла ещё одна интернациональная бригада, забитая хохлами, азиатами, грузинами... Короба прибывали каждый раз, когда хохол летал на разведку. На лопатках у него выросли даже крылья. К вечеру короба перегородили рынок. У администратора они вызвали подозрение. Он приказал заварить короба. Администратор опасался чеченцев. Они два года назад прибыли в бочках с каспийской селёдкой и устроили погром.
 Не отвлекайся, - сказал монах, - а слушай судьбу человека.
   Измученный монах решил добраться до самого Всевышнего. Добрался он до больничной койки. Его ангел-хранитель, который должен был подхватить монаха и доставить к Богу, когда он прыгал с самого высокого особняка, сломал крылья и сам оказался в больнице. Окна в больнице были забраны решётками. Меры предосторожности оказались разумными. По улицам бродила эпоха бизнеса. Заходя в больницу, она приводила Наполеонов, императоров, фараонов...
   Мимо Вики и монаха грузчики протащили железные короба, из которых доносился рёв.
- Что тащим? - поинтересовалась Вика.
- Администратор сказал: голландские тушки! - ответили грузчики.
- Да цэ я! Добра паночка! - с ненавистью заорал хохол.
- Чудно, - сказала Вика, - дужэ чудно! Перший раз чую, шо голландские тушки размовляют на украинской мови.
- Не отвлекайся, - второй раз сказал монах, - а слушай судьбу человека.

ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА
   Судьба таксиста оказалась пёстрой. После больницы он достал кожаную куртку. Над курткой славно поработала моль. На славу поработал и таксист. Лохмотьями он остался доволен. Зеркальные очки он сменил на черные. Зеркальные сильно слепили прохожих. На рынок он вышел в лаптях, с медной кружкой и плакатом с дюжим молодцем и беззаботным лицом. Молодца он приклеил на кружку. Лицо таксиста другим обладателям медных кружек не понравилось.
- За куском хлеба и с такой мордой, - сказали ему.
   Ткнули в морду молодца, а потом в морду таксиста.
   Рынок пришлось оставить. Год таксист бился над рублёвыми бумажками. Иностранец с отощавшими баулами принял его за оригинального художника, увёз за океан и предложил поработать над баксом. Художник поработал, но через год он оказался вместе с иностранцем в трюме парохода, пересекавшего Атлантику, где их пыталась настигнуть заокеанская Фемида.
   Вернувшись, бывший таксист решил прижиться на новом рынке. Он обследовал его, пока не наткнулся на человека в мундире и в сапогах в дудочку. Не то, что таксист в лаптях. Человек в мундире заглядывал в урны и железные короба. Мундир был на загляденье. Его шили в эпоху человека с трубкой. Когда эпоха бизнеса оказалась у дел земных, а человек с трубкой, и его последователи у дел небесных, генеральский мундир стал терять силу. В своё время генерал немало уложил героев в лаптях. За что и получил генеральский мундир.
   Обменять мундир на лапти с первой попытки не удалось. Таксист приложил максимум усилий. Эпоха бизнеса двигалась со сверхкосмической быстротой. Через неделю она должна была разродиться эпохой лаптей. Выбиваться из массы, обутой в лапти, сапогами - генералу было опасно.
- А что будет с тобой? - спросил генерал таксиста, стягивая мундир и заплетая лапти.
- Хоть в генеральском мундире в гробу полежу, - ответил таксист, снимая лапти и надевая мундир.
   Бывший таксист замолчал.
- А дальше что? – спросила Вика.
- Что, что? Понюхай рясу!
   Ряса пахла порохом.
- А чем в будущем будет пахнуть эпоха бизнеса?
- Дерьмом, - твёрдо ответил монах.
- Почему?
   Эпоха бизнеса вращалась вокруг Солнца, но не по часовой стрелке, а против.
   Рассказ бывшего таксиста заклинил Вику. Выбить клин можно было только в комнатке со спартанской обстановкой. Это было последнее убежище, куда ещё полностью не проникла эпоха бизнеса. Она кружила возле него, намереваясь привести сумасшедшую старуху, рассыпавшегося от дряхлости орла и костлявую провинциалку.

ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ
   Оставив бывшего таксиста, Вика направилась к администратору рынка, чтобы определиться с работой. Рассмотрев свои возможности, провинциалка грустно вздохнула.
- Пахать.
   Администратора не оказалось на месте. Громадина охранник с налитыми кровью глазами и затороченным взглядом на вопрос Вики, куда ушёл шеф и когда вернётся, вяло бросил.
- Может, придёт, а может и не придёт.
- Что значит, может?
- Стреляют, - равнодушно ответил охранник.
   Провинциалка прошла по лабиринтам рынка и, выйдя со свежей идеей, пустилась на вокзал.
- Чем я хуже Капы, - бормотала она. – Капа Роби играет, а у меня будет роль похлеще. Самая что ни на есть современная.
   Возле мраморного памятника революционному императору
         на деревянной скамейке сидел   знакомый дед – яйцеед.
        "Матушка"    его проблемы не убавила, а   прибавила. Вчера он
         отпраздновал    двухсотлетие.
- Тебе недавно было сто? - удивилась Ляптя.
- Так тогда какая была эпоха, - вздохнул именинник.
   Провинциалка захотела поздравить именинника. За двести лет рюкзак с харчами должен был удвоиться, как и возраст деда. Рюкзак полотном валялся под ногами. Именинник погрузился в вечную дрёму.
   В вечную дрёму погружался и врач, пропускавший по кругу город - глушь, деревня – рай, город – рай, деревня – глушь. Лапа бизнеса настигла и хозяина дога, который, положив морду на тележку, растянулся во весь рост. В ломбарде хозяина сожрала мутированная моль из египетских пирамид. Рядом с догом валялись оскудевшие баулы иностранного бизнесмена.
- А где бизнесмен? - спросила Вика.
   Дог почесал лапой в затылке.
- Там!
   Он ткнул в баулы и погрузился в вечную дрёму. Недалеко от баулов на земле сидели столетняя бабушка, покрытая плесенью и легендарный человек, обсыпанный щепками от протеза.
ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
САПЁР
   На рынок Вика вернулась с экскурсоводом.
- Только не трусь, - бросила она. – Трясёшься, как барабан после удара. Это бизнес, а не Ясная поляна. В бизнесе крепкие нервы нужны, а не просвещение. Говори, как я тебе велела.
- А если полиция прицепится?
- Ей не до тебя будет. Прикладывайся к мегафону и голоси. Дрожи побольше подпускай. На всякий случай дай сигнал, когда мне смываться. Смотри. Если не дашь сигнал, найду и замочу
- А какой сигнал?
- Первую строчку нашего старого гимна знаешь? Широка…
- В первый раз слышу.
- И что ты за экскурсовод историю своей Родины не знаешь? – упрекнула Вика. -  Тогда запоминай. Широка страна моя родная. Правда, она сейчас крепко сузилась, но ничего, помаленьку расширяется. Её и запоёшь. Я сейчас спрячусь в туалете, а ты минут через пять начинай.
   Экскурсовод прилип глазами к часам.
- Дорогие граждане, - завыл он, когда провинциалка скрылась в туалете. – Я должен сообщить печальную новость. Рынок заминирован по всему периметру. Выйти из него без помощи сапёра невозможно. Имеется только один выход, но я его вам не укажу, так как вы начнёте толпиться, драться и взорвёте себя и рынок. К нам спешит специалист и будет вас по одному выводить.  А вот и он.
   Какая тишина. Не рынок, а кладбище и вышагивающая между рядами «сапёр» -  Вика с рюкзаком яйцееда.
- Товарищи, господа, - заорала провинциалка. – Ситуация чрезвычайно критична и опасная. Пятый уровень. Выше не бывает. Прошу соблюдать психологический порядок, - молотила Вика, - мобильники выключить. Освободите мне палатку, выстраивайтесь в очередь и по одному заходите ко мне. Я буду записывать фамилии, мало ли что может быть и выводить.
- А почему ты в цыганской кофте, - раздался писклявый голос.
- По-твоему, - отрезала Вика, - на мины нужно ходить в парадном костюме и с галстуком?  Костюм ему подавай. Это такая мягкая противоосколочная ткань под цыганскую кофту. И поменьше гавкайте, - рассердившись, причесала провинциалка, - а то на голос может взорваться.
   Войдя в палатку, она села за стол, развязала рюкзак, поставила рядом и, вздохнув, перекрестилась.
   Первым ворвался великан -  грузин в кепке, с окладистой бородой и с ходу прилепился мясистыми губами к уху Вики.
- Слющай, - зашептал он. – У меня бабок во, - он полоснул по горлу лопатной ладонью. – Меня первый на вывод.
   Вика почти реально увидела бабки, зависшие в воздухе, но долетать ли они до рюкзака, если идти в лоб? Могут и проскочить, а поэтому и решила не спешить.  Попытать грузина.
- Взятка? – запустила она.
- Нет. Честный подарок. От души. Вот отсюда, - грузин заколотил по груди. – Где сердце. – Он разорвал рубаху, показав жирный левый коричневый сосок. -  Понимаешь, дорогой. – Грузин с яростью вцепился в бороду и попытался стащить её. -  У меня в Москве две квартиры. – Он порыскал глазами, во что можно было ещё вцепиться и порвать, но ничего подходящего не нашёл, а так, как взвинченные нервы требовали разрядки, грузин сорвал кепку бросил под ноги и стал топтать, приговаривая. – Одна квартира внизу твоя, - грузин на мгновенье задумался, но страх, страх, -  другая наверху тоже твоя.
- Отягчающее обстоятельство. Уголовный кодекс. Статья…
- Зачем кодекс, зачем статья, дорогой. – Он погладил Вику по голове. -  Дача, вила на берегу моря, - застрочил грузин. - Виноград. Всё, всё твоё. Всё, что увидит твой глаз, всё твоё.
   Он сыпанул ворох бабок в рюкзак.
- Это смягчающее обстоятельство, - облегчённо выдохнула Вика. - А нотариуса тут случайно нет. Оформили бы виллу.
- Зачем нотариус. Я пишу расписка, что дарю тебе. За рынком мой «Мерседес» стоит. Бери, езжай. Только пропусти первым. Ноги болят. Дети плачут. Не хотят сиротами быть.
- Хорошо, - бросила провинциалка и гаркнула.
- Следующий.
- Дорогой, - заметался грузин. – А тропинка, где. Зачем следующий. Веди меня.
- Терпение. Наберу человек пять и поведу. Ты первый. Постой за палаткой.
   Полотняная «дверь» взметнулась и в палатку влетела бочковатая тётка с рысьими глазами.
- Грузину не верь, - зашептала она, так же, как и грузин прилепившись губами к уху провинциалки. – Я твоя соотечественница, а грузин иностранец. Все иностранцы подлецы и сволочи, а ты будь русской патриоткой.
- Ты зачем сюда пришла, - осадила Вика. – Ругать иностранцев, разводить патриотизм или делом заниматься. – Она повела взгляд на рюкзак. – Это не просто рюкзак. В нём инструменты для разминирования. Я с ними работать буду, чтоб выход очистить. Знаешь, сколько они стоят?
- Ты грузину не верь, - лепетала тётка, несмотря на прицельный намёк. - Ты русская патриотка, меня отечественную первой поставь, а грузина в конец очереди. Всех иностранцев в хвост. Будут наглеть – обруби хвост.
- Что ты вцепилась в иностранцев и патриотизм, - вскипела Вика. – Делом нужно заниматься. Понимаешь?
- Как же не понять, как же не понять, Инструменты дорого стоят.
- Слушай, тётя, - накалилась провинциалка. – Инструменты, конечно, дорого стоят, они заграничные, но есть кое – что, что дороже стоит. Понимаешь?
- Как же не понять, как же не понять. Есть и дороже.
- Что ты одно и то же талдычишь, - взбеленилась Вика. – Что на месте стоишь. Нужно вперёд двигаться. Подниматься.
- Как же, как же. Нужно подниматься, двигаться вперёд. А куда вперёд?
- К рюкзаку, - сорвалась Вика. – Я взятки не беру. Вывод бесплатный. Так положено по инструкции, но очередь не инструкция устанавливает, а я. Могу вперёд, могу в хвост. Удавливаешь. Свобода выбора.
- Как же, как же. Свобода выбора.
   Вика находилась на грани. Она чувствовала, как трещат нервы и туманится в голове.
- Тётенька, - процедила она, собрав волю, - если тебе не нравится мой рюкзак, вали отсюда.
- Рюкзак нравится. Он хороший.
- Ну, если хороший, работай. Нечего смотрины устраивать.
   Вика устало вытерла хлыставший водопадом пот, когда рюкзак пополнел.
- Следующий.
   Полог откинулся и в палатку не спеша вошёл мужчина с задумчивым взглядом. Он поискал глазами, где сесть, но Вика предварительно убрала стулья и загромоздила их в углу, закрыв шторой.
- Смерть, - протянул он. – Это замечательно. Она восхитительна.  Я философ и часто думаю о ней. Это взлёт. Рывок в неизведанный мир. Приближение к истинному познанию. Толпе это не понять. Она не достойна жизни. Alles ist Wert, was zu Grunde geht. Это великий Гегель. Всё разумное – достойно гибели. Я хочу дать Вам совет.
- Вы, дядя, - не вытерпела Вика, - пришли лекцию читать и советы давать или спасаться?
- Вот так всегда, - печально произнёс мужчина. – Меня не понимают. Взорвите рынок, и Вы войдёте в историю, как вошёл Герострат, который сжёг знаменитый храм богини Артемиды.  Вы можете мне возразить, что рынок не храм. Рынок больше, чем храм. На рынок ходят все, а в храм немногие. Жизнь пошлая уже тем, что она требует денег. Не пойму, - он приглушил голос. – Бог создал человека, но почему он не дал ему денег? С жизнью нужно расставаться легко и не мучить себя. Это всё, что я хотел Вам посоветовать.
-  У Вас бабки есть, - напрямую долбанула провинциалка.
- А зачем они мне. Я – философ. Как сказал мудрец Брианту: «Всё своё ношу с собой».
   Он вздохнул и вышел.
   Полог шевельнулся, Вика заорала.
- Закрыто, закрыто. Я тут бабки подбиваю. Тьфу, зараза, - спохватилась она. –   Ошиблась. Фамилии проверяю, чтобы потом, если рванёт, знать, кого.
   Следующим оказался мужчина неопределённого возраста в помятой и грязной одежде и с пожелтевшим лицом. Облизав выпеченные губы, он наклонился к Вике.
- Я бич, - страдальчески протянул он. – Бывший интеллигентный человек. Сейчас бомж. Ты сделай так, чтоб все вышли, а сумки оставили. Я их потом подберу и поделюсь с тобой.
- Ладно, - обессилено сказала Вика. – Сделаю. А кто там за тобой?
- Жадные. Не хотели пускать, но я протаранил. Я же весь грязный, они и отхлынули, чтоб не замараться.
   Результаты работы «сапёра» оказались блестящими. Рюкзак был забит до отказа. Вика добралась уже до десятого рыночника, когда грянуло «Широка страна моя родная».
   Она выметнулась из палатки. Экскурсовод ждал её за воротами рынка.
- Ну, ты даёшь, - восхищённо сказал он, запихивая бабки за пазуху. - Я бы во век не додумался. Сколько лет тягаюсь с мегафоном, а ни одной копейки через него не пропустил.
   Вика достала из рюкзака расписку грузина, порвала и выбросила. Поискала глазами «Мерседес» и сплюнула.
- Дура, - бросила она, - от жадности и в браслет залететь можно.

СОРОКОВАЯ
МИСТИЧЕСКАЯ КНМГА
    По дороге к хозяйке Вика решила зайти в книжный магазин.
- Не заходи, - сказали ей. - Проклятое место.
- Проклятых мест у нас много, - ответила Вика. - Строим школу выстраивается особняк. Строим детские ясли - тоже выстраивается особняк. Что ни строй, а проклятые места выстраивают одни особняки.
- А почему?
  Выручила мысль монаха.
- Эпоха бизнеса вращается вокруг Солнца не по часовой стрелке, а против.
 - Так ты возьми и поверни стрелку!
- Поверну, - пообещала Вика. — Вот только в этом проклятом магазине побываю.
   Она взяла дверь на себя. Магазин был, как магазин. Вика настороженно осмотрелась. За прилавком сидела продавщица. Перед ней лежала книга в кроваво- красных тонах. Тона отражались в глазах продавщицы. Лицо было знакомым. Вика издала восхищённое "Ба!" в надежде услышать такое же "Ба". Вместо "Ба!" огромный кактус разлетелся вдребезги. Иголки накрыли Вику.
   Пулемётная дробь полосонула по полу. Вика нырнула за кадку с фикусом. Очередь поливала, пока дверь не распахнулась. В магазин ворвался свежий ветер. Книга перед продавщицей захлопнулась.
- Магазин грабят! - заорала Вика.
   Она оглянулась по сторонам. Магазин был пуст. Только за прилавком сидела бывшая телеграфистка, которую замучил скотина- автор, не хотевший писать двадцать первый том. Через пять минут бывшие знакомые пили чай. Двадцать первый том оказался убойным чудом. Автор вложил в него всю мощь таланта, выращенного на бабках.
- Ну, и что? - спросила Вика.
- Что, что, - отрезала продавщица. - Прячься за фикус!
- Свихнулась, - бросила Вика.
   И осеклась. За прилавком оказался неимоверный гигант. Фикус разлетелся на куски. Тайна была в книге. Вика лихорадочно ткнула в страницу. Попадание оказалось удачным. Гигант исчез. На его месте снова была продавщица.
- Талант, - сказала продавщица. - Хочешь, почитай. Теперь я спрячусь за кадкой.
- Мы что, в прятки играем? - спросила Вика.
- Читай том! - бросила продавщица.
   Выстрел, прозвучавший на первой странице, оказался бессмертным. Он устраивал несметное количество катастроф. Земля была на краю гибели. И давно грохнулась бы в бездну. Могучая рука автора держала её за ось. От бессмертного выстрела появилась масса жертв. Они падали на планету даже из созвездий. Остановить побоище не было никакой возможности.
- Чувствуешь? - спросила продавщица.
- Чувствую, - проскрежетала Вика.
   Она нацелилась на горло бывшей телеграфистки и уже готова была свернуть ей шею, чтоб услышать прекрасный хруст костей. В магазин влетел свежий ветер. Книга захлопнулась.
- Что со мной было? - спросила потрясённая Вика. - Я тебя чуть не угробила.
- Талант! - продавщица похлопала по книге и попыталась листнуть её.
   Вика перехватила руку.
- Выкинь этот двадцать первый том, а то чокнешься.
- Не чокнусь, - ответила продавщица.
   Она вышибла из полки новую книгу, как патрон из обоймы. Вместо бессмертного выстрела на первой странице был божественный поцелуй. Автор старательно облизывал свои творения, превращая их в неземных существ. Божественный поцелуй перемещался в постели. От любви скрипела планета.
- Красота спасёт мир! - сказала Вика.
- От такой красоты у меня из пола торчат одни хрены. Прочитай вот этот пустячок.
   Пустячком оказалась любовная сцена. Выписана она была с мельчайшими подробностями, Вика быстро закрыла пустячок.
- А ещё какие есть пустячки? - поинтересовалась она.
- Какие хочешь!
- Покажи мне самый-самый малюсенький пустячок.
   Автор работал с размахом. Эпоха бизнесов пустячков не признавала. Была только одна погрешность. Автор начинал с бессмертного выстрела, который накачивал эпоху бизнеса кровью, а заканчивал божественным поцелуем, от которого читатель счастливо вздыхал и безмятежно засыпал.
   Уходя, провинциалка спросила бывшую телеграфистку.
- А где можно купить двадцать первый?
- Нигде. Единственный экземпляр у меня. 
    «Неплохо было бы иметь такую книгу, - подумала Вика. -  С ней можно такое развернуть, что мало не покажется. Выкрасть».